Текст книги "Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц)

Лейси подчинился. Быстрые гортанные слова побежали, перекрывая шум воды и ветра, расщепляя тишину кардинальских покоев. Котенок спрыгнул с колен и убежал в угол. Полминуты в воздухе висело молчание, прежде чем кардинал спросил:

– И что это значит?

– Отрывок из песни. Простонародной, какие поют пьяницы в тавернах или моряки, после долгого плавания разбившие лагерь на берегу. «У моей милой волосы черны как ночь, глаза горят как звезды, груди белы и круглы, как луна, а походка легка, как море Астарты. Чтобы мой взгляд, и руки мои, и весь я возлегли на ее прелести!..» Простите, монсеньор, столь нечестивые выражения. Я записал, что смог припомнить, и мне требовалась уверенность, что я сумею воспроизвести записанное.

Ришелье насмешливо улыбнулся.

– Могу себе представить, что за тысячи лет забывается многое. И надо признать, что во времена Пьера служители церкви… были, скажем, не столь образованны, как теперь. – Резко: – Стало быть, вам казалось, что подобная штучка поможет вам каким-то образом утвердиться в своих правах, поскольку именно такие словечки застревают в памяти, как заноза?

– Я не лгу вашему высокопреосвященству. Ни в одной частности.

– В таком случае вы выступали лжецом в течение многих веков.

Лейси развел руками:

– А что, по мнению монсеньера, мне оставалось делать? Вообразите себе, умоляю вас, что вышло бы, если бы я открылся людям даже в самые просвещенные времена, в самой просвещенной стране! В лучшем случае меня посчитали бы мошенником, и не избежать бы мне плетей, а то могли бы сослать на галеры или повесить. Или того хуже, признали бы колдуном, вступившим в сделку с сатаной, и сожгли бы на костре. Горестно для меня закончилась бы и попытка всего-навсего оставаться на одном месте, даже не признаваясь ни в чем, – похоронили бы моих детей, моих внуков, а я продолжал бы жить и жить, не старея. О, я встречал и людей – многие из таких сегодня перебрались в Новый Свет, – которые с готовностью объявили бы меня святым или даже богом. Но они дикари, а я предпочитаю цивилизацию. Кроме того, цивилизация рано или поздно одолеет всех дикарей. Нет, я выбрал иное решение – объявляться в новых местах как благонравный иноземец, оседать лет на тридцать – сорок и в конце концов пускаться в дальнейший путь, но обставлять дело так, чтобы никому не пришло в голову усомниться, что я умер.

– Что же навлекло на вас такую судьбу? – задал вопрос Ришелье и снова перекрестился.

– Одному Богу известно, ваше высокопреосвященство. Я не святой, но, по-моему, и не особенно ужасный грешник. И, кстати, говоря, я крещеный.

– Когда это произошло?

– Примерно тысячу двести лет назад.

– Кто обратил вас в истинную веру?

– Я был христианином и прежде, но обстоятельства изменились, и… Нижайше прошу разрешить мне временно уклониться от описания того, что случилось потом.

– Это еще почему? – требовательно спросил Ришелье.

– Потому что я должен убедить ваше высокопреосвященство в том, что говорю правду и только правду, а в данном случае правда выглядит как сущая выдумка… – Под испытующим взглядом кардинала Лейси запнулся, вскинул руки, рассмеялся и сказал: – Ладно, раз вы настаиваете… Это было в Британии уже после того, как римляне покинули остров, при дворе великого полководца. Его именовали Риотамусом, верховным королем, но его армию составляли главным образом наемные воины. С их помощью ему удавалось сдерживать захватчиков. В народе его звали король Артур.

Ришелье сидел неподвижно.

– Нет-нет, я не входил в круг рыцарей Круглого Стола, – объявил Лейси. – Не встречал ни Ланселота, ни Гавейна, ни Галахада, не видел блистательного замка Камелот. Зато были еще заметны следы римского владычества. Лично я считаю, что именно римляне заронили основу легенды об Артуре. Однако монсеньор должен понять, отчего я не хотел вообще упоминать об этом. Было искушение изобрести какую-нибудь прозаичную ложь.

