Текст книги "Сара Фогбрайт в академии иллюзий (СИ)"
Автор книги: Полина Бронзова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Шарлотта красноречиво хмыкнула, но дальше спорить не стала.
Обдумав ситуацию, мистер Твайн сказал, что нам лучше разъехаться, чтобы зря не терять времени. Сам он собирался в госпиталь, где теперь, кстати же, находился и граф Камлингтон и ждал ответов, а мистер Харден, так уж и быть, мог отправиться к дочери перед тем, как ехать в столицу.
Я согласно кивала. Мне не терпелось поговорить с Дитой. Ей предстояло столько всего узнать! Мистеру Хардену наверняка понадобится помощь.
Но когда я уже начала продумывать речь, которая тронет сердце Диты, комиссар сказал нечто ужасное.
– Нельзя впутывать мисс Фогбрайт в это дело. Ведь она должна проходить практику в Беллвуде? Обменяй их со своей дочерью, Бернард. Сделайте вид, мисс, что находились там с самого начала. По крайней мере, эта проблема будет решена.
Проблема? Как он мог назвать меня проблемой! Я запротестовала, но тщетно.
– Довольно с вас приключений, Сара, – мягко сказал мистер Харден. – Счастье, что всё обошлось. Ведь вы понимаете, это не развлечение. В Беллвуде вас никто не станет искать, и мы позаботимся о том, чтобы вам больше ничего не грозило.
– Но я могу помочь, – не сдавалась я. – Ведь я уже столько всего сделала, без меня вы бы не справились!
– Помощь больше не потребуется, – непреклонно заявил он.
Ох, он всерьёз намеревался оставить меня в Беллвуде! И никто не встал на мою сторону.
Хильди, к слову, и теперь не спешила домой. Более того, она одной из первых забралась в экипаж, несколько раз подпрыгнула на сиденье, довольно похлопала рукой по обивке и устроилась так, будто в лавке её никто не ждал.
Мы все набились на заднее сиденье: Шарлотта, я и Сэм. Господин Сторм с удобством устроился впереди. Хильди с горящими глазами трогала дверные рычажки и выглядывала в окно, но при этом помалкивала. Видно, боялась, что отец может спохватиться и отослать её. Я думала: как будет досадно, если даже она отправится в столицу, а я – нет! Я всё порывалась сказать, что ей пора домой, уже набрала воздух, но мне не хватило решимости.
Я зевнула и вспомнила, что почти не спала этой ночью. Удивительно, сколько всего случилось за день! Мы угнали аркановоз, и взорвали тюрьму, и я обручилась с мистером Харденом – ох, конечно, мы оба выдавали себя за других людей, но кольцо, надетое им, всё ещё оставалось у меня на пальце.
Я подумала, что навсегда его сохраню. Просто на память о приключениях, ничего больше. Я выглянула из-за сиденья: и он не снял своё.
– Хорошо, что вы заметили, – сказал мистер Харден, проследив за моим взглядом, и стянул кольцо. – Совсем позабыл. Давайте сюда ваше.
Я сказала, что спрячу кольцо в сумке, но мистер Харден и слышать ничего не желал.
– Давайте, – сказал он твёрдо, протягивая ладонь. – Это вещественное доказательство.
Мне было ужасно, ужасно обидно, но кольцо пришлось отдать.
Мы тронулись. На улицах загорались огни, а в салоне было полутемно, и экипаж мягко покачивался, будто колыбель. Я вовсе не собиралась засыпать, просто моргнула – и оказалось, что мы уже стоим в каком-то дворе под фонарём, и моя голова лежит у Шарлотты на плече, а Сэмюэль спит на моих коленях. Шарлотта невозмутимо ела сырную булочку и никого не собиралась будить. Даже удивительно, как это она упустила такую возможность съязвить!
Хильди дышала на стекло и выводила рожицы. Мистер Харден барабанил пальцами по рулю и смотрел, как в свете фонаря кружится снег.
– Так чё, идёшь? – толкнул его в плечо господин Сторм. – Топай ужа!
– Ведь она там под чужим именем, – нервно сказал мистер Харден. – Под каким предлогом я её позову?
– Да уж будто не смекнёшь!
– Не торопи меня, Мэтью. Сейчас придумаю и пойду.
– Да струсил, так и скажи. Чё, до завтра просидим? Вперёд! Двигай-топай!
