Текст книги "Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)"

Автор книги: Рафаил Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Из писем жене старшего офицера (3 декабря 1895-февраль 1898 г.) крейсера I “Память Азова” капитана 2 ранга Е. А. Трусова

1895 г.

15 декабря. Иокогама.

Пошла вторая неделя, как я вступил в свое испытание. Работы настолько много, что времени буквально нет присесть побеседовать с тобой. За эти полторы недели разве один раз что проспал 6 часов ночью, а то все меньше. Корабль очень большой, а за день его обежишь много раз, что иногда просто отказываешься ходить с непривычки, и голова от массы того, что надо запоминать, все время как в тумане. Тяжесть работы, главным образом, представляется от того, что не успеваешь следить за судовыми работами и учениями. Тебя все время отрывают всевозможными встречами являющихся к адмиралу, то командиров иностранных судов, то разных посланников, то отъезды и приезды самого адмирала, завтраком у него гостей, смотры и музыка, сменяются одни другими. Судовая же жизнь идет своим порядком.

Моя каюта прекрасная – в две комнаты, т. е. кабинет и спальня. Очень просторная со шкапами для всего, креслом, диваном, прочими комфортабельными приспособлениями. Не могу сказать, чтобы было особенно уютно, немного выглядит сараем, и палуба слишком поката к бортам, т. к. прежняя настилка, деревянная, с броневой палубы перед приготовлением к бою снята и заменена клеенкой, броневая же устроена черепахообразно. С офицерством же у меня отношения тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, до сих пор хороши. Но между ними приходилось уже разбирать инциденты весьма неприятного свойства. Конечно, не между всеми, только между троими. Я до сих пор еще не выучил всех имен и отчеств. На берег еще, конечно, не съезжал, да об этом и не думаю, ничего не покупал и покупать не буду. Сколько будет стоить жизнь в кают-компании не знаю, но не думаю чтобы дешево. Много очень визитов, и следовательно, шампанского выходит предостаточно. Сегодня снялись с якоря и идем в Кобе, где простоим дня 4, а потом пойдем в Нагасаки. Лягу спать – завтра по случаю ходового дня команду будить в 6 часов, а следовательно, и я, если меня не разбудит командир в 4 часа, смогу спать до 6 часов, а обыкновенно я встаю в 5 часов. О сне после завтрака я уже и забыл.

17 декабря. Иокогама.

Третьего дня вечером пришли в Кобе, вчера с утра и до 3 часов продолжались визиты и, конечно, неизбежные с ними салюты, что мне просто горе. Суббота – единственный полный день, что в моем распоряжении для приборки и приведения всего в надлежащий вид, и этот-то день с этими почестями проходит через пень в колоду, да еще после двухсуточного перехода под парами в довольно свежую погоду, когда занесло порядочно и сажей, и образовались ржавые подтеки по бортам. Крейсер теперь выкрашен в шаровую краску. Это хотя очень красиво, но не совсем практично. Хотел тебе послать фотографическую карточку его, для чего и купил их две, да у меня увидал ее Чухнин и так как сказал, что он ее находит даже лучше, чем у него есть, то я ему и предложил ее, и теперь у меня осталась только одна…

Жизнь тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, покуда идет хоть утомительно, но хорошо. Тут столько углов и так плохо досягаемых, что я еще не все облазил. Вчера, например, вечером я, снявши сюртук, осмотрел только подробно один водяной трюм и убил на это полтора часа времени. Конечно, нашел там массу ненужного, которое там хранилось, предполагая, полную невозможность мне туда проникнуть. Офицерство после моего обхода начинает на меня косо поглядывать, так как я хоть и в вежливой форме, но прошу посматривать за своими постами. В общем, ко мне относятся очень почтительно, даже слишком почтительно. Из всех ко мне ближе стоит Крафт, от которого я принял старшее офицерство.

Сегодня воскресенье. Чухнин уехал на берег еще вчера днем и вечером прислал мне письмо с надписью на конверте не тревожить меня, если я сплю, и отдать его утром, в котором извещает меня, что он не будет на судне до вторника и разрешает уволить на берег свободных офицеров до того же времени в Киото. Таких отлучек с крейсера, говорят, еще не бывало. Отбыв утром весь воскресный наряд, как бы это было при нем, я отпустил очередную команду на берег.

