Текст книги "Психотехническая лига"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– Конечно, нет, – сказал Рейнач саркастически. – Если ты помнишь, это было как раз в тот день, когда нам сообщили о неофашистском перевороте на Корсике.

– Корсика могла бы и подождать. Да, конечно, остров было бы труднее отвоевать назад, если бы мы не ударили сразу. Но этот вопрос с нашим представительством в Организации Объединенных Наций касался всего нашего будущего…

– Знаю-знаю. Валти и его теория «ключевого момента». Ха!

– Эта теория работает, старик.

– В определенных пределах. Я консерватор, Этьен. И сознаю это. – Рейнач прошелся вокруг стола. – Но не думаешь ли ты, что ситуация требует именно консерватора? Когда вокруг ад, не время ударяться в философию, даже самую прекрасную… или пытаться избрать парламент, что, как я понимаю, является еще одним постулатом Валти.

– Является, – сказал Фурье. – Ты любишь розы?

– Ну, ну… да, – Рейнач моргнул. – Люблю смотреть на розы. – По его лицу скользнуло грустное и задумчивое выражение. – Теперь, когда ты упомянул об этом, я вспомнил, что уже много лет не видел розы.

– Но ты не любишь садовничать. Я помню это еще по старым временам. – Неизъяснимая нежность к старому другу, с которым столько пережито, внезапно накатилась на Фурье. Он заглушил в себе это чувство и произнес хладнокровно. – И ты любишь демократический строй, но никогда не интересовался грязной работой по поддержанию его. Сейчас время ухаживать за ростками. Если мы промедлим, будет слишком поздно: привычка к правлению твердой руки слишком укрепится.

– Сейчас время также и оставаться в живых. Просто оставаться в живых, больше ничего.

– Жако, я не обвиняю тебя в консерватизме. Ты просто сентиментален: ты видишь ребенка с животом, бурчащим от голода, дома, помеченные крестом – отметкой Черной Смерти; и тебя слишком переполняет жалость для того, чтобы думать. Мы… Я, профессор Валти, остальные… настолько холоднокровны, что готовы пожертвовать еще несколькими тысячами жизней, пренебрегая сиюминутными нуждами, во имя спасения всего человечества пятнадцатью годами позже.

– Ты можешь быть прав, – сказал Рейнач. – Это я по поводу вашей холодной крови. – Его голос был так тих, что дождь почти заглушал его.

Фурье снова украдкой глянул в окно. Это все заняло больше времени, чем он предполагал. Он произнес невнятно и торопливо;

– Относительно сегодняшних проблем – как там насчет Паппаса?

– Мне он тоже не нравится. Я знаю, так же как и ты, что Паппас – убийца-коммунист, которого ненавидят его же собственные люди. Но, черт побери, парень, ты же понимаешь – крысы не только воруют еду и грызут лица спящих детей. Разве ты не знаешь, что они разносят чуму? И Паппас предложил услуги единственного в Евразии эффективного подразделения по уничтожению крыс. За это он просит всего лишь признания его Македонского Свободного Государства и утвердить его в должности члена нашего Совета.

– Слишком большая цена, – произнес Фурье, – через два или три года мы справимся с крысами и сами.

– И следовательно?..

– Следовательно, мы должны надеяться на то, что никто из тех, кого мы любим, не заболеет.

Рейнач безрадостно улыбнулся.

– Так не пойдет, – сказал он. – Я не могу с этим согласиться. Если подразделение Паппаса поможет нам, мы сможем сберечь целый год, сотни тысяч жизней…

– И пожертвовать сотнями миллионов жизней в будущем.

– Ты преувеличиваешь. Одна маленькая провинция, такая как Македония?

