Текст книги "Секс в восточном городе"
Автор книги: Раджа Алсани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
ПИСЬМО 32
Кому: [email protected].
От кого: «seerehwenfadha7et»
Дата: 17 сентября 2004 г.
Тема: Перелетная птица
Для тех, кто неустанно твердит, что я не имею права говорить от лица девушек Саудовской Аравии, повторяю: я не пишу ничего невероятного, фантастического или странного. Ничего, что вы могли бы назвать неправдой! Все, о чем здесь идет речь, хорошо известно нашим соотечественницам. По пятницам каждая из них читает мои письма и восклицает: «Так оно и есть!» Я пытаюсь выразить их чувства, а потому убедительно прошу тех, кто не имеет отношения к сказанному: прекратите совать нос в чужие дела! Если вы так горите желанием изложить иную точку зрения – пожалуйста, пишите сами. Но не просите меня писать лишь то, что нравится вам!
Эпидемия противоречий, как обнаружила Мишель, распространилась так широко, что затронула даже ее родителей. Отец, которого она считала редким в Саудовской Аравии образцом свободомыслия, своими руками разрушил алтарь, который дочь ему воздвигла, подтвердив тем самым правоту пословицы «С волками жить – по-волчьи выть».
Он самым неожиданным образом вспылил, когда Мишели обмолвилась о своей привязанности к Мэтти. Даже мать, которая нежно любила своего единственного брата (отца Мэтти) и его детей, была страшно расстроена ужасными словами дочери.
Что удивительно – за их гневом, вне всяких сомнений, стоял религиозный порыв, хотя отец отнюдь не отличался ортодоксальностью, когда речь заходила о вере. А мать, ставшая мусульманкой после рождения Мишель, тем более не была человеком, который неуклонно следует предписаниям. Так почему же они обращаются с ней столь же резко и пытаются убедить дочь, что Мэтти ей не подходит? Судя по всему, родители впитали свою долю противоречий почвы, в которой пустили корни.
А если Мэтти действительно ее любит (пусть это и маловероятно)? Мишель понимала, что в таком случае, возможно, придется бросить его во имя семьи – точно так же, как сделал Фейсал. По исламским законам, Мишель не могла выйти за Мэтти – он не был мусульманином. Ее отец – мусульманин имел право жениться на христианке, но мусульманкам не позволено выходить замуж за мужчин другой веры. Сможет ли она заключить с Мэтти гражданский брак в Америке? Родители скорее всего будут категорически против, невзирая на свой либерализм.
Так или иначе, слава Богу, что Мэтти никогда не заваривал о любви. Возможно, его чувства к девушке не отличались от обычной привязанности, которая возникает между друзьями или родственниками. Вдобавок в Америке романтические отношения с кузинами не особенно приветствуются. Возможно, годы, проведенные Мишель в Саудовской Аравии, настолько отразились на ее способности судить, что она готова была простую вежливость и доброту со стороны мужчины счесть проявлением любви.
Родители решили предпринять шаг, который откладывали до получения дочерью диплома, тем более что нашелся предлог. Они настояли на том, что возвращаться в Америку для завершения учебы опасно, поскольку после катастрофы 11 сентября ситуация накалилась. Мишель подозревала, что подлинным мотивом был ее смутный намек на симпатию к Мэтти.
Они переедут в Дубай! Это решение родители приняли, как только окончательно убедились, что им неуютно в чопорном; и любопытном саудовском обществе. У Мишель не оставалось выбора. Если она начнет возражать против переезда, то отец еще более укрепится в своих подозрениях. Когда девушка задумывалась о своих отношениях с Мэтти, то все более убеждалась, что он ее не любит. Кузен обращался с ней как с избалованной младшей сестрой и пытался развеселить – точно так же, как веселил всех, кто был ему чем-то дорог.
Решение родителей изумило Мишель, успевшую проучиться лишь два года в сан-францисском университете. Впрочем, было ясно, что семья все продумала заранее. Девушке предстояло окончить курс в Американском университете в Дубае, чтобы потраченное время не пропало впустую (она и так потеряла год, когда переехала из Эр-Рияда в Сан-Франциско). Маленький Мешаал должен был поступить в частную школу. Отец, по примеру друзей, намеревался провести в Дубае ряд финансовых операций. Мать же могла обрести больше свободы и уважения, которых ей так недоставало в Саудовской Аравии.
