Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Пол Кемп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 14

Громф стоял под портиком возле дверей храма и пытался с помощью провидения изучить личную защиту Геремиса. Он осторожно продвигался через охранительные заклинания мага, одно за другим: защита от элементалей, заклинание, делающее тело мага Дирр твердым как камень, заклинание смерти и… заклинание обратного действия. При виде этого последнего Громф приподнял брови. Архимаг нечасто встречался с защитой в виде обратного действия; должно быть, сам личдроу научил Геремиса.

Магия обратного действия должна была повернуть против Громфа любое явно атакующее заклинание, которое он сотворил бы против мага Дирр. От этого надо было избавляться.

К несчастью, творя заклинание против Геремиса, Громф должен был стать видимым – недостаток магии невидимости, – поэтому он передвинулся к краю двери, в тень, которая укроет его, когда магия окончится. Там он быстро прошептал слова рассеивающего двеомера, направленного только на заклинание обратного действия.

Когда заклинание подействовало, Громф ощутил покалывание по коже: он стал видимым. Надежно укрывшись в темноте, тень среди теней, он направил свою магию против заклинания обратного действия Геремиса.

Осторожно, будто карманник, тянущий кошель с золотыми монетами, Архимаг взялся за заклинание Геремиса. Контрзаклинание Громфа подобралось к магу Дирр и обволокло его.

В считаные мгновения магия Громфа победила. Защита Геремиса мигнула и погасла.

«Я победил тебя», – подумал Архимаг.

Хотя дроу от природы обладали устойчивостью к заклятиям, практически ни один темный эльф Мензоберранзана не мог противостоять силе заклинаний Громфа, не подкрепив врожденную способность чем-нибудь еще. Ничего подобного он у Геремиса не обнаружил. Маг Дирр был беззащитен.

Геремис поднял голову и снова оглянулся. Хотя взгляд его был направлен мимо Громфа, на лице явно читалось подозрение. Он полез в карман и начал искать там что-то, без сомнения магический компонент.

Громф приготовился произнести заклинание, но выругался, поняв, что для него нужна щепотка пыли. Он не привык носить с собой простую пыль, поскольку она всегда была доступна – во всяком случае когда он мог соприкасаться с материальным миром.

Ничего другого не оставалось, и Громф воззвал к силе меняющей облик магии и трансформировал себя в мужчину-дроу, но не в себя самого. Его мышцы затвердели, тело потяжелело, и вскоре он ощутил под ногами пол. К нему вернулись запахи и звуки. Из дверей храма тянуло затхлым запахом ладана. Ларикаль возносила негромкую молитву Ллос.

Пригнувшись, Громф скорчился в тени у двери храма, и пивафви Прата укрыл его почти так же надежно, как призрачная форма.

Он медленно достал из мантии маленький кусочек магнитного железняка, собрал с колонны храма шепотку пыли и тихо произнес слова могущественного заклинания, добавив немного магической энергии, чтобы Геремису было труднее сопротивляться.

Маг Дирр извлек из кармана прозрачную линзу и поднес к глазу. Он посмотрел на двери храма, прямо на Громфа, и линза выпала из руки.

– Г-госпожа! – пробормотал он, вскакивая и начиная творить заклинание. – Мы не од…

Громф закончил заклинание. Зеленый луч слетел с его пальцев и ударил Геремиса в грудь. Слова замерли у мага на губах, магия обрисовала его контур зеленым огнем и обратила его в пыль. Ларикаль вскочила и развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть гибель Геремиса. Булава уже была у нее в руке.

К ее чести, она не стала звать на помощь. Вместо этого она коснулась свободной рукой символа Ллос в виде платинового паука у себя на шее и начала творить заклинание. При этом символ на миг ярко вспыхнул, и глаза жрицы тоже. Произнеся заклинание, она внимательно осмотрела дверной проем явно измененным магией взглядом и уставилась на Громфа.

Она увидела его. Разумеется, она не могла узнать в нем Архимага Мензоберранзана, но знала, что он враг. Наверное, она решила, что он из магов Хорларрин.

