355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Поппи Адамс » Мотылёк » Текст книги (страница 13)
Мотылёк
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:14

Текст книги "Мотылёк"


Автор книги: Поппи Адамс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Мод перестала меня бить.

– Смотрите! Я должен кое-что вам показать! – услышала я необычайно возбужденный голос Клайва.

Он был в кухне и, похоже, двигался к нам.

– Смотрите сюда все! – настоятельно повторил он. – Вирджиния, Мод!

Мы молчали.

– Оно же светится! Вы видите, что оно светится?

Мои глаза уже привыкли к темноте достаточно, чтобы я смогла рассмотреть силуэты родителей. Я полулежала на полу перед холодильником, опершись на правый локоть и раскинув ноги, как будто только что слушала чей-то захватывающий рассказ. «Как хорошо, что мне удалось так быстро прийти в себя и принять непринужденную позу!» – подумала я.

Мод стояла чуть ли не в десяти шагах от меня, прислонившись спиной к стене у двери в кладовую и явно пыталась овладеть собой. Насколько мне было видно в темноте, ее волосы были всклокочены, а лицо перекошено яростью – ни дать ни взять капризный ребенок.

Еще через некоторое время, когда мои глаза окончательно приспособились к полумраку, я разглядела, что у нее в руках. Это была тяжелая чугунная сковорода, которую она, должно быть, схватила с печи за миг до прихода Клайва. Мод обеими руками держала сковороду за длинную ручку, опустив ее вниз. Увидев все это, я сразу поняла, что если бы ее не прервали, она и впрямь осуществила бы свои угрозы и убила меня.

К счастью, Клайв уже вышел на середину комнаты, остановившись между мной и Мод. Перед глазами он держал что-то продолговатое, а именно пробирку. Стоял он ко мне боком, лицом к Мод.

– Мод, – тихо произнес он, – ты видишь?

Мама ничего не сказала. Смотрела она не на него, а вниз, на сковороду.

– Я спрашиваю, ты видишь? – раздраженно повторил Клайв.

Не дождавшись ответа, он произнес:

– Мод, пожалуйста, сосредоточься хоть на минуту!

Мама не шевелилась.

– Подними глаза! – скомандовал Клайв.

Мод медленно подняла голову, но, увидев Клайва, тут же вновь опустила ее. Видимо, она не могла смотреть ему в глаза.

– Папа, а что там такое? – спросила я, заинтригованная.

– Джинни, дорогая моя, – повернулся он ко мне, – это наш люминесцентный краситель из крушинницы – по он почему-то не светится.

Мы оба хорошо видели, что пробирка была совсем темной. Мой бедный отец потерпел неудачу. Меня поразило, что он, похоже, ничуть не был обескуражен или расстроен тем, что многие месяцы усердной работы оказались напрасными.

Отец бодрым голосом произнес:

– Ну что ж… Мод, позволь я возьму у тебя это. Или ты собиралась приготовить нам бифштекс?

С этими словами он забрал у мамы сковороду.

Смеяться этой шутке мне совсем не хотелось – впрочем, не исключено, что Клайв действительно считал, что Мод хочет поджарить бифштекс.

То, что он пришел именно в эту секунду, а не несколькими мгновеньями позже, было неимоверно удачным стечением обстоятельств, хотя в тот день для меня осталось загадкой, как он оказался на кухне с пробиркой пелюминесцентного красителя в столь позднее время. Сам того не желая, он спас меня от сковороды в руках Мод, однако он, похоже, не заметил в происходящем на кухне ничего странного.

– Свет! – скомандовал он, словно мы только что закончили театральную репетицию.

Кухню залил яркий свет, унеся завесу полумрака и обнажив неприглядную действительность. В дверях стоял Артур, его рука лежала на выключателе.

«А он что здесь делает? – подумалось мне. – И когда он пришел?»

Меня охватило замешательство. Не знаю почему, но мне показалось, что я участвую в каком-то спектакле.