Пусть даже Дубай ближе, чем Америка, переезд оказался нелегким. На этот раз Мишель пришлось попрощаться с подругами, не обещая, что они увидятся на каникулах. Дом в Эр-Рияде не продали, но девушка была уверена: она сможет вернуться лишь с согласия всех членов семьи. Никаких связей с Эр-Риядом, кроме родственников, не оставалось, а отец с матерью вовсе не горели желанием часто их навещать! Ламис устроила у себя большую прощальную вечеринку. Девушки подарили Мишель элегантные часы с бриллиантами и плакали, вспоминая юность, которая как будто закончилась с уходом подруги. Ум Нувайир неустанно напоминала им о существовании телефона и Интернета. Она твердила, что они могут общаться ежедневно, используя веб-камеру и микрофон, и девушки немного успокоились. И все же они подозревали, что отношения охладеют, едва только Мишель уедет, – точь-в-точь как это произошло после ее отъезда в Америку. Перемена получится даже заметнее, потому что нынешняя разлука будет долгой. Уголек дружбы, который оставался горячим столько лет, теперь неизбежно погаснет – и не важно, сколь усердно они будут его раздувать.
Ламис была убита горем. Она и так переживала нелегкие времена: конфликт с несколькими преподавателями плюс обычные проблемы с Тамадур, которая то и дело критиковала сестру. И не скрывала зависти, когда та добивалась успеха. Вдобавок брат Ахмад, как выяснилось, пересказывал своим университетским друзьям все, о чем Ламис говорила ему по телефону! Ради смеха он разбалтывал то, что сестра ему поверяла, обсуждал даже ее однокурсниц, которые, узнав об этом, страшно разозлились и объявили бедняжке бойкот.
В последнее время Ламис отдалилась от Мишель. Она испытывала множество противоречивых чувств, когда сравнивала подругу со своими новыми, нередко более мудрыми, однокашницами из медицинского колледжа. Но в этот день расставания Ламис вдруг с болью поняла, что только Мишель по-настоящему ее понимала. Только она находила ключик к самым сокровенным секретам и честно хранила их. Девушки знали истинную сущность друг друга. Да, случались и разногласия. Мишель многое вытерпела; у нее были все правда обижаться, когда Ламис стала ею пренебрегать. Но что толку вспоминать об этом сегодня? Мишель уезжала – возможно, навсегда, а Ламис теряла самую близкую подругу, которую начала ценить лишь теперь.
ПИСЬМО 33
Кому: [email protected]
От кого: «seerehwenfadha7et»
Дата: 24 сентября 2004 г.
Тема: Абу Мусаид и его условия
Пророк (да благословит его Аллах) сказал: «Согласия на брак следует просить у опекуна, если невеста – девушка, но если она вдова или разведенная жена, то у нее больше прав на себя, нежели у ее опекуна».
Хадисы Сахих Муслима, № 3477
Один из парней, читающих мои письма, предложил собрать их, как только появится последнее, разделить на главы и издать книгу. Тогда все смогут ее прочитать.
Ya salam! [42]Вот это другое дело. Издать собственную книгу! Она появится на витринах магазинов, ее будут прятать под подушку и тайно приобретать за границей (предполагается, что в Саудовской Аравии на нее наложат запрет). Неужели моя фотография украсит (хотя за это не поручусь) обложку, точь-в-точь как у других писателей?
Я удивлена и испугана этим предложением. Удивлена потому, что знаю: в моей стране не осталось ни одного человека, который не читал бы этих писем. Я прилежно разослала их всем интернет-пользователям из Саудовской Аравии. После первого же письма у меня появились тысячи подписчиков. И я испугана потому, что публикация книги предполагает раскрытие тайны, бережно хранимой столько времени.
Поэтому возникает серьезный вопрос – заслуживают ли мои подруги такого испытания? Стоит ли книга неизбежных оскорблений, которые посыплются на меня (не считая уже полученных) и на них, как только имя автора станет известно?
Мне очень хочется выслушать ваши советы и пожелания. Пишите.
Мать Гамры вынудила дочь встретиться с генералом Абу Мусаидом – давним другом отца. Генералу перевалило за сорок, он был женат, но за десять лет брака Бог не дал ему детей. Отчего-то люди все равно звали его Убо Мусаид – то есть «отец Мусаида». Он развелся с женой и теперь искал другую, помоложе, которая могла бы родить долгожданного сына. (Кстати, как только Абу Мусаид решил жениться, до него дошли слухи, что его бывшая супруга забеременела от второго мужа.) В частности, он известил своих друзей, рассчитывая на помощь в поисках. Когда Абу Фахад, дядя Гамры по матери, услышал об этом, он немедленно вспомнил о племяннице и решил действовать в ее интересах.