– Понимаю, – ответил Ришелье, слегка кивнув. – Если вы продолжаете лгать, то вы самый умелый лжец, какого мне доводилось выслушивать за долгие годы.

Он воздержался от вопроса, не принял ли финикиец Христа точно так же, как принимал бесчисленных других богов, – из практических соображений. В тоне Лейси проскользнула досада.

– Не стану отрицать, монсеньор, что затратил много времени, пытаясь продумать заранее все повороты данной беседы.

Кардинал сбросил пергамент с колен на пол, и тот упал с легким треском, привлекшим внимание котенка. Иных нарочитых жестов Ришелье себе не позволил. Чуть наклонился вперед, свел вместе кончики пальцев – солнце полыхнуло на массивном золотом кольце с изумрудом – и осведомился:

– Ну и чего вы от меня хотите?

– Вашей защиты, монсеньор. Для меня лично и других таких же, как я.

На худых щеках капитана то вспыхивал, то гас румянец. В коротко остриженной бороде не было ни одного седого волоса.

– Кто эти другие?

– Один из них – Макмагон, как ваше высокопреосвященство, вероятно, уже догадались без меня. Мы встретились с ним во Франции в пору, когда она еще была Галлией. Также я кратко встречался с тремя другими, кого мог бы заподозрить в сходстве судеб, – или слышал о них, – но смерть от несчастного случая уносила их прежде, чем я сумел удостовериться. И был… была еще одна особа, которая по всем признакам принадлежала к тому же роду, но она исчезла бесследно. По-видимому, такие люди крайне редки и неохотно выдают себя.

– Исчезающе редки, как выразился бы ученый доктор Декарт, – произнес кардинал с оттенком мрачного юмора.

– Кто-то из них на протяжении веков мог попробовать что-нибудь вроде того, что я делаю сейчас, и навлек на себя беду. И, видимо, о том не осталось никаких записей, да скорее всего их и не вели.

Котенок мелкими шажками подобрался к пергаменту поближе. Ришелье откинулся назад, в то время как Лейси хранил почти полную неподвижность, скрестив руки на скромных штанах до колен, подобающих его званию. Следующий вопрос кардинала прозвучал требовательно:

– Какие еще доказательства вы можете предложить?

– Я обдумывал это многие века, прежде чем предпринять какие-то конкретные шаги. – Голос был спокойным. – Можно наработать привычку обдумывать все наперед, выжидая благоприятного случая. Вероятно, я даже перестарался. Вероятно, такие случаи проскользнули мимо, и сегодня опять слишком поздно. Но довелось усвоить, подчас дорогой ценой, что этот мир опасен и ничто в нем не вечно. Короли и народы, папы и боги – не подразумеваю ни малейшей непочтительности, ваше высокопреосвященство, – все обращаются в пыль или пламя, и гораздо скорее, чем ожидалось. Да, я откладывал кое-что на будущее – частичку за частичкой на протяжении столетий, там и тут появлялись тайные склады, где копились аксессуары для перемены личности, наборы инструментов для иных профессий, ну и… разные памятные вещи. Далеко не все тайники в храмах, и не обязательно в них укрыты шкатулки с пергаментами. Но по всей Европе, в Северной Африке и в Ближней Азии там и сям хранятся памятные знаки, которые я оставлял при малейшей возможности. Идея заключалась в том, что как только я смогу на что-то надеяться, я отправлюсь к ближайшему тайнику и извлеку на свет содержимое, что даст мне отправную точку для последующих действий.

Теперь, с разрешения вашего высокопреосвященства, – продолжал Лейси, – я мог бы указать несколько мест, до которых ваши доверенные лица доберутся без труда. В каждом случае я опишу, что содержится в тайнике и как его найти. Будет ясно, что по меньшей мере некоторые тайники никто не трогал очень долгое время. И каждый из них своим содержимым подтвердит, что капитан Жак Лейси никак не мог устроить их за те полвека, что люди знают его под этим именем.

