Текст книги "Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)"

Автор книги: Рафаил Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Разрешалось установить второй дистиллятор Вира для добавочной питательной воды в котлах. Из-за недостаточной производительности имеемого дистиллятора приходилось, делая большие переходы при половинном числе котлов, добавлять для их питания соленую воду. Второй дистиллятор позволит опреснять воду в запас и тем обеспечит сбережение котлов, так как в береговой пресной воде часто встречались вредно действующие на котел большие примеси извести. Существенным было бы и уменьшение расходов, так как “покупка пресной воды на востоке очень дорога”. Но даже эти очевидные преимущества не подвигли МТК к немедленному решению. Аппарат Вира (стоимость 5910 р.) заказать разрешалось, но установить его следовало, “как будет возможность”, силами Кронштадтского пароходного завода. Доказавшие свою бесполезность машинки для выгрузки мусора (с их большим расходом пара) и вспомогательный котел Бельвиля разрешалось снять.

Но главную долю работ составила порученная Балтийскому заводу замена цилиндров главных машин. Для этого приходилось вскрывать, а затем собирать заново броневую, батарейную и жилую палубы. Кроме того, с разрешения управляющего и с согласия главного командира Кронштадтского порта завод выполнял работы “по приспособлению машинных фундаментов” и переносу части переборок поперечного угольного ящика со стороны машинного отделения.

Разрешенные только 11 января 1893 г., эти работы, по-видимому, задержали планировавшуюся на 1 апреля готовность корабля к походу в Америку. Пришлось отказаться от увлекательной идеи продемонстрировать миру в Нью-Йорке русский георгиевский корабль. В результате в Америку вышли 21 мая крейсер “Адмирал Нахимов”, а 30 мая, после особенно авральных работ, – броненосец “Император Николай I”. Ко дню парада международной эскадры и открытию Колумбовской выставки от русского флота 13 апреля успели прийти в Нью-Йорк крейсера “Дмитрий Донской”, “Генерал-Адмирал”, “Рында”. На “Памяти Азова” при всех усилиях Кронштадтского порта и Балтийского завода (часть его работ планировали отменить) работы затянулись до июня 1893 г. Их ход контролировали еженедельными записками, форсировали, как умели, но объем их оказался неподъемно велик.

Только 15 апреля Балтийский завод завершил установку на место носовых канатных клюзов и приделку полок для минных сетей, а к 8 мая – пригонку ставень орудийных полупортиков, снятых для их подкрепления, и изготовление ящиков для 6-дм и 8-дм картечей. Тогда же занимались перестановкой 10 из 11 башмаков шестов сетевого заграждения, которые оказывается, мешали повороту близ расположенных 6-дм орудий. В середине мая ставили стопора Легофа, 3 июня меняли оборжавевшее кольцо левой отливной трубы от главных холодильников. А еще ставили новые дельные вещи и продолжали другие работы по обширным их перечням. В июне 1893 г. Балтийский завод закончил все возложенные на него судостроительные работы и завершил сборку машин. 20 июля машины испытали в действии в море.

Но еще предстояло установить прикрытие рулевого привода и телеграфа в машинном отделении. Чертежи 21 июля разработал главный корабельный инженер Кронштадтского порта старший судостроитель Н.И. Комов (1845-?), а рассматривающий их в МТК Н.Е. Кутейников (1845–1906) в своем заключении напомнил, чтобы кожухи этих устройств к деревянному настилу не крепили.

Г. П. Чухнин

Фактически ничем закончилась титаническая борьба с перегрузкой. На ее пути стояло по крайней мере четыре непреодолимых системных препятствия. Это были, во-первых, сохранившееся отсутствие системного подхода к проектированию, отчего в проектах упорно не предусматривался запас водоизмещения, во-вторых, слабость материальной базы судостроения и особенно судоремонта (отчего задерживались или вовсе срывались сроки работ), в-третьих, неудовлетворительная организация работ в МТК, виновника едва ли не половины причин всех задержек, и, в-четвертых – чиновничья вялость и неповоротливость высшей власти, неспособной добиться осуществления ею же принятых принципиальных решений.

