Текст книги "Королевский долг"

Автор книги: Пол Баррел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Но принцесса сразу же успокоила их: «Не стойте там на балконе, идите лучше сюда, давайте все вместе полюбуемся Александром».

Мария и принцесса стали добрыми соседками, и принцесса часто заходила к Марии, когда ее мужа и меня не было дома. Она сидела на диване и возилась с Александром. Всю весну, лето и осень 1986 года она постоянно говорила о том, как было бы чудесно, если бы мы с Марией стали работать у нее. Прошло уже пять лет с тех пор когда Диана предложила Марии стать ее камеристкой, а та была вынуждена отказаться.

«Я бы с радостью у вас работала, но Пол ни за что не уйдет от королевы. Он к ней очень привязан», – говорила Мария. Принцесса поняла, что это существенная преграда, но решила не отступать. Неделя за неделей, попивая кофе и весело болтая, принцесса старалась убедить нас перейти к ней. «Как было бы здорово, если бы вы с Полом работали в Хайгроуве!» – прозрачно намекала она.

Постепенно Мария сдавалась. Сама будучи матерью, Диана знала слабое место Марии. Поэтому она делала упор на преимуществах загородной жизни. Там у нас будет свой коттедж, а не квартирка на втором этаже, собственный садик, где будет гулять Александр, которого в Лондоне обычно водили в Сент-Джеймсский парк, и даже маленькая игровая площадка. Она рисовала картину идиллической жизни, и Мария поддалась очарованию.

Постепенно моя жена все серьезнее подумывала о том, чтобы пойти работать к Диане, а я даже не подозревал об этом. Когда я уезжал куда-то с королевой или отправлялся на выходные в Виндзор, Мария, оставшись одна с Александром, начинала осознавать, что, если бы мы переехали в Хайгроув, муж бы всегда был с ней. Мне не надо будет больше ездить по свету с королевской семьей или срываться на выходные, на Рождество я не поеду в Виндзорский замок и не буду больше плавать на королевской яхте.

1986 год подходил к концу. Мария стала поддакивать принцессе. В Хайгроуве нам всем будет намного лучше. А у принцессы появятся хорошие друзья среди прислуги.

«Предоставьте это мне. Я попытаюсь его уговорить», – сказала Мария.

23 июля 1986 года Сара Фергюсон обвенчалась с принцем Эндрю в Вестминстерском аббатстве, и теперь они именовались «Их Королевские Высочества Герцог и Герцогиня Йоркские». Это произошло за неделю до пятой годовщины свадьбы принца и принцессы Уэльских.

На этот раз остаться во дворце с собаками и ожидать, когда начнется свадебный завтрак, пришлось Полу Уайбрю, а я стоял на запятках прекрасного золоченого ландо 1902 года изготовления, в котором сидели королева и принц Филипп.

В прошлый раз я ехал на запятках похожей кареты в 1980 году, в карете тогда сидели королева, принц Филипп, принц Эндрю и принц Эдвард. Они направлялись в собор Святого Павла на службу благодарения в честь дня рождения королевы-матери – ей исполнилось восемьдесят. Народу на улицах было не так много, как во время свадьбы Сары Фергюсон и принца Эндрю, но все же на Мэл было многолюдно. Ярко светило солнце. Я смотрел прямо перед собой, вытянувшись в струнку, а королева в это время по традиции махала рукой собравшимся. Мы подъезжали к арке Адмиралтейства, возле которой карета должна была резко свернуть направо, к Уайтхоллу. Я всегда волновался, когда мне предстояло запускать тормозной механизм. Притормаживать приходилось даже на небольшом склоне – чтобы карета не врезалась в лошадей. Слава богу, мне всегда удавалось сделать это вовремя.

Я не пошел на венчание: мне, как слуге, который уже давно работает во дворце, прислали приглашение с позолоченными краями от лорда-гофмейстера. Я мог сидеть среди сотен других людей в Вестминстерском аббатстве, а мог стоять на запятках королевской кареты. Конечно же, я выбрал второе и, как потом оказалось, правильно сделал: я в последний раз проехал на запятках королевской кареты по Лондону. В то время как я ехал по улицам, Мария заняла свое место среди гостей в Вестминстерском аббатстве, и на ней была шляпка, которую дала ей герцогиня Глостерская.

