Текст книги "Клянусь, я твой (СИ)"

Автор книги: Полина Эндри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

6

Я смотрю в залитое дождем лобовое стекло, уперев руки в рулевое колесо, как она перебегает изящно по дорожке, использовав над головой прикрытием сумочку, которая на самом деле мало что помогла.

Она двигается на каблуках так мастерски, будто всю жизнь только это делает. Я бы описал ее внешний вид, используя самые эстетические и возвышенные метафоры, и сказал, как ей чертовски идут платья, но дело в том, что я уже видел ее там, когда она брала интервью у Морриса. Наблюдал со стороны, жадно изучая поразительно женственные изгибы тела, и понимал, что черт возьми, насколько же она ослепительно красива.

Шикарная девушка. Ее красота кажется мне хрупкой, поражающе тонкой и изящной. Если она так похорошела спустя пять лет, то что простите, будет через десять? Она и когда-то была поражающе красива, но в этом случае на языке крутится до нелепости банальная вещь о том, что красивая женщина как хорошее вино, с годами становится все лучше. Хотя, какие ее годы? Двадцать три от роду – и она уже пользуется высокой популярностью среди мужчин. За ней уже выстраиваются толпами мужчины, и мне не нужны никакие доказательства этого, взять хотя бы Блейка, который весьма переборчивый в отношении к женщинам. Какой-то хлюпик открывает перед ней дверь и она заскакивает в стеклянную дверь гостиницы, предварительно поблагодарив его своей милой улыбкой.

Независимая и самодостаточная девушка, которая пять лет назад клялась, что только моя. Ее отец был прав, что я мог ей дать? Желтую выцветшую комнату в старой потрепанной однушке и кучу долгов? Я даже не мог купить ей самый дешёвый букет цветов, о чем мы с вами вообще тут говорим? Я помню, как беспокоился каждый раз, когда заходил разговор о деньгах. Меня пожирала неспособность дать ей элементарное, сводить на нормальное свидание, где она бы улыбалась мне, сидя напротив с чашечкой кофе на террасе какого-нибудь уютного кафе. А она не беспокоилась. Обхватывала своими нежными ладошками мои щеки, улыбалась и говорила, что я глупый. Но как и у каждого нормального мужчины, страдало мое эго. Каждый раз, гуляя с ней вместе, проходя мимо милой старушки, продающей на углу продуктового магазина букеты цветов, она даже не замечала их, или делала вид, что не замечает, а я смотрел на эти счастливые пары и давился завистью. Я умирал от бессилия, видя как парень на ходу, вот так спонтанно во время прогулки купив букет, дарит своей девушке только чтобы сделать ей приятно… Как же я мечтал, что однажды заявлюсь к ней домой с шикарным букетом цветов, позову в самый дорогой ресторан и скажу, что у меня получилось. Что я выиграл эту чертову жизнь, успешно прошел обучение, в которое вкладывал все свои заработанные на трех работах копейки, и меня приняли в брокерскую компанию. Но, к сожалению, в жизни все не так радужно, как в наших мечтах, и порой нам приходится ломать крылья и больно разбиваться о землю.

Курсы, в которые я впахивал столько времени, я провалил. Она об этом даже не узнала. Не успела. Наши отношения прервались, и если честно, я сам до конца не понял, как это произошло. Я убеждал себя, что она поступила правильно, наверное, так бы сделали большинство девушек. Но дело в том, что Кимберли не большинство. Сегодня, когда мы впервые после стольких лет посмотрели друг другу в глаза, я увидел в них отчаяние и где-то там, на самой глубине едва тлеющую ненависть. Откуда она? Не так, не так, что-то не так.

Постепенно шум ливня стихает, и капли дождя уже не так агрессивно бьются ко мне в стекло. Я смотрю, как люди изредка перебегают красной дорожкой в отель, выскакивая из припаркованных автомобилей, заглушаю мотор, который оказывается все это время гудел, и выхожу из машины.