– Один очень большой прецедент, – сказал Фурье. – Мы не должны признавать законность права на власть даже самого мелкого князька. Если мы признаем его, – он поднял волосатую руку и стал загибать пальцы, – мы признаем: право на существование диктата любой идеологии, которое, будучи провозглашено, означает войну, войну и снова войну; право на существование фатально скомпрометированного принципа неограниченного национального суверенитета; независимость Греции, которая, совершенно очевидно, потребует того же; напряженность на Ближнем Востоке, которая уже существует; следовательно, войну между нами и арабами, так как нам НУЖНА нефть; кресло Совета для умного и бесчестного человека, который, совершенно очевидно, начнет интриговать против тебя – НЕТ!

– Ты теоретизируешь о завтрашнем дне, – сказал Рейнач. – А крысы существуют сейчас. И что, по-твоему, я должен сейчас делать?

– Отклонить предложение. Позволь мне поднять бригаду внизу. Мы сможем отправить Паппаса в ад… прежде чем он станет слишком силен.

Рейнач покачал головой.

– И кто же из нас поджигатель войны? – сказал он со смешком.

– Я никогда не отрицал того, что нам еще придется много воевать, – сказал Фурье. В его голосе звучала грусть – он видел слишком много людей, погибших на войне. – Я только хочу быть уверен, что это будет служить конечной цели, что больше никогда не будет мировой войны. Чтобы моим детям и внукам не пришлось воевать вообще.

– И Валти со своими уравнениями видит путь к этому? – тихо спросил Рейнач.

– Ну, он показывает, как сделать его достаточно вероятным.

– Извини, Этьен. – Рейнач покачал головой. – Просто не могу поверить в это. Превратить человеческое общество в… как же это слово?., потенциальное поле и производить над ним операции символической логики – это слишком отдаленно. Я здесь, во плоти – сколько ее во мне осталось на этой нашей диете – не набор символов, написанных бандой длинноволосых теоретиков.

– Похожая банда открыла атомную энергию, – сказал Фурье. – Да, наука Валти молода. Но в определенных пределах она работает. Если бы ты просто изучил…

– У меня слишком много другой работы. – Рейнач пожал плечами. На его лице появилось холодное выражение. – Мы потратили больше времени, чем я мог себе это позволить. Что твоя группа генералов хочет от меня?

Фурье ответил ему в манере, которая, он знал, всегда нравилась его старому другу – честно и прямо.

– Мы требуем твоей отставки. Разумеется, ты сохранишь кресло члена Совета, но профессор Валти получит его тоже, и мы немедленно проведем необходимые нам реформы. Мы сделаем официальное обещание ввести конституционное правление и распустить военное правительство в течение года.

Он наклонил голову и посмотрел на часы. Осталось полторы минуты.

– Нет, – сказал Рейнач.

– Но…

– Молчать! – Жако поднялся. В свете единственной лампы он отбрасывал громадную тень на пыльный книжный шкаф. – Ты думаешь, я не видел приближения этого? Как ты думаешь, почему я принимаю только одного человека и предварительно обезоружил его? Черт бы побрал ваших генералов! Обыкновенные люди знают меня, они знают, что я забочусь о них, и черт бы побрал ваше туманное будущее! Мы встретим будущее, когда оно придет.

– Это то, что всегда делал человек, – сказал Фурье. Он говорил как проситель. – Именно из-за этого человечество всегда двигалось от одной катастрофы к другой. Это может быть нашим последним шансом все изменить.

Рейнач начал ходить взад-вперед вокруг стола.

– Ты думаешь, я люблю эту дрянную работу? – произнес он. – Просто так получилось, что никто, кроме меня, не способен ее сделать.

– Итак, теперь ты незаменимый человек, – прошептал Фурье. – Я надеялся, что ты избежал подобного самомнения.

– Иди домой, Этьен, – остановил его Рейнач, и мягкость вернулась к нему. – Иди и скажи им, что я не буду использовать это против них. Вы имели право выдвинуть это требование. Что ж, оно было выдвинуто – и отклонено. – Он задумчиво кивнул сам себе, – мы должны сделать некоторые изменения в нашей организации. Я не хочу быть диктатором, но…

Час ноль. Фурье почувствовал, что очень устал.