Не имея времени рыться по карманам в поисках драгоценного камня, который он обычно использовал в качестве компонента, Громф выхватил окуляр – он был под рукой – и выпалил заклинание.

Ларикаль устремилась по проходу, держа булаву наготове, на ходу продолжая заклинание, которое Громф узнал. Оно должно было зарядить ее руку смертоносной энергией. Коснись оно Громфа, и он, скорее всего, погиб бы.

Архимаг не дрогнул и поспешил произнести следующее заклинание.

Ларикаль закончила первой. Вокруг ее свободной руки на ходу возник шар потрескивающей черной энергии.

Громф отступил от дверей и закончил свое заклинание как раз в тот миг, когда жрица Дирр выскочила за порог и потянулась к нему.

Магия заклинания Громфа перенесла его душу в драгоценный камень на конце цепочки окуляра в тот самый миг, как пальцы Ларикаль сомкнулись у него на запястье.

Теперь, когда сущность Архимага оказалась в камне, ставшем в итоге магическим хранилищем не хуже филактерии личдроу, заклинание смерти не могло повредить ему. Его лишенное души тело, однако, будет казаться мертвым, так что Ларикаль наверняка поверит, что убила его.

Ее бдительность будет усыплена.

Внутри камня Громф обладал всего одним чувством – способностью обнаруживать поблизости источник жизненной силы. Он чувствовал, что Ларикаль рядом, без сомнения, она склонилась над его явно мертвым телом. Магия заклинания позволяла ему попытаться одним лишь усилием воли заменить душу в ближайшем живом теле, заставив ту занять его место в камне. Творя такое заклинание, он рисковал, но ему необходимо было быстро пройти сквозь защиту храма.

Мысленным броском Громф дотянулся до Ларикаль и завладел ее душой.

Он застал ее врасплох. Он чувствовал ее страх. Она сопротивлялась, но он нажимал все сильнее, преодолевая сопротивление, и наконец…

Чувства вернулись к нему. Он смотрел вниз, на тело мужчины-дроу – его трансформированное тело, – и сжимал в руке окуляр, в котором легонько искрилась душа Ларикаль.

– Спасибо, жрица, – сказал он камню и удивился, услышав в своем голосе женственную мелодичность.

Заклинание позволяло занимать место других душ лишь своему творцу. Ларикаль ничего не оставалось, как сидеть взаперти в камне. Она будет заперта в нем до тех пор, пока Громф не позволит ей выйти.

Хотя пребывание в другом теле – а в женском особенно – всегда приводит в замешательство, Громф сохранил свои умственные способности, включая способность творить заклинания. К тому же он мог воспользоваться более крепким телосложением Ларикаль. Это его порадовало. Сила наверняка пригодится ему, когда он столкнется лицом к лицу с големом.

Архимаг огляделся, но никого не увидел. Стоящие поблизости сооружения казались пустыми. Без сомнения, большая часть обитателей Дома была занята на стенах.

Его довольная улыбка быстро угасла, когда утратило силу заклинание, позволявшее ему менять облик. Его лишившееся души тело вновь вернулось к своему обычному виду. Глазами Ларикаль Дирр он смотрел на свое собственное лицо, на пустые глаза, похищенные им у одного из сынов Дирр.

Громф выругался. Прат, должно быть, тоже принял свой привычный облик или скоро примет.

Ясраена станет искать его, если уже не ищет. У него мало времени.

Он торопливо отцепил от своего пояса дергарский топор, снял с тела плащ, набитый магическими компонентами, и регенерирующее кольцо. Он надел плащ, кольцо, пристегнул топор и произнес два заклинания над своим, лишенным души, телом. После первого тело уменьшилось и стало величиной с ладонь. Второе сделало его невидимым обычным взглядам, хотя Громф по-прежнему видел его благодаря магически измененному зрению. Он не осмелился тащить тело, по-преж-нему держащее в руке крохотный окуляр с драгоценным камнем, через заколдованный дверной проем из опасения, что защита среагирует на плоть Бэнр. Вместо этого он спрятал тело сбоку от двери, в трещине каменного портика. Оставалось лишь надеяться, что его не найдут.

