Текст книги "Тайна Нилии"

Автор книги: Поль д'Ивуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Тогда на судне поднялся неслыханный переполох и волнение… Что-то будет!.. Что скажет милорд Бигген?

– Надо отправить за ними погоню! – горячился Джек, бесподобно разыгрывая свою роль.

– Без приказания начальства это невозможно!

– В таком случае надо скорее предупредить Сирдара!

– Очевидно, ничего больше не остается делать, – согласился Блэсс, и они вместе спустились в каюту Сирдара, трепеща его гнева. Но, к удивлению, тот принял известие о бегстве арестованных совершенно спокойно и, обратившись к доктору, окончившему в этот момент перевязку его носа, сказал загадочным тоном:

– Осведомитесь, доктор! Мы настигнем этих беглецов, – улыбаясь, добавил он. – Можете идти, господа!

Джек понял смысл и значение слов генерала: он знал, что Кауфман каким-то таинственным способом выведает истину от Нилии, своей несчастной пленницы, заключенной в его карроварке.

Выйдя на палубу, он ушел в дальний ее конец и, опустившись обоими локтями на борт, стал возносить мысленно пламенные мольбы Творцу, чтобы тайна бежавших не раскрылась, чтобы англичане не могли нагнать их. Перед его глазами, словно таинственное морское чудовище, вырисовывался силуэт карроварки, и он с затаенным волнением ждал, когда Кауфман вновь появится на ее кровле, а с нее перейдет на палубу канонерки, чтобы сообщить полученные им сведения лорду Биггену.

Едва немец вступил на «Впередсмотрящий», как зоркий глаз его заметил молодого человека.

– Что вы тут делаете? – спросил он, сердито сдвинув брови.

– Я думал о беглецах! – ответил молодой Прайс.

– И, вероятно, сожалели, что дали им бежать, да… можно пожалеть, так как теперь они уже далеко, и нагнать их нет возможности!

– Неужели? Как это прискорбно! – воскликнул Джек. – Но скажите, ради Бога, как вы узнали все это там, на вашем судне!

– Особый аппарат моего изобретения приводил меня в сообщение с разведчиками Нилии!

– A-а, вот как… Вероятно, нечто вроде беспроволочного телеграфа системы Дюкретэ или Маркони?

– Да, да! – досадливо подтвердил Кауфман и, повернув спину докучливому юноше, крупными шагами направился в каюту Сирдара.

Едва только шаги его затихли в отдалении, как одна из ставен иллюминаторов с сухим стуком раскрылась, – и знакомый нежный и печальный голос произнес:

– Будь спокоен, друг; они далеко, им не грозит никакой опасности! Ты увидишь их вновь в Каире, где я буду освобождена, хотя и останусь заключенной в этой карроварке!

Джек, едва владея собою от волнения, молящим жестом сложив руки, стал просить:

– О, кто бы ты ни была, женщина или дух, говори, о, говори еще, дай мне упиться звуком твоего голоса, который преследует меня и днем, и ночью!

– Погоди… я разыскивала бумаги, которые хотела дать тебе, – продолжал голос, – необходимо, чтобы ты основательно ознакомился с конструкцией моего плавучего фургона… Это подробные планы, изучи их внимательно, но не говори об этом никому ни слова, слышишь?

– Я буду молчать! – обещал Джек.

– Я тебе верю, пусть же никто не знает о том, что тебе известно; иначе, если об этом кто-нибудь узнает, мы с тобой будем разлучены навек… На век, понимаешь ли ты, и счастье соединения друг с другом стало бы невозможно! Теперь смотри, я связываю эти бумаги розовой ленточкой, смотри, никто за тобой не следит?

– Никто; я никого вблизи не вижу.

– Ну, так лови и скрывай их от всех глаз!

Белый сверток, вылетев из окна иллюминатора, взвился в воздухе и упал без шума к ногам Джека. В одну секунду он поднял этот сверток и спрятал его у себя на груди.

