Текст книги "Сара Фогбрайт в академии иллюзий (СИ)"
Автор книги: Полина Бронзова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Глава 12. Счастливого дня Благодарения!
Гостиничный номер додумались оклеить ужасными тёмными обоями – багровые цветы в окружении мрачных листьев на синем, почти чёрном фоне. Покрывало и шторы тоже были тёмно-синими, с алыми кистями, так что комнатка, и без того крошечная, казалась ещё меньше. Две настенные лампы в виде канделябров давали тусклый жёлтый свет и помаргивали.
Незнакомец держал меня за плечи и ждал ответа, а я задыхалась от тесноты и не могла отступить даже на шаг. Мне казалось, мы с ним заперты в коробке.
– Что здесь происходит? – настойчиво повторил он. – Говорите! Как вас зовут?
– Брен… Б-бернардита, – проблеяла я, уже понимая, что он не поверит. Что он там сказал про дочь? Но ведь он как будто слишком молод, чтобы быть отцом Диты!
– Как вас зовут на самом деле? – выделив последние слова, с нажимом спросил он.
Как назло, я могла думать только о том, что отец Диты работал торговым представителем. А вдруг он всё-таки действительно пришёл сюда, чтобы расхваливать те часы? Какое-то сумасшествие, но почему нет. Всё шло не так, и вокруг творилось безумие!
Я засмеялась и тряхнула головой.
Он внимательно вгляделся в моё лицо и хотел что-то сказать, но в коридоре послышались голоса и шаги. Он застыл. Шаги замерли прямо за дверью, кто-то взялся за ручку, и ключ заскрежетал, не попав в отверстие с первого раза.
Отец Диты в одно мгновение бросился на пол и исчез под кроватью, только громыхнула трость и качнулась кисть покрывала.
Ручку задёргали, ключ, направляемый торопливой рукой, опять не попал в замочную скважину, кто-то приглушённо сказал: «Дайте мне!», кто-то ответил: «Не лезь!», и дверь наконец открылась. Миссис Тинкер, очень сердитая, пошла на меня. За её спиной я увидела всех остальных.
Я отступила к окну.
– Заприте дверь! – велела миссис Тинкер, и её грозящий палец возник перед моим носом. – Что значит, отец Бернардиты Харден не давал разрешения на её практику?
– Я… я не знаю, – пробормотала я.
– А я вот тебе скажу. Он явился и потребовал выдать ему дочь, и грозит проверкой, поскольку, по его словам, не подписывал никакого разрешения! Это правда?
Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
– Вы как до такого додумались? – с ледяным любопытством спросила миссис Тинкер.
Шэди уселся на кровать и глядел на меня, ожидая ответа. Флора, теребя перчатки, встала у стены. Лаура и Шарлотта подпирали спинами дверь и обе выглядели довольно бледно.
– Дита подделала его подпись, – сказала я. – Он… он бросил семью, полгода не появлялся, и Дита была уверена, что он вообще никогда не объявится. Он и не должен был…
– Ах, не должен, – ласково сказала миссис Тинкер. – Милая детка, но он явился.
И она рявкнула, обернувшись к Лауре и Шарлотте:
– А вы куда глядели? Как могли допустить такое?
– Но ведь мы не могли даже подумать, что с её разрешением что-то не так, – растерянно сказала Лаура.
Миссис Тинкер закрыла глаза и растёрла пальцами виски.
– Нам нечем на него надавить, – монотонно сказала она, не поднимая век. – Он просто какой-то торговый представитель, и насколько мы знаем, ему нечего терять. Сейчас мы его отослали, но утром он вернётся, захочет увидеть дочь, пожелает её забрать и поднимет шум, если мы и дальше станем препятствовать. Его придётся убрать.
– Но миссис Тинкер! – сказала Шарлотта, хмурясь.
– У тебя есть мысли получше? У тебя их нет.
Мои колени ослабели. Я боялась, что упаду.
– Милое дитя, – ласково обратилась ко мне миссис Тинкер. – Завтра утром к тебе придёт человек. Ты должна будешь выдать себя за его дочь. Вам подадут кофе или чай, и от тебя требуется одно: проследить, чтобы он выпил. О, не бойся, тебе не придётся долго притворяться.
Улыбаясь, она взяла меня за плечи и чуть встряхнула.