Его предложение было отвергнуто, и следовательно, он не дал сигнала – свистка, чтобы остановить повстанцев. Таким образом, он терял контроль над ситуацией.

– Садись, – сказал он. – Садись, Марий, и давай немного поговорим о старых временах.

Рейнач казался удивленным.

– Марий? Что ты имеешь в виду?

– Ох… это пример из истории, которую поведал мне профессор Валти. – Фурье опустил голову. На его левом ботинке была дыра. – Безумная цивилизация, как могла одна и та же раса создать Великую Хартию и водородную бомбу?

Слова продолжали литься из него потоком:

– Во втором столетии до нашей эры Кимвры и их союзники, тевтонские варвары, пришли с севера. Несколько десятилетий они бродили по Европе, грабя и захватывая страны. Они разбили наголову римлян, которые были посланы, чтобы остановить их. В конце концов они вторглись в Италию. Казалось, ничто их не остановит и скоро они захватят сам Рим. Но один генерал по имени Марий собрал своих людей. Он встретил варваров и уничтожил их.

– Ну спасибо, – Рейнач сел, заинтригованный. – Но…

– Не обращай внимания. – Фурье улыбнулся, – давай на несколько минут расслабимся и просто поболтаем. Ты помнишь ту ночь, сразу после окончания Второй мировой войны, мы были тогда мальчиками, только ушли из Маки и колесили по всему Парижу, а потом встретили рассвет на окраинах?

– Да, конечно, помню. Замечательная ночь. – Рейнач засмеялся. – Как давно это было. Как звали твою девушку? Я забыл.

– Мари. А твою звали Симон. Прекрасная маленькая негодница Симон. Интересно, что с ней сейчас?

– Не знаю. Последний раз я слышал о ней… о, это было так давно… Какая это была замечательная ночь…

С улицы донеслись выстрелы, послышалась пулеметная очередь. Рейнач вскочил на ноги одним тигриным прыжком, с пистолетом в руке подкрадываясь к окну. Фурье остался сидеть.

Шум усилился, приблизился и стал громче. Рейнач повернулся. Дуло его пистолета было направлено на Фурье.

– Да, Жако.

– МЯТЕЖ!

– У нас не было выбора. – Фурье обнаружил, что он снова может смотреть Рейначу в глаза. – Ситуация была слишком критической. Если бы ты согласился… если бы ты хотя бы был готов обсудить все эти вопросы… я бы дунул в свисток, и ничего бы не случилось. Теперь уже слишком поздно, разве что ты сейчас сдашься. Если ты сделаешь это, наше предложение все еще остается в силе. Мы все еще хотим, чтобы ты работал с нами.

Где-то рядом раздался взрыв гранаты.

– Ты…

– Стреляй… Это не имеет большого значения.

– Нет. – Пистолет задрожал. – Если ты только не… Оставайся на месте! Не двигайся! – Рейнач обвел дрожащей рукой вокруг головы. – Ты не знаешь, насколько хорошо охраняется это место. Ты знаешь, что люди будут на моей стороне.

– Думаю, нет. Они уважают тебя, конечно, но они устали и голодают. Именно поэтому мы назначили выступление на ночь. К завтрашнему утру все будет кончено. – Голос Фурье скрипел, как ржавое железо. – Казармы окружены. Эти более отдаленные звуки – захват арсенала. Университет окружен и не выдержит штурма.

– Это здание выстоит.

– Ты не хочешь сдаться, Жако?

– Если бы я мог сделать это, – сказал Рейнач, – я бы не сидел здесь этой ночью.

Окно с треском распахнулось. Рейнач повернулся. Человек, запрыгнувший в комнату, выстрелил первым.

