Текст книги "Минные крейсера России. 1886-1917 гг."

Автор книги: Рафаил Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

“Воевода” – отличник новой тактики

Молодость балтийских минных крейсеров, когда они в полной мере могли подтвердить свои проектные характеристики и оправдать свое назначение, пришлась на то время, когда на всех флотах мира происходил поиск тактики действия их минных сил. Совсем недавно появившиеся, отличавшиеся большим разнообразием типов, миноносцы и в 1890-е годы продолжали оставаться малоисследованным родом оружия. В русском флоте тактикой его применения впервые со всей основательностью занялся адмирал С.О. Макаров.

После командования в 1894 и 1895 гг. эскадрой Средиземного моря и выпавшей ему на Дальнем Востоке особой роли во время операций флота под Чифу в 1895 г. адмирал вернулся на Балтику с убежденностью в том. что “на флоте не хватает тактики”. Ее разработкой он занялся в пору действий флота под Чифу и в завершенном виде свой труд “Рассуждения по вопросам морской тактики" опубликовал в 1897 г. в "Морском сборнике” (№№ 1. 4, 7). По широте раскрытия темы ои и сегодня не имеет себе равных.

В то же время ему – в силу ли особой начальственной проницательности, или по велению счастливого случая – была предоставлена возможность уточнять и совершенствовать свою тактику во время командования в 1896 и в 1898 гг. Практической эскадрой Балтийского моря. Школой новой тактики для всего флота стали состоявшиеся в декабре 1896 г. обстоятельные сообщения о ней в Кронштадтском морском собрании и затем 21 декабря 1896 г. и 13 января 1897 г. – обсуждения флотской общественностью.

В выработке этой тактики свою роль сыграли и находившиеся в составе Практической эскадры минные крейсера. Им, как это видно из сохранившихся приказов и рапортов адмирала, приходилось выполнять широкий круг задач, далеко превосходивших их назначение. Попеременно в маневрировании и учениях эскадры, выполняя роль линейных кораблей, разведочных крейсеров и лидеров отрядов миноносцев, минные крейсера обеспечивали всю полноту задуманного адмиралом первого широкого тактикотехнического упорядочения миноносных спл. С изумлением адмирал обнаружил что уже обширная к тому времени миноносная отрасль за пятнадцать лет своего существования осталась в поразительном небрежении, беспорядке и бесхозности.

Миноносцы множились числом единиц и разнообразием типов, но все еще не составляли из себя единого хорошо организованного рода оружия. Виной тому, как уже говорилось в работе автора “Первые русские миноносцы” (С-Пб, 1997) была убогость мышления высших кругов флота, и их явное невнимание к проблемам новой отрасли, отсутствие в составе Морского министерства ответственного за боевую подготовку флота и его боеготовность. Эти недостатки С.О. Макаров, действуя исключительно по собственной инициативе, и пытался преодолеть. По счастью, начальство всегда косо смотревшее на инициативы адмирала, помех ему не создавало, и содействия не оказывало, и даже не стало вмешиваться в предпринятые адмиралом (по примеру эскадры в Чифу) широкие опыты маскировочного окрашивания кораблей.

Благодаря исключительной энергии и целеустремленности адмирала, многие ставшие затем привычными, обыкновенными и обязательными нормы, правила и обычаи миноносной службы, как и тактические приемы использования оружия были отработаны на миноносцах и минных крейсерах Практической эскадры. О том же какой огромный организационный и творческий труд потребовала от адмирала эта работа и в каком зачаточном состоянии находилась вся проблема, свидетельствует далеко не полный перечень решавшихся тогда вопросов. В них тактика, техника, порядок службы, организация обучения личного состава, боевая подготовка и поддержание боеготовности кораблей смешивались подчас неразличимо. Происходило все это по той причине, что миноносцы не признавались самостоятельным родом оружия и стабильные тактические соединения из них не формировали.

Их считали лишь дорогостоящим казенным имуществом, которое подлежало заботливому сбережению и осторожному использованию. Выпущенный в 1892 г. приказ Управляющего морским министерством № 52 разрешал миноносцам развивать полный ход лишь два раза в году. В начале кампании проверяли правильность сборки машин после зимнего хранения и ремонта, в конце – выясняли те недостатки и неисправности которые следовало устранять и исправлять следующей зимой. О боевой подготовке приказ даже не упоминал, и во всех “особо исключительных случаях”, когда приходилось развивать полный ход, в вахтенном журнале требовалось записывать, “по какой надобности, по чьему приказанию, в продолжении какого времени и при каких обстоятельствах” это событие произошло.

