Текст книги "Мотылёк"

Автор книги: Поппи Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

18
Женщина в вязаной шляпке и буклеты

Из библиотеки я слышу, как во входную дверь кто-то стучит. У меня мелькает безумная мысль, что это приехали кураторы – но почему так рано? Мы закончили есть полтора часа назад, и все это время я провела в библиотеке, счищая засохшую грязь с туфель, в которых я ходила к церкви следить за Вивьен. Сама Вивьен закрылась в кабинете и занялась каким-то шитьем – гобеленом, что ли, – но как только в дверь постучали, я слышу шелест резиновых подошв ее домашних туфель по паркету в холле. Меня поражает быстрота ее реакции и та непосредственность, с которой она отвечает на стук. Она не колебалась ни секунды, ни на миг не задумалась, стоит ли открывать, – вместо этого она твердо и уверенно идет к двери. Я вижу, как она минует дверь в библиотеку, которую я оставила открытой, и подходит ко входной двери, еще по пути подняв руку, чтобы отпереть замок. Никакой паузы на то, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к неведомому! Чтобы меня не было видно от входа, я немного отступаю назад.

– Добрый день! Чем могу помочь? – спрашивает у неведомого Вивьен.

– Вирджиния Стоун? – слышу я женский голос.

Интересно, кому я могла понадобиться?

– Я сестра мисс Стоун, миссис Моррис, – кратко сообщает Вивьен. – Слушаю вас?

– Здравствуйте! – протягивает женщина таким тоном, словно они с Вивьен дружили много лет. – Очень приятно с вами познакомиться. Я Синтия из социальной службы графства Дорсет…

О боже! Я тру себе кончик носа. Это же женщина в вязаной шляпке! Для нашей семьи всегда было характерно сильное недоверие и даже страх по отношению ко всевозможным социальным работникам. Я не раз слышала, как Мод говорила, что эти типы постоянно во все суют свой нос, хотя не помню, чтобы она часто с ними сталкивалась. Мод относилась к числу тех, кто убежден, что обществу не следует лезть в чужие дела, а финансируемая государством забота непременно становится для лентяев поводом сложить с себя всякую ответственность. Кроме того, мама самым решительным образом возражала против новых сумасшедших домов, которые открылись в пятидесятые годы, – по ее словам, после войны социальные работники делали все, чтобы заполнить эти заведения людьми, не вписавшимися в новую жизнь.

– …наш офис расположен в Чарде, – продолжает тем временем Синтия. – Я принесла кое-какие буклеты, которые, возможно, вас заинтересуют. Вот моя визитка, на ней есть мое имя, адрес и номер телефона, а еще у меня где-то есть… вот он, это буклет с общей информацией о нас и нашей деятельности…

– Вы знаете, что сейчас воскресенье? – перебивает ее Вивьен.

– Воскресенье? Ну да, воскресенье.

– Вы всегда донимаете людей по воскресеньям?

Ее резкость вызывает у меня улыбку восхищения. Между нами говоря, я никогда бы не поверила, что можно вот так это сказать!

– Ах, вы об этом… – медленно произносит Синтия. – Что ж, я объясню вам. Дело в том, что мы добровольцы и ради этой работы жертвуем собственными выходными.

Я перевожу взгляд на окно библиотеки. Ливень прекратился, но время от времени с неба начинает сыпаться мелкая морось. Над долиной плотным слоем нависают низкие тучи, и я задаюсь вопросом, следует ли Вивьен пригласить к нам женщину в вязаной шляпке в случае, если дождь пойдет вновь.

– Так чем я могу вам помочь? – вновь спрашивает Вивьен.

– Скажите, ваша сестра дома?

– Да.

– Так вот, – понизив голос, говорит Синтия, – нам никак не удается поговорить с ней. – Она понижает голос еще сильнее, но у меня очень острый слух. – Мы много раз приходили сюда, чтобы узнать, как у нее дела, но она никогда не открывает нам дверь. На самом деле для меня стало потрясением то, что вы открыли мне, – добавляет Синтия и хмыкает.

– И зачем она вам нужна? – громко произносит Вивьен, словно давая знать, что она никогда не опустится до перешептывания с представителем социальной службы. Интересно, она догадывается, что я подслушиваю?

– Мы просто хотели узнать, как она. Особенно сильно мы волновались за нее в эту зиму. Судя по всему, в доме нет центрального отопления, – с пренебрежением произносит Синтия.