Часовой, стоявший за дверью, заглянул внутрь. Его ружье дернулось, но он умер, прежде чем успел выстрелить. Люди в черных одеждах и черных масках влезли через подоконник.

Фурье наклонился над Рейначем. Смерть от пули в голову была быстрой. Но если бы она попала ниже, жизнь Рейнача можно было бы еще спасти. Фурье хотелось плакать, но он попросту забыл, как это делается.

Здоровяк, убивший Рейнача, остановился возле тела вместе с Фурье, в то время как коммандос заходили в комнату, перешагивая через труп.

– Извините, сэр, – прошептал Стефан. Но тот, к кому он обращался, уже не мог ничего слышать.

– В этом нет твоей вины, Стефан, – сказал Фурье.

– Мы должны были бежать по неосвещенному пространству, добраться до стены. Я впрыгнул сквозь это окно. У меня не было времени, чтобы прицелиться. Я не понял, кто это был, до того как…

– Все в порядке, говорю тебе. Сейчас, вперед, отдавай приказы своим людям. Вы должны очистить здание. Когда мы захватим его, остальные защитники сдадутся.

Здоровяк кивнул и ушел по коридору.

Фурье склонился над Рейначем, в то время как пули барабанили по внешним стенам. Он слышал их как сквозь вату. Может быть, так даже лучше. Теперь они могут похоронить его с воинскими почестями, а потом поставить на его могиле памятник человеку, спасшему Запад, и…

Но будет далеко не так легко подкупить привидение. Но ты должен попытаться.

– Я не рассказал тебе до конца эту историю, Жако, – прошептал он. Его руки действовали сами по себе, вытирая кровь его пиджаком. Слова лились из Фурье, словно из испорченного магнитофона. – Хотел бы, чтобы я рассказал тебе окончание этой истории. Может быть, тогда бы ты понял… а может быть, нет. Марий ударился в политику после своей победы. У него был авторитет его победы, он был наиболее авторитетным человеком в Риме, его намерения были честны, но он не разбирался в политике. Последовала неразбериха, винегрет коррупции, убийств, гражданской войны, и, через пятнадцать лет, окончательное падение Республики. Тому, что пришло ей на смену, дали имя Цезаризм.

– Мне бы хотелось думать, что я избавил тебя от участи второго Мария.

Дождь залетал в комнату через разбитое окно. Фурье поднялся и закрыл остекленевшие глаза. Он не знал, сможет ли когда-нибудь забыть выражение этих глаз.

Ооновец

Цена героизма безжалостно высока. То, что Фурье уничтожил, было частью его самого. Его детская вера умерла вместе с Рейначем. Хотя Стефан Ростомили, истинный убийца, оставшийся безнаказанным, позже снабдил Фурье лучшим оружием в борьбе против Хаоса.

Голод, чума, лишения, радиоактивность были постепенно преодолены. Годы Голода сменились Годами Безумия – это стало маленьким толчком к разрастанию нового массового горя. Такие повороты позже сменились более спокойными временами только благодаря обновленной ООН, созданной Первой конференцией в Рио. Всеобщий мир возродил процветание только в последние десятилетия века. Исследование космоса открыло новые внешние границы, пока Психотехнический Институт, выросший из теорий профессора Валти, занимался своими старыми изысканиями. К несчастью, эти удачные открытия были не всем по душе.

I

Они ушли. Их корабль тихо исчез в небе, унося всех шестерых. Доннер наблюдал все это с балкона – у него были удачно подобранные апартаменты с видом на подобные достопримечательности – вот они вышли на посадочную площадку и скрылись в металлической оболочке. Теперь место освободилось, и пришло время ему заняться делом.

На мгновение Доннер ощутил нерешительность. Много дней он ждал этой минуты, но человек неохотно идет на смертельный риск. Глаза Доннера блуждали по карточке, лежавшей на столе. Темноволосая красивая женщина и ребенок у нее на руках, казалось, смотрели на него. Губы женщины были приоткрыты, будто говоря что-то. Он хотел нажать кнопку, оживившую бы этот кадр, но не осмелился. Пальцы Доннера нежно погладили стекло над щекой женщины.

