Текст книги "Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий"

Автор книги: Рафаил Нудельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Итак, перед нами две гипотезы, по-разному объясняющие происхождение письменности: одна видит ее начало в рисунках, другая – в оттисках, с помощью которых регистрировались объекты в «реестрах» и «списках». В чем, однако, сошлись все специалисты на упомянутом выше симпозиуме, так это в убеждении, что первые варианты письменности не отражали какого-либо определенного языка – лишь на более позднем этапе некоторые из них перешли к обозначению значками звуков родной речи. Как сказал д-р Питер Дамеров, «каким бы ни был исходный импульс для создания письменности, с момента ее появления она быстро приобретает достаточную независимость и гибкость, чтобы адаптировать свои кодовые знаки для передачи специфических особенностей своего языка». Впрочем, «быстро» – это примерно полтысячи лет: именно такой срок отделяет первые клинописные значки на черепках из Урука от поздней клинописи, представляющей запись шумерской речи. Таким образом, шумерские клинописные знаки постепенно стали знаками шумерского языка, древнеегипетские иероглифы были приспособлены для передачи понятий древнеегипетской культуры, хеттские письмена – для транскрипции хеттской фонетики и так далее. Но где же начался этот процесс? Мы уже знаем, где и когда было изобретено последнее по счету письмо – на острове Пасха, в конце XVIII – начале XIX века. А где и когда возникла первая письменность? Вокруг этого вопроса тоже идут ожесточенные лингвистические споры. До недавних пор считалось, что самые древние значки-письмена появились в Шумере примерно за 3200–3300 лет до н. э. – не случайно известная книга об этой первой месопотамской цивилизации называется «История начинается в Шумере». Но на пенсильванском симпозиуме было сообщено, что новейшие методы радиоуглеродного датирования позволяют думать, что некоторые древнеегипетские иероглифы, обнаруженные на обломках костей и на глиняных сосудах, были нацарапаны за 3500 лет до н. э. Теперь и в этом вопросе будут существовать две теории – египетского и шумерского происхождения письменности. Все другие древние системы письма появились явно позже, но опять-таки «вскоре»: уже в начале 3-го тысячелетия до н. э. письменность становится весьма распространенной – она встречается, например, у эламитов Южного Ирана; затем она появляется в долине Инда (в нынешнем Пакистане) и в Западной Индии, в Сирии, на Крите («линейное письмо») и в Анатолии (империя хеттов). В конце 2-го тысячелетия до н. э. письменность появляется в Китае, а в начале 1-го – в Центральной Америке (государство майя). Эта последовательность заставляет некоторых исследователей думать, что письменность не столько изобреталась в каждом месте отдельно, сколько распространялась, видоизменяясь в ходе этого процесса. Однако другие специалисты считают, что каждая из этих древнейших систем письма была автохтонной, т. е. придуманной независимо от других. (Ситуация тут отчасти напоминает знаменитый спор палеоантропологов: появился вид гомо сапиенс на каждом континенте независимо или возник в Африке и оттуда распространился по планете?) Думается, что и для решения этого спора пока нет достаточного материала. Неслучайно чуть не каждое новое открытие весьма круто меняет представления лингвистов. Раньше, к примеру, считалось, что письменность проникла в долину Инда из Месопотамии. Теперь, на том же симпозиуме, было сообщено об открытии в Индии еще более древних письменных знаков; относящихся к 3300 г. до н. э. и отдаленно похожих на знаки более поздней индусской письменности следующего тысячелетия. Если это открытие подтвердится, оно может означать, что письменность в Индии возникла независимо от Шумера. О Китае раньше вообще не спорили: древняя китайская письменность считалась автохтонной, возникшей на основе изображений на бронзовых изделиях («рисуночное письмо») и на костях для гадания («черепковая письменность»). Но, выступая на пенсильванском симпозиуме, один из специалистов заявил, что ему удалось обнаружить 22 знака финикийской письменности на глиняной посуде и одеяниях мумий, найденных в пустыне Западного Китая. При этом мумифицированные тела имеют характерные признаки людей кавказской расы, а их одеяния – западные приметы, так что можно думать, что эти (а может быть, и более восточные) места Китая посещались людьми из Месопотамии уже во 2-м тысячелетии до н. э. Они могли занести сюда и свою письменность. Известно ведь уже, что повозки и бронзовая металлургия проникли в Китай именно с запада.