Ришелье пригладил бородку и произнес вполголоса:

– А самого капитана тем временем можно подержать под стражей, и он станет заложником собственных слов. Ну что ж… Не сомневаюсь, что тайники существуют, поскольку вы никак не похожи на сумасшедшего. Оказаться самозванцем вы тоже не можете, да и, коль на то пошло, преступником любого известного нам рода. Разве что вы действительно колдун или демон…

Лоб Лейси покрылся потом, но ответил он твердо:

– Ни святая вода, ни изгнание дьявола не причинят мне вреда. Можете отдать меня палачу и убедиться, что я с необыкновенной быстротой залечиваю все, что угодно, кроме смерти и непоправимых увечий. Но я пришел к вам еще и потому, что собранные мною сведения убедили меня в вашей мудрости – не скажу: в вашем милосердии, но в вашей мудрости, просвещенности, интеллигентности – которая отсоветует вам при бегать к подобным проверкам.

– Другие могут вынудить меня к этому.

– Власти вашего высокопреосвященства хватит на то, чтоб одолеть их. Вот еще одна причина, почему я обратился именно к вам. Долгие века мне пришлось ждать встречи с такой личностью на крутом переломе истории…

Котенок подобрался наконец к пергаменту, потянулся к нему лапкой. Пергамент раскрутился, зашелестел, покатился. Котенок, совершенно очарованный, принялся прыгать вокруг. Глаза Ришелье потеплели.

– У вас никогда прежде не было покровителя?

– Лишь однажды, монсеньор, – признался Лейси со вздохом. – Лет через триста после моего рождения, в Египте.

– Расскажите подробнее.

– Как многие финикийцы – к тому моменту я вернулся в свое первичное отечество, – я нанялся на корабли фараона Псамметиха. Вы, возможно, читали о нем у историка под именем Псамметикус. Ему выпало быть сильным и одновременно мудрым, как и вам, и стать человеком, спасшим свою страну от несчастий и вернувшим людям чувство безопасности. Я не планировал ничего, кроме как исчезнуть обычным порядком, когда придет срок. Но случилось еще и так, что фараон жил долго и правил более пятидесяти лет. А я… что ж, я занимал хорошее положение, а когда моя первая жена-египтянка умерла, я женился во второй раз, и мы были… как сказать… необыкновенно счастливы. И я медлил с исчезновением, пока фараон не разоблачил меня в подделке признаков старения. Убедил меня открыться ему и взял под свое крыло. Для него я стал неприкосновенным избранником богов для неведомой, но, очевидно, высокой цели. Он разослал гонцов во все пределы своего государства и за границу, насколько это было возможно, пытался найти других бессмертных. Ничего не вышло. Как я уже говорил вам, люди, подобные мне, крайне редки.

– Что было потом?

– Псамметих скончался. А его сын Нехо, который унаследовал трон, невзлюбил меня. Не могу сказать, что возненавидел, – зато жрецы и придворные в большинстве своем ненавидели меня люто, видя во мне угрозу своему положению. Становилось ясно, что при дворе я долго не протяну: не помогли бы интриги – подослали бы наемного убийцу. В то же время фараон никак не соглашался отпустить меня на все четыре стороны. Наверное, побаивался: кто знает, на что я способен?.. По счастью, пошли разговоры о том, чтобы собрать финикийский экипаж и попытаться обогнуть Африку. Я использовал остатки своего влияния в поддержку этого начинания и для того, чтобы принять в нем участие. Мол, бессмертный может оказаться незаменимым в плавании по дальним морям и странам. – Лейси пожал плечами. – При первом удобном случае я выпрыгнул за борт и перебрался в Европу. Признаться, мне так и не удалось узнать, добилась ли экспедиция поставленной цели. Геродот утверждал, что да, но ведь сообщаемые им сведения зачастую недостоверны…

– И, разумеется, – произнес Ришелье, – все записи о вашем пребывании в Египте давно обратились в прах, даже если ваши враги не уничтожили их намеренно. Да и читать иероглифы мы все равно не умеем.

– Поймите меня правильно, монсеньор, – подчеркнул Лей-си как мог настоятельно, – я редко бывал в присутствии великих. Псамметих, король Артур, ну еще двое-трое, притом мельком, и вот сейчас ваше высокопреосвященство. Издали я, конечно, видел многих, но именно издали, из толпы. Почти всегда получалось, что разумнее оставаться в тени. И кроме того, я же просто старый мореход – что особенного я могу предложить? – Еще энергичнее: – Только свои воспоминания. Подумайте, что они значили бы для ученых. А если с вашей помощью, мой повелитель, я привлеку на нашу сторону других бессмертных – подумайте, какое значение это могло бы иметь для вас… и для Франции.