Ввалившись в холл, встряхнув от влаги рукой волосы (все-таки дождь успел намочить одежду), быстро осматриваю просторное пятизвездочное пространство, выдержанное в белоснежных тонах, хотя по моему мнению, оно так, тянет на четверочку. Не больше. Мой взгляд падает на витиеватую стеклянную лестницу, я вижу как Кимберли уже почти наверху, поднимается по ней босиком, держа в руке туфли и сумку, на изгибе ее локтя болтается плащ. С ее золотистых волос льется ручейками вода, по зеркально чистых ступеньках за ней тянутся небольшие следы от уличной грязи. От созерцания меня отвлекает радостное приветствие молодой администраторши с бейджиком на левой половине груди, которая встречает меня за стойкой формальной улыбкой.

– День добрый, – я останавливаюсь перед стойкой, быстро оценив глазами теперь уже само помещение.

С ее лица не сходит приветственная улыбка.

– Чем могу быть вам полезна?

Можешь. Даже не представляешь, как.

– Скажите, а эта милая девушка, – я нарочно прослеживаю взглядом исчезающую на этаже Кимберли, видя, как администратор заинтересовано смотрит туда же, что мне и нужно. – Она давно заселилась к вам? Мне нужно кое-что о ней узнать.

Девушка нервно поправляет юбку и бросает на меня взгляд из-под лоба. Понимаю. Не каждый день поступают подобные просьбы. Не волнуйся, детка, я не маньяк. И сердца девушек по завтракам не ем.

– Например? – настороженно говорит она.

Я ставлю ладонь на стойку и чуть наклоняюсь вперёд.

– Дата приезда. Номер, в который она заселилась. Одна или с кем-то? И последнее: номер телефона.

Боюсь, от такого количества запросов у нее чуть глаза на лоб не полезли. В ее глазах появляется скрытое опасение, а еще зависть, но все это тщательно замаскировано формальностью. Этика, чтоб ее.

– Извините, сэр, но боюсь ничем не могу вам помочь. Мы не можем распространять информацию о наших клиентах. Политика отеля.

Что ж, справедливо.

– Могу я ещё чем-то вам помочь? – и снова эта фирменная улыбка.

Я наклоняюсь еще ниже, хищно улыбаясь. Это будет весьма занятно.

7

– День добрый, Кимберли Вильямс. Ваш заказ доставлен к отелю, я стою тут уже полчаса, скажите пожалуйста, не могли бы вы спуститься, чтобы забрать цветы?

Я сижу, застыв статуей за столом, и понимаю, что включила громкоговоритель. Не нарочно, случайно. Не менее шести пар глаз уставились на меня, как в какой-то нелепой замороженной картинке, в зале повисает такая невозможно плотная тишина, что я почти физически ощущаю, как ее можно разрезать ножом. Черт меня дёрнул принять этот вызов!

– Извините, ради Бога, это мой старый знакомый. Сто лет не виделись, – я нервно улыбаюсь, зажимая ладошкой динамик.

Пару секунд ничего не происходит, все в шоке, затем мужчина, стоящий возле большого белого полотна на ножках, руководящий процессом, кивает.

– Да, Кимберли, вы можете ответить, – спокойно отвечает он, и картинка вновь оживает, выступающий переворачивает страницу плаката, обхватывая указкой фигуры, и комната вновь наполняется гудением и живой дискуссией.

Я выдыхаю облегчённо, встаю из-за стола и негромко цокая каблуками, иду на выход из конференц-зала. Выйдя за дверь, плотно ее закрываю, прислоняюсь к ней, заводя ладонь за спину и удерживая ручку рукой.

– Какого черта ты делаешь? – шиплю я в динамик.

– Старый знакомый? – голос Кейна звучит зычно и удивленно, он тут же теряет всё кощунство. – Так вот кем ты меня представляешь перед своими друзьями?

Я открываю рот, понятия не имея, что на это ответить, тут рядом по коридору проходят мои коллеги, и я отвлекаюсь, кивая им в знак приветствия и легонько улыбаясь, держа лицо до тех пор, пока нахожусь в поле зрения.

– Откуда у тебя мой номер? – спрашиваю немного жёстко. – Я не помню, чтобы мы с тобой любезно обменивались номерами.

