Текст книги "Королевский долг"

Автор книги: Пол Баррел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

После длительных переговоров принц и принцесса решили, что Гарри, как и его старший брат, закончив школу Ладгроув, отправится в Итон.

– Он будет отлично смотреться во фраке, не правда ли, Пол? – спрашивала меня принцесса. – Прямо как маленький пингвин!

Гарри хотел пойти в школу Харроу, куда отправлялся его друг из семьи Ван Штраубензее, а потому не пришел в восторг, когда узнал, что ему придется пойти в Итон, где он будет «прямо как маленький пингвин».

Уильяму тоже не удавалось делать то, что хочется. Однажды он захотел пойти на собрание любителей охоты и рыбалки, пообщаться с людьми, повеселиться, но принцесса ему не разрешила. Она посчитала, что «это неподходящее занятие для принца». Как ни странно, Тигги Легге-Бурк туда пошла, и на следующее утро о ней писали все газеты. Принц понял, что его мать была права.

Однако я видел трех детей, которые сияли только оттого, что попали во дворец. К чаю пригласили семью из пяти человек: мать, отец и трое детей (десяти, семи и пяти лет). Семилетней девочке с четырех лет дважды удаляли опухоль головного мозга. Но недавно опухоль снова образовалась, и родителям сказали, что на этот раз операция не поможет.

Девочка мечтала попить чай с принцессой, и та решила воплотить ее мечту в жизнь. Меня отправили за воздушными шариками с нарисованной Барби и другими игрушками. Думаю, эта семья никогда не забудет чаепития, запечатленного на множестве фотографий.

Отказавшись везти детей на таиландский остров Пукет, принцесса решила отправиться с ними в Сен-Тропез. 11 июля принцесса с детьми вылетела на юг Франции в гости в Мохаммеду Аль-Файеду, его жене Хейни и трем их детям. Еще весной они приглашали ее на лето на свою виллу. Но окончательно принцесса решилась туда поехать после обеда в Королевском автомобильном клубе со своей мачехой Рейн Спенсер в первую неделю июля.

Владелец сети «Хэрродз» жил в Лондоне на Парк-Лейн в большом доме с собственной прислугой. Он был хорошим другом принцессы. Он был другом ее покойного отца – графа Спенсера, а также мачехи принцессы. Рейн не раз приезжала в его парижскую резиденцию в Булонском лесу, получившую название «Вилла Виндзоров», потому что она стала домом для герцога и герцогини Виндзорских, удалившихся сюда после того как герцог – король Эдуард VIII – отрекся от престола в декабре 1936 года.

Аль-Файед всегда восхищался всем королевским, поэтому в 1986 году, когда герцогиня умерла, он приобрел эту виллу. А одиннадцать лет спустя его имя снова замелькало в газетах рядом с именем члена Виндзорской династии – принцессы Уэльской. Долгие годы он оказывал ей знаки внимания. Когда бы она ни заходила в его магазин в Найтсбридже, он всегда выходил, чтобы лично помочь ей выбрать товары. Каждое Рождество он неизменно высылал в Кенсингтонский дворец разные вкусности. На дни рождения принцессы и юных принцев он всегда присылал им богатые подарки. Принцесса считала его настоящим джентльменом. Рейн Спенсер рассказала ему о том, как тяжело приходилось принцессе в середине девяностых, и он старался помочь ей, чем может, из уважения к ней самой и к ее покойному отцу, как он не раз говорил. До этого лета принцесса всегда вежливо отклоняла его приглашения погостить. Но возможность провести лето на хорошо охраняемой вилле на Лазурном Берегу с вышколенной прислугой показалась принцессе слишком заманчивой. Уильям и Гарри могли покататься на катерах и скутерах, понырять с аквалангом. Их ждала яхта «Джоникал» длиной в двести футов со своей командой. Для египетского мультимиллионера она стала аналогом королевской яхты «Британия» Однако принцесса не знала, что он купил яхту специально к приезду принцессы с детьми. Как только она согласилась приехать на его виллу, Аль-Файед выписал чек на 15 миллионов фунтов и приобрел эту яхту. Не знала принцесса и того, что Аль-Файед, желая развеять ее скуку, пригласил и своего сына Доди – известного продюсера, который вот-вот собирался жениться на американской модели Келли Фишер. Мохаммед Аль-Файед потребовал, чтобы 15 июля его сын был на яхте.

