Текст книги "Минные крейсера России. 1886-1917 гг."

Автор книги: Рафаил Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

По счастью, адмиралу ие мешали в организации боевой учебы эскадры и па “Воеводе”, как и на других ее кораблях, все лето 1896 г. прошло в напряженном усвоении и отработке тех элементарных требований правил совместного плавания и начальных тактических приемов, но с которыми как ни странно (из-за обычая плавать по одиночке) оставались корабли незнакомы. Уже в приказе № 33 от 19 мая 1896 г. адмирал объявил 15 дополнений к недостаточно четко изложенным наставлениям эволюционной книги. В частности были установлены эскадренные радиус (175 сажень в футовой меры) и расстояние между кораблями и колоннами. Подтверждалась необходимость равнения в строю не столько между собой, сколько по кораблю-уравнителю. Если корабль не мог сохранить эскадренную или отрядную скорость и начал отставать, то он должен был выйти из строя и идти вне колонны.

Приказ № 153 от 18 июля 1898 г. содержал подробные наставления о морской съемке планов береговых укреплений. Работа на каждом корабле распределялась между пятью наблюдателями, результат съемки следовало дополнить фотографическими снимками укреплений с точным указанием момента фотографирования и румба, по направлению, которого делались фотографии.

Во время второй подготовительной стрельбы по щитам, установленном на острове Карлос на Ревельском рейде “Воевода” участвовал в съемках расположения щитов во время четырех галсов эскадры, затем буксировал в гавань шлюпки, спущенные с “Петра Великого" и возвратившись к эскадре занимал положение в стороне от огня, чтоб репетовать сигналы адмирала.

Новшеством были и впервые проведенная на флоте ночная стрельба, во время которой надо было поучиться “отнюдь не освещать суда своей собственной эскадры и даже по возможности ие переводить их через суда эскадры". Освоен был и способ временного прекращения освещения за счет крышки, а не включения прожектора. При отражении ночной атаки миноносцев “Воевода” был занят обходом шедшей в море эскадры, чтоб обеспечить режим полного ее затемнения. Заметив огонь на каком-либо корабле, “Воевода” сбавлял ход чтоб "нарушитель” догадался о своей неаккуратности и скрыл обнаруживавший себя свет. О том же, если позволяло расстояние, давали знать голосом. В числе мер подготовки к отражению атаки было уже тогда применено правило предварительного поворота башен на оба борта, что значило участие в отражении атаки также и больших орудий. Корабль, обнаруживший миноносец, открывал огонь самостоятельно, по только по приказанию командира или вахтенного начальника.

В очередном опыте ночной атаки "Воевода” возглавлял отряд дозорных миноносцев (№ 105, 109), которые должны были открыть приближение атакующих миноносцев и уничтожить их своим огнем. Дозорные корабли имели положение строго определенное по месту и времени. В каждый получасовой отрезок времени они должны были находиться за кормой эскадры, чтобы начать отход. Каждые 5 минут они в сторону эскадры на 5 секунд открывают два раза ясно видимый свет огня. При обнаружении атаки дозорные миноносцы открывали свои отличительные огни и на 20 каб. отходили от эскадры, чтобы не попасть под огонь ее скорострельной артиллерии. “Воевода” должен был своим прожектором освещать атакующие миноносцы. Показательно что при стрельбе по подвижным щитам, изображавшим миноносцы адмирал допускал ведение огня большими орудиями из вставленных стволов Гочкисса.

Все эти уроки новой, совсем незнакомой флоту тактики, сделали "Воеводу” самым боеспособным из минных крейсеров.

“Абрек” – с Балтики в Средиземное море

Углубленные уроки морской тактики в эскадре С.О. Макарова в 1898 г. проходил включенный в ее состав “Абрек”.