Письма жене капитана 2 ранга ЕЛ, Трусова отправленные в 1897 г, из Владивостока и Нагасаки

1896 г.

20 января. Нагасаки.

Вчера днем пришли в Нагасаки и сейчас же узнали кучу новостей. 1-е это то, что “Владимир Мономах” уходит в Россию через четыре дня и от нас переводят туда трех офицеров. Вторая, что сегодня с 6 час. утра погрузить уголь, а завтра, т. е. в воскресенье к 8 утра к нам переберется адмирал Алексеев со всем штабом. Как мне удастся его принять после погрузки угля, ума не приложу, во время погрузки все засыпает мелкой угольной пылью, и чтобы привестись в порядок, надо по крайней мере сутки, и то еще останутся места невымытые. Что– то будет и как пойдут дела с новым адмиралом, дай Бог, чтобы так же, как со старым…

На берегу я не бывал, кроме случая, когда снимался в фотографии и был на обеде у Чухнина, вот и весь съезд с 3 декабря, что я сюда приехал, а оттого у меня и денег скопилось за эти два месяца около 300 долларов, что по теперешнему курсу 300 рублей. Расходы в кают– компании порядочные. За стол берут 40 долларов. Приемы и прочие расходы в кают-компании 30 долларов этот месяц, да в буфет за вино, пиво и воду… около 10 или 12 рублей придется, вот месяц меньше 80 долларов и не обойдется, без стирки, прачки, вестовому и т. п… Письмо это грязное от угольной пыли.

10–11 февраля. Иокагама.

Ужасно грустно смотреть, когда на твоих глазах сходит с ума человек. У нас плавает молодой доктор Лукин; он теперь уже четвертый год в плавании и не знает, когда его сменят; недавно женат и еще не видел даже своего ребенка, тоска его настолько забрала, что он стал мешаться, и теперь или угрюмо молчит, или начинает говорить очень много, но перескакивает с одного предмета на другой без всякой связи, только, конечно, везде фигурирует его жена. У нас просто поветрие какое-то на смерти и умопомешательство. С октября-месяца ушел Тимофеев, доктор Охотин, помешался капитан 2 ранга Григорович, и вот теперь наш доктор.

Завтра утром мытье белья и коек, да я хлопочу, не знаю, удастся ли – чтобы мне дали в распоряжение день до 10 час. утра, чтобы прибраться и вымыться как следует. Послезавтра учение… да за одно еще официальный обед у адмирала; будет посланник и еще там кто-то.

20 декабря. Иокагама.

Завтра хочу выйти наверх и вечером вступить в исправление своей подлой обязанности, и так проболел целую неделю… Сегодня доставили из Нагасаки альбом для Тыртова и рамку для группы Чухнину. Альбом без внутренности, и одна крышка стоит 250 долларов, а рамка 60 долларов, значит надо приготовиться еще к вычету.

27 марта. Иокагама.

Церковь у нас к выносу плащаницы и Пасхи прелестно убиралась гирляндами зелени, декорировалась цветами в вазах. Вид действительно получается очень хороший, в особенности на Пасху, когда вдобавок является богатое электрическое освещение. Розговни также устроены были парадные, у нас розговливался адмирал, три дамы – жены офицеров с других судов, консул и еще несколько человек русских. Хлопот с этим всем немало. Сверх всего на третий день у адмирала был парадный завтрак, и он просил устроить после завтрака спектакль. С этим тоже хлопот немало. Приезд Bi-.рениуса, который со свежими силами начал входить во все мелочи судовой жизни и потому требует постоянно меня к себе то осматривать одно, то другое, делает то, что у меня ноги еле двигаются. О береге при таких обстоятельствах, конечно, и думать нечего, а потому бегаю себе всласть по своему крейсеру и высчитываю дни, когда окончится мой ценз. Через неделю пройдет треть его. Завтра в 7 час. снимаемся с якоря и идем, конечно, неизвестно куда. В море будем заниматься стрельбою, и в конце концов, я думаю, через неделю, а может быть, и через две попадем в Нагасаки, где к тому времени уже будет “Рюрик”, и адмирал переедет туда, и к нам, Бог даст, никого не посадят.