Когда 15 июля Доди Аль-Файед взошел на борт яхты «Джоникал», журналисты взяли на прокат катер, чтобы следить за передвижениями яхты. В это время я был в Кенсингтонском дворце и следил за тем, как идет ремонт в гостиной принцессы. Она снова пригласила своего друга Дадли Поплака, чтобы он придал ее гостиной в розово-кремовых тонах более серьезный вид, более «профессиональный и зрелый», как она выразилась. В новом оформлении должны были использоваться в основном кремовый, золотой и синий. Полосатую обивку на диванах заменили на кремовую, персиковые диванные подушки сменили синие и золотые. Появился новый высокий табурет на гнутых ножках. Принцессе нравился розовый цвет. Даже листочки в ее блокнотах для личных записей были розовыми. Но в то лето она решила устранить этот романтический цвет из своей жизни.

По гостиной непрерывно ходили рабочие, мне постоянно звонила принцесса. Она жаловалась, что не выдержала и спросила журналистов, сколько еще они будут ходить за ней по пятам. На прощание она решила их подразнить: «В ближайшее время я собираюсь сделать заявление, которое потрясет весь мир».

В Кенсингтонском дворце Майкл Гиббинс пытался загладить последствия случайного заявления принцессы. С его помощью было составлено следующее: «Диана, принцесса Уэльская, заявляет, что вчера не давала никаких интервью журналистам. Если она и говорила с некоторыми из журналистов, то с единственной целью: узнать у них, сколько еще они собираются пребывать на юге Франции, потому что присутствие прессы оказывает негативное влияние на детей. Вопрос о будущих заявлениях принцессы не обсуждался».

С яхты «Джоникал» принцесса звонила мне в Кенсингтонский дворец по восемь раз в день. В один из этих длинных разговоров она сообщила мне, что решила все время ходить в одном и том же леопардовом купальнике, чтобы досадить журналистам.

– Буду ходить только в нем до самого конца поездки. То-то они разозлятся, ведь у них все фотографии будут одинаковые!

Так и вышло. Все газеты пестрели снимками, на которых принцесса везде – на пляже, на яхте, на скутере, в воде – в одном и том же леопардовом купальнике.

Однако посмеяться над этим не удалось. Стало не до смеха: в собственном особняке в Майами убили Джанни Версаче. Ближе к концу осени он должен был прислать принцессе новую одежду зимнего сезона. На обложке журнала «Вэнити Фэйр» за тот месяц она красовалась в платье от Версаче. Принцесса сильно переживала его смерть. Каждый час она звонила мне. «Надо разыскать Элтона Джона! – говорила она. – Он где-то на юге Франции. Позвони ему домой в Виндзор, там должны знать его телефон».

Я не успел сказать ей, что Элтон уже звонил в Кенсингтонский дворец и оставил свои координаты. Убийство Версаче примирило принцессу и певца, которые уже девять месяцев не разговаривали. Она отказалась с ним общаться после того, как ее фотография с сыновьями, которую она подарила Элтону Джону, появилась в книге Версаче «Рок и Короли». Принцесса пришла в ужас, когда увидела, что их семейную фотографию поместили рядом с полуобнаженными моделями-мужчинами. Ее беспокоило, что об этом подумает королева. Элтон Джон не имел никакого отношения к тому, что в книгу поместили этот снимок, но поскольку он, так сказать, был посредником, принцесса обвинила его, и они разругались. Но общее горе снова объединило их. На похоронах Версаче 22 июля принцесса обнимала Элтона за плечи и утешала его, как могла.

По телефону она сказала мне, что рада помириться с Элтоном. Ей кажется, что вернулись «прежние времена». Она сказала: «Он был таким милым и понимающим. Он сказал: „Жизнь жестока: потребовалась настоящая трагедия, чтобы возродить нашу дружбу". И добавил, что Джанни был бы очень рад. Правда, он прелесть?».