Одновременно я слышу плеск дождевой воды по паркету холла – как обычно, после долгого дождя крыша кое-где начинает протекать. Капли будут падать все быстрее и быстрее и в конце концов сольются в маленькие водопады, обрушивающиеся на пол.

– Мы боялись, что она замерзает, – говорит женщина, словно бы объясняя, для чего нужно отопление.

– Благодарю вас, но мисс Стоун прекрасно себя чувствует.

– Что ж, отлично, – отвечает Синтия и, помолчав, добавляет: – Тем не менее, нельзя ли мне ее увидеть?

Нет, Вивьен, нет! Встретиться сразу с двумя незнакомцами в течение одного дня для меня чересчур. Я с нетерпением жду решения Вивьен; от напряжения и страха но моей спине начинают ползать мурашки.

Синтия напирает:

– Чтобы в следующий раз, когда вас не будет в доме, она не опасалась открыть дверь сама.

– Я понимаю, о чем вы говорите, но, боюсь, ничем не могу вам помочь. Моя сестра не хочет с вами общаться.

«Спасибо, Вивьен», – мысленно произношу я, чувствуя, как напряжение отпускает мое тело.

– Я прошу прощения, но откуда вы можете знать, хочет ли она со мной общаться, если вы не спрашивали ее об этом?

Я не знаю, куда себя девать от беспокойства. Я понимаю, это может показаться нелепостью, но мне кажется, что моя младшая сестра и женщина в вязаной шляпке играют у входной двери в какую-то сложную игру и только от их умения играть и настойчивости зависит, придется ли мне встретиться с этой женщиной. Похоже на мини-версию карточной игры всей моей жизни, в которой моими картами всегда играли другие люди. Некоторые из них были моими противниками, и их всех объединяло то, что они знали не только свои, но и мои карты.

– Мне незачем ее спрашивать, – отвечает Вивьен. – Она не любит встречаться с людьми, в особенности с незнакомыми. Не принимайте это на свой счет, – добавляет она. – Если хотите, я передам ей, что вы заходили и держались вполне дружелюбно, хоть и были излишне навязчивы.

Отлично сказано, Вивьен! Я понимаю, что эта партия нами выиграна.

Но у женщины в вязаной шляпке, похоже, иное мнение. Я слышу, как она, откашлявшись, произносит:

– Миссис Моррис, нас беспокоит только одно – состояние вашей сестры. Мы не хотим лезть не в свое дело, но к нам поступают сведения, что она больше не может ухаживать за собой сама. Я пришла, чтобы проверить, каково ее здоровье. Если вы не желаете помочь мне, боюсь, мне придется написать отчет…

– С ее здоровьем все в порядке, спасибо за беспокойство, – прерывает ее Вивьен.

– Я имею в виду не только физическое здоровье.

– Я же уже сказала вам, что ее здоровье в порядке. Несмотря на холодную зиму, она ничем не болеет. Послушайте, не знаю, откуда вы получаете свои сведения, но я ее сестра, и теперь я за ней присматриваю. Пожалуйста, не приходите сюда больше.

– Миссис Моррис, это непростое дело – ухаживать за… Боже ты мой! Вивьен захлопывает дверь прямо перед лицом этой Синтии. Я решаю, что пора выйти из своего укрытия, и выглядываю из дверей библиотеки. Меня переполняет чувство благодарности, и я даже забываю сделать вид, что я ничего не слышала. Вивьен смотрит в мою сторону, но, похоже, меня не видит. Ее спина прижата ко входной двери – она как будто боится, что Синтия может начать ломиться в наш дом. Это уже не игра! Но, подойдя поближе, я вижу, что, судя по всему, она просто опирается на дверь, чтобы не упасть. Меня удивляет ее потрясенный вид. Впрочем, она довольно быстро приходит в себя и отступает от двери – или от баррикады? Не надо было мне показываться! Если Синтия сейчас будет ломиться в дверь, она может и протаранить ее.

– Социальная служба… – пренебрежительно фыркает Вивьен, проходя мимо меня в кухню. – Свиньи! Никогда не открывай им, слышишь?

Но мой ответ, похоже, ей не нужен.

Я иду следом за ней – мне хочется посмотреть брошюры. Вивьен тем временем вытаскивает из пенала кастрюли и сковородки.