Вновь воцарилась тишина, если не считать ветра, бормотания реки, тиканья часов и шуршания пергамента, с которым забавлялся котенок. Ришелье размышлял, Лейси ждал. Наконец кардинал нарушил молчание:

– Так чего вы, собственно, от меня хотите?

– Я говорил уже, монсеньор! Вашего покровительства. Какого-нибудь места у вас на службе. Открытого объявления о том, кто я и что я, с обещанием, что и другие подобные мне могут без опаски пристать к той же гавани.

– Сюда же сбегутся жулики со всей Европы!

– Если вашим ученым не по силам разоблачить их, это сделаю я. Я знаю, какие ставить вопросы.

– М-м… надо полагать, знаете.

– Довольно будет примерно наказать нескольких самозванцев, и столпотворение окончится. – Лейси замялся. – Не то чтобы я взялся заранее предсказать, на что похожи другие бессмертные. Я уже упоминал, что мой Макмагон – неотесанный тип. Другая, в ком я вполне убежден, была проституткой – а то и сегодня проститутка, если не погибла. Каждый выживает; как умеет…

– Но могут встретиться и достойные люди, исполненные покаяния. И даже святые в полном смысле слова, – возможно, отшельники?.. – На мгновение тон Ришелье стал мечтательным, затем вновь посуровел. – Значит, вы не искали покровителей со времен того египетского фараона, то есть в течение более чем двух тысяч лет?

– Я говорил вашему высокопреосвященству – столетия научили меня осмотрительности.

– Почему же теперь вы решили ослабить бдительность?

– Отчасти благодаря вам, – ответил Лейси без запинки. – Вашему высокопреосвященству приходится выслушивать много лести. Мне нет нужды детально повторять то, что не лесть, а сущая правда. Впрочем, об этом я тоже уже говорил. Но одних ваших личных достоинств было бы еще мало. Смею также надеяться, что и время сейчас подходящее.

Пергамент подкатился к ножке величественного кресла и застрял, не поддаваясь новым наскокам котенка. Тот обиженно мяукнул. Ришелье посмотрел вниз и слегка потянулся к зверьку. Лейси вскочил на ноги.

– Если монсеньеру угодно…

Подхватив котенка, капитан подал его кардиналу. Ришелье принял пушистый комочек обеими руками и положил на колени, туда, где раньше лежал пергамент. Лейси с поклоном вернулся на место.

– Продолжайте, – приказал кардинал, поглаживая своего любимца.

– Я следил за ходом событий со всем вниманием, какое доступно тому, кто находится в их гуще, – заявил Лейси. – Я читал книги и слушал лекции философов. Слушал и простых людей с их природно острым умом. Я много думал. Бессмертие – одинокая участь, монсеньор. Времени на размышления хоть отбавляй… И вот что мне сдается. На протяжении последних двух-трех веков на мир надвигается великая перемена. Не возвышение или падение очередной империи, куда серьезнее. Перемена, сопоставимая с превращением мальчика в мужчину или даже личинки в бабочку. Смертные это тоже чувствуют. И говорят о Возрождении, начавшемся примерно через тысячу четыреста лет после Спасителя. Однако мне дано понять происходящее точнее. Далеко ли мог разослать своих гонцов фараон Псамметих? И много ли было тогда людей, кто хотя бы понял подготовленный мной вопрос, а не просто съежился в невежественном испуге? А ведь Псамметих был самый могущественный властитель своей эпохи. И те, кто являлся после него, – греки, римляне, византийцы, персы, да и все прочие, – сильно ли они отличались от египтян в своих знаниях и своих возможностях? Правда, я не сталкивался больше с правителями, которым мог бы довериться, но и не готовился к такой встрече и не искал ее. Не искал в течение многих, многих веков.

