Текст книги "Неудачная дочь (СИ)"

Автор книги: Полина Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Теперь девушка была просто счастлива, что попала именно в палаточники! Как же глупо и по-детски было желать другого, только затем, чтобы показать, что она не хуже своих друзей и остальных парней!

С Тилем и Бартом Филиппа весь месяц почти не виделась. Они с раннего утра до позднего вечера пропадали на изнурительных тренировках или в конюшнях. Конники сами заботились о лошадях. Новенькие далеко не сразу получат своего коня. Это право парням ещё надо было заслужить.

Каждое утро в военной крепости начиналось с побудки. Когда резкий звук сигнальной трубы пронзал спящие казармы, все бойцы прямо в нательном белье, сломя голову, перегоняя друг друга, неслись на первую за день общую тренировку, в любую погоду. Потому, что десять бойцов, прибежавшие на утреннее построение последними, после обеда должны будут чистить отхожие места.

Однажды ночью, Филиппа с Коротышом тонкими полосками ткани привязали одного из бывалых палаточников за щиколотки к кровати. Поганец развлекался тем, что постоянно задевал новеньких, и, проходя мимо, давал им болезненные щелчки в лоб. Он, конечно, быстро развязался или порвал путы, но, всё же, прибежал последним из их казармы. Злобные ругательства и угрозы неведомым вредителям доносились до всех, кто проходил мимо отхожего места, всё время, пока бывалый палаточник занимался там уборкой. Филиппа скрывала довольную улыбку: отлично наказали мелкого мерзавца.

Не участвовали в утренней тренировке только те палаточники, которые в этот день отвечали за завтрак, да сторожевые на своих постах. Сам аштуг Хилберт по утрам часто бежал во главе отряда.

Эти занятия до завтрака были похожи на те, что были у призванных в тренировочном лагере: бег вокруг крепости, отжимания, приседания. Обычно, сотни всегда бежали скученно, каждый боец держался своих. Но именно на этих тренировках Филиппе, хотя бы издалека, удавалось увидеться с Тилем и Бартом, взмахнуть им приветливо рукой и получить такой же приятельский жест в ответ.

Потом, туги давали всем своим бойцам команду оправиться, привести себя в порядок и явиться на завтрак.

Этот момент был самый тяжёлый для Филиппы за весь день – оправляться приходилось со всеми. Невысокие перегородки в отхожем месте плохо защищали её девичью стыдливость. Когда она приседала, голова оказывалась поверх них, и сколько Филиппа ни прикрывала глаза, а непотребное нет-нет и попадалось в поле её зрения, да ещё такое, что мужчины даже жёнам не показывают. Но… или так – или класть в штаны… Переждать и зайти после всех по утрам пока никак не получалось.

Время после завтрака снова было отведено для тренировок, обязательно, для всего отряда, включая палаточников. Только на втором за день занятии каждая сотня работала отдельно, со своим тугом. Это была совсем другая подготовка: они учились драться, стрелять, носить тяжёлые щиты, ездить верхом, перестраиваться, и многое другое. Это были самые сложные за день занятия для всех бойцов, не только для новичков.

Харбин гонял своих по тренировочной площадке, как собак, не выпуская из рук излюбленный хлыст.

Правда, тут, у туга палаточников однажды вышло неудобство. В один из первых дней он был так неосмотрителен, что хлестнул Детку. Огромный парень тонко завизжал от боли и заплакал, как дитя. Филиппа еле его успокоила, зло косясь на начальника. С того момента Харбин ничего не мог поделать с увальнем. Едва он пытался приблизиться, Детка кидался бежать и скрючившись, прятался за спину маленькой Филиппы. Всем окончательно стало понятно – как воин он совсем не годится. Что это за боец, который не воспринимает приказы?

Наступил момент, прямо во время очередной тренировки, когда Харбин встал перед выбором: либо забить неподчиняющегося парня насмерть, либо, всё же, попытаться что-то с ним сделать.

Филиппа, почуяв нехорошее, упала перед тугом на колени.