5 апреля. Нагасаки.

Теперь сажусь, выхватывая между работой по

немногу времени, а то просто хоть караул кричи, и написать письма нет времени. День весь в расходе, а вечером или уже уставши так, что ни за что не примешься, или сижу у Вирениуса и просвещаю его в тонкости устройства судна и распорядков, или же вместе с ним переделываем расписания, и так проходит время до 10 или 11 часов, после чего, конечно, спать ложусь, иначе вставая в шестом часу, никаких сил не хватит. Шпилек тебе обыкновенных, сейчас также между делом послал купить одну дюжину, привез какой-то японец на судно. Надо непременно поехать на берег на 0,5 часа, поднести вместе с депутацией рамку с карточкой адмиралу Чухнину и не могу выбрать для этого времени. В воскресенье мы сюда пришли, а вот сегодня уже пятница. Сказал Вирениусу, что завтра мне непременно надо будет съехать, а то он тоже в одной береговой комиссии по поводу берегового лазарета и волей-неволей сам должен съезжать на берег, как раз в то время, когда Чухнин приезжает с судна домой.

6 апреля. Нагасаки.

Вчера опять обедал у адмирала, обед окончился 9 ч. 45 мин. вечера, вот опять времени не было написать, да еще работы по судну осталось порядочно. Вирениус разными комиссиями и приемами занят тоже настолько, что когда я к нему прихожу с докладом по разным поводам, то в большей части ухожу ни с чем, или же, когда он освободится, я занят, так мы никак не можем поймать друг друга.

8 апреля. Нагасаки.

Ты удивляешься, что я тебе в письме от 24 декабря написал, будто бы моя служба идет сносно и то значит – это скверно. Слово “сносно” этого вовсе не обозначает, а действительно сносно, да и трудно при такой большой и разнообразной деятельности написать что-нибудь другое про службу. Во вторник, когда я тебе писал письмо, у меня еще был командиром Чухнин, и следовательно, зная по рассказам разные про него ужасы, я все время был, как говорится, в ожидании не того, так другого. Хорошо он скоро уехал, и я ужасов никаких так-таки и не увидел и расстался с ним, как ты знаешь из предыдущих писем, хорошо. т еперь в нравственном смысле слова мне служить, конечно легче, но в смысле физического труда и нравственной ответственности за весь порядок судовой службы и дисциплины мне не легче, и я замечаю, что временами на меня нападает большая усталость, просто хоть брось, ну да Бог даст, закончу ценз благополучно, осталось всего 8 месяцев. При сдаче крейсера Родионовым Вирениусу Родионов сказал, когда мы стояли во фронт на шканцах, Вирениусу, что “рекомендовать Евгения Александровича я вам не буду, достаточно будет сказать, что я был на крейсере только номинальным командиром, а настоящим командиром был Евгений Александрович, образцовый же порядок крейсера Вы сами увидите”.

Но все это слова, от которых работы не убавляется, а скорее прибавляется.

9 апреля. Нагасаки.

Тут одно время дамы, конечно, жены офицеров некоторые дошли до такой степени обидчивости, что начали считать, которую пригласили раньше, которую немного позже, а выражали обиду по поводу невежества, если которую-нибудь пригласили позже другой; мало того, надо было еще и за столом посадить так, чтобы не было обиды, ни дать, ни взять, как в избе считается почетным угол с образами, так и тут мое место считалось почетным, и около него по правую и по левую руку обыкновенно садятся адмирал и командир, а далее уже садятся все остальные приглашенные и свои через одного человека. Вот тут-то и рассади дам, и угадай, которая из них старше, а не угадаешь, то опять обида.

Как разместить приглашенных дам, приходится угадывать мне, а потому для меня приезд дам в официальные дни чистое наказание. Как не верти, а кто– нибудь да обидится.

