Текст книги "Королевский долг"

Автор книги: Пол Баррел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Посвящается моей жене,

моим детям и принцессе —

вы всегда будете со мной.

Спасибо. «В последнее время люди нередко забывают об этом коротком слове, которое так много значит», – часто повторяла принцесса.

Мне кажется, что нет на свете человека, вкладывавшего столько души и изобретательности в благодарственные письма, как моя хозяйка. Она провела немало часов за столом в гостиной Кенсингтонского дворца, выводя своей перьевой ручкой бесконечные слова благодарности за помощь, доброту, щедрость, гостеприимство, советы или дружбу.

Наверное, единственное, что я уговорил ее сделать, – это записать свои мысли и чувства на бумагу. А она привила мне веру в то, что надо всегда писать благодарственные письма. Ее приучил к этому ее покойный отец – граф Спенсер.

И теперь я хочу сказать спасибо всем, кто помогал мне создавать эту книгу, в которой я постарался запечатлеть жизнь и деятельность принцессы.

Итак, спасибо.

Во-первых, моей жене Марии и моим сыновьям: Александру и Николасу. Мы все пережили трудные времена, но ваша любовь, постоянная поддержка и понимание помогали мне и сделали меня самым счастливым мужем и отцом, который знает, что всегда может рассчитывать на помощь своих родных.

Моему другу Стиву Деннису – за то, что безотказно сопровождал меня на моем литературном пути, а также за то, что разделял мою мечту увековечить память принцессы.

Моему агенту Али Ганн – за бесценные советы, бесконечную поддержку и чувство юмора. Я навсегда останусь вашим должником.

Написание этой книги показало мне, какие титанические усилия требуются для создания произведений такого рода, и «Королевский долг» никогда не вышел бы в свет без участия Тома Уэлдона – моего издателя, которому я хочу сказать огромное спасибо за ум и проницательность, а самое главное – за то, что он поверил в меня и в эту книгу. Кроме того, я выражаю огромную благодарность издательству «Пенгуин» в Лондоне и Нью-Йорке, в частности моему редактору Хейзел Орм – за внимательность, Дженевьев Пегт, Софи Брюэр и Кейт Брант – за ваш труд и бесконечное терпение. А также американским издателям Кэрол Бэрон и Дженнифер Херши – ребята, вы супер!

Спасибо жителям ирландского города Наас, особенно Мэри Элиф, Лоре и Кевину и остальным сотрудникам отеля «Таун-Хаус» за то, что, благодаря вашим песням и вашему гостеприимству, мы со Стивом чувствовали себя как дома и не сошли с ума за те несколько месяцев

А также адвокатам и юристам, которые защищали меня в суде и смогли отвести от меня несправедливые обвинения: лорду Карлайлу, Рэю Херману, Эндрю Шоу и их помощникам Лесли и Шоне. Никакими словами не описать, как ваша вера в меня помогла мне в те ужасные времена.

И наконец, спасибо близким друзьям принцессы: нет смысла называть ваши имена, вы сами поймете, что это о вас. Я никогда не забуду вашу безграничную поддержку и бесстрашие, с которым вы защищали меня в суде. Мы знаем, что, защищая меня, вы защищали память замечательной женщины, чьи дружба и тепло коснулись всех нас.

Вы держите в руках книгу, которую хотели уничтожить, написанную человеком, которому хотели заткнуть рот. Эта книга – дань памяти принцессе.

Пол Баррел

октябрь 2003

Предисловие

Принцесса скончалась в четыре часа утра в парижской больнице, в воскресенье 31 августа 1997 года. Последний раз я видел ее в живых в пятницу 15 августа, когда она махала мне из окна БМВ, отъезжая от ворот Кенсингтонского дворца.

За день до этого мы были в книжном магазине «Уотер-стоунз» на Кенсингтон Хай-стрит. Мы отправились туда на машине, во-первых, потому что времени было мало, во-вторых, потому что не хотелось тащить назад «обломки гранита науки», как выразилась принцесса: полдюжины книг по психологии и духовному совершенствованию. Она сложила их в багажник, сама села на переднее сиденье, и мы отправились во дворец – принцесса вместе со своей камеристкой Анджелой Бенджамин еще должна была собрать вещи для поездки. Уже у дворца, когда мы свернули на подъездную дорожку, принцесса безмятежно сказала: «Я надеюсь, что смогу хорошо отдохнуть: тишина, приятная компания, легкое чтение».

