Текст книги "Сара Фогбрайт в академии иллюзий (СИ)"
Автор книги: Полина Бронзова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
– Проклятущая дура! – воскликнул он. – Едва она появляется в моей жизни, всё идёт наперекосяк!
Очевидно, он поднялся и зашагал к выходу. Мы бросили подслушивать и немедленно заперлись у себя.
Граф направился к нам и застучал в дверь.
– Бернардита! – сурово сказал он. – Как ты объяснишь подушки под окнами? Я только что спускался вниз, и миссис Колин сказала мне…
Тут Виктор позвал его с лестницы. Он объявил, что кто-то пришёл, но я не расслышала, кто, и разобрала только последние слова:
– Вы примете её в кабинете?
– Нет, внизу, – ответил граф.
– Но там не топлено…
– Значит, быстрее уйдёт. С чего она вообще явилась? Мы не виделись столько лет! И, Виктор, я хочу беседовать с ней наедине, это понятно? Ступай, займись чем-нибудь, в ближайшее время ты мне не понадобишься.
Его шаги отзвучали вдали. Мы переглянулись.
– Теперь? – прошептал Сэм.
Мы с Персивалем закивали.
Кабинет, как мы и надеялись, остался незапертым. На пороге мы замерли, прислушиваясь, и Персиваль махнул рукой:
– Идём! Только живо…
Я осталась у двери, время от времени поглядывая наружу. Сэм торопливо осматривал горшок, украшенный выпуклыми узорами в виде прогуливающихся людей, и, наконец заметив то, что искал, поддел ножом даму с зонтиком. Она с лёгким щелчком выступила вперёд. Сэм повернул её, потянул, как за ручку – и часть горшка отъехала в сторону.
– Есть! – радостно зашептал он и тут же добавил: – Проклятье!
– Здесь ещё сейф! – негромко воскликнул Персиваль. – Отчего ты не сказал?
– Так я не видел! Он в один миг распахнул, вытащил бумаги… Что делать-то?
Я подошла к ним и увидела что-то вроде круглой коробки из серого металла с четырьмя вращающимися колёсиками на крышке. На них были выбиты цифры от нуля до девяти. Вероятных комбинаций слишком уж много, все не перебрать!
– Ставлю на то, что это год, – пробормотал Персиваль. – Какой? Что за дата для него важна?
– Может быть, год рождения Диты? – предположила я.
Персиваль усомнился, но попробовал. Код не подошёл.
– Ежели это год, так две цифры мы знаем, – сказал Сэм. – Ещё две подобрать не так сложно. Чего застыл, крути!
Я опять вернулась к двери. Снизу как будто слышались голоса. Тут мой взгляд упал на полку, где за стеклом стоял золотой вагончик аркановоза, памятная награда. На подставке выгравировали дату – день, когда первый аркановоз выехал на городские улицы.
– Может быть, этот год? – воскликнула я.
– Пробуй, Перси, – велел Сэм.
Я была уверена, что всё получится, но цифры не подошли.
– Да как же так? – возмутился Сэм и почесал в затылке. – Знаю! Надо число, месяц и последние цифры года!
Персиваль, часто дыша, дрожащими пальцами повернул колёсики, и крышка щёлкнула. Вышло!
– Сара, помоги! – позвал он. – Скорее, замени письма!
Я, торопясь, извлекла из конвертов письма и заменила их поддельными. Сэм в это время совал чертежи за шиворот, а Персиваль укладывал на дно коробки лист с их нелепыми рисунками, стараясь выбрать сторону без жирных пятен.
– И не глупи, – раздалось вдруг совсем рядом, в коридоре. – Ты просто отдашь их мне, и я уйду.
Мы так и застыли. Кто-то направлялся сюда! Мы уже не успели бы уйти незамеченными. Нужно было прятаться, но где?
Сэм вырвал конверты у меня из рук, торопливо сунул в коробку и кое-как закрыл её, а потом захлопнул тайник.
– Сюда! – зашипел Персиваль, задёргивая шторы на одном из окон. – Сюда!
Шторы были плотные, бархатные, синие с золотой бахромой и кистями. Персиваль встал за одну, а мы с Сэмом – за другую. Я молилась, чтобы движение ткани не выдало нас.
Едва мы спрятались, кто-то вошёл. Они больше не говорили, и я слышала только, как тяжело дышит один, с чем-то возясь, и как второй прохаживается по кабинету. Ох, только бы они не раздвинули шторы!
