Текст книги "Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)

2

Они отдыхали, раскинувшись на подушках огромной кровати, и разговор тек все свободнее, распускаясь, как цветок по весне. Если руки, касающиеся другого тела, время от времени как бы теряли жар, то все равно оставались нежными. Томная усталость казалась естественной на фоне слабеющих благовоний и просыпающейся любви. И все же разум пробуждался быстрее, чем плоть. Слова были тихими, тон ласковым.

– Четыреста лет назад я звалась Алият из Пальмиры, – сказала она. – А ты, в своей древней Финикии?

– От рождения меня называли Ханно. Я и потом использовал это имя чаще всего, пока оно не умерло на всех языках.

– Что за приключения тебе, должно быть, пришлось пережить!

– Как и тебе… Она поморщилась.

– Я предпочла бы умолчать о них.

– Тебе что, стыдно? – Положив палец ей под подбородок, он повернул ее лицом к себе и веско произнес: – Нечего стыдиться. Мы выжили, ты и я, используя те средства, какие были необходимы. Теперь все это позади, и пусть прежняя жизнь канет в Лету, как развалины Вавилона. Надо думать не о прошлом, а о будущем.

– Ты… ты не находишь меня… ужасной грешницей?

Он ответил со смешком:

– Подозреваю, что, если бы мы оба честно открыли друг другу все свое прошлое, потрясена была бы ты, а не я.

– И ты не боишься Божьего гнева?

– На своем двухтысячелетнем веку я усвоил многое, но ни о каких богах не узнал ничего, кроме того, что они, как люди, рождаются, преображаются, а потом стареют и умирают. Кто бы ни был там, за пределами неба, – если там есть вообще кто-нибудь, – не похоже, чтобы мы его очень интересовали.

У нее на ресницах затрепетали слезы.

– Ты сильный. Ты добрый. – Она прижалась к нему теснее. – Расскажи мне о себе.

– Рассказ поневоле получится долгим. А мне хочется пить.

Она потянулась к колокольчику на краю стола и позвонила, молвив с мимолетной улыбкой:

– Вот уж этому горю можно помочь. В сущности, ты прав. У нас впереди вечность, о прошлом успеется. Расскажи мне хотя бы о нынешнем своем «я» – о Кадоке. Мне же надо понять его, чтобы строить какие-то совместные планы.

– Ну что ж, это началось, когда старый Рим отступил из Британии… Нет, погоди, я от радости совсем обеспамятел. Сперва я должен рассказать тебе о Руфусе…

Вошла служанка, потупила взор, хотя вид двух обнаженных тел на постели ее, по-видимому, не слишком смутил. Атенаис приказала принести из внешних покоев вино и закуски. Тем временем Кадок привел свои мысли в порядок и, когда они вновь остались наедине, описал своего собрата.

– Бедный Руфус, – вздохнула она. – Как он будет тебе завидовать!

– Не думаю, – ответил Кадок. – Он привык мне подчиняться. Взамен я беру на себя труд думать за него. Дайте ему вдоволь еды, выпивки и подходящую вертихвостку, и он будет вполне доволен жизнью.

– Тогда, значит, он не мог утешить тебя в твоем одиночестве? – тихо спросила она.

– Если и мог, то не слишком. Но он не раз спасал мне жизнь, стало быть, я обязан ему и величием этого дня.

– Речистый негодяй!..

Она поцеловала его. Он зарылся лицом в ее пахучие волосы, пока она не привлекла его внимание к наполненному бокалу и сладостям и не настояла на продолжении беседы.