Ее подруга Роза Монктон арендовала яхту с командой из четырех человек, на которой они с принцессой провели шесть дней у греческих островов. По возвращении принцесса должна была отправиться в Милан, остановиться в отеле «Фор Снзонз» и в течение пяти дней наслаждаться прелестями Италии вместе с другой своей подругой, Ланой Маркс. Она и не думала, что проведет последнюю неделю августа с Доди Аль-Файедом. Она должна была прибыть в Италию с Ланой: номер был забронирован, билеты куплены. Но в последний момент поездка сорвалась – скоропостижно скончался отец Ланы, а принцесса не знала, чем ей заняться, пока мальчики 31 августа не вернутся в Кенсингтонский дворец. Поэтому она приняла приглашение Доди провести оставшуюся неделю на яхте «Джоникал», путешествуя по французской Ривьере и Сардинии.

Впрочем, прежде чем отправиться в эту поездку, она вернулась во дворец на один день – 21 августа – но меня там не было, потому что я как раз отправился с семьей в Ирландию, в Наас, решив, что пока не нужен принцессе, то могу провести время с детьми. 15-го августа в Кенсингтонском дворце, когда она заканчивала сборы, мы разговаривали с Розой и настроение у нас было самое радужное.

– С этим надо что-то делать. Он ей не подходит. Ты можешь как-нибудь на нее повлиять? – спросил я Розу. Я знал, что принцесса прислушивается к ее советам и еще что Розе так же, как и мне, не нравится Доди. Роза улыбнулась и кивнула. Можно считать, что мы договорились.

Принцесса была в своей гостиной. Она разобрала бумаги на своем столе, выбросила ненужное, затем выставила корзинку с мусором на площадку, проверила сумочку. Когда мы с ней стали спускаться по лестнице, она остановилась на полпути, чтобы еще раз все проверить: «Паспорт, телефон, плеер…» – перечисляла она вслух.

Я стоял, опираясь на перила, и смотрел на нее. На ней было платье от Версаче простого покроя.

– Знаете, принцесса, вы сегодня выглядите просто волшебно! Изумительно! И зачем вам ехать загорать, у вас и так чудный загар!

Она сбежала по ступенькам, весело смеясь. В вестибюле она сказала:

– Подержи минутку, – и, вручив мне свою сумочку, пошла в туалет. Вскоре она вернулась, и мы вместе вышли на залитый солнцем двор. Она села на заднее сиденье БМВ, шофер завел двигатель. Я перегнулся через нее, чтобы пристегнуть ей ремень безопасности.

– Ты мне позвонишь, если сможешь? – спросила она.

– Конечно.

Только на этой неделе она попросила меня сменить ей номер телефона. Ее новый номер знали очень немногие.

– Счастливо тебе съездить, Пол.

Я стоял у дверей, принцесса махала мне из окна. Я глядел, как машина исчезает за поворотом, увозя ее в Хитроу. Она должна была лететь в Афины.

Мы с Марией и детьми поехали на четыре дня в Наас к ее родственникам – Косгроувам. Мы осмотрели замок в Килкенни, посетили деревушку, в которой снимался сериал «Ангел Балликисс», зашли в знаменитый «Паб Фитцджеральда». Мария строго-настрого велела мне забыть о работе и принцессе.

– Ты можешь хоть в эти четыре дня полностью посвятить себя семье? – сказала она.

Но я обещал принцессе позвонить. Она заметила бы мое четырехдневное молчание, поэтому я убедил Марию, что мне нужно прогуляться одному. Когда я позвонил, принцесса и Роза были на палубе. Она сказала, что у них жарко и ярко светит солнце. Я рассказал ей, как в Ирландии дождливо и скучно. Она закончила читать одну из книжек, что взяла с собой, и принялась за следующую. Я пообещал позвонить ей, когда вернусь домой в Фарндон, графство Чешир. К тому времени она будет уже на яхте «Джоникал» с Доди. Я сказал Марии, что после прогулки чувствую себя гораздо лучше.