– Мы оба с тобой стремились к славе, Лесли, – сказала женщина, останавливаясь, и теперь я узнала голос миссис Тинкер. – Мы были в этом так похожи, готовы на всё… Я всегда считала, что у тебя вышло. Надо же, изобретатель, кто бы мог подумать!
– Отчего бы и нет? Королевскую инженерную академию я окончил с отличием.
– Ах, но ведь мы знаем, что это лишь благодаря деньгам. Однако то, как ты теперь живёшь… Ты не бросил азартные игры и хорошеньких актрис? Здесь повсюду сквозит нищета.
– Не твоё дело, Иза, – хрипло ответил граф Камлингтон. – Я тоже, знаешь ли, могу спросить тебя о вредных привычках. Где та тоненькая девушка, покорившая меня однажды? Ты похожа на старуху. Если бы встретил тебя на улице, прошёл бы мимо и не узнал.
Я услышала слабый щелчок.
– Где письма? Если будешь медлить, я выстрелю, – холодно сказала миссис Тинкер. – Я давала их тебе на хранение вовсе не для того, чтобы ты сам шантажировал комиссара. Единственный раз, когда они мне понадобились за все эти годы, я не смогла с тобой связаться, а сейчас у меня не лучшие времена, и я зла, Лесли, очень зла.
В её голосе зазвенела ярость.
– Чтоб ты знал, в последние дни ты всё время стоишь поперёк дороги. Сперва тебе что-то понадобилось от Хардена, потом ты заявился в госпиталь и торчал у палаты, куда я хотела попасть, но так и не смогла, и из-за тебя эти двое наболтали законникам слишком много…
– Опусти пистолет, Иза! Он может случайно выстрелить. Эти двое – ты что, как-то с ними связана? А с Харденом что?
– Не твоё дело. Говоришь, прошёл бы мимо и не узнал? Ты так и сделал, дважды. За одно это ты заслуживаешь смерти. Письма, Лесли! Не серди меня ещё больше!
Моё сердце остановилось. Только бы не выдать себя! Только бы не выдать! Я зажала рот ладонью.
Сэм нащупал мою свободную руку и крепко сжал.
– Хорошо, – прошипел граф. – Вот они, забирай.
Наступило тяжёлое молчание. Миссис Тинкер не спешила уходить. Ох, только бы она теперь же не заглянула в конверты!
– Прощай, Лесли, – сухо сказала она. – Надеюсь, больше не встретимся. Так странно, что я когда-то тебя любила. Я иногда думаю: может, если бы ты согласился уехать со мной, всё вышло бы иначе?
– Не нужно этой драмы, Иза, – ответил граф. – Мы не Люсьен и Миранда, или как там звали возлюбленных из этой пьесы. И я знаю, что был у тебя не единственным.
– Ах, но все другие были не всерьёз…
– Если ты получила, что хотела, можешь идти! Я тоже надеюсь, что мы больше не встретимся.
Не сказав больше ни слова, миссис Тинкер ушла. Я слышала, как удаляются её шаги. Граф Камлингтон какое-то время сидел молча, а потом воскликнул:
– Проклятье, проклятье! – и выбежал прочь.
Я стояла, боясь даже дышать. Персиваль осторожно выглянул из-за шторы и кивнул. Сэм потянул меня за руку, потому что я не решалась двигаться с места.
Тихо-тихо, на носках, прислушиваясь к каждому шороху, мы вернулись к себе и заперли дверь. Тут Персиваль исполнил пантомиму, очевидно, призванную выразить его восторг. Я же так испугалась, что теперь даже радоваться как следует не могла. Мы чуть не попались, и страшно подумать, что бы произошло…
– Ну же, мисс Сара, улыбнитесь! – весело сказал Сэм. – Представьте только лицо этой дамы, когда она поглядит на письма!
Персиваль сделал вид, что держит в руке воображаемое письмо. Он высоко поднял брови, раскрыл рот и так нелепо бросил взгляд поверх очков, что я не выдержала и рассмеялась, но смех вышел немного нервным.
– Это была миссис Тинкер, – пояснила я. – Та самая миссис Тинкер. Изабелла Росси. Я думала, комиссар уже поймал её в Дамплоке и посадил за решётку! Я думала… Но она на свободе, и она опасна!
Они посерьёзнели.
– А что хоть за письма? – спросил Персиваль. – Что в них такого?