Сара Фергюсон переехала в Букингемский дворец за несколько месяцев до венчания. У леди Дианы Спенсер были отдельные апартаменты еще до свадьбы, а Саре Фергюсон пришлось жить в одних апартаментах с принцем Эндрю – в этих апартаментах на третьем этаже принц и принцесса Уэльские жили какое-то время после свадьбы. Герцогиня не страдала от одиночества, как Диана, – она была девушкой веселой, энергичной и сразу окружила себя людьми. Прислуга считала принцессу Диану одиночкой, которая старалась подружиться со слугами, а герцогиню – леди, которая все время проводит с равными себе, развлекает своих друзей и постоянно устраивает вечеринки.

Они с принцем Эндрю заказывали обеды из пяти блюд, и те, кто работал на кухне, поражались их роскоши. Запросы королевы и то были скромнее. В результате прислуга невзлюбила герцогиню.

«Королева, по крайней мере, ест в одно и то же время. А эти двое могут заказать ужин в любое время после десяти вечера, и мы трудимся не покладая рук, чтобы угодить им», – простонал один из поваров. С начала 1982 года герцогиня часто обедала с принцессой Дианой, и вскоре они стали хорошими подругами. Они называли себя «виндзорскими кумушками». Они вместе обсуждали суровых мужчин в серых костюмах, которые жили во дворце: «наш внутренний враг», говорили они. Поскольку принцесса раньше вышла замуж, она теперь могла рассказать герцогине, что здесь можно делать, а чего нельзя, каким людям следует доверять, а каким нет, и кого надо опасаться. Последних оказалось не так мало.

Герцогиня, как и принцесса, хотела, чтобы ее любила и уважала свекровь, королева. Накануне свадьбы принцу Эндрю был дарован титул герцога Йоркского. Для королевы это было особенным событием – ведь этот титул долгое время ассоциировался с ее отцом, королем Георгом VI.

Сара Фергюсон не совсем верно поняла суть происходящего. Королева не даровала ей титул герцогини – она сделала герцогом принца Эндрю, а Сара как его жена, соответственно, должна была стать герцогиней. Конечно всего лишь доказывает, какими дотошными были правила во дворце, но люди в серых костюмах сразу же воспользовались ошибкой герцогини, когда она написала королеве письмо, в котором благодарила королеву за оказанную ей честь. Герцогиня просто хотела отдать дань вежливости, но как она вскоре поняла, во дворце с самого начала были люди которые подмечали каждую ее оплошность, чтобы потом использовать против нее. Герцогиня принесла во дворец глоток свежего воздуха, но он тут же смешался с холодом, которым ее обдали некоторые обитатели дворца, и она забеспокоилась. Один аристократ назвал ее «ужасно вульгарной», в какой-то газете ее окрестили «герцогиня из народа». Сара Фергюсон поняла, что жизнь в королевских кругах может быть несладкой.

Она не могла завоевать уважение даже среди прислуги. В Букингемском дворце к герцогине относились не очень хорошо как слуги, так и господа. Ее как будто вознамерились выжить из дворца. Судя по всему, ее единственными союзниками были королева, принц и принцесса Уэльские и, разумеется, принц Эндрю.

Однажды она, как всегда, веселая и радостная, шла по главному холлу ко входной двери в Балморале. Стук ее каблуков по мраморному полу эхом разносился по холлу. В это время мимо шел какой-то слуга, который сказал: «Что нужно этой рыжей кобыле?». Эти слова были произнесены так громко, что она наверняка их услышала. Однако герцогиня не перестала улыбаться. Она всегда улыбалась. По крайней мере, на людях.

Мария тоже была из тех, кто производил впечатление всем довольной женщины, хотя на самом деле это было не так. После того как она перестала работать на герцога Эдинбургского, Мария начала скучать по своей службе. Нашему сыну было уже два года, и Марии стало неуютно в квартирке над Конюшнями. Она все чаще мечтала о том, как мы с ней станем работать у принца и принцессы Уэльских.