– Не поверишь, но деньги ныне творят чудеса… Кстати, милый отель. Я там на прошлых выходных зависал с одной горячей штучкой.

– Мне ты зачем говоришь это? – я начинаю злиться.

– А что, Кимберли, засосало под ложечкой? – его радостный ироничный тон мрачнеет быстрее, чем я могу отреагировать: – Поговорить надо.

– Зачем? – слишком наигранно удивляюсь я, отчего становится совсем неловко, когда он отвечает:

– Я подъеду в твой отель, вечером. Там есть отличный ресторан, мы можем вместе поужинать.

Я прикрываю глаза, понимая, что давать заднюю или выпендриваться будет так глупо по-детски. Мы взрослые люди, к чему этот каламбур?

– Не надо, – выдыхаю тихо. – Я лучше сама. Адрес прежний?

– Да, – связь немного теряется и тут я слышу слабые помехи на заднем фоне и обрывки знакомого детского голоса. Внутри всё так и сжимается. – Если у тебя с этим трудности, я могу выслать за тобой машину.

– Я буду в восемь, – на выдохе отвечаю я и заканчиваю вызов.

Стоя в негромкой тишине, чувствуя, как меня нетвердо держат ноги, я начинаю различать приглушённые дверью звуки голосов, исходящие из конференц-зала. Да, я нарочно проигнорировала его предложение о машине. Не без усилий я беру себя в руки, нацепляю на лицо профессиональную улыбку и, расправив плечи, разворачиваюсь, широко раскрывая дверь.

8

– Я буду в восемь, – звучит ее голос твердо и она обрывает связь.

Гудки звучат в динамике короткими обрезанными звуками, становясь похожими на противное пиликанье больничных приборов.

Я некоторое время верчу в руке телефон, уставившись куда-то сквозь пространство, а затем медленно вбираю в себя воздух.

Номер двухместный. Как я и думал.

Она не захотела видеться в отеле, как думаете, почему? Боится, чтоонувидит нас вместе? Слава Богу, мне хватило рассудка не заявить об этом ей, иначе вряд ли она бы вообще согласилась продолжать со мной разговор, я не говорю уже о встрече. А я ведь не шутил, когда сказал, что отсутствие кольца ничего не значит.

Меня ломает, стоит представить, что ее мог касаться кто-то другой. Ярость приливает в мои вены, по жилам течёт ток-огонь-пламень, жар такой силы, что кончики пальцев едва не дымятся, грозясь спалить к чёрту этот телефон вплоть до остальных частей здания да и всего дома. С каким-то извращённым патологическим мазохизмом я снова и снова представляю, как ее нежные руки обнимают другого, как она своим ласковым голосом шепчет ему на ухо признание в любви, которое когда-то шептала мне, ее объятия и смех, предназначенные не мне. Кимберли. Я уже убью его, Кимберли.

Иногда я спрашиваю себя – почему она?

У меня было много девушек. Очень много. Пожалуй, даже слишком много, чтобы после всего меня можно было бы называть приличными словами. Но никогда, никогда я не хотел никого сильнее, чем её. И дело не только в желании – я хочу обладать ей в гораздо более глубоком смысле. Хочу дышать воздухом, который она выдыхает. Быть в её мыслях, видеть, что ей снится. Я хочу подарить ей всю свою жизнь, – бери и делай что хочешь. Но нужно ли ей это? Нужен ей я? Пожалуй, это самый гадский вопрос, которым я задавался первые пару лет после расставания. Потому что я уже знал ответ, но принять его означало добровольно воткнуть себе в сердце нож.

– Кейн? – неуверенный детский голос зовёт меня из глубин дома, он как маленький луч солнца, что сумел выбиться из грозовых туч в темную пасморную погоду.Я оборачиваюсь и вижу сонную малышку из открытой двери спальни. Сонно потирая глаза, она доверчиво прижимает коричневого ведмеженка к своей ночной сорочке, выглядя особенно невинно и беззащитно.

– С кем ты говорил?

– Ни с кем, – серо бросаю я. – Оливия, ты рано проснулась, иди спать.