– Потом выйди в коридор и крикни, что твоему папочке стало нехорошо. Сможешь? Шэди приведёт доктора, и мы сделаем всё остальное.
Её ладони скользнули вниз по моим рукам, и она крепко сжала мои пальцы.
– Видишь, я прошу о сущей мелочи. Ты умница, ты справишься. Будь послушной девочкой, и всё будет хорошо. Да, моя милая, да, детка?
Я кивнула, и миссис Тинкер прижала меня к надушенной груди.
– Вот и славно! – сказала она. – И никто не узнает. И твоя подруга ничего не узнает, и ты ей не скажешь. Пусть и дальше думает, что он её бросил, для неё ничего не изменится. Да он этого и заслуживает, дурной человек! Полгода не справлялся о дочери, а теперь, ишь ты, хочет испортить ей практику, чтобы её исключили. Милая, да ты только поможешь подруге, если помешаешь этому. Поможешь? Ах ты, моя душечка!
Она покачивала меня, обнимая, а я кивала, молясь, чтобы это скорее закончилось.
Я теперь ясно видела, что за брошь подколота изнутри к жакету миссис Тинкер: туфелька с бабочками, точь-в-точь как одна из туфелек Хильди, не отличить. Она всё маячила у меня перед глазами, эмалевая, яркая, неуместно праздничная. Я задыхалась.
Они вышли и заперли дверь, а я продолжила стоять, остолбенев. Даже позабыла, что отец Диты прячется под кроватью, и испугалась, когда он выбрался.
– Кое-что я понял, – хмуро сказал он. – Итак, ваше имя?..
Меня затрясло, и я разрыдалась.
– Ох ты, ради всего… – пробормотал он. – Всё хорошо, слышите? Всё в порядке.
Он дал мне платок, усадил на кровать и укутал одеялом, а затем сбросил пальто, оставшись в рубашке с жилетом, и принялся разбирать верхушку своей трости. Одну деталь перевернул, как чашечку, из другой вышла подставка, похожая на восьмилепестковый цветок. Лепестки были загнуты через один то вверх, то вниз. Отец Диты установил подставку на полу (больше негде было), в сердцевину положил круглый топливный брикет и пояснил мне:
– Портативный разогреватель.
Он сходил в ванную, пошумел там водой, принёс полную чашечку, установил на подставку и развёл огонь. Щёлкая пальцем по трости и прислушиваясь, нашёл и поддел ногтем пластину, открыв потайное отделение.
Лицо его в это время оставалось сосредоточенным и загадочным, как у фокусника. И, кажется, он нарочно держался так, чтобы я всё видела, будто хотел развлечь.
– Что вы делаете? – спросила я, шмыгнув носом.
– Чай, – ответил он и подмигнул. – Не отравленный.
Из потайного отделения появился мешочек с заваркой. Нашёлся и градусник, чтобы измерить температуру воды, и раскладной стакан. Скоро этот стакан, полный горячего чая, был у меня в руках.
– Я Бернард, – сказал отец Диты, присаживаясь передо мной на корточки.
– Что?
– Бернард. Моё имя. Белый чай из Ардузии, пейте. Настоящий, я лично привёз его прямо оттуда. Он умиротворяет.
Обращаться к нему по имени всё же было неловко, и я хотела спросить фамилию, но вовремя догадалась: конечно же, Харден. Мистер Харден. Как хорошо, что я не успела спросить и не опозорилась.
Я сделала глоток и сморщилась. Чай прошёлся по языку, как тёрка, и вовсе не умиротворил.
– Несладкий, – сказала я. – Можно сахара?
Я ничуть не сомневалась, что у него имеется сахар.
– Пить такой чай с сахаром – это кощунство, – с упрёком сказал мистер Харден. Но, поглядев на моё лицо, отыскал и со вздохом подал бумажный пакетик и палочку для размешивания.
Я вытрясла весь пакетик в стакан, перемешала и сделала глоток. Чай всё равно был похож на тёрку, только подслащённую. И что все находят в белом чае из Ардузии?
– Что Дита говорила обо мне? Рассказывайте, – велел он.
Я окинула его взглядом. Худое лицо со впалыми щеками, гладко выбритый подбородок, тёмные волосы без седины, под глазами тени – мистер Харден был похож на студента, утомлённого экзаменами, а не на отца семейства. Я не дала бы ему и тридцати.