Похоже, мы прибыли в Беллвуд. Крошечная гостиница глядела на нас слуховыми окнами, будто гномы в снежных колпачках выстроились в ряд. Вывеска над входом гласила: «Старый колокол». Раскидистые клёны едва заметно покачивали белыми ветвями.
Хильди вздохнула и сказала:
– Ладно уж, я пойду.
– О! – удивился господин Сторм. – А ты ишшо тут откудова? Чё-то я и не приметил!
Я помогла Хильди открыть дверь, потому что она не знала, как правильно дёргать рычажок, а мистер Харден и не думал ей помогать. Хильди спрыгнула и решительно побрела в гостиницу, утопая в снегу по колено. Шарлотта вышла из экипажа, и я решила выйти тоже.
– Сэм! – прошипела я. – Сэм, поднимайся!
– Не брал я твои ботинки, – заявил он сонным голосом, не собираясь открывать глаза.
Вздохнув, я попыталась выбраться, и тогда он схватил меня за колено, воскликнул: «Перси! Отдай мою подушку, не смешно», резко отстранился и замолчал, моргая глазами, весь встрёпанный. Я поспешила выйти, чтобы его не смущать.
Мистер Харден зачем-то взял в багажнике трость, уронил её, поднял, взял в правую руку, затем в левую, а после сунул обратно в багажник. Он положил её криво, так что багажник никак не закрывался. Я помогла ему, а он, кажется, даже не понял, что было не так.
Мы все вышли и ждали снаружи. Шарлотта скрестила руки на груди, сонный Сэм в колпачке набекрень тёр глаза и зевал, а мистер Харден так дёргался, будто его било током. Он то делал шаг вперёд, то отступал, всё потирал ладони друг о дружку и хрустел пальцами. Я великодушно готовила речь, потому что он точно не сумел бы сказать Дите ни единого правильного слова.
У двери звякнул колокольчик, и Хильди вышла. Дита шагнула следом и тут же застыла столбом. Персиваль неловко её обогнул, встал рядом, поправляя очки, и набычился, будто собрался с кем-то сражаться.
Речь не пригодилась. Господин Сторм толкнул мистера Хардена, тот невольно сделал шаг, нерешительно протянул руки, и Дита немедленно влетела в его объятия, плача и смеясь. Ей вообще не понадобились никакие объяснения.
Мистер Харден сказал, что забирает её, и она согласилась. Они немного неловко познакомились с Персивалем, кто-то сунул мне в руки сумку, и всё – отбыли! Сэмюэль изъявил желание остаться, так что мы втроём глядели, как экипаж тает в зимних сумерках. Вот сквозь снег в последний раз мелькнули огни, а вот уже всё стихло, только метёт метель.
Я думала, мы ещё поговорим! Думала, мистер Харден хоть что-то скажет мне на прощание! Я не могла поверить, что всё кончилось вот так.
– Хе-хе, старина! – воскликнул Сэм и протянул Персивалю кулак.
– Старина, хе-хе, как сам? – весело ответил тот.
Они исполнили замысловатый ритуал приветствия, ударяя кулаками по-всякому и совершая нелепые движения.
– Она всё ещё невысоко тебя оценивает? – поинтересовался Персиваль, кивая на меня. – Не разглядела твоих достоинств?
– Я вижу, ты большой шутник! – ответил ему Сэмюэль. – Похоже, девушка тебя бросила, а? Уехала с другим? Небось из-за твоих дурацких шуток.
Я чувствовала себя ужасно лишней, и кроме того, забыла сказать мистеру Хардену, что никак не могу занять место Диты. Внешне мы на одно лицо, но ведь она провела здесь какое-то время. Как объяснить, отчего у меня за один вечер пропали косы и память о двух последних днях? Ведь это катастрофа!
Между тем Сэмюэль вкратце изложил, что случилось. Персиваль нахмурился.
– В столицу? – только и спросил он.
– Ага, – кивнул Сэм. – Я на мели.
– Сколько?
– Шиш да ни шиша.
– Ну, я на шиш и одну дыру богаче!
Очевидно, для них беседа имела смысл, но я ничегошеньки не понимала, а потому просто стояла рядом, изо всех сил делая вид, что участвую в разговоре. Огни экипажа, свернувшего к гостинице, я разглядела первой.
