Текст книги "Паутина"

Автор книги: Пол Дж. Макоули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Я наполовину осушил стакан и переместился, чтобы взглянуть на мониторы, когда вошел Энтони Бут. Это был широкоплечий приземистый мужчина, как минимум лет на десять моложе своего единственного брата Саймона. Очки в тяжелой оправе из черной пластмассы с тонированными голубыми линзами, грубый полотняный пиджак поверх черной футболки, мешковатые полотняные брюки, сандалии с толстыми складчатыми швами.

– Кажется, все, кроме хозяина, получили выпивку, – улыбнулся он, подошел к подносу, подхватил стакан шелковистого мартини и бросил туда маслину, подцепив ее палочкой для коктейля. – Ваше здоровье, господа! – Он с одобрением пригубил коктейль и опустился на диван. – С кем имею честь?

Варном представил нас обоих.

– Два инспектора, – произнес Энтони Бут, голубые линзы его очков полыхнули, когда он переводил взгляд с Варнома на меня и обратно. – Мне следует начать беспокоиться или почувствовать себя польщенным?

Его манера держаться была почти игривой, и от него исходило ощущение огромной внутренней энергии и ума.

– Я здесь в качестве компьютерного эксперта, – пояснил я.

– Что же, обещаю не слишком отклоняться от бейсика… то есть от темы. – Энтони Бут улыбнулся своей шутке. – Как продвигается расследование?

– Настолько удачно, насколько можно ожидать, сэр, – ответил Варном. – Обещаю, наш визит не отнимет у вас много времени.

– Был уверен, что именно так вы и скажете. – Энтони Бут снова пригубил мартини и словно растекся в объятиях дивана. – Впрочем, я надеялся, что вы будете со мной откровенны, насколько это возможно. Софи была мне очень дорога.

– Квартира, где она жила, принадлежит вам, не так ли? – спросил Варном. Он стоял, убрав руки за спину, будто принимая парад, на фоне грандиозного вида на реку, пылающих на закате стеклянных стен конторских зданий, купола Святого Павла и разрушенных зданий Сити.

– У меня долгосрочная аренда и на контору, и на квартиру. Это все, что я мог себе позволить после того, как оставил службу и продал дом, чтобы основать «Моботехнологию». Затем правительство пожелало усилить меры безопасности в Лондоне. Мой чип для «красной линии» выиграл конкурс, я выставил акции «Моботехнологии» на Фондовую биржу – и вот он я, сорвавший большой куш технократ. Все произошло очень быстро. После того как я переехал, было бы глупо, чтобы квартира пустовала, когда Софи негде жить. Она была очень счастлива, когда я ей это предложил.

– А как отнеслись к этому ее родители? – спросил Варном.

Бут пожал плечами. Паутинки серебристого света задрожали в его мартини.

– Софи считалась достаточно взрослой, чтобы решать самой. Я с удовольствием помог ей. Саймон и Анджела славные и добрые люди, однако едва ли честолюбивы. Они считают себя социалистами, но на самом деле проявляют себя в политике как реакционеры левого крыла: раздумья, сетования, преклонение перед взглядом меньшинства и этническая корректность. Софи не слишком ладила с ними последние несколько лет. Типичный случай отцов и детей. Я пытался держаться в стороне, но когда увидел место, где она поселилась после переезда в Лондон, предложил ей свою старую квартиру. Сам я слишком занят, чтобы возиться с продажей или сдачей жилья в аренду, так что квартира все равно пустовала, а Софи требовалось спокойное место, чтобы заниматься своей работой.

– Вы знали о ее работе?

– Я мало что смыслю в искусстве, – ответил Бут. – Я матерый компьютерщик. Технарь.

– Но вы помогали Софи. Купили ей компьютер.

– Подарок богатого дядюшки.

– Вы знали о ее веб-сайте?

– Конечно. Я платил за аренду канала и модернизировал ее компьютер.

– А вы когда-нибудь заглядывали на ее сайт, сэр? Энтони Бут улыбнулся:

– Я типичный технарь-трудяга, инспектор. Двадцать четыре часа в сутки у компьютера. У меня нет времени погружаться в поп-культуру. Скажите, у вас уже есть подозреваемый?