Сначала великий князь генерал-адмирал, изучив представленный ему журнал о борьбе с перегрузками и вообразив себя завзятым морсофлотом, “изволил приказать оставить существующий на крейсере рангоут”. Он счел себя безусловно более опытным моряком, чем командир Г.П. Чухнин. А затем и сам МТК, мучительно перебирая возможные варианты разгрузки крейсера, пришел к удручающему выводу о весьма ничтожной их эффективности, едва оправдывающей немалые требующиеся для их осуществления расходы.

Чуть ли не единственной осязаемой мерой (журнал № 29 от 23 февраля 1893 г.) стало запрещение устроить помещение для 300 пуд. пакли. В конечном счете остановились на том, что, сняв до 106 т груза (уменьшение осадки на 3 дм) и добавив 35 т снарядов и зарядов, корабль сможет уменьшить переуглубление всего лишь на 2 дм. Об увеличении же боезапаса речи и вовсе быть не могло.

Спустя год 30 июля 1894 г. подтвердились опасения командира Г.П. Чухнина. По его донесению, “вследствие перегрузки крейсера и недостатка помещения, он не может взять полного запаса” и имеет только половину снарядов и зарядов для крупных орудий и только одна треть – патронов для скорострельных пушек.

После проведенных в доке осмотра и притирки кингстонов, перемены шага винта корабль, все еще не поспевавший в Америку даже к завершению торжеств, начали с прежней поспешностью готовить к новому назначению. 7 июля, когда “Адмирал Нахимов” и “Император Николай I” еще находились на пути в Нью-Йорк, в министерстве с одобрения генерал-адмирала было решено, что “Память Азова” возглавит эскадру Средиземного моря под флагом контр-адмирала Ф.К. Авелана (1839–1916). Эскадра пойдет в Тулон для ответного визита, который в Кронштадт в 1891 г. совершила французская эскадра контр-адмирала Жерве.

Корабль должен был к 10 августа прибыть в Кадикс, чтобы там соединиться с возвращавшимися из США крейсерами “Адмирал Нахимов”, “Рында” и броненосцем “Император Николай I”. Прежний же их начальник – командующий эскадрой атлантического океана вице-адмирал Н.И. Казнаков (1834–1906) должен был на крейсере “Дмитрий Донской” вернуться в Кронштадт. “Генерал– адмиралу” назначили отдельное плавание с квартирмейстерами по Атлантическому океану. В состав эскадры Средиземного моря включалась состоявшая в Пирее стационером черноморская канонерская лодка “Терек”.

Задержанный все еще незавершенными работами “Память Азова” вышел из Кронштадта только 21 августа. Разными путями совершалось и сосредоточение эскадры, прибывшей 17 августа в Лиссабон. “Император Николай I” вместе с “Рындой” 27 сентября вышел из Кадикса в Тулон. “Адмирал Нахимов” I 28 сентября вышел из Картахены, чтобы на широте Барселоны соединиться с поджидавшей его эскадрой. Как писал А. Балтимор, “по неясно поднятому сигналу “Адмирал Нахимов” вместо того, чтобы вступить в кильватер крейсеру “Память Азова”, для чего “Рында” оставил место за крейсером, пытался вступить в кильватер броненосцу “Император Николай I”, то есть идти впереди крейсера” (с. 46). Дело могло кончиться таранным ударом, а, может быть, и потоплением “Памяти Азова”. Катастрофа была предотвращена исключительными искусством, опытом и самообладанием Г.П. Чухнина. Как говорилось в резолюции состоявшегося впоследствии суда, “Благодаря правильным и решительным действиям командира крейсера “Память Азова”, столкновение ограничилось легким прикосновением и незначительными повреждением”.