Моё сердце подпрыгнуло: неужели мистер Харден вернулся? Но тут же я поняла, что это не он. Сюда прибыл граф Камлингтон!
Они приехали только вдвоём с Виктором. Тот остался за рулём, а граф неуклюже выбрался. В госпитале ему наложили аккуратную повязку на глаз, и он стал похож на пирата-неудачника.
Граф поглядел на нас и изобразил улыбку.
– Милые детки, – сказал он, – не знакомы ли вы с Бернардитой Харден? Я слышал, она как раз здесь.
Это был шанс!
– Это я, – ответила я, склонив голову к плечу. – Только я прячусь под иллюзией. Не говорите никому, это большой секрет!
И, улыбнувшись, похлопала ресницами.
– Как замечательно, – сказал граф, потирая ладони. – Могу я пригласить тебя на прогулку в экипаже?
Я бросила взгляд на своих спутников. Персиваль, кажется, ничего не понимал – я прежде не видела, чтобы человек так высоко поднимал брови.
– А ведь я вас знаю, – ответила я графу. – Вы знаменитый изобретатель аркановоза, тот самый граф Камлингтон. Ах, я и не мечтала с вами познакомиться! Конечно, я с радостью с вами прокачусь, но можно ли мне взять с собой подруг? Они тоже от вас в восторге!
– Подруг? – с недоумением спросил граф.
– Ну конечно, ведь мы все под иллюзией! Это моя одногруппница, Хильди Сторм…
Сэмюэль сделал реверанс.
К чести Персиваля, соображал он быстро.
– А я Кэтрин Дэкстерфолл, – пропищал он. – Мы с вами в дальнем родстве, милорд. Ах, я так люблю складывать и раскладывать пасьянсы – наверняка это во мне от вас! Для меня честь познакомиться с вами.
Граф оглянулся на дорогу, будто боялся, что кто-то ещё может приехать. Похоже, он думал, что опередил мистера Хардена.
– Конечно, – согласился он. – Конечно, садитесь.
И распахнул перед нами дверцу.
Глава 17. Поиски тайника
Гостиница «Старый колокол» находилась на окраине Беллвуда, прямо у полей. Улица, ведущая к ней, была застроена только с одной стороны. Редко стоящие фонари выхватывали из мрака то низкие дома с заснеженными крышами и козырьками, то деревья в снегу. Кое-где приветливо горели окна. Но по большей части мы ехали во тьме, в черноте, и только впереди, в огнях экипажа, белыми точками мельтешила метель.
– Вот это зверь, – с восторгом и уважением сказал Персиваль вполголоса, оглядывая экипаж. – Сотни две кристаллов, не меньше.
– Ставлю на сто пятьдесят, – возразил Сэм. – Это же «Блю-Буллет» запрошлого года. Двести ежели ток по спецзаказу. Забьёмся? Что ставишь?
Ох, они собирались всё погубить!
Я толкнула Сэма локтем и прошипела:
– Девочки о таком не разговаривают!
Эти двое примолкли, а потом Сэм громко сказал:
– Надо бы новый корсет прикупить, а то мой совсем прохудился. Ишь, так и поддувает!
– Так сними, я заштопаю, – неестественно тонким голосом сказал Персиваль. – Тебе как, ёлочкой или цветочком? Страсть как люблю штопать. Миссис Гудинг мне всё даёт свои панталоны. «У тебя, – говорит, – Кэтрин, золотые руки…»
Я там же и сгорела со стыда. Прямо-таки ощутила, как осыпаюсь пеплом на сиденье. Только и смогла, что дотянуться до Персиваля ногой и толкнуть, чтобы он умолк.
– Что? – шёпотом осведомился он. – Что не так? – и сказал уже громче: – Ах, давайте поговорим о мальчиках! Мне нравится Сэмюэль. Он интересный собеседник, и очень умный, а как хорошо рисует! Что угодно починит, смастерит – из него выйдет такой хороший муж…
Сэм несколько раз ткнул его кулаком не глядя. Он сидел, уставившись перед собой, и вид у него был такой, будто теперь и он хочет провалиться сквозь землю.
– А Персиваль, по-моему, дурачок, – сказала я. – Я знала одного Персиваля, и он писал ужасно глупые стихи. Может быть, все Персивали их пишут?
– Чего? – обиженно спросил Персиваль, забыв делать тонкий голос. – Чего сразу глупые? Ты читала хоть один?