Принцесса была в панике. Оказалось, что в аэропорту Ниццы обнаружилась неисправность в частном самолете, на котором они с детьми должны были лететь домой.

– Пол, я должна вернуться сегодня! На завтра у меня запланирован важный визит в больницу.

Это было 20 июня. Они должны были вернуться в шесть часов вечера, но в половине девятого она позвонила мне еще из Франции. Дома они были только в двенадцать.

– Как приятно быть дома! – сказала она. Принцесса любила возвращаться домой.

– Ну как отдохнули? – спросил я.

– Замечательно! Мы чудесно провели время, – ответила она и пошла спать.

На следующий день она приступила к своим обычным делам: обед с Мередит Этерингтон-Смит, чай с Майком Уитлемом из Красного Креста. Я не мог поверить в то, что читал в газетах. Все лето там старательно склеивались имена Дианы и Доди. Журналисты уверяли, что отношения принцессы с Доди стали ее «первыми серьезными отношениями после развода». Это была совершенная глупость. Принцесса беспокоилась, что люди поверят в это. Она познакомилась с Доди меньше двух месяцев назад, а принцесса всегда подолгу размышляла, прежде чем сделать выбор.

Ближайшие друзья принцессы отлично знали, кто тот единственный человек, с которым у нее был счастливый, долгий роман, который сделал ее счастливой после развода. И это был не Доди Аль-Файед. С тем, кто действительно давал ей радость, она строила отношения на глубоком понимании, уважении и любви. А это совсем не то, что у нее было с наследником сети «Хэрродз». Он провел в Кенсингтонском дворце в общей сложности не больше десяти минут. Утверждать, что она избрала Доди в качестве спутника жизни, неверно, а значит, и несправедливо по отношению к принцессе. Да, обаятельный Доди ей действительно нравился, ей нравилось проводить с ним время, ей были приятны его внимание и его щедрость. Но она не считала его тем, с кем хочет прожить всю оставшуюся жизнь. Я даже думаю, что, когда она была в Европе, ее сердце оставалось в Лондоне.

Мохаммед Аль-Файед, видимо, тоже поддался соблазну и вообразил, что у Доди с принцессой может быть что-то серьезное. По свидетельствам очевидцев, он говорил: «Я Диане как отец». При всем моем к нему уважении, я должен заявить, что он никогда не был принцессе «как отец». Глядя на все это из Кенсингтонского дворца, я видел, что грезы прессы об их романе останутся грезами. Муж Люсии Флеча де Лима Паулу был Диане как отец. Лорд Аттенборо был ей как отец. Мохаммед Аль-Файед мог претендовать максимум на роль доброго дядюшки. Он был очень добр к ней, но никак не мог быть ей «как отец», как Доди не мог стать ее спутником жизни.

Более того, для меня Доди был даже не Доди, а Сестра. Принцесса дала ему такое имя, чтобы мы могли говорить о нем, когда рядом были посторонние. Принцесса спрашивала: «Как ты думаешь, что скажет моя Сестра?» или «Сестра не звонила?» – и я понимал, что она говорит не о леди Саре Маккоркодейл и не о леди Джейн Феллоуз, а о Доди.

Она была сражена щедростью Доди и его привычкой ни в чем себе не отказывать. Он привык вести роскошную жизнь, привык к королевским развлечениям, и при этом ему не приходилось мириться с ограничениями, которые налагает дворцовый этикет.

– Я хотел бы пригласить тебя на ужин, – сказал он ей, позвонив однажды в Кенсингтонский дворец.

– С удовольствием приму приглашение, – ответила принцесса. – А когда?

– Завтра вечером.

– И где мы будем ужинать?

– В Париже, – ответил он. Принцесса пришла в восторг.

Доди всеми силами старался произвести на нее впечатление. Он организовал перелет через Ла-Манш на частном вертолете, заказал лучший номер в отеле «Ритц», который принадлежал его семье. Я сложил все, что могло понадобиться ей в поездке, в сумку от Версаче, и она уехала, оставив меня и Ольгу Пауэлл присматривать за Уильямом и Гарри.

Это было в субботу 26 июля. Вечером она позвонила мне из номера.