Не останавливаясь на достигнутом, адмирал уже своим приказом от 26 апреля предписал командирам своих кораблей ознакомиться с содержанием его приказов опубликованным в Приложении к изданным в 1897 г. “Рассуждениям по вопросам морской тактики”. Экземпляры книжки выдавались в штабе адмирала. Книга должна была стать руководством во время предстоящих упражнений, а потому “ее следует иметь под рукой”. Ознакомиться с этими приказами было бы “не худо” и старшим артиллерийским и минным офицерам. Все уроки 1896 г. были возобновлены и получили дальнейшее углубление и развитие. Но власти никак не хотели помогать адмиралу в решении его задачи. Корабли были нужны для формировавшегося по тогдашнему обыкновению (очень может быть, с целью обеспечить нормальное чинопроизводство адмиралов) обширного учебного флота: учебно-артиллерийского отряда, учебно-минного отряда, отряда Морского корпуса, машинной школы.

В результате в своей записке об итогах плавания с 19 июня по 26 августа 1898 г. С.О. Макаров вынужден был писать, что “единственным минным крейсером, состоявшим в эскадре во время плавания, пришлось пользоваться вдвойне, заставляя его нести, кроме назначенной ему роли разведчика, еще и роль линейного корабля при производстве эволюций”. Незаменимым участником минных стрельб был и катер “Абрека”, которому поручали поиск и буксировку всплывших после выстрела торпед.

Особенно настойчиво, словно предвидя обстоятельства ночной японской атаки под Порт-Артуром 27 января 1904 г. адмирал возвращался к решению задачи уверенного распознавания ночыо своих минных кораблей и атакующих миноносцев противника. Так в приказе № 158 от 24 июня 1898 г. для решения очередной тактической задачи (выход эскадры в море из Либавы и атаки ее миноносцами с двух сторон, а затем выход из Моонзуида на меридиане острова Вормс), миноносцам следовало обнаружить эскадру ночыо и атаковать за час до полуночи 29 июля. “Абреку” на этот раз отводилась роль истребителя миноносцев. По сигналу адмирала (за 4–5 ч до ожидаемого часа атаки) “следить за движением неприятельских миноносцев” командиру “Абрека” предоставлялась свобода действий. Чтобы не быть принятым за противника, он в установленные моменты, о которых адмирал уже в море давал знать эскадре, должен был давать опознавательный сигнал, на который получал ответ с флагманского корабля.

Новым приступом экономии стало сокращение комплектации на миноносцах, и на кампанию 1898 г. не было назначено прежде имевшихся вахтенных начальников. В приказе № 118 от 13 нюня 1898 г. адмирал замечал, что в военное время, вероятно, "недостаток офицеров будет чувствоваться еще более”, а потому предлагал командирам своим боцманмату и минному квартирмейстеру поручать обязанности вахтенных офицеров. Оказалось, что они отлично справлялись с новыми обязанностями и адмирал считал полезным распространить эту меру на все миноносцы (по, видимому и на минные крейсера). В особенности это требовалось при маневрировании минного отряда, в котором служащий лидером “Абрек” вел за собой восемь номерных миноносцев. Порядок их был строго определен: №№ 116, 115, 106, 107, 109, 110, 104, 117. Требовалось огромное внимание, чтобы обучать, управлять ими, оказывать необходимую помощь.

Метод адмирал применял самый прогрессивный. "Каждая задача, – писал он в министерство – объявлялась приказом по эскадре, так что все исполнители могли во всякое время справиться с приказом и найти в нем указания. Кроме того, перед началом исполнения задачи я иногда собирал командиров, чтобы дать словесные наставления и указания. Этого, однако же, не всегда достаточно и полезно, некоторые части задачи первоначально проделать". Но этим дело не кончалось. Адмирал почти всегда проводил тщательный разбор заданий в присутствии собравшихся у него командиров. “Обыкновенно, – писал он, – командиры сами предлагают сделанные ими ошибки. Иногда, при нежелании или неумение командиров понять свои ошибки, разбор приходилось доводить до внимания начальства.