Сегодня пришли к нам “Рюрик” и “Донской”. Новостей никаких, конечно, не привезли, так как вышли из Кронштадта еще в октябре-месяце. Но зато мы стали в эскадре уже не самым большим крейсером, а вторым по величине. Адмирал, впрочем, кажется, раньше как через месяц от нас не переберется. Совсем ли он переберется или временно, еще неизвестно. Страшно только, что его опять соблазнит наш георгиевский флаг, действительно, очень красивый и единственный в Балтийском флоте, и он опять переедет, пожалуй к нам. Служба же на адмиральском судне хотя и виднее, но зато тяжелее, ну да раз здоров, то о тяжести говорить нечего.

14 апреля. Нагасаки.

Послезавтра назначен наш уход, конечно, неизвестно куда и сколько времени будем в ходу. В мае во всяком случае, будем во Владивостоке и оттуда уж я спишусь с тобой.

Пятый месяц в середине, что я уже исполняю ценз. Как подумаешь, насколько исполнять его, например, так как исполнял Дабич (Николай Дмитриевич (.1857-?) был старшим офицером минного крейсера “Всадник” в 1892–1893 гг. и крейсера 2 ранга “Крейсер” в 1894–1895 гг., командиром крейсера “Громобой” в 1902–1894 гг. – P.M.), только не говори ему об этом, а то обидится, а тут при этой уйме офицеров и команды действительно почувствуешь, что значит быть старшим офицером.

Зайди, пожалуйста, в типографию Главного Морского штаба и купи нового издания Военно-Морской Дисциплинарный устав со всеми его последними дополнениями относительно сверхсрочнослужащих. И кстати обругай их, насколько позволяет тебе твой женский облик, за то, что они мне до сих пор не выслали последнюю памятную книжку Морского Ведомства, за которую при моем отъезде они взяли с меня 1 р. 25 к. и квитанцию выдали. У нас уже в штабе эскадры эта книжка получена, а у меня еще нет, а она мне нужна. С последним приходом пароходов Добровольного флота нам подсыпали еще офицеров, так что в кают-компании теперь 26 человек.

18 апреля. Чемульпо.

Получил твое письмо как раз накануне съемки с якоря в трущобу Чемульпо. Из Чемульпо мы пойдем должно быть в Чефу (таково написание у Е.А. Трусова– P.M.) и оттуда, зайдя еще куда-нибудь, в такие же пакостные дыры, попадем наконец недели через две с половиной во Владивосток.

28 апреля. Чефу.

Прошлое письмо из Чемульпо я тебе отправил через крейсер “Эдгар”, который шел в Нагасаки и был так любезен, что предложил свои услуги для доставки корреспонденции. Раньше я в Чефу не бывал, хотя, казалось, по всем мерзостным местам побывал. Рейд большой, но очень беспокойный; при небольшом ветре уже тут разводит такую волну, что трудно держать сообщение с берегом. В общем, погоды стоят порядочные, напоминают наше лето. Тут мы простоим, должно быть, еще дней восемь (пришли сюда 23 апреля). Дело в том, что адмирал пошел отсюда на лодке “Бобр” в Тянь-Цзинь, откуда разными путями доберется до Пекина, где будет представляться сыну солнца, китайскому императору, и когда он вернется, то мы тогда только уйдем отсюда.

В отсутствие адмирала нам задана такая большая программа занятий, стрельбы, боевые и учебные из орудий, ружей, минами – со шлюпок, на ходу с крейсера, что давай Бог, чтобы поспеть в эти дни исполнить, хорошо еще, что праздники, которых в этом месяце подвалило порядочно, дают возможность отдохнуть, тем более, что трущоба настолько хороша, что никаких официальных приемов и прочей галиматьи выкидывать не приходится, и без них хлопот довольно. Во всяком случае не позже 12 мая мы будем во Владивостоке. Хочу попасть на берег, чтобы посмотреть, как на берегу живут, и все не могу выбрать время. За все время, т. е. почти за пять месяцев, я был на берегу три раза: два раза в Нагасаки (обедал у Чухнина и был у Дабича) и один раз в Иокогаме, когда ходил вырывать зуб, совсем, пожалуй, отвыкну от берега.

2 июня. Владивосток.