Обычно я стараюсь говорить с ней начистоту и ничего от нее не скрываю. Но сейчас я не в настроении. Прости, сестренка, но сегодня твой брат дает конкретный такой сбой.

– Ты говорил с Кимберли? – звучит доверительное и тут я останавливаюсь, как если бы вынырнув из глубокого транса. И ведь ничего от нее не утаишь.Я медленно выдыхаю, бросаю телефон в карман штанов и подхожу к ней.

– Да, Оливия, я говорил с ней, – присаживаюсь на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне и осторожно беру ее за руки.

Теперь мы смотрим наравне, ребенок неуверенно теребит пальчиками в моих ладонях и отводит глаза. Когда она снова смотрит на меня, в ее взгляде появляется решительность и сестра всё-таки решается озвучить:

– Она снова от тебя отказалась, да? – грустно спрашивает малышка.

Я бы сказал, что этот вопрос застал меня врасплох, но не могу. И мне хочется ответить, так много ей сказать… Я нежно тянусь к ее спутанным ото сна кудрям, глажу по волосам и рассматриваю бледное личико, любуясь маленькими солнечными веснушками под нижними веками.

– Сегодня вечером Кимберли приедет к нам, – осторожно шепчу я.

Глаза Оливии распахиваются, в них появляется страх перемешанный с радостью, а еще неоконченный вопрос.

– Она...

– Я не знаю, Оливия.

Мой голос отдает тихой хрипотцой. Несколько секунд мы молчим. Оливия выходит из своего маленького оцепенения и протяжно выдыхает.

– Понятно, – она осторожно высвобождает свои ладони, вдруг отстроновившись. – Кейн, я хочу вернуться на танцы. Ты… Отвезешь меня на занятие?

Я смотрю на нее. Этот неуверенный детский взгляд, сомнения и боязнь осуждения с моей стороны. Не знаю, что заставило ее передумать, но я чертовски рад, что она так решила. Я улыбаюсь и мягко щелкаю пальцем по ее носику.

– Беги, собирайся.

Оливия радостно кивает, очевидно подбодрившись моей реакцией, и скрывается за дверью своей комнаты, негромко ее захлопнув.

Глядя на коричневую дверь из крашенного дуба, я не сразу сдвигаюсь с места. Сегодня Кимберли приедет сюда. Я вспоминаю блеснувшие в глазах сестры эмоции и понимаю, что не один я этого ждал.

9

Симпатичный чёрно-белый дом с витиеватыми узорами вокруг окон и входной дверью смотрит на меня с молчаливой загадкой и волнующим трепетом через слабо освещённые окна-глаза. Когда-то давным-давно, когда в моём мире ещё не существовало слова «предательство», деревья казались огромными, а мы с Кейном были безнадежно влюблёнными друг в друга, мне отчаянно мечталось, чтобы когда-нибудь я жила с ним в этом доме. Мне было плевать, что дом старый и обшарпанный, раньше он мало что напоминал обиталище богатых людей, сливаясь с чередой серых небогатых зданий, выстроенных вдоль бедного, замусоренного района. Теперь же – он стал домом, раскошностью своей затмевающим все остальные здания вокруг него. Уехав отсюда, Кейн решил не продавать его, и это могло означать одно – рано или поздно он собирался вернуться.

Я делаю глубокий вдох и подхожу ближе. Оголённые ноги холодит вечерний ветер, покрывая «гусиной кожей» всё, что ниже уровня платья, в воздухе пахнет недавним дождём, из лёгких при каждом глубоком выдохе методично вырывается тёплый пар. Небо уже понемногу синеет, намекая на находящиеся не так уж и далеко вечерние сумерки, в стороне виднеется черный автомобиль Кейна.

Я тяну левую руку к богато обустроенной кнопке звонка и на мгновение замираю в нерешительности.Что я делаю? Это была изначально рискованная затея… Может, повернуть обратно? Борясь с последними сомнениями, я твердо нажимаю на дверной звонок, слыша его переливчатое звучание изнутри дома. Я не слышу шагов, может потому что Кейн поставил шумоизоляцию, но почему-то ощущаю, что он уже близко.