Так по поводу решения тактической задачи № 5 (разведка береговых укреплений и расположения судов противника) 30 июля 1898 г., адмирал выражал недовольство действиями минного крейсера “Абрек”. Несмотря на предписание держаться около укрепления противника не ближе расстояния дальнего выстрела, командир корабля, рассчитывая лучше выполнить задание, подошел слишком близко и даже отправил на разведку шлюпку. Фотографических снимков, хотя это поручалось приказом № 166 командир не сделал, а потому “не дал вида берега, на котором стоят батареи”. Не обратил он внимание и на заметную даже с дальнего расстояния осыпь, служившую важным ориентиром для эскадры при стрельбе. Такая осыпь, замечал он позднее, может быть действенным средством для введения флота в заблуждение относительно истинного положения батарей. Ошибки командира “Абрека” адмирал объяснял “непривычкой” к решению такого рода задач, которая в военное время может обернуться большими потерями. Признавая право командира па творческое отступление от приказа, адмирал напоминал, что полное его искажение он, конечно, допустить не может и выражал надежду, что впредь командир "Абрека” подобной ошибки не повторит.

Замечательно, с какой настойчивостью адмирал добивался от командиров творческого исполнения поручавшихся эскадре и кораблям задач и всемерного использования новейших достижений техники, включая даже заботу об ускоренном, с применением спирта, высушивании негативов, что позволило бы уже через 4 часа сделать с них отпечатки. Поднимал он вопрос о снабжении кораблей "дальнобойными” фотоаппаратами, позволявшим крупным планом фотографировать отдаленные предметы. Не было, казалось, таких мелочей, которых не касался пытливый ум адмирала. При решении новой задачи – бомбардировке ревельских земляных укреплений, адмирал проверил способность кораблей ходить с опущенными сетевыми заграждениями, для чего даже потребовал проверить девиацию в этом состоянии. Продолжив на “Абреке” испытания переносного мачтового семафора, С.О. Макаров докладывал в ГМШ о необходимости снабжать им все корабли.

Практиковалось на эскадре и траление мин выполнявшееся миноносцами и минным крейсером, и применение прорывателя минных заграждений, который шел за тралами. Такой пароход адмирал предлагал снабжать выступающими с бортов шестами “с протянутыми между ними леерами для взрывания мин”. Нельзя ие удивляться тому чрезвычайному разнообразию тактических задач, которые адмирал ставил перед эскадрой и в решении которых активно или в качестве наблюдателя успел поучаствовать "Абрек”. Нельзя было остаться равнодушным и не проникнуться тем творческим энтузиазмом, которым была охвачена вся эскадра. Спеша использовать быстро утекавшее время летней кампании,С.О. Макаров успел решить или обозначить сущность стольких тактических задач, каких не бывало во всю последующую предвоенную историю флота. Добиваясь их максимального эффекта, он со своей обстоятельностью (вот где надо было бы поучиться и "флотоводцу” З.П. Рожественскому!) разъяснял их в предварительных приказах и последующих разборах и замечаниях.

Минный крейсер “Абрек” в Средиземном море. 1900-е гг.

“Кроме буквы закона” и всех приказов, – писал он – “нужно живое слово”, поэтому за несколько дней до исполнения этой задачи я провел ночную тревогу на некоторых судах эскадры и старался лично внушить командирам, что необходимо прицеливаться как можно тщательнее”. Уроки ночной стрельбы по береговым батареям 4 августа позволили уточнить тактику освещения цели прожекторами атакующей эскадры: не всеми кораблями, чтобы уменьшить риск обнаружения, попеременно, чтобы ввести противника в заблуждение, непременно по нормали к объекту и др. “Абрек" во время этой атаки начинал светить вместе с миноносцами после включения прожекторов флагманского “Петра Великого".