– Ну, прощай, изучай эти планы, в Каире мы увидимся! – промолвил голос, постепенно замирая как бы в отдалении. Сухой металлический стук возвестил юноше, что ставень иллюминатора захлопнулся. Теперь единственной мыслью Джека было – где бы ему приютиться так, чтобы ни одна душа не могла помешать ему, не могла нарушить его одиночество! Вдруг у него возникла блестящая мысль: на самом носу судна, за мачтой, было укромное местечко, куда никто никогда не заглядывал, а ночь сегодня была такая светлая, луна светила так ярко, что при свете ее легко можно было читать.

Забравшись туда, Джек погрузился в изучение своих планов. Все на них было до того ясно, что малый ребенок без труда разбирался бы в них. Здесь было ясно передано не только внутреннее помещение карроварки, но даже разъяснен способ, как отворять снаружи и изнутри главный трап, дающий доступ внутрь судна, как управляться со складной лесенкой и т. д.

С невыразимым чувством восторга сложил он планы и спрятал у себя на груди во внутреннем кармане своего казакина.

– О, теперь я все, все знаю! – прошептал он. – В Каире я увижу Нилию… да, я увижу ее, хотя бы это мне должно было стоить жизни!

– Не беспокойтесь, – говорил между тем голос генерала у дверей его каюты, из которых выходил Кауфман, – этот мальчик недолго будет докучать вам своим любопытством! В Каире мы поместим вашу карроварку на главной аллее моего сада и приставим к ней двух часовых, которые будут сменяться и днем, и ночью; кроме того, всякому, кто осмелится подойти к ней, будет грозить карцер!

Глава VIII
В КАРРОВАРКЕ

– Ах, дети мои! Дети мои! – радостно восклицала мистрис Прайс, обнимая поочередно своих двух сыновей, только что вернувшихся вместе с лордом Биггеном из своей экспедиции на остров Финэ.

Добрая женщина гордилась подвигами своих сыновей, уверенная, что сын, дорогой ее Джек, будет отомщен, что негодяи, осмелившиеся связать его, будут примерно наказаны, и превозносила заслуги таинственной Нилии.

Этот добрый гений английского главнокомандующего сильно интересовал мистрис Прайс, и она горячо расспрашивала своих сыновей об этой таинственной женщине, но была крайне удивлена, когда услышала, что и им ничего о ней неизвестно и что даже сам лорд Бигген никогда не видел ее в лицо и не слыхал ее голоса, а получал от нее все сведения через посредство доктора Кауфмана.

– Ну, детки, сегодня мне надо приготовить милорду Сирдару отменный обед, по случаю его благополучного возвращения, и потому идите, прогуляйтесь по улицам Каира и приходите домой с хорошим аппетитом!

– Пойдем, Джек, – сказал Джон, – посмотрим, что здесь делается!

И молодые люди отправились бродить по улицам города, где все приветствовали их, поздравляя с великим патриотическим подвигом, который они совершили. Джон чрезвычайно гордился этим и с нескрываемым удовольствием принимал поздравления, Джек же угрюмо молчал, чувствуя себя смущенным. Но вот братья подошли к резиденции Сирдара и, чтобы сократить путь, хотели пройти через сад, но калитка главной аллеи была заперта, и на столбах ее были прикреплены объявления, гласившие:

«Строго воспрещается ходить по главной аллее сада резиденции. Часовым предписано прибегать к силе оружия в случае нарушения кем-либо этого запрещения; кроме того, пять лет тюремного заключения или смертная казнь грозят ослушнику!

За Сирдара, по его поручению, начальник штаба Адамс».

– Что бы это могло значить? – прошептал Джек.

– Запрещение относится только к главной аллее, – заметил Джон, – мы можем пройти боковой дорожкой, параллельной большой, это нас нисколько не задержит, а это главное, так как теперь всего желательнее сесть поскорее за обед!

В пяти саженях от боковой аллеи, сквозь просвет, виднелась главная аллея, и на перекрестке ее стояла знакомая Джеку карроварка на круглой площадке, окруженной со всех сторон густым кустарником. Подле нее мерным шагом расхаживали двое часовых с ружьем на плече. Немного далее, у крепостной стены самого здания резиденции, стояли ружья в козлах, и человек 20 солдат, под начальством унтер-офицера, собрались группой; одни курили, другие играли в карты, третьи просто дремали; в открытые двери низкого казарменного помещения в стене виднелось еще несколько человек.