Я стала ощупывать пол, делая вид, что меня прервали в тот момент, когда я что-то искала. Но мне, похоже, незачем было беспокоиться: никто из присутствующих даже не смотрел на меня. Я увидела, как Клайв швырнул в раковину сковороду, а следом – и пробирку с бесценным нелюминесцентным пигментом. Затем он подошел к Мод, которая по-прежнему стояла, не отрывая глаз от какой-то точки на полу. Я увидела, как он с любовью, как мне показалось, приобнял ее за талию и осторожно повел к двери.

– Спокойной ночи! – бодро произнес, он.

Родители скрылись за дверью. Меня охватило недоумение. Клайв не был похож на человека, который может, повинуясь полуночному импульсу, вот так вот выбросить в мусор результаты года усердной работы. Возможно, надо было выполнить дополнительную очистку состава? Может быть, мы что-то делали не совсем правильно?

Стоя у мойки, я размышляла, стоит ли пытаться спасти остатки жидкости, но тут подошел Артур и пустил холодную воду. Все было кончено: вода во мгновенье ока смыла то, что могло остаться в пробирке или на стенках раковины. Но что сделано, не воротишь, и надо было постараться забыть об этом.

Артур помог мне подняться.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Все хорошо, – ответила я, с трудом сдерживая стон от боли, пронзившей мои руки и ноги.

Я сделала вид, что рассматриваю пол. Я боялась вопроса о том, что именно я потеряла: ответить на него правдоподобно я не смогла бы, и тогда Артур наверняка догадался бы, что здесь что-то не так. Все мое лицо пылало и саднило, особенно левая щека: я поняла, что утром там будет красоваться синяк.

– Бедняга Клайв, – продолжала я. – Наверное, он ужасно разочарован: столько работы, а результата ноль. Этот состав даже не светился.

– Я уверен, он переживет, – несколько пренебрежительно, как мне показалось, ответил Артур.

Он протянул мне стакан с водой:

– Не хочешь взять это с собой?

– Спасибо, – сказала я, взяла стакан и, глядя в него, пожелала Артуру спокойной ночи.

Добравшись до кровати, я принялась обдумывать произошедшее и решила, что мне надо было рассказать Мод о нашем с Вивьен плане. Видимо, я ошибалась, когда решила, что за бутылкой она ничего вокруг не замечает. Неудивительно, что мама сочла меня шлюхой – а что еще она могла подумать? Я была сама во всем виновата.

16
Ядерное испытание и Титус

В Страстную пятницу, всего через два дня после случая со сковородкой, в пять часов с минутами, моя пятидесятичетырехлетняя мать Мод ушла из жизни. Они с Клайвом провели весь этот день вместе. Клайв сам все подготовил для небольшого пикника, и они поехали в бухточку на дорсетском побережье, неподалеку от Ситауна – это место, вопреки названию, никакой не город, [3]3
  Sea town – морской город (англ.).


[Закрыть]
а галечный берег меж двух высоких известняковых утесов с одиноким домиком пограничной охраны, приютившимся на склоне. Все мое детство эта бухта была для родителей излюбленным местом для пикников. Однако в тот день погода была чуть ли не зимней, поэтому они подъехали к самому берегу моря и сидели, глядя сквозь ветровое стекло на бурное море и затянутое облаками небо. Я не знаю, что они делали оставшуюся часть дня, но как бы там ни было, их пикник прошел под моросящим дождем. Я же осталась дома – работала в библиотеке.

Это случилось во время вечернего чая. Я обрабатывала йодом белых гусениц совки, когда до меня вдруг долетел громкий голос отца:

– Вирджиния! Вирджиния!

Я сразу поняла: что-то случилось. До этого Клайв никогда так не кричал.

– Вирджиния, скорее!

Сбежав по лестнице, я увидела отца внизу: чтобы устоять на ногах, он держался за балясину перил. Судорожно дыша, он смотрел на пол у ног.

– Твоя мама упала с лестницы, – проговорил он.

Я с недоумением оглянулась – Мод не было видно.

– В подвале, – пояснил Клайв, кивнув в ту сторону.

Лишь теперь я заметила, что дверь в подвал была открыта.