Пробелов, конечно, хватало. Рутина на все наложила свою печать, и далеко не все было во власти командующего эскадрой. То выяснялось, что имевшийся свод сигналов все еще просто игнорирует наличие миноносцев и управлять ими, а тем более руководить их атаками, адмирал в море почти не имеет возможности. То из Главного морского штаба от генерал-адъютанта Кремера поступало разъяснение о том, что начальник отряда миноносцев вовсе не должен командовать ими в море. Его дело состояло, оказывается лишь в том, чтобы к началу навигации подготовить миноносцы к плаванию. Миноносцы по– прежиему считали неким подручным материалом, вовсе не нуждавшемся в едином командовании. На миноносцах не хватало даже флагов для сигнализации, снабжение их торпедами новейшего образца задерживалось точно так же, как это было в войну с Турцией. Но и имевшихся для стрельбы не хватало и каждому кораблю приходилось, сделав один выстрел торпедой, ожидать, пока ее выловят, накачают снова и зарядят в аппарат. Стрельба по подвижным щитам, пущенным по ветру в качестве миноносцев (“Абрек” имел щит, выкрашенный горизонтальными полосами черной и шаровой краской) ие могла состояться из-за полного израсходования ("несмотря на бережный расход”) свободных патронов.

Так бюрократия своей экономией прямо срывала боевую подготовку эскадры и всего флота. И это было особенно непостижимо, учитывая, что в составе его было два новейших броненосца береговой обороны “Адмирал Ушаков" и “Адмирал Сенявин”. И словно в насмешку над всеми усилиями С.О. Макарова по обучению флота новейшей тактике, эти два современных броненосца в исходе артиллерийской стрельбы 26 августа по лайбам смогли продемонстрировать свое весьма эффектное, но едва ли современное оружие – таран. Так шедшие под парусами со скоростью 2–3 уз (ветер был слаб) и избитые железными болванками лайбы были разрезаны лихими таранными ударами двух новейших “адмиралов”.

Последним из учений в составе Практической эскадры было для “Абрека” наблюдение, а затем ловля торпед своим паровым катером после впервые проведенной массированной атаки миноносцами стоящей без огней Практической эскадры. Предварительно они прорывали цепь сторожевых шлюпок, отстреливались из своих пушек и атаковали корабли с расстояния 2 кб. Для обнаружения торпед после выстрела применяли патроны с фотографическим кальцием. Стреляли резиновыми зарядными отделениями. При всей условности атак из носовых аппаратов, эскадра получила новый урок, заставлявший опасаться даже устарелых миноносцев. Н в дальнейшем, будучи уже главным командиром Кронштадтского порта, С.О. Макаров не переставал добиваться перелома в отношении к миноносцам.

Но невнимание бюрократии к этому классу кораблей привело затем к серии неудач, сопровождавших действия русских миноносцев в войне с Японией. Прежний порядок остался без перемен, командиры даже на больших миноносцах в Порт-Артуре менялись за время обороны несколько раз, и миноносцы далеко ие оправдали, возлагавшиеся иа них ожидания. Именно к такому выводу пришла одна из созывавшихся после войны комиссий, призванных задуматься в 1906 г. о будущем флота. В отличие от миноносцев минные крейсера благодаря их увеличенным размерам проявили себя более надежными и долговечными кораблями. Таковыми они оказались на всех трех театрах – в Черном море, в Тихом океане и на Балтике.

Их величина, и как отмечал С.О. Макаров, не позволяла власти относиться к ним, как к миноносцам. Они считались большими кораблями, что позволило включить их, как это было 1896 г. с "Посадником”, а затем и с “Абреком”, в состав эскадры Средиземного моря. Здесь они, помня школу адмирала С.О. Макарова, успешно совмещали боевую подготовку с ответственными представительско-стационерскими задачами – “Посадник” (вышел из Кронштадта 3 августа 1896 г. (с миноносцами № 119 и 120) – в 1897–1899 гг., и “Абрек” – в 1899–1903 гг. В одиночку или в составе эскадры, базируясь на порт Пирей и бухты о-вов Порос и Крит (Суда) они обошли едва ли не все порты и бухты Средиземноморья и благополучно вернулись на Балтику.

