Текст книги "Королевский долг"

Автор книги: Пол Баррел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Я хочу тебя кое о чем попросить, Пол. Ты мог бы выполнить для меня одно поручение? Об этом никто не должен знать. Понимаешь, никто. Ты должен завтра поехать на станцию Кембл и забрать кое-кого. Сможешь?

– Конечно, Ваше Высочество.

– Это будет мой близкий друг – майор Джеймс Хьюит.

О чем бы ни попросили меня принц и принцесса, я всегда выполнял просьбу, не задавая лишних вопросов. Но, поручив мне такое дело, она оказала мне большое доверие. Принцесса понимала, что рискует, доверившись мне – бывшему лакею королевы и человеку, который большую часть времени проводит, прислуживая принцу Чарльзу, но она надеялась, что ее дружба с Марией сыграет свою роль. Только она не знала, что я в любом случае не стал бы ее подводить. Я чувствовал, как она одинока, и мне было ее жалко. Если этот «друг» делает ее счастливой, то все остальное не важно.

После обеда я сел в свой «Воксхолл-астра» и отправился за семь миль в Кембл. Я выехал из поместья, свернул налево на шоссе А433, огибавшее Тетбери, потом съехал на узкую дорогу, ведущую в небольшую деревушку, где на автостоянке меня ждал гость принцессы. Я увидел его раньше, чем он меня. Он стоял прислонившись к спортивной машине с открытым верхом, на нем был твидовый костюм, рубашка, расстегнутая у ворота, и солнечные очки.

– Здравствуй, Пол, – сказал он, протягивая мне руку. Значит, он знал, что приеду именно я. Он сел в мою машину, и мы поехали обратно в поместье. Я чувствовал, что ему не по себе.

– Я могу доверять тебе, Пол? – спросил он, и я ответил, что может ровно настолько, насколько доверяет мне принцесса.

В глубине души я радовался, что получил такое поручение. Позднее я привык привозить к принцессе ее друзей и устраивать их тайные свидания. Не буду называть их имена – это неважно. Главное, что принцесса решилась поручить мне серьезное дело, о котором никто не должен был знать. Даже Венди.

Я подъехал к поместью сзади, провел майора Хьюита через ворота у бассейна, затем по саду – на террасу и через стеклянные двери – в дом. Принцесса уже ждала нас. Она обняла своего «близкого друга», который осенью должен был отправиться на службу в Германию. Принцесса сияла.

– Спасибо, Пол.

– Зовите меня, если Вам еще что-нибудь понадобится, Ваше Королевское Высочество, – сказал я и отправился мыть посуду.

Надо сказать, что майор Джеймс Хьюит стал приезжать в Хайгроув намного позже, чем сюда стала наведываться Камилла Паркер Боулз. Принц Чарльз первым нанес удар их браку. Принцесса лишь ответила ему тем же. Думаю, не стоит говорить, что принц не узнал о приезде майора Хьюита. Да, я как дворецкий в Хайгроуве должен был сообщать принцу обо всем, что происходило в поместье, но в те выходные это был «дом принцессы». Меня не мучила совесть наоборот: я был рад, что могу послужить принцессе. Колин Тримминг, Ричард Айлард и Майкл Фосетт устраивали личную жизнь принца. А я помогал принцессе. Я помогал ей стать счастливее.

Во вторник 28 июня 1990 года, через семь дней после восьмого дня рождения Уильяма, произошел случай, ставший переломным моментом в отношениях принца и принцессы. После этого она стала чувствовать себя еще более одинокой и нелюбимой, чем раньше.

Принцесса была в Кенсингтонском дворце и собиралась пойти в школу к своим сыновьям посмотреть пьесу, которую поставили ученики. Принц был в Хайгроуве всю неделю. В тот день я подал обед на десять персон, потом помчался готовить гостиную и холл для вечернего приема гостей из Международного фонда защиты болот, на котором ожидался почетный гость, Майкл Кейн. Перед приемом принц Чарльз отправился в Сайренсестер играть в поло.