Поступив в состав эскадры С.О. Макарова, миноносцы впервые были сведены в единый отряд, постоянно взаимодействующий с эскадрой. В их тактическом обучении чуть ли не все приходилось начинать заново. Очень мешала сохранявшаяся и в дальнейшем (здесь С.О. Макаров был не в силах преодолеть цензовые “традиции”) практика временного назначения офицеров на миноносцы, у которых практически никогда не было постоянных командиров. Вместо них на очередную кампанию миноносец получал лишь временно “командующего”. Это повелось по примеру миноносок, которые при их многочисленности вообще назначались в плавание через год: в четный год те, что имели четные номера, в нечетный – наоборот, С пореформенных времен проявил себя и все более обострялся некомплект офицеров – “экономия” и кастовые ограничения приема в Морской корпус продолжали оставаться бичом флота. Командиры менялись так часто, престиж эпизодической службы на миноносцах был столь невелик, а записи о ней получались столь обширными, что ГМШ в своем ежегодном издании “Списка чинов” с 1890-х гг. перестал упоминать миноносные назначения офицеров.

Из-за фактической безнадзорности миноносцев на них отсутствовала элементарная преемственность опыта эксплуатации и сбережения их технических средств. Соленость в котлах не измерялась, фактическая производительность водоотливных средств была неизвестна, переборки давлением воды не испытывались. Новые командиры, как в своем приказе от 9 июня 1896 г. писал С.О. Макаров, не получали от своих предшественников даже сведения об углах отклонения мин при стрельбе. Требуя устранить все эти изъяны, адмирал предлагал новым командирам “все пробовать и всякие испытания заносить в особую тетрадь, которую завести на каждом миноносце и озаглавить “Тетрадь испытаний”. При смене командира тетрадь следовало передать преемнику. На существующие тогда "Корабельные формуляры”, во многом повторяющие структуру формуляров парусных кораблей, адмирал, видимо, не надеялся. Так по его инициативе было фактически положено начало главнейшему после вахтенных журналов паспортному документу корабля, получившему в дальнейшем название “Тактический формуляр".

Адмирал не забыл и о восполнении потерь в бою – всем командующим миноносцами было приказано, помимо штатного рулевого обучить управлению рулем еще двоих матросов. Более высокие требования, включая и обязательное ведение прокладки, было предъявлено и к навигационной подготовке командиров, введено было в практику и бросание лота, без которого на миноносцах раньше обходились, надеясь на свою малую осадку.

Для отработки сплаванности и взаимной помощи при авариях и неполадках миноносцы впервые были сведены в пары. С полной энергией, под строгим надзором постоянно бывавшего на кораблях адмирала, миноносцы отрабатывали приемы взаимодействия с эскадрой. Они учились действовать парами и соединенно – всем отрядом, совершали дневные и ночные атаки по кораблям эскадры, обнаруживая ее при плавании без огней, привыкали к новым условиям маскировочного окрашивания в серый цвет. В этот цвет адмирал по опыту командования пароходом “Великий князь Константин” окрасил все свои корабли, включая миноносцы и минные крейсера.

В очередном своем докладе Управляющему морским министерством от 19 августа 1896 г. С.О. Макаров предупреждал о том вреде, который приносит окраска в традиционный, но не соответствующий условиями боя, черный цвет. Миноносцы привыкшие издали различать корабли по этой окраске, в военное время могут быть дезориентированы: ведь им придется иметь дело с кораблями, окрашенными в светло-серый цвет.

Пользуясь предоставленной ему относительной свободой действий, С.О. Макаров последовательно внедрял на эскадре и миноносцах все те же главнейшие наставления новой тактики, к которым он пришел в своих “Рассуждениях”. Для атаки миноносцев назначались самые разные условия: при лунном освещении, в безлунную ночь, в положении эскадры без огней и с освещением прожекторами. Заранее назначенным временем ожидавшейся атаки адмирал добивался на эскадре самой полной бдительности, и тем не менее миноносцам удавалось подходить почти на предел минного выстрела. “Бывали случаи, – писал адмирал, – что миноносцы не могли разыскать эскадру не имевшую огней, но когда они ее находили, они приближались незамеченными достаточно близко”. Из этого следовал тот вывод, что следя днем за эскадрой, миноносцы смогут уверенно сблизиться с ней ночыо. Поэтому необходима охрана из контрминоносцев и разведчиков, а заказ таких кораблей для Тихоокеанской эскадры надо всемерно ускорить.