Однажды вечером, когда я вернулся домой, она наконец подняла эту тему: «Здесь не так-то просто справляться одной, а тебя все время нет. Надо подумать о нашем будущем, любимый». Александру негде было играть. Если мы захотим завести второго ребенка, то ему просто не хватит места в нашей квартире. Она с трудом поднималась по лестнице и с одной коляской, что уж говорить про две. За городом нам было бы значительно лучше, чем в Лондоне. Она просто хотела быть счастливой. Все это Мария привела мне в качестве подтверждения своей основной мысли. «У нас обоих есть возможность переехать и начать работать у принца и принцессы Уэльских, начать новую жизнь. Ты станешь дворецким, а я горничной», – добавила она.

«Нет. Я от королевы ни за что не уйду», – ответил я. В последующие вечера она снова заводила разговор о переезде, и в конце концов наш спор зашел в тупик. Но все же я стал задумываться о том, что Мария несчастна. У меня были обязанности по отношению к королеве. Она была персоной номер один в стране, и я даже помыслить не мог о том, что могу перейти работать к персоне номер два. Это был бы шаг назад по карьерной лестнице. К тому же я был лакеем и понятия не имел, что такое – быть дворецким. И потом, я больше не смог бы путешествовать по миру и всю оставшуюся жизнь провел бы в этом поместье. Это было лишено смысла,

«Мария, ради чего мне отказываться от самой лучшей в мире работы?» – спросил я свою жену. «Ради своей семьи», – ответила она.

В этом заключается минус службы во дворце: ты вынужден находиться там часами, и у тебя почти не остается времени на тех, кого ты любишь.

Мария заявила, что переезд в Хайгроув благотворно скажется на всей семье. Она сказала, что они с принцессой подруги и уже давно обсуждают это.

Обсуждают? «Что значит – давно?» – спросил я. «Мы мечтаем об этом уже около года, – сказала она. – Любимый, я прошу тебя только об одном – чтобы ты поехал и взглянул, как там обстоят дела. Поезжай и посмотри. Ради меня», – добавила она.

И я сдался. Мария обо всем рассказала Диане, и мы договорились о тайной поездке в Хайгроув. Летним днем Гарольд Браун, дворецкий принца и принцессы Уэльских в Кенсингтонском дворце, повез меня по трассе М4 в графство Глостер, чтобы я посмотрел на поместье, земли и коттедж для прислуги. Поскольку я приехал в Хайгроув в будний день, принца и принцессы в поместье не было. Гарольд провел меня по особняку – по всем комнатам. Какой прекрасный особняк и восхитительный сад! Это поместье напомнило мне еще одну резиденцию в Глостере – Гэткомб Парк, в котором жили принцесса Анна и капитан Марк Филлипс, и куда первый среди слуг друг Дианы и «поставщик» биг-маков, Марк Симпсон, устроился дворецким. Из окон огромных светлых комнат открывались живописные виды на окрестности, а тишина и спокойствие были так не похожи на суету и спешку Лондона. До меня доносились блеянье овец и мычание коров с полей, а не автомобильные гудки и сирены с улицы Мэл. Я представил, как здесь будут подрастать Александр и второй наш ребенок. Чувство свободы и покоя победило во мне все сомнения.

Потом Гарольд отвез меня в Клоуз Фарм, посмотреть на наш будущий коттедж, который располагался в полумиле от поместья. Я пал духом. Это был обветшавший, облицованный штукатуркой с каменной крошкой дом на две семьи, в котором, судя по всему, уже много лет никто не жил. Стекла были выбиты, краска облупилась, стены потрескались, а сад так зарос, что превратился в джунгли. Он был совершенно заброшенным. Этот дом надо было снести, а не переезжать в него.

«Не переживай, принц собирается отремонтировать его для вас», – заверил меня Гарольд.

Но я даже представить не мог, каких масштабов ремонт необходим, чтобы мы могли здесь поселиться. Неужели мне придется покинуть великолепие Букингемского дворца и нашу уютную квартиру ради этой развалюхи?