Сами тулонские торжества, знаменуя спасительный для Франции союз с Россией, прошли в непревзойденной атмосфере нескончаемых и самых горячих чествований русских моряков. Газеты переполнялись восторженными репортажами о русских моряках и русско-французской дружбе, радость и оживление царили везде, где появлялись моряки с эскадры. Все слои французского общества с присущей нации экспрессией словно бы соревновались в выражении самых теплых восторженных дружеских чувств к экипажам кораблей. Дождь наград, как в Сиаме и Японии, пролился на офицеров. Ф.К. Авелан к командорскому кресту ордена почетного легиона, полученному в 1891 г., прибавил теперь большой офицерский крест. Г.П. Чухнин, как и остальные командиры, получил офицерский крест Ордена. Изящно выполненным значком с изображением незабудки (его автору приходилось видеть в заметном, а ныне давно распавшемся собрании профессора В.В. Ашика (1905–1985), женщины Франции выражали обуревавшие их чувства сердечности, любви и привязанности к русским.

“Празднества следовали беспрерывно. Начальник эскадры с командирами и многими офицерами посетил Париж, где также были устроены блестящие праздники в честь наших моряков”, – говорилось в отчете по Морскому ведомству за 1890–1893 года (С.Пб, 1895, с. 35).

По окончании ставших едва ли не изнурительными торжеств эскадра перешла в порт Аяччо на о. Корсика, откуда 22 октября направилась к традиционному месту дислокации русских эскадр в Средиземном море – греческий порт Пирей. Оттуда, чтобы “показать флаг”, или, как говорят сегодня, обозначения военно-морского присутствия своей страны в бассейне Средиземноморья, корабли уходили для посещения его портов. Здесь в исторической Саламинской бухте или на рейде острова Порос (не путать с о. Парос в Эгейском море) занимались повседневной боевой подготовкой и корабельными учениями.

Остров Порос тогда был почти что собственностью России. На нем еще сохранились остатки строений, возведенных в 1828–1829 гг., когда остров служил базой прославившейся в 1827 г. в Наваринском сражении эскадры графа Л.П. Гейдена (1772–1850), в составе которой корабль “Азов” заслужил свои георгиевские отличия. Теперь с этими святыми для русского флота реликвиями смогли вплотную соприкоснуться моряки нового “Азова”. Зримо прочувствовали они память о героях Наваринского сражения – М.П. Лазареве (1788–1851), П.С. Нахимове (1802–1855), В.А. Корнилове (1806–1854), В.И. Истомине (1809–1855). История не знает такого собрания имен героев, кто свое боевое крещение получил на одном корабле. И, наверное, никто на “Памяти Азова” – носителе их славы, не мог остаться равнодушным к тем урокам героики и патриотизма, которые давали общение с историческими местами корабля “Азов”.

Свой вклад в восстановление этих мест внесли на о. Порос и моряки “Памяти Азова”. Здесь в небольшой изолированной горами долине на юго-западном берегу неглубокого залива их предками были вырыты колодцы, сооружены кузницы, каменные набережные и здания для складов корабельного снабжения и дельных вещей, и хлебопекарен, снабжавших эскадру хлебом и сухарями. Заброшенные к концу XIX в., эти сооружения в 1892 г. были обследованы экипажем канонерской лодки “Донец”, а с приходом эскадры Ф.К. Авелана во главе с “Императором Николаем I” началось и их восстановление. Права собственности восстанавливали явочным порядком.

От территорий, когда-то законно купленных во времена графа Гейдена, последующие правители России неблагоразумно отказались, не желая в 1870 г. нести расходы по поддержанию в порядке начавших ветшать и понемногу разграблявшихся местными пастухами строений. Продав в 1867 г. русскую Америку, правители с легкостью решили расстаться и с землями на о. Порос. Теперь же морякам пришлось рассчитывать лишь на благосклонность греческих властей и прежде всего, конечно, на игравшую роль ангела-хранителя русского флота в Греции королевы эллинов Ольги Константиновны (1851–1928). Дочь генерал-адмирала Константина Николаевича (1827–1892), сохранившая особую привязанность к своей родине – России, она, став в 1867 г. женой греческого короля Георга I, с завидным энтузиазмом и постоянством опекала экипажи появлявшихся в Греции русских кораблей.