Таково состояние научных знаний о возникновении письменности на нынешний день. А что же, кстати, с письменностью ронго-ронго? Мы ведь обещали рассказать, что прочел на этих табличках Стивен Фишер, и даже намекнули, что он воспользовался для этого методом Шамполиона. Пришло время для обещанного рассказа. Напомним, что Шамполиону удалось прочесть древнеегипетские иероглифы благодаря находке т. н. Розеттского камня, на котором один и тот же текст был записан и на известном ему греческом языке, и с помощью иероглифов. В случае Фишера роль Розеттского камня сыграла двухкилограммовая табличка ронго-ронго метровой длины, хранившаяся в музее Сантьяго и покрытая множеством строк текста, в которых отдельные куски были отделены друг от друга вертикальными линиями (ни в одной другой табличке таких линий не было). В поисках закономерностей текста Фишер обратил внимание на то, что знак, следовавший за каждой линией раздела, обязательно сопровождался примитивным рисунком фаллического характера (т. е. упрощенным изображением мужского члена). Каждый третий знак после первого (4-й, 7-й и т. д.) тоже сопровождался таким фаллическим символом, т. е. текст как бы распадался на триады типа X-У-Z. Вспомнив, что в рассказах миссионеров, посещавших остров Пасха в прошлом веке, фигурировала некая «Песня Творения», начальные слова которой звучали как «Атуа Мата Рири», а вся песня в целом означала: «Бог Мата Рири («грозноокий») совокупился со сладким лимоном, и так родилось дерево Попоро». Фишер предположил, что найденные им «триады» можно понимать следующим образом: некий X (знак которого сопровождается фаллическим символом) совокупился с У, и это привело к возникновению Z. Иными словами, каждая триада – это предельно лаконичный рассказ о сотворении какого-то объекта рееального мира, а весь текст таблички в целом – своего рода островитянская «Книга Творения». Благодаря этому ключу, ему удалось расшифровать и тексты на других сохранившихся табличках. В итоге он показал, что ронго-ронго были не просто мнемоническим средством вроде известного «узелкового письма», а настоящей письменностью, с помощью которой жрецы острова за период с 1780 по 1865 год сумели записать (а может, и досочинить) мифологию островитян. Интересно, что эта письменность оказалась далеко не чисто пиктографической: ее знаки (хотя отнюдь не все) действительно были упрощенными изображениями физических объектов, но, например, фаллические символы оказались своего рода «семантическими суффиксами», т. е. были предназначены дать наглядное визуальное представление о некоем действии, которое один такой объект совершал над другим…

Такие вот картинки….

ГЛАВА 13
«НЕГРАМОТНАЯ» КУЛЬТУРА

В дополнение к вышерассказанному – еще одна история с письменностью, которая не совсем письменность. Всем известно, что древнейшие цивилизации складывались вдоль больших рек. Придумано даже название – «гидравлическая цивилизация», т. е. такая, которая складывалась в борьбе с постоянной угрозой наводнений. Индия не была исключением. Как открыли английские ученые еще в 1870-е годы, древнейшая цивилизация на этом субконтиненте тоже сложилась вокруг реки – вокруг реки Инд. Систематические раскопки, начавшиеся здесь в 1920-е годы, вскрыли большие города, многочисленные здания, сложную систему водопроводных и канализационных труб. Одна только Хараппа, судя по числу жилых зданий, насчитывала 50 тысяч жителей – и это за 2500–2000 лет до нашей эры. Территория этой цивилизации составляла 1 млн кв. км. Понятно, что для современных индийских националистов эта древнейшая цивилизация Инда – предмет величайшей гордости, прямой предшественник культуры Вед и всей нынешней Индии. Своей монументальностью она нисколько не уступала знаменитым, одновременным С ней древним цивилизациям Египта и Мессопотамии. С одним отличием, о котором – сначала потихоньку, чтобы не разъярить этих гордых националистов, а теперь уже во всеуслышание – заговорили с недавних пор некоторые ученые. Если они правы, эти учёные, то древнейшая и великая цивилизация Инда была… безграмотной.