Вернувшись домой, я рассказал о своих страхах Марии. Но ей было так плохо в нашей лондонской квартире, что я с таким же успехом мог сказать ей, что нас собираются поселить в палатке, – она все равно бы нашла в этом плюсы. «Мы сделаем из него уютный, красивый дом», – сказала она.

Когда я был во дворце и смотрел на королеву, я думал о том, что она самая лучшая в мире начальница. Когда я был в нашей квартире и смотрел на Марию, я понимал, что не в силах видеть ее такой несчастной.

Я представлял себе, как буду работать у принца Чарльза, который слыл человеком привередливым и требовательным, тогда как королева была покладистой и спокойной. Я представлял, как Мария работает у принцессы Дианы и как принцесса дружелюбна и проста в обращении. Я смотрел на Александра и думал, что будет лучше, если он вырастет за городом, а не в Лондоне. Я понимал, что забота о семье должна быть превыше всего.

Даже когда я в конце концов решился на переезд и сказал об этом Марии, я был все еще не уверен, что поступаю правильно. Я собирался уйти с хорошей, престижной работы в неизвестность. Обычно слуги не бросают работу у королевы и не уходят на службу к другим членам королевской семьи. Мною двигал скорее инстинкт, а не разум.

«Ты что, с ума сошел?» – спросил Пол Уайбрю, когда я рассказал ему обо всем. Он поверить не мог, что я собираюсь уйти из Букингемского дворца, и попросил меня еще раз все обдумать. Но я был совсем в другом положении, чем он: у него не было жены, и он мог решать за себя одного. А мне нужно было заботиться о семье. Я уже все решил. И теперь думал только о том, как сказать об этом королеве.

Стоял июнь 1987 года. Принц Чарльз сидел в плетеном кресле в королевской ложе на ипподроме в Эпсоме и занимался своей корреспонденцией. Королева, герцог Эдинбургский, принцесса Александра, принцесса Кентская и другие сидели неподалеку и пили легкие напитки. Я спросил принца, не желает ли он чего-нибудь выпить. Он, как обычно, попросил принести лимонный напиток. Когда я вернулся с бокалом, принц наклонился вперед и прошептал: «Принцесса сказала мне, что вы собираетесь перейти работать к нам».

Другие оживленно беседовали о чем-то и явно не услышали, что он сказал. «Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество, не рассказывайте ничего королеве. Я ей еще не говорил, и хотел бы сообщить лично», – попросил я.

Королева в своем зеленом килте («Охотящийся Стюарт») и кардигане, стояла спиной к камину в гостиной на первом этаже Крейгован Хаус. На выходные она часто приезжала в этот небольшой каменный дом, который находился возле поля для гольфа на территории поместья Балморал. В нем она останавливалась, когда ее двор не приезжал в замок. Королева только что вернулась с прогулки. Ее собаки развалились на клетчатом ковре. После нашего разговора с принцем прошло две недели.

– Можно с вами поговорить, Ваше Величество? Это займет всего несколько минут, – спросил я.

Королева улыбнулась.

– Даже не знаю, как начать, – сказал я и начал сбивчиво объяснять ей, в чем дело.

Я посмотрел на нее, и мне очень захотелось побежать к Марии и сообщить, что я передумал.

– В чем дело, Пол? – спросила королева.

– Мне очень тяжело говорить об этом, – с дрожью в голосе сказал я, смутившись оттого, что королева выжидающе смотрит на меня.

Я служил у нее уже десять лет, и за все это время мне никогда еще не было так тяжело.

– Я долго думал о своем будущем – ради Марии и Александра… – королева по-прежнему улыбалась. – Поверьте, мне нелегко далось это решение…

Она могла бы уже два раза выгулять собак за то время, пока я пытался перейти к сути. Судя по всему, мне не удалось поразить ее решимостью и уверенностью в себе. Наконец я сказал:

– …но я договорился принцем и принцессой Уэльскими, что перейду работать к ним.

– Пол, – сказала королева, – не нужно мне ни о чем говорить. Чарльз мне уже обо всем рассказал.

Она понимала, что я очень расстроен, и решила меня немного подбодрить.