Вдруг зазвонил телефон. Испуганный лакей принца Кен Стронак прыгнул в машину и помчался в Сайренсестер. Принц Чарльз упал с лошади и сломал правую руку. Его спешно увезли в больницу. Но прием нельзя было отменить; я встретил Майкла Кейна у дверей и сообщил, что ему придется стать хозяином на этом приеме, на котором ожидалось пятьдесят человек. Он, как прекрасный актер, легко справился с новой ролью – хозяина приема – вместо Его Королевского Высочества принца Уэльского.

А мне пришлось сменить особняк на палату в больнице в Сайренсестере в одиннадцати милях от Хайгроува и прислуживать принцу там. Я привозил ему завтраки, обеды и ужины вкупе с серебряными приборами, хрустальными бокалами и фарфоровыми тарелками, украшенными его гербом. Я даже привез в больницу его любимую картину, изображавшую терьеров Ру и Тиггера, и поставил ее в углу палаты на специальной подставке. Надеюсь, что его любимые вещи из Хайгроува помогли ему переносить боль (не меньше, чем сильные болеутоляющие, которые ему давали).

В свой день рождения (принцессе исполнилось двадцать девять), она отправилась на своем новом сверкающем «мерседесе» в больницу, чтобы забрать своего мужа назад в Хайгроув. У Чарльза рука была еще в гипсе, и принцесса надеялась, что ей удастся поухаживать за ним. Принцесса говорила, что лучше всего она умеет «заботиться о людях», и теперь ей представился шанс позаботиться о собственном муже. Она суетилась вокруг принца, но ему, очевидно, была не нужна ее забота. Принц был раздражен из-за того, что рука по-прежнему болела, и прогнал от себя принцессу, сказав, что хочет побыть один. В своем собственном доме она чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Не пробыв в Хайгроуве и получаса, она в слезах уехала в Лондон. Для нее этот случай, без сомнения, стал последней соломинкой. Только она уехала, как появилась Камилла Паркер Боулз. Принц был рад ее видеть. Она не осталась на ночь. Она вообще никогда не оставалась на ночь, насколько я помню.

Камилла Паркер Боулз стала появляться в Хайгроуве чаще, чем раньше, но, что бы ни писала пресса, она тут не жила и не принимала гостей как хозяйка. Раньше она приезжала только к обеду, теперь же часто оставалась на ужин или даже проводила в поместье целый день. Она привозила с собой своего терьера Фреда, и в то лето приезжала не менее двадцати раз.

Если бы в поместье приезжала только она, может быть, принцессе было бы не так обидно. Но принц принимал своих друзей, которые приезжали развлечь больного, а также официальных визитеров. Чарльз в то время стал очень вспыльчивым. Его можно понять: он был не в состоянии даже писать письма, не говоря уже о том, чтобы рисовать, играть в поло или работать в саду. Весь июль и август он не знал, чем заняться. Все дни он проводил в библиотеке или на задней террасе, сидя в шезлонге. Ему было скучно, и чтобы развлечься, он приглашал на обеды и ужины множество друзей. Некоторые из них, например, член парламента Николас Сомс или лорд и леди Ромзи, оставались на ночь, а значит, работы у меня прибывало. Принц и в лучшие времена не любил что-либо делать сам, а теперь его лакеи были нужны ему двадцать четыре часа в сутки. Он выходил из себя, когда пытался писать левой рукой и у него ничего не получалось.

– Я чувствую себя таким никчемным! – как-то пожаловался он.

Я еще никогда так не уставал. Когда принц болел, на меня навалилось такое количество работы, что я не выдержал и сам попал в больницу. Мой рабочий день растянулся до бесконечности. Круглые сутки я прислуживал принцу. Раньше он проводил три дня в поместье, а потом уезжал, и я мог отдохнуть. Теперь он все время был в Хайгроуве, а моя работа стала больше напоминать работу сиделки. Два месяца подряд я работал с семи утра до одиннадцати вечера.

Однажды в полночь я добрался до дома, мечтая поскорее лечь в постель. Мария нашла меня в ванной. Я лежал на полу и стонал от боли. Позвали доктора Уолша, и он отправил меня в Больницу Принцессы Маргарет в Суиндоне. Медики сказали, что мой организм истощен, и вот дворецкому, как и его господину, велели отдыхать. Следующую неделю я провел в больнице в отдельной палате.