От Древнего Египта остались иероглифы, надписи, целая литература. От цивилизаций Древней Мессопотамии сохранилась клинопись, целые библиотеки глиняных табличек. А вот от цивилизации Инда остались лишь многочисленные изображения каких-то непонятных, объединенных в небольшие группы значков, нарисованных в основном на маленьких табличках или печатях. Древнейшие из этих значков датируются примерно 3200-м годом до н. э., т. е. почти тем же временем, что и первые иероглифы и клинопись. Спустя 800 лет эти значки достигают наибольшего разнообразия, а еще спустя 700 лет они исчезают совсем, вместе со своей цивилизацией. И что странно – почти все эти таблички содержат очень малое число значков (или символов?) индийский археолог Рао насчитывает их не более 20-ти, хотя более «патриотически» настроенные ученые утверждают, что разных знаков чуть ли не 700. В последнем случае они, скорее всего, должны были бы быть иероглифами, но этому противоречит тот факт, что большинство этих значков больше похожи на обычные рисунки – изображения рыбы, например, или дерева. Если же отбросить рисуночные значки, мы вернемся к выводу Рао, что «собственно знаков» всего 20, и тогда их можно было бы считать, вслед за финским лингвистом Парполой, знаками фонетического письма, но тут в наши споры вмешивается главный герой всей этой истории, американский «возмутитель спокойствия» Стив Фармер, и портит всю картину своим сенсационным утверждением, что это никакой не алфавит, а просто… Впрочем, давайте по порядку.

Фармер, процдя путь от армейского радиста «на подслушке» до профессора на кафедре сравнительной культурологии, в свое время написал глубокую работу по истории Древнего Китая и недавно занялся историей древнего бассейна Инда. В своей последней итоговой статье о пресловутых «знаках древней индийской культуры» он еретически заявил, что никакие это не письмена, а что-то вроде тех геральдических символов, которые имели такое широкое хождение в средневековой Европе. Разумеется, это утверждение было не с потолка взято. Вместе с другими лингвистами-единомышленниками Фармер произвел тщательный анализ всех сохранившихся табличек и определил, что среднее число знаков на них составляет 4,6 (самая длинная «надпись» содержит 17 знаков и лишь меньше одного процента надписей длиннее 10 знаков). Такие короткие «тексты» не встречаются ни в одной из известных ученым письменностей мира. Далее, в отличие от букв, которые в текстах на любом языке повторяются довольно часто (например, в английских текстах почти 12 % знаков – это буква «е»), в «надписях» из долины Инда такие повторы практически не встречаются. Наоборот, добрая половина знаков вообще встречается только один раз, три четверти знаков встречаются всего пять и менее раз. Такое впечатление, пишет Фармер, что «некоторые знаки изобретались специально для данного текста и забывались после нескольких использований».

Все это привело Фармера к выводу, что индийские знаки были, скорее, магическими символами – вроде креста у христиан – или геральдическими изображениями, обозначавшими отдельные кланы, сосуществовавшие (и, возможно, враждовавшие) внутри этой загадочной цивилизации. Разумеется, гипотеза Фармера взбесила многих. Националисты попроще стали посылать ему письма с угрозами, а ученые коллеги принялись раздраженно опровергать все его утверждения, заявляя, что он фальсифицировал все свои данные. Что, как признает большинство специалистов, попросту неправда. Доводы Фармера слишком обоснованны, чтобы отмахнуться от них, и не случайно многие специалисты из «умеренных» уже сдвинулись от прежней единодушной веры в древнюю индийскую письменность к более скромному утверждению, что на загадочных табличках изображены имена принцев, богов, названия городов и т. п., но несвязные «рассказы», как было в Древнем Египте или Шумере. Вместе с Фармером (или вслед за ним) они сходятся в том, что эти символы играли какую-то важную социальную роль, объединяя все территории древней цивилизации Инда и придавая им ощущение общей принадлежности к одной культуре (напомним, что по территории эта цивилизация была примерно как вся нынешняя Западная Европа!). Как. говорит Фармер, отсутствие письменности отнюдь не унижает индийскую цивилизацию. «Большая городская цивилизация могут держаться вместе и без письменности», даже если это была многоплеменная и многоклановая культура. «Бесстрашный еретик» настолько уверен в своей правоте, что недавно учредил даже специальную премию размером в 10000 долларов для человека, который представит надпись длиной в 50 символов, с повторяющимися по законам языка значками и сопроводит находку прочтением ее текста. «Я ничем не рискую, – уверенно заявил он газетам. – Мне все-равно никогда не придется выписывать этот чек».

ГЛАВА 14
В ПОИСКАХ ТАЙНОГО ЗНАНИЯ

Под конец вернемся от древней лингвистики опять к древней истории. В ней все еще появляются новости и открытия. Одно из таких открытий произошло в исторических масштабах не так уж давно, и поэтому его можно смело зачислить в новости. Во всяком случае, в древние новости.