Он обернулся и…

Его внимание привлек амулет на теле Ларикаль – его теле. Он положил его на ладонь – амулет был из сплава золота и серебра, с расположенными по спирали аметистами. Он знал, что это такое, – телепатический амулет.

Громф потратил немного времени, чтобы подсоединить к нему свое сознание, и понял, что это ему удалось, когда в голове у него прозвучал голос, который он узнал: «Ларикаль! Ларикаль!»

Громф улыбнулся. Ларикаль не стала звать на помощь, потому что сделала это телепатически.

«Ларикаль, ответь!»

Громф знал, что не должен отвечать, но не мог удержаться.

«Твоя дочь в данный момент не вполне здорова, Ясраена», – передал он.

Он ощутил через амулет ее ужас.

«Громф Бэнр?» – спросила Ясраена.

«Судя по голосу, ты не рада моему визиту», – ответил он.

В ментальном голосе Верховной Матери слышалось нечто похожее на панику:

«Послушай, Архимаг. Я знаю, за чем ты пришел. Но я заключила соглашение с Триль. Я должна уничтожить филактерию сама».

Громф решил, что ее слова – жалкая ложь. Но даже будь они правдой, Архимаг никаким соглашением связан не был. Триль ничего ему об этом не говорила.

«Но ты не знаешь, где он, Верховная Мать. А даже если бы знала, боюсь, что соблазн увидеть личдроу перевоплощенным может оказаться слишком велик даже для твоей железной воли. Я буду счастлив уничтожить филактерию от твоего имени».

С этими словами Громф оборвал связь. Он знал, что Ясраена, должно быть, уже спешит сюда, поэтому глубоко вдохнул и шагнул через порог храма. Защита не сработала. Громф так и не узнал, было ли причиной тому что-то, что Ларикаль носила при себе, или же просто текущая в ней кровь, но это его не интересовало. Он был внутри.

Из-под купола на него смотрела Ллос. Центральный проход вел к апсиде, к черному алтарю, за которым угрожающе вырисовывалась фигура паука.

Голем ждал.

Ясраена бежала по залам к комнате прорицаний, не заботясь о том, как унизительна подобная спешка. Она не осмеливалась связываться через телепатический амулет, боясь, что Громф Бэнр может подслушать.

В мозгу у нее зазвучал голос Эсвены: «Верховная Мать! Нас обманули. В кабинете не те, кто казался. Громф Бэнр…»

«В нашем доме, – закончила вместо нее Ясраена. Она мысленно обратилась ко всем своим дочерям и сестрам разом: – Немедленно прекратите пользоваться амулетами. Архимаг в крепости, и у него амулет Ларикаль. Возможно, он и теперь слышит меня».

Связь замолкла, и впервые с начала осады Ясраену охватил настоящий страх. Если Громф отыщет филактерию раньше ее, все пропало.

Она должна добраться до Громфа первой.

Когда она вбежала в комнату прорицаний, никто не осмелился посмотреть на нее. Двое мужчин-магов стояли возле чаши, склонив головы. Эсвена отводила взгляд.

– Где Ларикаль? – спросила Ясраена Эсвену.

Та начала мямлить что-то.

– Твоя сестра! – прорычала Ясраена. – Какое место она обыскивала последним?

Один из магов осмелился ответить:

– В последний раз Геремис сообщил, что они собираются поискать в храме, Верховная Мать.

Храм. Ясраена не могла поверить своим ушам. Неужели личдроу спрятал свою филактерию в храме?Она прокляла этого самонадеянного глупого интригана.

Матрона Дирр сжала кулаки, стиснула зубы. Ее трясло. Ярость и страх переполняли ее.

– Отправляйся на стены и приведи вроков и всех магов, каких найдешь, – велела она Эсвене сквозь зубы. – Ждите нас у храма. Марш!

Эсвена бросилась вон из комнаты. Ясраена взглянула на двоих мужчин, оставшихся с нею:

– Вы двое, пойдете со мной в храм. Архимаг Мензоберранзана ждет нас.

Когда заклинание, изменившее облик Прата, утратило силу, Нозрор громко выругался. Прат посмотрел на свои руки, увидел, как они увеличиваются в размерах, и широко раскрытыми глазами взглянул поверх стола на Нозрора.