– Ты посмотри на это с другой стороны. Ты ведь не уходишь от меня. Ты просто переходишь к другим членам королевской семьи. Чарльзу и Диане нужны такие, как ты. Однажды я умру, тогда они станут королем и королевой, и ты вернешься во дворец, – сказала она.

А когда я повернулся, чтобы уйти, она добавила:

– Как бы то ни было, Пол, ты уходишь ради самого дорого, что есть на свете, – ради своей семьи, и я тебя понимаю.

– Ваше Величество, спасибо за то, что поняли меня, – сказал я.

С конца июня до начала августа я исполнял свои обычные обязанности. Королева больше ни словом не обмолвилась о моем уходе. Эти два месяца рядом со мной работал еще один лакей – он должен был занять мое место и работать в паре с Полом Уайбрю.

Однажды, когда я был на работе, леди Сьюзан Хасси, придворная дама королевы, попросила, чтобы я зашел в гостиную для придворных дам, которая располагалась на третьем этаже. Мне всегда нравилась леди Сьюзан, жена главы Би-би-си Мармадьюка Хасси, она нравилась и королеве. Леди Сьюзан была честной, решительной женщиной, чье мнение все уважали. В отличие от многих других во дворце, с ней было легко иметь дело, она не была высокомерной и надутой.

Когда я вошел, она сидела за столом и подписывала письма Она сказала, что слышала, будто я собираюсь уйти от королевы, и спросила: «Ты думаешь, что принял правильное решение? Не знаю, известно ли тебе, но там, куда ты переезжаешь, не все так, как оно выглядит».

Сьюзан, конечно, старалась выражаться корректно, но среди слуг уже давно поговаривали о том, что в семье у принца и принцессы «не все ладно». Конечно, это были только слухи, но вот придворная дама королевы ясно намекнула на эти обстоятельства, по-дружески предупредив о возможных проблемах. Леди Сьюзан прекрасно знала, как обстоят дела у принца Чарльза и принцессы Дианы: принц Чарльз доверял ей, так что ее сведения были самыми что ни на есть точными. Я снова повторил, что хочу переехать за город ради своей семьи. Я сообщил леди Сьюзан, что это решение далось мне очень нелегко, но теперь уже нет пути назад. Она отвечала с подлинной заботой, напомнила, как меня любит королева, и пожелала мне всего самого лучшего.

В начале августа 1987 года, в последний день моего пребывания во дворце, королева должна была взойти на борт королевской яхты «Британия» и отправиться к Гебридским островам. В тот день я все делал в последний раз: в последний раз подал завтрак, в последний раз погулял с собаками, в последний раз прошел по коридору к апартаментам королевы в Букингемском дворце, в последний раз сказал: «Что-нибудь еще, Ваше Величество?» И не переставал думать: «Как она со мной попрощается?»

Королева позвонила в колокольчик в гостиной и попросила меня погулять с собаками. Она сказала это так, будто сегодня был самый обычный день. Когда я вернулся, ее уже ждал «роллс-ройс», чтобы отвести в Портсмут, где ей предстояло взойти на борт «Британии». Моей последней обязанностью было проводить королеву до машины, поэтому я стоял у входа в сад и ждал. Она и леди Сьюзан Хасси сели в машину, я накрыл им колени пледом. Потом захлопнул дверцу и встал рядом с машиной. Я смотрел на королеву надежде привлечь ее внимание. Она ничего не сказала о моем «последнем дне», так, может, хоть сейчас она помашет мне рукой или улыбнется. Но королева на миг опустила глаза, потом вскинула голову и стала смотреть прямо перед собой. Машина поехала.

Некоторое время спустя я снова встретился с леди Сьюзан Хасси.

– Вы не знаете, почему королева со мной не попрощалась?

– Она не смогла, Пол, – ответила леди Сьюзан. – Она не смогла даже взглянуть на тебя. Королеве тоже нелегко было с тобой расставаться.

Королева не должна показывать эмоции на публике.