– Пол, вечер получился просто чудесный! – она чуть не кричала от радости. – Он только что сделал мне подарок. Не могла дождаться, когда он уйдет, чтобы позвонить тебе и похвастаться. Он купил мне золотые часы с бриллиантами. Такие красивые! В жизни не видела ничего прекраснее!

Она радовалась, как шестнадцатилетняя девочка, так искренне, что трудно было не радоваться вместе с ней.

Именно в тот день они посетили «Виллу Виндзоров», где, как писали газеты, они с Доди планировали поселиться. Слова принцессы доказывали обратное.

– Мы пробыли там недолго. Там комнаты, как склепы. Не представляю, как там можно жить! Только призраки былого, – сказала она.

Она велела мне купить в «Аспри» черную рамочку в форме крокодила. Она хотела вставить в нее свою фотографию и подарить Доди. Он давно просил.

– Только лучше не подписывайте фотографию. Трудно предположить, кому он будет ее показывать, – предупредил я. Фотографию вставили в рамочку, но принцесса последовала моему совету и не стала ее подписывать.

В Кенсингтонский дворец она вернулась с подарками для нас с Марией. Из своей сумочки она достала два махровых халата персикового цвета с эмблемой отеля «Ритц» на кармашках.

– Я уверена, Мария в нем будет выглядеть просто чудесно. А ты… даже не знаю, пойдет ли тебе персиковый, – пошутила она.

В последнюю неделю июля принцессе пришлось принимать трудное решение. Она решила подвести черту под своим предыдущим романом. Доди тоже разорвал помолвку с Келли Фишер. Теперь они оба были свободны. Уильям и Гарри на август отправились к принцу Чарльзу, откуда все трое вместе потом отправлялись в Балморал. Время с 31 июля по 4 августа принцесса снова провела на яхте «Джоникал» в Средиземном море, на этот раз без детей. Они плавали возле берегов Корсики и Сардинии, а затем принцесса вернулась к своим делам.

Карту мира, утыканную красными кнопками, прикрепили к прямоугольнику из картона и поставили к креслу в углу гостиной Кенсингтонского дворца. С помощью Майка Уитлема принцесса отметила на карте все страны, где проблема противопехотных мин стояла наиболее остро: от Грузии до Кореи и от Анголы до Вьетнама. Каждая красная кнопка означала опасную местность, которую предстояло посетить.

Вдохновленная успехом кампании в Анголе, принцесса задумала направиться в Грузию, но британское правительство посчитало, что такая поездка будет слишком опасной, поэтому планы изменились. Принцесса решила отправиться на 8—10 августа в бывшую Югославию. С ней поехал Билл Дидс из «Дейли Телеграф» и представители организации помощи пострадавшим от противопехотных мин.

В первый день мы остановились в Тузле. В тот вечер принцессе и ее дворецкому пришлось испытать свои способности по части техники. Дайте мне нож, вилку и план рассадки гостей за столом, и можете на меня положиться. Но в отношении техники я полный профан. Доди подарил принцессе спутниковый телефон, чтобы она могла звонить ему из Боснии, но ни я, ни она не имели представления, как им пользоваться. Мы стояли у домика в горах. Принцесса по компасу пыталась определить, в какой стороне находится спутник, а я, вытащив телефон из коробки и подготовив его по инструкции, принялся носиться с ним по кустам, ловя сигнал.

– Ну что, работает? – кричал я. Принцесса покатывалась со смеху. Наконец мы поймали сигнал, и ей удалось позвонить.

– Я дам тебе свое снотворное – оно не сильное. А то ты не заснешь после такого веселья, – сказала она, когда мы убирали телефон назад в коробку.

– Заснуть-то я засну, но могу не проснуться!

– Не бойся, с утра я буду шуметь, как обычно, и ты точно проснешься.