Открытие это совершил простой арабский пастух. Случайно заглянув в заброшенную пещеру, он обнаружил там глиняный кувшин метровой высоты и, разбив его мотыгой, увидел какие-то древние свитки. Он забрал их с собой, а уже от него они каким-то образом попали на арабский черный рынок, перекочевали в руки охочих до древностей зарубежных туристов и в конце концов оказались в распоряжении ученых, где им и было самое место. Ибо свитки эти содержали неведомые доселе и переворачивающие многие наши представления тексты, родившиеся в кругу загадочной религиозной общины, что существовала в этих местах в те времена, когда ближневосточную землю топтали сапоги римских легионеров, а отчаявшиеся в неволе люди слагали учение о приходе избавителя-Спасителя.

Вы, конечно, подумали, что я пересказываю историю Кумранских свитков. И вы ошиблись. Я хочу рассказать совершенно иную, хотя и не менее увлекательную историю, которая как две капли воды похожа на историю кумранской находки, – с той лишь разницей, что в данном случае свитки были найдены в пещере на горе Джабаль аль-Тариф, вблизи города Наг-Хаммади, что в среднем течении Нила, между знаменитыми египетскими городами Асьютом и Луксором. О кумранских свитках знает каждый образованный человек. О свитках Наг-Хаммади знает далеко не каждый. Между тем по своему значению они, пожалуй, не уступят свиткам Мертвого моря. Свитков Наг-Хаммади насчитывается тринадцать. В них содержится пятьдесят два текста, созданных, по мнению специалистов, в первом-втором веках нашей эры. Тексты эти представляют собой раннехристианские апокрифы, то есть сочинения, не вошедшие в утвержденный церковью христианский канон – «Новый Завет». А громадное историческое значение этих текстов состоит в том, что в сумме они образуют наиболее полную и впервые представшую перед исследователями библиотеку т. н. «гностических» сочинений, до того известных лишь по пересказам христианских критиков гностицизма.

Вообразите себе, что вы находитесь в зале суда, где все время выступают только свидетели обвинения. И вдруг происходит взрыв! Впервые за два тысячелетия в зале появляется сам обвиняемый. В зале шум и смятение, судья грохочет молотком по столу, приставы выводят непотребно беснующихся обвинителей. И обвиняемый начинает сам рассказывать о себе.

Я сознательно принял столь высокопарный тон, чтобы подчеркнуть всю огромность и небывалость случившегося. Находка в Наг-Хаммади не просто очередное археологическое открытие. Это переворот в наших представлениях о гностицизме. А стало быть, обо всей истории раннего христианства. Более того – о религиозной истории в целом. Ибо гностицизм – это одна из величайших и распространеннейших религий древнего мира. Но куда важнее и, несомненно, куда интереснее, что это одно из самых влиятельных и заметных явлений нашей с вами эпохи, той, в которой мы живем и блуждаем сейчас. Достаточно сказать, что следы гностических доктрин обнаруживаются в учениях таких современных мыслителей, как Хайдеггер и Юнг, а в своей вульгаризованной форме они были усвоены мистическими вдохновителями Гитлера из «Общества Туле» и создателями многих современных оккультных сект и мистических культов на Западе. И если когда-то исследователь гностицизма Ганс Йонас говорил о «Великой гностической революции» древности, то сегодня мы можем назвать наше собственное время эпохой столь же масштабной «гностической контрреволюции».

Теперь уж вы наверняка впали в тяжелую задумчивость. Если гностицизм столь могуч и вездесущ, то почему мы о нем ничего не знаем? Если его следы обнаруживаются буквально повсюду, то, ради Бога, покажите нам их. И поскорее! Может быть, мы – тоже гностики, только сами не знаем, как мольеровский герой Журден не знал, что всю жизнь говорил прозой!

А не знаем мы о гностицизме (точнее, почти ничего не знали до находки в Наг-Хаммади) по той простой причине, что христианская церковь усиленно над этим поработала. В свое время, на рубеже I–II веков, учение гностиков настолько успешно соперничало с ортодоксальным христианством, что, по мнению некоторых ученых, имело шансы его победить. Гностикам не хватило организованности. Они никогда не пытались создать формальную церковную организацию. Более того, они были принципиально против нее. Гностицизм, как мы увидим, – это вызывающе индивидуалистическая доктрина. И пока гностики размышляли о причине несовершенства земной юдоли и способах ее преодоления, христиане создавали свои епископаты. И первые же епископы на первое место в списке своих неотложных задач поставили беспощадную борьбу с конкурентами. Уже в 180 году епископ Ириней опубликовал пятитомное (!) сочинение, озаглавленное «Сокрушение и уничтожение ложного учения, так называемый «гнозис», которое изрыгает хулу на Господа нашего Иисуса, – дабы не дать другим впасть в эту бездну гордыни и богохульства».