Подойдя, я вгляделась в темноту, начинавшуюся за крутыми каменными ступеньками, но ничего не увидела. Тогда я повернулась к Клайву. Он стоял, все так же держась за перила и словно окаменев. Похоже, он был настолько потрясен, что даже был не в состоянии спуститься по лестнице. Быть может, он что-то перепутал?

– Внизу? – тихо спросила я.

Клайв кивнул.

Я повернула выключатель, осветив Мод у подножья лестницы. Она вытянулась на спине, раскинув руки и нота, словно ребенок, который притворяется мертвым.

– Ну что, она шевелится? – быстро проговорил Клайв.

– Нет.

Я знала, что Мод мертва, но все равно спустилась к ней И принялась искать в ее теле признаки жизни. Все было безуспешно. Поднявшись в холл, я увидела, что отец все еще держится за лестницу. Я позвонила в «скорую помощь», затем, сама не веря в успех, попыталась сделать ей искусственное дыхание, но от нее так несло алкоголем, что у меня быстро закружилась голова.

Тогда я подошла к отцу, оторвала его руки от перил и сжала их. Было похоже, что он еще не отошел от шока.

– Папа, должно быть, она умерла мгновенно, даже Не успев ничего понять, – сказала я. – Она была так пьяна, что ничего не соображала.

– Спасибо, – ответил Клайв.

Повисло молчание.

«Бедный отец!» – думала я. Каким же потрясением для пего, наверное, стал столь внезапный конец брака, длившегося почти тридцать лет! Но затем мне неизвестно почему пришла в голову очень необычная мысль. Я уверена, вы скажете, что в подобную минуту размышлять О таком по меньшей мере странно, но я подумала: «Надеюсь, им понравился тот пикник в автомобиле, с которого они недавно вернулись».

Потом мне вспомнились рассказы о начале их романа, О том, как они все скрывали от отца Мод. Я подумала об их фотографии на столе в гостиной, снятой до моего рождения, – той самой, где они в обнимку стоят на балконе в Париже, с обожанием глядя друг на друга. Может, это был и другой город – я никогда не спрашивала об этом родителей, – но мне всегда казалось, что это именно Париж.

Наверное, когда вы слышите о смерти другого человека, это немного напоминает возвращение после долгого отсутствия: у вас в голове вдруг всплывают воспоминания о ваших былых встречах с этим человеком, о позабытых приятных мгновеньях из далекого прошлого. Всплывают, чтобы терзать вас.

– Вирджиния, – проговорил отец, – я оставил дверь в подвал незапертой. Должно быть, она перепутала ее с дверью кухни.

– Папа, ты ни в чем не виноват, – попыталась я его успокоить.

Но он не поднял глаз, не посмотрел на меня – даже не пошевельнулся.

– Иди позвони доктору Мойзе, – сказал он.

– Папа, в этом нет…

– Джинни, позвони доктору Мойзе, пожалуйста! Я хочу, чтобы он осмотрел ее.

С этими словами он медленно двинулся к кабинету за кухней. Зайдя туда, он запер за собой дверь.

Не то чтобы я этим горжусь, но, думаю, вам стоит знать о том, что с того мига, когда я увидела бездыханное тело Мод, распластанное на холодном каменном полу у подножья лестницы в подвал, и до сегодняшнего дня я не пролила по ней ни единой слезы, не пережила ни единого приступа скорби. Сперва я думала, что это все от потрясения. Смерть пришла к Мод столь внезапно, что мне казалось, у меня просто не было времени поверить в нее и проникнуться ею. Я много лет рылась в своей душе в поисках чувства горя, думая, что оно засело где-то глубоко, и чтобы высвободить его, необходим некий толчок. Я все ждала и ждала этого толчка, а когда казалось, что горе не приближается, а наоборот, лишь удаляется от меня, я часами напролет думала о матери, о своем детстве, напоминая себе О заботе, любви и мудрости, которыми она меня окружала. И вспоминала пикники на берегу реки, торты, которые она готовила в день рожденья, запах ее дезодоранта, ощущения от ее кожи и губ – и все требовала, чтобы из моей души хлынули горе со слезами. Но этого так и не случилось, и вовсе не потому, что я не любила ее, не скучала по ней и не жалела, что ее больше нет.