Когда Абу Мусаид нанес визит, Гамра сидела чуть в стороне, но не слишком далеко, и внимательно рассматривала гостя. Три года назад, когда Рашид явился к ней в качестве возможного супруга, девушка не смела поднять глаза. Но теперь она не страдала от застенчивости.
Мужчина был не так стар, как предполагала Гамра; выглядел он лет на сорок, не больше. Усы черные – и лишь на висках из-под белой гутры [43]выбиваются отдельные седые волоски.
Дядя хорошо знал Абу Мусаида, поэтому отец играл в происходящем весьма незначительную роль. Он то и депо намеревался встать и удалиться на несколько минут (по совету жены), чтобы Гамра могла побеседовать с потенциальным женихом наедине. С Рашидом ей этого шанса не представилось. Отец ждал, пока поднимется дядя, но тот не двигался с места. Его не трогали умоляющие взгляды сестры, которая отчаянно жестикулировала, стоя за дверью. Он бдительно следил за Гамрой, ожидая малейшего промаха, движения, взгляда, шепота, который позволил бы ему обрушить свой гнев на родственниц, как только Абу Мусаид удалится.
Но генерал как будто не замечал присутствия Гамры. Он уделял все внимание дяде и беседовал с ним о курсе акций. Его неучтивость внушила девушке отвращение. Ей отчаянно хотелось выйти из комнаты, хотя она вошла всего несколько минут назад. Внезапно Абу Мусаид произнес слова, вынудившие ее остаться и дослушать до конца.
– Как вам известно, – произнес он, обращаясь к дяде, – я бедуин и солдат и вовсе не заинтересован в том, чтобы по городу поползли всякие слухи. Я слышал, у вашей племянницы маленький ребенок от первого мужа. Мое условие таково, чтобы мальчик остался здесь, у бабушки. Я не собираюсь растить чужого ребенка и не приму его в свой дом.
– Но, Абу Мусаид, – отозвался дядя, – мальчик еще очень мал.
– Мал или нет, это все равно. Таково главное условие. Я с вами откровенен, а потому мои слова не должны сердить ни вас, ни ее отца.
Дядя попытался разрядить обстановку, хотя и с запозданием.
– Проявите же терпение, Абу Мусаид…
Гамра перевела взгляд с дяди и отца на гостя. Ни одному из этих мужчин не приходило в голову поинтересоваться мнением человека, чья судьба стояла на кону.
Она встала и вышла, напоследок окинув дядю презрительным взглядом.
В спальне Гамру ждала мать. Она слышала весь разговор. Девушка кипела гневом на дядю – за равнодушие, на отца – за пассивность и на этого ужасного Абу Мусаида – за его высокомерие. Мать не придавала случившемуся особого значения, хоть и явно беспокоилась; в ее голосе звучала обида. Она утешила дочь привычными словами, а затем просто села и замолчала, решив, что самое лучшее – хранить спокойствие. Гамра, впрочем, не унялась. Она продолжала бранить этого бесстыдного мужчину с его условиями – мужчину, который нагло потребовал отказаться от ребенка, хотя сам, видимо, не способен зачать сына! Как он смеет отнимать у нее единственное дитя? Как можно требовать подобной жертвы? Кем он себя мнит и почему разговаривает с дядей столь самоуверенным тоном? Гамра слышала о нелегком характере бедуинов, но еще никогда в жизни ей не доводилось встречать человека, столь неприятного, как Абу Мусаид.
Когда гость удалился, раздосадованный тем, что Гамра вышла из комнаты, не удосужившись даже извиниться, дядя вместе с отцом отправился к ней. Если раньше он игнорировал ее присутствие в гостиной, то теперь, по-прежнему не замечая Гамры, обратился к сестре:
– У вашей дочери нет стыда, Ум Мохаммед! Она избалована. Нужно выдать ее за Абу Мусаида. Слава Богу, у Гамры уже есть сын, так что в случае чего она не останется совсем бездетна. Не годится женщине жить без мужчины, способного ее защитить. Людям не воспретишь болтать, а в семье есть и еще девушки. Они не должны страдать из-за того, что говорят об их разведенной сестре; Бог продлит твои дни, дорогая Ум Мохаммед. Он поможет тебе воспитать детей и внуков. Мы оставим сына Гамры на твое попечение. Мать сможет навещать его, когда захочет; сомневаюсь, что Абу Мусаид этому воспротивится. Как считаешь, брат?