Похоже, со стихами я попала в точку.
В это время мы окончательно покинули Беллвуд, свернув прочь от редких огней, и граф Камлингтон обернулся ко мне.
– Милое дитя, – с притворным дружелюбием, которое плохо ему удавалось, сказал он, – должно быть, ты задаёшься вопросом, куда мы направляемся и для чего я тебя искал. Не бойся, я хочу тебе только добра, но то, что я расскажу, может повергнуть тебя в шок. Я предпочёл бы, чтобы твоя мать сообщила тебе… Но она не способна узнать собственную дочь! Нет, нет, в этот раз обойдёмся без неё…
Он потёр нос, размышляя над дальнейшими словами.
– Я вся внимание, милорд! – послушно сказала я.
– Что ты знаешь о своём отце? – спросил он.
– Ах, он всего лишь какой-то торговый представитель, да ещё и бросил нас, – сказала я с пренебрежением. – Не желаю даже о нём вспоминать!
Граф воодушевился.
– А если бы ты узнала, что он тебе не родной отец…
– Этот нелепый человек – не мой отец? Превосходно!
– …а твой настоящий отец – некто богатый и знатный…
– Ах, я так и знала! Я ощущала это!
– Да погоди же, дай мне договорить! Если бы ты узнала, что твой настоящий отец – граф, что бы ты сказала?
– Я сказала бы: хвала Первотворцу!
– Хвала Первотворцу! – с облегчением воскликнул граф Камлингтон. – Ты вовсе не похожа на ту грубую, неотёсанную, ужасную девушку, с которой вы поменялись местами. Диву даюсь, как можно было вас перепутать! Твоя мать, должно быть, не в себе. Так знай же: я твой отец.
В это время экипаж подпрыгнул на кочке, так что мы трое подлетели над задним сиденьем и охнули. Граф принял это за выражение удивления и восторга.
– Ах, как тебе повезло, Бернардита! – пропищал Персиваль. – Милорд, может, вы и мой отец? Я тоже всегда ощущала что-то такое… этакое.
Он явно переигрывал. Уж я бы ему показала, если бы только между нами не сидел Сэм.
– Нет, – отрезал граф, уставившись на Персиваля. – Я уверен, что нет.
– Мы теперь едем к маме? – спросила я. – Можно мне звать вас папой?
Кажется, графа Камлингтона не слишком-то обрадовала моя просьба, но он попытался это скрыть.
– Что ж, – сказал он, хмурясь и оглядываясь в поисках выхода, как загнанный в угол человек. – Уверен, я привыкну.
Я решила, что отныне стану обращаться к нему только так.
– Мы едем в столицу, – сообщил граф. – Один мой знакомый может снять с вас иллюзию, не поднимая шума – и додумались же вы до такого! Где только взяли пыль?
– Ах, папа, мы случайно! – ответила я. – Не сердись.
Он тут же сказал, что не сердится, и выразил надежду, что мы с подругами проведём несколько приятных дней вместе, прежде чем их отправят по домам. Сэм и Персиваль, само собой, пришли в восторг и принялись горячо его благодарить.
– У тебя милые подруги, – благосклонно сказал граф. – Кроме этой ужасной Сары Фогбрайт, попадись она мне только… Если бы ты знала, в каком дурном свете она выставила меня перед уважаемыми людьми!
– Ах, она мне вовсе и не подруга, – сказала я. – Вечно я из-за неё встреваю в неприятности! Это ей пришла в голову идея поменяться местами.
– Она ведь из тех самых Фогбрайтов, что занимаются доставками? Уж я мог бы создать им проблемы!
– Дальняя родственница, – поторопилась я сказать.
– Паршивая овца семейства, – поддакнул Персиваль. Кажется, он так и не простил мне те слова насчёт стихов.
– Что ж, ладно, – пробормотал граф. – В действительности мне не хотелось бы с ними ссориться, они довольно влиятельны. А теперь, девушки, прошу меня извинить – я почти не спал в последние дни. Кажется, всё, что могло пойти не так, пошло не так! Но теперь, хвала Первотворцу, дела налаживаются. Я хотел бы немного отдохнуть. Если вам что-то понадобится, обращайтесь к Виктору.