– Туг Харбин у него ум маленького ребёнка, но он, просто, на редкость сильный. Я присмотрю за ним, обещаю. Детка может быть полезным, очень-очень полезным! Прошу… умоляю... только не убивайте…

– Будешь отвечать за его промахи, грехи и ошибки своей шкурой, согласен? – пристально глядя на Филиппу, спросил туг.

– Да… – сказала тихо, неуверенно, но, тут же, сразу крикнула, испугавшись, что туг передумает. –  Да!!!! Да!!!

Так, у Филиппы появился личный подчинённый боец. Обычно, тех, кого назначали отвечать за что-то, в отряде называли старшими или главными. Поэтому вся сотня согнулась от хохота, когда, через мгновение после достижения соглашения, туг на всё тренировочное поле скомандовал:

– Главный Хомяк, бери Детку и отправляйтесь на полосу препятствий. Пробежать её десять раз.

С того дня, все приказы и задания для них двоих туг отдавал Филиппе. И ей же, если что, доставалось за обоих, пока Детка виновато мялся в сторонке.

Во всех сотнях, кроме палаточников, воины тренировались целый день. Кроме занятий с тугом, каждый день бойцы занимались самостоятельно, отрабатывая то, что у них плохо получалось или то, чем хотели бы владеть в совершенстве. Тиль и Барт работали над собой до изнеможения.

И только палаточники, кроме тренировок, половину дня посвящали разным работам, в зависимости от того, кого из них куда направили.

Филиппа быстро узнала, что самой почётной и желанной в сотне палаточников была работа при кухне.

И она это всей душой понимала, поскольку, покушать и сама очень любила. За почти полгода в армии, девушка уже успела понять, что ни новеньких призванных, ни бывалых воинов, в императорской армии голодом не морят. Главный принцип питания в войске: достаточность и умеренность. Дома ей никогда не доставалось так много мяса, всё больше пирожки да булочки! Но! Любого бойца могут наказать, совсем лишив приёма пищи, или посадив на урезанный паёк на какое-то время.

Харбин обожал такие наказания именно для неё. И нехороший туг, как шипела на него голодная Филиппа, использовал их чаще других. Хлыст, в случае с Хомяком и Деткой, Харбин, вообще, в ход не пускал. Не хотел разбираться с ненормальной реакцией Детки. Тем более, Главный Хомяк почти плакал, когда слышал на тренировке в свою сторону:

– Плохо! Сегодня лишаю ужина! Завтра будете стараться лучше.

Или:

– Отвратительно! Хлеб и вода на ужин три дня!

С тех пор, как стала нянькой увальня, у Филиппы редкий ужин был полноценным, если, вообще, был. Сам парень, которого совсем никогда не наказывали, искренне, с жалобным выражением на круглом лице, протягивал ей свою порцию, но разве она могла у него взять? Он такой большой, ему больше и нужно. Да и как можно забрать еду у ребёнка?

Но ничего не мешало Филиппе делать Детке выволочки и тренировать его выполнять нужную работу. Например, в конце концов, спустя месяц её наставнических мучений, на очередной тренировке их пара быстрее всех сложила палатку.

– Молодец, главный Хомяк! Сегодня вечером можешь пожрать нормально. А то, у тебя уже щёки совсем пропали, – похвалил Харбин.

И Детка смешно запрыгал от радости. А Филипа довольно улыбнулась.

– Красавчик ты, малец, кстати, но только на морду! Бабская у тебя красота. Если бы тебе плечи шире да рост повыше, тогда в весёлом доме за тебя все наши бабы друг другу патлы бы повыдергали. Ну ничего, ты, главное, тренируйся побольше. Не так уж ты и мал росточком, у нас и ниже тебя парни есть. А плечи можно наработать. Я из тебя мужика сделаю! – на этих словах туг покровительственно хлопнул Филиппу по плечу.

А она скривилась, пока Харбин не видит: «ну-ну, попробуй, получится – я тебе первая спасибо скажу».

Девушка, действительно, ещё больше похудела за последний месяц.