Должно быть, я была слишком занята – я поняла это лишь спустя годы. Я чересчур практична – это всегда осложняло мне жизнь. Во мне слишком много от ученого. Если я не заставляла себя думать о Мод, то постоянно ловила себя на том, что все меньше вспоминаю о ней и все больше размышляю, что теперь будет с домом, пашей семьей и всем прочим, как будет продолжаться наша жизнь. К тому же смерть Мод была не единственным поворотным для моей жизни событием, которое произошло в тот день. Я еще не рассказала вам о невероятном поступке, совершенном Клайвом после того, как он закончил свое исследование.

Однако же я продолжу с того места, на котором остановилась. Клайв заперся в кабинете. Само собой, доктор Мойзе приехал «так быстро, как только смог» – даже, на мой взгляд, слишком быстро. Прибыв, он ни на секунду не оставлял меня одну: я бы сказала, пристал ко мне как банный лист. Но затем он отвел меня в комнату на втором этаже, заявив, что лучше мне не видеть, как тело матери накрывают и уносят, а также чтобы мне не пришлось стать свидетелем других процедур, связанных с ее смертью, – всем необходимым занялся Клайв.

Я и не думала возражать, хотя все это, возможно, помогло бы мне почувствовать горе.

Четыре часа спустя, ближе к десяти вечера – уже после того, как полицейские опросили свидетелей, тело Мод увезли в морг, кто-то запер дверь подвала, а из дома ушли все чужие, – Клайв вышел из кабинета и велел мне сесть за кухонный стол. Он положил на стол четыре блокнота формата A4 в жестких обложках, а также три стопки документов и писем. Потом он передал мне папку. Открыв ее, я увидела аккуратно отпечатанный первый лист.

Там было что-то про суд Балбарроу, условия, счета, опись имущества и рекомендации. Но не успела я рассмотреть все как следует, Клайв произнес фразу, которая потрясла меня до глубины души.

– Я оставляю Балбарроу и все поместье тебе и Вивьен, а сам переезжаю в дом престарелых Анкоридж – это на Пол-стрит в Крюкерне. Адрес есть в последнем разделе этих бумаг.

Он проговорил это так, словно цитировал текст наизусть. На меня он не смотрел, сосредоточившись на бумагах у себя в руках или на столе.

– Я организовал все так, – продолжал он, – что вам будет несложно вести дела с того места, где я их оставил. Я составил для вас подробный список рекомендаций, охватывающий большинство событий, которые могут произойти в ближайшие годы. Как я здесь указал, – он дрожащими руками пролистал несколько страниц в поисках нужного места, – в первую очередь вам нужно будет продать часть теплиц и покрыть наиболее насущные долги. В последние годы я делал все возможное, чтобы не допустить этого, но теперь пришел к выводу, что иного выхода не остается. Я уже переговорил с Майклом по этому вопросу и думаю, он в состоянии предложить разумную цену. Кроме того, я отправил письма с уведомлением о моем уходе своим коллегам, а также в Королевское общество, Британский музей и музей естественной истории в Лондоне. В этих письмах я предложил направлять тебе все будущие запросы на проведение исследований. Уезжаю я уже завтра.

– Но ведь… – Я запнулась и стала молча смотреть на аккуратные стопки на столе.

Я не поверила ни единому слову Клайва, решив, что он еще не пришел в себя после потрясения и когда он проспится, все вернется на круги своя.

– Думаю, тебе необходимо как следует обдумать это решение, – наконец выдавила я из себя.

– Я уже давно его обдумал, – сказал он.

Но этого просто не могло быть! Он не отдавал себе отчета в том, что говорит и что делает.

– Вот, смотри. – Клайв передал мне листы, которые он держал в руках.

Название статьи гласило: «Nomophila Noctuella,пришелец из Западной Африки».

– На этой неделе статья выйдет в журнале «Лепидепторологист Атропос», а через две недели – в «Журнале Британского энтомологического общества». Кроме того, сейчас рассматривается вопрос о ее печати в «Нейчур».