Уходили на три дня на стрельбу, да очень неудачно; все почти время были такие туманы, что не поспели сделать всего назначенного по программе. Этот месяц со всеми приемами и эскадренным балом, кото рый был устроен всеми судами на “Рюрике”, обошелся страшно дорого. Вечер в кают-компании 110 руб., за бал 36 руб. и на семью убитого во время фейерверка унтер-офицера 15 руб. Вычет на бал был сделан не поровну со всех, а пропорционально получаемому морскому довольствию. Завтра в 8 час. утра к нам опять перебирается адмирал, съехавший на три дня стрельбы на “Рюрик”. Надо приготовиться его опять принимать. У нас на '‘Азове” есть один мичман, который в течение курса корпуса один раз остался в той же роте, так его и до сих пор травят, называя любителем просвещения (по поводу неуспехов сына в корпусе – P.M.).

24 июня. Владивосток.

Что-то уж очень не повезло “Памяти Азову”. В течение одного месяца третьего человека хороним. Заболел у нас только что приехавший из России лейтенант Пазани; не более трех недель, как он принял от Крафта обязанность минного офицера. Через два дня после начала болезни у него появилась сыпь, сыпной тиф. По вскрытии выяснилось, что он не выдержал этой болезни вследствие порока сердца. теперь отдизенфектировали все кормовое отделение, где была его каюта. Занимаюсь переборкой всех кают по очереди, вынося всю мебель и крася все заново. Лишин назначен старшим офицером на лодку “Кореец”., видимо, на “Александре” невыгодно кончать ценз, будем плавать вместе.

31 августа. Владивосток.

Опять не писал – вот уже девять дней. В это время мы уходили из Владивостока всей эскадрой и походивши соединенно, заключили себя в бухту Славянку, откуда выходили на стрельбу, да и там занимались разными учениями, которые адмирал находит неудобным производить во Владивостоке.

К моей обыденной и утомительной работе адмирал прикинул еще, назначив меня командиром 1-го батальона в десант и начальником сторожевой и охранных цепей шлюпок при минных атаках. Десант очень утомительная вещь, в особенности тут, где его высаживали на берег в местности, густо заросшей травой, ростом с человека, местами гористой и местами болотной. Я был два раза на берегу довольно продолжительное время, один раз нам даже туда свозили обед.

По берегу я настолько отвык ходить, что сегодня третий день после последнего десанта у меня все еще бока, руки и ноги болят от непривычных движений ходьбы по кочкам болота и лазания на гору. Теперь пришли во Владивосток, и я опять засяду на крейсере, тем более, что дефектных работ очень много, а мы за них (возле адмирала) еще почти не принимались.

14 августа. Владивосток.

Мы только что вернулись из плавания по каторжным местам, откуда почтовое сообщение так дурно, что посылать писем не стоит. В плавании мы были 19 дней. Окончу ценз – примусь лечиться. Вот вопрос теперь, как к цензу отнесется новый Управляющий Министерством и заставит ли просидеть лишний годик в обязанности старшего офицера.

4 сентября. Владивосток.

Мы даже в кают-компании составили коллективную телеграмму в Петербург начальнику почт и телеграфов, а то некоторые телеграммы ходили по 20 дней. Работы по-старому очень много, но на днях, я думаю, меньше станет, так как в будущую субботу от нас перебирается адмирал совсем на “Рюрик”, выходит, что он у нас пробыл на крейсере 7 ½месяцев, без него лучше будет. Присутствие адмирала тяжело в том отношении, что приходится быть все время наверху, а потому не поспеваешь следить за массой работ, одни встречи, проводы, обеды, завтраки отнимают так много времени, что иногда буквально некогда ответить даже на вопросы.

Теперь к нам на несколько дней пришли суда английские, немецкие и французские, все под адмиральскими флагами, и мы с утра до вечера бесимся, отвечая на визиты, обеды, завтраки и прочее. Меня это касается только косвенно, т. е. я только назначаю офицеров для выполнения всех этих занятий и, когда придется платить за общие штуки, то тоже плачу, но сам нигде не бываю.

6 сентября. Владивосток.