Хотя у котла всегда следили за равенством пайков, она слишком часто была наказана лишением ужина. В такие вечера, слушая, как урчит голодный живот, Филиппа мечтала о том, что она стала  не банщиком, а попала к кухонным работникам. Это было бы не только всегда сытно, но и почётно.

В походе бронзовый котёл отряда для варки мяса считался священным. В пути два палаточника несли его перед отрядом, а в лагере, потом, ставили в центре. Назначенные на котёл палаточники весь поход охраняли его больше жизни, потому, что потерять отрядный котел в бою было бы страшным позором для всего отряда.

Кроме того, Харбин рассказывал, что, если воин отряда чем-то сильно провинился, то, спрятавшись под бронзовым казаном, мог рассчитывать на снисхождение при наказании. Филиппа тогда ещё всерьёз задумалась: поместятся ли они под котлом вдвоём с Деткой.

Самая вожделенная должность среди палаточников, попавших на кухню, была: «распределитель похлебки». Это было даже лучше, чем вторая по значимости: «главный повар».

В один из дней, когда наказывали провинившегося, плетью, Филиппа с ужасом узнала, что в обязанности главного повара почему-то входит и работа палача. Именно он и его помощник исполняют большинство наказаний. Весь отряд, кроме сторожевых, присутствовал на экзекуции и в полной тишине слушал душераздирающие крики и срывающиеся рыдания наказанного. Аштуг Хилберт тоже стоял рядом и его каменное лицо выглядело жестоким и безжалостным. По вине этого бойца в конюшнях случился пожар и погибла лошадь. Главный повар, он же, палач, выполняя приказ аштуга, иссёк спину провинившегося так, что видно было мясо и кожа висела клочьями. Его потом, еле живого, увезли в городской лазарет на телеге. Филиппа очень тяжело пережила этот день. Она всю ночь плакала в подушку, забывшись беспокойным сном только под утро. Крики несчастного стояли в ушах, а его, иссеченная плетью, окровавленная спина стояла перед глазами во сне. Почему-то Филиппа представляла, что это её секут плетью, после того, как разоблачили, что она девушка. И это её везут с разодранной до мяса кожей в лазарет…

Нет! Она точно никогда бы не смогла стать главным поваром или его помощником. И, вообще, хоть при кухне ещё были «главный водонос», «поводырь ослов» и прочие должности, уж лучше быть банщиком!

Глава 17.

Юная Генриетта, сестра аштуга Хилберта, гневно сверкая голубыми глазами, нетерпеливо выглядывала в окошко крытой повозки, и визгливо торопила возницу, требуя ехать поживее.

– Что ты ползёшь, как дохлый червь? Быстрее было бы ногами дойти, чем ехать в твоей скрипучей повозке! – выплеснув негодование, девушка захлопнула окошко и откинулась спиной на подушки, переводя дыхание.

Впереди, по ходу движения, холодное осеннее солнце уверенно проваливалось за горизонт, слабо подкрашивая багряным листья далёких деревьев, выстроившихся вдоль дороги. Сзади, словно догоняя, стремительно наступали сумерки.

На самом деле, вины возницы перед девушкой не было никакой: и повозка вполне обычная, и лошадь не старая, и скорость нормальная. Просто Генриетта сильно нервничала и ей требовалось как-то сбросить напряжение. Когда брат узнает об этой выходке, ей здорово достанется. Хилберт очень суров и бескомпромиссен. Брат, если посчитает, что заслужила, накажет, не взирая на личности, отговорки и униженные мольбы. А если ещё и не успеют добраться до темноты, и она, дочь знатного рода, путешествуя одна, без сопровождения, вынуждена будет остановится заночевать в таверне… Хилберт с неё лично шкуру спустит.

Брат был старше сестры на целых двенадцать лет. Семь лет тому назад, когда Генриетте было всего одиннадцать, после внезапной смерти родителей, в результате несчастного случая, он, молодой туг, только что получивший свою первую сотню, оказался достаточно умным и сильным, чтобы взять на себя обязанности главы рода и старшего их клана. Он заменил Генриетте отца и мать, заботился о ней, как мог. Младшую сестру брат обожал, но... на свой военный манер.