– Дженни, – прошептал он. – Дженни, дорогая…

Наконец Доннер взялся за работу. Его цветная свободная пижама сменилась серым костюмом, незаметным на фоне стен здания. Простая невыразительная маска должна была надежно скрыть его лицо. Он пристегнул плоский ящик с инструментами к поясу и смазал кончики пальцев коллодием. Захватив моток веревки в одну руку, Доннер вернулся на балкон.

Отсюда, с высоты двухсот тридцати четырех этажей, ему открылся широкий вид на равнину Иллинойса. Насколько хватало взгляда, местность прочерчивали поля пшеницы, скрытые туманом у горизонта, над которыми простиралось прекрасное небо. Кое-где располагались небольшие группы деревьев; белые полосы старого шоссе пересекали поля, но все равно это смотрелось, как единая необъятная панорама. Сельскохозяйственные владения Среднего Запада раскинулись по всем направлениям, куда ни кинь взгляд.

По другую сторону отвесно вздымалось многоквартирное здание, словно вырастающее из деревьев окружающего парка. Это был настоящий город длиной в две мили, состоящий из правильных громад стен и окон. Он возвышался на равнине, подпирая небо, в своей великолепной самонадеянности, заканчиваясь на шестьдесят шесть этажей выше, чем квартира Доннера. Свободный легкий степной ветер трепал его одежду; человек мог слышать нескончаемый гул, приглушенное пульсирование механизмов и жизни здания – самовлюбленного гигантского организма.

Вокруг больше не было ни одной живой души. Балконы проектировались так, чтобы закрывать человека от любопытных взглядов соседей по этажу: если кто-нибудь смотрел вверх из парка, его взгляд натыкался на деревья. Немногие сверкающие точки самолетов в небе были не в счет; они не представляли опасности для Доннера.

Он прикрепил веревку к краю балкона и схватил ее конец руками. Чтобы успокоиться, Доннер с минуту стоял неподвижно, позволяя солнечным лучам и ветру литься на него, запоминая умиротворенный вид равнины и неба, покрытого белыми облаками.

Доннер был высоким, но казался меньше ростом из-за мощных плеч и груди. В его движениях проскальзывала странная неуловимая грация. Светлые от природы волосы выкрашены в темный цвет, а контактные линзы сделали черными голубые глаза. Но больше ничего не изменилось в его лице – широкий лоб, высокие скулы, квадратная челюсть и выступающий нос остались прежними. Доннер криво улыбнулся под маской, сделал глубокий вдох и перепрыгнул через край балкона.

Веревка бесшумно разматывалась, опуская его вниз этаж за этажом. В этом ограблении среди бела дня, конечно, был огромный риск – кто-нибудь мог случайно заглянуть за боковую перегородку балкона и обнаружить его, и даже склонность к уединению вряд ли удержала бы обитателя дома от звонка в полицию. Но те шестеро вовсе не стремились своими действиями облегчить его задачу.

Мимо Доннера незаметно мелькал фасад, казавшийся размытым из-за скорости спуска. Один, два, три – считал он по мере продвижения, и у восьмого этажа сбросил веревку вниз свободной рукой. Моток застопорился, и человек повис в воздухе.

До земли далеко. Путь свободен. Доннер усмехнулся и начал раскачиваться взад-вперед, увеличивая амплитуду с каждым разом, пока его подошвы не коснулись поверхности дома. Качнувшись снова, он ухватился рукой за перила балкона около выступающей части стены. Его тело дернулось, и мускулы упруго среагировали на толчок.

Все еще держась за веревку, Доннер одной рукой подтянулся на перегородке, перелез через перила и встал на пол балкона. Под серым жакетом и вспотевшей от напряжения кожей ныли мускулы. Он с облегчением дышал, сматывая веревку и отстегивая ящик с инструментами.