С этого мига маги Дирр узнали про обман Громфа.

– Одно мгновение – но всего лишь одно! – Нозрор боролся с собой, решая, что предпринять. Он страстно жаждал занять место Архимага, но страх, что Громф Бэнр потерпит неудачу, пересилил его честолюбие. Нозрор знал, что, если Громф победит и узнает, что он ничего не сделал после того, как магия изменения облика рассеялась, ему несдобровать. Он знал также, что, если Громф потерпит неудачу и погибнет, Триль Бэнр проведет собственное расследование, и ему опять же не поздоровится.

В конце концов Мастер Магика решил, что ему ничего не остается, кроме как играть свою роль как можно лучше и надеяться, что Громф преуспеет.

Прату, все еще сидящему в кресле Архимага, он бросил:

– Пошел вон, мальчишка.

Прат вскочил с кресла, словно оно было охвачено огнем. Нозрор обошел вокруг стола и сел в кресло. С мастерством, порожденным десятилетиями тренировок, он подключился к хризобериллу Громфа и заставил его показать войско Хорларрин, собирающееся под стенами Дома Дирр. Там было множество воинов и магов, но все они простаивали без дела.

Некоторое время Нозрор рассматривал место действия, фиксируя увиденное в мозгу, потом позволил кристаллу погаснуть.

– Что нам теперь делать, Мастер Нозрор? – спросил Прат. Голос ученика выдавал его тревогу.

– Теперь мы будем помогать Архимагу, – ответил Нозрор. – Надо сделать так, чтобы Ясраена вынуждена была одновременно сражаться с врагами внутри и снаружи крепости.

Без дальнейших объяснений он произнес слово силы и телепортировался в самую гущу воинства Хорларрин.

ГЛАВА 15

Едва Фарон шагнул в Ущелье Похитителя Душ, разум его затуманился. Чувство равновесия изменило ему. У него было ощущение, что он движется одновременно назад и вперед, вверх и вниз.

Пошатываясь, он нащупал рукой холодную стену узкого прохода, Он замер, прислонившись к камню, пытаясь прийти в себя.

Маг знал, что не движется, и все же ему казалось, что он ощущает движение и чувствует стремительный бег времени. Он стоял в центре вселенной, вращающейся вокруг него.

Фарон зажмурился, стиснул зубы и мертвой хваткой уцепился за стену.

Время и движение остановились столь резко, что он едва не полетел вперед.

Он открыл глаза и не увидел ни души, ни Квентл – ничего, кроме вздымающихся в бесконечность каменных стен по обе стороны от него. Ущелье было окутано тьмой, но тьмой обычной, сквозь которую Фарон мог видеть. Перед ним змеилась узкая ровная тропа и исчезала вдали. Он оглянулся: та же самая тропа, сколько хватает глаз, простиралась и позади него.

Но он сделал всего один шаг. Или нет?

Фарон в своей жизни достаточно телепортировался, проходил сквозь врата и между измерениями, странствовал с тенями, чтобы понимать, что Ущелье Похитителя Душ – это не физическое место с обычными пространственными свойствами, а скорее метафора, символ того, что соединяло пространство и время разоренной земли, которую он только что покинул, и собственно владений Ллос, лежащих впереди.

На миг, однако, его привела в замешательство мысль: что, если цельность Уровня Ллос не более чем метафора, если он и его спутники в своих мыслях придали форму чему-то вовсе ее лишенному?

Мысль эта пугала его, и он постарался не думать об этом.

– Квентл, – окликнул он, и ему самому не понравилась дрожь, прозвучавшая в его голосе. Звук отразился от камня, и, когда он вернулся, это был уже не его голос.

Вопль ужаса: «Квентл!»

Истерический хохот: «Квентл!»

Безнадежный шепот: «Квентл».

Стон боли: «Квентл».

По коже Фарона поползли мурашки. Лоб его покрылся испариной. Кожа сделалась влажной. Он закрыл рот и пошел вперед по тропе – пошел медленно.

Он ничего не видел и ничего не слышал, кроме искаженного эха собственного голоса, но…

Он был не один.