21 августа принцесса вернулась в Кенсингтонский дворец и тут же поехала в аэропорт Станстед. Оттуда она вылетела в Ниццу. Там она встретится с Доди и они вместе сядут на яхту. Пока принцессы не было, в ее гостиной сделали ремонт, так что когда она заезжала во дворец, то наверняка видела новую обивку на диванах и голубые занавески.

Довольно забавно получилось, что в гостиной сделали ремонт, потому что принцесса, просмотрев журналы о недвижимости в Америке, решила купить дом в Калифорнии, принадлежащий актрисе Джулии Эндрюс [1]. Она надеялась, что там, на берегу океана, она начнет новую жизнь. Правда, не предполагалось, что этот дом станет ее постоянной резиденцией, – принцесса собиралась проводить там полгода. А Кенсингтонский дворец должен был остаться ее лондонской штаб-квартирой.

О переезде в Америку речь шла еще с весны. В середине августа принцесса развернула журнал и сказала:

– Я чувствую, что Америка – это моя судьба, и если я все-таки решусь туда переехать, я хотела бы, чтобы вы с Марией и мальчиками поехали вместе со мной.

Мы сидели на полу в гостиной и рассматривали план дома и окрестные виды на снимках в журнале.

– Вот парадный зал. Тут будет комната Уильяма, тут – Гарри. А в этом крыле поселитесь вы с Марией, – говорила она, – Мы начнем здесь новую жизнь. Разве это не здорово? Америка – страна больших возможностей! Я был не прочь жить в Америке, но идея была слишком неожиданной.

– Пожалуй, слишком быстро. Даже я не поспеваю за вашими новыми планами, – ответил я, стараясь не развеять ее мечту.

В тот вечер принцесса засыпала меня вопросами.

– Может, тогда переехать на Кейп-Код? И до Лондона ближе. Мы могли бы объехать весь мир, Пол. Могли бы помогать всем нуждающимся.

Мы представляли, какой будет жизнь в Америке: утренние пробежки по берегу моря, солнце, свобода. И еще кое-что, о чем она давно мечтала, но знала, что в Кенсингтонском дворце это просто невозможно:

– Мы могли бы завести собаку, – сказала она.

Она давно мечтала о черном Лабрадоре. Она так радовалась возможности переехать в Штаты.

– Разве я не говорила тебе, что мы обязательно переедем в Америку? – спрашивала она.

Принцесса всегда быстро принимала решения. В тот вечер мы обсудили еще очень многое. Но я обещал ей, что никому не расскажу. Это наша тайна, которую я унесу с собой в могилу. В этой книге я могу сказать только, что впереди нас ждали всякие неожиданности, и это очень радовало принцессу.

Когда мы вернулись из Нааса, я звонил принцессе почти каждый день, но никогда не звонил из дома. Когда мы разговаривали, она либо загорала на палубе «Джоникала», либо была в каюте. С первой же нашей беседы, я понял, что ей уже надоела эта поездка.

– На палубе жарко как в печке, а в каютах – морозильник! Я уже на стенку лезу! – жаловалась она.

Доди подарил ей серебряную рамочку для фотографии, в которую был вставлен листок со стихотворением.

– Умное и полное глубокого смысла произведение, – пошутил я, когда она мне зачитала эти стихи. – Нет, – засмеялась она. – Просто милое и романтичное.

А еще он подарил ей колье и серьги.

– Кажется, я ему правда нравлюсь! – хихикала она.

Я отлично понимал, что происходит: Она наслаждалась новым романом, приятным кокетством, ухаживаниями мужчины, влюбленного в нее по уши. В нее все влюблялись. И она уже начала к этому привыкать. Она знала, что Доли любит ее. Он сказал ей об этом за ужином. Но она не сказала ему, что тоже любит его. «Слишком рано». – объяснила она мне.

– Так что же вы ему сказали? – не сдержал я любопытства.

– Сказала: «Спасибо за комплимент».

После смерти принцессы возникло много разных слухов. В том числе самые нелепые: что они с Доди собирались пожениться и что она была беременна. Слухи о беременности – полная глупость.