Ни один из их приходов, не обходился без визитов королевы, королевской четы, королевских министров или королевы с наследником престола. Она участвовала в корабельных праздниках, встречах нового года, устраивала для офицеров приемы при дворе, делала подарки командирам и кают-компаниям кораблей. Особой теплотой отмечалась, конечно, и встреча корабля со служившим на нем принцем Георгом.

В дышавшей славой русского флота местности, среди живописных красот, в курортном климате Средиземноморья “Память Азова” провел весь счастливый для него 1894 год. Интенсивные учения у Пороса в январе сменялись походом 26 января на Мальту, память о которой запечатлела картина входившего на ее рейд после Наваринского боя корабля “Азов”. 26 февраля новый “Азов”, посетил знаменитый Саламинский рейд, на котором в 480 г. до н. э. произошло вошедшее во все учебники истории и морской тактики грандиозное сражение между флотами греков и персов. 31 марта совершили переход из Александрии в Суду на о. Крит, где русский флот участвовал в международной миротворческой миссии, разделяя непримиримо враждебные между собой греческую и турецкую общины.

С 27 апреля находились в Пирее, с 17 мая – на учениях в Поросе, с 15 июня в Фалеро. 9 июля перешли в Салоники, 20 июля – в Фалеро. Впервые, наверное, с особой обстоятельностью изучивший значительную часть средиземноморского театра, изрядно наделенный заботой и вниманием королевы Ольги, благополучно переживший землетрясение в Салонинской бухте, “Память Азова” в исходе года подошел к рубежу, за которым его ожидали свершения новой, надвигавшейся на Россию эпохи. В октябре корабль погрузился в траур, была получена телеграмма о том, что совсем недалеко – на берегу Ливадии в Черном море – “тихо скончался” император Александр III. На престол вступал вчерашний наследник, 7 месяцев проплававший на “Памяти Азова”. Он мог обещать России благотворные перемены от реакции к либеральным переменам. Пока же приходилось с тревогой следить за обострением обстановки на Дальнем Востоке, где Япония развязала войну против Китая. Это обострение и стало причиной “особого поручения, которое получил “Память Азова”. I

Победа в Чифу

22 ноября 1894 г., уступив свое место в эскадре прибывшему 9 ноября крейсеру “Владимир Мономах” (командир капитан 1 ранга З.П. Рожественский (1848–1909), “Память Азова” покидал Пирей. С ним шли через океан на Дальний Восток его конвоиры – новопостроенные, пришедшие с Балтики минные крейсера “Всадник” и “Гайдамак”. Срочность поручения была такова, что кораблю не дали отметить в Пирее его судовой праздник – день святого Георгия, приходившийся на 26 ноября, праздник отметили в пути. В Суэцком канале, чтобы приблизиться к требующейся правилами канала допустимой осадке 25 фт 4 дм, пришлось заняться основательной разгрузкой корабля. Но особые изнурительные хлопоты, разительно отличавшие плавание от прогулочного путешествия с наследником, доставили кораблю заботы об обеспечении безопасности плавания “Всадника” и “Гайдамака”.

Громко именовавшиеся минными крейсерами, они были небольшими 400-тонными кораблями, заостренные обводы которых чрезвычайно затрудняли плавание при всяком, даже незначительном волнении. В океане же, имея весьма ограниченные запасы угля, корабли без конвоира идти не могли. Для сбережения их машин “Память Азова” должен был поочередно их вести на буксире. И Г.П. Чухнин с блеском отработал в походе искусство сложнейшего вида морской практики – буксировку. Он же наладил надежное снабжение кораблей на буксире провизией и углем по лееру. Об этих полных тревоги днях похода с двумя небольшими суденышками Г.П. Чухнин записывал: “Нельзя было смотреть без сожаления на маленькие крейсера, которым иногда приходилось очень плохо. Норд-остовый муссон в Индийском океане порой разводил такую волну, что раскачивало и “Азов”, а крейсера выматывались до чрезвычайности. Другой раз покроет волной до половины, и думаешь: цел ли? С полубака льются целые каскады брызг, покрывают и мостик, и трубу.