Хилберт вел себя с ней, скорее, как строгий отец, чем, как любящий старший брат: не баловал, следил за воспитанием, нанимал учителей, решительно наказывал за плохие проступки. Генриетта, еще с тех пор, когда они вместе играли куклами, и по сей день, страшно завидовала Мишель, наблюдая, как та общается с Фредериком. Старший брат принцессы всегда был снисходительно ласков с сестрой и её подругами, частенько покрывал их проделки перед матерью и даже перед императором. Мишель всегда была абсолютно уверена в поддержке Фредерика, какую бы глупость она ни задумала, она совсем не боялась брата.

Генриетта никогда не чувствовала чего-то подобного с Хилбертом. Она редко видела брата. Он либо был в расположении войск, либо, когда приезжал домой, в основном, проводил время в рабочем кабинете, занимаясь делами их семьи и клана. А вечера, на отдыхе от воинской службы, брат предпочитал проводить с друзьями, чаще всего, с ашварси Хлодвигом.

Генриетта, конечно, где-то глубоко в душе, любила брата, но больше – боялась. Возвращаясь домой, он, несмотря на гору накопившихся важных клановых и хозяйственных дел, всегда находил время вызвать младшенькую к себе в кабинет и дотошно расспросить обо всём на свете, услышать от самой сестры о её успехах, неудачах, поведении и проблемах, хотя из поместья ему исправно докладывали о ней. Заодно, брат сурово отчитывал сестру за все промахи и недочёты, или, скупо хвалил за достижения. Случалось, наказывал твердой рукой без снисхождения...

Так, само собой, получилось, что Генриетте было легче жить, когда брата дома не было, и она чувствовала относительную свободу. Когда он бывал в родовом поместье девушка всегда вела себя, тише воды, ниже травы. Впрочем, она и в его отсутствие, в основном, выполняла все требования Хилберта, корилась брату больше, чем слушала бы родителей, будь они живы.

В основном...

Однако, сейчас она больше не могла ждать!

– И Хилберт сам во всём виноват! – мерно покачиваясь в повозке, уговаривала себя девушка. – Он сам, так часто приглашал в дом своего друга, что я просто не могла не влюбиться в Хлодвига!

Генриетта грезила о нём с пятнадцати лет. По ночам ей часто снились поцелуи с ним и нежные объятия прекрасного воина. Когда ашварси бывал у них, девушка прихорашивалась и всячески старалась найти повод появиться перед ним, а после, подольше находиться в их с братом обществе. Мужчины её, конечно, в конце концов, отправляли к себе, но Генриетта частенько изобретательно находила способы подслушивать их беседы или, даже, подсматривать за братом и его другом. Она мечтала, что, рано или поздно, сможет стать женой Хлодвига.

Беда пришла, как гром с ясного неба! Эта пронырливая лиса Мишель использовала свои связи, отца, брата, мать, своё положение и отняла у неё любимого! Генриетта проплакала три дня, когда узнала, что третья принцесса станет старшей женой Хлодвига. Но потом, она внезапно успокоилась: в доме у любимого мужчины ещё осталось место младшей жены… Что ж… Она согласна. Она просто подвинет эту пустышку, заняв первое место в сердце ашварси!

А прямо сейчас Генриетта должна была своими ушами услышать от Мишель о том, как ей живётся в доме мужа. Хорошо бы, если бы он держал её в чёрном теле... Сколько можно ждать пока мерзавка появится в столице?!

Почему Мишель приезжала только к матери?

Почему на все приглашения подруг Мишель, в том числе и её, Генриетты, приходила вежливая отписка?

Генриетта, через свою доверенную горничную, подкупила служанок в домах каждой, известной ей подружек Мишель, чтобы те прислали весточку при появлении у них молодой жены ашварси. Но принцесса нигде в гостях не появлялась.