Я вынула из кармана мятые листы и, кое-как их расправив, принялась читать вслух.
– «О, Иза, моя несравненная роза… сводишь меня с ума всё больше… Помню тот день, когда впервые увидел тебя на сцене. Ты была будто алый цветок на чёрных камнях мостовой, яркая и до того нежная и хрупкая…» Тьфу! Это любовные письма, и такие глупые. Этот мужчина не придумал ничего лучше, кроме как цитировать нелепые…
– Бессмертные строки Кеттелла! – сурово перебил меня Персиваль. – Сколько бы лет ни прошло, этот язык всегда будет понятен влюблённым…
– А кто писал-то? – спросил Сэм и потянул письмо к себе. – Отчего-то ж ей оно важно.
Он перевернул бумагу, и на другой стороне мы увидели подпись: «Навеки твой, Томас».
– Томас Твайн! – ахнула я, догадавшись. – Комиссар!
Глава 19. День визитов
За окном серел день – один из тех неприятных зимних дней, когда толком не светлеет, и утро похоже на сумерки, и полдень похож на сумерки, и определить время без часов решительно невозможно. Огонь в камине давно погас, и лампа не горела. Мы разглядывали письмо, до того старое, что бумага пожелтела от времени, а чернила выцвели, и в бледном свете казалось, будто буквы ползут по листу, меняясь местами.
– Так что же, выходит, комиссар заодно с актрисой? – нахмурившись, предположил Персиваль.
Сэм, такой же хмурый и озадаченный, покачал головой.
– Мисс Шарлотта бы знала, – неуверенно сказал он и встряхнул письмо, расправляя его. – А это как понимать?
Я уже догадалась. Я вспомнила портрет, стоявший у комиссара на столе, и теперь с нетерпением заявила:
– Я уверена, мистеру Твайну грозили оглаской! У него довольно взрослые сын и дочь, я видела моментальный снимок в его кабинете. Наверное, он уже был женат, когда это писал.
Сэм засопел и сказал с осуждением:
– А как заливался-то! Как он там поучал мистера Хардена? «Заведи, мол, настоящую семью, как вот у меня с Мэри…» То-то небось он обрадовался тем записям, что дала ему мисс Шарлотта…
Тут он задумался, смешно шевеля бровями, изменился в лице и воскликнул с немалой тревогой:
– Ну, бьюсь об заклад, комиссар прижал миссис Тинкер, чтоб отправить её за письмами, да сам с нею сюда и прибыл. Сейчас поглядит, что она ему принесла, да как явится по наши души! Отчего-то мне думается, что нам влетит.
– Даже спорить не стану, – кивнул Персиваль. – Мы получили всё, что нужно, и нам лучше уйти, да поскорее.
Сэм уложил бумаги к себе в сумку. Я осмотрела комнату, убеждаясь, что мы ничего не забыли, и выглянула в окно. Упавшие подушки теперь исчезли. Снег раскис и сделался ноздреватым, и перепутанные ветви старых лип были мокры и черны. По улице, лежащей за голым парком, время от времени проезжали экипажи, и над вывеской банка, подсвечивая её, горели огни. Их свет расплывался в туманном воздухе.
Сумки мы сбросили вниз, чтобы выйти из дома налегке, не вызывая лишних вопросов. Скажем, будто хотим прогуляться по парку или постоять у крыльца – разве кто-то станет возражать?
В это время внизу прозвенел колокольчик. Громкий, долгий звук походил на тот, каким в общежитии нас созывали в столовую.
– Неужто завтрак? – оживился Сэм. – То есть, я хотел сказать, до чего некстати! Однако поздно тут завтракают, уж время обеда.
– Нам бы не задерживаться, – тревожно сказал Персиваль.
– Это само собой, – кивнул Сэм.
Мы заторопились вниз, на ходу выдумывая причину, чтобы выйти хоть ненадолго. Увы, это нам не удалось: у лестницы, преграждая путь, стоял граф Камлингтон, явно утративший доброе расположение духа после встречи с незваной гостьей. Виктор и миссис Колин тоже были тут.
– Запомни, Бернардита, – сурово произнёс граф, – в это время в моём доме возносят хвалу Первотворцу. Не знаю, как ты воспитана, однако приучайся спускаться к этому часу. Идёмте же, возблагодарим его за ниспосланную пищу и за доброту, с которой он неусыпно и усердно о нас заботится. После сядем за стол.