– Дита сказала, вы встретили другую женщину и ушли из дома, никак с ней не объяснившись. Её очень это задело. Она до сих пор вас не простила.
Я постаралась вложить в свой голос всё, что думаю об этом (а я не думала ничего хорошего).
Он покачал головой, невесело усмехнувшись, и сказал:
– Не было никакой другой женщины.
– Не было? Но почему тогда…
– Давайте так, – перебил он. – Я отвечаю на один вопрос, затем вы. Как игра. Я назвал своё имя, ваша очередь.
– Сара Фогбрайт.
– Фогбрайт? Из тех самых Фогбрайтов? Или родственница?
– Вы, должно быть, видели щиты «Фогбрайт и сын», – с достоинством сказала я. – Так вот, сын – это мой папа. Что там с другой женщиной?
Мистер Харден поднялся с корточек и прислонился к стене, сложив руки на груди и вытянув длинные ноги так, что наши ступни почти соприкоснулись. Он чуть наклонился ко мне, и непослушные пряди упали ему на лоб.
– Долгая история. Клянётесь, что никому не расскажете?
– Да покарает меня Первотворец! – выпалила я. – Видите, я не скрестила пальцы. Всё честно.
– Я вынужден вернуться к давним событиям, – сказал он, хмурясь и отводя взгляд. – Представьте себе юношу пятнадцати лет, подающего надежды и в целом неглупого, но кто не наивен в пятнадцать лет? Юноша встретил девушку и решил, что она – любовь всей его жизни. Она не спешила отвечать взаимностью, он ждал, надеялся, и вот ему шестнадцать… Клянётесь, что никому ни слова?
– Ведь я уже поклялась! – с нетерпением сказала я. – Но я и так знаю, что дальше. Дита говорила, что вы были юны, когда она появилась на свет. И что женились по специальному разрешению, и что бросили учёбу…
– Она не всё знает, – сказал мистер Харден и запустил руку в волосы. – Погодите, мне и так непросто. О чём я… Этот осёл влюблён в девушку. Она совершенно не обращает на него внимания, но вдруг при очередной встрече в слезах кидается ему на шею. Она ждёт ребёнка, её обманули, бросили, будет скандал… Я женился на ней и дал её дочери своё имя. Теперь ваша очередь: зачем вы с Дитой поменялись местами?
– Ну уж нет! – запротестовала я. – Вопрос был о женщине, и вы пока не ответили. Так вы ей не родной отец? Вот это да! Дита не знает? Вы поэтому от неё отказались?
– Что за вздор, я не отказывался! Не знает, и я умоляю вас молчать об этом. Однажды… Однажды я сам ей скажу. Я уже решился, а тут вы! Допивайте чай и верните стакан. Зачем вы поменялись?
Я как можно медленнее допила, чтобы потянуть время, но чай всё-таки кончился, и мистер Харден заметил это и отнял стакан. Пришлось отвечать.
– Мы думали, это будет весело. И Дита хотела пройти практику с Персивалем…
Похоже, ему не слишком-то это понравилось. Он хотел узнать у меня больше о Персивале – что-то помимо того, что тот кудрявый, учится на художника и носит очки, – но больше я ничего не знала.
Он вымыл стакан, собрал все детали трости воедино и поставил её в угол, а затем спросил:
– Что случилось, когда вы приехали сюда? Что вас заставляют делать?
Белый чай из Ардузии совершенно не умиротворял. Я опять вспомнила всё, комок подкатил к горлу, и я расплакалась. Мистер Харден протянул было ко мне руки, но тут же опустил.
– Проклятье, – сказал он. – Не плачьте! У вас лицо моей дочери, я не могу на это смотреть, я бы обнял её… Я вас обниму. Не плачьте, идите сюда.
Усевшись рядом, он взял меня за плечи. Это было ужасно неловко, хотя нас разделяло одеяло, в которое я куталась. А ещё я подумала, что мой отец никогда не обнимал меня, если я плакала, а лишь говорил, что я веду себя неподобающе и заставляю его испытывать стыд.
Мне стало так жаль себя, что я заплакала ещё горше.
– Прошу, расскажите мне всё, – велел он. – Я помогу. Рассказывайте, Сара.