Сегодня, – закончил Лейси, чуть переведя дух, – люди плавают вокруг света. Сегодня они знают, что земля – шар. Открытия Коперника и Галилея… – Кардинал чуть заметно нахмурился. – Так или иначе, люди постигли удивительные вещи. Европа совершила прорыв в новое полушарие. И здесь, дома, впервые с самого падения Рима, у нас вновь появляются хорошие дороги, и можно быстро и почти без риска преодолеть сотни лиг – можно будет и тысячи, как только кончится война. А важнее всего, пожалуй, то, что у нас теперь есть печатный станок и с каждым годом множится число тех, кто умеет читать и к кому можно обратиться. Теперь наконец у нас есть возможность объединить всех бессмертных!..

Пальцы Ришелье продолжали играть с котенком, от довольства впадающим в дрему, – но брови кардинала опять поползли вниз.

– На это уйдет значительное время… – сказал он.

– Да, конечно, по счету смертных… Простите мою бестактность, ваше высокопреосвященство.

– Это несущественно, – кашлянул Ришелье. – Над никто не слышит, кроме Шарло. Можно говорить не стесняясь. Вы что, действительно верите, что человечество – хотя бы здесь во Франции – достигло благоденствия, какое на протяжении всей предшествующей истории оставалось, по вашим собственным наблюдениям, несбыточной мечтой?

Лейси запнулся, пораженный.

– Н-нет, монсеньор, разве что… По крайней мере, мне кажется, что в ближайших поколениях Франция останется мощной и стабильной державой. Прежде всего благодаря вашему высокопреосвященству.

Ришелье снова кашлянул, поднес левую руку ко рту, не прекращая ублажать котенка правой.

– Я не отличаюсь крепким здоровьем, капитан, – хрипло произнес он. – И никогда не отличался. Господь может призвать меня в любой момент.

Лицо Лейси приобрело выражение, отдаленно похожее на отзывчивость, и он откликнулся совсем тихо:

– Мне это известно. Надеюсь, Господь смилостивится и оставит вас с нами еще на долгие годы. Хотя…

– Король также не в добром здравии, – перебил Ришелье. – Да, после стольких бездетных лет они с королевой наконец-то дождались сына, однако наследнику нет еще и двух лет. И как раз когда он родился, я потерял отца Жозефа, ближайшего своего советника и самого умелого помощника…

– И это знаю. Зато у вас есть Мазарини. Пусть он итальянец по рождению, но во многом напоминает вас.

– И я готовлю его на роль своего преемника. – Ришелье криво усмехнулся. – Что ж, вы и впрямь изучили нас досконально.

– Должен был изучить. Тем более что за свой век разобрался, как это делать. Но ведь и вы тоже смотрите далеко вперед. – Лейси говорил все быстрее и быстрее. – Умоляю вас, подумайте. Конечно, вам понадобится какое-то время, чтобы переварить мой рассказ, как и на то, чтобы перепроверить его. Я поражен тем, с каким спокойствием вы меня выслушали. Однако… бессмертный, а по прошествии какого-то срока группа бессмертных на службе короля – ныне здравствующего, а затем и его сына, да будет его правление долгим и деятельным… Вы представляете себе, какой ореол добавит это к его славе, а следовательно, к славе и величию Франции?

– Нет, не представляю, – резко бросил Ришелье. – И вы тоже не представляете. Подобно вам, я научился осмотрительности.

– Но повторяю, ваше высокопреосвященство, я могу представить доказательства…

– Молчите, – распорядился Ришелье.

Опершись левой рукой на подлокотник, он опустил подбородок на сжатый кулак и уставился вдаль, за пределы этих стен, графства, королевства. Правая рука продолжала мягко поглаживать котенка. Звереныш заснул, и тогда кардинал убрал руку. Шуршал ветер, шелестела река. Наконец, когда часы с изображением Фаэтона, бешено мчащегося на солнечной колеснице, отмерили почти четверть часа, Ришелье шевельнулся и вновь устремил взгляд на посетителя. Все это время Лейси сидел невозмутимо, как восточный божок. Теперь он как бы ожил и шумно задышал.

– Мне нет нужды возиться с вашими доказательствами, – сказал кардинал, тяжело роняя слова. – По-видимому, вы тот, за кого себя выдаете. Это не составляет разницы.

– Простите, ваше высокопреосвященство, не понял, – произнес Лейси шепотом.