На следующий день мы отправились в Сараево. В «лендкрузере» нас было пятеро, и принцесса настояла, что сядет на переднее сиденье. Я сидел сзади вместе с американцами Джерри Уайтом и Кеном Разерфордом – основателями организации помощи пострадавшим от противопехотных мин. Они и сами пострадали от них. Джерри лишился ноги, Кен – обеих ног. И у Кена и у Джерри было отличное чувство юмора. Когда они с трудом забирались на заднее сиденье, принцесса повернулась к ним и сказала: «Можете отстегнуть свои ноги, ребята!». Этим она навсегда расположила их к себе. Ведь до этого они боялись, что в присутствии «королевской особы» неприлично снимать протезы.

Мы ехали по пыльным неровным дорогам, принцесса ела фрукты и пила минеральную воду. Говорили о том, что все пострадавшие от мин ясно помнят, при каких обстоятельствах и где произошел несчастный случай.

– Конечно, это остается в памяти навеки, – заметила принцесса.

Джерри рассказал о том, как он лишился ноги, потом свою историю поведал Кен. И тут принцесса сказала:

– А мой несчастный случай произошел 29 июля 1981 года, – и как всегда всех озадачила.

Даже я не сразу понял, что она имеет в виду. Потом до нас дошло и мы засмеялись. И тут принцесса заметила, что по кладбищу идет женщина с цветами в руках.

– Стойте, стойте! – закричала она. Машина остановилась.

Принцесса выскочила наружу, бросилась к дыре в кирпичной стене вокруг кладбища, пронеслась между рядами могил и наконец догнала женщину. Как она потом рассказывала, эта женщина потеряла своего восемнадцатилетнего сына во время гражданской войны в бывшей Югославии. Несчастная мать раскладывала цветы на могиле, а принцесса сидела рядом и разговаривала с ней. Минут через пять принцесса встала, и они обнялись на прощание.

В Сараево мы остановились в отеле «Элефант». Принцессе снова захотелось позвонить, и я полвечера провел на балконе, пытаясь поймать сигнал.

– Есть… нет… есть… нет… – говорила принцесса. Доди в это время купил себе новую машину (хотя и старыми можно было заставить крупную автостоянку). Он сказал принцессе, что приобрел серебристый «ламборгини», и сообщил, что готовит подарок ей. Его отец недавно приобрел коттедж на территории футбольного клуба «Фулэм», который продавался за 7 миллионов фунтов плюс обязательство вложить в трансферный рынок игроков не менее 20 миллионов фунтов. В подарок Уильяму и Гарри он подарил широкоэкранный телевизор «Сони» за 5000 фунтов а также два ноутбука (один из них принцесса отдала моим детям). Мохаммед Аль-Файед всеми силами показывал, что денег он не считает, а его сын прямо расточал свою щедрость. Постепенно у принцессы начали закрадываться сомнения, которые стали отравлять ее счастье. Аль-Файеды стали переходить грань.

Из Сараево мы отправились в небольшую горную деревушку. Нас сопровождал священник. Мы подъехали к грубому кирпичному домику с крышей из гофрированного железа, где жила пятнадцатилетняя девочка. У нее не было родителей, а однажды, когда она рылась на свалке в поисках еды для своих младших брата и сестры, она наступила на мину и осталась без ноги. Журналисты и, конечно, принцесса считали, что жизнь этой девочки просто ужасна. Но пока журналисты и репортеры сосредоточили все свое внимание на очередной пострадавшей от мин, я перехватил взгляд принцессы: она смотрела на занавеску, закрывавшую вход в другую комнату. Оставив камеры позади, мы с принцессой прошли туда. Когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели на вонючем матрасе в углу комнаты тощую четырехлетнюю сестренку той девочки. Она была умственно отсталой. Закрыв глаза, она лежала в луже собственной мочи.

Мы молчали. Принцесса подошла к девочке и взяла ее на руки. Она прижала ее к себе и стала гладить тощее тельце.

Девочка открыла глаза. В них не было зрачков. Девочка была слепая. Стоя рядом с принцессой, я понимал, что здесь, без камер, я стал единственным свидетелем очень важного момента. Я увидел своими глазами безграничную любовь к людям, которая была самой важной чертой принцессы – женщины, которую мне так хорошо удалось узнать за годы службы. Здесь я по-настоящему понял, насколько важны те записи принцессы, в которых она рассказывала про переживания в Калькутте в 1992 году. Я вспомнил, как она писала про слепоглухого мальчика. «Я прижала его к себе крепко-крепко, чтобы он почувствовал всю мою любовь и тепло».