Опыт ночных атак выявил и то немаловажное обстоятельство, что не всякий миноносец, попавший под освещение прожектором, становится обнаруженным, а потому, пользуясь суматохой, надо продолжать атаку со всей решимостью. Подтвердился и огромный эффект одновременности атаки, когда, отвлекая и рассеивая внимание противника можно дать возможность некоторым миноносцам подойти с другой стороны совершенно незамеченными.

Оказалось также, что при общей суматохе ночной атаки миноносцы могут сближаться с противником почти вплотную, как это произошло с миноносцем № 110. Его командир лейтенант К. К.

Юрасовский, учтя опыт предшествовавший ночной атаки, решил выпустить мину с более короткого расстояния (стрелять учились из носовых аппаратов, отходя потом задним ходом) и в результате врезался в сетевое ограждение броненосца “Адмирал Ушаков". Борт броненосца был помят, на миноносце свернуло в сторону нос, но сеть смягчила удар и миноносец остался в строю. Из этого случая адмирал делал тот вывод, что в некоторых случаях миноносец может совершить и обрыв сети у борта броненосца.

Не исключено, что японцы, бдительно следя за всеми новшествами европейской техники и тактики, могли взять на вооружение и опыт Практической эскадры. Они, как выяснилось во время войны, широко применяли такой тактический прием, как расхождение с атакуемым кораблем на полном ходу и отчаянная стрельба по нему (в момент пуска торпеды, а нередко и до него) из всех своих пушек и пулеметов. Это заметно влияло на точность ответной стрельбы противоминной артиллерии, а случалось, приводило и к вовсе фантастическим результатам. В такой атаке 57-мм снаряд, выпушенный с японского миноносца, сделал глубокую (до 45 мм) выбоину в стволе 254-мм орудия на броненосце “Пересвет”, и тем вывел его из строя.

Для успеха дневных атак, адмирал, помимо введения серой окраски, предписывал срубать мачты, а на тех миноносцах, у которых мачты были постоянные – отвязывать паруса. Впервые тактические требования – обеспечить при атаке бездымность горения угля в топках – были предъявлены и механикам миноносцев и минных крейсеров. Адмирал считал, что лучше иметь четыре миноносца, которые не дымят, чем десять, которые выдают себя дымом.

Перед Петербургом адмирал настаивал на введение тактических требований к механикам миноносцев об их бездымном плавании. “В настоящее время механики на тактические требования никакого внимания не обращают”, – отмечал он при очередном разборе (они проводились всегда с выслушиванием самооценок командующими своих действий) результатов решения поставленных тактических задач. Соблюдения бездымного плавания как одного из специфических свойств миноносцев, адмирал предлагал ввести в программы их официальных смотров. Важным было и наблюдение о демаскирующей роли буруна под носом, который выдает миноносец раньше, чем становится различимым его корпус.

При явной угрозе ночной атаки адмирал предлагал с наступлением темноты “или идти без огней большим ходом или остановить машину и спустить свое сетевое ограждение”. Этот последний способ, писал С.О. Макаров – "самый практичный” и сети, делал он вывод, необходимо иметь на всех больших кораблях. Но достойнейший из бюрократов и злостный эконом, кем в 1896–1903 гг. проявил себя Павел Петрович Тыртов предпочел и на этот раз обратиться к рекомендациям заграницы. В резолюции, адресованной ГМШ, адмирал написал: "В иностранных флотах, кажется, поговаривают о совершенном изъятии сетей из вооружения”, а потому следовало поручить военно-морским агентам сообщить, “что им известно по этому поводу и по получении этих сведений доложить”. Из-за этих сомнений и нежелания прислушаться к мнению С.О. Макарова, некоторые даже вновь построенные корабли (броненосец "Цесаревич”) не получили сетей вовсе, а категорическая необходимость их применения на Тихоокеанской эскадре осталась неосознанной. За это в первый же день войны с Японией пришлось заплатить до чрезвычайности дорогой ценой – повреждением трех кораблей, повлекшим длинную цепь неудач.