– Скажите мне, перед лицом всего, что вам довелось видеть и пережить, – продолжил Ришелье, и голос его зазвучал почти ласково, – вы в самом деле верите, что мы добились положения вещей, которое можно охарактеризовать как прочное?

– Н-нет, – ответил Лейси скрепя сердце. – Нет, я полагаю, что мы, напротив, вступили в полосу перемен. Меняется все вокруг нас, все без исключения. Перемены будут продолжаться и впредь, и никому не дано предугадать, к чему они приведут. Но – и именно благодаря этому – наша жизнь и жизнь грядущих поколений станет решительно не похожа на жизнь всех, кто жил до нынешней поры. Прежние ставки сыграны. – Он помолчал. – Я устал от своей бездомности. Не можете представить себе, как устал. Я ухвачусь за любой шанс обрести пристанище…

Ришелье не принял перехода на неформальный язык, а возможно, и не заметил этого. Он кивнул и шепнул-пропел, как мог бы шепнуть, обращаясь к одной из своих кошек:

– Бедняга… Каким же храбрым надо быть, чтобы рискнуть на такое предприятие! Или, по собственному вашему выражению, каким усталым… Но вы рискуете лишь своей жизнью. Я несу ответственность за судьбы миллионов.

Лейси окостенело поднял голову и переспросил:

– Извините?

– Я отвечаю за судьбу королевства, – заявил Ришелье. – Святой отец стар и немощен, да и никогда не питал склонности к делам государственным. Следовательно, я в определенной степени отвечаю за судьбы католической веры, что равносильна судьбам христианства. Многие убеждены, что я продался дьяволу, и я готов признать, что угрызения совести меня не мучают. Но в конечном счете мною движет чувство ответственности.

Небольшая пауза.

– Вы оцениваете нашу эпоху как век беспорядков и перемен, но и век надежд. Не исключено, что вы правы, однако вы смотрите на все глазами бессмертного. Я вижу, вернее, мне дано видеть лишь беспорядки. Война опустошает германские земли. Империя, – да, она наш враг, и тем не менее это Священная Римская империя, – истекает кровью. Одна за другой возникают протестантские секты, каждая со своей доктриной, со своими фанатиками. Англия возвращает себе былую мощь, а Голландия наращивает ее заново, значит, ненасытно и беспощадно. Волнения в России, Индии, Китае. Бог знает что творится в Америках. Мушкеты и пушечные ядра сокрушают древние твердыни и прежние ценности – но что заменит их? Открытия естествоиспытателей, поток книг и брошюр с печатный станков представляются вам чудесами, возвещающими новую эру. Готов согласиться с вами, но с высоты своего положения обязан задаться вопросом: что это будет за эра? Я должен стараться совладать с ней, удержать ее под контролем, притом отдавая себе полный отчет, что умру, не добившись успеха, и что в последнем счете поражение ждет и тех, кто сменит меня.

И резко, как удар бича:

– Да как вы смеете хотя бы допустить, что я когда-либо соглашусь потворствовать или даже покровительствовать молве; о людях, не подверженных старению? Там самым я, как сказал бы доктор Декарт, ввел бы еще один, совершенно неведомый и неуправляемый фактор в уравнение, и без того не имеющее решения. Неуправляемый фактор – вот самое точное определение. Единственное, в чем я уверен, – в том, что эта искра способна запалить тысячи новых религиозных безумств и подорвать покой Европы на целое поколение, если не больше. Нет, капитан Как-бы-вас-ни-звали, – закончил он с тем ледяным выражением, какого привык опасаться весь мир, – не желаю иметь ни малейшего отношения к вам и вашим бессмертным. Это не в интересах Франции.

Лейси сохранил присутствие духа. Ему и прежде доводилось терпеть поражения, и достаточно часто.

– Могу я попробовать переубедить ваше высокопреосвященство в ближайшие дни или годы?