Щелчок. Ещё один. Дверь открывается вовнутрь.И появляется он. В черной рубашке с закатанными рукавами до локтей, внизу ее опоясывает ремень отливающий серебром на черных брюках.

Весь его непроницаемый вид, за которым прячется тщательно сдерживаемое напряжение, говорит о том, что Кейн неспокойный и я отчетливо ощущаю от него враждебное недоверие. Мы не здороваемся, нет, даже несмотря на законы приличия, в этом не видится необходимости. В конце концов Кейн делает глубокий выдох и отступает в сторону.

– Проходи, – его голос на удивление тихий и мягкий, он кладет ладонь на ручку двери и открывает шире, удерживая ее.

Я делаю несколько шагов вперёд, осторожно ступая по полу каблуками. Моему взору открывается небольшой уютный холл, мини-гардероб и маленькая часть аккуратной гостиной.

– Ты один? – я ставлю сумочку в прихожей на полку и несильно осматриваюсь. Про то, что изнутри дом стал выглядеть ещё шикарней, чем снаружи, думаю, необходимости говорить нет. Губы Кейна слегка разъезжаются в кривоватой улыбке:

– Тебе интересно, не спрятал ли я где-то одну из моих горячих девочек?

Я делаю глубокий вдох.

– Я говорю про Оливию.

– Оливия закрылась в своей комнате, не беспокойся, пока ты здесь, она не выйдет оттуда.

Что-то глухо отдает болью в задней стенке горла от перемены его голоса, пока я смотрю, как он легко проворачивает ключом в замке и швыряет их на полку. Он сует руки в карманы брюк и смотрит на меня. Мы молчим. Кейн замолкает на полувыдохе, словно передумал говорить. Затем пару секунд смотрит на меня и мягко произносит:

– Ну как ты? Расскажи, мне интересно. Мужчины наверняка проходу тебе не дают. А ведь когда-то говорила, что любишь меня…

Теперь Кейн не сводит с меня отчаянно настойчивого взгляда, его голос тихий и низкий. Я глотаю, пытаясь справиться с ускорившимся сердцебиением, титаническим усилием заставляя себя выглядеть так, словно ничего не произошло, словно мне не больно. Но его глаза ищут. Хоть что-то, пытаясь уловить малейший проблеск слабинки. Я делаю глубокий вдох, растягивая губы в прескверной улыбке.

– Знаешь, мой папа прав, это было всего лишь детское увлечение.

– Девушки не собираются сбегать от родителей на край света вместе с тем, кого считают временным увлечением, – резко отвечает Кейн.

Наступает тишина. Он делает вдох и в поражении прикрывает глаза, отворачиваясь.

– Кейн? – пронзительно зову я.

Он поворачивается ко мне.

Я даю ему пощечину. Громкую, сильную, болезненную. У меня самой горит ладонь. Кейн медленно прикладывает руку к щеке и смотрит вниз, вскинув бровь. А затем он поднимает взгляд и его глаза лихорадочно загораются, я вижу в нем обжигающий голубой огонь-пламя.

– Этот мужчина, который привез тебя. Он не похож на Стэна. И ты его обняла, когда выходила из авто. Кто это такой, Кимберли? Твой любовник? – его голос, глухой и отдающий горечью и угрозой оседает в голове, и теперь я понимаю, откуда этот враждебный взгляд, когда он открыл мне дверь. Он наблюдал за мной из окна, когда я приехала. Пазл сходится.

Кейн смотрит на меня, теперь уже не скрывая это. Он шепчет мне, пронзительно глядя в глаза и медленно наступая, отчего по моему телу пробегают нешуточные ледяные мурашки.

– Я же убью его, Кимберли. Я разотру его в порошок. Я вышибу его мозги и сяду в тюрьму, но ни капли об этом не пожалею. Этого ты хочешь? Ты же моей была, – отчаяние в его глазах захлестывает меня, по венам ползет липкая дрожь и мне становится чертовски трудно ему сопротивляться. – Ким. Ты же сердце мое украла и ядом отравила. Я ведь не мог о тебе забыть. Был с другими, а представлял тебя. Целовал их, но мечтал о тебе, – он опускает взгляд на мои губы и пронзительно шепчет: – Спал с ними, но любил тебя.