Вчера приехал на “Саратове” Лишин. Он, оказывается, и сюда взял с собой свою злую половину. “Корнилов”, на который назначен Лишин старшим офицером, теперь меняет котлы и раньше конца октября вряд ли будет готов. Уезжая из Петербурга, Лишин говорит, что ему сказал Кремер, что он будет назначен командиром одной из лодок, как окончит ценз. Если это верно, то возможно, конечно, что и меня назначат тут командиром. Цензу мне осталось три месяца. Легко сказать, а уже вот 11 месяцев, как уехал из дому.

10 сентября. Владивосток.

Завтра уходим опять в крейсерство и причем, должны быть дней через 10 или 15.

18 сентября. Бухта Св. Ольги.

Судя по тому, как теперь отсылают офицеров, окончивших ценз, меня весьма вероятно, в апреле вернут домой, а, значит, в июне увидимся. Жизнь идет по– старому невесело. Живешь мыслью о доме, а на всех тебя окружающих смотришь как на людей совсем чужих, несмотря на кажущиеся хорошие отношения.

22 сентября.

На ходу между Владивостоком и Хакодате.

Три системе нашего адмирала никогда не знаешь, когда куда что идет и что предстоит в будущем, а потому и поход наш в Хакодате явился для нас совершенной неожиданностью. Узнали мы о нем тогда уже, когда были на пути к нему после маневров, а в кают– компании говорят, что это центр торговли мехами в Японии. Маневры прошли, слава Богу, благополучно. После маневров отбыли в десант, в котором мне опять пришлось фигурировать.

С офицерством живу ничего, но не могу сказать, чтобы без всяких инцидентов, да их и не быть не может при этом количестве офицеров, с двумя старшими (по служебному возрасту – P.M.) лейтенантами я несколько ближе, чем с остальными, но и они уходят через месяц в Россию, а с остальными я чисто в официально вежливых отношениях, а с некоторыми, конечно, в натянутых, до тех пор, пока не добьюсь желательного поведения. Уход Родионова и Крафта для меня нехорош в том отношении, что тогда остается старшим лейтенант Степанов, личность с очень тяжелым и грубым характером, а он становится моим ближайшим помощником как старший, а между тем и теперь мне приходится вечно разбирать его столкновения то с тем, то с другим из офицеров. В общем старшее офицерство – это очень хорошая школа для узнавания людей и их интриг, без которых такая большая кают-компания, как видно, не может обойтись.

26 сентября. Амори.

Пишу, стоя на якоре у небольшого японского городка Амори, это почти напротив Хакодате. До сих пор он еще закрыт для входа европейцев и для того, чтобы в него попасть, потребовалось особое разрешение японского правительства. Зачем мы сюда пришли, не знаю. “Нахимов” и “Донской” остались в Хакодате, а мы с “Забиякой” пришли сюда и послезавтра рано утром уходим.

11 октября. Владивосток.

Тут у меня был и прием новобранцев вместо ушедшей команды и переезд адмирала на “Рюрик” окончательно, так что “Азов” обратился из флагманского в партикулярный корабль. Одно скверно, что составляя прежде еще перед уходом “Азова” в плавание, не приняли в расчет, что набрали унтер-офицеров всех почти одного года, и представь себе, что в этом году у меня ушли в запас 14 унтер-офицеров и оба боцмана, что при общей смене команды в 121 человек для меня в настоящее время представляет немало работы. Во вторник на будущей неделе, т. е. 15 октября, мы предполагаем уйти отсюда уже до будущей весны. 1 декабря кончаю ценз, а следовательно, к Пасхе могу рассчитывать на какое-нибудь назначение.

14 октября. Владивосток.

В течение 10 месяцев, что я старшим офицером, я переживаю третьего командира и второго адмирала, причем с последним я хотя и расстался в хороших отношениях, но они сильно напоминали Никонова (прежний командир клипера “Джигит”, так что ничего доброго ожидать нельзя. Каждое твое слово взвешивается и при теперешнем ходе службы, когда состав офицеров меняется почти каждый месяц, т. е. то одного, то другого переводят с судна на судно, так что сохранить и добрые отношения, и служебный престиж очень трудно, не забудь, что не без того, чтобы не являлось людей, желающих тебе подложить свинью и радующихся каждой твоей обмолвке. Не мало и офицеров, которых надо, как говорится, поставить на свое место. Посмотри на “Азов”(фото на фирменном листе писчей бумаги – P.M.) – ведь в сущности говоря, красавец, но держать его в красоте, опрятности и дисциплине представляется немало труда.