Проклятье! Видимо, граф был из тех, кто неукоснительно соблюдает все обряды. Неужели после всего, что с ним случилось, он ещё хотел благодарить Первотворца?
– Идёмте же, – настойчиво повторил граф.
– Так а я другой веры, – сказал Сэм. – Я тут останусь.
Кажется, он придумал, как нам выпутаться, потому что с виду был крайне доволен собой. Но не успела я обрадоваться, как граф смерил его долгим взглядом и сказал:
– Пока ешь и пьёшь в этом доме, ты будешь благодарить Первотворца. Насколько я помню, даже гномы не отрицают его существование. Это он, так или иначе, создал нас всех, и его милостью мы проживаем каждый день. Или в тебе нет ни капли благодарности и уважения?
Я пришла в отчаяние. Мы встанем у алтаря, сложим ладони чашечкой, разожжём искорки… и у Сэма и Персиваля, само собой, ничего не получится, и станет очевидно, что они вовсе не те, за кого себя выдают. Вовсе не студентки из академии иллюзий! Ох, нет!
– Мы только ненадолго выйдем, папа, – взмолилась я. – Это займёт мгновение, не больше. У меня опять кое-что выпало из окна…
– Корсет, – услужливо подсказал Персиваль.
Я была в таком отчаянии, что ухватилась даже за эту чушь.
– Да, папа! Нельзя допустить, чтобы он промок. Мы сейчас же вернёмся…
– С ним ничего не случится, – отрезал граф. – Следуйте за мной.
Про себя я воззвала к Первотворцу так отчаянно, как никогда прежде. Только он один и мог нас теперь спасти. Нам требовалось чудо!
Тут раздался громкий стук дверного молотка.
– Кто бы это ещё мог быть? – нахмурился граф Камлингтон. – Виктор, узнай. Меня ни для кого нет дома, если только это не что-нибудь из ряда вон выходящее.
Я воспряла духом. Первотворец ниспослал нам спасение! Без разницы, каким путём…
– Это комиссар Твайн, – вернувшись, доложил Виктор. – Изволите принять?
Ох, нет. О Первотворец, я просила вовсе не об этом! Хорошо ещё, мистер Твайн не заметил сумки, брошенные нами, и не догадался в них заглянуть, не то письма и документы уже попали бы к нему в руки. Ведь не догадался же?..
Мы с Сэмом и Персивалем обменялись тревожными взглядами.
Граф неразборчиво что-то пробормотал, дрожа от возмущения, и махнул рукой. Виктор понял его без слов, исчез и спустя мгновение привёл комиссара. Тот выглядел невозможно довольным. Казалось, ещё чуть, и примется насвистывать. Должно быть, он всё же прибрал бумаги к рукам! Чем ещё объяснить его радость?
Моё сердце так и упало.
Комиссар остановился, заложив руки за спину. Он был ниже графа и теперь вытянулся и вскинул подбородок, прежде чем заговорить.
– Я лишь пришёл сказать, милорд, что письма уничтожены, и вы больше не можете диктовать мне свои условия, – сообщил он с усмешкой. – Не хотел, чтобы между нами осталось недопонимание. Что касается вашей последней просьбы…
Мистер Твайн бросил на нас долгий взгляд.
– Вы говорили об иллюзии, которую нужно снять.
– Если это иллюзия, – мрачно сказал граф таким тоном, что меня прошиб ледяной пот. – Признаться, я не до конца уверен. Вы можете сказать точно?
– Поглядим, – ответил комиссар, не отрывая от нас взгляда. – Что ж, я окажу вам эту последнюю услугу. В комнате будет удобнее. Проводите меня, мисс.
– Не понимаю, к чему куда-то идти, – возразил граф. – Покончите с этим здесь же, да поскорее.
– Вижу, вы лучше меня знаете, как надлежит действовать, – холодно сказал комиссар. – Раз так, пожалуй, сами справитесь. Не смею вам мешать.
Он сделал движение, будто собирался развернуться и уйти.
Граф вынужден был согласиться, хотя и с явным неудовольствием. Он хотел последовать за нами, но комиссар велел ему оставаться внизу. Графу пришлось проглотить и это.
Мы поднимались, переглядываясь. Было очевидно, что никто из нас не рад, но что оставалось делать? Я надеялась, Персиваль или Сэм что-то придумают. Они, видимо, рассчитывали на меня, но никого из нас так и не осенило.
Мистер Твайн вошёл в комнату последним, запер дверь, и показное благодушие тут же с него слетело.