«Мишель столько времени сидит дома? С её-то характером? Неееет… Тогда почему она не появляется в столице? А вдруг, она уже беременна? Нет! Нет! Нет! Только не это!» – девушка в ярости сжимала кулачки, это она должна родить ашварси первенца.

Когда Генриетта не могла больше выносить муки неизвестности, она решила сама поехать в загородное поместье ашварси, где сейчас жила Мишель. Нужно только приехать ближе к ночи и сделать вид, что они едут не «из» столицы, а «в» столицу, и, просто, не успевают домой до наступления ночи, чтобы Мишель вынуждена была предложить подруге кров на ночь.

Генриетта тщательно продумала план своей вылазки. Она предупредила управляющего, что отправляется в гости к одной из своих подруг и останется у неё на ночь. И не соврала ведь! Действительно, поехала к одной из столичных подруг и отпустила сопровождающих, оставив при себе лишь свою горничную.

А потом, ближе к вечеру, специально поссорившись с подругой, наняла повозку и, вместо возвращения домой, уехала из столицы. Она приказала вознице сделать большой круг, чтобы подъехать к поместью ашварси с другой стороны от столицы. Но плохо рассчитала время и расстояние, и теперь они не успевали до наступления ночи добраться к месту назначения.

В поместье Хлодвига они приехали за полночь. Хорошо, что Генриетте уже приходилось бывать здесь с братом, и управляющий узнал её. Немало удивлённый весьма скудным сопровождением знатной девушки, в лице единственной горничной и возницы, господин Виль, тем не менее, встретил гостью очень приветливо и организовал нежданной визитёрше поздний ужин и прогретые покои на ночь.

Довольная Генриетта не стала с ним много болтать, односложно и расплывчато отвечая на осторожные вопросы мужчины. Наскоро перекусив, она поторопилась скрыться в спальне, отговариваясь усталостью и прихватив с собой свою горничную. Всё складывалось как нельзя лучше, поэтому, устало вытянувшись на мягкой перине, девушка засыпала с довольной улыбкой на устах.

Разбудил Генриетту препротивный скрежещущий звук. Он ворвался в её сладкий сон на самом интересном месте: Хлодвиг уже наклонился, чтобы поцеловать её, нежное девичье сердечко забилось чаще в предвкушении! Генриетта сердито насупила брови и резко села в постели, готовая, немедля, сурово отчитать наглую прислугу, помешавшую её чудесному сновидению, и… Широкая искренняя улыбка расплылась на её лице, от уха до уха.

У камина, в тёмном рабочем платье служанки, принцесса Мишель, стояла на четвереньках и кочергой выгребала перегоревшую золу из самого дальнего угла. Рядом виднелось железное ведро для пепла и совок, поодаль, корзина с дровами.

– Мишель? – радостное удивление в срывающемся от счастья голосе Генриетты нельзя было не расслышать.

– Генриетта?! – принцессе словно ногой под зад ударили, так она дёрнулась.

– Ты что, работаешь у ашварси вместо чёрной прислуги? – она просто должна была это спросить, хотя и так всё было видно.

– Нет! Я учусь! – ответ Мишель звучал жалко, как оправдание.

Генриетта звонко расхохоталась, не в силах удержать в груди счастье от того, чему стала свидетелем. Как же ей было тяжело в последние недели, и как сейчас хорошо! Да, как бы Хилберт её ни наказал, когда вернётся и узнает обо всём – это стоит того.

– Чего смеёшься, глупая?! Хлодвиг хочет, чтобы я, как его жена и хозяйка, разбиралась во всех работах, выполняемых в поместьях! – вскричала принцесса.

– Ты ползаешь на коленях и чистишь камин, Мишель! У нас этим занимаются самые ничтожные слуги! Чему тут можно учиться? – говоря, продолжала хихикать подруга детства.

– А ты знаешь, что правильная чистка камина и печи продлевает сроки их службы! Чистый камин – это прекрасный вид на огонь и дрова в нём сжигаются лучше и экономнее. А если топить сухим деревом и регулярно чистить дымоход, то это защитит от пожара из-за возгорания сажи, которая оседает на стенках! – Мишель криком выдавала на-гора теоретическую часть.