– …западные бритты сохранили остатки цивилизации. Я частенько подумывал, не перебраться ли в Византию, так как знал, что именно здесь продолжилась былая империя. Однако в течение долгих веков шансы добраться сюда, не утратив денег, и вообще добраться живым, представлялись весьма туманными. Да и жить среди бриттов оказалось не так уж плохо. Я постепенно изучил их. В этой стране было легко менять имена, не утрачивая скромного состояния. Можно было бы дождаться, пока англичане, или франки, или скандинавы не предложат более спокойной жизни, пока цивилизация не воссоздаст себя по всей Европе. Потом, как я уже говорил, русский торговый путь позволил мне сколотить значительные средства и познакомиться с множеством людей как вдоль самого пути, так и здесь, в Средиземноморье. Ты понимаешь, что в знакомствах лежала моя единственная надежда когда-нибудь найти еще кого-нибудь из себе подобных. Не сомневаюсь, что и ты питала такую же надежду, Атенаис-Алият…

Он едва расслышал ее ответ:

– Питала, пока это не стало чересчур больно. Он поцеловал ее в щеку, она предложила ему свои губы, а потом прошептала-пропела:

– Все позади. Ты разыскал меня. С трудом верится, что это на самом деле…

– На самом деле. И уж мы постараемся, чтоб так и осталось.

С практичностью, свидетельствующей о трезвом уме, она спросила:

– Что ты теперь предлагаешь предпринять?

– Так или иначе, – ответил он, – давно пора покончить с Кадоком. Он оставался на виду дольше, чем мог себе позволить, и кто-нибудь из давних его знакомых может прийти в недоумение. А кроме того, с тех пор как норманнский герцог провозгласил себя королем Англии, все больше и больше недовольных молодых англичан отправляются на юг с целью примкнуть к императорской варяжской гвардии. Среди них могут быть слышавшие о Кадоке, и они сразу сообразят, как это непохоже на правду, чтобы уэльсец сделался торговцем такого пошиба.

Хуже того, – продолжал он, – когда русский властелин Ярослав скончался, его государство было поделено меж его детьми, и теперь они враждуют в надежде одолеть друг друга. Чем и воспользовались жители окрестных степей. Торговые маршруты стали крайне опасными. Можно ожидать новых русских походов на Константинополь, и они осложнят торговлю еще более. Уж я-то помню, какие трудности следовали за предшествующими набегами. В общем, Атенаис и Кадок должны удалиться от дел и уехать отсюда, прекратив всякую связь с прежними знакомыми. Но сначала, конечно, Алият и Ханно должны распорядиться своей нынешней собственностью.

Она нахмурилась:

– Ты что, решил покинуть Константинополь? А стоит ли? Это же всем городам город…

– Увы, Царьград не вечен, – мрачно произнес он. Она взглянула на него удивленно, и он пояснил: – Ну подумай сама. Норманны захватили последний форпост империи в Италии. Сарацины завоевали все, что к югу, – от Испании до Сирии. В последнее время они ведут себя относительно мирно, и тем не менее прошлогоднее поражение империи при Манцикерте – не просто военная неудача, повлекшая за собой дворцовый переворот и смену императоров. Не забывай, турки уже отобрали у вас Армению. Значит, им открыта дорога на Анатолию. В высшей степени сомнительно, что империя сумеет отстоять от них ионийское побережье. Балканские провинции ропщут, норманны продвигаются на восток. Да и здесь, в самом Константинополе, дела не блестящи: торговля приходит в упадок, нарастают смута и нищета, продажность придворных соперничает с их ничтожностью. Смею думать, Новый Рим вплотную приблизился к настоящей катастрофе. Так что давай сматывать удочки, пока она не грянула.

– Но куда? Где найти место, которое сулило бы безопасную и достойную жизнь?

– Некоторые мусульманские столицы славятся своим блеском. А еще дальше на восток, так я слышал, лежит мощная империя, обширная, миролюбивая, величественная во всех отношениях. Но это чуждые нам народы, да и путь в ту сторону долог и чреват тревогами. Добраться до Западной Европы было бы легче, но там до сих пор беспокойно и дико. Кроме того, со времен открытого раскола церквей жить там для выходцев из православных стран стало несладко. Нам пришлось бы для виду принять католичество, а таких демонстративных шагов лучше бы избегать. Нет, по зрелом размышлении я предложил бы остаться в пределах Римской империи еще лет на сто – двести. Например, в Греции, где нас никто не знает.