Но С.О. Макаров, собственным примером подтверждая свои же слова, сказанные о Нельсоне, что “истинную энергию убить трудно”, продолжал действовать с убежденностью настоящего патриота. Он умел стоически переносить все неудовольствия бюрократии и высших сфер, давно записавших его в "беспокойные” и “неудобные". Они были неспособны понять, что из почти 60 адмиралов, числившихся к тому времени в списках флота, Макаров был едва ли не единственным, кто имел право на звание флотоводца. И газета “Котлин” в своей корреспонденции с Транзундского рейда от 22 августа 1896 г. с полной справедливостью писала, что царившая здесь обстановка кипучей деятельности, широких и разнообразных учений напоминает “времена Бутаковской эскадры”. В действительности флот под командованием С.О. Макарова достиг, как это видно из опубликованных примеров (“Рассуждения по вопросам морской тактики”, М., 1943, с. 442–468) и рапортов (С.О. Макаров. Документы, М.,1960, т. 2 с. 233–344) качественно более высокого уровня подготовки. Этот новый уровень обеспечивался во многом благодаря новому роду боевых средств флота – миноносцам и минным крейсерам.

Минные крейсера, как корабли существенно более крупные, чем миноносцы (400 т против 120–150 т), выполняли не только весь комплекс миноносных обязанностей, ио также, как это предполагалось, служили лидерами в отрядах, “маткой” (такой термин уже существовал), для их снабжения и обеспечения, а также, ввиду ограниченного состава эскадры, и для обозначения линейного корабля или крейсера при маневрировании эскадры и учебных атаках миноносцев. Сверх того, они были, конечно, и кораблями разведчиками. дозорными и посыльными. Это позволяло в полной мере оценить возможности и области применения как имевшихся малых миноносцев, так и появившихся к тому времени “контрминоносцев" типа “Сокол”.

Бюрократия, инстинктивно боясь роста авторитета С.О. Макарова, искусственно ограничивала состав Практической эскадры, и тем мешала широкому восприятию флотом передовых новаторских идей адмирала, понижала общий уровень обучения кораблей искусству ведения морских сражений. Скорость, особо чувствительно подрывавшая общепринятый тогда режим экономии, не поощрялась. В состав эскадры умышленно включали тихоходные и устарелые корабли, и сверх того, предписывали адмиралу режим плавания только под половинным числом котлов. Это заставило его с первых шагов командования выступить с возражением против этой губительной для флота экономии. В рапорте начальнику Главного Морского штаба O.K. Кремеру от 5 апреля 1896 г. С.О. Макаров напоминал, что “практические плавания так коротки, если мы не будем требовать от наших машин большего хода, то во время кампании нам не удастся ни приобрести должных познаний по механической части, ни проверить исправность машин”.

Адмирал предлагал исключить из данной ему инструкции требование о плавания под половинным числом котлов и предоставить ему относительно скорости “полную свободу”. Судя по всему это требование удовлетворено не было. Ограничен был и состав минных сил, в которые входили устарелые миноносцы, из которых некоторые едва развивали 13-уз скорость. Это снижало интенсивность обучения, заставляло тратить время на ремонт этих уже явно ие боеспособных кораблей. Прибывший же из Англии “Сокол” в эскадру назначен не был. Бюрократия явно боялась признать первенство С.О. Макарова в разработке современной тактики, что должно было заставить дать адмиралу и более высокое назначение, чем сезонное командование слишком уж не современной Практической эскадрой на Балтике.

Какие эффектные атаки могли совершать миноносцы, когда половина из них, как удрученно докладывал адмирал, развивают едва 13-уз скорость. Не мог он проводить и широких маневров, которыми был занят Черноморский флот, состоявший из современных броненосцев. Не было возможности, как это регулярно происходило в Черном море, совершать дальние походы вдоль всего побережья, ие исключая и турецкое. Не могло состояться и интересных опытов по применению для целей наблюдения воздушных шаров и воздушных змеев (чем в 1902 г. занимался “Казарский”), групповых действий минных крейсеров во всех присущих им качествах крейсеров-разведчиков при эскадре, лидеров миноносных отрядов, кораблей охранения эскадры и при выполнении собственных минных атак.