С еретиками христианство всегда расправлялось круто. Гностицизму грозило полное исчезновение из человеческой памяти. К счастью, Ириней с группой товарищей перестарались. В их сочинениях эти еретики цитировались так обильно, что вдумчивые люди из одних этих цитат могли составить представление о гностических доктринах. А историки религии XIX–XX веков разбирались в древнем гностицизме уже весьма неплохо. Находка в Наг-Хаммади позволила им сделать следующий огромный шаг в развитии и обобщении этих представлений.

Что же так раздражало христианских ортодоксов в гностическом учении? Возьмем, к примеру, один из текстов наг-хаммадийских свитков, апокриф, который называется «Евангелие от Фомы» (в «Новом завете» вы его, разумеется, не найдете). Начинается оно так: «Здесь содержатся тайные слова, сказанные живым Иисусом и записанные его братом-близнецом Иудой Фомой». Тут даже самый поверхностно знакомый с христианством человек содрогнется. Оказывается, у Иисуса был брат-близнец! Оказывается, Иисус поведал ему какое-то «тайное знание»! Раз «тайное» – значит, не то, которое содержится в канонических Евангелиях. Что же это за знание?

Намеки на эту тайну рассеяны по наг-хаммадийским свиткам в превеликом множестве. К примеру, в тексте «Свидетельство истины» рассказывается совершенно сенсационная история Змия, который, оказывается, первым пытался принести людям свет «тайного знания», но встретил яростное сопротивление «так называемого Бога», пригрозившего Адаму и Еве смертью, если они вкусят от злополучного яблока. А в тексте с поразительным названием «Громыхающий идеальный разум» некая загадочная «Высшая богиня» выражается о себе таким дзэн-буддистским слогом: «Я та, которую чтут и поносят, я шлюха и святая, я мать и девственница, я первая и последняя, я непостижимое молчание и я же невыразимый звук моего имени».

Гностики были решительно неортодоксальны и в толковании самого Иисуса, и в объяснении его миссии на земле. У ортодоксов Иисус отделен от сынов человеческих уже тем, что он «Сын Божий», а у гностиков Бог и человеческое Я – одно и то же: «Познай, кто это такой внутри тебя говорит – моя мысль, моя душа, мое тело, и ты обнаружишь Бога в самом себе», – говорит гностический автор Моноимус. У ортодоксов Иисус говорит в основном о «первородном грехе», который он пришел «искупить», а у гностиков он занят прежде всего развенчанием иллюзий, которые скрывают от людей «истинное положение вещей в мире», «истинное знание». И говорит Иисус Фоме: «Кто пьет из кипящего источника истины, из которого пью и Я, тот становится Мною, и Я становлюсь им». Не потому ли Фома и назван его братом-близнецом?

Сквозная тема всех гностических текстов – поиск тайного знания, по-гречески – «гнозиса». Отсюда и название. Какие-то загадочные, словно нарочито созданные кем-то иллюзии скрывают от людей истинную природу мира и самого Бога, и то, что люди принимают (а ортодоксальные христиане выдают) за истину, ей на самом деле противоположно. Может, и сам Бог подложный? Да и существует ли Он вообще? Один из гностических авторов говорит о «Несуществующем Боге». Не в том смысле, что Его нет, а в том, что Он не существует в принятом толковании этого слова, не может быть определен в обычных терминах, разве что в отрицательных: Он не то, и не то, и не то.

Эту мысль позднее подхватили у гностиков такие знаменитые средневековые мистики, как Николай Кузанский и Якоб Беме. А уже у них – кое-какие мистики нашего времени. Точно так же, как Юнг заимствовал у них убеждение в наличии у божества женской ипостаси, а Хайдеггер – некоторые представления о природе человеческого бытия, вошедшие – уже через хайдеггеровские сочинения – в основы современного экзистенциализма. О том, что заимствовал у гностиков фашизм, популярно рассказано в переведенной (много лет назад) на русский язык книге Бержье и Пауэлла «Утро магов», а более научно – в недавно вышедшей (по-английски) книге «Гностические корни нацизма». Любопытно, что почти так же называется более давняя книга известного французского историка Алана Беансона, только у него – «Гностические корни ленинизма»! Гностические корни, несомненно, есть, как я уже говорил, и у более мелких духовных течений эпохи, но они все еще ждут своих исследователей.