Что же касается свадьбы, то мне кажется, слух пошел от друзей Доди. Он, должно быть, сказал им, что собирается сделать ей предложение. Но принцесса его бы точно не приняла. Может быть, она была счастлива, но отнюдь не потеряла голову.

В другой раз, когда она звонила с яхты, то уже рассуждала о том, что подарит ей Доди в следующий раз: не кольцо ли? Она говорила о кольце с радостью, но и с беспокойством.

– Пол, я не хочу снова замуж. Что делать, если он подарит кольцо?

– Ничего. Вежливо принять подарок и надеть кольцо на мизинец правой руки. Главное не перепутать и не надеть на соседний палец, чтобы не подать ему пустую надежду, – беззаботно посоветовал я.

«Мизинец правой руки», – повторяли мы, смеясь.

– На мизинце носят «кольцо дружбы», – пояснил я.

– Здорово! Так и сделаю. Точно, так и сделаю. Больше мы о кольце не говорили, не говорила она и о том, подарил ли ей Доди кольцо.

Но было и еще кое-что в Доди, что беспокоило принцессу.

– Он постоянно запирается в ванной. И все время чихает. Говорит, что из-за кондиционеров. Мне это не нравится. Как ты думаешь, я смогу помочь ему, Пол?

Потом она заговорила о том, как ей хочется поскорее увидеть Уильяма и Гарри. Она так скучает по ним. Ей действительно очень хотелось поскорее вернуться домой, потому что она готова была провести меньше времени с Доди, лишь бы вернуться в Лондон на два дня раньше. Она уже собиралась поменять билет на самолет, но Доди уговорил ее не делать этого.

– Пора домой, – сказала она. – Надо сходить в спортзал.

– Надоела роскошь? – спросил я. Она вздохнула. Я, как обычно, попытался угадать, о чем она думает. – А, понял. Вам неуютно на яхте, вам кажется, что он следит за каждым вашим шагом.

– Верно. Я хочу домой.

О том, что она неожиданно решила отправиться в Париж, я услышал от нее 29 августа. Она звонила с яхты «Джоникал». Это был один из последних шести звонков, которые зафиксировал ее телефон.

Я сидел на полу в гостиной в доме моего шурина Питера Косгроува в Фарндоне. Он жил всего в квартале от нашего первого дома, который мы купили как раз той весной в качестве летней виллы. Остальные – Мария, мальчики, Питер, его жена Сью и их дочери Клер и Луиза – были в кухне. Я уже сорок минут разговаривал по телефону с принцессой, и их разобрало любопытство, о чем можно говорить так долго.

Во время этого разговора она сказала, что прилетит позже, чем собиралась. Изначально предполагалось, что она вернется в Лондон в субботу 30 августа, чтобы встретить детей, которые приедут на следующий день – в воскресенье.

Но Доди нужно было в Париж, «по делам», как он ей сказал. Она не хотела с ним ехать, но он снова ее уговорил.

– Придется съездить в Париж, но, честное слово, в воскресенье я вернусь, – говорила она. – Кстати, знаешь, где я сейчас?

Я попытался угадать: на острове Сардиния?

– Нет, в Монако. И могу поспорить, что ты не угадаешь, куда я пойду завтра.

Я предположил, что в хороший ресторан.

– Нет. Я пойду на кладбище. Хочу сходить на могилу принцессы Грейс. Для меня это очень важно.

В 1982 году она была на похоронах принцессы и с тех пор ни разу не посетила ее могилу.

– Принесу цветы и скажу несколько слов, – добавила она.

Потом она снова заговорила о делах; строила планы, давала указания: записать детей на понедельник к мистеру Куэлчу (портной Уильяма и Гарри), примерка у Арма-ни 4-го сентября. Потом спросила, что записано в ежедневнике. Я сказал, что там обед с Ширли Конран и сеанс у ароматерапевта Сью Бичи. У нее будет много свободного времени, и она сможет провести его с детьми.

Когда наш длинный и увлекательный разговор подходил к концу, принцесса сказала:

– Жду не дождусь, когда увижусь с друзьями, а Главное – с детьми. Нам с тобой надо многое обсудить, так что смотри, не опаздывай! Встретимся, я тебе много чего расскажу.