Лежа на больничной койке, я только и мечтал вернуться в Хайгроув. Незаменимых людей нет, но я считал, что никто не справится с моей работой, кроме меня. Не знаю, считать ли это недостатком, или наоборот – моей сильной стороной, но я всегда все хочу делать сам, и делать идеально.

Об этом я и размышлял на второй день в больнице, когда вдруг увидел перед собой знакомые лица. Ко мне пришла принцесса с детьми. Уильям и Гарри принесли мне по воздушномy шарику, наполненному гелием, с надписью «Поправляйся!». Принцесса села у меня в ногах. Я видел, что она еле сдерживает смех. Лежа на больничной койке, без формы, в обычной белой футболке, я выглядел до смешного несчастным. Глядя на своего поверженного дворецкого, принцесса вдруг сказала:

– Никогда не видела тебя таким паинькой, – она хихикнула. – Такой несчастненький!

Затем она, как делала всегда, оказываясь в больнице, отправилась знакомиться с пациентами.

– Идемте посмотрим, кто тут еще есть, – позвала она Уильяма.

Представляю, что подумали пациенты, отходившие от наркоза, увидев перед собой принцессу Уэльскую. Принцесса с сыном познакомились с женщиной, которой сделали операцию в день рождения. Наконец принцесса в приподнятом настроении вернулась «проведать своего больного». Она похвасталась, что Уильям купил цветы и подарил их той женщине. Она говорила о том, что они скоро поедут в Балморал, о Марии, о наших детях, о нашем новом доме. Принцесса все-таки нашла нам новый дом, в который мы переехали как раз перед тем, как я заболел. «Церемонию открытия» этого чудесного домика на территории поместья провела сама принцесса 10 августа 1990 года.

Принцесса Уэльская в желтых шортах и футболке цвета морской волны стояла с ножницами в руках над красной ленточкой, протянутой перед задним входом в каменный домик с черепичной крышей. Гарри катался на велосипеде по газону, Уильям гонялся за Александром и Ником. Дети не понимали важности момента.

Правда, и принцесса не относилась к этой церемонии очень серьезно. Она перерезала ленточку и попыталась торжественно провозгласить: «Я объявляю сей дом открытым», – но посреди фразы не выдержала и засмеялась

Был вечер пятницы, я вырвался на минутку из особняка, после того как приготовил ужин принцу и принцессе. На следующий день они улетали на выходные на Майорку Чарльз остался у себя в библиотеке, но подарил нам на новоселье несколько своих акварелей: вид на черепичные крыши Флоренции, итальянский пейзаж, зарисовку матча по поло и старый рисунок, изображавший парусник Ее Величества «Сириус».

План принцессы переселить семейство Баррелов на территорию поместья оправдался сполна. Из жалкого полуразвалившегося дома в Клоуз Фарм мы переехали в коттедж № 3 (один из коттеджей на территории Хайгроува, в которых жили слуги). Такие домики обычно изображают на конфетных коробках. Три спальни, невысокие потолки, стены оплетает дикая роза. Домик окружает каменная стена, ворота выкрашены в белый цвет. Именно о таком доме и мечтала Мария. По приказу принца Чарльза старый склад превратили в игровую для детей. А принцесса помогла нам придать домику еще большее очарование: появились обои с бордюрами во всех комнатах, новые шторы и подушечки – все в качестве подарка. Раньше в этом доме жил лакей принца Кен Стронак, который потом переехал в Лондон. До особняка было совсем недалеко. И может быть, ни один другой человек не шел на работу по такой прекрасной местности. Я проходил под арками, проделанными в живых изгородях, пересекал луг, затем проходил «дикий лес» и выходил к викторианскому огородику.

Думаю, принц, да и я, никогда не забудет, как поместье посетил известный комик Спайк Миллиган. Он приехал в субботу вечером и остался на ночь. Он объявил, что ему не нужен лакей, и отправился спать. С утра он не появился к завтраку, и все забеспокоились. Позже мы узнали, что он, неизвестно почему, не стал спать в своей широкой кровати под балдахином, а предпочел провести ночь на полу в ванной при Синей комнате. Несколько недель спустя он прислал фарфоровую табличку с надписью «Здесь спал Спайк Миллиган» и велел вмонтировать ее в кафельный пол ванной. Принца Чарльза это очень позабавило.