Порывшись в багажном отделении, он извлёк оттуда повязку для сна и полосатый колпак. Повязку ему пришлось с неудовольствием отложить: забинтованный глаз не позволял её надеть. Натянув колпак, граф откинулся на сиденье. Он придавил мои ноги, но его ничего не смутило.
Почти сразу же он засвистел носом.
Справившись у Виктора, я узнала, что заднее сиденье не раскладывается, а в столицу мы прибудем утром. Не та вещь, которую хочется услышать в подобных обстоятельствах. По счастью, Сэм предложил пересесть на его место, а сам занял моё, где ему оказалось вполне удобно, натянул свой вязаный колпачок на нос и тоже засопел.
– Итак, что вы имеете против моих стихов, мисс? – прошипел Персиваль, толкнув меня локтем.
Мы немного поспорили насчёт того, бывают ли вообще нормальные стихи. Я приводила в пример Кеттелла, который только и умел, что писать о розах на мостовой или где-нибудь ещё.
– Здесь нужно тонко чувствовать! – яростно шептал мне Персиваль. – «О, белая роза средь алых…» Если у вас в груди не ёкает при этих словах, то и говорить не о чем!
Я вообще не понимала, что тут может ёкать. У меня от Кеттелла ёкало лишь однажды – когда миссис Гудинг попросила назвать любимое стихотворение, а я не знала ни одного, и пришлось выкручиваться. Ох, может, когда мой разум был затуманен чувством к Кристиану, я лишь немного, самую малость решила, что Кеттелл не так плох…
Хотя Персиваль и сказал, что говорить не о чем, он солгал. Он поступил жестоко и подло: решил читать мне своё любимое из Кеттелла, чтобы я тоже прониклась. Я выдержала десять минут и притворилась, что уснула. Персиваль больше нравился мне, когда смущался и молчал.
– Кеттелл был романтиком прошлого века, – занудно вещал Персиваль. – В его строках мы слышим громыхание колёс, которых теперь почти не встретишь на городских улицах. Эти колёса – символ неотвратимого рока… Бросьте прикидываться, я знаю, вы не спите! Так вот…
Вскоре я уснула на самом деле.
Ночью ударил мороз. В пути мы несколько раз останавливались на крошечных станциях, чтобы размяться и выпить горячего чая. Я торопливо шла от экипажа к двери, за которой ждало спасительное тепло, а ветер высекал слёзы из глаз, и от фонарных огней и от звёзд, пронизывая черноту, тянулись колючие лучи.
Мы добрались до пригорода Эрхейвена как раз на рассвете. Казалось, всё, что открылось взору, сделано из хрупкого голубого стекла – и далёкие шпили, и невысокие дома среди старых деревьев, и сами деревья. Город лежал на холме, заиндевевший и густо-синий там, где граничил с бледным небом.
Даже солнцу не хотелось выходить на это промёрзшее небо, и оно послало вперёд себя мягкие розовые облака. И тут совершилось чудо: порозовели стены домов, загорелись просветы ветвей. Во всех тонких местах город стал золотым и розовым.
– Вот бы написать такую картину! – ахнул Персиваль, подавшись вперёд и жадно глядя в окно.
– Вы увлекаетесь живописью? – спросил проснувшийся граф. – Похвально, похвально.
Увы, этот сказочный час не продлился долго. Скоро мир поблек и утратил цвета.
Графский особняк, серый и скучный, в два этажа, меня вообще не впечатлил. Он стоял чуть в стороне от дороги, в заснеженном чахлом саду. Соседние дома возвышались над ним и будто сдавливали.
Мне стало даже обидно, ведь прежде я столько о нём слышала. Говорили, это превосходный образчик старинной архитектуры, один из первых особняков, построенных в Эрхейвене, и, конечно, многим и теперь не давала покоя тайна пропажи первого владельца. Я ожидала, что буду поражена, увидев его вживую, но ничего не ощутила. На снимках он казался куда величественнее.
Мы миновали решётку и въехали в сад. Особняк вплотную окружал толстый каменный забор, которому хотели придать изящества при помощи арок, забранных частыми прутьями. Вышло только хуже: дом выглядел так, будто его пленили и стреножили. Это впечатление усиливали решётчатые окна, ровным счётом четырнадцать, по семь на каждом этаже (я сосчитала их от скуки, пока Виктор возился с замками, чтобы мы могли проехать дальше). Окна тоже были арочные, на первом этаже обложенные суровым камнем, на втором стиснутые колоннами – даже окна здесь не могли вздохнуть свободно.