И я рассказала. Путаясь и сбиваясь, перескакивая то на день поступления, то на бал Первого Снега, я рассказала ему, сколько всего Дита сделала для меня, а потому, само собой разумеется, и я готова была сделать для неё всё – всё! – и сделала, и я не хотела ничего дурного и собиралась пройти практику честно, чтобы никого не подвести, однако угодила в беду.
– Миссис Тинкер, – пробормотал мистер Харден. – Не слышал этого имени. Так вы не первая, попавшая в её сети, есть и другие?
Я рассказала о Лауре и Шарлотте, но добавила, что не знаю, по своей воле они работают с миссис Тинкер или нет. И ещё некая Каролина предоставила нам помещение. Другие имена мне неизвестны, но, может, Лаура или Шарлотта подскажут.
– Только всё равно ничего не сделать, – всхлипнула я, – ничего! Ведь я теперь мошенница. Безопасники легко установят, что лишь я одна накладывала иллюзию, меня будут судить. Я погубила свою репутацию и своё будущее!
Мистер Харден успокоил меня. Он сказал, я действовала по принуждению, вдобавок меня обманули, а значит, я не должна нести ответственность.
– Миссис Тинкер вас запугивала, – сказал он. – Так всегда и действуют люди, подобные ей. Ничего не бойтесь. Слышите, Сара? Не бойтесь! Утром я пойду в полицейский участок, и мы её возьмём.
– Вдруг в участке не захотят вас слушать? – спросила я. – Вдруг она всех подкупила?
– О, они будут вынуждены послушать, – усмехнулся мистер Харден. – Я не просто какой-то торговый представитель, как она сказала. Я выше местного инспектора. Я безопасник. Если ваша миссис Тинкер давно занимается подобным и не попалась, не исключено, что в здешнем полицейском участке не дают хода делам, но игнорировать меня они не смогут.
– Что? – спросила я удивлённо и отстранилась, чтобы взглянуть на него. – Как безопасник? Врёте! Почему Дита об этом не знала? Так вы сразу поняли, что я её подменила? Вы видите моё настоящее лицо?
– Только если читаю специальное заклинание, – ответил он. – С первого взгляда не понял, но мимика выдаёт, и вы ниже ростом. Дита о многом не знала, потому что так было проще. Лучше для неё.
В первое мгновение я удивилась, а потом ощутила радость и облегчение, будто груз, что давил на меня, исчез.
– Вы правда безопасник? – спросила я. – Вы пойдёте в участок теперь же?
– Утром.
– А может, лучше прямо теперь? А как вы выйдете, неужели в окно? Как вы сюда забрались? И почему вы оставили семью, у вас было специальное задание?
– Всё сложнее, – вздохнул он. – Сейчас ночь, кого я застану в участке, одного констебля? Нет, я вернусь утром с подкреплением, дождусь, чтобы мне подали отравленный кофе, и тогда они не отвертятся. А теперь ложитесь и отдохните до утра. Я разбужу вас, как буду уходить.
Ложиться! Я вовсе не хотела ложиться, и у меня была сотня вопросов, но он буквально силой вытряхнул меня из одеяла, поднял его и ждал, пока я лягу, а потом укрыл, как ребёнка. Сам уселся на пол, спиной ко мне, прислонясь к кровати, и лампы гасить не стал. Со своего места я видела его тёмную макушку.
– Так вы исчезли, потому что отправились на задание? – настойчиво спросила я. – Дита очень переживала. Она плакала.
Он растёр лицо руками, а потом, делая паузы, начал рассказывать, всё так же сидя ко мне спиной.
Он рассказал, как женился, пойдя против воли семьи. Близкие от него отреклись, и пришлось бросить учёбу, потому что стало нечем платить, да он и учился в тот год из рук вон плохо.
Довольно скоро он понял, что совершил ошибку. Девушка, ставшая его женой, вовсе его не любила. Она получила то, что хотела – доброе имя, но также она рассчитывала на деньги его семьи, однако вместо этого первое время им пришлось жить на её скудные средства.
– Я был раздавлен, – сказал мистер Харден. – Ведь я мужчина, и я ничего не мог. Конечно, я хватался за любую работу! Потом родилась Дита.
Голос его потеплел.
Взяв подушку, я переползла на другой край кровати, чтобы лежать к нему головой, а не ногами.