– Я получил ваши письма, – сказал он голосом, не предвещающим добра. – Кто сочинил вот это?
Он потряс перед нашими лицами мятой бумагой, где красовался его портрет с подписью: «Весь гномий квартал ему навалял». Мы изобразили такое удивление, будто видели этот рисунок впервые. Комиссар отчего-то не поверил.
– Вы не можете без глупостей, верно? – сурово спросил он. – Разве вы не понимаете, что в прошлый раз только чудом вышли сухими из воды? Вам кажется, вы умны, ловки…
– Ага, – храбро вставил Сэм.
– …и вам всё по плечу? Это не так. Где настоящие письма?
– Ничегошеньки мы не скажем, – ответил Сэм.
Я лихорадочно думала, нельзя ли нам как-нибудь выторговать свободу. Положим, письма нам вовсе и не нужны. Если комиссар выведет нас наружу…
– Мне ничего не мешает открыть графу, что на вас нет иллюзии, – сказал мистер Твайн. – Молодым наглецам вроде вас бывает полезно осознать, что у любых действий есть последствия, не то вы так и будете совершать безрассудства в надежде на то, что каким-нибудь чудом вам повезёт. Но чудеса случаются редко, и рассчитывать на них крайне глупо.
Заложив руки за спину, он прошёл к окну и, глядя на мокрую улицу, докончил скучающим тоном:
– Предлагаю сделку: я превращаю вас в трёх благовоспитанных мисс, которых рассчитывает увидеть граф, а вы отдаёте мне все бумаги, украденные у него.
Это было очень, очень плохо! Вот-вот он мог поглядеть вниз и задаться вопросом, что же там делают наши сумки. Догадаться, что мы собирались бежать, было пустячным делом, и, конечно, мистер Твайн сообразил бы, где искать письма…
Мы с Сэмом и Персивалем обменялись быстрыми тревожными взглядами. Сэм неуверенно покачал головой, а Персиваль состроил гримасу. Решать, очевидно, они предоставили мне.
– Мы согласны, – торопливо сказала я. – Превращайте нас, и мы всё отдадим.
Комиссар не спеша развернулся.
– А может, выведете нас? – сделал попытку Персиваль. – Нам тут оставаться больше ни к чему.
– Мне некогда с вами возиться, – отрезал комиссар. – У вас, очевидно, был какой-то блестящий план. Отчего бы вам теперь не следовать ему?
Нам оставалось лишь согласиться. Выторговать лучшие условия мы не могли.
Мистер Твайн вынул из внутреннего кармана портсигар. Вместо папирос на чёрном бархате лежали стеклянные трубочки, наполненные серой пылью – одни тонкие, почти как вязальные спицы, другие потолще. Чуть помедлив, мистер Твайн выбрал одну и сказал:
– Двух дней, полагаю, будет достаточно.
С этими словами он снял колпачки, плотно сидевшие на концах трубочки, и дунул мне в лицо. Я невольно зажмурилась и спросила:
– А заклинание? А образец для иллюзии? Вы хоть сделали то, что нужно?
– Я помню, как должна выглядеть мисс Харден, и умею читать заклинания про себя, – с лёгким оттенком самодовольства сказал комиссар. – Юноши, за кого вы себя выдали?
– Хильди, – мрачно ответил Сэм. – Хильди Сторм. Ну, вы её видали в сырной лавке.
Звяканье трубочек, дуновение, взлетевшая в воздух серебристая пыль – и вот перед нами Хильди с косами, уложенными вокруг головы, и с крепкой, совсем не девической фигурой. Довольно карикатурная Хильди, если приглядеться: нос крупнее, чем нужно, а глаза меньше, и брови остались густые, Сэмовы… Ох, надеюсь, я-то сама выгляжу как надо! Вдруг комиссар так же небрежно обошёлся и со мной?
Персиваль издал хрюкающий звук. Поддельная Хильди помрачнела и ткнула его кулаком в бок.
– А вы?.. – обратился комиссар к Персивалю.
– Кэтрин Дэкстерфолл, – ответил тот, всё ещё веселясь. – Могу набросать портрет.
– Граф её видел хоть раз? – уточнил мистер Твайн. – Знает в лицо?
Персиваль только и успел пожать плечами. Комиссар стянул с него очки, дунул – и перед нами возникла малосимпатичная версия Шарлотты со сросшимися бровями, очень кривым носом и жидкими волосами, стянутыми в пучок. Теперь уже хрюкнул Сэм.