Глава шестая

ИЗМЕНА В ХАЙГРОУВЕ

В Хайгроуве поднята тревога. На пороге в сумеречном свете стоят полицейские с оружием наготове. Три, два, один… они ворвутся в особняк, чтобы найти того, чей темный силуэт мелькнул в окне на втором этаже. От страха я весь покрылся испариной. Поверх формы на меня надели бронежилет, но я не ощутил веских оснований, чтобы перестать бояться. Принца и принцессы Уэльских в поместье не было. Я должен был первым подойти к черному ходу. Ключ у меня в руке дрожал. Рядом ждали вооруженные полицейские из глостерширского отделения с немецкими овчарками на поводках и плюс еще шесть полицейских, охранявших поместье. Последние и подняли тревогу. Они позвонили мне домой.

Мария взяла трубку.

– Добрый вечер, Пол еще в особняке? – спросил один из офицеров полиции.

– Нет. Он уже минут десять как дома. Сейчас его позову. Я взял у нее трубку.

– Пол, в доме кто-нибудь есть?

– Нет, я только что все запер.

Тут полицейский понял: что-то не так.

– На площадке только что видели свет. А в окне один из наших заметил какой-то силуэт. Он подумал, что это ты. Давай, приходи к нам.

Пока я шел к полицейскому посту Хайгроува, охрана уже позвонила в глостерширское отделение полиции и вызвала подкрепление. Прибыли вооруженные полицейские с собаками. Всем раздали бронежилеты.

– Держитесь за нами, – прошептал мне один из полицейских, когда дверь открыли. Вооруженные полицейские разделились и стали осматривать дом. У меня был план дома, сверяясь с которым полицейские прочесывали особняк, начиная с подвала и постепенно поднимаясь по этажам и проверяя одну комнату за другой. Было немного смешно – все это напоминало третьесортный боевик, но полицейские были очень серьезны. И у меня сердце ушло в пятки.

Когда мы поднялись на последний этаж, я показал им, где спальня Уильяма и Гарри, где детская, где комната няньки. И вдруг собаки зарычали.

– Тут что-то есть, – сказал один из полицейских. Все были уверены, что в доме кто-то прячется. Проверили все комнаты, но никого не нашли.

Проверили крышу – тоже никого.

Охранник, заметивший тень в окне, не знал что и думать. Тогда он подумал, что это я, но когда позвонил в особняк, там никто не поднял трубку. Он был страшно озадачен. Об этом странном случае сообщили принцу и принцессе, но в результате решили, что это была ложная тревога. Тайна так и осталась нераскрытой.

В Хайгроуве только одно напоминало мне о дворце: деревянный ящичек в помещении для слуг. Когда принц Чарльз нажимал на звонок в одной из комнат, в ящичек с передней стеклянной стенкой опускался красный диск – так же было заведено во дворце, когда меня вызывала королева. Только в Хайгроуве красный диск воспринимался не просто как вызов, а как сигнал тревоги – принц Чарльз терпеть не мог ждать. Слуга, которого он вызывал, нужен был ему не через минуту, а за пятнадцать секунд до того, как он нажал на кнопку звонка. Приходилось сломя голову бросаться по лестнице, нестись по застеленному ковром коридору и чуть ли не вбегать к принцу.

Принцессу очень забавляло, как я несусь на его вызов. – Давай-давай, беги скорее, – смеялась она. – Когда я тебя вызываю, ты так ко мне не мчишься!

К принцессе и не надо было мчаться. Так же как и к королеве. Но все слуги знали, какой принц Чарльз требовательный. Это знала даже принцесса. Именно поэтому она и подсмеивалась надо мной, когда я несся со всех ног к принцу. Еще ее очень забавляло, что в любую погоду мне приходилось лезть на крышу и поднимать его штандарт. Когда принц находится в поместье, над особняком должно развеваться его знамя. Во дворце был человек, в обязанности которого только и входило, что поднимать и спускать флаг, но в Хайгроуве такого человека не было – мне все приходилось делать самому. Дел у меня и без того было немало, но принц требовал неукоснительного соблюдения этой традиции. Когда мне звонили и сообщали, что через пять минут он будет в поместье, для меня начинался урок акробатики. Через люк в потолке на лестничной площадке возле детского крыла, я выбирался на чердак, полз в темноте на четвереньках, потом вылезал через еще один люк на черепичную крышу. По краю шла галерейка с тонкими перилами с одной стороны – по ней нужно было дойти до флагштока. Правда, и галерейка была не ахти – просто тонкая дощечка, и я не шел, а скорее осторожно переступал, с каждым шагом рискуя свалиться с крыши. В ураганный ветер и в дождь я цеплялся за флагшток, как утопающий хватается за соломинку. Так я и стоял, пока в поле зрения не появлялась машина принца или его вертолет, и тогда я поднимал флаг. Слава богу, штандарт принцессы Уэльской не нужно было поднимать, когда она в поместье. И она не раз мне шутливо об этом напоминала.