Глава III на Тихом океане

Вместе с крейсером “Память Азова”

10 сентября 1894 г. “Всадник” и “Гайдамак” покинули Кронштадт, имея задачей присоединение к эскадре Тихого океана. В ее, тогда еще чисто крейсерском составе имелось лишь четыре малотоннажных миноносца, из которых два были доставлены во Владивосток в разобранном виде. Два новейших минных крейсера большого тоннажа должны были стать весомым усилением эскадры как корабли универсального назначения. Важно было восполнить потерю в Японском море крейсера “Витязь”, погибшего на камнях в бухте порта Лазарев 1 мая 1893 г.

Усиление эскадры было более чем необходимо в условиях только что начавшейся – 17 июля – войны между Китаем и Японией. Россия заняла в войне выжидательную позицию, но только мощная эскадра могла гарантировать соблюдение в Тихом океане русских государственных интересов. Было чрезвычайно важно обеспечить свободу плавания между островами Цусима и корейским портом Фузан. Захват Японией обоих берегов этого стратегически важного прохода мог бы совершенно отрезать русский флот от Тихого океана.

Считалось недопустимым, чтобы военные действия могли распространиться на территорию самой северной из корейских провинций и особенно – оставшихся в сфере русских интересов и постоянно обследовавшихся русскими кораблями корейских бухт – Гошкевича и порта Лазарев.

Все это требовало всемерного усиления эскадры Тихого океана. И первым звеном в той целое десятилетие наращивавшейся цепи усиления русских морских сил на Дальнем Востоке оказались “Всадник и “Гайдамак”. В Средиземном море они соединились с поджидавшим их крейсером “Память Азова”. Этот корабль – гордость флота, носивший в океанах георгиевский флаг и вымпел, уже был отмечен поднимавшимся на нем в 1890–1891 гг. флагом наследника (во время путешествия будущего императора Николая II в Японию). Ему же выпала честь в Кадиксе в 1893 г. представлять русский флот на торжествах в честь 400– летия открытия Америки Колумбом. За ними последовали не имевшие сравнения ошеломляющие по размаху торжества при посещение Тулона в составе эскадры Средиземного моря под командованием вице-адмирала Ф.К. Авелана. Теперь же, придя в себя от народных торжеств, пышных визитов, грома салютов, треска пробок от бутылок шампанского и речей, о нерушимом союзе России и Франции, кораблю предстояло сослужить совсем особую службу – привести в Тихий океан два 400-тонных минных крейсера.

Превосходившие размерами корабли первых кругосветных мореплавателей, минные крейсера в силу своих острых обводов были гораздо более чувствительны к условиям океанского плавания. Не обладали они и автономностью своих далеких парусных предшественников. Восполнить эти тяготы и неудобства, помочь и выручить в аварийной обстановке должен был “Память Азова”. Совместный поход, начался с выходом из Пирейской гавани 22 ноября 1894 г.

Беспокойным и изнурительным было это плавание. в котором два малых корабля, ныряя в бесконечно набегавших валах бескрайнего океана, должны были вести каждодневную борьбу за существование. Каждая ошибка, каждая неисправность техники, особенно рулевого управления, могли привести к гибельным последствиям. На грани невозможного оказались условия обитания экипажей, в постоянной необходимости быть начеку, в обстановке непрекращающихся сырости и влажности, в условиях изматывающей качки, почти постоянно без сна и нормальной пищи. Уже первые дни плавания в Средиземном море обнажили всю реальность предстоящего похода: в условиях казавшейся на “Памяти Азова” тихой и ясной погоды, “Всадник” и “Гайдамак” претерпевали жесткую качку с размахами до 30°. Благополучно миновав Красное море корабли, должны были испытать все невзгоды зимнего плавания негостеприимного Индийского океана.