– Нет, не можете. У меня довольно других дел, требующих моего внимания, и слишком мало времени на их осуществление. – Тут он смягчился и добавил с полуулыбкой: – Не тревожьтесь. Вы выйдете отсюда беспрепятственно. Осторожность обязывала бы меня арестовать вас и казнить в течение часа. Либо вы шарлатан и заслуживаете такой участи, либо смертельная угроза – и тогда вас необходимо устранить. Тем не менее вы кажетесь мне разумным человеком, который вернется к прежней безвестности. И я благодарен вам за восхитительную возможность бросить взгляд на… на то, чего лучше не трогать. Если б я руководствовался только своими желаниями, я задержал бы вас на какое-то время, чтобы мы могли побеседовать обстоятельнее. Однако это рискованно для меня и жестоко по отношению к вам. Так что лучше отнесем эту беседу не к разряду наших воспоминаний, а к разряду наших грез…

Лейси помолчал, затем перевел дыхание и откликнулся:

– Ваше высокопреосвященство весьма великодушны. Вы же не можете поручиться, что я не обману вашего доверия и не предприму новую попытку в ином месте?

Ришелье усмехнулся:

– Где? Вы сами сказали, что я единственный в своем роде. Королева Швеции питает слабость к странным личностям, это верно. Однако она еще несовершеннолетняя, а что будет, когда она возьмет на себя всю полноту власти? Искренне советую, исходя из имеющихся у меня сведений, держаться от нее подальше. Что же касается других влиятельных стран, то вы и без меня осведомлены об опасностях, какие вас там подстерегают.

Он свел пальцы вместе и продолжал назидательно:

– В любом случае ваш план изначально никуда не годился, и советую вам отказаться от него навсегда. Вы наблюдали историю, наблюдали долго – но творили ли вы ее когда-нибудь? Подозреваю, что я за отпущенные мне краткие десятилетия усвоил уроки, о которых вы даже не подозреваете… Отправляйтесь домой! А затем, настоятельно вам советую, обеспечьте своих детей всем необходимым и исчезните с глаз долой вместе со своим приятелем. Начните новую жизнь, может быть, в Новом Свете. Избавьте себя и меня от искушения – и не забудьте при том, какое именно искушение испытываю я. Ибо донимающая вас мечта – мечта идиота.

– Но почему? – хрипло простонал Лейси.

– Неужели не догадываетесь? Право, вы меня вот-вот разочаруете. Вы позволили надежде взять верх над опытностью Обернитесь в прошлое. Вспомните, как короли держали при дворе диких зверей в клетках и всяких уродов. Допустим, я принял бы ваше предложение, и Мазарини вслед за мной придерживался бы моей линии, – а чего ждать от юного Людовика XIV, когда он достигнет совершеннолетия? От любого короля, от любого правительства? Исключения редки и мимолетны. Даже если бы вы, бессмертные, были сплошь мудрецами и поняли бы, как управлять мной, – уж не полагаете ли вы, что верховные правители захотели бы и смогли бы поделиться с вами властью? Вы сами признаете, что вы, кому дана такая продолжительность жизни, – явление исключительное. Кем вы можете стать, кроме как экспонатами в королевском зверинце, живущими под неусыпным наблюдением секретной полиция и подлежащими немедленному устранению, как только вы предъявите себя слишком откровенно. Нет уж, сохраняйте свою свободу, чего бы это ни стоило… Вы просили меня обдумать свое предложение. Я предлагаю вам удалиться и обдумать мой совет.

Тикали часы, дул ветер, текла река. Почти потеряв голос Лейси спросил гортанно:

– Это последнее слово вашего высокопреосвященства?

– Последнее, – ответил Ришелье.

Лейси поднялся.

– Тогда я позволю себе оставить вас.

– Право же, хотелось бы уделить вам больше времени, – сказал Ришелье, скривив губы. – Вам – и самому себе.

Лейси приблизился, и кардинал протянул ему правую руку. Капитан, склонившись, поцеловал ее и признался, выпрямляясь:

– Вы самый великий человек, какого я встречал.

– Значит, Господь милостив к роду людскому, – ответствовал Ришелье.

– Я вас никогда не забуду.

– Я запомню ваше мнение на весь срок, что мне отпущен. Прощайте, скиталец.

Лейси подошел к двери и постучал. Стражник приотворил ее, и кардинал жестом приказал выпустить посетителя и закрыть дверь снова. Сам Ришелье продолжал сидеть, погрузившись в раздумья. Котенок проснулся, сполз на коготках по мантии и ускакал по своим делам.