– Что? – с подозрением спросил Персиваль. – Что? Сара, дай зеркало!
– Извини, оно под окном, – сказала я. – Мистер Твайн, ещё нам необходимы искорки, чтобы постоять у алтаря. У Сэма и Персиваля нет магии.
Комиссар закатил глаза. Он уже прятал портсигар и, судя по всему, рассчитывал забрать письма и уйти. Он взял Сэма за руку, повернул её ладонью вверх, коснулся пальцами и задумался.
– Arde? – задумчиво пробормотал он. – Нет, нет, это настоящий огонь. Не годится. Свет, как чаруется свет? Я так давно это не применял…
– Может, просто поможете нам выйти? – ещё раз попытался Персиваль.
– Luce! – торжествуя, воскликнул мистер Твайн, и на ладони Сэма возник зелёный огонёк. – У тебя двадцать минут. Чтобы спрятать, просто сожми кулак.
Сэм, разумеется, тут же принялся махать рукой, чтобы проверить, крепко ли держится огонёк. С восторгом на лице он чертил восьмёрки и круги, так что у меня даже в глазах зарябило. Персиваль глядел на это с завистью и, едва заполучив светляка, тоже взялся что-то выписывать в воздухе.
– У вас только двадцать минут, – напомнил комиссар. – Теперь давайте сюда бумаги.
– Вы хоть скажете мистеру Хардену, что это мы добыли чертежи? – спросила я. – Или припишете всю славу себе?
– Да, и ежели вы направляетесь к нему, отчего бы и нас не прихватить? – поинтересовался Сэм.
– Вы вообще бросите за решётку эту свою актрису? – с подозрением спросил Персиваль.
– Это не ваше дело, – холодно сказал мистер Твайн и, заметив, что мы хотим возразить, вскинул ладонь в упреждающем жесте и повторил твёрже и громче: – Не ваше. И от того, что вы влезли, куда вас лезть не просили, оно вашим не стало. Переждите здесь ещё день, не совершая глупостей, и я найду способ вас забрать. Это ясно? Теперь бумаги.
– У нас их нет, – дерзко заявил Персиваль.
Комиссар сделал всего одно движение пальцем, будто начертил в воздухе спираль, и Персиваль застыл, вскинув голову и поднявшись на носки. Лицо его стало испуганным. Похоже, он не мог ни двинуться, ни заговорить.
– Думаешь, ты можешь играть со мной, мальчишка? – негромко спросил комиссар, не опуская пальца, будто держал Персиваля на невидимом крючке. – Сейчас я отменю сделку, сниму иллюзию, сообщу графу правду, и выкручивайтесь как хотите.
Персиваль только хлопал глазами. Мне показалось, он и дышать не может, и я торопливо воскликнула:
– Бумаги в сумке под окном. Отпустите его!
Мистер Твайн кинул быстрый взгляд через плечо.
– Я не вижу здесь никакой сумки, – раздражённо сказал он и шевельнул пальцем, заставив Персиваля дёрнуться. – Если вы…
– С той стороны окна! Мы бросили сумки вниз, – поспешила я добавить, заметив, что Сэм сжал кулаки и вот-вот ринется в атаку.
Мистер Твайн попятился на шаг и выглянул в окно. Потом наконец опустил руку, и Персиваль едва не упал и шумно вдохнул, схватившись за горло. Он выглядел до того несчастным, что Сэм не утерпел, подскочил к комиссару, как бойцовый петушок, и воскликнул, тряся кулаком:
– Ещё так сделаешь!..
Мистер Твайн пожал плечами и ответил скучающим тоном:
– Ещё так сделаю, и что? Вы даже не додумались рассеять моё внимание, а ведь это первое, к чему следует прибегнуть, когда кто-то читает заклинание. Отвлечь любым образом. Заставить потерять концентрацию. Как я и сказал, вы дерзкие, глупые дети. Кажется, вам всё по плечу, но в этом и кроется опасность. Влезете прямиком в осиное гнездо, и случится так, что вас не пожалеют и никто не придёт на помощь. Запомните, как вы действуете в момент опасности: замираете, как перепуганные мыши перед змеёй, и с вами можно делать что угодно.
Он прошёл к двери, взялся за ручку и бросил напоследок, обернувшись к нам:
– Вы не солгали о бумагах?
– Клянусь, они там! – заверила я.