– Ну и что?! – веселилась Генриетта.

– Это необходимые для меня, как для хозяйки, знания. Я должна проверять качество работы наших с Хлодвигом слуг, – Мишель сама не верила в то, что говорила, просто повторяла слова смотрительницы.

– Просто приказывай чистить камин каждый день и всё! Проверяй, чтобы в камине ничего не было, а лучше, поручи это смотрительнице замка, – пожала плечами подруга.

– А вот и нет! Пепел нужно оставлять немного, на дне. Этот слой защищает пол от горящего огня! А несколько кусков оставленного тлеющего угля помогают легче разжечь камин снова. Я теперь знаю, что служанка должна использовать для золы только железное ведро, потому, что в ней есть тлеющие угли очень долго, несколько часов! Хозяйка должна следить за тем, чтобы поместье не сгорело! А ещё, раз в год нужно вызывать мастера для проверки камина. А ещё раз в три месяца, а то и чаще, нужно вызывать трубочистов чистить дымоход! – Мишель вспоминала всё, что успела выучить про камины и печи и тараторила, доказывая важность своего дела.

Если бы кто-то со стороны подслушал подруг, он бы поразился тому, что милые юные создания не разговаривали, а кричали друг на друга! В голосе Генриетты явно слышалась весёлая насмешка, а Мишель чуть не плакала, но отстаивала важность своего обучения, это – единственное, что ей оставалось.

Принцесса, холодея внутри, с каждым мгновением всё яснее осознавала, что вскоре в столице все будут шептаться, а то и открыто обсуждать, что она, третья императорская дочь, принцесса, в одежде чёрной прислуги, ползает на коленях и чистит камины в поместье ашварси.

Глава 18.

Филиппу мелко трясло от страха, как в лихорадке, ничего не помогало успокоиться. А ведь ничего не предвещало беды…

За прошедшие месяцы жизнь девушки в расположении отряда никак нельзя было назвать лёгкой, но, зато, она была устоявшейся и размеренной, где один день мало чем отличался от другого, хоть и были эти дни трудными, а иногда, даже, тяжёлыми.

Как и все палаточники, Филиппа работала по своему распределению, банщиком, через день, остальное время посвящая боевым тренировкам.

Она не знала нужды и голода. Империя обеспечивала своих воинов питанием, одеждой и, даже, что совсем не интересовало Филиппу, доступными женщинами во время отдыха после боевых походов.

Об этом, таком желанном, допуске к женщинам, вслух мечтали многие новенькие призванные, они с упоением слушали  неприличные рассказы старших и делились россказнями о своих подвигах до призыва. Филиппа только головой качала и уходила подальше, по возможности. Но, чтобы и Детка туда же?!  Филиппа чуть с бревна, на котором сидела, не свалилась, когда случайно услышала их с Коротышом скабрезный разговор на эту тему. Коротыш и Детка упоённо мечтали о том дне, когда они вернутся после их первого боевого похода и получат, наконец, доступ в весёлый дом. И она считала Детку большим ребёнком?!

Саму Филиппу больше всего интересовало денежное содержание. Она иногда задумывалась о том, что, если накопить хоть немного денег, можно попытаться найти способ сбежать из армии... Правда, жалование начинали выплачивать только по прошествии трех лет пребывания в войске. Зато, его размер рос, в зависимости от срока службы и ранга. Филиппа видела, как старшие воины получали деньги раз в три месяца, по предъявлению особой бумаги от туга Харбина. Правда, небольшую часть жалования бойцы оставляли в войсковой казне, которая расходовалась на улучшение условий жизни ветеранов, дополнительную помощь больным и раненым, и, иногда, на выкуп пленных, но это ничего. Накопить вполне можно.

Зима пролетела незаметно. С наступлением сильных холодов, к военной форме, которая состояла из штанов, рубахи и безрукавки, выдали головные уборы, тёплые шаровары, куртки и меховые наколенники. А к  весне Филиппе пришлось проделывать в своём ремне новые дырочки, настолько сильно она похудела, несмотря, на вполне нормальное питание.