–  Nomophila Noctuella?Та крошечная моль, которую ты нашел в ловушке Робинсонов на подоконнике?

Клайв кивнул:

– Она испускала радиоактивное излучение – вот почему я не умертвил ее. Это сделало бы результаты недостоверными.

– Излучение?

– Да, она контактировала с радиоактивной пылью, порожденной ядерным испытанием, которое французы провели в пустыне Сахара. Период полураспада в точности совпал. Получается, она была там, – бесцветным голосом произнес Клайв.

Должна признать, я не сразу осознала значимость этой статьи – лишь после того, как я просмотрела вводную часть. «Микроскопическая моль Nomophila Noctuella…однозначное доказательство потрясающей воображение миграции длиной в 3 тысячи миль, произошедшей после контакта с радиоактивной пылью в результате испытания французами ядерного оружия», – говорилось там.

Радиоактивность? Кто бы мог догадаться? Я не всегда понимала, как Клайв получает свои результаты, но они и впрямь не могли не потрясать. До сих пор никому не удавалось доказать, что мотыльки или бабочки весом не более двух граммов способны преодолеть огромное расстояние, хотя такие предположения и выдвигались ранее. Но Клайв сделал это, и помогла ему крошечная моль.

– Поздравляю, – сказала я, но, похоже, без надлежащего энтузиазма.

Выпятив подбородок, Клайв почесал шею.

– Что ж, у меня получилось, а теперь можно и на покой, – неуверенно проговорил он.

– Да, у тебя получилось.

На пенсию Клайв мог выйти еще три года назад, но каждый раз, когда этот вопрос поднимался кем-либо, он отказывался его рассматривать. Он говорил, что не уйдет на покой до тех пор, пока не оставит свой след в мире. Он всегда пребывал под властью гипертрофированной потребности добиться признания. Мод утверждала, что это качество свойственно многим мужчинам.

Я пробежала глазами аккуратно составленную статью. Мы оба понимали, что ее научная значимость недостаточна для публикации в «Нейчур», к тому же доказательство факта одного перелета малоизвестной моли сложно было назвать вершиной научной карьеры, но это все же было что-то. Кроме того, несложно почувствовать собственную значимость, если ты первый среди энтомологов мира использовал радиоактивность как средство отслеживания миграций. Таким образом, эта работа могла стать основой целого направления в исследованиях, а значит, представлять интерес для всемирного энтомологического сообщества. И если в ближайшее время Клайв появился бы в коридорах Королевского энтомологического сообщества в Лондоне, я уверена, многие коллеги поприветствовали бы его искренними поздравлениями и комплиментами.

– А как же наши крушинницы? – спросила я, вспомнив всю ту работу, которую мы выполнили в прошлом году.

– На это у меня больше нет времени, – ответил Клайв.

Меня поразило то, с какой легкостью он отбросил результаты многомесячных усилий.

В эту секунду у дома, скрипя тормозами, остановилась машина, и мы оба поняли, что приехала Виви. Она отбыла из Лондона, как только услышала о несчастье, и мы знали, что ее не придется долго ждать. Мы с Клайвом вышли в холл, чтобы поприветствовать ее, но она ворвалась в дом настолько стремительно, что мы сразу поняли: горе горем, слезы слезами, однако больше всего ее сейчас душит злость на что-то. Она никак не дала понять, что заметила меня, – прошествовала мимо и вместе с Клайвом скрылась в кабинете. Мне показалось, что отца она тоже не поприветствовала ни словом, ни жестом. Виви не сказала ни слова, даже не взглянула на меня – и это притом, что я стояла прямо напротив входной двери. Сама не знаю, зачем я утруждаю вас столь мелкими подробностями, но я хорошо помню, насколько странным мне показалось такое поведение. Мне известно, что воспоминаниям не стоит доверять, что память двух людей об одном и том же событии может невероятно сильно различаться, что даже восприятие ими этого события может быть противоречивым. Поэтому я готова согласиться с тем, что мои собственные воспоминания о том дне, возможно, искажены, – но как бы там ни было, приезд Виви показался мне очень и очень необычным. Завидев Виви, Клайв повернулся и молча пошел в кабинет – как будто знал, что она последует за ним. Как будто вся эта сцена была тщательно отрепетирована.