17 октября. Пролив Шестакова.

Пришли сейчас в пролив Шестакова, это в Корее, миль 250 южнее Владивостока, и через день, должно быть снимемся, и пойдем дальше, но куда – еще не известно. Предполагаем, что в начале ноября мы будем в Нагасаки, в док нам идти необходимо, сильно уж мы обросли ракушками, да и кингстоны надо почистить, а то они настолько заросли этими раковинами, что для того, чтобы добывать воду из-за борта для опреснения, пришлось водолазами прочистить отверстия для прохода воды. Док, говорят, будет свободен около половины ноября.

31 ноября.

С отъездом адмирала моя служба сделалась менее хлопотлива в смысле представительности, но теперь много работы по вводу в док. Мы сидим настолько глубоко, что для того, чтобы войти в док, надо мало того, чтобы выждать воду, еще и крейсер поставить на ровный киль, для чего мне придется очистить носовые отделения и наполнить их водою. Сверх того, все лето нас адмирал таскал по разным захолустьям, и дефектных работ у нас почти что не велось, и все работы надо поспеть до 8-го или 10-го ноября, что тоже не легко сделать. Давай только Бог, чтобы все труды не пропали даром и меня если не к Новому году, то к Пасхе назначили бы командиром какой-нибудь плавающей мореходной лодки, тогда по крайней мере я окончу все на капитана 1 ранга.

6 ноября. Нагасаки.

Около Рождества к тебе, наверное, зайдет лейтенант Сергей Викторович Родионов. Последнее время он был первым моим помощником. С ним я был все время очень хорош, и он тебе многое может рассказать из моей судовой обстановки (1859-?. артиллерийский класс 1896 г., старший офицер мореходной канонерской лодки “Бобр” в 1900–1901 г., “Владимир Мономах” в 1901–1902 г., знал языки: французский, английский, шведский, немецкий. В 1913 г. генерал– майор флота-P.M.).

12 ноября. Нагасаки.

Что значит привычка к электрическому освещению. Теперь, стоя в доке без него при обыкновенном масляном так тоску наводит. Офицерство зато, слава Богу, по вечерам не сидит дома, и я могу с тобой беседовать более спокойно. Одно, скверно, что теперь писать при двух свечках как-то темно, и затем беспокойство относительно пожара, стоя в доке, где воды скоро достать нельзя, портит покой. Сегодня 8-й день, что мы стоим в доке, уходился я настолько, что уже теперь не хожу, а переваливаюсь с ноги на ногу. Работы хоть отбавляй. Будущее воскресенье выйдем из дока и, погрузивши уголь, будем ждать, в какую трущобу нас зашлют на зимние месяцы. На пароходе “Владимир” к нам прибыли два новых офицера: лейтенант Рыбаков и мичман Мордвинов (Александр Павлович, 1873 – ? на корабле был в 1896–1897 г., затем на “Дмитрии Донском”, лодке “Манчжур”, “Рюрике” в 1898– 190 J гг., на “Крейсере”, на “Владимире Мономахе” в 1905 г. вахтенным начальником – P.M.). От них, между прочим, я услыхал, что при теперешнем Управляющем Министерством старших офицеров предполагается держать дольше в гастролирующих, к числу которых причисляют и меня.

15 ноября. Нагасаки.

Во всех интригах и прочих мерзостях себя я винить не могу, и мне в сущности приходится расхлебывать посеянное раньше меня, ну, а играть на популярность и ради этого поступаться своими убеждениями мне не приходится, и поэтому все приходится переживать нравственно. На днях ожидается перемена ревизоров, вместо Никшича (Драгичевич-Никшич Сергей Васильевич, 1871–1904, на “Память Азове” служил с 1893–1897 гг., погиб в бою на броненосце “Цесаревич”– P.M.) будет Ведерников (Петр Петрович, 1865-? на “Памяти Азова” с 1894–1898 гг., окончил штурманский класс в 1899 г. Морскую академию, в 1894 г., старший офицер броненосцев “Бородино” в 1901–1904 гг., “Император Николай I” в 1904–1905 г. – P.M.',», человек малосимпатичный…

19 ноября. Нагасаки.