В целом, Филиппе в войсках начало даже нравиться. Её жирное неуклюжее тело за минувшие десять месяцев стало лёгким и послушным. Отросшие волосы она собирала, по примеру старших воинов в высокий хвост на макушке или закручивала в гульку, там же. Несмотря на невысокий рост, похудевшее лицо Филиппы стало очень красивым. Огромные синие глаза сверкали ярко и выразительно, меняя оттенок радужки от голубого до тёмно-синего, почти чёрного, в зависимости от погоды или настроения. Красиво обозначились высокие скулы, а пухлые губы были такого удивительно розового цвета, что даже старый Харбин, задумавшись, поглядывал на них мечтательно. От тяжёлой работы и постоянных тренировок изящные руки девушки с длинными пальцами были в грубых мозолях на ладонях, но это не мешало им быть цепкими и сильными.

Её красоту заметили вездесущие девушки из весёлого дома, который был тут же, на территории крепости, но на заднем дворе, отделённый невысокой стеной. Красоткам никто не запрещал ходить по всей территории крепости, а не только на своём дворе, хоть, это и не приветствовалось. Некоторые, особо бесцеремонные, начали караулить Филиппу у казармы, навязчиво предлагая себя. Она бегала от них, как заяц от гончих, неизменно вызывая этим убийственный шквал насмешек от сослуживцев.

К счастью, в казармах царила суровая дисциплина; в них поддерживалась абсолютная чистота, и, главное, туда не допускались женщины. В противном случае Филиппа не удивилась бы, если бы, вернувшись с дежурства в бане, обнаружила бы какую-нибудь наглую красотку в своей кровати.

Женщины и проникли бы, они пытались договориться, но на нарушение дежурные не шли. Дисциплина в войске была жесткой и обеспечивалась системой наказаний: от телесных и карцера до ссылки в пограничную крепость, пожизненного тюремного заключения и смертной казни. Самыми тяжелыми проступками считались дезертирство и трусость на поле боя.

Баня, куда попала работать Филиппа, не простаивала ни дня, каждый день мылась какая-то сотня. Банщиков всего было шестеро: две сменные тройки, в одну из которых входили Детка, Коротыш и Филиппа.

Работы у банщиков было полно. Филиппа и парни следили, чтобы в помывочной и остальных помещениях бани, было чисто. По окончании помывки парней, они тщательно вымывали и просушивали стены, полки и пол, хорошо проветривали помещение.

В бане, где каждый день бывала сотня бойцов, содержать помывочную в образцовом состоянии было очень трудно, но необходимо.

Бойцы каждой из десяти сотен, включая и самих палаточников, посещали баню строго по очереди, поэтому банщики, сменяя друг друга через день, обслуживали в течение десяти дней по сотне бойцов.

А вот, на одиннадцатый день в баню, отдельно, приходили все туги и аштуг Хилберт. И тут, порядок смен нарушался. На помывку начальства Харбин всегда назначал только опытную «старую» тройку. Чему Филиппа была несказанно довольна, потому, что для бойцов они, банщики, просто готовили помещение бани: топили, мыли помещения, готовили средства для мытья: пемзу, глину, мыло, башмаки, мешки под одежду, а потом убирали всё после помывки. А вот с тугами и аштугом подход к обязанностям банщиков был иным.

Кроме подготовки самой бани они выполняли для начальства разные полезные процедуры: натирание тела пемзой, притирание, обёртывание, мойку после смеси, мойку мылом, оздоровительный массаж.

Так что, Филиппа была на седьмом небе от счастья, что её посчитали недостойной мыть и массажировать тела начальников.