Доставалось в плавании и “Памяти Азова", командир которого капитан! ранга Г.Г1. Чухнин должен был зорко следить за тем, чтобы два вверенных его заботам утлых кораблика, не потерялись в ночи за кормой и не перевернулись под ударами коварного океана. Были налажены система попеременной буксировки, подачи буксиров, леериое снабжение топливом и продовольствием, связь днем и ночыо. Как вспоминал сам Г.П. Чухнин, “нельзя было смотреть без сожаления на маленькие крейсеры, которым иногда приходилось очень плохо. Норд-остовый муссон в Индийском океане разводил такую волну, что раскатывало и "Азов”, а крейсера выматывались до чрезвычайности. Другой раз накроет волной до половины и думаешь – цел ли? С полубака лыотся целые каскады брызг, покрывают и мостик и трубу. Днем еще видно, что там делается, а ночь, когда закрывает волной отличительные огни, так жутко станет” (Г.П. Чухнин, с. 49).

Были случаи глубоко драматические, когда потерявшийся в ночи корабль, пришлось долго искать и только благодаря уцелевшему сигнальному огню удалось обнаружить. Так было в пути в 300 милях от Коломбо, когда быстро разгулявшаяся зыбь (ветер 6–7 баллов) развела волну высотой 12 фт и длиной 250 фт.

‘"Для минных крейсеров это был жестокий шторм, мотало их зверски, боковые размахи были до 30°, килевые – не менее 15°. Они все время были покрыты разбрызгивавшимися волнами, как прибрежные камни бурунами. Тревожные ожидания подтвердились, среди этой жуткой ночи “Гайдамак” поднял сигнал "не могу управляться”. Пока крейсер поворачивал на помощь бедствующему кораблю, его огни исчезли в кромешной тьме – корабль не обнаружили. На сигнал, повторенный два раза "показать свое место”, ответа ие было. Кругом ходит волна да белые гребни”, – говорилось в книге А. Беломора “Вице-адмирал Григорий Павлович Чухиин” (С-Пб, 1909, с. 50).

По счастью, спасительный красный огонь, замеченный далеко от места первоначальных намеков, позволил найти корабль беспомощно качавшийся среди огромных волн. О спуске шлюпки или катера нельзя было и думать. Но Г.П. Чухнин не зря слыл бывалым, знающим и опытным командиром. Опыт подачи линя спасательным расчетом удался. На “Гайдамаке” перелетевший через него линь успели подхватить и ие дали ему опутать гребной винт и руль. К лишо на "Памяти Азова” присоединили проводник, к проводнику кабельтов для буксировки. Кабельтов для плавучести снабдили привязанными к нему поленьями. Но обессиленные люди на “Гайдамаке" подтянуть кабельтов ие смогли. Пришлось рискуя закрутить собственные гребные винты, подобрать кабельтов и вытянуть его на крейсер. Началась висевшая буквально на волоске операция осторожного подтягивания “Гайдамака” за спасательный леер.

Совместное плавание, оказывавшееся прологом к предстоящему через 10 лет походу тем же путем эскадры З.П. Рожественского, закончилась на пути в Гонконг. "Память Азова” должен был незамедлительно присоединиться к находившейся в Нагасаки эскадре Тихого океана, а “Всадник” и "Гайдамак” нуждались в устранении последствии плавания.

Завершив свой тихоокеанский переход, корабли приступили к исключительно многообразной, на редкость часто меняющейся, но всегда на “отлично” выполнявшейся боевой службе. Зачисленные в Сибирский флотский экипаж и там как бы включенные в состав еще номинально существовавшей Сибирской флотилии, корабли большую часть своей службы провели не у Сибирских берегов, а в водах активно тогда осваивавшегося флотом Желтого моря. Вместе с доставленными в 1888 г. в разобранном виде во Владивосток миноносцами “Янчихе” и “Сучена”, пришедшими в сопровождении кораблей обеспечения на Дальний Восток в 1892 г. миноносцами "Уссури” и "Сунгари” и в 1895 г. – миноносцами “Свеаборг”, “Ревель”, “Борго”, два минных крейсера составили все наличные минные силы русского флота в Тихом океане.