– Мы пока изучаем общую картину, сэр, – ответил Варном.

–  Я слышал призыв Саймона в новостях в шесть часов. Кстати, кто одолжил ему пиджак?

Варном, поколебавшись, ответил:

– Один наш служащий.

– Саймон неплохо справился, он ведь преподает актерское мастерство, однако, по-моему, он совершил ошибку, взывая к совести людей. Как правило, жадность бывает более сильной мотивацией. Я собираюсь предложить награду за сведения об истинном убийце.

– Вам придется обсудить это с моим начальником, сэр, – сказал Варном.

– Пожалуй, стоит.

– Когда вы возили Софи в Нью-Йорк? – поинтересовался я.

– Наверное, Саймон и Анджела вам уже об этом рассказывали. Они действительно были недовольны ее поездкой, но, как я уже говорил, Софи было больше восемнадцати, и она могла сама принимать решения.

Варном устремил на меня тяжелый взгляд. Я проигнорировал его и продолжил:

– Я видел открытки, которые она там покупала, они были засунуты за раму ее зеркала в ванной. Если, как вы говорите, ей было больше восемнадцати, значит, поездка состоялась не более двух лет назад.

– Честно говоря, это было в ее девятнадцатый день рождения. – Энтони Бут искоса поглядел на меня. – Я несколько устал с дороги и потому, возможно, не вижу связи вашего вопроса со смертью Софи.

– А что вы делали в Шотландии, сэр? – в свою очередь спросил Варном.

– Деловая поездка. Беседовал с проектировщиками на заводе по изготовлению чипов близ Глазго. Мы внедряем усовершенствования в нашу технологию «красной линии».

Я постучал по стойке с мониторами:

–  Они принимают сигналы с камер, подключенных к «красной линии», не так ли, сэр?

– Честно говоря, это прототип, – ответил Энтони Бут, – Как только сеть была смонтирована и запущена, она стала почти живым существом. Я не мог убить свое первое дитя и перемонтировал свою сеть. Она не очень умна, но ведь она еще учится. И никогда не перестанет учиться, как вы или я. В этом, конечно, ее красота.

– Снаружи вашей старой конторы была камера скрытого видеонаблюдения, – заметил я.

– Все по-прежнему говорят «скрытого», но в действительности это система открытого видеонаблюдения, – поправил Бут. – В этом – гигантская разница. Система скрытого наблюдения замкнута на трансляции некоординированных сигналов от камер на пульт центральной диспетчерской станции, я же назвал свою систему открытой потому, что она открыта для активного разумного вмешательства сети, населенной взаимосвязанными чипами «красной линии», способными принимать решения и действовать на основании собственных решений.

Варном бросил на меня еще один тяжелый взгляд и спросил:

– А та камера над вашей старой квартирой, сэр, не была частью вашей первой сети?

– Разумеется, мы использовали ее как часть демонстрационной системы. Одна камера постоянно установлена над дверьми, остальные расставлены по улице. Мы высылали на улицу с полдюжины одинаково одетых людей, дабы показать потенциальным клиентам, что система способна их различать, выделять каждого человека в отдельности и следить за ним.

– А вы бы узнали, сэр, не была ли камера недавно активна?

– Система перекрывает Шордич и Хокстон. Полагаю, моя малютка могла туда подсоединиться. Вы думаете, она могла зафиксировать того, кто напал на Софи?

–  Можете не сомневаться, мы вникали во все, – заявил Варном. – Вы что-нибудь знаете о друзьях Софи?

– Я видел очень немногих. Особенно после того, как она переехала.

– А молодые люди?

Бут задумчиво потягивал свой мартини.

– Не думаю, чтобы у нее кто-то был. Во всяком случае, не было того, кого вы или я назвали бы «молодым человеком».

– Меня это несколько озадачивает, сэр, ведь вы сказали, что были близки с ней и знали ее лучше, чем ее родители.

– Я сказал, что она мне очень дорога.

– Но вы не знаете, был ли у нее молодой человек?

– Я не спрашивал, – проговорил Бут, пожалуй, чересчур поспешно. – Вдобавок нынче молодежь, как мне кажется, не вступает в подобающие отношения.