И то, что он чувствовал, была не Квентл.

Спереди – а может, сзади? – донеслись шепот, шипение, остатки давних криков. Душу его заполнило неразборчивое бормотание. У него зудела кожа, было ощущение, что он измаран в грязи. Дыхание его участилось.

– Кто здесь? – спросил он и непроизвольно сжался, когда его слова вернулись к нему, исполненные ужаса.

Он полез в карман мантии и достал два жезла, по одному в каждую руку: железный, извергающий молнии – в правую, деревянный, стреляющий зарядами магической энергии – в левую.

Он пошел дальше. Стены нашептывали и бормотали ему в уши: «Вор! Вор!..»

Он чувствовал глаза, смотрящие ему в спину, буравящие его насквозь. Он резко обернулся, выставив перед собой оба жезла, уверенный, что там кто-то есть. Никого.

Шепот перешел в шипящий смех. Тяжело дыша, Фарон прижался спиной к камню и попытался собраться с духом. Призрачные руки, холодные, как могила, высунулись из стены и зажали ему рот. От ужаса сердце его молотом забухало. Он вырвался, упал на землю, развернулся и выпустил по стене три магических заряда. Там никого не было. Он с трудом поднялся на ноги. Что происходит? Он сам не свой. На него подействовало заклятие. Наверняка он…

Стены вдруг издали вопль, безнадежный плач, исполненный отчаяния и ярости. Фарон напрягся, стиснув жезлы так, что побелели пальцы.

Впереди него, из стены, по одну сторону прохода, выплыла и вплыла в противоположную стену какая-то громадная призрачная фигура, словно рыба из Донигартена. Она двигалась быстро, но он сумел разглядеть ее, прежде чем она исчезла в камне, – огромное, раздувшееся змеиное тело, серое и полупрозрачное, внутри которого извивались и вопили сотни тысяч светящихся душ дроу. Похититель Душ.

Его черные глаза были как бездонные пропасти, рот – как пещера. Налфешни рядом с ним показался бы карликом, даже десять налфешни.

Это была живая тюрьма для душ-неудачниц. Фарон представил себе, что его собственная душа угодила туда, и под ложечкой у него засосало. Пытаясь не обращать внимания на дрожь в руках, он убрал один из жезлов обратно в карман и достал щепотку толченого иртиоса, прозрачного драгоценного камня. Он рассеял порошок в воздухе и произнес могущественное заклинание.

Он сумел удержать концентрацию, даже когда эхо магических слов, обратившихся в вопли, обрушилось на него.

Когда Фарон закончил, порошок иртиоса закружился вокруг него, образовал шар около пятнадцати шагов в диаметре и трансформировался в невидимую, непроницаемую силовую сферу, способную защитить даже от нематериальных существ.

Фарон молил Ллос, чтобы сфера смогла остановить Похитителя Душ. Однако маг знал, что даже в таком случае это лишь временное решение вопроса. Заклинание будет действовать недолго, и передвигать сферу он не мог. И все же ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он был возбужден и напуган.

Вопль Похитителя Душ прозвучал снова, но теперь глухо, словно глубоко из-под земли.

Фарон, в безопасности внутри своей сферы, попытался успокоить бьющееся сердце и придумать какой-нибудь план.

Земля у него под ногами начала подрагивать. Он глянул вниз и увидел, что дно ущелья начало вспучиваться. Он с ужасом смотрел, как скала под ним становится полупрозрачной и выпуклость ее обретает форму: огромная разверстая пасть, полная зубов.

Похититель Душ поднимался из камня прямо под ним, разинув рот, способный проглотить Фарона вместе со сферой.

Фарон уставился под ноги, вытаращив глаза от ужаса. Он пытался вспомнить слова заклинания, но смог лишь бессвязно пробормотать что-то.

Глубоко внизу, в глотке Похитителя Душ, он видел крохотные очертания корчащихся душ, глаза их были полны ужаса – точного отражения его собственного.

Стены пасти Похитителя Душ воздвиглись вокруг него, и он мог лишь смотреть, как его проглатывают.