– Бедное дитя, она тоже не очень-то была нужна матери. Напоминала о человеке, которого Элеонора пыталась привязать к себе, но у неё не вышло. Я полюбил её в тот же миг, как взял на руки, и поклялся быть хорошим отцом. Даже имя дал ей сам. В честь себя. Чего ещё ждать от мальчишки в шестнадцать лет? Элеонора позволила, ей было всё равно. Всю любовь я перенёс на это дитя…
Он издал такой звук, будто усмехнулся.
– Когда Дита была ребёнком, она требовала, чтобы её звали полным именем. Бернардита… Гордилась, что её зовут, как меня. С годами, кажется, этот восторг поутих. Вы ведь проходите иллюзию? Все эти годы я создавал для неё иллюзию счастливой семьи. Она – всё, что у меня есть.
– Иллюзии нельзя использовать для обмана, – сказала я. – Они развеиваются, и это причиняет горе. Ох, наверняка те, кто купил поддельные украшения, тоже будут не в восторге, однажды обнаружив медь и стекляшки…
– С этим мы разберёмся, – твёрдо сказал мистер Харден.
– А как вы стали безопасником?
– Спустя некоторое время мой дядя тайно решил помочь. Я восстановился на учёбе. Теперь-то уж я понимал, как это важно для моего будущего, и старался не только ради себя. Окончил пять курсов, с третьего уже получал королевскую стипендию… Боюсь, я не сказал Дите, кем работаю. Не хотел, чтобы она тревожилась, когда я в отъезде. Потом она выросла, и я всё собирался сказать – и всё откладывал.
– Так почему вы ушли?
Он повернул голову – впрочем, недостаточно, чтобы мы встретились взглядами – и сказал:
– Потому что Элеонора велела мне убираться. Она пригрозила, что иначе выложит Дите правду о том, что я не её отец, а я видел уже, как подобная правда рушила отношения. Я не мог потерять дочь и предпочёл уйти.
– И всё равно потеряли её, – строго сказала я.
– Я бы сказал позже, – возразил он. – Сам, когда нашёл бы слова, а не так, как это сделала бы Элеонора. Я искал слова.
– Но Дите не нужны были слова, ей нужны были вы!
– Что вы знаете о жизни, Сара? – сказал мистер Харден, развернулся и натянул одеяло мне на голову. – Спите уже, а не умничайте!
Само собой, никто и не собирался спать. Я немедленно выбралась наружу и спросила, ничуть не обидевшись:
– У вас были опасные дела? Было так, что вас хотели убить?
– Может быть, раза три, – поколебавшись, ответил он.
– Считая отравленный кофе?
– Тогда четыре.
– Расскажите!
– Умоляю, Сара, усните, – попросил он. – Или я расскажу вам ужасно скучную историю о бумажной работе и отчётах, которые приходится заполнять, и о запросах, и о постановлениях, и о другой волоките.
– А почему Элеонора сказала вам убираться именно теперь?
– Я думаю, она нашла другого, – сказал он со вздохом. – Может быть, даже того, кто… Я не знаю. Она так и не созналась мне, кто настоящий отец ребёнка. Я стал не нужен, меня отослали, она попросила развод, я не дал, комиссар поглядел на меня и отправил куда подальше, чтобы я развеялся, вот и всё. Спите. Это неподходящий разговор для юной девушки вроде вас.
– Я думаю, Дита не такая. Не отречётся от вас, если узнает правду. Вы зря боитесь.
Он надолго замолчал, а потом ответил:
– Может быть. Поглядим.
Теперь я совершенно успокоилась. Не кто-нибудь, а настоящий безопасник уверил меня, что я не преступница и бояться нечего, а все дурные люди будут наказаны завтра же. И он был таким милым и ни в чём меня не винил! Мои родители на его месте всё ещё продолжали бы читать нравоучения, а может, перешли бы уже к наказаниям, и в воздухе стоял бы запах маминых капель.
– Какой вы хороший! – с чувством сказала я. – Дите с вами повезло.
– Послушайте, Сара, – сказал он, обернувшись. – У вас её голос, и слушать всё это невыносимо. Спите!
Я ещё повертелась с боку на бок. Лежать под одеялом в одежде было неудобно, но всё-таки я задремала. Мистер Харден разбудил меня, когда за окном только начинало сереть. Он стоял надо мной в пальто.
Лампы были погашены. Я поморгала, пытаясь понять, где нахожусь, а потом вспомнила.