– Э, э… да это сержант Бэтс! – воскликнул Джек. – Добрый вечер, сержант! Что вы здесь делаете?

– Как видите, учрежден новый пост в резиденции, еще лишняя обуза для гарнизона! И, бог весть, для чего только нас заставляют караулить эту повозку доктора Кауфмана, верно, в ней хранятся какие-нибудь сокровища!

– Право, не знаю, – отозвался Джек, – но мне надо спешить; брат зовет обедать! – и он поспешил нагнать Джона.

Дома мистрис Прайс встретила их новостью, что Робера Лавареда посадили в крепость и ему остается только готовиться к смерти. Так решил лорд Бигген, в таком духе и телеграфировал в Лондон, откуда ожидает распоряжений.

Эти вести настолько потревожили Джека, считавшего себя уже виновником смерти человека, которому он в душе глубоко симпатизировал, что он ни днем, ни ночью не находил себе покоя; сон бежал от него. Сколько раз он вставал ночью, одевался и отправлялся бродить, как тень, вблизи главной аллеи, вблизи того места, где стояла карроварка. Часовые охраняли ее, аккуратно сменяясь в определенное время, так что прокрасться к ней и ворваться в эту таинственную тюрьму загадочной Нилии не было никакой возможности, а между тем она сказала ему, что в Каире они увидятся.

Прошло уже более двух недель. Джек по-прежнему томился. Однажды он отказался от прогулки, предложенной ему матерью и братом, и под предлогом сильной мигрени остался дома. От нечего делать он взялся наблюдать за приготовлением чая для солдат вновь учрежденного поста, на обязанностях которого лежало содержать караул у карроварки доктора Кауфмана.

Готовить им чай на главной кухне Сирдара выпросила разрешение мистрис Прайс, в порыве своего патриотического чувства, так как на обязанностях этого же поста лежало также расставлять часовых около каземата главы египетского восстания.

Но Джек мало думал о чае, готовившемся на плите, а размышлял только о том, как бы ему увидеть Нилию. От свидания с нею он ждал разрешения всех мучивших его вопросов, и вот в то время, как он ломал себе голову над тем, как проникнуть в карроварку, за спиной у него раздалось звучное покашливание.

Джек обернулся; перед ним стоял старый его знакомый, военный врач, сэр Бигерат.

– Не могу ли я иметь удовольствие засвидетельствовать свое нижайшее почтение вашей высокоуважаемой матушке? – спросил вошедший, после первых слов обычного приветствия.

– К сожалению, она находится в настоящее время в отсутствии и, вероятно, не так скоро вернется – отвечал Джек, – но если вы имеете что-либо сообщить ей, то я готов передать ваши слова!

– Видите ли, мой юный друг, – начал майор Бигерат, – вам, вероятно, не безызвестно, что я предлагал вашей матушке вступить со мной в законный брак в виду весьма значительных выгод, какие может представлять подобная комбинация для обеих сторон… Я выше всего в жизни ценю хороший стол и потому состою усердным поклонником кулинарных талантов вашей матушки, тогда как она становится подвержена той общей всем кулинарным маэстро болезни, которую мы, врачи, называем «кухонным малокровием». А если она, став моей женой, будет услаждать своей стряпней мои гастрономические чувства, то, со своей стороны, я буду изготовлять для нее медикаменты, способные облегчить и даже совершенно излечить ее недуг. Надеюсь, вы теперь сами видите, что я прав и что предлагаемая мною комбинация чрезвычайно удачна!.. Смею надеяться, что вы не откажетесь замолвить словечко в мою пользу перед вашей маменькой? – добавил сэр Бигерат.

Джек просил его не сомневаться, после чего майор Бигерат совершенно просиял.

– Если так, то попрошу вас, мой почтенный Джек, передать вот это вашей матушке, в качестве подарка от жениха! – и майор-доктор вручил Джеку тщательно увязанную пачку.