Днем еще видно, что там делается, а ночью, когда закроет волной отличительные огни, так жутко станет” (А. Беломор, с. 49). Следить приходилось и за буксируемым, и за шедшим самостоятельно. Случалось, он отставал, терял ход и начинал “выписывать восьмерки”, показывая то левый, то правый борт. 23 декабря при сильной, быстро усиливавшейся NO зыби и 6-7-балльном ветре, высота волны дошла до 12 фт, а длина 250 фт. Это составляло уже почти предел выносливости для минных крейсеров. Боковые розмахи доходили до 30°, килевые до 15°, все реальнее становилась опасность их гибели, среди бесновавшихся вокруг них пенных гребней, когда любое повреждение рулевого привода или машин могло означать верную гибель.

Истинный героизм и замечательное искусство проявил Г.П. Чухнин, когда в этих условиях “Гайдамак” поднял сигнал “не могу управляться”. Пока крейсер ложился на курс поиска, огни корабля потерялись в ночи. На сигнал “показать свое место” ответа не получили. Кругом зловеще ходили волны, вспыхивая белыми гребнями. Неожиданно далеко обнаружился во тьме красный аварийный огонь. Разобрали сделанный фонарем сигнал. Всю ночь продолжалась отчаянная борьба за спасение корабля, команда которого, вконец обессиленная штормом, оказалась не в силах выбрать линь, удачно переброшенный через корабль спасительной ракетой с “Памяти Азова”. Чтобы легче было подтянуть соединенный с линем буксирный кабельтов, его плавучесть увеличили привязанными поленьями дров. Но и этот способ не помог. Кабельтов выбрали и начали осторожно подтягивать “Гайдамак”, выбирая спасательный линь. Только к 4 часам утра, приблизив к себе корабль до расстояния 25 сажень, смогли передать один, а за ним и другой кабельтов.

Идя на восток, где от корабля могла потребоваться действительная боевая служба, Г.П. Чухнин с особыми настойчивостью и последовательностью добивался от офицеров и команды повышения их профессионального уровня, ответственного и инициативного исполнения служебных обязанностей. Недостаток этих качеств, определяющих боеготовность корабля, ощущался тогда на многих кораблях.

“Драмы” в отношениях со своими офицерами командира “Владимира Мономаха” Ф.В. Дубасова объяснялись, видимо, и этими обстоятельствами. Доходило до того, что его старший офицер Г.Ф. Цывинский, как он об этом писал в своей книге, взял за обыкновение, не надеясь на офицеров, непосредственно распоряжаться действиями матросов на учениях и работах. Но Г.П. Чухнин не мог удовольствоваться таким ненормальным устройством службы. Он не переставал настойчиво воспитывать своих офицеров. На одном артиллерийском учении Григорий Павлович был удивлен тем, что один мичман не производит занятий и остается лишь безучастным зрителем. На вопрос же командира отвечал, что “не получил приказания”. В приказе по этому поводу Г.П. Чухнин напоминал, что этот мичман и прежде обнаруживал свою индифферентность при работах и учениях, но так и не нашел нужным полюбопытствовать, что приказано делать у орудий. Командир выражал удивление тем, что мичман оказался неспособен осознать свое упущение. Эти неустанные усилия по привитию офицерам духа творчества, инициативы Г.П. Чухнин не прекращал в продолжение всей своей службы, вплоть до должности главного командира Черноморского флота. Эта беспредельная беззаветная преданность долгу службы помогла Г.П. Чухнину справиться в 1905 г. с революционным брожением на флоте и силами флота подавить восстание на крейсере “Очаков”. Этого ему и не простили.