Когда я поднялась на второй этаж, доктор Мойзе (который после своего приезда болтался по дому, время от времени делая то, что он считал необходимым в такой день) вновь пристал ко мне со своими ненужными утешениями. Я подозревала, что Клайв попросил его не оставлять меня одну и следить за тем, чтобы тяжесть горя не раздавила меня, – они даже не догадывались, что никакого горя не было. Время от времени до меня долетал из-за дверей кабинета голос Виви, пронзая воцарившуюся в доме тишину. Этот голос был то напряженным, то звенящим гневом, а потом она расплакалась. Я решила, что Клайв рассказывает ей о своем спонтанном плане ухода на покой – как я и ожидала, ее реакция оказалась более бурной, чем моя.

За все то время, которое Виви пробыла в доме, я совсем не видела ее – она до раннего утра что-то обсуждала с Клайвом. Проваливаясь в сон, я краем уха услышала, как Виви спорит о чем-то, – но не с отцом, а с доктором Мойзе. Они стояли в холле, перед дверью: доктор Мойзе, которого наконец-то освободили от его обязанностей, собирался уходить. Думаю, все дело было в некоторой бесчувственности с его стороны, но я услышала, как он произносит нечто наподобие: «Вивьен, это поняла бы даже твоя мама». И тогда Виви окончательно сорвалась с катушек – я никогда не слышала, чтобы она вопила так громко, а потому сильно испугалась.

– Не смейте являться сюда и говорить мне, чего бы хотела моя мать! Да, никогда! – кричала Виви.

Когда я проснулась, сестры уже не было. В следующий раз ее нога ступила на порог дома лишь вчера днем.

Тем же утром, в субботу, Клайв принялся в точности воплощать свой замысел в жизнь. К вечеру, всего лишь через сутки после несчастного случая с Мод, поместье наших родителей стало нашим – вместе со всем имуществом и огромными долгами.

Следующие три дня я от рассвета до заката драила дом и запирала помещения, которые, по моему представлению, мне были не нужны. Я несколько раз звонила Виви, но поговорить с ней мне так и не удалось. Каждый раз я просила Артура передать ей, что я очень хочу ее видеть, но Артур неизменно отвечал, что Виви убита случившимся и не приедет. Во вторник Виви все же позвонила мне и сказала, что навещала Клайва в Анкоридже, но в Балбарроу-корт она не собирается.

Утром среды я села в машину и отъехала от дома. Поднявшись по склону холма, возвышавшегося над Балбарроу, я по окруженным высокими изгородями сельским дорогам двинулась в сторону Крюкерне. Поставив машину, я прошлась до замощенной центральной площади, посереди которой стояли здание муниципалитета и огромная бронзовая статуя человека, который открыл первую в городке бумажную фабрику. Надпись на постаменте гласила, что в середине девятнадцатого века Титус Соррелл положил начало эпохе процветания в Крюкерне. Я договорилась встретиться с Клайвом в этом месте – на скамье рядом с пивной «У Джорджа». Сразу после того как я устроилась на скамье, на другой ее конец присел какой-то старичок. Я взглянула на башенные часы – была ровно половина двенадцатого. Титус спокойно рассматривал свои владения, а за право занять место на его плечах сражались несколько голубей, уже успевших осквернить его статую.

Клайв пришел в одиннадцать тридцать три. Он сел рядом со мной; некоторое время мы молча смотрели на Титуса и голубей. Наконец Клайв произнес:

– Я считаю, что если бы ты смогла найти способ замерять радиоактивность других видов, это стало бы значительным прогрессом в вопросе изучения путей миграции. Джинни, эта область практически не исследовалась. Возможно, энтомологическому обществу понравится это направление.

Я промолчала. В эту минуту мне не было никакого дела до того, что может понравиться энтомологическому обществу, и меня удивило, что Клайв может думать о таких мелочах.