Девушка на фронтоне, подобрав края лёгких одежд, собиралась одной ногой ступить в воду. Эту картину слева и справа обрамляли лавровые ветви, а снизу – лента с девизом «Справедливо и честно». Удивительно, что здесь обошлось без решётки.
– Наш предок получил титул и земли, служа Прекрасной Реджине, – пояснил граф Камлингтон, заметив мой интерес.
– А правда, что она была из гномов? – спросила я.
– Где ты наслушалась этой чуши? – фыркнул он. – Разумеется, нет! Однажды ты будешь представлена королевской семье, а тогда поймёшь, что в их жилах нет ни капли гномьей крови.
Я не стала спорить. Больше всего мне хотелось выпрямиться и несколько дней вообще не принимать сидячее положение без крайней необходимости.
Особняк встретил нас холодом и запустением. Никто не растопил мраморный камин в вестибюле, хотя Виктор вроде бы кому-то звонил во время последней остановки и предупреждал о нашем прибытии. А лампа! Лампа выглядела как клетка, подвешенная на цепи. Здесь даже свет держали за решёткой.
На троих нам выделили одну комнату – по счастью, нормально обставленную. Тут стояла кровать с балдахином, и если бы я была одна, то первым делом легла бы и задёрнула занавеси. Всегда о такой мечтала.
– Вместе веселее, не так ли? – сказал граф. – Развлекайтесь! К вечеру прислуга подготовит ещё две спальни. У меня так редко бывают гости, и сейчас я не ждал сразу троих.
Угрюмая женщина с длинным лицом принесла нам чай и три ломтика хлеба, тонких до прозрачности. Лишь по слабому блеску можно было догадаться, что они намазаны маслом. Бросив неодобрительный взгляд на камин (какое расточительство, мы его разожгли!) и ещё более неодобрительный – на Сэма, она ушла.
Мы переглянулись.
– Граф на мели, – сказал Сэм. – И картины подделанные.
– Ага, ещё и так грубо, – поддакнул Персиваль. – Ишь ты, богатый и знатный…
– Вы умеете распознавать подделки? – с уважением спросила я. – Даже не приглядываясь?
– А чё приглядываться, – пожал плечами Сэм, – ежели мы оригиналы в музее видали. Ну, не знаю, как вы, а я бы хлебнул горячего, пока не остыло!
К сожалению, мы опоздали: чай заледенел, пока его несли. Кто-то сильно сэкономил на заварке и ещё сильнее – на сахаре.
– Ох, даже у нас в столовой делают чай лучше, – поморщившись, сказала я.
– Я вам больше скажу, мисс, – хмуро сообщил Сэм. – Даже у нас подают не такие помои. Я так думаю, когда граф обещал нам несколько славных деньков в столице, он не имел в виду театры и рестораны, а?
Поразмыслив, мы сошлись на том, что так даже лучше. Ведь мы собирались искать тайник, а он находился, вернее всего, где-то в доме.
– В потайном ящике стола, – предположил Персиваль. – Или ко дну прикреплён снизу.
– Ну, слишком просто! – возразил Сэм. – За зеркалом или картиной.
– А это, значит, не слишком просто? – хмыкнул Персиваль. – За панелью в стене.
– Под половицей ещё.
– В карнизе, а то и в нескольких! Если бумаги в трубку свернуть…
– А то, может, в матрасе зашиты, а граф сверху спит.
– О! Сэм, помнишь тот роман, где ступенька на лестнице откидывалась, а под ней пистолет? А ещё сундук с двойным дном: сверху будто вещи, а за подсвечник тянешь, щёлк!
– Или в винном погребе, в бочке…
– Ну, в бочке был потайной ход!
– Так и чё, тайника быть не может, по-твоему?
Они заспорили.
Они знали страшно много мест, где бывают тайники: и за кирпичами в стенах, и под нажимными плитками, и в каминах, и в книгах, и прямо внутри балок. Увы, это ничем нам не помогло! Такой особняк мы могли обыскивать вечно.
– Может быть, дождёмся мистера Хардена? – предложила я. – У него был план.
Сэм и Персиваль так посмотрели на меня, будто я несла страшную чушь.
– Ну и зачем мы тут тогда? – спросил Персиваль. – Чего не остались на практике? Разумеется, мы первые найдём тайник! План мистера Хардена ещё, может, и не сработает.