Мои родственники уже звали меня из кухни.

– Пол, ты можешь пообещать мне одну вещь? – спросила она

– Конечно.

– Обещай, что будешь на месте, – весело попросила она, и я рассмеялся: как я могу не быть на месте или опоздать? – Все равно обещай! – потребовала она. – Обещай!

Я совсем развеселился:

– Ладно, ладно, если вам так хочется: обещаю быть на месте.

Принцесса рассмеялась. А из кухни донесся дружный хохот моих родственников. До меня не сразу дошло, как пикантно звучит моя последняя реплика. Но я на всю жизнь запомнил эту фразу. Это моя обязанность: быть там, где я ей нужен, – и я никогда не подведу, даже если все остальные отвернутся от нее.

– Отлично! – ответила принцесса. – До встречи.

Это был мой самый последний разговор с принцессой.

Глава первая

ВЗРОСЛЕНИЕ

Поздно вечером двухэтажный автобус медленно взбирался по крутой узкой дороге в родной шахтерский поселок в благословенном крае – Дербишире. Похожий на пьяного шахтера, который, пошатываясь, возвращается домой из паба, автобус, казалось, не слишком спешил к своей последней остановке. В воздухе витал знакомый запах серы и дегтя из шахт, перемешанный с дымом костров. Был канун праздника Гая Фокса, около 11 ночи 1956 года.

На нижнем этаже автобуса виднелась одинокая фигура женщины в черных круглых очках. Это была Сара Кёрк. На голове у нее была черная дамская шляпка, в руках – сумочка. Она считала остановки, дожидаясь, когда можно будет сойти в шахтерском поселке Грассмур. Там она перейдет через шоссе, которое делит поселок на две части, спустится по мощенной булыжником улочке до Чапел-роуд, свернет направо и окажется перед домом № 57. Она замечательно провела свободный вечер, выпив пару бокалов пива в пабе «Под вязом», что находится в трех милях отсюда в Клэй-Кроссе.

В субботу вечером можно было повидаться со старшенькой из восьмерых детей, Долли. А еще можно было немного отдохнуть – она всю неделю ухаживала за своим больным мужем Уильямом, шахтером: у него легкие были забиты угольной пылью из-за того, что он всю жизнь провел под землей в шахте Грассмур. Сара всегда уходила из паба примерно в это время, чтобы успеть на автобус до Честерфилда. Муж ждал ее дома примерно к четверти двенадцатого, он хотел, чтобы жена поскорее вернулась. Когда автобус затормозил, Сара взяла перчатки, надела их и встала. Ну вот. Почти дома. Она вышла из автобуса и стала обходить его слева. Пар изо рта напоминал в холодном воздухе сигаретный дым. Из-за громады автобуса слева она не заметила мотоцикла. Он врезался в нее и подбросил в воздух. Это произошло вскоре после четверти двенадцатого.

Сара Кёрк была моей бабушкой, которую я никогда не видел. В тот самый вечер она умерла на мостовой, в самом начале улицы, мощенной булыжником, – именно на этой улице я и буду играть все детство. У нее было сразу несколько травм головы. Ей было шестьдесят три года.

И именно этот ужасный случай, эта страшная трагедия, произошедшая за два года до моего рождения, оказалась переломным моментом. Благодаря ей мои родители поженились, а их женитьба, в свою очередь, круто переменила тот мир, в котором я родился.

Дедушка Уильям Кёрк, больной пневмокониозом в последней стадии, услышал шорох женских шагов по брусчатке, а потом лязг дверной задвижки. Золотые карманные часы, его гордость, показывали десять минут двенадцатого. Сара должна прийти через пять минут.

Кто-то поднялся по лестнице, и из-за двери выглянуло лицо, которое он так любил. Это была его младшая дочка – моя мать. Берил Кёрк села в ногах дедушкиной кровати и стала рассказывать ему о своем замечательном свидании с каким-то парнем из соседнего поселка Винджерворт. Она была первой девушкой Грэма Баррела.

А мой отец, которому тогда был двадцать один год, в это время шел домой – ему предстояло пройти две мили – по темной и узкой дороге. Его обогнал двухэтажный автобус, направлявшийся в Грассмур.