– Хватит, – мой тихий шепот доносится до моих ушей слабым севшим голосом. – Мне больно.

– Мне тоже было больно.

Горечь, с которой были прошептанные эти слова, заставляют меня искренне удивиться. Я хочу спросить, как он смеет так говорить, но он прикладывает палец к моим губам.

– Молчи, – он нажимает сильнее, хотя я уже даже не думала говорить. – Молчи, Ким. Я не хочу слышать твои оправдания. И знать не хочу, где сейчас твой дорогой муженек.

Какой муженёк? —промелькнуло у меня в голове, но язык не произнес ни слова.

– Да, да, вот он я, – парирует он с грустной улыбкой. – И я пал так низко. Хочу чужую женщину, которая когда-то была моей.

– Да о чем ты говоришь вообще?! – тут я уже не выдерживаю, несильно отталкивая его, но большего сделать мне ровным счётом не позволяют, меня обхватывают горячими ладонями, резко притягивают к себе и лишают всего дыхания, врываясь в мой рот горячо неожиданным, обжигающим поцелуем.

10

Весь мир рушится над моей головой.

Ее запах бьёт по вискам: такой сильный, такой невозможно опьяняющий, что я чувствую, как по венам разливается, сжигая, тягучая тоска по ней. Меня ведёт от вкуса ее губ, от сжигающего душу поцелуя, я уже не могу остановиться, как самый настоящий маньяк, набрасываюсь на нее, боясь не того, что она может оттолкнуть меня, а то, что я все равно не смогу остановиться. Но она сдается, Ким целует меня с не меньшим рвением, чем я ее, я чувствую ее дыхание, рваное, сбивчивое и отчаянное, и понимаю, что ей так же, как и мне отчаянно этого не хватало. Пусть это самообман, пусть я принял фантазию за реальность, но я готов в него верить, лишь бы Ким не отталкивала.

– Кейн, – в пол силы выдыхает она.

Когда я вижу слёзы, проглядывающие из-под стройных пропущенных ресниц, я понимаю, что вот сейчас, прямо в эту минуту готов простить ей всё. Подставить плечо, пойти на преступление, убить ради нее.

Я понимаю – это не просто слёзы.

Ким слабеет прямо на глазах, ее ноги начинают дрожать, из горла выдирается всхлип, и я действительно подставляю ей плечо, прижимаю ее к себе так сильно, словно она собирается убежать. Ей это нужно.

– Да, Ким, поплачь. Вот так, моя девочка.

Она, такая беззащитная, хрупкая и податливая, доверчиво ко мне тянется и мы сливаемся в таком истовом поцелуе, что у меня напрочь срывает крышу. На мгновение мне кажется, что мы снова там, в прошлом, ей восемнадцать, мне двадцать один, и единственная наша проблема – это ее родители, которые всегда были против наших отношений. Но позади нас пять долгих лет, которые тянут за собой целую вереницу из разрушений и руины, теперь мы сами хозяины своих жизней, и больше никто не посмеет нам помешать. Мне плевать, даже если завтра сюда заявится ее холеный муж или отец, даже если он придет, приставив мне к виску дуло пистолета, только я уже знаю, что сегодня я ее отсюда никуда не выпущу.

Сегодня ты сама сделала свой выбор. Ты не оттолкнула меня, хотя могла, и теперь тебе придется заставить меня или действительно пристрелить, потому что я по собственной воле ни за что не остановлюсь. Ее нежные губы прожигают мое тело, словно калёными клинками, я подхватываю хрупкое тело и несу нас в спальню. Уши словно заложило ватой: я с трудом слышу стук ее падающих туфель, меня ведет ее близость, скручивает мышцы и начисто отбивает здравый смысл.