– Она принесла какие-то буклеты? – спрашиваю я. – Да. А что, они тебе нужны?

Рука Вивьен по-прежнему сжимает пачку листков.

Вообще-то нужны, но что-то удерживает меня от положительного ответа. Мне приходило в голову, что Вивьен может рассмеяться, начать поддразнивать меня или еще каким-то образом использует эти сведения против меня, как это она обычно делает. Но я вижу, что сейчас она может в любую минуту разорвать их в клочки. Меня пронизывает трепет и замирает в животе, как высохший осенний листок. На миг меня охватывает чувство, что мы в тупике и требуется быстрое решение – оставаться неподвижной или резко прыгнуть на нее и выхватить буклеты? Они очень, очень мне нужны – я уже не представляю себе жизни без них.

– Я тут подумала, что стоит посмотреть их, – как можно более небрежным тоном говорю я.

– Держи, – неожиданно отвечает Вивьен, передавая мне буклеты. – Но сначала, пожалуйста, помоги мне справиться с этими водопадами в холле. Хорошо?

Мы начинаем расставлять все сосуды, которые только можно найти, под льющуюся с потолка воду. Закончив, мы обнаруживаем, что кастрюли, расставленные первыми, уже переполнились, и проходит полчаса, прежде чем ручейки воды ослабевают настолько, что я могу сбежать в библиотеку с буклетами в руке.

Первые два я видела уже много раз:

«Синьйор Солюшенз Лтд

Профессиональные консультации по вопросам медицинского страхования, страхования жизни, долгосрочного страхования инвалидов, составления завещаний, возрастной дискриминации, жестокого обращения с престарелыми, опеки и попечительства».

«ВАМ 50 ИЛИ БОЛЬШЕ?

Почему бы не подумать о возвращении на работу или о профессиональной переподготовке?»

Но немало здесь и новых буклетов: «Безопасность престарелых», «Безопасность: советы по предотвращению наиболее распространенных трудностей, с которыми сталкиваются люди старшего возраста», «Собаки как компаньоны», «Путешествия для престарелых», «Один дома? Что можно переделать в вашем жилище», «Потребности умирающих», «Одинокая старость? www.seniorsinlove.com – никогда не поздно найти любовь!», «Выбор дома престарелых», «Увлечения для пожилых людей», «Болезнь Альцгеймера – раскрыть завесу тайны».

На последнем буклете я останавливаюсь – мне всегда нравилось читать медицинские брошюры. Кроме того, меня всегда занимал вопрос, как я, живя одна, смогу выявить у себя болезнь Альцгеймера или слабоумие, как у Клайва. Если рядом нет никого, кто мог бы сказать вам об этом, как можно обнаружить у себя медленную психическую дегенерацию и отличить ее от естественного для старика ослабления памяти? В наше время мало кто помнит о том, что грань между здравомыслием и безумием очень тонка и многие люди живут на самом краю. Невозможно всегда пребывать в полном равновесии – у большинства из нас время от времени наблюдается небольшой избыток или недостаток того или иного химического вещества в мозге. Каких-то абсолютных норм не существует: быть чересчур нормальным в некотором смысле тоже равносильно сумасшествию. И потом, кто может судить, здравомыслящий человек или нет? Я знаю, что деревенские всегда считали «бабочницу» и всех обитателей этого дома немного свихнувшимися и с радостью подхватывали любые сплетни, которые до них доходили. Но маленькие деревушки всегда реагировали таким образом на все необычное для них или попросту «другое» – а ведь в деревне меня совсем не знают!

Я начинаю рассматривать стариков, изображенных на обложке буклета, – они рядком сидят на пластиковых стульях, словно ждут автобуса, который должен увезти их куда-то. По мне, они выглядят как вполне нормальные заскучавшие люди. Если вас интересует мое мнение, скажу, что эти буклеты слишком любят навешивать на всех ярлыки. Как-то я прочитала, что онихофагия – это ПНД, позволяющее снять стресс. От одного этого определения можно впасть в ступор, однако дальше было написано, что онихофагия – это патологические навязчивые действия, привычка обкусывать ноги. Но привычка – это не болезнь!

Открыв буклет, я читаю первый абзац: «В наши дни единственным надежным симптомом болезни Альцгеймера можно считать бляшки и тромбы в ткани головного мозга, но чтобы исследовать эту ткань, необходимо провести вскрытие, то есть дождаться смерти больного».