– Это не конфеты, – продолжал он. – Нечто столь пустое, легкомысленное и не только не полезное, но даже вредное, не приличествует ни моему возрасту, ни моему званию, я сторонник полезных подарков. А ничто не может быть столь неприятно для человека и не отражается так сильно на его настроении, духа, как неисправность желудка; в этих же флаконах заключаются не духи, вещь совершенно бесполезная, а средства целебные: магнезия, ревень и другие. Это все дает чистый, здоровый цвет лица и веселое настроение и удаляет всякое чувство тяжести в желудке. Вместе с тем такого рода подарок доказывает несомненно мою заботу о драгоценном здоровье вашей матушки. Я знаю, что она женщина благоразумная и будет пользоваться всеми этими прекрасными средствами с должной умеренностью, причем невольно будет вспоминать меня… И это надолго, поскольку… здесь так много всего, что можно произвести самое сильное расстройство желудка у целой полуроты солдат!

После такой блестящей речи сэр Бигерат дружески пожал руку Джеку и торжественно удалился с полным сознанием удачно выполненного намерения.

Он и не подозревал, какое удивительное впечатление произвели на Джека его последние слова. В самом деле, создать мнимую эпидемию дизентерии у людей нового поста, и благодаря этой эпидемии, которая вызывает у часовых, охраняющих карроварку, потребности, сильнее всякой дисциплины и всякого приказа начальства, пробраться в таинственное жилище Нилии… разве это не блестящая мысль? С минуту Джек колебался: ему жаль было сыграть такую скверную штуку с бедными солдатами. Но, как поступить, если иначе он не мог добиться свидания с Нилией, а через нее он мог узнать, что делать, чтобы освободить Робера Лавареда, как спасти его от грозившей ему смерти…

Придя к такому заключению, юноша схватил со стола оставленные сэром Бигератом склянки и вылил их содержимое одно за другим в большой чайный котел, предназначенный для солдат, принявшись ножом усиленно размешивать своеобразную микстуру. Вдруг ему пришло на ум, что при следующем посещении своем почтенный доктор Бигерат не преминет упомянуть мистрис Прайс о своем подарке, следовательно, надо ей вручить его. Но не мог же отдать матери одни пустые склянки… С минуту он призадумался, но вскоре смекнул, что каломель и магнезию можно с успехом заменить мукой, а ревень одной из пряностей, имевшихся у него под рукой.

Задумано – сделано! Затем, тщательно закупорив все банки, он завернул и завязал их в одну красиво завернутую пачку и совершенно успокоенный занял свое прежнее место на стуле против чайного котла.

Едва успел он принять небрежно сонливую и скучающую позу, как мистрис Прайс и Джон вернулись со своей прогулки.

Джек рассказал им все подробности посещения сэра Бигерата и передал оставленный им подарок.

Джон хохотал до слез и в заключение сказал, что так как мать их не намерена выходить замуж за этого шута, то ей нет и надобности пользоваться всеми его слабительными в доказательство любви своей к нему; исходя из этого рассуждения, он без церемонии вылил и высыпал содержимое всех банок в кухонный мусорный ящик.

Таким образом Джон, сам того не подозревая, уничтожил все следы подмены Джека.

Все трое сытно пообедали; около восьми часов вечера трое дежурных солдат явились за чайным котлом на всю свою артель и, ничего не подозревая, унесли стряпню Джека к себе на пост. Сам же Джек, вскоре по их уходе, под предлогом головной боли, простился с матерью и братом и удалился в свою комнату, помещавшуюся в самом конце кухонных помещений.

Теперь главной его заботой было удостовериться, насколько подействовало его варево на солдат поста. С этой целью он прокрался между кустами до того места, откуда виден был пост. Дверь помещения была раскрыта почти настежь; на скамьях у длинного стола теснились солдаты и пили чай. Очевидно, примеси не изменили вкуса чая, и Джек торжествовал, что его махинация не будет обнаружена. Но этого было мало, молодой Прайс ожидал настоящих результатов, однако пока ничего не было заметно. Но вот сержант, старший поста, поднялся со своего места и возгласил: «Бир и Увольф, пора сменять товарищей на часах, там, у фургона». Задвигали скамьями, забряцали оружием, и минуту спустя сержант и двое солдат вышли из помещения поста и скрылись за деревьями. Немного погодя, сержант вернулся и привел с собой двух прежних часовых, которых сменили Бир и Увольф. Но едва эти двое сбросили с себя амуницию и присели к чайному столу, как сержант вышел на порог и с болезненно подергивавшимся лицом стал гладить себя по желудку, а затем, обернувшись, воскликнул: «Я сейчас, ребята»! И бегом, что есть мочи, направился в задний угол двора и словно потонул в сумраке наступавшей ночи.