Отчаянный стук в заднюю дверь дома № 57 на Чапел-роуд сильно напугал отца и дочь. Сосед схватил мою мать за руку: «Несчастный случай! Быстрей! Быстрей!»

Тогда моей маме было всего двадцать. Она вскочила и почти что бегом бросилась на вершину холма. Там ее заметил кто-то из друзей и перегородил путь. Люди не хотели, чтобы она увидела жуткую сцену, но потом, когда ей рассказали, она все равно разразилась истерическими криками.

От этого удара она так до конца и не оправилась. Когда я был маленький, она частенько плакала, вспоминая мать. До конца своей жизни она каждое воскресенье ездила на кладбище Хасленд, протирала могильную плиту и клала свежие цветы. Я нередко ездил с ней. Если я когда-нибудь и верил в «жизнь после смерти», так это в детстве. Мама верила во всякое такое: она разговаривала с бабушкой на кухне и у ее могилы, рассказывая ей последние новости. Бабушка по-прежнему с нами, говорила она.

«Что же мне делать? Устроить вечеринку на свой день рождения – мне исполнится двадцать один? Или выйти замуж? Мы не можем себе позволить и то и другое», – сказала мать отцу. За несколько недель траура после той трагедии, казалось, вся романтика в ней умерла. Отца будто спрашивали, что он будет есть на обед – или за вечерним чаем, как называют обед на севере Англии. Пирог с мясом и картошкой или рагу с клецками?

Отец невозмутимо ответил: «Что ж, я думаю, лучше пожениться».

Если бы бабушка Кёрк не погибла, мои родители не поженились бы так скоро. По крайней мере, так считал мой отец. Из-за сложившихся обстоятельств он быстро женился и стал отцом. После смерти бабушки моя мать стала хозяйкой дома № 57 – она ухаживала за дедушкой, а когда отдыхала, за ним присматривала ее сестра, тетя Пёрл, которая жила на той же улице в доме № 16.

Через четыре месяца после гибели бабушки, 25 марта 1957 года, Берил Кёрк и Грэм Баррел расписались. Это было довольно мрачное событие, и запомнилось оно скорее из-за той, которая не смогла на него прийти, чем из-за тех, кто на нем присутствовал. Сразу после свадьбы мама, все еще в свадебном платье, положила на могилу бабушки букет красных роз.

Первое свидание моих родителей состоялось четыре года назад – они прогулялись туда-сюда по Милл-лейн, которая соединяет поселки Грассмур и Винджерворт, разделенные железной дорогой Шеффилд – Лондон. В то время мама, хотя ей было всего семнадцать, уже разносила пиво в пабе «Майнорз армз», которым заведовала тетя Пёрл вместе с мужем Эрни Уокером, а днем работала помощницей повара в шахтерской столовой. Паб и шахтерская столовая располагались в противоположных концах Чепман-лейн, которая шла параллельно Чапел-роуд, одинаково далеко от дома. Вдоль обеих улиц тянулись типовые дома, в каждом проживала семья шахтера. Так что посетители паба были либо шахтерами, либо женами шахтеров. Однажды вечером, в 1952 году, – в том самом году, когда королева Елизавета II взошла на трон, – в этот паб зашел мой отец с братом Сесилом. Мама помнит, как он «уставился на нее и втюрился с первого взгляда». А папа помнит «красивую девушку, разносившую пиво».

Отцу в ту пору было восемнадцать. Он был молодой, робкий и наивный и еще не встречался ни с одной девушкой. Мы с мамой всегда считали, что, не будь он слегка пьян, он бы никогда не набрался смелости и не пригласил ее на свидание. Мама согласилась, и с тех пор всегда хранила ему верность. В семье отца кроме него было еще четверо детей. Отец вырос на небольшой ферме – со свинарниками, загонами для кур и фруктовым садом. Он не стал шахтером, но все равно работал на Национальное управление угольной промышленности, перевозя вагоны с углем на локомотиве на коксовый завод в Винджерворте. Ему всегда было страшно спускаться в ствол шахты, к тому же его не устраивало, что все вокруг прочили его в шахтеры. Пришел день, когда и я понял, что он тогда чувствовал. Впрочем, благодаря армии, ему все-таки удалось не стать шахтером: два года службы для королевы и родной страны привлекли его больше, чем жизнь, проведенная в темноте, и он отправился в Военно-воздушные силы в Уоррингтоне, рядовым. Нам отец говорил, что подметал взлетно-посадочную полосу для бомбардировщиков «Вулкан», но на самом деле он охранял Управление воздушным движением. А в 1957 году вернулся в Дербишир.