Он не успел даже закричать, как челюсти сомкнулись, и он присоединился к проклятым.

Квентл одна стояла в Ущелье Похитителя Душ. Она знала, что отважившийся пройти испытание должен сделать это в одиночку.

Она знала также, что Похититель был единственным уцелевшим существом из мифологии давно ушедшего мира. Ллос позволила ему обитать на Дне Дьявольской Паутины, потому что он забавлял ее, устраивая решающее испытание для некоторых из ее просителей.

Верховная жрица не знала, почему одних испытывают, а других нет. Она относила это к хаотическим капризам Ллос. Когда Квентл погибла от рук мужчины-изменника в Год Теней, ее душа попала в город Ллос без испытания Похитителем.

Она понимала, что во второй раз без этого не обойдется.

Держа плеть в руке, Квентл зашагала по узкому проходу. Между стенами ущелья свистел ветер, взывая к Йор'таэЛлос. Змеиные головы ее плетки стреляли язычками, прислушиваясь, пробуя воздух.

Он приближается, госпожа,– сказала Ингот.

Квентл знала. Кожа ее покрылась пупырышками.

Когда она услышала зловещее шипение Похитителя Душ и ощутила его сводящее с ума бормотание какой-то первобытной частью своего мозга, ей пришлось бороться с собой, чтобы продолжать переставлять ноги одну за другой.

Она Избранная Ллос, напомнила себе верховная жрица, и ее ничто не остановит.

Похититель Душ выполз из пола перед нею, проходя сквозь камень как сквозь воздух, – змеящийся, огромный, полупрозрачный. Внутри его длинного туловища копошились души, пойманные, отчаявшиеся, страдающие. Похититель был могилой и камерой пыток для тысяч и тысяч несчастных душ.

Квентл не собиралась добавлять к ним свою.

Будь осторожна, госпожа, —сказала К'Софра.

Но Квентл не намерена была быть осторожной. Время осторожности прошло. Она была готова встретить то, что уготовил ей Похититель Душ.

Сжав в руке символ Ллос, с молитвой к Паучьей Королеве на устах, она бросилась навстречу призраку. Он разинул рот и зашипел, явив ей искаженные лица бесчисленного множества плененных душ, набившихся в его глотку. Квентл без колебаний проскочила между зубов прямо к нему в пасть.

Халисстру привела в сознание ненависть. Ярость заставила ее открыть глаза. Пересиливая боль, она уставилась в небо Ллос. Была ночь, и она чувствовала на себе тяжелый взгляд восьми звезд Паучьей Королевы.

Над нею проносились души, спешащие к своей темной госпоже, и им не было дела до ее страданий.

Халисстра превозмогла боль и села.

У нее кружилась голова и перед глазами все плыло, но она уперлась рукой в землю, пока это ощущение не прошло.

Окровавленные останки Фелиани лежали неподалеку, поблескивая в тусклом свете. По маленькому телу эльфийки сновали пауки, пожирая ее плоть и кровь. Тело Улуйары лежало рядом с Фелиани. Вещество, сковавшее ее неподвижностью, исчезло. Она лежала на спине, уставившись в небо, зияя перерезанным горлом. В ране кишели пауки.

К своему удивлению, Халисстра не испытывала сострадания к своим павшим сестрам. Она не чувствовала ничего, кроме ярости, жаркое белое пламя гнева сжигало ее изнутри.

На ее глазах тело Фелиани содрогнулось и влажно забулькало. Она была еще жива.

Ярость помогла Халисстре подняться на ноги и подобрать Лунный Клинок. Тело ее сводило от боли. Разбитое лицо покрыла корка запекшейся крови. У нее была раздроблена челюсть, переломано множество ребер, один глаз не видел вовсе. Она хорошо представляла, как должна сейчас выглядеть.

Души равнодушно пролетали мимо нее в Ущелье Похитителя. Семь звезд Ллос и их тусклая восьмая сестра равнодушно смотрели вниз с затянутого тучами неба.

Халисстра вспомнила слова исцеляющей молитвы, но остановилась, прежде чем первые слова сорвались с ее распухших губ.