Почти вслед за ним побежал в том же направлении другой солдат, корчась и держась за бока. Этого было достаточно для того, чтобы убедить Джека, что его чай имел желаемое действие. Не теряя ни минуты, он направился к тому месту, где стояла карроварка доктора Кауфмана. Скрываясь за кустами, юноша стал высматривать, что делается вокруг. Одного часового уже не было на посту, а вот и другой, корчась и морщась, прислонив свое ружье к стволу дерева, схватился за живот и, громко охая и оглядываясь по сторонам, с минуту как бы колебался, затем пустился бежать со всех ног и вскоре скрылся в глубине тенистой аллеи.

Теперь у карроварки не было ни души; надо было действовать, не теряя времени. Помня до мельчайшей подробности все устройство карроварки, Джек, не задумываясь, надавил пружину, посредством которой открывался снаружи главный трап, дававший доступ во внутреннее помещение. Трап открылся, и откидная лестница спустилась до земли. С проворством кошки вскарабкался юноша по ней на верхушку карроварки и, быстро убрав лесенку, стал осторожно опускаться вниз, внутрь фургона яхты. С минуту он стоял в нерешимости, только одна тонкая перегородочка отделяла его теперь от таинственной повелительницы, от этой Нилии, которую он никогда не видал, но которой он принадлежал и телом, и душой.

Наконец-то он увидит ее! Но кругом царил беспросветный мрак; однако Джек знал, что в этой поперечной перегородке должна была находиться дверь, он ощупью нашел ее и, нажав кнопку потайной пружины, распахнул ее и очутился на пороге ярко освещенного электричеством помещения.

Глава IX
СФИНКС

У маленького подъемного столика, спиной к дверям, сидела женщина и читала книгу при свете электрической лампочки. Она, по-видимому, ничего не слышала. Джек, затаив дыхание, вошел, как заколдованный, и не мог свести с нее глаз. Женщина эта несомненно была молода; ее обнаженная шея и руки были белы и нежны, густые темно-каштановые волосы широкой волной сбегали по спине и плечам, и чудный своеобразный наряд облекал ее стройный и вместе роскошный стан. То было подобие длинной греческой туники, схваченной на плечах массивными золотыми аграфами и подпоясанной золотым поясом, украшенным драгоценными камнями; своеобразный головной убор из золота и камней дополнял этот странный живописный наряд.

Однако нельзя было терять времени.

– Нилия! – произнес в полголоса Джек, но красавица не обернулась. Он еще раз повторил это имя несколько громче. Тогда та подняла голову, прислушалась и посмотрела в ту сторону, где стоял Джек. Увидев его, незнакомка испуганно вскочила со своего места, смотря на него в упор.

Джек умоляющим жестом протянул вперед руки; такой ослепительной и чарующей красоты он никогда не видал и даже в мечтах он не представлял ее себе столь прекрасной. Голос замер у него в груди; с минуту он не мог произнести ни слова, и вдруг знакомый, мелодичный голос Нилии спросил его:

– Кто вы? Откуда вы?

– Я – Джек Прайс, – тихо ответил юноша. – Я тот, которому вы приказали изучить планы карроварки, и я пришел сюда, потому что не нахожу себе покоя, потому что на вас одну я возлагаю все свои надежды!

– Джек Прайс, – повторила незнакомка чуть слышно… – Не помню… не могу припомнить… где же я вас видела?

– Мы не виделись никогда, но я знаю ваше имя – вас зовут Нилия! Не так ли?

– Да, меня так зовут. Но это ли мое настоящее имя, я не знаю?

– Но так вас знали и цыгане? – спросил он.

– Как? Вы знаете и об этом? Кто бы мог рассказать мое прошлое?

– Вы сами! – сказал Джек и, видя ее крайнее недоумение, быстро, в кратких словах, рассказал все, что было.