– В Греции? Но разве она не впала в варварство?

– Не совсем. На севере много славянских поселений, в Фессалии – валашских. Правда, в Эгейском море бесчинствуют норманны, но такие города, как Фивы и Коринф, по-прежнему богаты и достаточно защищены. Красивая страна, полная воспоминаний. Мы с тобой можем обрести там счастье. Но разве ты сама, – он приподнял брови, – не задумывалась о перемене мест? Сколько ты могла бы продолжать свою нынешнюю жизнь? Еще лет десять, не больше, а потом пришлось бы волей-неволей отойти в тень, прежде чем мужчины заметят, что ты не стареешь. А поскольку ты привлекала к себе внимание общества, то вряд ли смогла бы остаться в том же городе, где жила.

– Верно, – улыбнулась Атенаис. – Я имела в виду оповестить, что пережила душевный кризис, раскаялась в своих грехах и намерена провести остаток дней в бедности, молитвах и тяжких трудах. Своими накоплениями я распорядилась уже давно – могу быстро и незаметно забрать их, если возникнет необходимость спасаться бегством. В конце концов, мне не привыкать – всю мою жизнь мне приходилось бросать обжитые места, а потом начинать все заново…

– И всегда так, как сейчас? – поморщился Кадок.

– Нужда заставляла, – грустно ответила она. – По натуре я неспособна быть монахиней, отшельницей, существом не от мира сего. Как правило, я объявляла себя состоятельной вдовой, но рано или поздно деньги кончались, даже если какая-нибудь напасть – война, грабеж, чума, что угодно еще – не разоряла меня раньше срока. У женщины куда меньше возможностей надежно вложить свои средства, чем у мужчины. И какая бы причина ни потянула меня вниз, приходилось начинать заново с самого дна и… работать, копить, потворствуя пороку ради лучшего будущего.

Теперь улыбнулся и он, и тоже печально.

– Не так уж непохоже на мою собственную жизнь.

– У мужчин выбор шире. – Она помолчала. – Я тоже изучала положение вещей. Если все взвесить, то я согласна: лучшим для нас городом будет Коринф.

– Что? – воскликнул он и в изумлении даже сел. – Ты вынудила меня разглагольствовать о том, что тебе прекрасно известно и без меня?

– Мужчине пристало показать свой ум. Кадок разразился хохотом:

– Прекрасно! Женщина, способная обвести меня – меня! – вокруг пальца подобным образом, достойна того, чтоб остаться со мной навсегда. – И более трезво: – Однако теперь нам надо сниматься как можно скорее. Будь моя воля, мы б уехали, не медля ни минуты. Прочь от всей этой грязи, строить первый настоящий дом, какого ни ты, ни я не ведали с самого…

Она прикоснулась пальцами к его губам, прошептав:

– Помолчи, возлюбленный. Если б только это было возможно! Но мы не можем просто исчезнуть…

– Почему нет?

– Потому что, – она вздохнула, – это вызвало бы слишком много толков. По крайней мере, меня стали бы искать. Есть люди, довольно высокопоставленные, которым я небезразлична и которые заподозрили бы, что меня убили. И если нас выследят… Нет! – Она пристукнула сжатым кулачком. – Придется делать вид, что ничего не случилось. Может быть, еще месяц, пока я не подготовлю почву разговорами. Например, что собираюсь предпринять паломничество, что-нибудь в таком роде.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он сумел выговорить:

– Что такое месяц против многих столетий?..

– Для меня это будет самый долгий месяц во всей моей жизни. Но мы ведь будем видеться, и часто, не правда ли? Скажи, что будем!

– Разумеется.

– Мне противно, что тебе придется платить, но сам понимаешь, иначе нельзя. Впрочем, как только мы вырвемся на свободу, деньги станут общими.

– Хм-м… Нам надо выработать какой-то план, привести в порядок свои дела.