Комиссар внимательно поглядел на меня и кивнул. Его взгляд так и прожигал. Я подумала, что он, наверное, использует какое-то заклинание, чтобы узнать, правду ли я говорю. Скрывать мне было нечего.
– Продержитесь день без глупостей, – сказал он и ушёл.
– Эй, старина, ты как? – с тревогой спросил Сэм, склоняясь над Персивалем. – Жить будешь?
– Ловко это он, – сдавленным голосом ответил Персиваль. – Будто верёвкой. Ты мне потом ещё расскажи, как его отделали в гномьем квартале. Вдохновение нашло, хочу написать поэму.
Я прервала их, напомнив, что нужно спешить вниз, пока горят светляки.
Мы спустились и покорно отстояли пять минут в тесной и тёмной комнате, пока граф монотонно и заунывно благодарил Первотворца.
– За щедрость твою и за пищу, ниспосланную нам, и за безмерную доброту, и за то, что неустанно приглядываешь за нами…
Мраморный Первотворец, застыв на маленьком пятаке посреди чаши, наполненной водой, простирал к нам руки, будто прося уйти и оставить его в покое. В воде отражались огни – два зелёных, один голубой и один до того бледный, что не понять, какого цвета. Этот последний принадлежал графу.
Миссис Колин и Виктор стояли позади нас, сцепив пальцы в замок и опустив глаза. Как я и предполагала, магией они не владели.
Я была страшно обижена на комиссара. Мы с таким трудом заполучили бумаги, а он забрал их вот так просто, да ещё и отчитал нас. Ещё я думала о том, что если мистер Харден узнает, где мы, и не поспешит на выручку, то я обижусь и на него.
Да, конечно, никто не просил нас вмешиваться. Но ведь у нас так хорошо всё вышло! Почему бы это не признать? И что комиссар намеревается делать с миссис Тинкер? Ведь не сойдёт же ей всё с рук?..
Наконец граф сказал всё, что хотел, и славно. Его унылый голос мог допечь даже мраморного Первотворца, к тому же я беспокоилась, что время истечёт, и огоньки Персиваля и Сэма погаснут.
Мы чинно проследовали в столовую, где каждый получил порцию серой каши, хоть и не без труда. Она никак не хотела отлипать от черпака, и миссис Колин потряхивала им, напряжённо улыбаясь. Я с интересом думала, что будет, если каша вдруг сорвётся и плюхнется мимо тарелки. О, если бы я умела двигать предметы, как умел мистер Харден, то непременно бы использовала эту способность!
Это оказалась овсянка. Она горчила, а ещё в ней было полным-полно шелухи, и есть приходилось медленно и осторожно, чтобы не подавиться. На месте Первотворца я сгорела бы со стыда, если бы меня благодарили за такую пищу.
Персиваль с кислым видом развешивал шелуху на бортике тарелки, стараясь не забывать о манерах. Жаль, он не видел, как выглядит с этим своим новым лицом! Я кривила губы и едва удерживалась, чтобы не рассмеяться. Сэм тоже то и дело ухмылялся и негромко похрюкивал. Кончилось тем, что он закашлялся, и овсянка вылетела у него из носа. Нас тут же выставили из-за стола, всех троих.
– Так что, мы собираемся ждать здесь, не совершая глупостей, пока за нами кто-нибудь не придёт? – спросила я, когда мы вышли за дверь.
– Ещё чего, – почти в один голос ответили Сэм и Персиваль.
Мы решили, что они скажут, будто им пора домой, а я вызовусь проводить их до станции. Но граф Камлингтон не желал ничего слышать, пока не доест. Мы бродили взад и вперёд под дверью столовой, ожидая, когда это случится, и услышали, как он тоже подавился и накричал на миссис Колин, а потом выскочил и отругал ещё и нас – за то, что не даём ему спокойно пообедать.
– Да чего мы ждём? – проворчал Сэм, когда граф захлопнулся в столовой. – Думаете, он спохватится?
– Так а ворота, – сказал Персиваль.
– Перелезем, велика беда!
– Так а ежели кто заметит и графу доложит? Вон, этот Виктор всё торчит у двери. Засечёт, как пить дать!
Вздохнув, мы принялись ждать. Наконец граф вышел, утирая лоснящиеся губы. За ним тянулся запах бекона и жареного хлеба.
– Папа, я думаю, моим подругам теперь пора домой, – хмуро сказала я.