Она молча и внимательно слушала его, и когда он окончил, она с болезненным усилием мысли произнесла:

– Я ничего, ничего этого не помню. Да, видно, часть моих действий вне моей воли. Я живу временами какой-то бессознательной жизнью, но я чувствую, что он говорит правду… да, я когда-то произносила те слова, которые он сейчас повторил, но где? Когда?.. Какая-то темная пелена тяготеет над моею мыслью, над моим духом… я не вижу, я ничего не вижу! – почти с отчаянием докончила она свой монолог.

Джеку было жаль ее до слез, он схватил ее руки, которые она не отнимала у него, и ласковым успокаивающим голосом произнес:

– Да, вы пока еще невольница этого низкого подлого человека, но если вы захотите довериться мне, то вскоре будете свободны!

– Свободна! – повторила она, и луч радости озарил ее прекрасное печальное лицо. – Нет, – простонала она, – нет, это невозможно!

– Почему?

– Он нас настигнет, где бы мы ни были… завладеет мной снова, а вас… вас он обречет на страшные муки!

– Это злой гений, все, что он хочет, он может осуществить. Он читает, как в книге, в мыслях людей… нет, нет, я не хочу, чтобы тот, кто первый выказал ко мне расположение, стал жертвой своей доброты.

Вдруг послышался металлический звук складной лестницы. Щелкнула пружина трапа.

– Это он идет! Вы погибли, если он вас застанет здесь! – сиплым шепотом прошептала Нилия. – Спрячьтесь. Вы не знаете его силы… перед ним вы склонитесь, как слабый тростник. Спрячьтесь! Спрячьтесь! – твердила она побледневшими губами в то время, как глаза ее, чрезмерно расширенные, становились неподвижными, точно стеклянными, и все лицо принимало какое-то окаменелое застывшее выражение испуга.

Вдоль стен стояли два больших деревянных ларя – Джек приподнял крышку одного из них и, найдя его пустым, забрался туда, спеша успокоить Нилию, которая была сама не своя от волнения и непостижимого страха, овладевшего всем ее существом.

– Прикажите мне лгать! Ах, прикажите, чтобы я ему лгала! – молящим голосом обратилась она вдруг к юноше, который уже опускал над головой крышку ларя. Но не успел он ответить, не успел раскрыть рта, как она опустила крышку, бормоча шепотом: – Скройся! Исчезни! Он идет! – и отошла на средину каюты.

В этот самый момент дверь отворилась, и вошел Кауфман. Он подошел к Нилии и схватил ее за кисти рук. Молодой Прайс в своем тесном ларе, уступая настоянию Нилии, шептал:

– Надо лгать! Надо искажать истину, раз ты это находишь нужным, Нилия, лги, лги ему!

Вслед за этими шепотом раздался голос Кауфмана:

– Ты видишь?

– Вижу Робера Лавареда; он в каземате крепости!

– В каком? – спросил Кауфман.

– В каземате под № 131! – ответила Нилия, и Джеку показалось, что она умышленно говорит громче, чтобы он мог слышать ее.

– Что он делает?

– Он спит. Его подземный каземат приходится за оградой стены, под садом старого богача Бабинова… Лаваред не может уйти из своей тюрьмы, так как над ней лежит толстый слой земли, а над самым сводом его каземата стоит на кирпичном пьедестале бронзовая урна, которая всегда служила вазой для цветов!

– Довольно, не болтай шуток, отвечай только на мои вопросы! – резко оборвал Нилию Кауфман. – Надеется ли Лаваред, что его друзья освободят его?

– Нет, но он думает, что улики против него недостаточны и что к нему отнесутся милостиво!

– А кузен его Арман Лаваред?

– Он и жена его, а также Лотия Хадор теперь на пути в Каир; послезавтра они прибудут сюда, в три часа пополудни, они будут на площади Руннеле у фонтана, женщины в наряде арабских женщин, под покрывалом, француз в белом бурнусе и с жезлом, на котором изображена золотая фигура сфинкса, вместо набалдашника.

– И мы захватим их! Говори! Захватим?

– Да, если в назначенный день и час вы будете на месте! – ответила Нилия.

– Куда они намерены направиться после того?

– Не знаю…

– Ты должна знать! Ищи, смотри!

– Я ищу, но ничего не вижу! – слабеющим, точно замирающим голосом произнесла Нилия.

– Я хочу, требую, чтобы ты видела! – строго и повелительно приказал Кауфман.