– Планы могут и подождать до следующей встречи. Сегодня у нас так мало времени! Мне же надо еще приготовиться к следующему свиданию.

Он прикусил губу.

– А ты не можешь сказаться больной?

– Лучше не надо. Он из самых влиятельных моих клиентов, одно его слово может провести грань между жизнью и смертью. Бардас Манассес, управляющий всем штабом архистратега.

– Если он так высоко среди военных шишек, то да, я понимаю…

– О дражайший мой, я же вижу, что сердце твое истекает кровью. – Атенаис обняла его. – Хватит. Забудем обо всем, кроме нас двоих. В нашем распоряжении еще целый час в раю…

Воистину Атенаис была столь искусной и изобретательной в ласках, умела так разжечь мужчину, как и уверяла молва.

3

Маленькая процессия пересекла Рог по мосту и приблизилась к воротам Блачерне. Четверо были русскими, двое скандинавами, а те двое, что шли во главе, – ни теми ни другими. Четверка русских несла шесты, к которым был подвешен тяжеленный сундук. Скандинавы в кольчугах и шлемах, с боевыми топорами на плечах, очевидно, принадлежали к варяжской гвардии и решили подзаработать, сопровождая ценный груз. Но не менее очевидно было, что это делалось с официального разрешения, и часовые у ворот просто помахали, пропуская процессию без остановки.

Они двинулись дальше по улочкам под городской стеной. Парапеты с бойницами уходили над головой к небу. Утро только занималось, внизу лежали глубокие тени, и по сравнению с недавним блеском моря здесь, в городе, казалось мрачно и холодно. Миновав жилища богатеев, процессия вступила в пределы более скромного, но и более деловитого квартала Фанар.

– Неостроумно, – проворчал Руфус на латыни. – Ты ведь даже корабль продал, так? И наверняка себе в убыток: уж очень ты торопился избавиться от всякой собственности.

– Обратив ее в золото, камни и прочие ценные мелочи, – весело уточнил Кадок на том же языке. Не доверять провожатым вроде бы не было оснований, но осторожность давно стала частью его натуры. – Или ты забыл, что не позже чем через две недели мы уезжаем?

– Однако до той поры…

– До той поры сундук будет храниться в безопасном месте, откуда мы сможем забрать его в любое время дня и ночи по первому требованию. Ты всегда хандришь, когда не пьешь, старина. Выходит, ты совсем не слушал то, что я тебе говорил. Алият устроила все самым лучшим образом.

– Что она сказала здешним власть имущим, чтобы у нас все прошло как по маслу? Кадок усмехнулся:

– Что я проговорился ей о блестящей сделке, которую вот-вот заключу с другими власть имущими, и те, кто помогут мне, урвут свою долю. Женщины тоже способны усвоить, как жить в ладу с реальной жизнью.

Руфус только хмыкнул в ответ.

Дом, где жил и держал лавку ювелир Петрос Симонидис, был неказист. Тем не менее Кадоку было давно известно, какие дела проворачиваются за этим невзрачным фасадом, – помимо открытой торговли. И кое-кто из имперского двора имел в этих делах такой интерес, что власти охотно закрывали на все глаза. Ранних гостей Петрос принял очень сердечно. Два бандита, которых он называл племянниками, невзирая на полное отсутствие внешнего сходства, помогли снести сундук в подвал и схоронить его за фальшивой стенкой. Из рук в руки перешла известная сумма. Кадок отклонил гостеприимные предложения под предлогом спешки, вывел своих провожатых обратно на улицу и сказал:

– Ну что ж, Арнольд, Святополк и все остальные, спасибо за помощь. Теперь идите куда хотите, только не забудьте о своем обещании хранить молчание обо всем, что было. Что не препятствует вам выпить за мое здоровье и благополучие…

С этими словами он передал провожатым кошелек с деньгами. Матросы и солдаты, ликуя, удалились восвояси. Руфус спросил:

– Ты что, заподозрил, что пища и вино у Петроса нехороши?