Стрелка электронного детектора встрепенулась. Значит, сработала сигнализация, ведущая с балкона к двери. Доннер осторожно осмотрел окрестности, нашел провод и перерезал. За стеной из прозрачного пластика располагались тихие комнаты: мебель расставлена обычно, но какое-то тревожное ожидание словно зависло в воздухе.

Это все мне только кажется, подумал Доннер нетерпеливо и срезал замок с двери. Когда он вошел, робот-уборщик почувствовал его появление, и свист его пылесоса прекратился.

Он взломал замок ящика стола и пошарил там в поисках документов. Одну или две шифровки Доннер сунул себе в карман, остальные не представляли интереса. Вообще-то, их должно быть больше. Черт с ними, придется довольствоваться этим.

Металлоискатель помог ему найти спрятанный сейф. Когда он обнаружил большой ящик, замурованный в стене, то не стал морочить себе голову поисками кнопки, а просто разрезал пластиковую обшивку. Парни, знавшие об этом месте, могли ворваться в любую минуту, нужно действовать быстро. Если они выберут другой этаж в этом доме, то вступит в силу соглашение Доннера с офицером полиции; они займут помещение, заботливо им подготовленное, со всеми шпионскими устройствами, которые он разместил. Доннер снова усмехнулся.

Сталь заблестела через обожженную и расплавленную стену. Хороший сейф, и у него не было времени возиться с ним. Он воткнул электродрель, и алмазный наконечник проделал маленькое отверстие в поверхности. Доннер вбросил внутрь несколько кубиков левинита и поджег их пучком лучей УВЧ. Замок с шумом разорвался, и он открыл дверцу.

Доннер только успел увидеть плоский пистолет внутри и осознать ужасный факт его присутствия. Потом три выстрела пронзили его грудь, и он погрузился во мрак.

II

Один или два раза он приходил в себя, пытался двигаться на свет, но удар иглы отбрасывал его назад. Теперь, когда в голове у Доннера постепенно прояснилось, его оставили в покое. Но это было еще хуже.

Доннера вырвало; он попытался двинуться. Его тело наткнулось на ограничивающие ремни, которыми, он был привязан к стулу. Жуткая тошнотворная боль мешала смотреть; шестеро стоявших и разглядывавших его людей были отголосками лихорадочного сна, колеблющимися тенями.

– Он приходит в себя, – зачем-то сказал худой мужчина.

Плотно сложенный седой человек в старомодном голубом пиджаке взглянул на часы.

– Довольно крепкий. Ведь ему здорово досталось.

Доннер замычал. Во рту была горечь после рвоты.

– Дайте ему воды, – приказал бородатый мужчина.

– Черта с два! – проворчал худой. Его лицо выглядело мертвенно-бледным в размытом мраке комнаты, но в глазах был лихорадочный блеск. – Он так не считает, ООНОВЕЦ!

– Дайте ему немного воды, – повторил седой спокойно. Тощий парень угрюмо нагнулся к растрескавшейся бочке с пробкой старого образца и наполнил стакан.

Доннер жадно выпил воду, которая немного погасила пожар в его горле и животе. Бородатый подошел с гипосульфитом.

– Стимулятор, – объяснил он. – Быстрее придешь в себя.

Он пощупал руку Доннера и почувствовал учащенный пульс.

Голову узника все еще терзала острая пульсирующая боль, но глаза прояснились, и он ясно рассмотрел окружающих.

– Мы не были так небрежны, как ты подумал, – сказал плотный человек. – Этот пистолет выстрелил бы в любого, кто открыл бы сейф, не нажав сначала кнопку справа. И конечно же, был дан радиосигнал, заставивший нас быстро вернуться. После этого ты все время был в бессознательном состоянии.