– Я старалась увидеть, но нет, не могу… все застилает туман.

– Ты увидишь! – злобно и визгливо воскликнул немец. – Хоть умри, а рассмотри!

Наступило молчание, затем из груди девушки вырвался жалобный стон.

– Довольно! Довольно! Не мучайте меня, мне больно. Ах, больно! Больно!.. Я не могу!

Этот изверг мучил, тиранил, истязал свою несчастную жертву. Джек, позабыв всякую осторожность, готов был выскочить из ларя и наброситься на немца, как вдруг услышал голос последнего, говоривший как бы сам с собою:

– Нет, здесь я наталкиваюсь на какое-то непреодолимое сопротивление. О, насколько несовершенна еще наука! Ну что делать, все же я получил драгоценные сведения. Послезавтра, три часа пополудни, на площади Руннеле. Надо сейчас же сообщить об этом Сирдару, чтобы успеть принять вовремя все необходимые меры. Отдохни теперь, Нилия, слышишь, отдыхай и забудь!

Некоторое время все было тихо, затем донесся металлический звук лесенки и защелкивание трапа. Джек все еще прислушивался, затаив дыхание, как вдруг крышка ларя разом откинулась к стене, – и перед ним очутилась Нилия. Тихим, монотонным голосом она проговорила, глядя куда-то в стену:

– Я солгала, не послезавтра, а завтра Арман Лаваред и его спутницы прибудут в Каир. Ты увидишь их на площади и скажи им, где находится каземат кузена. Запомнишь? Да? Ну а теперь иди, пора, не теряй ни минуты, он сейчас вернется… иди!

– Но вы? Неужели я должен вас оставить здесь?

– Не думай обо мне. Надо прежде спасти Робера Лавареда. Если тебе это удастся, приведи его сюда, в эту передвижную крепость.

– Да, да! – воскликнул Джек. – Я похищу у англичан одновременно и эту неприступную и таинственную крепость, и обеих их жертв!

Но Нилия не дала ему продолжать и почти насильно стала толкать к двери.

– Беги, беги, опасность грозит тебе! – говорила она и сама открыла для него трап.

Машинально повинуясь ей, Джек взбежал вверх по лесенке и распластался плашмя на крыше, чтобы, не будучи замеченным, осмотреть окрестности; часовых нигде не было видно. Не теряя ни минуты, он спустился вниз, нажал пружину трапа, который снова захлопнулся, и со всех ног бросился в ближайшие кусты, а оттуда уже благополучно добрался до своей комнаты, не встретив никого по дороге.

Сначала он думал, что не заснет всю ночь, но усталость взяла свое. Заря уже занималась, когда он проснулся, бодрый и полный сил. Настало время действовать. С сознанием этого в нем проснулись новые силы и новая энергия. В три часа дня он встретит Армана Лавареда, сообщит ему все сведения, полученные от Нилии, и вместе они найдут средство спасти Робера, придумают, что предпринять и как осуществить свой план.

Все утро он был в сильном волнении; завтракал наскоро и плохо и наконец около двух часов пополудни, когда все европейцы поголовно предаются отдыху, вышел из резиденции Сирдара. Жара была невыносимая, солнце палило нещадно, жизнь и движение в городе совершенно замерли.

Молодой человек миновал мечеть султана Гассана и вышел на площадь Руннеле, где заманчиво журчала струя фонтана; он остановился в тени мечети и стал ждать. Вот три фигуры, мужчина и две женщины под густым покрывалом, появились на площади. Джек, недолго думая, подошел к ним и стал дружески пожимать Арману руку со словами:

– С прибытием вас, сэр Арман Лаваред!

И Лаваред, и его спутницы смотрели на юношу с недоумением; они полагали, что под арабским нарядом никто их не узнает, а вдруг этот молодой мальчик узнает их с первого взгляда.

Впрочем, Джек вскоре разъяснил им все, сообщив о своих опасениях относительно жизни Робера Лавареда, рассказал о тайне, кроющейся в стенах карроварки, и о драгоценных сведениях, добытых им вчера от Нилии. Арман и обе женщины горячо благодарили его.

Тогда, пользуясь благоприятной минутой, Джек обратился к ним с просьбой сделать его орудием спасения Робера Лавареда.