Надо же, до чего жадные бывают люди! Ничего, ещё немного, и мы уберёмся из этого негостеприимного дома. Я подумала, что первым делом выпью чая с тостами и съем яичницу с беконом – самую большую, какую только возможно, а потом…
– Виктор чуть позже отвезёт их на вокзал, – благодушно кивнул граф. – А теперь идите к себе и побудьте там. Я с минуты на минуту жду гостя.
Меня это совсем не устраивало. Что, если Виктор купит им билеты, посадит в вагон и убедится, что они отбыли? А как же я? Но едва я открыла рот, чтобы спорить, как Персиваль дёрнул меня за рукав и едва заметно помотал головой.
– Что? – спросила я, когда мы поднялись по лестнице.
– Считайте, мы уже на свободе, – самодовольно заявил он. – Я только что всё понял. Ну-ка, скажите, кого ждёт граф?
– Господина Пинчера, изобретателя, – послушно сказал Сэм.
– А зачем господину Пинчеру сюда идти, если все бумаги уже у комиссара? А, то-то же! Значит, их план изменился, и они явятся не за документами, а за нами. Я это нюхом чую!
– Ага, как вот с яичницей чуял? – не поверил Сэм.
– Давай забьёмся, – тут же запальчиво предложил Персиваль. – Ставь нож, я его отыграю. Графа отвлекут, а нас вытащат, и часа не пройдёт!
Сэм поставил нож против новенького альбома, и я опять разбила рукопожатие. Мы вернулись в комнату и принялись ждать.
Персиваль был так уверен в своей победе, что тут же извлёк альбом из кармана и стал что-то писать и зачёркивать, негромко посмеиваясь. Он до того увлёкся, что и не заметил, как мы заглядываем ему через плечо. Мне удалось разобрать «пришлось ему несладко» и «голова застряла в кадке» – видимо, Персиваль сочинял обещанную поэму про комиссара.
Сэм подошёл к окну, пригляделся и вздохнул. Он повернул голову так и этак, затем коснулся наколдованных кос – похоже, изучал своё отражение.
– Хоть бы нас поскорей размагичили, – тоскливо сказал он.
– Да, девушка из тебя не ахти, – согласился Персиваль, не отрываясь от своей поэмы. – Весь бровями зарос, глазки крошечные, нос картошкой – ну, это потому, что твой оставили, фигура – хоть плачь. Такую уродину ещё поискать.
– Это ты свою рожу ещё не видал, – оскорбился Сэм.
– Да, точно, – сказал Персиваль и, отложив альбом, тоже подошёл к окну.
Мгновение или два он вглядывался, а потом издал отчаянный вопль и принялся тянуть себя за щёки и нос и ощупывать волосы.
– Нет! – вопил он. – Да быть не может! Это он нарочно, чтобы отомстить за рисунок! Нет, ну каков гад, а? Сара, как это снять? Ты должна уметь!
Я пожала плечами.
– Это же пыль, нужно использовать нейтрализатор. Или просто подожди два дня.
– Просто подождать? – горестно сказал Персиваль. – Это вовсе не просто. Тебя бы превратили в такую страхолюдину! Позорище…
Он позабыл о поэме, упал на кушетку и уронил лицо в ладони. Должно быть, представлял, что Дита увидит его таким.
– Подумаешь! – сказала я. – Со мной бывало и хуже. Помнишь, перед балом?
Он вскинул голову, явно приободрившись, и сказал:
– Точно! По счастью, со мной не всё так плохо.
Я тут же пожалела, что взялась его утешать, и хотела сказать что-нибудь едкое, но в этот момент с лестницы донёсся шум. Кажется, кто-то пришёл, и Виктор теперь сопровождал его наверх.
Мы немедленно приложили уши к двери. Гость что-то невнятно сказал, затем послышался голос графа Камлингтона.
– Слышали? – с ликованием зашептал Персиваль. – Господин Пинчер! Значит, нас вот-вот вытащат.
Он потребовал, чтобы я встала у окна и глядела, не оттуда ли придёт спасение, а Сэму велел и дальше слушать у двери. Мы не видели в том нужды, ведь комиссар и так знал, где находится наша комната, и не прошёл бы мимо – но есть уж такие назойливые люди, которые нипочём не отстанут, пока не сделаешь, как они просят, так что я встала у окна, а Сэм у двери.
Сам Персиваль уселся дописывать поэму, и его ничегошеньки не смущало.