В отличии от плававшего всего состава Черноморского флота (броненосцы “Три Святителя", “Двенадцать апостолов” и три корабля типа “Екатерина II”) С.О. Макаров в своей Практической эскадре имел лишь один современный броненосец (“Гангут”). Главные силы флота находились тогда в Черном море и на Дальнем Востоке, куда в силу активизирующейся политики направлялись из Балтики самые мощные и современные корабли. Этими двумя флотами командовали люди из придворной камарильи: в Черном море с 1898 г. – брат Управляющего морским министерством вице-адмирал С.П. Тыртов, в Тихом океане контр-адмирал Е.Н. Алексеев (в 1896–1897 гг.) и контр-адмирал Ф.В. Дубасов с 1897 по 1899 гг. И ие потому ли С.О. Макаров, не видя должного применения своим талантам, решился проявить себя инициативой постройки ледокола “Ермак", на что и был потрачен весь 1898 год. Приходилось скрепя сердце, уроки новой тактики отрабатывать на немногочисленной и устарелой Практической эскадре, в которой из полноценных минных кораблей имелся лишь один минный крейсер.

В 1897 г. им был “Воевода”, в 1898 г. “Абрек". Показательно, что в числе первых практических шагов были попытки ввести на кораблях, по примеру эскадры в Чифу в 1895 г. маскировочную окраску кораблей и те практические приемы, которые С.О. Макаров начинал разрабатывать тогда в эскадре. Эталоном окраски стал “Воевода”, о чем обстоятельно говорилось в докладных записках адмирала на имя Управляющего морским министерством 19 августа 1896 г. Адмирал считал, что накопленный опыт, начиная с окраски им своих минных катеров в 1877 г. в светло-серый цвет, и окраски приходившей в Россию французской эскадры в “бутылочный” цвет заставляет отказаться от принятого в русском флоте черного цвета и перейти на тот светло-серый, каким были окрашены корабли в Чифу. Этот вывод подтверждал и опыт окраски минного крейсера “Воевода” его командиром был капитаном 2 ранга И.К. Григорович (1853–1930, Ментон). Как видно из докладной записки, цвет окраски был подобен “бутылочной” французской, но с желтоватым оттенком, как делалось на эскадре вице-адмирала Н.И. Казиакова (1834–1906). Имелось ввиду, видимо, плавание в США в 1893 г. на торжество 400-летия открытия Америки.

Примененный тогда состав краски (преимущественно белила, охра и чернеть), какой был выкрашен и “Воевода”, С.О. Макаров считал слишком темным, так как “при выполнении практических задач крейсер этот ночью все-таки казался темным пятном". Более подходящим был именно тот светло-серый цвет, в который были выкрашены корабли эскадры в Чифу. На рассмотрение Управляющему представлялись четыре образца окраски, из них два на олифе п два на керосине, дававшим поверхности матовый оттенок (очень важный в тактическом отношении). Для введения на флоте адмирал рекомендовал состав из 95 % белил и 5 % тертой чернети. Получавшийся при этом оптимальный серый цвет, адмирал считал возможным по усмотрению командиров (такие опыты были и на эскадре в Чифу) разнообразить не переходя 5 % по весу тертой чернети.

Но Управляющий не спешил с решением в кампании 1898 г. адмирал уже, видимо, по собственной инициативе окрасил корабли в серый цвет. Опыты решения тактических задач подтвердили, что серый цвет судов и миноносцев оказался весьма практичным и "удобно поддерживаемым”. Днем корабли, окрашенные в этот цвет, распознавали с незначительного расстояния, а в “серую погоду или под берегом были совсем не видны” (С.О. Макаров, Документы, т. 2, с. 304). Ночью без электрического освещения серый цвет был также лучше черного.

Хорошо понимая, с кем он имеет дело, С.О. Макаров 21 августа 1898 г. предпринял попытку заново решить давно, казалось бы, выяснившийся вопрос. В обращении к начальнику ГМШ Ф.К. Авелану он напоминал о том, что из множества опытов окраски кораблей в серый цвет с определенностью выявились его преимущества над всеми другими. "Серое судно под скалистым берегом едва заметно даже в самую ясную погоду”, писал адмирал. Поэтому он в 1898 г. разрешил командирам кораблей своей Практической эскадры окрасить их в этот цвет, оттенки они выбирали сами.