Когда красный диск опускался в ящичек, я бросал все дела и мчался в библиотеку, окна которой, завешенные шторами из шотландки Балморала и закрытые белыми ставнями, выходили на роскошные сады и террасу позади здания. Принц всегда сидел в плетеном кресле посреди комнаты. Здесь стоял густой аромат белых лилий – ваза стояла на его письменном столе и ее было не видно за стопками книг. На столе у принца всегда было навалено столько книг, что я удивлялся, как он умудряется пристраивать туда бумагу, когда садится писать письма. Он встал и сообщил, что сегодня в Хайгроув приедет «почетная гостья».

– После обеда приедет королева Елизавета, – сказал он.

Все члены королевской семьи, когда обращались к слугам, называли королеву-мать королевой Елизаветой. Был июль 1988 года, королева-мать впервые решила посетить Хайгроув. Я знал, как важно для принца, обожавшего свою бабушку, чтобы она осталась довольна. Решили устроить чай (принц, в отличие от своей матери, никогда не пил чай в пять часов). На террасе я поставил стол, а возле стула королевы-матери установил зонтик от солнца. Мне хотелось, чтобы все было идеально.

Когда, шурша гравием, ко входу подъехал «Даймлер-крайслер» королевы-матери, мы с принцем уже ждали ее на каменных ступенях у белых двустворчатых дверей в этот трехэтажный особняк восемнадцатого века. Я распахнул дверцу машины и помог выйти королеве-матери, в тот день, как и всегда, прибывшей в шляпке с розами из шелка. Ее внук поклонился, взял ее руку в свою и поцеловал.

– Добро пожаловать, дорогая бабушка! – сказал он, и они отправились осматривать гордость принца Чарльза – его сад, в котором по его проекту были устроены лабиринты.

А в кухне мы с поваром Крисом Барбером делали сандвичи с копченым лососем, курицей, ветчиной и огурцами (корочку с хлеба, как всегда, срезали), а также так называемые «пенни» – круглые крекеры с джемом, которые обожали все королевские дети.

Через стеклянные двери я вышел на террасу, на плиты которой ложилась резная тень древнего раскидистого кедра. По углам террасы стояли беседки в готическом стиле, а в центре был пруд восьмиугольной формы.

Когда принц и королева-мать расселись за столом на террасе, я предложил ей сандвич с лососем.

– Спасибо, Пол, не хочу. Я не люблю сандвичи с лососем, – сказала она, слегка склонив набок голову. Она всегда так делала, когда говорила с кем-то.

Принц явно расстроился.

– Тогда возьми сандвич с чем-нибудь другим, бабушка, – предложил ей принц.

– Нет, спасибо. Я просто попью чаю, – ответила она. В тот день она не съела ни одного сандвича. Несколько часов спустя королева-мать села в свой «даймлер», достала бежевый шифоновый шарф и стала махать принцу. Это был старинный обычай прощания. Принц тут же вытащил из нагрудного кармана пиджака белый платочек и принялся махать вслед своей бабушке. Мне показалось, он по-настоящему растроган.

– Не знаю, что бы я без нее делал, – проговорил он, глядя, как «даймлер» в облаке пыли исчезает за поворотом. Только когда машину уже не было видно, он перестал махать и мы вернулись в особняк.

И тут его настроение изменилось с меланхолического на очень грозное. Я закрыл за собой парадные двери и в вестибюле столкнулся с принцем.