Доннер оглянулся. Комната была совершенно пустой, со слоями пыли и паутины, не убиравшейся много лет; обломками старинной деревянной мебели, беспорядочно прислоненной к потрескавшимся пластиковым стенам. Там было одно окно, вместо разбитого стекла заткнутое тряпками, такими грязными, что он не знал, день снаружи или ночь. Но, вероятно, недавно стемнело. Комнату освещал всего один светильник, стоявший на столе.

Должно быть, я в Чикаго, решил Доннер. К горлу снова подкатила тошнота. Один из громадных заброшенных районов, окружавших обжитые части умирающего города – покинутый, пока еще не идущий под снос, логово крыс и гнилья. Рано или поздно, некая сельскохозяйственная компания скупит именные документы на право собственности у правительства, которое признает эту землю негодной и разрушит то, что пощадили огонь и гниение. Но этого еще не произошло, и пустые трущобы становились хорошим укрытием для любого.

Доннер подумал о многих милях разрушенных домов, окутанных ночью, неясно темнеющих на фоне неба – приглушенное эхо на разбитых, заросших травой улицах, усталый скрип деревянных балок, быстрый стук шагов и блеск глаз в полном мраке; угроза и одиночество все дальше и дальше, и от них не убежать.

Один, снова один. Он чувствовал себя более одиноким здесь, чем в самых дальних просторах космоса. Доннер точно знал, что умирает.

ДЖЕННИ. О ДЖЕННИ, МОЯ ДОРОГАЯ.

– Вы зарегистрировались под именем Марка Робертса, – четко произнесла женщина. Она была такой же худой, как и черноглазый молодой человек рядом с ней. Лицо выглядело проницательным и хищным, волосы коротко подстрижены, а голос звучал грубо, с нажимом. – Но ваша идентификационная татуировка подделана. Краска исчезла под действием кислоты. Мы взяли отпечаток большого пальца, тот, что остался на чеке, и послали запрос в центральный банк для проверки. Робот ответил утвердительно: это Марк Робертс, и с текущим счетом у него все в порядке.

Женщина наклонилась вперед и прошипела:

– Кто же вы на самом деле? Только секретная служба может сделать такую фальшивку. На кого вы работаете?

– Это очевидно, разве нет? – бросил худой человек. – Он не из Американской Безопасности. Мы это знаем. Значит, перед нами ооновец.

То, как он произнес последнее слово, было уродливым, жестоким.

– ООНОВЕЦ! – повторил он.

– Наш заклятый враг, – заключил плотный человек задумчиво. – ООНОВЕЦ не просто рядовой исполнитель, со всеми присущими ему человеческими слабостями, а великий суперзасекреченный экземпляр, причинивший нам много хлопот.

Он поднял седую голову и пристально посмотрел на Доннера.

– Это соответствует тем разрозненным описаниям, что есть у нас, – продолжал он. – Но теперь ребята из ООН многое могут сделать с помощью косметической хирургии, не так ли? И ООНОВЦА теперь можно убить несколько раз. Только в прошлом месяце одного пристрелили Гонконге, и его убийца поклялся, что это наш противник – он сказал, что никто другой не мог вести такой профессиональной охоты.

Это, наверное, Вейнбергер, подумал Доннер. На него навалилась огромная усталость. Их было так мало, так безнадежно мало, и один за другим Братья растворялись во мраке. Он был следующим, а после него…

– Одного не могу понять, – сказал пятый (Доннер узнал в нем полковника Сэмси из Американской Гвардии). – Почему если Секретная служба ООН имеет корпус – ах! – суперменов, они должны все выглядеть на одно лицо! Значит, нас хотят убедить, что мы имеем дело с бессмертным?

Он мрачно хмыкнул.

– Конечно, они не считают, что это нас смутит!

– Никакой это не супермен, – сказал седой. – Очень многое умеющий – да, но ооновец вполне уязвим. В нем мы и убеждаемся на примере этого экземпляра.