Урок истинно крейсерской службы (чего, кажется, не хватало в свое время командиру “Варяга”) и высокого штурманского искусства Г.П. Чухнин продемонстрировал своим офицерам и на подходе к Гонконгу. Его подозрения вызвало необъяснимое уменьшение глубины на западном подходе к Гонконгу, которое в сравнении с ранее выпущенными, показывали новейшие английские карты. Оказавшись вблизи этого входа (из-за значительного сноса), командир решил проверить, в самом ли деле глубины могли так сильно увеличиться в сравнении с прошлыми годами. И вместо обычного, считавшегося глубоководным, восточного входа в Гонконг он повел свой “Азов” рискованным западным проходом. Пролив оказался вполне проходимым, и крейсер, проверяя глубины лотом, благополучно пришел в Гонконг. Разоблачая очевидную английскую военную хитрость, Г.П.

Чухнин писал: “Просто хотят людей оморочить. Наделают несуществующих банок, старые карты потом уничтожаются, а командиры новые, не видевшие старых карт, будут уверены, что нечего там ходить… А со стороны этого прохода Гонконг плохо укреплен и защитить трудно, так как ширина в шесть миль, причем противоположный берег принадлежит китайцам. Ни перед чем ни постоят англичане. А “Азов” свободно прошел там, где они говорят, что Боже упаси, проходить с углублением 26 фт” (А. Беломор, с. 51–52).

По приходе в Нагасаки 6 февраля 1895 г. корабль оказался в полной тревоги предгрозовой обстановке. 7 апреля было получено уведомление о возможности боевых действий. Между тем эскадра Тихого океана под командованием вице-адмирала С.П. Тыртова 2-го (1839–1903) в силу японских правил была разрознена по портам Японии. В Нагасаки находились флагманский крейсер “Память Азова” и крейсер “Владимир Мономах”. 6 апреля к ним присоединился флагманский корабль эскадры Средиземного моря броненосец “Император Николай I” под флагом контр-адмирала С.О. Макарова (1848–1904). В Кобе стояли крейсера “Адмирал Нахимов” и “Рында”, а также канонерская лодка “Кореец” (которая, как и “Манчжур”, в марте была выведена из Владивостока через канал, пропиленный во льдах. В Иокагаме был крейсер “Адмирал Корнилов”, в Чифу (с 25 марта) крейсер “Разбойник”, в Тянцзине – канонерская лодка “Сивуч”, в Чемульпо – крейсер “Забияка”, в Шанхае, крейсер “Крейсер”, канонерские лодки “Манчжур” и Гремящий ’, миноносец “Свеаборг”, в Гонконге – все еще не дошедшая до места назначения канонерская лодка “Отважный” с конвоируемыми ею миноносцами “Борго” и “Ревель”.В порту Гамильтон о. Комундо) рейдовыми учениями занимались канонерская лодка “Бобр”, минные крейсера Всадник“ и Гайдамак”.

Все наблюдали за развитием обстановки. Встречи С.П. Тыртова с командующими отрядами кораблей западных держав убедили его, чю предпринимать совместные действия с русскими они не намерены. В результате усиленного обмена депешами между Петербургом, русским посланником в Токио и командующим эскадрами для сосредоточения эскадр был избран признанный для этого наиболее подходящим китайский порт Чифу. Сюда 14 апреля пришел “Владимир Мономах'*, 23 апреля – “Память Азова”, “Император Николай I”, минные крейсера “Всадник”, “Гайдамак”, миноносец Свеаборг". В составе эскадры Средиземного моря числились крейсера “Адмирал Нахимов”, “Адмирал Корнилов”, “Рында”, “Разбойник”. Остальные – четыре канонерские лодки, два крейсера – Владимир Мономах, Разбойник”, два минных крейсера и миноносец “Свеаборг” были из состава эскадры Тихого океана. Из Владивостока ожидали подхода миноносцев “Уссури” и “Сунгари”.