– Вне сомнения, хороши, – ответил Кадок, – но мне действительно надо спешить. Атенаис предоставила мне сегодня все свое время после полудня, и прежде всего следует подготовиться к визиту в банях.

– Ха! И так с того самого дня, как вы встретились. Никогда прежде не видел тебя влюбленным. Словно тебе от роду пятнадцать лет…

– Я будто родился заново, – признался Кадок вполголоса. Взгляд его устремился куда-то за пределы окружающей суеты и тесноты. – Ты почувствуешь себя точно так же, едва мы отыщем тебе настоящую жену.

– С моим-то счастьем она окажется свинья свиньей. Кадок расхохотался, похлопал Руфуса по спине и сунул в единственную его ладонь Византии.

– Пойди утопи свое уныние в вине. А еще лучше – избавься от него с какой-нибудь хорошенькой девкой.

– Спасибо, – откликнулся Руфус, хотя его настроение внешне не изменилось. – В последнее время ты просто соришь деньгами.

– Я обнаружил странную вещь, – пробормотал Кадок. – Настоящим счастьем хочется поделиться.

Он неспешно двинулся прочь, посвистывая. Руфус остался стоять и, ссутулившись, молча смотрел ему вслед.

4

Округлая луна вместе со звездами давала достаточно света. С улиц уже убрали сор, и они почти опустели. Только патрули время от времени вышагивали по своим маршрутам, и отблеск их фонарей, отражаясь в металле кольчуг, свидетельствовал, что сила не дремлет, город может спать спокойно, а редкие прохожие – двигаться без боязни.

Кадок глубоко вдохнул ночной воздух. Жара спала, сменившись мягким теплом. Дым, пыль, вонь, всякие острые запахи улеглись до утра. На подступах к Контоскалиону ветерок донес до его ноздрей легкий аромат корабельной смолы, и он улыбнулся. Удивительно, что именно запахи пробуждают яркие воспоминания. Обветренная, просоленная в дальних морях галера готовится к выходу из египетской гавани Сор, и его отец, возвышаясь над сынишкой, на прощание крепко жмет маленькую ручонку… Кадок поднял руку, ту же самую, но давно уже взрослую руку к лицу. Волосы на тыльной стороне ладони щекотнули его по губе. На него сызнова пахнуло жасмином, духами Алият, и – может ли быть такое? – ее прелестью. Прощальный поцелуй был нескончаемо долгим.

Теперь им владела счастливая истома. Оставалось лишь чуть-чуть посмеиваться над собой. Сегодня Алият, едва завидев Кадока, сообщила: могущественный Бардас Манассес прислал депешу, что при всем желании прибыть к ней нынче не сможет, и возлюбленный может воспользоваться дополнительными часами как нечаянным даром Афродиты. А на прощание, прильнув к его груди, промурчала: «Теперь я познала, как вынослив бессмертный…»

Он зевнул. Ох, как хорошо бы поспать, особенно если рядом с ней… Однако ее прислуга уже подметила, как жалует госпожа этого иностранца. Не стоит давать нового повода для пересудов. Слушок может достичь не тех ушей. Хотя осталось недолго ждать – скоро, совсем уже скоро…

Темень вокруг резко сгустилась. Он свернул на улочку, ведущую к порту, а соответственно, и к постоялому двору. С обеих сторон навалились кирпичные стены, лишь узкая полоска неба просвечивала над головой. Кадок замедлил шаг – не приведи Бог споткнуться обо что-нибудь. Но что там в вязкой тишине позади – шаги? Мелькнула мысль, что он трижды или четырежды мельком видел за собой одну и ту же фигуру в плаще с капюшоном. Кто-то другой следует тем же путем по чистой случайности?

Блеснул свет: в ту минуту, когда Кадок миновал боковой тупичок, там приоткрыли фонарь. На мгновение он был ослеплен и тут же услышал: «Это он самый!..» Из переулка выбежали трое. Один из них обнажил меч.