Сегодня была смена их тройки, и, когда сотня уже закончила помывку, и Филиппа с друзьями привели в порядок помещения, Коротыш и Детка, как обычно, первыми ушли в казарму. Они привыкли, что Хомяк всегда остаётся в бане ещё ненадолго: как главный всё, ещё раз, внимательно проверяет, чтобы не получить взыскание от Харбина за какой-нибудь недосмотр, и закрывает на ключ. Эту причину, о своих повышенных обязанностях, как главного Хомяка, чтобы задержаться в бане одной, придумала сама Филиппа. Вот, и сегодня она, как и обычно в их смену, осталась спокойно помыться, одна. Наплескавшись, девушка переоделась в чистое бельё, оставив пока волосы распущенными, чтобы сохли, и уже заканчивала убираться за собой, когда в баню стремительно вошёл аштуг Хилберт, а за ним торопился Харбин, хрипло предлагая прислать опытного банщика.

– Этот новенький, пока только за баней следит, господин аштуг, необученный тело мыть.

Филиппа остолбенела, увидев нежданных гостей. В панике, она тяжело соображала, плотно ли она перетянула грудь под рубахой и перетянула ли вообще. Кажется, есть повязка...

– Основы он знает? – сухо спросил туга Хилберт.

– Конечно.

– Значит, справится. Если растеряется, я сам подскажу, что делать. Не нужно будить спящего бойца, если банщик уже здесь, тем более, ждать я не хочу и полную процедуру принимать не собираюсь, лишь смою болотную грязь.

Филиппа по-прежнему стояла, клипая глазами и не понимая, что ей нужно делать. Аштуг вошёл в баню слишком неожиданно. Если бы сейчас по военной крепости зазвенел сигнал тревоги, она и то не так растерялась бы.

– Что стоишь, болван? Беги в помывочную и готовь, что нужно, пока аштуг раздевается, – нехотя покидая помещение бани, громко шикнул на Филиппу, побуждая её к действию, Харбин.

Девушка отмерла и, тут же, послушно ринулась выполнять указание туга.

Хилберт был невероятно раздражён, его день не задался. Он с досадой сбрасывал с себя одежду, невероятно грязную и мокрую, совершенно не обращая внимания на палаточников и их переживания. Аштуг не обратил внимания, ни на чрезмерный страх, даже панику, в глазах Филиппы, ни на беспокойное сомнение туга палаточников в том, что его новенький боец может подвести Харбина, как начальника. Хилберту сегодня вздумалось поохотиться и он, в азартной погоне за животным, к своей немалой досаде, угодил в болото. И добыча ушла из-под носа, и коня чуть не потерял, еле вытащил любимца из топкой жижи, и сам изгваздался в грязи так, что похож на болотника.

По прибытии в крепость, прямо от ворот, аштуг послал к тугу палаточников бойца, сообщив, что направляется в баню. Хилберт предполагал, что раз уже наступила ночь – банщики могли закончить работу и, закрыв баню, уйти спать в казармы. Поэтому аштугу и нужен был Харбин – чтобы быстро организовал ему помывку. Но, на этот раз, к удаче Хилберта, один паренёк ещё был на месте.

«Да что же это такое!» – паниковала Филиппа, механически доставая пемзу, глину, мыло, при этом, она дрожала, как осиновый лист, чудом не роняя предметы на пол. – «А всё было так хорошо!»

Это весеннее утро было таким обычным! А днём, до обеда, тренировали бой без оружия, и ей снова удалось уложить Коротыша на лопатки. Он пока единственный, над кем девушка уверенно одерживала победу. Было несколько парней, с которыми Филиппе удавалось провести бой в ничью или с переменным успехом, но в целом она, всё же, считалась одним из слабых бойцов. Это было плохо. Самые слабые или негодные в боевом походе шли на «щиты», то есть, их бросали туда, где нужна была живая сила, которую не жалко.

А Филиппе хотелось выжить… Поэтому она снова и снова тренировалась, стараясь стать лучше. Новенькие не раз слышали рассказы своих старших собратьев о боевых походах отряда. Филиппа уже узнала, что те десять бойцов, которых они заменили в сотне палаточников прошлым летом, погибли потому, что их специально отправили в провальную ложную атаку, чтобы выявить точки обороны противника.