– Ага! – энергично произнес пожилой мужчина на другом конце лавки, и у меня мелькнула мысль, что я, возможно, встряла в чужой разговор. Мы с мужчиной обменялись улыбками. Наверное, он говорил сам с собой – ему так никто и не ответил. Я перевела взгляд на Клайва, который с отсутствующим видом смотрел на брусчатку и статую. Мне показалось, что он постарел, – в полном смысле слова стал стариком. Да и вообще, теперь это был совсем другой человек. Похоже, смерть Мод сломила его волю, лишила его желания жить и всего, что составляло его характер, – рядом со мной сидела лишь бледная тень того Клайва, которого я знала.

– Что сказала Вивьен? – спросил он спустя некоторое время.

– Я ее не видела. Она не хочет приезжать в дом.

Повисло молчание.

– Ты же скажешь ей, что я ее люблю? – наконец произнес Клайв.

И хотя на первый взгляд в этой фразе не было ничего необычного, я почувствовала в его голосе нечто окончательное и бесповоротное, и на сердце у меня стало тяжело.

Из пивной вывалились двое мужчин, они громко кричали друг на друга. Это испугало голубей, которые от греха подальше перелетели на крышу башни муниципалитета. Когда мужчины ушли, самые храбрые из голубей вернулись на голову Титуса.

– Я беременна, – призналась я.

Это было правдой, но я сообщила об этом Клайву не потому, что считала это необходимым, а потому, что мне хотелось сказать ему что-то радостное или просто шокировать его. Словом, добиться от него хоть какой-то реакции. Но он лишь сказал:

– Очень хорошо.

– Поздравляю! – отозвался старик с другого конца скамьи.

– Благодарю, – ответила я им обоим.

После короткого молчания старик спросил:

– Вы едите конские бобы?

Я не знала, обращается он ко мне, к Клайву, к голубям, на которых мы смотрели, или даже к какому-то воображаемому собеседнику, а потому никак не могла решить, отвечать ему или нет. В конце концов я решила промолчать, – Вам следует есть конские бобы, – не допускающим возражения голосом продолжал старик. – Иначе у вас будут спазмы.

– Спасибо, – сказала я, осознав, что его предыдущие слова были таки адресованы мне, а также что он, похоже, не в своем уме.

– Ежедневно, – сказал он.

– Ежедневно, – повторила я.

– Тогда вам можно не бояться спазмов. Спазмы никому не нужны, – добавил старик.

Молчание.

Старик оперся о свою трость, давая понять, что он сказал все, что хотел.

Клайв посмотрел на часы.

– Все будет хорошо, – сказал он.

Я опять подумала, что эти слова могут быть адресованы как мне, так и нашему соседу.

– Ну что ж, мне пора. Через десять минут у меня кружок по аппликации.

Он поднялся и пошел прочь.

Вернувшись домой, я увидела Артура – он ждал меня на кухне. Скажу честно, я была рада его видеть. Он крепко обнял меня и на некоторое время застыл так, ничего не говоря. После смерти Мод меня так никто и не обнимал.

– Я тревожился, что ты тут совсем одна, – сказал он, отпустив меня.

– Я в порядке. Как Виви?

– Не очень хорошо, я бы сказал. Она говорит, что никогда не вернется сюда.

– О боже… – вздохнула я, ощущая, как на мои плечи тяжким грузом ложится боль за всю мою семью. Мне захотелось как-нибудь вернуть их, обнять так, как меня обнял Артур…

– Мне кажется, она думает, что… этого можно было избежать, – произнес Артур.

Я представила себе холодные крутые ступеньки подвальной лестницы и темноту, царящую там. Подумала о том, что две двери – в подвал и на кухню – расположены совсем рядом, словно близнецы, что они очень похожи внешне и даже ручки у них одинаковые. Но за одной из этих дверей скрывались смертоносные каменные ступеньки. Мне пришло в голову, что, видимо, только я одна знала, до какого состояния напивалась Мод и как легко всего этого можно было избежать, если бы она не была пьяной.

– Она не хочет даже говорить со мной об этом. Я лишь знаю, что она часто ссорилась с Мод.