Она не станет обращаться к Эйлистри, не станет больше никогда. Темная Дева подвела Хаяисстру, предала ее. Эйлистри была ничем не лучше Ллос. Даже хуже, поскольку претендовала на то, чтобы быть другой.

– Ты могла бы предупредить меня, – выдавила она разбитыми, окровавленными губами.

Теперь Халисстра поняла окончательно и бесповоротно, что раскрыла свои объятия жалкой вере Эйлистри из чувства вины. Она поклонялась слабой богине из страха. Халисстра была рада, что хотя бы перед смертью к ней пришла мудрость.

С Эйлистри покончено. Та часть Халисстры, что молилась Темной Деве, умерла. Воскресла прежняя Халисстра.

– Ты слаба, – сказала она Эйлистри.

Скрипя зубами от боли, она достала из заплечного мешка лиру и запела разорванными губами исцеляющую песнь баэ'квешел.Когда магия возымела действие, ее лицо и голова перестали болеть, раны закрылись.

Она пропела другую песнь, третью, пока тело ее не сделалось снова здоровым.

Но заклинания не способны были излечить пустоту в ее душе. Она знала, как может, как должна заполнить ее, – она чувствовала зов Ллос сильнее, чем когда-либо. С самого начала Молчания Ллос вера Халисстры колебалась, подобно маятнику, между Темной Девой и Паучьей Королевой. Как все маятники, этот должен был когда-нибудь остановиться.

Она посмотрела на черную дыру Ущелья Похитителя Душ. Души влетали в нее и исчезали, проглоченные горой. Халисстра знала, кто ждет ее в конце ущелья: Ллос.

И Данифай.

Она намерена была убить Данифай Йонтирр, убить без жалости. Она изгнала из сознания все, чему научилась у Эйлистри. В ее душе больше не было места симпатии, пониманию, прощению или любви. В ней осталось лишь одно – ненависть. И ненависть даст ей силы.

Этого было достаточно.

Она сознательно позволила прорасти семенам ее былого «я», долго дремавшим в ее душе. С этого момента и впредь она будет поступать так, как подобает дроу. С этого момента она будет беспощадна, как паук.

Халисстра опустила взгляд на свой нагрудный доспех и увидела на металле инкрустацию – символ Эйлистри. С помощью Лунного Клинка она выломала знак. Он упал нa землю, и она раздавила его башмаком, а затем направилась к Фелиани.

Эльфийка валялась на земле растерзанной кровавой грудой. Глаза ее были открыты и неподвижны. Губы шевелились, но из них не доносилось ни звука, кроме тяжелого хрипа угасающего дыхания. Дреглот выел мягкие части ее тела.

Халисстра опустилась на колени возле бывшей подруги. Миндалевидные глаза Фелиани, остекленевшие от боли, сумели обратиться на нее. Рука эльфийки дрогнула, словно пытаясь подняться и коснуться Халисстры.

Халисстра не чувствовала ничего. В душе у нее была пустота.

– Мы все меняемся с каждым мигом, – сказала она вспомнив слова, сказанные ей эльфийкой на вершине одного из холмов Ллос.

Тело Фелиани сотряс вздох, словно в знак согласия.

Не говоря больше ни слова, Халисстра положила руки на горло Фелиани и задушила эльфийку. Это заняло всего несколько мгновений.

Хвала Ллос,едва не произнесла Халисстра, вставая. Едва.

Она направилась к Ущелью Похитителя Душ вслед за потоком мертвых Ллос и вошла в него вместе с другими проклятыми.

По-прежнему пребывая в плотном теле Ларикаль, Громф закрыл двери храма, снял кольчужную рубаху и отложил щит и булаву жрицы. Они могли помешать ему творить заклинания.

Освободившись от ненужных вещей, он направил магическую силу в свои ладони, положил их на два дверных засова и повелел:

– Закройтесь.

Его магия влилась в бронзовые плиты. Теперь двери невозможно было открыть, не рассеяв сначала его двеомер, – непростая задача для любого из домашних магов Ясраены. А пространственный замок личдроу не позволит Ясраене и воинам Дирр пробраться в храм с помощью телепортации или иной сходной магии. Они не смогут войти иначе как через двери, которые Громф только что магически запер лично, или через окна.