Это были дни знаменитой – второй в истории русского парового флота его блестящий военно-дипломатической акции. Первая, известная как "американская экспедиция 1863 г… остается и доныне примером использования флота, как инструмента международной политики. Тогда прибытие к берегам США двух русских крейсерских эскадр Тихого и Атлантического океана позволило расстроить формировавшуюся Англией против России коалицию европейских держав. Теперь фактом своего превосходства русский флот в Тихом океане должен был заставить Японию отказаться от намерений отобрать у Китая уже захваченный штурмом Порт-Артур и Ляодунский полуостров. Но если в 1863 г. корабли, готовясь к крейсерским действиям, могли полагаться на искусство одиночной боевой подготовки, то акция 1895 г. могла привести к эскадренному сражению с победоносным японским флотом, который только что 3/16 сентября 1894 г. – разгромил при р. Ялу китайский флот.

Русская эскадра опыта такого сражения не имела и практикой эскадренного маневрирования не занималась. Привыкшие плавать по одиночке, русские корабли в считанные дни должны были овладеть наукой морского сражения. По счастью, командующим прибывшей в Тихий океан Средиземноморской эскадрой был контр-адмирал С.О. Макаров. Удачей было и то. что начальником соединенных эскадр (Средиземноморской и Тихого океана) был назначен вице-адмирал С.П. Тыртов, который тогда в полной мере сумел для пользы флота применить таланты и энергию своего младшего флагмана.

Сосредоточению эскадры в Чифу предшествовал сильно затянувшийся период неопределенности, в продолжение которого корабли оставались рассредоточенными в портах Китая, Кореи и Японии. Здесь они несли обязанности стационеров, изучали порты и бухты обширного театра, готовились к столкновениям с морскими силами европейских держав (политика допускала все варианты) и к вмешательству в ход войны Японии и Китая.

Двусмысленность этой ситуации обострялась необходимостью базироваться на японские порты, ибо зимовка в замерзающем Владивостоке могла полностью парализовать флот. На совещании в Петербурге 9 августа 1894 г. было решено пока что в войну не вмешиваться и потому только 14 октября 1894 г. начальник Тихоокеанской эскадры вице-адмирал С.П. Тыртов получил приказание покинуть Владивосток.

К 27 октября на рейде порта Чифу собрались крейсера “Адмирал Нахимов", “Адмирал Корнилов" и “Рыида”. Затем корабли, разделившись, отправились в Нагасаки, причем “Адмирал Корнилов” по пути зашел в Чемульпо, а “Рында” в Талиенван. Здесь он застал на якоре весь японский флот. В Нагасаки к эскадре присоединился “Разбойник", вскоре отправленный на станцию в Шанхай, и “Забияка”, получивший задание в Корее обследовать о-ва Каргодо.

Этими постоянного менявшимся назначениями начальник эскадры старался, как ему предписывали, скрыть тот пункт базирования, который следовало избрать в случае военных действий. Эти неопределенные инструкции в начале 1895 г. сменялись указаниями о необходимости остаться в японских м китайских водах до окончания японо-китайской войны. Одновременно начальнику эскадры Средиземного моря контр-адмиралу С.О. Макарову предписывалось покинуть воды Греции и присоединиться к эскадре Тихого океана. С.П. Тыртову 25 января поручали принять командование соединенными эскадрами. Только что вступивший на престол император Николай 11 принял решение вмешаться, если потребуется, в ход переговоров о мире между Китаем и Японией. Флот ранее готовившийся к крейсерской войне с Англией, был поставлен перед задачей возможной войны с победившей Китай Японией.