Воздух и правда как огонь. Наше дыхание сливается в унисон, сердца бешено колотятся друг напротив друга. Я ставлю ее рядом с кроватью, нежно держу ее лицо в своих ладонях и почти касаюсь ее губами. Я тяжело дышу, едва себя сдерживая, прислоняюсь к ней лбом, в ярко-серых глазах истово горит боль.

– Ким, я пытался, – горячо шепчу я. Я словно умоляю ее, хотя наверное так оно и есть. Потому что если она откажет мне сегодня, я сдохну от тоски. – Клянусь, я пытался. Сколько раз… Ты не представляешь, как это сложно. Лучше воткни нож мне в сердце, но не предавай меня снова.

От звука моего голоса Ким едва не задыхается. Она плачет и отчаянно качает головой, я вижу, что ей трудно говорить. Да, маленькая моя, я знаю.

Ее губы молча приливают к моим, я чувствую, что вот-вот кану в бездну и в то же время мне до головокружения хорошо, словно в вены кто-то впрыснул дозу амфетамина. Я сгораю в чувственном наслаждении, наше дыхание рваное, ее губы обжигающие, как раскалённое железо.

– Ким, Кимберли, – выдыхаю я, кусая ее губы и напрочь сметая здравый смысл.

И вот она, в моих объятиях – та самая девушка, та единственная, от которой я давным-давно потерял голову, рассудок и самого себя – и благодаря которой обрёл нечто большее, новое, то, что собрало меня по кусочкам, вылепило заново и сделало живым.Я задыхаюсь собственными вздохами, целуя её обнажённое тело, наши разгорячённые тела сплелись в невообразимую паутину из рук и ног, я прижимаю Ким к себе, сильнее и сильнее, вцепляюсь в неё так крепко, что уже не отдаю себе отчета. Просто не могу остановиться, не могу перестать дышать ею, целовать каждый дюйм её гибкого трепещущего тела, распростёртого подо мной. Она такая хрупкая, такая нежная, податливая и послушная – она даже не представляет, как этим сводит меня с ума, как выводит меня из равновесия своей нежностью. Меня ведёт неодолимая, обжигающая страсть, кровь оглушительно грохочет в висках, заглушая шум улицы, доносящийся из раскрытого окна, заглушая моё собственное рваное дыхание, но не заглушая её: от звуков, которые издаёт Ким, мне просто-напросто сносит крышу.

Она мягко отрывает меня от своего идеально плоского живота, который стал уже мокрым от моих ненасытных поцелуев, тянет мою голову к себе, находит мои губы и нежно целует. От вкуса её губ в мозг словно ударяет ток. Я кусаю её, не целую, – а словно зверь набрасываюсь на сочные, опухшие от поцелуев губы, чуть не вгрызаясь ей в дёсна, мну её губы своими зубами, потому что так её запах проникает в меня глубже. Я хочу глотать её, поглотить её всю, хочу во всю силу лёгких вдыхать этот опьяняющий, головокружительный запах, такой пряный и ни с чем не сравнимый. Так пахнет только она. Ким легонько вскрикивает, когда тонкая кожица её нижней губы не выдерживает моего неистового напора и слегка лопается, обнажив свежую ранку, из которой моментально показывается кровь. Я отстраняю голову, чтобы взять её за подбородок, и тут же ощущаю укол вины.

– Прости меня.

Я заглядываю ей в глаза и какими-то древними глубинами своего сознания понимаю, что эта фраза не имеет ничего общего с этим случаем.

Она не отвечает, тянет меня за шею и заставляет чуть не задохнуться от прикосновения ее нежных губ. Я обхватываю её лицо обеими ладонями, приподнимаю её голову над подушкой и снова льну к её губам, на этот раз – не по-детски жарко и неистово. Медленно слизываю языком кровь с её ранки и начинаю мягко посасывать нижнюю губу. Из горла Ким вырывается тихий гортанный стон, от которого я слабею как робкий школьник. И снова я, как гребаный больной ублюдок представляю, как она вот так же предавалась страсти с другим и чуть не умираю от тоски. К черту всё. Сейчас ты моя. И я твой. А обо всем остальном мы подумаем завтра.