– Что ж, ты ему доверяешь, и мне этого достаточно.
Если с его стороны все в порядке, тогда и впрямь следует положиться на Бога и действовать.
Подробно изложив свой взгляд на вещи, дядя ушел, а вслед за ним отец. Гамре оставалось только жаловаться матери. В ярости она выкрикивала:
– Почему? Почему мне непременно нужен какой-то мужчина для защиты? Неужели твой брат думает, что я опозорила семью или не способна сама за себя постоять? Вы как будто не понимаете, что я взрослая женщина и у меня сын! Меня нужно выслушать! Но нет! Вы считаете по-другому. Это хуже, чем обручение с Рашидом! А каков мой отец? Он не осмелился сказать твоему заносчивому брату ни единого слова в защиту собственной дочери! А что касается дяди, то разве я виновата перед его дочерьми, которым пора замуж? Он хочет спихнуть меня какому-то бессильному старику, чтобы расчистить путь собственным дочерям и выдать их за приличных людей! Надеюсь, они никогда не найдут себе мужей! Пусть их всех дьявол заберет!
– Стыдись, стыдись, Гамра, милая. Он твой дядя, в конце концов, и член семьи. Не думай о нем. Думай о том, что лучше для тебя. Да свершится промысел Божий. Покорись Аллаху и положись на волю Его.
Мать не советовала ей «думать о том, что лучше» во время помолвки с Рашидом. Или молодой человек настолько ослепил ее своими достоинствами, что не было и смысла искать лучшего? Тем вечером Гамра, помимо обычных молитв, произнесла и еще одну, которую выучила от Мади. Она расстелила молитвенный коврик и начала:
– О Аллах, я прошу Твоей помощи, потому что не знаю, как поступить с Абу Мусаидом. Прошу Тебя дать мне сил и умоляю о милости. Только Тебе принадлежит власть, а я бессильна. Ты один знаешь все, а я не знаю ничего. Тебе известны самые сокровенные тайны. О Аллах, если Ты видишь, что брак с Абу Мусаидом и есть мое предназначение, тогда содействуй мне и благослови. Если же Ты знаешь, что он повредит моей вере и не принесет счастья, то отврати нас друг от друга. Укажи, как будет лучше для меня, что бы это ни было, и помоги примириться с судьбой.
Мади сказала, что вещий сон не обязательно должен присниться сразу. Только если Гамра не оставит своих попыток, Бог избавит ее от тревоги и укажет верный путь – или же даст понять, что она права. Девушка продолжала молиться снова и снова, день за днем, не находя выхода.
На десятую ночь, когда Гамра совершила омовение, помолилась и легла, ей приснилось, что она лежит в чужой постели, покрытая толстым одеялом, из-под которого виднеются только голова и ступни. Во сне девушка рассматривала собственное лицо, как будто оно принадлежало кому-то другому, но Гамра была абсолютно уверена, что это и есть она, хотя и до странности похожая на Садим. У спящей были седые волосы и длинная белая борода (удивительно, но во сне Гамра не чувствовала никакой растительности на своем лице). Затем она принялась будить саму себя криком: «Вставай, вставай, пришло время молитвы!», пока не проснулась по-настоящему.
Когда Гамра пересказала свой сон Мади, та обратилась к знакомому шейху – специалисту по снам и видениям. Мади хотела, чтобы сестра описала увиденное своими словами. Гамра сказала шейху, что этот сон приснился ей, когда она просила у Бога совета по поводу возможного замужества. Шейх спросил, была ли она замужем и есть ли дети от первого брака. Гамра ответила, что разведена и у нее сын.
– Спящая женщина – это, конечно, ты, а не твоя подруга, как могло показаться. Я советую тебе, дочь моя, прежде всего, укрепиться в вере, которая оградит от всякой беды и убережет от зла. Одеяло означает защиту и постоянство, которые были у тебя в первом браке и которых ты лишилась. Непокрытая голова указывает на то, что муж не вернется. И это к лучшему, поскольку седые волосы знак того, что он предатель и обманщик. Что касается бороды, это хороший знак. Твой сын, с Божьей помощью, станет влиятельным и уважаемым человеком. Проспать молитву означает, что в том деле, по поводу которого ты ищешь совета, не все гладко. Откажи мужчине, который придет просить твоей руки. Благо в том, что выберет Бог, поскольку Он – единственный, кто знает все.