По слухам, весной 1897 г. предполагается “Азов” вернуть; если это слухи, то меня конечно не сменят, и я вернусь на крейсере. Теперь по слухам, мы в начале декабря пойдем в Чефу, а оттуда в Чемульпо, оба места хуже, морозы доходят до 15 и более градусов, жизни на берегу почти нет, только провизии достать можно; сколько времени нас там продержат неизвестно, но думаю, что во всяком случае не менее двух месяцев, значит раньше конца января или начала февраля в места с более мягким климатом мы не попадем.

Сейчас только вытянулись из дока и встали на якорь около “Рюрика”, на котором теперь сидит адмирал.

23 ноября. Нагасаки.

Сейчас только окончили полную погрузку угля; принимали кардиф, а это дает такое количество мелкой пыли, что во всех каютах и по всем низам она садится тонким слоем, просто не знаю, как я поспею отмыться, тем более, что во вторник 26-го Георгиевский праздник, и потому у нас официальный завтрак.

29 ноября. Нагасаки.

Вчера я окончил свой ценз старшего офицера. Буду рассказывать, что меня назначили командовать судном 2 ранга, хотя бы даже временно монитором, все-таки я получу хоть и небольшое, но все-таки не такое крошечное содержание, как получал раньше.

Сегодня приказом по эскадре объявлено, что все офицеры могут провозить без пошлины из заграницы только весьма ограниченное количество китайских и японских вещей, а прочие вещи, как-то вино, чай, сигареты и прочее обязательно подлежат пошлине. Вчера у нас завтракал Небогатое (Николай Иванович, 1849-? в 1903–1905 гг. начальник учебного отряда Черноморского флота, с 10 января 1905 г. Командующий 3-й Тихоокеанской эскадрой – P.M.) он назначен командиром “Нахимова” (с 6 сентября 1898 г.– P.M.), говорит, что видел тебя осенью на пароходе из Кронштадта.

3 декабря. Нагасаки.

Для более ясного представления тебе о палубе “Азова” прилагаю при сем две фотографии верхней палубы. Одна снята с заднего мостика к носу, а другая от грот-мачты к корме. Можешь судить, на какой длине приходится командовать. (По верхней палубе ходьбы от носа до полубака 155 шагов). Небогатое перебрался к нам, и у нас 7 декабря пойдет на “Нахимове” в Чемульпо, где мы должны сменить “Нахимов”. На днях должен приехать на эскадру Реунов (Михаил Алексеевич, 1841-? в 1892–1894 гг. – командир броненосца “Екатерина II”, с 12 октября 1896 г. – младший флагман эскадры Тихого океана– P.M.). Флаг он поднимет на “Нахимове”.

6 декабря.

Послезавтра уходим в Чемульпо, куда, конечно, дойдет почта только через, Бог знает, сколько времени. Сегодня отбываем на парад и завтрак, но на этот раз фестиваль будет у адмирала на “Рюрике”, чаша приготовлений на этот раз обошла меня.

19 декабря. Чемульпо.

Пришли мы наконец в Богом забытое место Чемульпо, покуда погоды стоят сносные. 6 декабря прошел слух, что меня сменит Догарянский-Кисель (Апполинарий Сергеевич, 1848-? – P.M.), но на самом деле, как видишь, я все еще остаюсь. На “Крейсер” назначили Цывинского, а на “Отважный” Куприянова (Александр Андреевич, 1853-? лодкой командовал в 1896– N898 гг., броненосцем “Император Николай I” в 1899–1901 гг., крейсером “Владимир Мономах” в 1902–1903 г.– P.M.), оба старше меня на год. По-видимому, назначают по старшинству. Командиром все равно, думаю, раньше Пасхи не назначат.