– Во-во, – сказал Сэм. – Как граф был в отъезде, мистер Харден туточки ничего не сыскал. Я б на него не особо надеялся.
Похоже, они совсем не верили в мистера Хардена. Мне даже стало за него обидно. И в то же время, что скрывать, мне ужасно хотелось самой раздобыть документы и чертежи и гордо ему вручить, когда он явится.
Хлеб оказался чёрствым. Доев, мы решили осмотреть дом. Ведь нет ничего дурного в том, что дочь хозяина, впервые оказавшись в семейном особняке, хочет им полюбоваться?
Увы, любоваться было особенно нечем. На лестницах сохранились крепления для держателей, но ни следа ковров. Бирюзовая краска на перилах местами облупилась. Почти никакие двери не поддавались нам: их заперли и, судя по пыльным ручкам, давно не открывали. Мы нашли только круглый золотой кабинет с купольным потолком, красную комнату с мебелью под чехлами, где в былые времена принимала гостей какая-то дама, и музыкальный зал с роялем. Я полюбовалась инкрустацией в виде танцующих фигур, Сэм заглянул под крышку, а Персиваль нажал на клавишу. Раздался слабый гул и отчётливый стук.
– Ну, он не станет хранить важные бумаги там, куда и носа не кажет, а? – шёпотом спросил Сэм.
В этом зале, обширном и пустом, каждый звук отдавался эхом.
Я сделала несколько танцевальных движений, представив, что шахматная плитка на полу блестит, и хрустальные лампы горят, отражаясь в ней и подсвечивая золотую лепнину и роспись на потолке. Когда-то, наверное, здесь было красиво, а сейчас рисунок потемнел – даже не разобрать, что на нём.
Вряд ли граф держал документы под одной из этих плиток.
– А где его кабинет? – так же шёпотом спросил Персиваль. – По-моему, разумнее начать оттуда.
Мы отправились на поиски кабинета и обнаружили его на втором этаже.
Граф приятно проводил время у натопленного камина, читая книгу. На низком столике перед ним стояло блюдо с нарезанной ветчиной, горкой лежали сэндвичи с огурцом и красной рыбой, а в расписной чашке из тонкого фарфора явно был не только чай, но и некая янтарная жидкость из бутылки, которую граф при нашем появлении задвинул подальше.
Он невольно сделал жест, будто пытался книгой прикрыть тарелки, но, заметив наши заинтересованные взгляды, сунул книгу за спину, под подушку. Я успела разглядеть надпись на обложке: «Запретная любовь». Хильди бы оценила.
– Вы чего-то хотели? – спросил граф, уже полностью овладев собой, и скрестил руки на груди. – Бернардита, с любыми вопросами ты можешь обращаться к миссис Колин.
– Мы просто осматриваем дом, папа, – беззаботно сказала я. – Ах, какая чудесная комната! Столько картин, а за той дверью, наверное, спальня…
– И зеркало над камином, – явно с намёком сказал Персиваль. – И какая любопытная вставка из жёлтого мрамора, а эти подсвечники по бокам! Неужели в наше время кто-то ещё пользуется свечами?
– А шкафы! Сколько книг, – покачал головой Сэм. – Лампы, выступ над дверью, напольные вазы из Ригерина…
– Как красиво, – упавшим голосом подытожила я.
Тут был ещё ковёр, и три окна – и карнизы над ними, и бюсты на шкафу, и диван с подушками, и круглый столик с множеством выдвижных ящиков, и коммутатор, и часы. Всё до того пёстрое, красное, зелёное, синее, чёрное, что глаза разбегались, не останавливаясь ни на чём. Где искать документы? Они могли быть где угодно!
Довершая всеобщую пестроту, в бело-синем высоком горшке цвели розовые орхидеи, а в углу распустила перистые листья какая-то пальма.
– Миссис Колин уже принесла вам чай? – поинтересовался граф и прибавил с некоторой гордостью: – Это белый чай из Ардузии.
Мне доводилось пить белый чай из Ардузии, и я могла поклясться, что это не он, однако не стала огорчать графа и восхитилась. Он снисходительно выслушал мои восторги, деликатно дал понять, что теперь хотел бы остаться один, и мы вернулись в свою комнату.
Мы с Персивалем уселись на полосатую кушетку у кровати, а Сэм – прямо на ковёр. Нужно было решить, что делать дальше.