– Мне пора уходить, – сказал он. – Теперь послушайте, Сара: если что-то пойдёт не так и я не вернусь, делайте всё, что вам велит миссис Тинкер. Вы поняли? Молчите и не прекословьте. Ваша задача – выжить. При первой возможности отправляйтесь в Дамплок, отыщите комиссара Томаса Твайна и сообщите ему всё, что знаете. Этому человеку я верю, как себе. Вы запомнили? Томас Твайн. Я бы сам с ним связался, но, боюсь, в этом крошечном городке не так-то просто найти коммутатор, и времени нет.
– Если что-то… Почему что-то может пойти не так?
– Подобная вероятность имеется всегда.
– Но вчера вы об этом не сказали!
– Хотел, чтобы вы нормально спали. Мне пора, закройте за мной.
Он растворил ставни, и в комнату ворвался морозный ветер, принеся с собой несколько снежинок. Я выбралась из-под одеяла и поёжилась, обхватив себя руками.
Мистер Харден открутил низ трости. Там прятался раскладной крюк.
– Будьте храброй, Сара, – сказал он и вдруг обнял меня. – Помните: Томас Твайн. Если я не смогу, расскажите Дите обо всём. Я никогда не хотел её бросать.
Он был таким тёплым, и от него хорошо пахло, и я не привыкла, чтобы меня вот так обнимали, и ужасно смутилась. А мистер Харден ещё и не спешил отпускать.
– С днём Благодарения, Сара, – сказал он. – Весёленький же выдался праздник.
Потом он разжал объятия, сел на подоконник, перебросил ноги на ту сторону и велел:
– Закройте окно.
И на моих глазах стал делаться прозрачным!
– Что это? – воскликнула я. – Заклинание?
Мистер Харден вновь обрёл цвет и пробормотал:
– Заклинание. Сара, мне нужно концентрироваться.
– Невидимости?
– Нет, что-то вроде иллюзии. Подстраиваюсь под ближайшие объекты, прямо как одна ящерица, которая водится в Ригерине… Сара, здесь кирпич, да ещё и декоративная кладка, мне нужно сосредоточиться и непрерывно читать заклинание!
Я умолкла и принялась наблюдать. Вот мистер Харден как будто растворился в воздухе, но если приглядеться, я могла его видеть. Он двигался по межэтажному карнизу к водосточной трубе, цепляясь крюком за выступы, и, казалось, весь был сделан из кирпича.
– Вашу ногу немного видно, – сообщила я, высунувшись в окно.
– Сара! – простонал он, уплотняясь. – Не смотрите, уйдите.
– А я так смогу, если проучусь пять курсов?
– Нет. Сара, умоляю, вернитесь в комнату и закройте окно!
– Но почему нет?
– Хорошо: да. Вы смерти моей хотите? Исчезните!
– С днём Благодарения! – сказала я напоследок и закрыла окно.
Без него маленькая комната сразу показалась мне ужасно тихой и пустой. Прижавшись к стеклу, я попыталась отыскать мистера Хардена взглядом, но время шло, а я всё ничего не замечала. Должно быть, он уже ушёл.
Башенные часы показывали без четверти семь.
Я умылась, прошлась по комнате (здесь и ходить-то было негде), заправила постель и полежала, закинув руки за голову. По моим ощущениям, прошло уже больше часа, а мистер Харден всё не давал о себе знать!
Я выглянула в окно. На часах было пять минут восьмого.
Порывшись в сумке, я достала блокнот и на всякий случай записала: Томас Твайн. Это был блокнот Диты, мы обменялись, потому что на обложке уже стояло её имя. Думаю, она простила бы мне крошечную запись.
Повертев карандаш в пальцах, я начала что-то набрасывать на чистом листе. Даже сама не знала, что. Очертания напомнили лицо, и я наметила глаза, потом добавила нос с горбинкой и чуть вздёрнутым кончиком, тёмные брови – подвижные, одна вскинута, – линию рта и растрёпанные волосы. Потом затенила щёки, чтобы показать резко очерченные скулы. Уши вышли не очень-то хорошо, и я спрятала их за высоким-превысоким воротником пальто.
Тут я поняла, что человек на портрете похож на мистера Хардена, смутилась и захлопнула блокнот.
На часах было почти девять, а от него ни слуху, ни духу. Я забеспокоилась.