Кадок отскочил назад. Нападающие рассредоточились – один отошел направо, другой налево, третий остался с ним лицом к лицу. Его окружили и приперли к стене.

Он выхватил нож. У двоих тоже были ножи, и только. Возмущаться, звать на помощь было бы напрасной тратой сил: если он не поможет себе сам, его прикончат быстрее некуда. Левая рука расстегнула плащ, сорвав застежку.

Тот, что стоял напротив, занес меч для удара. Фонарь опустили на землю в переулке, но Кадок все же различал силуэт меченосца в кольчуге. Свистнула сталь, Кадок уклонился и швырнул плащ, норовя накрыть им невидимое лицо атакующего. Послышалась ругань – меч запутался в складках. Кадок прыгнул вправо с надеждой обогнуть врага, что стоял там. Но негодяй оказался слишком искусен, закрыл путь собой, замахнулся кинжалом и угодил бы Кадоку точно в живот, не накопи тот за бессмертную жизнь изрядной решительности и ловкости. Он отбил кинжал собственным ножом, отступив на шаг.

Спина уперлась в кирпичи. Выходит, попался? Оскалив зубы, он сделал обманный выпад. Враг с кинжалом отскочил за пределы досягаемости. Зато тот, что с мечом, изготовился к новому удару.

По камням простучали сандалии. Отблеск света скользнул по медной бороде. Крюк, заменивший Руфусу руку, вонзился меченосцу в горло и яростно заворочался, раздирая хрящи. Противник выронил меч, попытался удержать рукоять, но упал на колени и захрипел, истекая кровью.

Кадок приблизился, подобрал меч и отпрыгнул назад, выпрямляясь. Он не считал себя мастером рубиться на мечах, но все-таки считал своим долгом освоить все боевые искусства, с какими познакомился на протяжении столетий. Человек с кинжалом удрал без оглядки. Последний из нападающих попытался насесть на Кадока со спины, но стремительный поворот – и меч рубанул по руке с ножом. Удар оказался тяжелым, по-видимому, удалось перебить кость. Нападающий вскрикнул, пошатнулся и бросился наутек.

Руфус, рыча от ярости, извлек крюк из поверженного тела и кинулся вдогонку, но оба беглеца уже исчезли в ночи. Он остановился, обернулся, хрипло спросил:

– Ты не ранен?

– Нет. – Кадоку не хватало дыхания, сердце бешено стучало. Однако мысли были ясными и холодными, как лед на плаву в морях у побережья Туле. Он бросил взгляд на человека в кольчуге – тот корчился, стонал и харкал кровью. – Пойдем отсюда! Прежде чем явится еще кто-нибудь…

Он отшвырнул меч, теперь уже бесполезный, который мог бы только послужить уликой против них.

– Куда пойдем? На постоялый двор?

– Никоим образом. – Кадок поспешил прочь. Дыхание вернулось к нему, пульс замедлился. – Эти трое поджидали меня, именно меня. Значит, им было известно, как я пойду и где остановился. Кто бы ни подослал их, он не успокоится и предпримет новую попытку.

– Мне подумалось, что неплохо пойти за тобой и последить, чтоб чего не случилось. Ты ж оставил у этого сукина сына в Фанаре целое состояние.

– Не могу похвастаться своим остроумием, – сказал Кадок мрачно. – Ты сегодня показал куда больше сообразительности, чем я.

– Ха, так ты же влюблен. Хуже, чем пьяный. Куда мы все-таки идем? Думаю, на главных улицах бояться нечего. Может, удастся достучаться в какую-нибудь другую гостиницу. Если ты без денег, то у меня еще кое-что осталось.

Кадок покачал головой. Тем временем они выбрались на главную улицу, хоть сейчас, при лунном свете, она казалась тусклой и безлюдной.

– Нет, не годится. Будем бродить крадучись до рассвета, а там смешаемся с толпой тех, кто выходит из города. Это были не просто разбойники и даже не наемные убийцы. Латы и меч. Значит, по крайней мере один из них был имперским солдатом.