Днем 22 апреля корабли, уходившие из Нагасаки, застопорили машины, и с “Памяти Азова” для С.О. Макарова передали записку начальника соединенных эскадр. В ней, как записывал С.О. Макаров в своем дневнике, содержалась просьба “составить соображения о том, как приготовить суда к бою и как вести бой”. О том же, как видно из обширных выдержек из дневниковых записей (А. Беломор. с. 52–57), не переставал думать и Г.П. Чухнин. Назначенный с приходом в Чифу начальником штаба командую пего соединенными эскадрами Тихого океана и Средиземного моря (им стал С.П. Тыртов) и оставаясь командиром “Память Азова”, Г,П. Чухнин стал во главе деятельно развернувшейся на эскадре подготовки к бою. По сведениям А. Беломора. сосредоточение флота в Чифу состоялось по настоянию Г.П. Чухнина.

В своем дневнике тех дней он записывал: “Единственным средством для ведения войны с сильной про: ивницей, имеющей сильный и подготовленный флот к военным действиям, является уничтожение способов сношения японской армии с Японией, для чего все силы нашего флота должны быть направлены на уничтожение японского флота. Базой должен быть г. Чифу, куда и должна собраться вся эскадра Тихого океана" (А. Беломор, с. 54). Его заслугой было, вероятно, и то, что, отбросив личные амбиции, он, ради сбережения времени и ввиду прямой угрозы войны, подсказал С.П. Тыртову решение выпустить за своей подписью (почти без изменений) приказ, проект которого на пути к Чифу успел разработать С.О. Макаров. Иначе поступить было нельзя: флот еще не имел отработанной и освоенной тактики.

В 43 пунктах подписанного С.П Тыртовым приказа давались строго предметные указания о подготовке к бою по всем основным элементам корабля: по механизмам, устройствам и системам, всем видам оружия, средствам связи и наблюдения, борьбе за живучесть и непотопляемости. Предусматривались, в частности, меры по заделке тробоин, по подкреплению переборок, по предварительному – на случай толчка при таранной атаке – подкреплению упорами котлов, агрегатов и тяжелых массивных грузов.

Кроме традиционной системы сигнальных фонарей предлагалось оборудовать лампы для передачи сигналов по азбуке Морзе. Сторожевые шлюпки и катера (которые спустя 10 лет под Порт-Артуром почему-то применены не были I предлагалось держать (для их безопасности при отражении атаки) не ближе 20 каб. от стоянки. Корабельные минные катера ("миноноски) рекомендовалось перед боем спустить на воду, чтобы они также могли использовать возможность атаковать противника. Эта мысль в “рассуждениях” С.О. Макарова была развернута в целом разделе (пар. 156), завершавшемся выводом о том. что при удачном маневрировании паровым катерам и миноноскам представится случай “может быть, даже решить дело”. Этим адмирал еще раз предвосхищал идею торпедных катеров.

Революционным на флоте был уже приказ о немедленном окрашивании кораблей в защитный “светло-серый цвет”. Эта задача вполне решалась нанесением белой краски на черный корпус. “Хотя при этом черный цвет и не вполне закроется, но это не имеет значения, так как все дело тут не в щегольстве, а в уменьшении видимости судов ночью и в затруднении наводки неприятельских орудий днем”. Эти столь очевидные и бесспорные указания со временем, однако, оказались забыты, а двое из участников тех событий под влиянием условий мирной обстановки (Ф.В. Дубасов и З.П. Рожественский) приложили руку к тому, чтобы вовсе отказаться от идеи маскировочного окрашивания. Пока же, в условиях подготовки к бою, командиры в полной мере использовали предоставленные им возможности собственным опытом и вкусом подобрать наиболее эффективный цвет окраски.

Так, флагманский “Память Азова”' был окрашен Г.П. Чухниным в несколько розовато-серый цвет под тон цвета местности. Не только ночью, но и вечером и рано утром корабль совершенно сливался с морем. Хорош был цвет “Владимира Мономаха” под “мокрую парусину”, но он в лучах прожектора ночью давал отблеск. Наиболее эффективным и простым оказался цвет, рекомендованный С.О. Макаровым.