В соседних номерах просыпались. Я слышала, как шумела вода, и как трезвонил колокольчик, и как двое беседовали в коридоре. Кто-то прошёл в одну и в другую сторону, проехала тележка, в соседнюю дверь постучали, потом всё стихло.
Было уже без пятнадцати десять, и я ужасно тревожилась. Даже принялась кусать пальцы, чего не делала с детства. На этаже давно стояла тишина, но вот я услышала негромкие шаги, и что-то заскребло в замке.
Дверь отворилась. На пороге стояла Шарлотта.
– Собирайся, быстро, – велела она и вошла, закрыв за собой. – Ну же, Сара Фогбрайт! Где твоя накидка? Всё зашло слишком далеко. Мистер Харден оказался сыскарём, безопасником. Когда он пропадёт, его будут тщательно искать. Они решили, ты чересчур много знаешь.
Я застыла, оторопев, и она прикрикнула:
– Шевелись! Ты жить хочешь?
Я хотела. Я сунула блокнот в сумку, натянула и кое-как зашнуровала ботинки и, торопясь, набросила накидку.
– Держи, – Шарлотта протянула мне кошелёк. – Выйдешь из гостиницы, беги налево, к проспекту, а там опять налево. У перекрёстка станция аркановоза. Езжай куда-нибудь, где тебя не станут искать. Это значит, не к родным, не в общежитие и не к подруге, ясно?
– А к-куда? – спросила я, стуча зубами.
– Придумай по пути. Проваливай, живее!
И она бросила на пол шпильку, которой, видимо, открыла замок.
– Где мистер Харден, где он? – спросила я, прижимая к груди кошелёк и сумку.
– Заперт в участке по надуманному обвинению, пока они решают, как его убрать, чтобы на них потом не вышли, – криво усмехнулась Шарлотта. – Ему точно конец, так как он разнюхал про делишки миссис Тинкер. Интересно, откуда бы, а?
Ох, нет! Нет!
– Неужели они осмелятся его тронуть? – воскликнула я. – Не может быть! Он ведь не кто-нибудь, а…
– Да, да, – перебила меня Шарлотта. – Миссис Тинкер пытается связаться с кем-то в столице. Говорит, что Хардену тогда конец, будь он хоть трижды безопасником. Считай, он покойник, это вопрос времени. Хочешь составить ему компанию? Беги!
– А ты? Давай убежим вместе!
– Прикрою тебя. Меня не собираются убивать. Шевели ногами, Сара Фогбрайт!
И она вытолкала меня в коридор.
Я побежала, раз или два подвернув ногу в плохо зашнурованном ботинке, и у лестницы оглянулась. Шарлотта стояла, прямая, как палка, сложив руки на груди, и глядела мне вслед.
Я скатилась вниз, по пути набросив капюшон, чтобы он хоть немного прятал лицо, и так, крепко сжимая сумку и опустив глаза, прошла мимо придверника.
На площади толпился народ. Выкатили позолоченную фигуру дракона, её тёрли на счастье и загадывали желания. Дракон справлял не первый свой праздник, так что на хвосте, на боках и на лапах золото стёрлось, обнажив деревянную основу. На помостах плясали танцовщицы с жаровнями на цепях, и все болтали и смеялись, и людской поток стягивался сюда, лишь я одна плыла против течения.
Ювелирная лавка сейчас была закрыта.
Добравшись до проспекта, где стало свободнее, я припустила к станции. Ледяной ветер высекал слёзы из глаз. Зачем Бернард пошёл в участок? Что с ним сделают? Может, его убивали прямо теперь, а я ничем не могла помочь!
Станция представляла собой крошечное приземистое здание, где можно было купить билет и дождаться своего вагона в относительном тепле. У двери висело объявление: «Требуется помощник машиниста. Умение раскладывать пасьянсы – обязательно. С вопросами обращаться в кассу». У кассы я взглянула на расписание над окошком. Буквы расплывались от слёз. Ближайший вагончик отправлялся в десять, в Миддлбридж.
Миддлбридж. Там разводной мост, ёлка и Сэмюэль.
От волнения трижды попытавшись дать неправильную сумму, я купила билет. Полнотелая дама с возмущением глядела на меня сквозь стекло, но не обругала. Всё-таки праздник. Я пожелала ей счастливого дня Благодарения и вышла, потому что два чёрных вагончика уже подъехали и стояли на рельсе, ожидая отправки.