Еще не раз во время поездки в Боснию я видел, как принцесса делилась своим душевным теплом со всеми несчастными. Но именно этот случай, а также ту девочку на больничной койке в Анголе я не забуду никогда.

Когда мы летели обратно в Британию, я сидел рядом с принцессой и Биллом Дидсом. Принцесса предложила тост. Мы подняли бокалы: «За следующую страну, в которую мы отправимся!».

Как только мы вернулись в Кенсингтонский дворец, она начала готовиться к поездке в Камбоджу и Вьетнам, которая была назначена на октябрь 1997 года.

Глава тринадцатая

ПРОЩАЙТЕ, ВАШЕ КОРОЛЕВСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО!

Зал взорвался аплодисментами, когда Красавица и Чудовище вышли на сцену поклониться публике в Лондонском театре «Доминион».

Был вечер 30 августа 1997 года, и у меня был последний шанс отдохнуть на полную катушку – пошел вместе с семьей посмотреть мюзикл. На следующий день Диана должна была вернуться из Парижа. Она проводила последний день своего импровизированного отпуска вместе с Доди в лучшем номере отеля «Ритц».

Вернувшись в Старые конюшни, Мария, мой брат Грэм, его жена Джейн и я налили себе кофе, уютно устроились в гостиной и стали вспоминать лучшие сцены одного из самых любимых мюзиклов принцессы.

Я первым отправился спать, чтобы завтра в семь утра уже быть во дворце, с нетерпением ожидая возвращения принцессы, которую не видел с 15 августа, и предвкушая, как она будет рассказывать мне последние новости. Ей было что рассказать. Она намекнула мне об этом во время нашего последнего разговора по телефону. А еще этой осенью принцесса планировала снова заняться кампанией по запрету противопехотных мин, и в связи с этим нам надо было многое обсудить.

Вскоре после полуночи зазвонил телефон. Звонила Люсия Флеча де Лима. Она была в панике. Она сидела дома в Вашингтоне, и вдруг ей позвонила Мэл Френч, глава протокольного отдела в администрации президента Клинтона, и сообщила о том, что принцесса попала в аварию. Она узнала это из новостей Си-эн-эн. У Люсии не было нового номера сотового принцессы. Я знал, что принцесса всегда носит его с собой, и даже не думал, что она может не взять трубку. Но она не взяла. В трубке послышались длинные гудки, а потом включился автоответчик. Мария снова заварила кофе. Я опять набрал номер принцессы. А потом еще раз и еще раз – много раз. Мы сидели за кухонным столом. Я все звонил и звонил.

Все эти годы я часто говорил принцессе, что если она когда-нибудь попадет в беду, то пусть сразу заходит в общественный туалет, закрывается в кабинке и звонит мне. «Я тут же приеду и заберу вас, где бы вы ни были», – повторял я. И вот она попала в беду, я звонил, но без толку. Я чувствовал себя беспомощным.

Я вышел во двор и побежал через парк, по дороге, ведущей вдоль дворца к канцелярии. Там уже собрались старший бухгалтер принцессы Майкл Гиббинс, личный ассистент Джеки Аллен, шофер Колин Теббат и секретари Джо Гринстед и Джейн Харрис. По их лицам я понял, что они тоже взволнованы. Кто-то налил мне кофе. Майкл беспрестанно курил и звонил из своего кабинета личному секретарю королевы в Балморал, а мы с Джеки сидели в общем кабинете.

В первый раз позвонили около половины первого. На другом конце провода подтвердили, что принцесса действительно попала в аварию в Париже. Но, судя по всему, все обстоит не так уж плохо.

Через час нам позвонили во второй раз. Оказалось, что все очень серьезно. Доди погиб. Принцесса получила тяжелые травмы: как нам сообщили, у нее сломана рука и тазовая кость. Мне надо быть там, подумал я. Я ей нужен. Джеки Аллен уже пыталась заказать мне и шоферу Колину билеты на самолет. Колина решили отправить со мной потому, что раньше он работал в королевской охране, и мог принимать разумные решения даже в самых тяжелых ситуациях. Все офисы авиакомпании «Бритиш Эйрвэйз» в Лондоне были закрыты, так что билеты пришлось заказывать в офисах компании в Нью-Йорке.