Гностики, в общем-то, всего лишь передали эстафету. Они и сами многое заимствовали. Внимательный читатель наверняка заметил; что разговоры об «истине, скрывающейся за покровом иллюзий», очень напоминают индийские рассуждения о «покрове Майи», скрывающем от людей высшую истину бытия, то, «каково оно есть на самом деле», а сами «иллюзии» очень похожи на платоновские «тени вещей», которые носятся на стене Пещеры, где томится человеческий разум, принимая эти тени за те абсолютные «идеи», из которых, по Платону, слагается истинная реальность.

Не случайно Адольф Гарнак, один из первых исследователей гностицизма, когда-то назвал гностиков «распоясавшимися платонистами», а британский историк Гонзе возвел зарождение гностических идей к влиянию буддистских проповедников, которые активно миссионерствовали в Александрии в I–II веках н. э. С другой стороны, Мориц Фридландер доказывал, что многое в учении гностиков восходит к «еретическим» идеям иудаизма того же времени. У гностиков, действительно, был жестокий спор с иудаизмом, может быть, даже более жестокий, чем с христианской ортодоксией, и такой беспощадно страстный, какой бывает только между очень близкими родственниками.

Гностики отвергали «претензии» иудаизма на абсолютную истину с той же яростью, что и претензии первохристиан; но они же впоследствии возместили иудаизму «убытки», вдохновив его на создание гаонической мистики (как позднее, видимо, одарили создателя ислама мистической идеей «цепи пророков», а сам ислам вдохновили на создание суфизма и исмаилизма; но об этом – в следующей части нашей книга).

Но, может, дело обстояло наоборот, – еврейская мистика предшествовала гностицизму? К этому следовало бы вернуться, но мы сейчас ограничимся тем, что передадим слово арбитру, который лично мне представляется наиболее глубоким из всех, – уже упоминавшемуся ранее Гансу Йонасу. В своем классическом произведении «Гнозис и дух позднеантичной эпохи» он набрасывает грандиозную картину того, как в недрах созданного Александром Македонским эллинистического мира постепенно и исподволь на протяжении нескольких столетий вызревал поразительный и уникальный сплав многочисленных восточных и западных религиозных и мистических учений и культов и как затем эта духовная магма, вырвавшись из ближневосточных недр, хлынула на Запад в грандиозном контрнаступлении, в котором Восток взял реванш за предшествующее – политическое отступление перед Западом. (Отметим, что под Западом Йонас подразумевал Грецию, а под Востоком – то, что мы и сегодня так называем.)

Так вот, подыскивая слова для определения центрального ядра этого гигантского духовного процесса, наложившего неизгладимый отпечаток на всю последующую историю западной цивилизации, Йонас долго выбирает между различными возможностями – «временный триумф иудаизма», «победа иудеохристианства» и т. п., – пока не приходит к тому главному, что, на его взгляд, объединяло и пронизывало все эти разнородные составляющие. Это было, говорит он, «вторжение гностицизма».

При таком подходе становится понятным, почему гностицизм обнаруживает такое глубокое сходство со столькими и столь разнородными учениями и доктринами древности, начиная с мистики иудаизма и платоновской философии и кончая отголосками буддизма. Становится понятным и то, почему гностицизм, как утверждает Йонас, оказался главной и сквозной идеей позднеантичной эпохи и почему сумел оказать столь мощное влияние на духовное развитие человечества, что это влияние ощущается и в наши дни, – ведь он объединял в себе множество различных влияний и тем самым, как сказали бы химики, имел множество «свободных валентностей», которые позволили ему объединяться с самыми разными мистическими идеями позднейших времен и оплодотворять их своим влиянием. Примерно так же (но в куда меньшем масштабе) вторгся (уже в нашу эпоху) в духовную жизнь России марксизм с его щупальцами свободно-валентных идей, только и ждущих, к кому бы присосаться – то ли к символизму, то ли к богоискательству, то ли к рабочему движению.

О гностицизме можно рассказывать долго. На этом закончим наше повествование.