Выполненные тактические задачи подтвердили преимущество серого цвета, а потому адмирал просил, прислать авторитетного адмирала (из "стоящих выше меня по служебному положению”), который бы до прихода эскадры в Кронштадт выслушал мнение командиров об эффекте серой окраски и высказал заключение о ее целесообразности. Тем самым будет выполнено пожелание императора о том. чтобы вопрос об окраске (как это стало известно адмиралу от Управляющего морским министерством) был окончательно решен как для условий мирного, так и военного времени. Следом,11 сентября 1898 г. адмирал представлял Ф.К. Авелану образцы той окраски в серый цвет, какой имели в этом году корабли Практической эскадры. Но эти обстоятельно мотивированные доводы адмирала, как и все его инициативы 1896–1898 гг. обратились в метание бисера перед свиньями.

Посыльное судно “Воевода". 1910-е гг.

Не способные воспринять девиз адмирала "Помни войну”, флагманы и капитаны в своем собрании в Кронштадте признали более весомым соображение царского любимца адмирала Ф.В. Дубасова, который серую окраску кораблей эскадры Тихого океана признал “непрактичной”. Серый цвет вследствие присутствия в нем белил, был более демаскирующим в лучах прожектора, чем черный. Кроме того, серая окраска после стрельбы и значительных переходов требует окраски снова "за невозможностью подправки выгоревшего первоначального колера”.

Этих соображений оказалось достаточно для возвращения эскадры Тихого океана в 1898 г. к прежней белой окраске. Ранее принимавшаяся (по примеру иностранцев) для заграничного плавания, она допускалась теперь и для кораблей Средиземного моря. Напрочь игнорируя тактику, общее собрание признало белый цвет наиболее желательным и целесообразным, “в видах гигиены и удобства житья на судне в жарких климатах, а также возможность поддержания подкраской и мытьем”. В внутреннем плавании в мирное время наружный борт следовало окрашивать в черный цвет. Прочие же видимые снаружи части: рангоуты, шлюпбалки, вентиляторы и т. п., следовало красить в белый цвет, за исключением реев – они должны быть черные. Для дымовых труб предлагался наиболее практичный желтый цвет “с черными концами”.

Под этим горестным свидетельством об интеллектуальной бедности дружно (особых мнений не значилось) подписались капитаны 2 ранга: Лавров 2-й, Воеводский, Князев, барон Нолькен, Иваио-в 3-й, Ларионов, Вирен, Бергштрессер, Юнг, Дабич, Арнаутов, Орехов, Пац-Памориннцкий, Шванк 1-й, Егоров, Митурич, Мордовии, Петров; капитаны 1 ранга: Озеров, Храбростин, Петров 1-й, Михеев, Линдестрем, Беклемишев, Мельницкий, Загорянский. Кисель, Скрягин, Стронский, Небогатов, Витгефт, Елагин, фон Фелькерзам, Чихачев, Плаксин; контр-адмиралы: Остелецкий, Безобразов., Кригер, Гессен, Амосов; вице-адмиралы: Лавров, Казнаков.

Протокол общего собрания 12 июня 1899 г. был одобрен генерал-адмиралом и 9 июля 1899 г. обнародован в приказе временно Управляющего морским министерством № 129 (“Морской сборник”. 1899, № 8. с. 20 оф. отдел). Замечательно, что из приказа была изъята даже осторожная оговорка протокола общего собрания о допустимости в военное время иной окраски, о которой может распорядиться “Командующий флагман, если того потребуют практические соображения”.

Зато (чтобы флот оценил всю глубину отеческой заботы о нем со стороны его хозяина) было вписано конструктивно-бюрократическое указание генерал-адмирала о том, чтобы при применении белой окраски “направлено все суда эскадры или отряда были выкрашены однообразно в белый цвет”. Безоговорочно введенный черный цвет (к нему обязывали и находившийся в жарком климате Черноморский флот) утвердился на Балтике и в Черном море до 1907 г., когда предлагавшаяся С.О. Макаровым окраска была восстановлена. До той поры черными бортами должны были блистать и минные крейсера.'