– В эту комнату часто наведываются, зуб даю, – сказал Сэм. – Цветы поливать, к примеру. У него больше во всём дому ни цветочка.
– Должно быть, ещё и топят, – блеснула я знаниями. – Орхидеи любят тепло.
– Значит, граф знает, что даже в его отсутствие комната надолго не останется без присмотра, – кивнул Персиваль. – Если бы я что-то и прятал, то в таком месте.
Мы все с этим согласились. Но хотя круг поисков и сократился, очевидно было, что тайник нам не найти. Слишком уж много мест, где он мог находиться, и ведь это мы ещё не видели спальню.
Персиваль нахмурился, поправил очки и сказал:
– План такой: вынудим графа показать тайник. Нужно как-то его напугать, чтобы он сразу потянулся к самому важному, а мы подглядим.
– Пожар, – предложил Сэм. – Эх, нам бы трость, которая дымом стреляет! Ну, какие-то тряпки ему под дверь накладём да подожжём.
– А если он кинется не к тайнику, а наружу? – не согласился Персиваль. – Выскочит за порог, а там твои тряпки. Накладут нам тогда по шее! Да ещё полыхнёт, в самом деле, вот уж здорово будет…
Решив не устраивать настоящий поджог, они заговорили об иллюзиях и попеременно обсудили и отвергли потоп, снежную бурю, затем обрушение кровли, и уже добрались до нападения дракона, когда меня осенило.
– Будет вам иллюзия! – сказала я, торжествуя. – Небольшая, как раз по мне. Сэм, нарисуй-ка мне пару отпечатков ботинок – таких, знаешь, едва заметных, будто от подтаявшего снега.
Конечно, соглашаться со мной никто не спешил. Им хотелось всё придумать самим, и они настаивали на драконе, на взрыве, на чём угодно своём, но всё-таки смирились: мой вариант был надёжнее и проще. И кто вообще видел драконов в последнюю тысячу лет?
Персиваль снял ботинки, и Сэм набросал в блокноте пару отпечатков, а потом при помощи оставшегося чая местами их размыл. Вышло идеально, как будто кто-то в самом деле потоптался по листу. Потом Сэм нарисовал план кабинета и примыкающей к нему спальни, которую мы толком не разглядели. Он запомнил всё-всё, до мельчайших деталей, вплоть до бюстов на книжных шкафах.
– Как ты это делаешь? – восхитилась я. – Я ведь тоже видела, как выглядит комната, но теперь могу припомнить только камин, диван и окна. Пожалуй, ещё стол.
Сэм раздулся от гордости, но виду не подал.
– Да чего там, – сказал он. – Подумаешь, великое дело.
Мы решили, что шпионить за графом отправится именно он, как самый незаметный.
– Вот тут, у двери, есть место, – сказал Персиваль, разглядывая план, и указал пальцем на вход в спальню. – Или за дверью. По обстоятельствам решишь.
Сэм кивнул. На всякий случай я дала ему карманное зеркальце – не помешает, мало ли откуда придётся смотреть. Оставалось только продумать маскировку. Напольная ваза из Ригерина показалась нам хорошим вариантом, тем более что и здесь, в нашей комнате, стояла одна такая.
– Будь я графом, я бы толком не помнил, сколько у меня этих ваз, – сказал Персиваль. – Одной больше, одной меньше…
Иллюзию предпочтительнее было создавать на светлой основе, так что мы взяли простыню с кровати (при этом обнаружив на ней мышиный помёт). Я стала смотреть на кровать с куда меньшим восторгом. Сэм мужественно накрылся простынёй и провертел карандашом дырки для глаз, а потом, приложив небольшое усилие, с треском сделал ещё дыру – для руки, если придётся смотреть в зеркальце.
– Ripeti avedo! – воскликнула я, глядя на вазу в углу, которую мы взяли за образец.
Я боялась, ничего не выйдет, и мои опасения отчасти подтвердились: хотя форму удалось передать довольно точно, сложный узор не дался мне. Вышли просто размытые пятна и полосы – белые, синие и терракотовые.
– Чё там? – спросила иллюзорная ваза, и из стенки протянулась рука с зеркальцем.
– Жалкая подделка, – сказал Персиваль, засекая время. – Спереди какая-то мазня, а спина у тебя вся белая.