Какой толк от этого совета? Даже если бы у меня была болезнь Альцгеймера, я бы этого не узнала. Или все-таки узнала бы? Быть может, я чувствовала бы себя по-другому?

Далее написано, что врачи могут лишь диагностировать «вероятную болезнь Альцгеймера», что один набор симптомов может иметь самые разные причины и что такими же симптомами сопровождается одно легко излечимое заболевание щитовидной железы… Я прекращаю читать. Очевидно, что про болезнь Альцгеймера на самом деле никто ничего не знает и медикам следует оставить стареющих людей в покое, а не приписывать им всевозможные психические расстройства.

В библиотеку с чайным подносом в руках заходит Вивьен. На подносе чайник Белинды, две чашки с блюдцами и имбирное печенье, которое она выложила кружком по краю подноса. За ней топает Саймон.

– Есть что-нибудь интересное? – спрашивает она, ставя поднос на столик у камина.

Я зачитываю ей тот буклет.

– Помню времена, когда люди просто старели или становились чудаками, – замечаю я, закончив чтение. – Никто не называл их психическими. Помнишь мистера Бернадо? Люди много раз видели, как он ловит рыбу в одном нижнем белье. Кто-нибудь просто отводил его домой и показывал ему шкаф с одеждой.

– Вирджиния! – суровым тоном укоряет меня Вивьен. – В наше время не принято говорить «психические» – это оскорбительно.

– Вообще-то я хочу сказать, что многие из этих людей были чокнутыми, но мы лишь называли их чудаками. Или просто стариками. И в медицинской справке они не нуждались.

– Думаю, у любого человека есть право знать все о… – Вивьен на секунду замолкает, подбирая слова, – …о том, что делает его не таким, как все.

– Да, но чем это ему поможет?

– А я уверена, что поможет! – с пылом отвечает Вивьен. – Конечно же, поможет! Если бы ты знала, что с тобой что-то не так в медицинском плане, если бы тебе был поставлен диагноз относительно той или иной степени умственного расстройства…

– Умственного расстройства? – повторяю я и начинаю смеяться. Но Вивьен не смешно.

– Если бы тебе рассказали об этом, – ведет она дальше, – это, возможно, помогло бы тебе лучше понять себя. При желании можно было бы приспособиться, да и само знание было бы полезно. Знать всегда лучше, чем не знать, – говорит она, помешивая чай ложечкой. – А если ты не знаешь того, что известно другим, это унизительно, ты не находишь? И неправильно.

С этими словами Вивьен, держа в руке чашку с блюдцем, подходит к окну, за которым начинаются джунгли, когда-то бывшие садом.

– Если ты совсем чокнутый, это ничего не изменит, – бодро проговариваю я отчасти для того, чтобы нарушить воцарившуюся тишину, отчасти просто чтобы выразить свое мнение. Я не могу определить, какое настроение сейчас у Вивьен.

– Может, и так, – тихо отвечает она.

Думаю, она сочла бы это забавным, но я могу сказать наверняка, что ее мысли где-то далеко. Возможно, она застыла у окна потому, что ей стало грустно? Я просто высказала свои наблюдения, и мне не хотелось бы превращать разговор в серьезную дискуссию, но я не против того, чтобы меня считали старомодной. Я не принимаю все эти современные выдумки, которые упоминала Вивьен. Как насчет всех этих бедных старушек, которым недостает ума, чтобы осознать все приписанные им психические заболевания, и которым поэтому сложно оставаться самими собой? Они превращаются в нервных развалин, обеспокоенных тем, какой еще ярлык на них навесят. А потом выясняется, что у них всего лишь чрезмерно активная щитовидная железа.

Мне приходит в голову, что Вивьен, возможно, сейчас думает о Клайве.

– Как ты думаешь, Клайв знал, что с ним происходит? – мягко спрашиваю я.

– Клайв – это другое дело! – повернувшись ко мне, неожиданно резко отвечает Вивьен. – Он сам во всем виноват. Он заслуживал каждого из тех демонов, которые в него вселились, и сам это прекрасно знал.

У меня и в мыслях не было провоцировать очередную гневную тираду в адрес Клайва.

– Мне кажется, твоя злость на него чрезмерна. Почему бы тебе просто не признать, что вы были разными людьми, и не принять эти различия? – очень рассудительно, как мне кажется, произношу я.