Решая как всегда неразрешимою задачу, полученную от петербургской бюрократии – выбрать для базирования такой порт, о котором не могли бы узнать иностранные государства, адмирал С.П. Тыртов должен был остановится на китайском порту Чифу. Его обширная бухта была слишком открыта и мало удобна для стоянок, но у пего было два преимущества – отсутствие телеграфа и близость к Порт– Артуру, вероятность действий против которого, как начинал догадываться адмирала, становилась все очевиднее. Уже находившийся в этом порту крейсер “Разбойник” должен был сделать заказы на поставку для эскадры запасов угля. Сюда же 11 апреля был послан только что пришедший из Средиземного моря крейсер “Владимир Мономах” (командир капитан 1 ранга З.П. Рожествеиский). Ему поручалось наблюдать за действием японского флота и за положением в Желтом море и в Печилийском заливе.

Попытки адмирала договориться с французским и германским командующими о совместных действиях были отклонены. Русских с их политикой “союзники” оставили одип-на-одии с японцами. Теперь С.П. Тыртову надо выбирать момент ухода из Японии, па порты которой продолжала базироваться эскадра. “Неудобно угрожать стране, пользуясь ее гостеприимством”, – телеграфировал он в Петербург из Нагасаки. Но только 20 апреля он, наконец, получил предписание перейти в Чифу, где ожидать результатов ответа на протест России против японских условий перемирия с Китаем.

Корабли следовало готовить к бога, но собрать из было возможно только с помощью японского телеграфа. 1 апреля в Нагасаки пришел крейсер “Владимир Мономах”, 6 апреля броненосец “Император Николай I” под флагом командующего Средиземноморской эскадры контр-адмирала С.О. Макарова. Здесь же находился крейсер “Память Азова” под флагом вице-адмирала С.П. Тыртова. Остальные корабли распределялись следующим образом: Кобе – “Адмирал Нахимов”, “Рында”, “Корец”; Иокогама – “Адмирал Корнилов”; Шанхай – “Крейсер”, “Манджур”, “Гремящий”, “Свеаборг”; Чифу – “Разбойник”, Тяньцзинг – “Сивуч”; Чемульпо – “Забияка”; Гонконг – совершившие поход из России “Отважный”, “Борго”, “Ревель”. Практическими упражнениями в порту Гамильтон (острова между о. Квельпорт и южным берегом Кореи) занимались “Бобр”, "Всадник”, “Гайдамак”. Согласно предписанию из Петербурга корабли, находившиеся в Кобе и Иокогаме, вышли в море 20 апреля. На следующий день покинули Нагасаки два флагманских корабля – “Память Азова” и "Император Николай I”.

В море С.О. Макаров с остановившегося крейсера получил записку с предложением разработать меры по всемерному повышению боеспособности кораблей, то есть по существу предложить тактику в бою и техническую подготовку кораблей. Чтобы ввести иностранцев в заблуждение, "Император Николай I” был задержан в море выполнением боевой стрельбы и пришел к исходу того дня – 23 апреля, в который пришел “Память Азова”. Здесь уже находились "Всадник”, "Гайдамак”, “Свеаборг”, “Владимир Мономах”, “Разбойник” и “Г ремящий”.

Перехитрить иностранные державы не удалось. Ко времени прихода эскадры в Чифу, там уже находились два корабля эскадры германского адмирала Гофмана и три крейсера Англии, Франции, США. На другой день по приходу – 24 апреля на броненосце "Центурион” прибыл и английский адмирал. Пришлось два просторных, но мелких водных рейда делить с иностранцами. Обстоятельства боевой подготовки эскадры и роль в них С.О. Макарова исчерпывающе отражены в сборнике Документов адмирала (т. II, с. 175–218).

Первым пунктом его приказа, отданного в Чифу, командирам предписывалось окрасить свои корабли в светло-серый цвет, – как корпус, так и рангоут и дымовые трубы. Маскировочный эффект достигался нанесением па черные борта слоя белил. На неоднородность окраски не следовало обращать внимание, "так как все дело ие в щегольстве, а в уменьшении видимости судов ночыо и в затруднении в наводки неприятельских орудий".