Он стоял перед Доннером, расставив ноги и уперев руки в бока.

– Полагаю, ты начнешь говорить. Расскажи нам о себе.

– Я могу рассказать вам о вас самих, – отрезал Доннер. Его язык стал сухим и распух, но предвкушение смерти придало ооновцу неожиданное спокойствие. – Вы Роджер Уэйд, президент «Брейн Тулз Инк.», известный сторонник американской партии.

Обращаясь к женщине, Доннер сказал:

– А вы – Марта Дженнингс, работаете на эту партию не покладая рук. Далее следует ваш секретарь, мистер Уэйд…

Доннер взглянул на сухопарого молодого человека.

– Родни Борроу, экзогенный номер…

– НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК! – Изрыгая проклятия, парень рванулся к Доннеру. Он кривлялся и визжал, как женщина. Когда Сэмси и бородатый оттащили его, лицо Борроу было совершенно белым; над верхней губой выступили капельки пота.

– И эксперимент провалился, – безжалостно насмехался Доннер.

– Хватит! – Уэйд с размаху ударил узника. – Мы хотим узнать кое-что новое, к тому же у нас мало времени. Я думаю, у вас иммунитет к «сыворотке правды»; тесты доктора Левина уже доказали это, – но я полагаю, вы по-прежнему можете чувствовать боль.

Спустя мгновение, он добавил спокойно:

– Мы не злодеи. Вы же сами знаете, что мы патриоты.

РАБОТАЮЩИЕ С НАЦИОНАЛИСТАМИ ДЮЖИНЫ ДРУГИХ СТРАН! – подумал Доннер.

– Мы не хотим причинять вам вреда или убивать без крайней необходимости.

– Но сначала позвольте узнать вашу подлинную личность, – сказал бородатый, Левин. – Ранее скрытая информация о нас, будущие планы вашего начальства и так далее. Впрочем, будет достаточно на сегодня, если вы ответите на некоторые вопросы, касающиеся вас… Место жительства, ну, сами знаете.

АХ ДА, подумал Доннер, и усталость тяжким грузом легла на его сердце. СЕЙЧАС, ТОГДА ВЫ НАЙДЕТЕ ДЖЕННИ И МАЛЬЧИКА, ПРИТАЩИТЕ ИХ СЮДА…

Левин прикатил детектор лжи на колесиках.

– Естественно, мы не хотим идти сразу по ложному пути, – сказал он.

– Это не понадобится, – резко произнес Доннер. – Я не собираюсь ничего говорить.

Левин кивнул, как будто ждал подобного ответа, и принес другой аппарат.

– Эта штука генерирует ток низкой частоты и низкого напряжения, – заметил он. – Довольно болезненно, должен признаться. Я не думаю, что вы это выдержите. Если же чудо произойдет, мы всегда можем применить фронтальную лоботомию, и это подействует наверняка. Но сначала Дадим вам шанс.

Он прикрепил электроды к телу Доннера. Деланное выражение печали на его лице сменилось злорадным ожиданием.

Доннер попытался улыбнуться, но губы словно одеревенели. Шестой человек, которого ооновец не знал, вышел из комнаты.

В черепе Доннера был крошечный передатчик. Он мог воспринимать только сообщения, посланные на специальных волнах, но также имел свою систему подавления. В конце концов, электрическая пытка – обычная форма инквизиции, но ее тяжело переносить.

Он подумал о Дженни, о своем сыне и о Братстве. Доннеру захотелось, чтобы воздух, которым он дышал последний раз в жизни, не был таким влажным и зловонным.

Ток наполнил его тело конвульсивными муками. Мускулы напряглись, пытаясь сорвать ремни, и он закричал. Потом лопнул светочувствительный коммуникатор, высвобождая небольшую струйку фтора.

Последним в угасающем сознании Доннера было видение Дженни, которая улыбалась и приглашала его в дом.