– Вы ее часто видели?

– Раз в месяц или около того, если был в городе.

– Где вы с ней виделись?

– Большей частью здесь.

– А не в квартире в Хокстоне? -Нет.

– Она когда-нибудь приводила сюда кого-нибудь?

– Вы имеете в виду какого-нибудь приятеля? Нет.

– А что вы делали и что делала Софи, когда она посещала вас?

– Что делали?

– Ну, о чем вы разговаривали?

– О том, о сем. Я что, под подозрением, инспектор? Вы к этому ведете?

– Вы не говорили о ее работе?

– Конечно, нет.

– Хотя вы, в сущности, спонсировали ее, купив ей дорогой компьютер и арендовав для нее интернет-канал.

– Едва ли я назвал бы это спонсорством, инспектор. Она не любила говорить о своей работе, так как не все еще было закончено. – Энтони Бут снял очки и зажал переносицу между большим и указательным пальцами, вид у него стал до странности уязвимым. – Она работала над своим дипломом. На ее защите я бы его увидел.

– Вы водили ее в рестораны? – Варном разыграл представление, раскрывая свой мобильник. – «Оксо Тауэр»? «Опера»? «Луксор»? «Айви»? «Метрополис»? «Манга Манга Манга»? «Трип»?

– Я не особенно хорошо запоминаю названия, – ответил Бут. – Где вы взяли этот список? У Саймона и Анджелы?

– Мы нашли картонки из-под спичек на квартире Софи. Это очень фешенебельные заведения, если позволите заметить, сэр.

– Мне они по карману, инспектор. На случай, если вы не обратили внимания, у меня много денег.

– И Софи брала кого-нибудь с собой, когда вы ходили в рестораны?

– Нет.

– Значит, только вы и она.

– Порой одна из моих подружек.

– Так у вас больше, чем одна подружка, сэр?

– Как трудяга-технарь цепляет подружку? – Бут улыбнулся. – Он выводит свою компанию на Фондовую биржу. Я пользовался деньгами, которые нажил. Вряд ли это преступление.

– Вы водили Софи куда-то еще, сэр?

– Может, разок-другой на открытие выставок. Кинопремьеры и прочее. Простите, инспектор, я не веду записи о своих выходах в свет. Если вы дадите мне время, попытаюсь что-нибудь вспомнить.

Варном убрал мобильный.

– Мы пришлем кого-нибудь за списком имен и адресов ваших подружек.

– Это означает, что допрос окончен?

–  Спасибо за сотрудничество, сэр, – кивнул Варном. – Да, и еще. Нам нужен образец вашей крови.

– Правда? Зачем?

– Мы проводим анализ ДНК с места преступления, сэр. Нам надо исключить любого, кто мог побывать там до того, как произошло убийство. Вы ведь жили там, прежде чем туда въехала Софи, и, хотя не можете вспомнить, не исключено, что навестили ее разок-другой.

– Да… Да, конечно.

– Кто-нибудь позвонит вам и объяснит порядок, сэр. Можете, если пожелаете, обеспечить присутствие адвоката, когда будут брать образец, но, уверяю вас, это совершенно заурядная процедура.

– Разумеется, я обойдусь без адвоката.

– Конечно, сэр.

– Тогда нет проблем, – заключил Бут. Он поставил мартини и хлопнул в ладоши. Мгновенно в дверях появился таец. – Боб проводит вас. Звоните. И, пожалуйста, имейте в виду: о награде я говорил серьезно.

Когда мы выходили, я проронил:

– Кстати, примечательная коллекция фильмов. Бут резко встрепенулся.

– Я не делаю тайны из моих вкусов.

– Вижу, – согласился я и последовал за Варномом и дворецким Бобом по длинному коридору.

У пентхауса Энтони Бута имелся отдельный лифт. Размером примерно вдвое больше гроба, обитый ярко-красной кожей. Спускаясь, мы с Варномом стояли плечом к плечу. Его одеколон щекотал мне ноздри.

– Итак, – холодно произнес Варном, – к чему это замечание о фильмах?

– У него большая коллекция порнухи. Американская продукция, большая часть из 1970-х. Он ведь вам не понравился, верно?

Варном изучающе уставился на меня сквозь очки в стальной оправе. Помолчав, он сказал:

– Давайте обобщим то, что мы узнали: ее родителям не нравилась ситуация, а у него есть собрание порнухи, выставленное напоказ.

– Чем ворон похож на конторку?

Варном пропустил это мимо ушей. Я продолжил:

– Вы намерены сопоставить его ДНК с ДНК спермы, взятой судмедэкспертами с простыней Софи? Не обижайтесь, но вы попали пальцем в небо.

– Не больше, чем вы с Барри Дином.

– Туше.

– Вы предстали перед нами во всей своей красе: шмякнулись лицом в грязь. Я бы на вашем месте оставил подозрительные смерти специалистам и вернулся к сопровождению вешдоков.

Дверь лифта открылась в ярко освещенный вестибюль.

– Может, я и ошибся с Барри Дином, но и вы намудрили, потому что вас не оставили для встречи с Уайтхедом. Я вас не виню, однако это не причина подозревать родных Софи Бут.

– Бут вполне мог любоваться своей племянницей, находясь в Шотландии. Технически это возможно, не так ли? Сеть связывает весь мир. А дядя Энтони любит порнуху, как вы сами отметили. Если бы мы получили доступ к его компьютеру, то проверили бы, что он смотрел.

Я покачал головой.

– Не уверен. Учитывая, кто он такой, а также круг его знакомств и шаткость ваших умозаключений. – Я начал жалеть, что намекнул «напарнику» о небольшой коллекции Бута.

– Он мог видеть убийство, – настаивал Варном. – А это делает его важным свидетелем.

– Для того, кто видел это зрелище, он держится слишком спокойно…

Мы вышли из здания. Горячий ветер дул с реки, поднимая палую листву и взметая ее высоко над освещенными прожектором фигурно подстриженными хвойными деревьями. Камера видеонаблюдения висела над вращающейся дверью, другая была укреплена высоко на стене дома через дорогу. Я мысленно спросил себя, а уж не связана ли с ними система Энтони Бута.

– Сегодня он играл на своем поле, – задумчиво проговорил Варном. – Посмотрим, как он будет держаться в комнате для допросов.

– Не знаю, как вам, а мне необходимо выпить. И чего-нибудь покрепче. Хочу избавиться от привкуса мистера Энтони Бута.

Варном усмехнулся:

– Думаю, вы понимаете, что я вам компании не составлю.

– Надеялся, что вы примете мое предложение, – вздохнул я. – В конце концов, мы же классическая пара эксцентриков. Вы образец благопристойности, а я вольный бродяга, отверженный, и при этом вестник новой жизни. Мы могли бы сгенерировать энергию, которая расколола бы этот орешек.

– По моему мнению, людям вроде вас не место на службе, а уж к убойному отделу таких лучше и близко не подпускать, – с напором произнес Варном. – Вы в свое время насвинячили, и четыре человека из-за вас погибли, а один из них был моим добрым другом.

Я мог бы упомянуть о том, что комиссия по расследованию меня оправдала, или о куске металла у меня в ноге, на который реагируют системы безопасности в любом аэропорту, или о четырех зубах, которые, строго говоря, не мои, а выращены из имплантированных клеток, но я давно оставил подобные попытки. Ведь я был столь же виновен, как и погибшие. Возможно, они умерли из-за того, что сделали с девушкой, но это я не остановил их. Я бежал. Меня спасла моя трусость.

Я попытался сбавить накал.

– Знаю, вы были другом Тоби Паттерсона. Меня не удивляет, что я не нравлюсь вам, но давайте попробуем относиться друг к друга с уважением.

Варном поглядел на меня:

– Я знаю правду о том, что произошло в Спиталфилдсе. Не официальную версию, а предсмертное заявление Эндрю Фуллера. Если вы останетесь в этом деле, я так вас обгажу, что вам даже место регулировщика не дадут. Ступайте и напейтесь. А я намерен заняться оформлением бумаг.

10

И я отправился пить.

Набережная была полна туристов и прогуливающихся парочек. Орава ребятишек пронеслась мимо на мотоскейтах, оставив за собой хвосты выхлопов. Волны бились о булыжный мол, воздвигнутый вдоль илистой прибрежной полосы. В незапамятные времена мы с Ником обследовали ее, разыскивая осколки фарфора и стекла, глиняные трубки, квадратные корабельные гвозди. Однажды мы нашли даже старинный пени, гладкий и почерневший. Теперь вода в реке всегда стояла, как в час прилива, и шли разговоры о сооружении нового защитного комплекса на Темзе. Скользкая пена водорослей налипла на камни, вытянувшиеся вдоль кромки воды. Воздух был наполнен запахом разложения с привкусом инсектицида. Баржи, поставленные на якорь на стремнине, качали воздух в водную бездну, словно медики, пытающиеся вернуть к жизни угасающего пациента. Пена клокотала вокруг них, сползая вниз по течению.

Несмотря на скверный запах и непрекращающийся стук насосов на баржах, столики на открытом воздухе возле прибрежных пивных были повсеместно заняты. Я перешел реку по мосту Блэкфраерс. В глубине пивной возле бара нашлось местечко. Там я и уселся под фризами черного с золотом мрамора и гипсовыми черными изображениями монахов. Я заказал мясной пирог и пинту холодного как лед «Кронен-бурга»; одним глотком выпил полпорции, рассеянно вгрызся в пирог и принялся между делом листать свежий выпуск « Ивнинг стэндарт», которую кто-то оставил на столе. Репортаж об убийстве Софи размещался на странице пять: под фотографией убитых горем родителей четыре скупых абзаца, излагающих только факты. И ни слова ни о веб-камерах, ни о незаконных серверах, ни о доморощенной порнографии.

Я попытался сосредоточиться на сути, но враждебность Варнома вывела меня из равновесия, а детали (отсутствующие жесткие диски, основательность, с которой было спланировано и осуществлено шоу-убийство, факс, отправленный через кубинский ретранслятор, электронные письма и заявления Барри Дина о том, что его подставляют, легкая настороженность Энтони Бута, замаскированная показным добродушием) не желали складываться в общую картину.

Мне не хватало информации. Или, может быть, не хватало верной информации. Вот если бы кто-нибудь попробовал разработать шкалу качества, которую можно было бы применять к информации! Это бы существенно облегчило нам жизнь.

Я прикончил пирог, допил пиво и взял еще кружку. Стрела Варнома вошла глубоко, пусть даже предсмертное заявление Фуллера – лишь часть правды. Несмотря на комиссию по расследованию, посттравматическую работу психологов и дальнейшую их помощь, я все еще верил, что Тоби Паттерсон и остальные не погибли бы, если бы я вел себя иначе. И два террориста тоже остались бы живы. Я не мучился бы один бременем вины.

Каждому есть что порассказать об Инфовойне. О том, где они были, когда взорвались бризантные снаряды и микроволновые бомбы, и вспыхнули тысячи пожаров от перегревшихся компьютеров. О том, как они справились с полной утратой своих счетов в банках, с отсутствием обеспечения кредитных карт, перебоями энергии, нормированием пищи, с молчанием телефонных линий или, наоборот, с хаотичными соединениями, недоступностью Интернета, с тем, что сплошь все телевизионные каналы передавали порнуху либо бредовые речи, сгенерированные компьютерами. Или только снег. Тогда все светофоры Лондона заклинило на красном, метро закрылось, на улицах шли демонстрации, то и дело вспыхивали бунты. А потом в город ввели войска.

Моя личная история стала достоянием публики. Из меня сделали героя, пережившего фантастический теракт. Такова была официальная версия – ничего похожего на то, что случилось в действительности или же на предсмертное заявление Эндрю Фуллера, которое, вне всяких сомнений, Варном слышал лично. Не такой он тип, чтобы пробавляться пустыми угрозами.

Я думал об этом, а еще о злорадном удовольствии, с каким Барри Дин сообщил нам о своем алиби. Я не сомневался, что оно окажется подлинным, но чем больше я об этом размышлял, тем сильнее уверялся, что это – свидетельство его вины, а не его невиновности. Он крепко замешан в убийстве Софи Бут, спору нет, несмотря на негодующее удивление, с которым он посмотрел на письмо.

Я осушил вторую пинту пива и, поскольку моя машина стояла на парковке возле Скотленд-Ярда, прошел весь путь до дома пешком по жарким темным улицам, в тревоге и смятении, едва заметно хромая. Мне требовалась пробежка, мне требовалось встряхнуться. Не хотелось думать о Спиталфилд-се, о жаре и алых отсветах горящих вдоль всей улицы зданий, о черном снеге, падающем сквозь задымленный воздух, о скользких битых стеклах на булыжной мостовой, где посреди клубка полицейских извивалась девушка. Рука, зажимающая рот, безумные ищущие глаза, другие руки занимающиеся ее одеждой. Прямая дорога в ад…

Когда я добрался домой, здание было погружено во тьму. Не горели и уличные фонари, не светилось ни огонька в окнах домов на другом берегу канала. Через восемнадцать месяцев после Инфовойны вирусы, которые поразили систему контроля электросети, все еще вызывали то приливы, то прекращение подачи энергии. Чтобы подняться по лестнице, я воспользовался карманным фонариком. В квартире я зажег свечи и открыл скользящую стеклянную дверь, чтобы выпустить накопившееся за день тепло. Огоньки маленьких свечек, трепеща, заплясали на слабом ветерке. Точки света отразились в круглых стеклянных глазах Архимеда – чудо-совы, покачивавшей головой туда-сюда и наблюдавшей за мной, пока я расхаживал по квартире.

Джули прислала открытку с Писающим мальчиком, одетым в полицейскую форму. Мартини и две пинты легкого пива, а также немигающий взор Архимеда вызвали у меня желание ей позвонить.

– Ты за мной наблюдала? – спросил я.

– Не валяй дурака.

– Твой несносный робот на меня игриво смотрит.

– У него есть собственный разум. Может, он счел тебя интересным.

Я вспомнил, что говорил Энтони Бут о прототипе АРЭСН. О своем первом детище. Не очень умное, но еще учится.

Джули рассказала мне о своей работе и о ресторане, в котором проводила вечер:

– Он называется «Де ультиеме халлусинати», – сообщила она. – Это переводится примерно как «Полный отпад». И название не лжет, Диксон. Дивное заведение столетней давности в стиле арт-нуво, набитое золотыми статуями и витражами. Поистине потрясающе. Оно компенсировало занудство моих сотрапезников. Я пришлю тебе фото.

– Кто делал последнее, которое ты мне прислала? То, в кафе?

– Тим.

– Тим?

–  Тим Лейленд. Мой сообщник по преступлению, по этой вылазке. Вы встречались. Ему сорок с чем-то лет, дурацкий конский хвостик, жуткие гавайские рубашки.

– Он составлял тебе компанию?

– Здесь нешуточная затея. Даже мне иногда нужна помощь, а Тим говорит по-французски лучше меня. – Пауза. Мертвый воздух затрещал у меня в ухе.

– У тебя что-то случилось, – сказала Джули. – И не пытайся отрицать.

– Кажется, я все глубже влезаю в это дело об убийстве.

– Той несчастной девушки?

– Ее самой.

Я выбрался на террасу, под мягкую и тонкую противомоскитную сетку. Архимед наблюдал за мной со своего поста через стеклянную дверь.

– Ты можешь об этом рассказать? – спросила Джулии.

– Да нечего особенно рассказывать.

– Это касается компьютера? Давай, Диксон, рассказывай.

Она пыталась относиться к этому легко. Она знала официальную версию произошедшего в Спиталфилдсе. Но знала также, что я не могу собраться с духом и рассказать ей всю правду. То была одна из причин, по которой мы расстались. Это – и еще мое упрямство, поглощенность собой, приступы черной меланхолии, внезапные вспышки тоски и общая надломленность. Я ответил Джули, стараясь говорить небрежно:

– Если бы у твоего телефона имелась защита, как у полицейской сети, то почему бы и нет.

– Телефоны с шифрованием здесь не запрещены. Они законны везде, кроме Британии и Китая, да еще пары репрессивных режимов. Я могу сходить, в открытую купить такой прямо сейчас, и никто ни о чем не спросит. Подумай о качестве снимков, которые я тогда смогу тебе прислать, Диксон.

– Сколько ты выпила в ресторане?

– У меня опять язык развязался?

– Немного.

– Я выпила три бокала белого вина, а теперь потягиваю джин с тоником из мини-бара. Давай, Диксон, поделись со мной информацией. Поговорить всегда полезно.

– Так вот ты мне и расскажи, как ты там. Женщины слишком чувствительны к оттенкам голоса.

Даже по телефону. Даже в подпитии.

– Фу! – фыркнула Джули. – Иди к черту!

– Прости. У меня выдался скверный вечер.

– А ты не отыгрывайся на мне.

– Давай поговорим, Джули. О чем хочешь.

– Не будь ты так поглощен собой, понял бы, что меня задевает, когда я вижу, как ты страдаешь, а я не могу к тебе приблизиться.

– На самом деле ничего такого, о чем стоит рассказывать. Просто я сегодня весь день занимался этим делом.

– Я верю в тебя, Диксон. Ты это знаешь. Не верь я в тебя, прежде всего, я бы перестала тебе звонить. Ведь это же хорошо, правда, что ты делаешь какую-то настоящую полицейскую работу?

– Надеюсь, – ответил я.

Мы поболтали еще немного, но оба чувствовали, что зашли в тупик. Когда мы наконец простились, электричество все еще было отключено. Я сидел на балконе в теплой тьме, пил пиво и курил, зажигая новую сигарету от окурка предыдущей. С каждой затяжкой кончики сигарет потрескивали все ярче, и красные искры-двойняшки сияли в стеклянных глазах наблюдавшего за мной Архимеда.

11

– Все, что от тебя требуется, это сообщить мне, откуда у тебя взялись эти записи, – сказал я мальчику.

Половина десятого. Лондон, район Хайгейт, кабинет директора Беллингемского колледжа. Высокотехнологичная учебная база, субсидируемая полудюжиной транснациональных корпораций. Несколько сотен учеников, а подключенных к сети компьютеров и разнообразного электронного оборудования больше, чем на старой Фондовой бирже. Три огромных здания. Дикая смесь реакционной дисциплины и новых технологий. Форма, общие физические упражнения по утрам, скандирование признаний в преданности делу и десятиметровая спутниковая антенна, нацеленная в небо со дна спортивной площадки.

Апокалиптический солнечный свет падал сквозь широкий эркер кабинета, заливая слепящим сиянием незапятнанную стальную поверхность директорского стола. Мы впятером сидели в креслах из кожи и стали, расставленных перед столом полукругом: директор, доктор Кристофер Лейн; адвокат мальчика, старший партнер фирмы, высокий, с посеребренной головой, болезненно худощавый, в светлой полосатой рубашке; констебль Шина Гилберт; я, принявший аспирин от головной боли. И, конечно, сам мальчик – тринадцатилетний Бен Перри. Он сидел выпрямившись – сизая школьная форма, светлые волосы, зачесанные изящной волной назад, бледное угрюмое лицо. Он решительно отказывался отвечать на любые вопросы. Констебль Гилберт помахивала диском, держа его большим и указательным пальцами. Яркие солнечные блики от серебряного футляра метались по комнате.

– Ты ведь не один продаешь их, Бен, – обратилась к мальчику Гилберт. – Мы знаем, что кто-то дал тебе партию, знаем, что ты вошел в дело, продавая их своим друзьям.

– Какую прибыль ты получал? – спросил я. Адвокат откашлялся:

– Не думаю, что вопрос о прибыли уместен, инспектор.

– Он будет уместным, если придется дать делу ход. Но надеюсь, что сговорчивость вашего клиента позволит мне проще взглянуть на вещи.

– Уверен, что дело не потребуется выносить за ворота школы, – проворчал директор. Он был моложе меня, бескровно-чопорный, в белой рубашке с коротким рукавом и коричневых слаксах; стриженный под ежик и в круглых швейцарских очках без оправы. Его отличали бдительные бледно-голубые глаза и тонкий патрицианский нос, ноздри которого раздувались, словно у журналиста, ощутившего запах скандала.

Констебль, полагаясь на сочувствие, спросила:

– Может, кто-нибудь из приятелей снабжает тебя этим, Бен? Нам понятно, что ты не хочешь проблем для своих друзей, но, отмалчиваясь, ты делаешь только хуже себе.

– Ответь на вопрос, Перри, – посоветовал директор.

– Сэр, да, сэр!.. Нет, мэм… Я не хочу никого втягивать в беду.

– Этот человек работает в школе? – поинтересовался я. – Кто-то старше тебя? Кто-то, кого ты боишься? Обещаю тебе: никто не узнает, что ты мне сказал. Можешь шепнуть мне на ухо или написать на клочке бумаги. Или кто-то из присутствующих здесь может на минутку выйти за дверь. Это останется между тобой и мной, Бен. Когда ты мне скажешь, ты почувствуешь себя много лучше. Ты избавишься от ненужной тяжести, поверь мне. Но если не скажешь мне этого сейчас, можно поспорить, что мне скажет кто-нибудь другой, и скорее раньше, чем позже. Если ты хорошо соображаешь (а я думаю, что это так), то будешь первым. Если нет – ну тогда, Бен, придется тебя наказать. Ты понимаешь?

– Сэр, да, сэр!.. Простите, но мне больше нечего сказать,

сэр!

И так продолжалось еще двадцать минут.

Адвокат задержался, чтобы перекинуться словечком с Гилберт и со мной, когда мы направлялись к своим машинам.

– Надеюсь, вы не принимаете это всерьез, – неловко проговорил он. – В самом деле, это же не более чем очередная мальчишеская глупость. В конце концов, мальчики в этом возрасте все любопытствуют по поводу секса…

Он всего лишь отрабатывал свои деньги, но его снисходительность задела чувства констебля Гилберт, явно упивавшейся своей праведностью.

– Записи были куплены у подпольных продавцов, связанных с серьезными преступлениями, сэр! – воскликнула она. -Это не просто банальный секс, что было бы само по себе дурно! Это даже не анальный секс, и не золотой или радужный дождь – если вы не знаете, сэр, я поясню: это когда женщина мочится на мужчину во время соития. Это женщины в туфлях на шпильках, которые топчут цыплят, хомяков и мышей. В одном пятиминутном клипе нагая женщина катается в ванне, полной сверчков. Есть весьма убедительно воспроизведенные эпизоды пыток и насилия. Желание смотреть такие вещи не совпадает с моим представлением о том, что можно назвать нормальным здоровым мальчишеским любопытством в отношении секса.

Адвокат помрачнел.

– Тем не менее Бен Перри несовершеннолетний, и я полагаю, было бы мудро не выносить грязное белье за ворота школы. Пусть с этим справляется директор Лейн.

Констебль Гилберт завелась еще круче:

– Это часть большого расследования, сэр! Мы не можем от этого отмахнуться. Мы должны защищать детей.

– Констебль Гилберт имеет в виду, что файл Бена Перри будет некоторое время оставаться открытым, но мы можем и не принять мер, если нам удастся найти главного поставщика, – добавил я.

– Мы постараемся, чтобы сведения об этом деле не стали достоянием общественности, но, боюсь, пока я больше ничего сделать не могу. Полагаю, вам лучше взять мои координаты, – ответил адвокат и протянул нам с констеблем Гилберт по визитке. Потом сел в гладкий серебристый «БМВ» 18-й серии и укатил.

Накануне мне не хватило времени забрать свой «мини» из Скотленд-Ярда, так что я поехал с констеблем Гилберт в ее служебной машине. Там пахло так, словно на заднем сиденье перевозили тяжелобольного. Пахло радужным дождем.

– Хотела б я услышать, что сказал бы этот сукин сын, если бы его заставили просмотреть диски, – заметила Гилберт. Ей было чуть за тридцать, крепкого сложения, черные волосы, деловой «конский хвост». Она возглавляла подразделение лиги благопристойности на своем участке.

– Мы хорошие стрелки, но не думаю, что огневая мощь служителей закона способна одолеть упрямство школьника, – ответил я. – Вдобавок Бен Перри едва ли опасный преступник. Он глупый ребенок, жаждущий произвести впечатление на товарищей, как водится в их возрасте.

– Он испорчен. Именно так действует порнография. Простите, сэр, но вы, похоже, слишком легко к этому относитесь.