– Ох, Джинни, у тебя всегда все так просто? Неужели ты никогда ничего не замечаешь?

Вивьен раздражается все сильнее – ее чашка даже начинает стучать о блюдце.

– Я лишь пытаюсь…

– Что ж, – обрывает меня она, – я тоже пыталась – и пыталась, как могла, видит Бог! – Она ставит чашку на лавку под окном. – Пыталась помочь тебе понять, осознать, что все не так просто, как тебе кажется, и иногда стоит пересматривать свои убеждения. Я вернулась домой не для того, чтобы сообщить тебе это, но я не могу больше скрывать от тебя правду. Я могу защищать тебя от других людей, но не от истины.

Опять эти загадки! В конце концов, я не просила ее возвращаться.

– Загвоздка в том, – продолжает она, – что если бы правда предстала пред тобой, ты попросту не узнала бы ее. Это всегда было твоим недостатком.

Я больше не слушаю ее бред – у меня просто нет желания делать это. Я пытаюсь понять, что могло произойти в голове у Клайва, – я имею в виду изменения на молекулярном уровне, вызвавшие слабоумие.

Вивьен хватает меня за плечи у самой шеи и трясет.

– Джинни! – кричит она.

Я вздрагиваю:

– Что?

– Ты куда-то улетела. Я знаю, тебе удобно улетать далеко-далеко и не слушать меня, ведь так? Неужели ты не хочешь знать правду?

– Какую правду?

– Всю сразу.

– Например? – повышаю я голос. Терпение мое кончается.

Вивьен молчит, наслаждаясь тем, что подцепила меня на крючок.

– Например, то, что твоя собственная мать была убита, – наконец произносит она.

Она внимательно смотрит на меня, словно выискивая признаки того, что ее слова причинили мне боль. А я просто смеюсь. Что еще мне делать? На самом деле это лишь тихое хихиканье – как будто Вивьен удачно пошутила. Но, как ни странно, сама она не смеется. Неужели она это серьезно?

– Это же просто смешно, Вивьен! – восклицаю я.

И тут она делает что-то еще более странное: сжав кулаки, три раза подряд топает ногой. Она как будто давит скорпиона – так, чтобы наверняка. Сейчас она напоминает восьмилетнюю девочку, у которой приступ дурного настроения.

– Ну как заставить тебя хотя бы попытаться понять? – почти кричит она. – Один раз, хотя бы один! Посмотри на меня! Посмотри на меня! – Сжав мое лицо ладонями, она направляет мой взгляд прямо себе в глаза. – Я похожа на человека, который что-то выдумывает?

Вообще-то не похожа, должна я признать.

Стараясь говорить спокойно, я в очередной раз повторяю:

– Вивьен, она свалилась с лестницы, ведущей в подвал. Я ходила туда и видела, как она лежит на спине. Клянусь, это был несчастный случай.

– Ты ошибаешься, Джинни, ты видела все не так, как оно было! – кричит Вивьен.

– Но с чего ты это взяла? – до крайности озадаченная, спрашиваю я.

– Я знаю, вот и все! – Вивьен буквально захлебывается собственными словами. – Джинни, это интуиция, она меня никогда не подводит!

Я не собираюсь произносить этого вслух – неизвестно, как она отреагирует, – но вам я скажу: Вивьен совершенно свихнулась. Как можно, сидя в Лондоне, знать наверняка, кого убили в Дорсете, благодаря одной лишь интуиции? У тебя либо есть конкретные факты, либо нет – и я уверена, что вы со мной согласитесь. И потом, я ученый, а интуиция – это из другой епархии.

Вивьен с размаху опускается на подушки на лавке под окном и кладет ноги на стоящий рядом стул.

– Какое-то время я думала, что это сделала ты, – уже спокойнее говорит она, словно начиная длинный рассказ.

Я ошеломлена, потрясена, убита.

– Я? Вивьен, ради бога, ты сошла с ума! – забыв об осторожности, говорю я.

Но она, не обращая на это никакого внимания, продолжает спокойным, ровным тоном – как человек, который должен рассказать свою историю независимо от реакции слушателей.

– Я думала, что Клайв и доктор Мойзе тоже это знали и прикрывали тебя, – говорит она, глядя на свои ноги, лежащие на стуле. Я же стою в двух шагах от нее, возвышаясь над ней и уперев руки в бока. Я даже уверена, что моя челюсть отвисла.