Виви ссорилась с Мод? Должно быть, они говорили по телефону – сама Виви не приезжала в Балбарроу-корт уже несколько месяцев.

– Ты что, не знала? – спросил он таким тоном, словно я не могла этого не знать.

– Нет. А из-за чего это было?

Артур ответил не сразу.

– Думаю, она беспокоилась из-за всего, – туманно произнес он. – Ты же знаешь, что Виви всегда из-за всего переживает?

Я спросила себя, что за «все» он имеет в виду.

В этот миг зазвонил телефон.

– Алло? – ответила я.

В трубке молчали, и я сразу поняла, кто это.

– Виви, это ты? – спросила я.

– Да, Джинни, это я, – тихо ответила она.

Сложно было разобрать, плачет она, злится или просто устала, но я догадалась, что она явно не в себе.

– Ты в порядке? – спросила я, тут же пожалев об этом.

Некоторое время она молчала, затем с сарказмом произнесла:

– О, я в полном порядке! Артур у тебя?

– Ты что, злишься на меня? – спросила я.

– Не то чтобы на тебя… – ответила она. – Я злюсь на всех и вся.

На мой взгляд, это было бессмыслицей: человеку, который зол на весь мир, сложно чем-то помочь. Поэтому я даже не предложила ей свою помощь, вместо этого решив, как обычно, вернуться к более конкретным вопросам.

– Когда похороны? – спросила я.

– В пятницу, – ответила Виви. – Я уже все согласовала с пастором.

– А Клайв? Он знает об этом?

– Сестренка, я понятия не имею, – был ответ.

– Я только что виделась с ним, – сказала я. – Он просил передать, что любит тебя…

Виви прервала меня:

– Я хотела бы поговорить с Артуром. Он уже приехал?

Передав Артуру трубку, я пошла в кладовую за яйцами – решила испечь к чаю кекс. Вернувшись, я увидела, что Артур с безутешным видом смотрит на мрачный денек за окном кухни: телефонный разговор уже завершился. Я все удивлялась тому, как обрадовал меня его приезд. Обычно меня вполне устраивало собственное общество – я чрезвычайно самодостаточна, – но появление Артура заметно улучшило мое настроение. Мне не хотелось, чтобы он уезжал. Я стала рассматривать его спину, обтянутую вязаным синим свитером под горло. На затылке у него были черные кудряшки, а плечи его показались мне какими-то поникшими. Я подумала о том, какой он чудесный, умный и интересный человек и как хорошо и легко мне с ним.

Я разбила яйцо о край миски, и Артур резко обернулся, явно удивившись тому, что я в кухне. Подавив улыбку, я начала думать о растущем во мне ребенке – нашем ребенке. Мне стыдно признаться, но после этого я стала мечтать о том, как было бы хорошо, если бы мы с Артуром поженились и стали жить здесь в окружении многочисленных детей, – как в войну, когда в доме поселилось так много эвакуированных.

С усилием вернувшись к действительности, я спросила:

– Ну как она?

– Они с Клайвом совершенно выпали из жизни! – проговорил он, глядя на меня круглыми глазами.

«Наверное, именно поэтому Клайв так беспокоился за нее», – подумала я. Несмотря на все мои усилия, моя семья распадалась на глазах.

Я одно за другим разбила о миску еще три яйца.

– Бога ради, сейчас не время выпадать из жизни! Мод это очень не понравилось бы. Как же так можно? – сказала я. – А что насчет завещания?

– Не знаю, она ничего мне не говорит. Но ее сжигает ярость. Я никогда еще не видел ее такой – она напоминает мне разъяренного быка! – раздраженно проговорил Артур. – И я не знаю, как ее успокоить, – добавил он, глядя через окно на подъездную дорожку.

– О господи… Должно быть, она недовольна чем-то в завещании – возможно, тем, что Клайв оставил нам поместье, – предположила я. – Но тогда ей следовало сказать мне об этом, и мы смогли бы все обсудить без недомолвок. Откуда мне знать, что у нее в голове? Я никогда не умела читать ее мысли, и она прекрасно знает это.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю