Текст книги "Тайна Нилии"

Автор книги: Поль д'Ивуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Прекрасно, но я, быть может, нисколько не похож на Альбэрама Костера?

– Пусть это не смущает вас: старик не видел его с тех пор, как ему было шесть лет! Все же остальное я вам сообщу завтра, а пока идите себе домой!

Между тем мистрис Прайс в сильном волнении металась от своих кастрюль к дверям кухни и от дверей к кастрюлям, встревоженная таким неожиданным исчезновением своего сына. Увидя возвратившегося Джека, она всплеснула руками и громко вскликнула:

– Ну, слава Богу, ты цел и невредим, дитя мое! Где же ты был?

– Я гулял, мама!

– Опять гулял! Да ведь ты же гулял целое утро и теперь опять… и в такую жару! Ты, право, напоминаешь мне твоего отца, когда он был моим женихом. Но то было дело другое. Он намеревался жениться на мне… А ты… да неужели же и ты?.. Вот теперь я начинаю догадываться! Да, да… вот почему ты все это время ходишь такой задумчивый и озабоченный… Ах, Джек! Мой дорогой Джек… так и в твоем сердце расцветает нежный цветок супружеского счастья! – и она бросилась растроганно обнимать и целовать его.

Эти слова смутили молодого человека, и легкая краска стыдливого румянца залила его щеки; да, этот нежный цветок любви и счастья начинал расцветать в его душе. Нилия, таинственная, бесподобная Нилия, эта девушка была его мечтой и счастьем и мукой его жизни. Да, но что мог он ответить почтенной мистрис Прайс.

Его смущение, его волнение не укрылись от зорких глаз любящей матери и, не дожидаясь его ответа, она продолжала:

– Я вижу, что угадала… так значит, у моего милого Джека имеется a sweet-heart.[4]4
  «Сладкое сердечко», то есть возлюбленная, так в Англии называют невесту.


[Закрыть] Ну, скажи мне, по крайней мере хороша ли она собой?

– Ни одна женщина не может быть лучше ее! – прошептал Джек, думая о Нилии.

– Так ты сознаешься, мой милый мальчик! Ну, познакомь же меня с ней. Не правда ли, ты представишь ее мне при случае. Если можно, завтра же… да?

– Да, да, но только не завтра, дорогая мама, завтра я должен предпринять небольшое путешествие, которое задержит меня на несколько дней. Мне надо представиться ее семье и получить разрешение открыто ухаживать за ней.

– Куда же ты хочешь ехать? – спросила мистрис Прайс.

– В Александрию! – сказал на удачу Джек. – Но не расспрашивайте меня больше ни о чем; когда я вернусь, вы узнаете обо всем.

Бедняжка лгал, и слезы наворачивались ему на глаза: эта мнимая поездка в Александрию должна была стать долгой разлукой с той, которую он привык считать матерью, и эта разлука была для него так тяжела, что он обхватил шею мистрис Прайс обеими руками и склонил свою голову к ней на плечо.

Она ласково прижимала его к своей груди, шепча:

– Мой Джек, дорогой мой мальчик! Я от души желаю, чтобы ты был счастлив. Поезжай с Богом, но возвращайся скорее, потому что мне без тебя скучно. Я так люблю видеть перед собой твое доброе, милое лицо!

Но в это время раздался звонок, созывающий к обеду, и мистрис Прайс кинулась к своим кастрюлям и сотейникам.

За хлопотами и заботами по своей поварской части мистрис Прайс не удалось самой приняться за свой обед ранее десяти часов вечера. Джон давно уже пообедал, а Джек дожидался ее, чтобы отобедать вместе с нею. Мало того, он весь вечер всецело посвятил ей; ведь это был последний вечер перед долгой, долгой разлукой, так как со следующего дня он вступал на новый, совершенно неизведанный путь жизни, порывая навсегда со всем своим прошлым.

Наконец пришло время ложиться спать. Простившись со своей приемной матерью, Джек вернулся в свою комнату и, зарывшись лицом в подушки, долго рыдал. Поутру, едва только пробило восемь часов, Джон вошел в его комнату.

– Ты еще в постели? Ах, лентяй. Да ты, видно, забыл, что сегодня Сирдар назначил нам официальный прием! Одевайся скорее!

Не сказав ни слова, Джек стал одеваться; он действительно совершенно забыл о приглашении лорда Биггена явиться к нему сегодня утром. В несколько минут он был готов и спустился в кухню, где Джон уплетал за обе щеки горячий тост с маслом и запивал его крепким чаем.

Спустя немного оба брата входили в парадные сени резиденции Сирдара и были встречены здесь дежурным камердинером генерала, который тотчас препроводил их в кабинет лорда генералиссимуса.

Здесь с большою торжественностью лорд Бигген поздравил молодых людей от имени Всемилостивейшего Короля, кавалерами ордена Подвязки, высшего ордена Англии, насчитывающего всего двадцать кавалеров в обоих Соединенных Королевствах. Затем собственноручно возложил за них медаль ордена с изображением Святого Георгия Победоносца, поражающего дракона, и надписью девиза: «Honi soit qui mal у pense»[5]5
  «Посрамлен да будет тот, кто дурно об этом подумает» (старофранц.).


[Закрыть] и вручил им футляры с голубой лентой подвязки, которая носится под коленом на левой ноге, на коротких бальных панталонах.

Выразив в самых почтительных словах свою благодарность за то высокое отличие, коего они были удостоены, молодые люди вернулись на кухню к мистрис Прайс. Та положительно не могла прийти в себя от радости, от неслыханной чести, оказанного ее сыновьям; она была до того счастлива, что и плакала, и смеялась в одно и то же время, обнимала своих сыновей и призывала благословение Божие и на Сирдара, и на всю Англию.

Между тем время подходило к трем часам пополудни, и Джек хотел быть на площади, чтобы видеть разочарование английских сыщиков. Под предлогом необходимых покупок в городе, он покинул виллу, причем добрейшая мистрис Прайс обещала ему собрать в его отсутствие его дорожные вещи и приготовить обед, чтобы он, вернувшись, мог покушать и отправиться в Александрию, и просила не стесняться расходами.

Когда Джек вернулся на виллу, узнав, что на площади Руннеле, где подстерегали десятки притаившихся в тени домов агентов, не произошло решительно ничего интересного, чемодан его был уже готов, а обед стоял на столе. До отхода поезда в Александрию оставалось еще пятьдесят минут. Он пообедал из угождения мистрис Прайс, которая не переставала всячески ласкать и ободрять его, любуясь своим молодым кавалером ордена Подвязки и умиляясь ласковому характеру своего сына. Наконец, взглянув на часы, она воскликнула:

– Пора, пора, тебе остается всего четверть часа, надо спешить! Вот тебе дорожный плед, вот твой порт-манто и чемодан, простись с братом и спеши на станцию, если не хочешь опоздать! Джон хотел проводить тебя на станцию, но я отсоветовала ему! Быть может, там будет кто-нибудь, кого тебе особенно интересно видеть. Не надо мешать тем, кто мечтает о семейном счастье.

Братья простились, и Джек, крепко обняв и поцеловав мать, почти выбежал из дому.

Теперь он окончательно порвал со всем этим прошлым; и мать, и брат, и друзья – отныне будут считать его ренегатом и изменником, – а сами отвернутся от него, быть может, навсегда.

Глава X
СОКРОВИЩА БАБ-ЭЛЬ-АРБА

– Нет, право, я в душе француз! – думал Джек, подходя к дому мистера Бобинова. – Ведь я рискую своей репутацией и своей свободой, а при мысли о том, что я сыграю штуку, мне делается весело!

Джек стукнул тяжелым чугунным молотом, заменявшим звонок у входной двери старого богача. За дверями послышалось бряцанье ключей, застучали тяжелые засовы и запоры. Наконец дверь приотворилась, и в нее высунулся длинный, острый, как игла, нос.

– Что вам угодно? – спросила обладательница этого носа.

– Я – Альбэрам Кастер! – ответил Джек. – Прибыл прямо из Вольверри в Ланкастер, чтобы обнять своего уважаемого дядюшку и мою нежную кузину Дебору!

После этих слов последовал слабый возглас, и затем последняя цепь была снята, и дверь широко распахнулась.

Теперь глазам Джека предстала высокая тощая дева с пергаментного цвета лицом и редкими рыжими волосами, торчащими пучком на маковке головы, длинный рот до ушей походил на широкую прореху, длинные желтые, как у старой клячи, зубы торчали в этой щели. При всем том эта девица, по-видимому, не была лишена известной доли кокетства, так как костлявую ее фигуру, вдоль которой длинные руки висели, как плети, облекало шелковое платье, украшенное кружевами на груди; на руках бряцали браслетки с бесчисленными побрякушками, а на ногах, бесконечно узких и длинных, красовались атласные ботинки.

Джек, при виде этой особы, воздел глаза к небу и, молитвенно сложив руки, воскликнул:

– О, благословенная страна, где страннику открывают двери небесные цветы!

Такой мадригал смутил сухопарую деву, и она, страшно скосив глаза, вероятно, из желания сделать глазки столь любезному гостю, улыбнулась ему во весь свой рот, затем, стараясь быть возможно любезной, сказала:

– Войдите же, кузен Альбэрам Кастер, мой отец ждал вас все эти дни и, конечно, будет весьма рад видеть вас!

Джек переступил через порог, и старая дева принялась закрывать все засовы и запоры, все болты и цепи у дверей. Затем она провела гостя в сад, где на поросшей мхом каменной скамье в засаленном и вылинялом халате и старой феске сидел сухощавый старик с лицом, напоминавшим хищную птицу, и читал измятую грязную газету.

– Это кузен Альбэрам Кастер, отец! – отрекомендовала мисс Дебора Джека.

– A-а… так это вы, мой юный друг! – зашамкал старик. – Я полагал, что вы мне дадите депешу из Александрии!

– Я подумал было об этом, – сказал Джек серьезным тоном, – но… потом рассудил, что телеграмма обошлась бы мне в шесть пенсов, и вы, пожалуй, сочли бы себя обязанным послать меня встретить на станцию. Все это были бы лишние расходы, и я решил избежать их и, приехав в Каир, осведомиться у прохожих, как найти ваш дом и самому разыскать вас; ведь на то у меня и язык. Как видите, все устроилось, и не стоило мне ни гроша!

Лицо старика заметно повеселело.

– Прекрасно, прекрасно, – одобрил он, – разумная экономия создает благосостояние. Ведь ваш батюшка именно так скопил себе состояние!

– Да, он скопил до двух тысяч фунтов годового дохода!

– Слышишь, Дебора, две тысячи фунтов годового дохода, а? И будущий наследник таких капиталов думает о том, чтобы не потратить напрасно шести пенсов на телеграмму! Вот что я называю солидным воспитанием, да! Заметь же, – обратился он теперь уже прямо к Джеку, – что и моя дочь настоящее золото, жемчужина среди женщин; она ухитряется за один шиллинг в сутки кормить нас двоих, – а мы едим хорошо. Ну, конечно, не слишком сложные блюда, на которые только изводят провизию и от которых наживают расстройство желудка, но мы имеем прекрасный хлеб, превосходный картофель, салат, отварные в воде бобы и не менее двух раз в неделю мясной суп и мясо. Чего же больше?

– Точно тот же режим преобладает и у нас дома! – сказал Джек.

В этот момент мисс Дебора заявила.

– Я выйду на минутку в лавку, отец, наш завтрак, рассчитанный на двоих, может оказаться не совсем достаточным для троих!

– Да, да! – пробормотал старик. – Только не входи в лишние расходы; он ведь привык к скромной здоровой пище; всякий излишек может повредить ему!

– Будьте покойны, отец! – отозвалась девица и удалилась из сада.

Джек и мистер Бобинов остались с глазу на глаз.

– Ах, – воскликнул юноша, – эти кусты!..

– Что эти кусты? Это карликовые акации, они растут здесь повсюду…

– Нет, не то, но их очертания мне знакомы, я видел их третьего дня… во сне…

– Во сне?

– Да, мне снился прекрасный сон! Я видел несметные сокровища…

– Сокровища?! Расскажите мне этот сон!

– С удовольствием: я лежал в своей каюте и вдруг вижу, что в ногах моей койки стоит мой покойный дядюшка Элиас Капер, умерший шесть лет тому назад, и, сделав мне знак рукою, сказал: «Племянник, ты скоро набредешь на сокровища, которым нет цены, и я пришел указать тебе средство овладеть ими…»

– Ну, ну, продолжайте, мой милый!.. – задыхающимся голосом торопил Джека старик.

– Затем, – продолжал рассказчик, – дядюшка взял меня за руку, и мне показалось, что мы с ним летим куда-то далеко. Вдруг мы очутились в каком-то саду, и перед нами были кусты, вот эти самые кусты, которые я теперь вижу здесь!

– Он вас привел сюда? В мой сад?

– Не знаю, но дайте мне докончить: дядюшка приказал мне идти за ним, и, обогнув эти кусты, мы очутились на маленькой песчаной площадке, посреди которой возвышалась на кирпичном пьедестале старинная бронзовая ваза…

– Ваза… Кирпичный пьедестал… да это у меня в саду!.. – чуть не задыхаясь от волнения, лепетал старик. – Пойдемте… я вам покажу!

И он увлек Джека за собой к тому месту, где действительно, как это уже хорошо было известно Джеку из сообщений Нилии и из планов Лавареда, стояла на своем кирпичном постаменте старая бронзовая ваза.

– Ну что? Узнаете?

– Это, право, непостижимо! – воскликнул юноша. – Все, все именно так, как и видел во сне!

– Ну а сокровища? – прошептал мистер Бобинов.

– Сокровища! – повторил Джек задумчиво. – Сокровища… обещайте мне, что, если я укажу вам место, мы разделим их пополам между собой.

– Пополам! – вздохнул старик. – Хм! А, впрочем, так как вы женитесь на моей дочери, то, пожалуй, поделим их пополам, только в таком случае я не дам ей приданого.

– Но позвольте!.. – запротестовал было Джек.

– Нет, уж оставьте! К тому же подумайте, ее деньги будут в хороших руках и когда-нибудь достанутся вам же, следовательно…

– Пусть так! – согласился Джек. – Так вот, дядюшка указал мне на этот пьедестал и сказал: «Надо прорыть землю до глубины двух метров, затем под нею будет свод, надо раскрыть этот каменный свод, под которым окажется подземелье, куда запрятало свои сокровища племя Баб-Эль-Арба». И я вдруг почувствовал, как будто провалился сквозь землю, и мы очутились в темном подземелье, вдоль стен которого стояли сундуки. Дядя Элиас раскрыл их, и я был ослеплен блеском громадных груд золота и драгоценных камней.

– Ну, ну, и что же дальше? – прохрипел старик.

– Ну и я проснулся! – досказал мнимый Альбэрам. – Меня мучила после того только одна мысль, что дядюшка не сказал мне, в какой стране и в каком городе находится этот сад, и вдруг…

– Да, да, понимаю! Теперь что же вы думаете делать?

– Что? Рыть! – сказал Джек.

– Рыть! Рыть! – шептал, задыхаясь, мистер Бобинов. – Да, у меня есть и заступы, и кирки. Мы можем сейчас же приняться за работу!

– Нет, не сейчас, днем нас могут увидеть: лучше ночью, под покровом темноты!

– Да, конечно. Вы правы, ночью лучше.

В это время среди кустов и деревьев появился силуэт тощей мисс Деборы.

– Отец, – сказала она несколько нерешительно, – чтобы отпраздновать должным образом приезд кузена, я решилась прибивать кое-что к нашему обычному режиму!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не беспокойтесь, отец, я не истратила ничего лишнего; сегодня торговцы, взволнованные слухами о восстании, спешили распродать свой товар за бесценок, и я воспользовалась этим.

– Ну, если так, то прекрасно. Хвалю, – одобрил старик. – Не тратя лишнего, приятно угостить на славу зятя!

– Зятя? – повторила мисс Дебора, видимо, сильно взволнованная.

– Да, я сказал и подтверждаю, я убедился, что Альбэрам Кастер достоин войти в нашу семью!

После такого сообщения мисс Дебора окончательно расцвела.

– Кузен, – шепнула она Джеку, входя в столовую, – я утаила правду от отца: чтобы угостить вас получше, я отбавила из своих девичьих сбережений!

Мнимый Альбэрам с чувством пожал руку своей невесты и сказал ей в полголоса:

– Я этого не забуду, у меня также есть свои маленькие сбережения, и я употреблю их на то, чтобы усладить вашу жизнь!

Мисс Дебора чуть не упала в обморок от этих слов. Завтрак прошел и весело, и оживленно; после первого стаканчика эля у старика и его дочери развязались языки, и мистер Бобинов рассказал дочери всю историю о сокровищах, скрытых в их саду.

Выйдя из-за стола, Джек просил разрешения удалиться в свою комнату, заявив, что хочет лечь спать.

– Спать днем? Такому молодому человеку?

– Не забудьте, что нам предстоит бессонная ночь и тяжелый труд, надо сберегать силы, сбережение сил все равно, что сбережение денег! – поучительно заметил Джек.

Это изречение показалось верхом премудрости для мистера Бобинова, так что он несколько раз наставительно повторил его про себя и в заключение добавил: «только великий ум мог понять, что даже и в этом отношении экономия и бережливость необходимы!»

Спустя пять минут Джек заперся в отведенной ему комнате, но вместо того чтобы кинуться на постель и заснуть, присел к столу и стал писать письмо мистрис Прайс.

В этом письме он излагал ей все свое душевное состояние, просил простить ему, если она может, то, что в ее глазах должно казаться изменой родине, но что, в сущности, есть служение его настоящей родине. Далее он говорил ей в растроганных словах о своей неизменной любви и нежности к ней и молил ее не вытеснять его окончательно из ее сердца, не проклинать его памяти, а пожалеть его, так как он очень несчастен.

Дописав это письмо, он вложил его в конверт, написал на нем адрес и положил его в боковой карман своей куртки.

– Как только Робер будет свободен, я опущу это письмо в первый почтовый ящик и затем буду искать себе пристанища где-нибудь, откуда бы я мог следить за Нилией. Ну а там… там будет видно! – договорил юноша и махнул рукой.

Затем он бросился на постель и старался заснуть, чтобы запастись силами к предстоящей работе. Часов около пяти вечера он спустился в гостиную бодрый и свежий и застал мистера Бобинова и его дочь за чтением газеты.

– Желаете почитать свеженькую газетку? Наше правительство хочет, чтобы все знали, как Англия карает тех, кто восстает против ее власти! – сказал старик. – С этой целью губернатор приказал бесплатно раздавать всем сегодняшний вечерний листок!

Джек взглянул на этот вечерний листок, и ему бросились в глаза отпечатанные жирным шрифтом слова: Решение суда. Смертный приговор.

Это не удивило Джека, который знал заранее, что именно так и будет.

– Впрочем, все это мало нас интересует, кузен, не правда ли? – продолжал скупец.

– Я сам с нетерпением жду ночи… еще только половина шестого!

– Ну, мы поужинаем сейчас, а затем соберем заступы и кирки, вообще все, что нужно для нашей работы! – успокоил его нетерпение мистер Бобинов.

Поужинав остатками от завтрака, старик достал из шкафа в углу три ржавых лопаты, три лома и три кирки, все это, как объявил он, досталось ему дешево от одного бедняги рабочего, возвратившегося в Европу.

– А вот уже и сумерки! – пробормотал взволнованным голосом старик.

– Да, действительно начинает темнеть! – поддакнула сухопарая Дебора и кинулась запирать все ставни в доме. Джек поспешил помочь ей в этом деле. Затем каждый вооружился необходимыми орудиями, и все вместе вышли в сад.

Серые тона сумерек уже окутали всю окрестность, и мрачная крепостная стена тонула во мраке.

– Ну что же, начнем? – спросил старик.

– Да, полагаю, что теперь нам можно будет начать! – ответил Джек. – Надо рыть вправо от пьедестала!

Все дружно принялись за работу; яма длиною в шесть и шириною в три фута, заметно росла в глубину. Все трое работали неутомимо; за два часа была уже вырыта яма почти в сажень глубины. Вдруг заступ Джека застучал о камень.

– Это свод! – воскликнул Бобинов.

– Свод! – как эхо, повторили за ним и Джек, и Дебора. Теперь уже не оставалось сомнения, что клад должен быть здесь. Старый Бобинов стал ощупывать руками каменные плиты свода.

– Да, да, это несомненно свод! – шептал он. – Надо будет взяться за ломы! – и, схватив лом, со всего размаха ударил им по камню. Джек остановил его.

– Что вы делаете! Нас могут услышать с крепостной стены, и тогда нам придется уплатить казне должный процент с нашей находки!

– Экая умница этот кузен Альбэрам! – воскликнул восхищенный его предусмотрительностью старик. – Меня, безумного, на разум наставил!

Джек, не возразив ни слова, взял лом и осторожно стал запускать его в скважину между двумя камнями, пока наконец ему не удалось сперва приподнять, а затем и совершенно выворотить один камень. Отец и дочь молча последовали его примеру и с невероятными усилиями стали выворачивать камень за камнем, пока наконец не образовалось в своде отверстие, в которое легко мог пройти человек. Часы на башне гулко пробили одиннадцать ударов, когда весь верхний ряд камней, образующих свод, был удален; оставалось еще удалить последний ряд. Дело было бы кончено, как вдруг у дверей дома раздался глухой стук.

– Что это? Посетители? – побледнев, прошептал старик, прислушиваясь к повторившемуся стуку.

– Ах, черт возьми, этот негодяй разбудит весь околоток! – стиснув зубы, пробормотал молодой Прайс. – Останьтесь здесь, я пойду и выпровожу этого дурака! – добавил он и, не дожидаясь ответа, побежал в дом. В этот момент новый удар молота раздался у дверей.

– Кто там? – сердито окликнул Джек.

– Это я, мне удалось бежать из их лазарета, куда они запирают приезжих из Европы.

– К черту с вашим лазаретом. Проваливайте!

– Но не можете же вы оставить меня без пристанища в чужом городе, где я никого не знаю! – молил робкий, слабый голос. – Я ваш кузен Альбэрам Костер.

– Никто не является в порядочный дом ночью, – грозно крикнул ему Джек, сознавая, что если только этот настоящий Альбэрам войдет в дом, то весь его блестящий план спасения Робера безвозвратно погибнет, кроме того, из сада доносился скрип песка под ногами хозяев, встревоженных его долгим отсутствием и спешивших ему на подмогу; надо было во что бы то ни стало прогнать этого кузена.

– Проваливайте, не то у меня ружье наготове, я буду стрелять. Ну, я считаю… раз… два…

С улицы послышались спешные удаляющиеся шаги. В этот самый момент в сенях появилась мисс Дебора.

– Что тут такое? Вы с кем-то ссоритесь?

– Нет, это был какой-то бродяга, я его прогнал. Он напрашивался, чтобы его пустили ночевать!

В двенадцать часов ночи свод был раскрыт; большая черная яма зияла, как раскрытая пасть какого-то чудовищного зверя. Джек наклонился над отверстием и стал прислушиваться; снизу не доносилось ни звука. Уж не перевели ли узника в другой каземат? Джек не мог сдержать своего нетерпения.

– Дайте сюда веревку! – проговорил он, задыхаясь. – Я спущусь туда!

Старик послушно принес крепкую, длинную веревку, один ее конец укрепили за середину большого лома, положенного поперек дыры в своде.

Джек поднятием руки поблагодарил отца и дочь, схватился обеими руками за веревку и мгновенно спустился вниз, исчезнув во тьме.

Вскоре ноги его коснулись пола каземата, и кто-то, словно железными тисками, обхватил его руки.

– Ни звука! – прошептал ему в самое ухо голос Робера Лавареда. – Это я, Лаваред, зовите скорей сюда своих помощников, не расспрашивайте! Я боюсь, что с минуты на минуту сюда придет обход. Тогда мы пропали!

Джек дернул за веревку, крикнув:

– Кузен Бобинов, сокровища!

Этого было достаточно, чтобы в следующий же момент старик с проворством гимнаста был уже в каземате, но прежде, чем он успел очнуться, ему заткнули и завязали рот, чьи-то невидимые руки в несколько секунд обвязали его с ног до головы веревками, подхватили, как перышко, и бросили на тощий сенник казематской койки.

Это сделал Робер.

– Теперь живо наверх! – прошептал он Джеку.

– Но там дочь этого старика! – заметил последний.

Еще минута, – и Джек был уже наверху, за ним следом выбрался из дыры свода Лаваред и с быстротой молнии кинулся на мисс Дебору, чуть живую от страха, заткнул ей рот, связал, продел ей под руки ту веревку, по которой опускались ее отец и Джек, и спустил и ее в подземный каземат.

Затем, закинув лом и веревку в кусты, оба побежали без оглядки к входным дверям дома, а оттуда – на улицу. Вдруг какая-то фигура выступила из-за угла дома. Джек думал, что это какой-нибудь полицейский агент, что их хотят задержать, но нет, это оказался Арман Лаваред, который поджидал их здесь, чтобы препроводить их в надежное убежище.

Молча поспешили все трое по улицам Каира, повернув сначала в один, затем в другой переулок, и остановились перевести дух у решетки парка виллы Биггена. Джек узнал знакомые места: вот главная аллея, там стоит карроварка, вот два британских часовых. Но Арман не обращал на них внимания, да и те как будто не видели беглецов.

– Джек, откройте верхний трап карроварки, – сказал Арман Лаваред, когда они подошли к самому фургону доктора Кауфмана. – Ведь вам знаком ее механизм?

– Открыть трап?

– Ну да, это прекрасный экипаж, чрезвычайно удобный, мы его увезем и лишим англичан одновременно и их пленников, и их аппаратов для возможного сообщения с разведчиками Нилии!

Джон едва удержал крик радости; значит, и Нилия будет спасена, значит, и она избавится оттирании Кауфмана… Боже, какое счастье!

В одну минуту трап был открыт, лестница опустилась до земли, – и все трое один за другим вбежали по ней наверх, но вслед за ними поднялись еще две женских фигуры. Джек узнал в них Оретт и Лотию. Трап снова захлопнулся, а часовые по-прежнему продолжали прогуливаться взад и вперед.

Теперь Джек, знакомый с расположением карроварки, служил путеводителем. Он открыл дверь второго отделения. Нилия была одна. При виде столь многочисленной компании она тихонько вскрикнула, но Джек тотчас же успокоил ее: «Это все друзья, – сказал он, – мы хотим увезти вас от тех, кто стесняет вашу свободу. Мы все готовы пожертвовать жизнью за свободу!»

Нилия узнала Джека и успокоилась.

– Так бежим же, не теряя ни минуты! – вскричал Арман. – Мы должны быть далеко отсюда прежде, чем нас успеют хватиться!

Джек знал, что аппарат, посредством которого управляли карроваркой, находился в первом отделении; все перешли туда и здесь увидели доску с рядами кнопок, над которыми выделялись надписи: Stop, Go ahead, Left, Right.[6]6
  Стоп. Вперед. Влево. Вправо (англ.).


[Закрыть] Большой круглый иллюминатор позволял видеть дорогу впереди носа карроварки. Арман стал нажимать то ту, то другую кнопку, но фургон не сдвинулся с места. Все взглянули друг на друга с недоумением, что делать? Вероятно, был какой-нибудь секрет, который никому не известен. Обратились было к Нилии, но и та ничего не знала: ей Кауфман никогда не открывал секрета этого диковинного фургона.

Вдруг до слуха собравшихся донесся металлический звук; то раскрылся трап. Все невольно вздрогнули.

– Это он! – прошептала Нилия. – Он будет мстить, нет никакой надежды, – всхлипнула она.