Первым минный крейсер “Воевода” был и в применении еще одного новшества – мачтового механического семафора. Это устройство С.О. Макаров считал важным средством для увеличения дальности связи между кораблями. С присущей ему последовательностью он еще в 1896 г. в письме в МТК считал “полезным выработать что-либо по этой части”. Не дождавшись решения, он приступил к экспериментам на эскадре. Лично он разработал азбуку для переговоров с помощью мачтового семафора. Для обозначения букв он предложил применять простейшие фигуры причем часть букв, как это было и в ручной семафорной азбуке, имели вид, повторяющийся их печатные изображения. Под руководством адмирала были разработаны и переносные семафоры, которые на английских кораблях устанавливали в разных местах. Опыты с такими семафорами на “Петре Великом”, “Гангуте” и “Адмирале Лазареве” подтвердили, что дальность переговоров в несколько раз превышает дальность флажных сигналов. Адмирал был готов взять на себя руководство работами по проектированию для флота силами Петербургского Металлического завода штатной конструкции переносного семафора. После испытания на эскадре он мог бы стать образцом для введения на всем флоте. Этот же завод на ассигнованные по инициативе адмирала 1000 руб. разработал и изготовил два комплекта стационарного мачтового семафора. Летом 1896 г. они были установлены на “Петре Великом” и минном крейсере “Воевода”.

При длине крыльев 8 фт и ширине, увеличенной наделками до 15 дм сигналы свободно разбирались с расстояния 11 миль. А когда семафор с "Воеводы” поставили для опытов у маяка Пакерорт, то с броненосца “Петр Великий” сигналы принимали с расстояния 13,5 миль. При ясной погоде дальность приема могла увеличится до 15 миль. В рапорте от 21 января П.П. Тыртову адмирал подчеркивал также и гораздо более широкий диапазон переговоров, так как флажные сигнальные ограничены предусмотренными для них фразами. Важно было снабдить семафором и военное ведомство, чтобы его посты и части могли переговариваться с кораблями, сигналы надо делать по той же азбуке, что и для ручного семафора. Нет сложности в ее освоении. Офицер овладевает ею в течение 1 часа.

В числе предложений адмирала предусматривалось усовершенствование мачтового семафора, в котором для минных крейсеров следовало предусмотреть поворот мачты. Следовало такой же семафор, как на “Петре Великом”, применить для береговых станций, а военному ведомству прислать комиссию, которая могла бы оценить семафоры эскадры в действии.

Проведенные опыты позволяли надеяться, что флот получит новое прогрессивное средство для отдаленных переговоров. Вместе с увеличенной дальностью подтвердилось и такое важное достоинство, как четкость и уверенность связи, которой не мешает штилевая погода, когда флаги висят и не позволяют их разобрать. Усовершенствование и помощь поворотной стеньги позволяло вести переговоры быстрее и надежнее. Испытывалась сигнализация фонарями по системе полковника Миклошевского. Оказалось, что корабль, идущий посреди Финского залива, может одновременно переговариваться и с Ревелем, и с Гельсингфорсом. Дальность доходила до 34 миль, т. е. почти во всю ширину залива.

Вместе с решением обширного круга технических задач и планомерным обследованием прибрежий Моонзундского архипелага и всех его островов продолжалось и техническое усовершенствование кораблей. На "Всаднике” вместе с “Петром Великим” проводились обстоятельные опыты, имевшие целью подтвердить возможность значительно сократить время подъема пара в котлах в сравнении со слишком уж боязливыми нормативами МТК. На “Воеводе” в результате было составлено обстоятельное их описание и представлена динамика изменения температуры в различных участках котла при разводке огня в топках при действии котла в эксплуатационном режиме, при прекращении паров в гавани и на рейде, при разной степени предварительного подогревания паром воды в топках котлов, на чем С.О. Макаров особенно энергично настаивал.

Эти документы подтверждали полную безопасность ускоренной разводки пара и отсутствие опасности чрезмерных напряжений в связях и обшивке котлов. В итоге этих опытов, адмирал писал Управляющему: “Если морской технический комитет и после этих доводов не согласится допустить скорое разжигание угля, то придется все расчеты для войны делать в предположении, что в военное время во всех топках всегда держать огонь”. Вопрос касался всего флота и Управляющий приказал МТК выяснить "действительно ли так вредно предлагаемое средство, что заставило суда отказаться от такого преимущества, как скорая разводка пара без огромной траты угля”. Но Главный инспектор механической части па рапорт адмирала наложил многословную резолюцию, в которой не отрицая пользы предварительного подогревания, уклонялся и от участия С.О. Макарова в обсуждении, на чем он настаивал, и от выработки конкретных пределов сокращения разводки пара. Флоту представляли самому решать, насколько эта операция может быть для котлов безопасна (С.О. Макаров. Документы, т. 2, с. 259–160).