Гамра задрожала, когда услышала эти слова. Она немедленно рассказала обо всем матери, а та – дяде, который устроил скандал и принялся угрожать обеим. Но Ум Мохаммед, опытная в такого рода делах, просто пропускала его угрозы мимо ушей, пока все наконец не позабыли о несостоявшейся помолвке, лишенной благословения Божьего.
ПИСЬМО 34
Кому: [email protected]
От кого: «seerehwenfadha7et»
Дата: 1 октября 2004 г.
Тема: Печаль
Я продолжаю получать заманчивые предложения, причем не всегда могу отличить правду от аферы. Один саудовский продюсер предложил снять на основе моих писем сериал! А что? Если речь уже заходила о публикации книги, то почему бы не снять фильм? Я согласна с тем, что говорит Абдулла аль-Шадхами [44]: литература элитарна, а кино демократично. Я предпочту сериал книге, поскольку хочу, чтобы с историей моих подруг ознакомились все. И это будет только начало.
Но тут я сталкиваюсь с основной проблемой. Кто согласится играть в этом фильме? Если мы пригласим актрис из соседних стран, то утратим утонченный саудовский акцент. Если нарядим в платья мальчиков, то лишимся аудитории [45].
Дом старшего дяди Садим был наполнен плакальщицами. Ее отец, всеми уважаемый Абдулмашин аль-Хораимли, внезапно скончался у себя в офисе от сердечного приступа.
Садим сидела в самом дальнем углу гостиной. Гамра и Ламис пытались утешить подругу, хотя слезы у них лились еще сильнее. Как Садим, не знавшая матери, будет жить теперь, внезапно лишившись отца, способного о ней позаботиться? Как она будет спать по ночам – одна во всем доме? Каково бедняжке придется под опекой дядьев, которые, несомненно, заставят племянницу переехать? На все эти вопросы девушки не могли ответить. Мать Садим умерла прежде, чем дочь научилась ходить, а отец – когда он больше всего был ей нужен. Поистине все мы Богом созданы и к Богу должны вернуться, и изменить это невозможно.
Ум Нувайир стояла рядом с женами дядьев и тетей Бадрийей, помогая им принимать плакальщиц. Она то и дело искала взглядом Садим, желая удостовериться, что та стойко переносит испытание, способное разбить всякое сердце.
Садим печально рассматривала женщин, столпившихся в комнате. На их лицах не было ни на йоту подлинной скорби. Одни явились накрашенные и разодетые в пух и прах, другие бесстыдно увлеклись пустой болтовней. До Садим доносились приглушенные смешки. Неужели все они пришли, чтобы утешить ее в час невосполнимой потери? Неужели она сидит здесь, выслушивая соболезнования от абсолютно равнодушных людей, тогда как те, кто ей близок, не могут даже подойти?
Садим выскользнула из комнаты, где чужие страдания никого не трогали. Единственный, кто все понимает – Фирас. Никто, кроме него, не знал, как сильно она была привязана к отцу. Только он мог облегчить ужасное бремя; только он остался у Садим после смерти отца. Она так нуждалась в помощи!
Фирас безостановочно слал сообщения. Он пытался создать иллюзию своего присутствия и неустанно напоминал, что делит с ней скорбь и боль потери. Садим в его душе навсегда, и он никогда не покинет любимую, что бы ни случилось.
Поздно вечером, во время телефонного разговора, Фирас взял молитвенник и начал читать вслух, попросив Садим повторять «аминь» вместе с ним.
– О Аллах, даруй Абдулмашину аль-Хораимли милость Свою…
Фирас читал молитву по усопшему хриплым голосом, сердце у него разрывалось от рыданий Садим. Но он не переставал утешать свою возлюбленную. Мужчина был по-отцовски нежен и самоотвержен, как будто сидел рядом и мог в любое мгновение обнять ее. Ни на секунду она не чувствовала его отсутствия.
Фирас продолжал звонить, пока Садим не оправилась от первого приступа скорби – и не приготовилась жить дальше.