В ящичек в буфетной упал красный диск. Я пошел на вызов. Принц стоял посреди комнаты вместе с Камиллой Паркер Боулз. Они разглядывали картины в рамках, прислоненные к стене.

– Пол, тут стояли мои картины, ты не знаешь, куда они делись? – спросил он, указывая на каминную полку.

Гостья мне улыбалась. Я отлично понял, о каких картинах он говорит. «Как неудобно!» – подумал я.

– Вы имеете в виду ваши акварели, Ваше Высочество?

– Да, с видами Флоренции.

– Вы подарили их мне на новоселье. Он на минуту задумался.

– Да, верно, – и, повернувшись к миссис Паркер Боулз, добавил: – Значит, придется тебе подыскать что-нибудь другое.

Стало ясно, что принц выбирал, какую картину ей подарить. Она получила немало подарков от принца. И по сей день она иногда надевает брошь с бриллиантами, выполненную в форме перьев с герба принца Уэльского. Сейчас я понимаю, что не раз помогал принцу выбирать подарки для его любовницы. Но я просто выполнял свои обязанности. Не вмешиваясь в чужие дела, не выражая своего мнения. Как меня учили.

Ювелирные украшения регулярно привозила личный секретарь принца Чарльза из Сент-Джеймсского дворца – Дженевьева Холмс. Украшения были от Кеннета Сноумена, ювелира лондонской фирмы «Вартски» (который также привозил яйца Фаберже на выбор королеве) – прибывали в коробках, завернутые в хрустящую белую бумагу. Я должен был их разворачивать и выкладывать на деревянные подставки, которые расставлял на прилавке в углу библиотеки и накрывал белой тканью. Когда я выходил из комнаты, принц Чарльз выбирал подарок для Камиллы Паркер Боулз, а остальное опять упаковывалось и отправлялось назад.

Но принц никогда не забывал о принцессе. На десятилетие их свадьбы в 1991 году, когда газеты писали, что принц и принцесса ненавидят друг друга, принц послал ей подвеску к золотому браслету, который подарил принцессе он же. Когда она развернула подарок, то увидела золотую римскую цифру X – большую, около двух сантиметров. В 1982 и 1984 в честь рождения их сыновей он послал ей золотые буквы W и Н (William и Harry). Каждый год он дарил ей новую золотую подвеску: то в форме пуантов – в знак ее любви к танцам, то в форме теннисной ракетки, потому что она брала уроки игры в теннис, то мишку – принцесса обожала плюшевых мишек, то шапочку игрока в поло, то яблоко, то (и это было особенно мило) – миниатюрный собор Святого Павла (там они венчались).

Принцесса очень ценила браслет, на который надевала все эти подвески, и хранила его в сейфе. Брак не удался, но браслет, как она говорила, напоминал ей о том, что когда-то им было хорошо вместе.

Даже когда они стали жить раздельно, принцесса посылала принцу поздравительные открытки и на годовщину их свадьбы, и на День святого Валентина – до самого развода четыре года спустя. Последним подарком принца принцессе стала соломенная шляпа, украшенная ракушками. Она не знала, что и думать: это шутка или просто у принца плохой вкус?

– И что мне с ней делать? – со смехом спросила принцесса.

Я думал, что заграничные поездки для меня остались в прошлом: только дворецкий из Кенсингтонского дворца Гарольд Браун мог сопровождать принца и принцессу Уэльских. Но однажды принцесса пришла в буфетную и сказала, что они с принцем в ноябре 1990 года собираются в Японию на коронацию императора, и предложила мне поехать с ними.

– Не понимаю, почему только Гарольд должен ездить с нами за границу, а ты – нет, – сказала она.