В четыре часа утра Майкл снова взял трубку. Джеки зашла к нему в кабинет. Через несколько минут она вышла ко мне. Она попросила меня сесть и обняла за плечи. «Пол, крепись. Мне очень трудно произносить эти слова, но принцесса умерла».

Смерть принцессы констатировали час назад, в 3 часа утра по британскому времени и в 4 утра – по парижскому. Хирургическое вмешательство не спасло ее. Меня отбросило назад. Даже если я и закричал, то, скорее всего, из моего рта не вылетело ни звука. Я почувствовал, как во мне разливается пустота. И острая боль. Мы с Джеки сидели и плакали. Потом вдруг во мне сработало чувство долга и лишило меня всех эмоций. Теперь я нужен ей как никогда, подумал я.

Я позвонил Марии. «Любимая, принцесса умерла. Я вылетаю в Париж». Она зарыдала. Билеты были уже заказаны. Я бросился домой собрать небольшую сумку, а потом побежал в апартаменты № 8 и № 9. Я вошел через заднюю дверь туда, где все ждало возвращения принцессы. Тишина поразила меня. Всего через двенадцать часов эти комнаты должен был заполнить ее голос и смех. Но этого не будет никогда. Я прошел по комнатам. Здесь все было в точности так, как в день ее отъезда. Я подошел к письменному столу. Тихо тикали три пары маленьких часиков, показывая одно и то же время; в специальной подставке стояла дюжина карандашей; на краю – баночка чернил; перьевая ручка; «список выражений», которым она пользовалась, когда писала письма. Она никогда не переживала, если допустит в письме ошибку.

Тут я наконец увидел то, что искал: четки, которые ей подарила мать Тереза, висевшие на небольшой мраморной фигурке Иисуса Христа, которая стояла рядом с двумя статуэтками Девы Марии, одна – белая, другая – желтоватая, под лампой. Я взял четки и положил их в карман. Потом направился в туалетную комнату и подошел к столику перед зеркалом, где она каждое утро приводила себя в порядок и где парикмахеры укладывали ей волосы. На столике стояли часы, по которым она определяла, не опоздала ли; наполовину пустые пузырьки с ее любимыми духами «Фабург-4» от «Эрме» и «Эритаж» от «Герлен»; лак для волос «Пантин»; стаканчик с ватными тампонами; арсенал губной помады в пластиковом чемоданчике. Я взял одну помаду и пудреницу и положил их в кожаную сумку с золотой буквой D и короной – эту сумку сшили по ее заказу в прошлом году. Больше я не брал никаких вещей. Я задернул все шторы, а потом убрал драгоценности принцессы в сейф.

После этого я вышел наружу, к Колину Теббату. Теперь надо было сделать кое-что еще, так как я знал, что, улетая в Париж, нельзя просто так оставить те комнаты, которые Диана любила больше всего, – гостиную, спальню и туалетную комнату. Здесь был ее мир. И его надо было защитить. Мы с Колином прошлись по апартаментам, закрывая все двери и запечатывая их специальной липкой лентой, к которой цепляли листок бумаги – на нем мы расписывались и писали, что доступ сюда запрещен. Не позже чем через сутки у дворца появятся журналисты.

Потом мы с Колином поехали в аэропорт Хитроу, чтобы успеть вылететь первым рейсом в Париж. Слава богу, со мной был Колин, который знал всю процедуру регистрации для VIP-персон. Во время полета я почти все время молчал. Я слышал только голос принцессы. Наш последний разговор. Ее образ стоял у меня перед глазами – какой я ее видел в последний раз. Я вспоминал о том, как она хотела побыстрее вернуться домой и увидеть Уильяма и Гарри.

Какой я ее увижу теперь? Как я смогу это пережить?

Париж. Она вообще не хотела ехать в Париж.

Ну почему? Почему? Почему?