– Доктор Мойзе официально потребовал, чтобы полиция тебя не допрашивала. Он выбил специальное распоряжение суда, которое запрещало это делать. Он заявил, что у тебя какое-то расстройство, что твое психическое состояние слишком неустойчиво.

– Вивьен, это полная чушь! Ничего подобного не было.

– Да знаю я, знаю, – словно смягчившись, отвечает она. – Позже я пришла к выводу, что ты была тут ни при чем, иначе ты все мне рассказала бы.

– Вот именно! – возмущенно восклицаю я.

– Ты бы всем об этом рассказала.

– Само собой!

Но, не успев произнести эти слова, я почувствовала, что петля затянулась.

– И я поняла, что это Клайв столкнул ее с лестницы, а ты прикрываешь его.

– Что-что?! Вивьен, ты все-таки рехнулась!

Меня охватывает сильное раздражение. С какой стати она лепит свои смехотворные теории и пытается очернить светлую память наших родителей?

– Клайв этого не делал, и я никого не прикрывала, – твердо говорю я, но сама понимаю, что мои попытки заставить ее изменить свое мнение тщетны. – Ясно, что эти мысли вызревали у тебя в голове много лет, но неужели ты не видишь, что все это бред?

– Ты не осознавала, что прикрываешь его, – гнет свою линию Вивьен. – Ты до сих пор этого не осознаешь. Полицейским не разрешили допросить тебя, хоть я и твердила, что они должны это сделать.

– Чушь, Виви! Даже если бы полицейские допросили меня, я сказала бы им только то, что говорю тебе сейчас. Мод упала с лестницы.

Это невыносимо! Именно Вивьен, а не я, не имеет ни малейшего представления о том, что произошло. Я опускаю глаза на свои часы и начинаю водить по циферблату большим и указательным пальцем, мысленно отгораживаясь от слов Вивьен и решая, стоит ли наконец рассказать ей тайну, которую я пообещала хранить до конца своих дней, – пообещала себе и Мод? Теперь я понимаю, сколь опасными могут быть тайны. Вы храните их, чтобы защитить кого-то, но так они приносят еще больше вреда. Я спрятала правду, и на протяжении многих лет Вивьен заполняла образовавшуюся пустоту бредовыми идеями. Несомненно, зная правду, она прекратит возводить на Клайва или на меня обвинения в убийстве Мод и перестанет злиться на нас – и наконец успокоится.

– Вивьен, – говорю я, собираясь с духом, – я должна кое-что тебе рассказать.

Она ничего не отвечает, но снимает ноги со стула и выпрямляется. По ее виду я понимаю, что она готова выслушать меня. То, что я собираюсь сообщить, станет для нее потрясением, даже откровением, поэтому я закрываю глаза, чтобы не видеть ее лица и выражения недоверия, гнева или чего там еще на нем.

Я почти скороговоркой произношу:

– Твоя мать была алкоголичкой. Вот почему она перепутала дверь подвала с дверью кухни. Часто она напивалась до такой степени, что не осознавала, что делает или куда идет.

Некоторое время я сижу с закрытыми глазами, дожидаясь реакции Вивьен, но она молчит. Наконец, после долгой паузы, я чувствую, как ее рука опускается на мое запястье и мягко его пожимает – она словно предлагает мне открыть глаза. У Вивьен грустный, растерянный вид – на мгновенье мне даже кажется, что она разразится слезами. Должна сказать, что я ожидала другой реакции. Но то, что она произносит, становится для меня еще большей неожиданностью.

– Я знаю, – просто отвечает она. – Вот почему он ее убил.

– Прекрати, Вивьен, прекрати сейчас же! – срываюсь я на крик. – Ты всю жизнь только и делала, что разрушала нашу семью, и вот ты являешься сюда и начинаешь все сначала! А ведь они оба давно уже мертвы!

– Я? Разрушаю семью? Да я всю жизнь пыталась склеить ее осколки!

Меня бесит то, что она приписывает себе мои усилия, а свои собственные действия – мне.

– Это я пыталась ее склеить, Вивьен, – говорю я. – Я единственная пыталась сделать так, чтобы мы оставались семьей. Ты порвала с Мод, потом с Клайвом, а потом сорок семь лет не разговаривала со мной. Как же ты смеешь утверждать, что ты пыталась все исправить?