– Жаль, что чаепитие было безнадежно испорчено, – заметил он.

Видимо, надо было все-таки позвонить в Кларенс-Хаус – резиденцию королевы-матери и посоветоваться с гофмейстером Уильямом Толлоном или ее пажом Реджинальдом Уилкоксом.

– Надеюсь, в следующий раз ты догадаешься позвонить Уильяму или Реджу и узнаешь, что любит королева Елизавета.

– Я очень сожалею, что так получилось, Ваше Королевское Высочество. Во дворце к чаю всегда подают сандвичи с копченым лососем.

Это прозвучало как жалкая отговорка. Он решил, что чаепитие не удалось, и нашел виновного. Его колкие замечания дошли до своей цели: я почувствовал себя идиотом. Из-за какого-то сандвича был безнадежно испорчен визит королевы-матери. В тот момент я ясно осознал, чем отличается работа в Хайгроуве от работы в Букингемском дворце. Видимо, прислуживать наследнику престола будет труднее, чем самой королеве.

Трудно сказать, что принц делал чаще: пожимал руки или писал записки. На бумагу для всех записок этого человека, так заботящегося о природе, наверно, пошел целый небольшой лесок. Королева никогда не оставляла письменных указаний. Все свои пожелания она высказывала мне лично. Но принц Чарльз, видимо, любил писать. Его записки градом сыпались в Хайгроуве.

Купили ли семена для сада?

В Тетбери есть контейнер для стеклотары?

Кто-нибудь может посмотреть, что с моим телефоном?

Буду рад, если это блюдо удастся склеить.

По его запискам видно, насколько он не любил делать что-то сам. Как-то он написал: «Письмо от королевы случайно упало в корзинку для мусора возле стола в библиотеке. Пожалуйста, отыщи его там». А после того как в «Санди Таймс» стала печататься книга Мортона, я обнаружил следующую записку: «Чтобы я больше никогда не видел в своем доме эту газету! И вообще, я не потерплю бульварных газетенок в своем доме. Если кто-то хочет их читать, пусть читает в другом месте. Это касается и Ее Королевского Высочества!»

В Хайгроуве, находящемся в миле от города Тетбери в графстве Глостер, я начал работать 1 сентября 1987 года. Уэльской четы в это время не было в поместье. Они гостили у испанского короля Хуана-Карлоса, а потом должны были отправиться в Балморал. Своих новых хозяев я увидел только в конце октября. У меня было целых пять недель на то, чтобы освоиться с особняком и привыкнуть к новой для меня жизни. Не представляю, что бы я делал без экономки Венди Берри. В Букингемском дворце я был знаком с ее сыном Джеймсом. Он там работал лакеем, а потом ушел младшим лакеем в Кенсингтонский дворец, и порекомендовал свою мать на пост экономки в Хайгроуве. Первое время я работал под ее руководством, и это напоминало мне о моем испытательном сроке в Букингемском дворце. В Хайгроув я сначала приехал без Марии и Александра и поселился у Венди в каменном одноэтажном домике у самого въезда в поместье.

Мы заботились о Хайгроуве, но без хозяев в доме было пустынно. Вся мебель накрыта чехлами, ставни закрыты, чтобы никто не забрался в особняк. Казалось, что это давно заброшенный дом. После постоянной суеты Букингемского дворца, где постоянно слышались разные звуки, гул голосов, шаги, где слуги носились туда-сюда с разными поручениями, здесь, в сельской тишине, мне было неуютно. Мы бродили как привидения по пустым коридорам. Вместо буйных вечеринок, которые устраивали слуги в Букингемском дворце, моей отрадой стали теперь длинные вечера за бутылкой вина с Венди. Среди персонала поместья были очень хорошие люди, например, старый конюх Падди Уайтленд. Мы часто шутили, что он появился в поместье вместе с мебелью палисандрового дерева. На самом деле, так и было: он уже сорок лет работал в Хайгроуве. Как сказал однажды принц Чарльз: «Когда ты умрешь, Падди, мы тебя мумифицируем и выставим в центральном холле!».