6 июня 1958 года был обычным днем для большинства людей, но только не для моих родителей. В этот день родился я, солнечным летним утром в роддоме «Скарсдейл», что в Честерфилде, и сразу же всех удивил. Дело в том, что мама с папой ожидали, что родится девочка, и уже выбрали ей имя – Памела Джейн. О том, что я мальчик, маме сразу же сообщила акушерка. «Знаете, миссис Баррел, это никакая не Памела, – сказала она. – Это мальчик!» И меня назвали Полом.

Моя мать мечтала о ребенке с самой свадьбы. А вот отец сомневался. И это сразу же стало основным поводом для ссор в молодой семье. Мама бросила работу в шахтерской столовой и в пабе, чтобы ухаживать за дедушкой Кёрком, и часто жаловалась отцу: «Я целыми сутками не выхожу из дома. Мне было бы гораздо веселее, если бы у меня бы ребеночек, которого я могла бы кормить и купать». Мам всегда спорила с отцом по поводу ребенка в спальне, дождавшись, когда дедушка заснет, В конце концов папа уступил. Однако, когда однажды вечером, в ноябре 1957 года, она узнала, что ждет ребенка, ее охватила тревога, а вот отец, наоборот, очень обрадовался.

Мама продолжала ухаживать за своим отцом вплоть до моего рождения – усаживала поудобнее в кровати мыла его, брила, приносила еду. Конечно же, это не могло не сказаться на ее здоровье. Когда подошло время для ожидаемых родов, ее увезли в роддом с моральным и физическим истощением, да еще с высоким давлением. Папа ехал вместе с ней в скорой все шесть миль до города. В тот вечер он оставил ее в роддоме, пообещав вернуться завтра.

Но когда он снова приехал в роддом, матери в палате не оказалось. Тогда он пошел по коридору и вдруг услышал ее крики: она рожала и звала маму. Он представил себе, что вот-вот станет отцом, и ему стало страшно. Он повернулся и выбежал из здания, но не остановился, а продолжал бежать – все шесть миль, до самого дома в Винджер-ворте, где жили его родители.

Его мать отнеслась к происходящему спокойно и не стала жалеть отца. «Ну и что тут такого? Она всего лишь рожает ребенка, – сказала она. – Не раскисай».

А в это время я, совсем еще крохотный, завернутый в одеяльца, уже лежал в роддоме. В восемь часов отцу сказали, что с мамой и с ребенком все в порядке. Я появился на свет в царствование королевы Елизаветы II.

Через шесть месяцев после того как меня принесли в дом № 57 на Чапел-роуд, дедушку Кёрка отправили в дом № 16 к тете Пёрл. Она недавно овдовела, и ей пришлось отказаться от паба «Майнорз Армз». Тетя Пёрл стала ухаживать за дедушкой, потому что моя мама очень быстро поняла, что не в состоянии справиться сразу с обоими «клиентами». Через два года она снова забеременела – на этот раз по папиной инициативе. Впрочем, им обоим очень хотелось дочку.

В это же время, только в совершенно ином месте, в мире, который так сильно отличался от нашего, другая семья очень хотела еще одного ребенка. В Парк-Хаусе, что в поместье Сандринхем, в Норфолке, жила чета Спенсеров. У них уже было две дочери – Джейн и Сара. Сын Джон умер всего через несколько часов после рождения. Все были совершенно уверены, что следующим ребенком будет мальчик – наследник виконт Альторп.

Однако в 1961 году надежды обеих семей рухнули.