– Я поссорилась с Мод потому, что она тебя избивала, и я пыталась это прекратить.

– Ты знала? – не веря собственным ушам, переспрашиваю я.

– Джинни, мы все это знали. Артур рассказал о том, что она делает, и о том, что ты скрываешь это, потому что тебе стыдно. Клайв не сразу осознал, как далеко все зашло. Он не мог этого выносить – как и все мы. Мы решили, что должны как-то остановить ее.

У меня нет слов.

– Так что с Клайвом я порвала потому, что в конце концов этот ублюдок выбрал самое удобное решение. Чтобы прекратить эти избиения, он просто столкнул Мод с лестницы. Ведь она едва не убила тебя, и очень даже возможно, что это произошло бы чуть позже. Ему не хватало терпения и времени на то, чтобы решить проблему ее пьянства, поэтому он просто избавился от нее, как избавлялся от ненужных экземпляров бабочек.

Весь мир закружился у меня перед глазами, распадаясь на части. Но как ей стала известна моя тайна? Есть множество причин, по которым это просто невозможно, но я не могу высказать их все сразу – придется делать это по очереди.

– Но Вивьен, даже Клайв не знал, как сильно она пила, – неуверенно произношу я.

Вивьен лишь качает головой.

– А с тобой, – спокойно продолжает она, – я порвала потому, что не могла преодолеть чувство, что во всем виновата только ты. Я думала о том, что ты, возможно, сама того не зная, испортила жизнь мне и всем нам. Я думала об этом, несмотря на строгий запрет: Клайв никогда не позволял нам даже таких мыслей. Ты всегда была выше любых обвинений.

Помолчав пару секунд, она продолжает:

– Нам запрещено было раскачивать лодку, в которой мы плыли, и тем нарушать неустойчивое равновесие – ведь ты могла и упасть вниз. Слишком сильные эмоции могли тебя погубить. Чтобы укрепить твою уверенность в себе, надо было помочь тебе почувствовать себя как можно более нормальной. Нам никогда нельзя было упоминать про твои… твои особенности. Ну так вот, ерунда все это. Я тебя не виню, но считаю, что они ошибались на твой счет. Думаю, ты справишься с небольшой порцией правды. Самое время тебе узнать ее и принять на себя часть ответственности за их смерть.

Ответственность? Вивьен или сама сошла с ума, или пытается убедить меня в том, что я безумна. Меня изумляет то, что всю жизнь она прожила с верой в это. Бедняжка! Все мое тело будто окаменело. Спиной я прижалась к стене, а руки стиснула в кулаки, костяшки которых побелели от напряжения. Я не в силах даже моргнуть. В густом воздухе перед моими глазами снуют взад-вперед черные точки. Я не хочу быть здесь, не хочу слушать все это. Я бегу прочь, прочь отсюда, прочь от себя – вдоль по туннелю. Вслед мне летит грохот невразумительных слов, но я набираю ход, отрываясь от этих вопросов, слов и боли, и наконец достигаю места у себя в голове, где стоит та дверь. Открыв ее, я заскакиваю внутрь и быстро запираюсь – как раз вовремя. Шар из шума, хаоса и злобы разлетается о прочную дверь. Я знаю, что Вивьен все еще говорит, но это уже не имеет значения – меня больше нет с ней. Я по одному задвигаю засовы. Наконец-то я одна!

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я почувствовала, что Вивьен подошла ко мне вплотную и обняла меня.

– Прости, сестренка, – мягко произносит она. – Мне очень жаль. Я понимаю, как нелегко тебе сейчас, когда ты узнала все это так внезапно.

Она говорит это, словно никакого спора не было, словно все факты ясны и однозначны и я просто должна привыкнуть к ним, усвоить их. Мне хочется криком высказать свое возмущение – она совершенно неправильно поняла меня, и у нее нет никаких доказательств. Я ученый, мне нужны твердые доказательства. Очень даже возможно, что эти предположения сформировались у нее в голове под долгим влиянием горьких чувств.

Я иду прочь, ощущая себя очень уставшей, – меня вдруг одолевает желание поспать. Кроме того, мне и без того есть о чем поразмыслить. Надо подготовиться ко вторничному обеду с энтомологами: проверить, в порядке ли мои коллекции, а возможно, и выставить напоказ наиболее значимые мои открытия.