Эталоном стала лодка “Отважный”. Она свой черный борт окрасила легким слоем жидких белил. “Даже с расстояния 2–3 каб., – вспоминал лейтенант граф А.П. Капнист (1871–1918), – корабль этот скрывался во мраке ночи, сверх того, борт его не блестел под лучами прожектора…” Также, по-видимому, в соответствии с рекомендациями С.О. Макарова, был окрашен и “Император Николай I”. Он и в остальных мерах подготовки к бою оставался эталоном. “И не могло быть сомнений, – как писал Ф.Ф. Врангель – относительно того, в чьи руки перешло в эти критические дни фактическое руководство нашими морскими силами”.

Вместе с интенсивной подготовкой кораблей к бою, выходом в море для совместных эволюций и стрельб С.О. Макаров был озабочен сбором предложений об усовершенствовании кораблей и перспективами развития флота в Тихом океане. По его инициативе С.П. Тыртов провел на “Императоре Николае I” два больших совещания флагманов и командиров кораблей 1 ранга. Среди дальнейших предложений по усовершенствованию кораблей было одобрено и предложение С.О. Макарова, на котором он ранее неоднократно настаивал, об испытании переборок строившихся кораблей наливом воды в отсеки. Рекомендовано было провести и испытания также неоднократно предлагавшейся адмиралом системы вспомогательных двигателей.

“Память Азова” в Чифу

Было обращено внимание на развитие базы во Владивостоке, где следовало организовать выпуск самых крупных деталей корабельных механизмов и артиллерийских установок, а также наладить постройку миноносцев. Было очень нерационально изнашивать хрупкие механизмы этих кораблей, ведя их за 14 000 миль через океаны. Обращено было внимание на крайнее несовершенство корабельных систем сетевого заграждения, которое бывает “так неудобно, что им нельзя пользоваться’' (дело, как видно, обстояло не так просто, как это сегодня кажется некоторым нашим “новым историкам'"). Снабжать же сетями С.П. Тыртов, С.О. Макаров и Г.П. Чухнин считали необходимым все корабли, начиная с водоизмещения 3000 т. Другие считали возможным применять сети лишь для кораблей, начиная с водоизмещения 6,6 или даже 10 тыс. т.

В обсуждении перспективных типов кораблей и состава того флота, который с наибольшей эффективностью мог бы противостоять флоту Японии, совещание обнаружило значительное расхождение мнений. Оно, копечно, было обусловлено весьма слабым развитием понятий о тактике и отсутствием 'ого мозгового центра флота, который еще в 1888 г. предлагал создать адмирал И.Ф. Лихачев и который руководящая верхушка Морского ведомства по-прежнему считала для флота ненужным. Волюнтаристское управление флотом было несовместимо с научным мозговым центром, и потому о Морском генеральном штабе вспомнили, как известно, только после русско-японской войны.

В качестве основного типа боевого корабля русского флота в Тихом океане на борту “Императора Николая I” были предложены едва ли не все образцы тогдашнего судостроения: бронепалубный крейсер по образцу японского “Такачихо” водоизмещением 3700 т (С.О. Макаров), броненосный крейсер водоизмещением 8000 т (П.П. Молас), броненосец “Император Николай I” (Е. И. Алексеев), облегченный броненосец по образцу английского “Центуриона” водоизмещением 10500 т (З.П. Рожественский), броненосец водоизмещением 12000 т (Г.П. Чухнин). Эскадру из таких 15–20 кораблей в пределах предположенного общего тоннажа 150000 т дополняли крейсерами и миноносцами.

Г.П. Чухнин, обнаружив, наиболее близкое понимание задач мирового прогресса, предложил, бесспорно, наиболее рациональное и эффективное распределение заданного тоннажа. Вместе с пятью броненосцами по 12000 т водоизмещением он предлагал построить семь броненосных крейсеров по 8000 т (предвосхитив японскую программу), пять крейсеров с броневой палубой по 5000 т, тридцать 220-тонных истребителей и пять 800-тонных разведчиков. Этот последний класс кораблей предложил он один (Врангель, т. II, с. 206). Тем самым он предвосхитил тип подлинного эскадренного миноносца.