– Он по моей вине томится в тюрьме, и я не успокоюсь до тех пор, пока не спасу его, даже ценою своей собственной жизни! – говорил юноша.

Те были очень тронуты таким самоотвержением с его стороны и обещали исполнить его просьбу.

– Ваше предложение помочь нам пришлось как нельзя более кстати, – заметил Арман. – Хотя я хорошо владею английским языком, но все же в выговоре у меня слышится иностранный акцент, который привычное ухо легко может отличить, тогда как вы…

– Прекрасно! Однако уйдемте отсюда! Я боюсь, чтобы кто-нибудь не узнал вас! Ведь у вас есть, наверное, какое-нибудь пристанище в городе, где вы можете считать себя в безопасности?!

– Да, конечно, мы остановимся в доме копта Кедмоса, так как там нас никто не станет искать!

– Ну, так идите же туда и по возможности не показывайтесь на улице, а завтра я зайду к вам, и мы решим наш план кампании!

Джек с облегченным сердцем вернулся домой и, к своему удивлению, заметил необычайное оживление, царившее в резиденции Сирдара, и выражение радости на всех лицах.

– Что у вас тут такое происходит, матушка? – спросил Джек, входя в кухню.

– А, это ты, мой возлюбленный Джек, откуда ты?

– Я гулял!

– И неужели ты не видел, все кругом торжествуют и ликуют! Ведь призрак египетского восстания исчез навсегда. Из Англии получены депеши, Сирдара все поздравляют; он возведен в высший чин, и ему дарованы новые знаки отличия. Сегодня он дает обед начальникам отдельных частей, и знаешь ли, что он мне сказал? Он сказал, что не забудет моих сыновей, и приказал мне прислать вас к нему завтра поутру за получением награды, достойной вашего поведения. Вы получите оба высочайшую благодарность, в этом я нисколько не сомневаюсь. А я вставлю их в золотые рамки и повешу на стене на самом видном месте. Да, да, мой голубчик. Мало того, правительство признало доводы лорда Биггена, и Робер Лаваред признан виновным в государственном преступлении, а на послезавтра созывается военный суд, он разберет его дело, и затем приговор будет приведен к исполнение в течение двадцати четырех часов… – повествовала мистрис Прайс, захлебываясь от удовольствия, между тем как сын слушал ее ни жив ни мертв. «Что теперь делать? – думал он. – Каким образом спасти Лавареда?»

В это время поваренок кстати отозвал мистрис Прайс, и Джек, воспользовавшись суетливым замешательством, произошедшим около плиты, поспешил выйти из резиденции Сирдара и спешным шагом направился к дому Кедмоса, чтобы поделиться со своими друзьями полученными им сведениями и посоветоваться относительно того, что теперь оставалось делать для спасения Робера.

– Я узнал чрезвычайно важное, – произнес Джек, входя в комнату, где находились его друзья. – Правительство утвердило смертный приговор!

– Я это уже слышал! – сказал Арман. – Но что из того, если этот приговор не будет приведен в исполнение, и Робер улизнет от своих тюремщиков накануне своей казни?! Видите эти планы, разложенные здесь, на столе? Вот это здание принадлежит мистеру Бобинову, вот здесь, под этим местом его сада, находится подземный каземат Робера. Теперь слушайте дальше: мистер Бобинов ожидает на этих днях приезда своего кузена из Вальверри, маленького местечка в графстве Ланкастер, в Англии, причем имеется в виду брак между этим молодым человеком и мисс Деборой Бобиновой, сухопарой и весьма некрасивой старой девой, очень романической и чувствительной, но столь же скупой, как ее отец. Альбэрам Костер, как зовут молодого человека, прибыл уже вчера вечером, но его похитили наши друзья, и в настоящее время он находится в одной загородной вилле, пониже Булака, под надзором надежных людей, которые не дадут ему бежать. Так вот, сэр Джек Прайс объявит завтра своим домашним, что намерен отправиться на несколько дней в Александрию или куда угодно и приготовит свой чемодан и дорожные вещи, а сам явится сюда и, получив от меня подробные наставления, предстанет перед мистером Бобиновым в качестве Альбэрама Костера!