Когда я пролетал над Ла-Маншем, Люсия Флеча де Лима садилась в самолет, чтобы вылететь из Вашингтона в Лондон.

Мария разбудила наших сыновей. Александр, которому было двенадцать, уже услышал, что произошло, от тех, кто разговаривал на лестничной площадке, и теперь молча сидел в кровати. Девятилетний Ник тоже все понял. Он лежал вниз лицом, накрыв голову подушкой и горько плакал. «Она собиралась пойти со мной на фабрику! Она собиралась пойти со мной на фабрику!»

В то воскресенье Марии так и не удалось переодеться: в доме постоянно звонил телефон.

Я приехал в Париж, чтобы выполнить то, чего ожидала бы от меня принцесса.

Британский посол во Франции, сэр Майкл Джей, и его жена Сильвия встретились с нами в посольстве. У посла лицо было мертвенно-бледным от горя. После кофе я отозвал миссис Джей в сторону. «Я боюсь, что принцессу оденут в жуткий саван. Ей бы это не понравилось», – сказал я.

Миссис Джей меня поняла. «Идемте со мной, я что-нибудь придумаю», – сказала она.

Она привела меня в большую комнату и распахнула гардероб в стиле эпохи Людовика XIV. «Если вам что-нибудь подойдет, – пожалуйста, возьмите», – объявила она.

«Мне нужно что-нибудь черное, длиной в три четверти с неглубоким вырезом», – объяснил я.

Миссис Джей сдвинула вешалки и достала черное шерстяное платье длиной в три четверти, с отложным воротничком. «Замечательно», – сказал я. Черные туфли мы положили в сумку, которую я взял во дворце, платье – в специальный чехол, и отправились в больницу Пити-Сальпетрьер, находившуюся недалеко от посольства. Когда мы подошли к главному входу в восьмиэтажное здание больницы, миссис Джей, уже видевшая сегодня Диану, сжала мне руку. «Крепитесь», – сказала она.

Я навсегда запомнил эту духоту и длинные пустые коридоры. Казалось, всех людей эвакуировали. На третьем этаже мы вышли из лифта и сразу же окунулись в больничную суматоху. Мимо проносились врачи в белых халатах. Медсестры сновали туда-сюда. Тут же стояли полицейские. Нас пригласили в небольшой кабинет. На ломаном английском главный хирург выразил нам сочувствие и объяснил, что спасти принцессу было невозможно. Потом нас повели еще по какому-то коридору, по обе стороны которого находились пустые палаты. У палаты в самом конце коридора дежурили два жандарма. Значит, вот где принцесса, подумал я.

Мы прошли мимо полиции, зашли в первую палату справа, и нас представили католическому священнику, отцу Клошар-Боссюэ, и англиканскому священнику, преподобному Мартину Дрейперу. Именно отец Клошар-Боссюэ провел обряд соборования перед смертью. Он рассказал мне о совершении миропомазания принцессы. Я вспомнил, как мы с принцессой ходили в церковь на Кенсингтон Черч-стрит, зажигали свечи и молились.

Мы с Колином сидели со священниками, пили кофе и ждали. Наконец в комнату вошла старшая медсестра Беатрис Умбер в белом халате. Было около одиннадцати. Она сообщила нам, что скоро мы сможем увидеть принцессу. Медсестра Умбер, маленькая, опрятная женщина, очень профессионально справлялась со своими обязанностями.

Я сказал: «Мне бы не хотелось, чтобы к ней заходил кто попало. Пожалуйста, информируйте меня обо всех, кто входит в палату, где лежит принцесса». Она поняла меня и вышла из комнаты, чтобы сделать соответствующие распоряжения.

И вот нам разрешили зайти к принцессе. Не знаю, как мне удалось встать. Медсестра Умбер крепко держала меня за руку, а Колин взял под руку. Мы вышли, прошли мимо жандармов, которые склонили головы. Дверь открылась. В палате было, сумрачно. Дневной свет с трудом проникал сквозь узкие щели закрытых жалюзи, которые скрывали окна. Главным источником света был настенный светильник. В углу стояли как статуи два представителя похоронного бюро, мужчина и женщина. Тишину нарушало лишь жужжание большого вентилятора.