Я несколько раз спросила у помощника машиниста: «Вы едете в Миддлбридж? Точно? В Миддлбридж?», хотя на боку первого вагона красовалась надпись во всю длину: «Энсворд – Миддлбридж». Помощник кивал и указывал рукой.
– Да в Миддлбридж, мисс, – проворчал он. – Куда ж ещё?
– Может быть, в Энсворд, – сказала я растерянно.
– Так мы ж и есть в Энсворде. Ох и чудит народ по праздникам!
Я вошла в вагон, украшенный деревянной лепниной, и села на обтянутый бордовым бархатом жёсткий диванчик. Меня тут же согнал какой-то старичок, и я узнала, что у мест есть номера. Помощник машиниста, вздохнув, ещё раз проверил мой билет и указал, куда садиться.
Прежде я никогда не ездила в аркановозах и вообще не бывала в городе одна.
Моё сердце так колотилось, что я задыхалась. Мне казалось, миссис Тинкер со своей свитой вот-вот нагонит меня, и я со страхом глядела на улицу, прикрываясь рукой.
Скоро вагон почти заполнился. Я сидела у окна, притиснутая к холодному стеклу, а рядом со мной вольготно устроилась неряшливая дама, от которой пахло капустой, и её крикливый сын лет шести. Наконец машинист сел на место, помощник запер двери и тоже сел рядом, взял тонкую карту-пластинку из каменной колоды, положил в выемку на гранитной столешнице перед собой, и аркановоз затрясся и тронулся.
Мы неспешно ехали по городу, который теперь, при дневном свете, не сверкал огнями и потому казался непраздничным. Дома были серые, и деревья серые, и из труб валил серый дым, и даже окна казались грязными. А может, и не казались.
Машинист дёргал рычаги и два раза потянул за проволочную петлю, свисавшую с потолка справа от него, отчего раздавался пронзительный гудок.
– Придержи карту, – командовал он. – Придержи!.. Клади дальше.
Помощник гнул спину над пасьянсом. В каждую карту, я знала, вставлены кристаллы и особым образом зачарованы. Когда карты ложатся на нужные места, высвобождается энергия, на которой движется аркановоз.
Мы уже выехали за город, когда помощник машиниста воскликнул: «Сходится, сходится, держись!», над нашими головами зазвенел колокольчик, и аркановоз ринулся вперёд с небывалой скоростью. Меня вжало в спинку сиденья. Дама рядом со мной охнула, а её невоспитанный сын восторженно завопил. Спустя несколько мгновений ход стал замедляться и вернулся к привычному. Это пасьянс сошёлся, весь, до последней карты.
В полях мы надолго встали. Помощник чесал в затылке и сетовал на неудачный расклад. В конце концов он собрал карты в ячейку и нажал рычаг. Стопка уехала вниз, перемешалась где-то в недрах машины и с лязганьем поднялась наверх. Теперь пасьянс можно было начать раскладывать заново.
Путь до Миддлбриджа занял больше часа. Всё это время я кое-как держалась, отвлекаясь на виды за окном, шумных соседей и нелепую манеру движения аркановоза. Но вот впереди показалось свинцовое озеро, и мост, и заснеженный городок с двухэтажными домами из некогда жёлтого, а теперь посеревшего кирпича, с открытыми деревянными террасами и серыми черепичными крышами. Наш вагончик остановился у станции, и я совершенно, совершенно не знала, куда идти дальше.
Промёрзшая и отсидевшая всё, что только можно, я сошла по ступенькам и растерянно огляделась. Что могли здесь украшать художники? Было вообще не похоже, что этот городишко хоть немного пытались украсить!
Над макушками домов проглядывала вершина ели. Говорят, её посадили в тот год, когда достроили мост, а мосту уже сотня лет. Я решила пойти туда. Если в Миддлбридже и было что-то похожее на центральную площадь, то именно там, у ели.
Я брела по плохо утоптанному снегу, который здесь и не думали расчищать, и с надеждой глядела во все глаза – и тут вдали увидела Сэмюэля. Он вышел из какого-то погребка и пошёл через улицу, на ходу жуя пирожок в промасленной бумаге.
– Сэмюэль! – закричала я. – Сэм! – и побежала к нему.