Архимаг, обернувшись, осмотрел окна. На каждой стороне нефа было по четыре полуовальных окна, по высоте расположенных примерно посредине каменных стен. Они были достаточно велики, чтобы дроу легко мог пролезть в них. Громф должен был запечатать и их тоже.

Он достал из мантии небольшой кусочек гранита. Держа его в руке, Архимаг произнес заклинание и создал гранитную стену. Повинуясь его мысленной команде, она приняла форму стен храма и слилась с ними, заодно заполнив оконные проемы. То же самое он проделал с окнами на другой стене.

Храм стал похож на склеп.

Однако каменная стена могла задержать опытного мага или исполненного решимости воина лишь ненадолго, поэтому Громф достал из кармана мантии другой компонент, мешочек с алмазной пылью. Сотворив заклинания сначала в одной стороне храма, потом в другой, он усилил каменные стены незримыми силовыми. Ясраене и ее магам, чтобы войти в окна, придется преодолеть обе.

– Теперь мне хватит времени, – пробормотал Архимаг голосом Ларикаль, надеясь, что не ошибся.

Громф пошел по проходу и остановился примерно на полпути. Паучий голем стоял за алтарем, темный и грозный. Пульсирующее главное заклинание протянулось от Громфа к груди голема, точно пуповина. Они были связаны друг с другом, по крайней мере метафорически.

Громф знал големов. За века он создал их несколько штук. Лишенные разума и сотворенные из неорганических материалов, даже наиболее простые из них были устойчивы практически ко всем разновидностям магических атак.

А паучий голем вовсе не был обычным. Сделанный из отполированного гагата, он служил стражем филактерии личдроу. Громф не сомневался, что личдроу еще усилил его невосприимчивость к магии. Он знал, что уничтожить паучий голем можно лишь физически при помощи зачарованного оружия.

К сожалению, Громф не был особо искусным бойцом – его схватка с Нимором продемонстрировала это в полной мере, – но тем не менее он намеревался разрушить голема дергарским топором. У него есть заклинания, которые помогут ему стать более сильным, быстрым, выносливым и метким, но все же…

«По крайней мере, страдать будет тело Ларикаль», – подумал он, но это мало утешило его. Он занимает сейчас это тело, значит, он и почувствует боль.

А он уже устал от боли.

Громф снял с пояса топор и перехватил его поудобнее. Разглядывая голема, он достал из кармана мантии кусочек сушеной шкуры ящера и произнес заклинание, которое окутало его тело щитом силы – по сути дела, одев в магическую броню. Потом он произнес еще одно заклинание, и вокруг возникло восемь его иллюзорных копий. Образы двигались и перемещались – голему будет трудно различить, где настоящий Громф, а где иллюзия. Потом последовало заклинание, создавшее перед ним силовое поле размером со щит, которое будет отражать атаки. Перед всеми двойниками появились иллюзорные щиты.

«Почти готов», – подумал Громф.

Архимаг достал из кармана специально приготовленный корешок, пожевал его – он был кислым на вкус – и произнес заклинание, которое ускорило его реакцию и движения.

Он должен был сотворить еще одно заклинание – из свитка, – но, сделав это, он не сможет больше творить магию, пока его действие не окончится. Большинство магов терпеть не могли им пользоваться. У Громфа выбора не было.

Но сначала ему надо пробудить голема.

Он подготовил свиток и, держа его в руке, вытащил из кармана жезл, нацелил его на паучьего голема и выпустил сверкающий заряд магической энергии. Стрела ударила паука в грудь, под бульбообразной головой. Хотя она не причинила никакого вреда, но пробудила голема.

Гигантское каменное существо шевельнулось. Восемь его глаз вспыхнули. Лапы задвигались.

Громф развернул свиток и прочел одно из самых могущественных заклинаний трансмутации, какие только знал. Когда, он договорил последние слова, магия обрушилась на него, принеся с собой знание того, как использовать дергарский топор, и понимание того, как драться. Громф почувствовал, что кожа его загрубела, что он стал сильнее и намного быстрее прежнего. Свирепая ярость охватила его.