30 марта родился мой брат Энтони Уильям. На этот раз маме даже не удалось доехать до роддома, она родила второго ребенка прямо у себя в гостиной, а роды принимала соседка Анни Тунниклифф. Мама с папой несмотря ни на что очень обрадовались, что у них родился еще один сын. А вот семью в Сандринхеме постигло жестокое разочарование наследника не оказалось. Вместо него родилась третья дочка – это произошло четыре месяца спустя, 1 июля. Ее назвали Дианой Франсис. В то время мне было три года.

За три месяца до рождения Энтони, в декабре 1960 года, дедушка Кёрк все-таки сдался своей ужасной болезни. Я почти не помню его похороны: гроб в главной гостиной, комната набита взрослыми, все в черном, я плачу, потому что мне не видно дедушку. Потом мама рассказывала, что на похороны пришла вся улица и во всех домах задернули шторы в знак уважения к моему деду. По обычаю, в последнюю ночь перед погребением труп умершего родственника должен лежать в освещенной свечами гостиной, чтобы родственники, друзья и соседи могли пройти мимо открытого гроба и отдать дань уважения покойному. Иногда это называют поминками. В нашем поселке это называлось «прийти домой в последний раз».

Я был слишком маленький и почти не запомнил, как мы жили в доме № 57. Пожалуй, второе мое яркое воспоминание – это как мы купаемся в задней комнате. Из прачечной притаскивали жестяное корыто, ставили возле камина, в котором горел уголь, и наливали в нее прохладной воды. Пока я в нем сидел, мама держала полотенце возле огня, чтобы оно немного согрелось. В доме всегда было холодно. Купаться было особенно неприятно, когда мама спешила: она ставила меня в белую керамическую раковину из Белфаста, которая находилась в углу комнаты, и скребла меня штуковиной, которая по ощущениям напоминала жесткую губку для посуды, при этом я крепко держался за единственный кран с холодной водой, а тянувшаяся от него труба крепилась специальными скобами.

Вскоре после похорон дедушки мы переехали в новый дом – № 47, на этой же улице, через пять домов от нашего. Чапел-роуд была вымощена булыжником, а вдоль нее стояли черные чугунные фонари. Оба наши дома располагались в самом конце улицы, похожей на букву L, и смотрели на запад, а задние дворики граничили с полями, которые покрывали восточный склон холма до самых шахт. На Чапел-роуд было несколько магазинов: галантерейный «Харт-шорнз», в котором мама покупала шерсть для вязания; «Анти Хильдаз» с жестяными табличками на стене над навесом в бело-зеленую полоску: «Боврил», «Кэдбери» и «Оксо»; тотализатор «Флетчерз», куда папа никогда не заходил. В конце улицы, сразу за поворотом, было кафе-мороженое «Монти Уайтс» – мое любимое, – в котором за три пенни можно было получить рожок с шариками наисвежайшего мороженого. С тех пор я больше нигде не ел такого вкусного мороженого. Напротив нашего нового дома была булочная «Элдредз». Каждое утро, просыпаясь, я вдыхал аромат только что выпеченного хлеба, а на Страстную пятницу – горячих булочек с корицей. Впрочем, скоро запах серы и смолы с шахт вытеснял этот чудесный аромат. Из окна спальни я видел поля, конвейеры для шлака возле шахт и два склада за ними. В августе на полях паслись девяносто пони, которых использовали в шахтах, – их выпускали из темноты на свежий воздух, чтобы они могли наесться травы за время двухнедельного шахтерского отпуска.

Дома на этой улице были абсолютно одинаковыми по размеру и дизайну, везде окна со скользящими рамами; красный кирпич со временем почернел от грязи. Во дворе, где не росла трава, была прачечная, туалет и сарай для угля. В этом же дворе сохли на веревке белые простыни. Если посмотреть на дома с самого начала улицы – с вершины холма, то увидишь бесконечные покрытые шифером крыши, и тут и там – кирпичные зубчатые трубы. На улицах кипела жизнь рабочего класса: хозяйки в передниках и шалях, из которых они сотворяли нечто вроде тюрбанов, скребли крыльцо и ступени, бежали в магазины, болтали с соседками, перегнувшись через калитку; отцы в тяжелых ботинках и кепках устало брели в забой или из забоя, добродушно подшучивая друг над другом; дети громко вопили, играя в прятки или салки.