С этого момента Гарольд постепенно стал играть все меньшую роль в жизни принцессы, зато было положено начало моей прочной дружбе с Дианой. Поездка в Японию никому не показалась легкой. Натянутые отношения между принцем и принцессой проявлялись с самого начала путешествия, и тот факт, что в посольстве Британии им выделили разные апартаменты, был лишним тому доказательством. Они были деловыми партнерами, которых объединяет только необходимость выполнять общие обязанности, не более. Их отношения были холодными и официальными, между ними не чувствовалось никакой солидарности ни в словах, ни в делах. Тут я увидел принцессу совсем не такой, какой знал в Хайгроуве: она стала раздражительной и придирчивой, особенно в присутствии принца. Кричала на меня и свою камеристку Хелену Роуч из-за сущих пустяков: ей нужно еще одно полотенце, фен плохо работает, на ее платье попала вода. Казалось, что между принцем и принцессой была стена, даже когда они находились в одной комнате. Я впервые чувствовал себя неловко в ее присутствии. Я не узнавал ее. Она казалось измученной, усталой, несчастной. Она жаловалась, что ее не любят и не ценят. Японцы обожали ее, но принцессе нужно было внимание мужа. Ее тяготила строгость протокола этой поездки, тяготило отношение слуг принца.

– Я хочу путешествовать, хочу делать то, что мне нравится, а не то, чего от меня ожидают другие. Я хочу делать то, что я хочу, – жаловалась она. Совместные поездки с их жестким расписанием, строгим протоколом сковывали принцессу. Она чувствовала себя комфортно только тогда, когда оказывалась одна, без принца Чарльза. Поэтому ей так хотелось путешествовать самостоятельно.

Я был свидетелем того, как во время этой поездки он старалась завоевать расположение принца, а он грубо е отталкивал. Принц Чарльз со своими людьми стоял в холле, смотрел на часы и ждал принцессу. Они должны были отправиться на важную встречу. Наконец она спустилась вся сияющая, в пальто от Кэтрин Уокер из красной шотландки с бархатным воротником и манжетами. Оно было броским, но элегантным. Я стоял у лестницы. Принцесса подошла к принцу и с улыбкой спросила:

– Ну как, Чарльз? Тебе нравится?

Он ответил мягко, без злости, без сарказма, но его ответ убил ее.

– Да. Ты похожа на стюардессу «Бритиш Каледониан», – проговорил он, повернулся и вышел на улицу, где его ждала машина. Улыбка исчезла с лица принцессы, она растерянно посмотрела на свое пальто. Но потом взяла себя в руки – как делала много раз и до того и позже – и решительно вышла за ним.

Это был не единственный раз, когда принц обижал ее: намеренно или нет, трудно сказать. Шесть месяцев спустя, в мае 1991 года, принц и принцесса вместе отправились в Чехословакию. В резиденции президента Гавела в Праге они остановились не просто в разных комнатах, но и на разных этажах. Принцесса переоделась перед очередным выездом и, как обычно, спустилась по лестнице, у которой ее ждал принц. На ней была светлая юбка и светлый пиджак с черными пуговицами и черным платочком, торчащим из нагрудного кармашка. Туфли тоже были черно-белые. На этот раз она не спросила у Чарльза, нравится ли ему ее наряд, но он, тем не менее, заметил с улыбкой: «Ты выглядишь как жена мафиози». Может быть, он хотел пошутить, но только принцесса не видела в этом ничего смешного. Она всегда выглядела великолепно, но, к сожалению, об этом ей говорил кто угодно, но только не муж.

В те редкие минуты, когда ей удавалось вырваться из жесткого графика встреч, она наконец-то опять превращалась в ту принцессу, которую я знал в Хайгроуве. Так было и в тот раз, когда, улучив несколько минут перед тем как отправиться на прием к японскому императору, она вывела меня и Хелену Роуч через стеклянные двери в сад при посольстве и предложила сфотографироваться. После всех лет службы у королевы у меня не осталось ни одного снимка с ней в неофициальной обстановке, и вот принцесса Диана – будущая английская королева – запросто предлагает мне с ней сфотографироваться. Хелена сказала: «Улыбочку!», – но я не мог улыбаться: слишком беспокоился, что нарушаю протокол.

– Не уверен, что мы имеем право с вами фотографироваться, принцесса. Надеюсь, Его Королевское Высочество не узнает об этом, – сказал я.

– Да ладно, – весело отмахнулась принцесса, – нечего об этом думать. Лучше улыбнись.

Фотоаппарат щелкнул.

До сих пор, когда я смотрю на эту фотографию, я вспоминаю этот приятный момент. На снимке я с крайне напряженным видом стою в костюме фирмы «Эрме», который мне подарила принцесса в прошлом июне (она никогда не забывала про чужие дни рождения). Принцесса стоит рядом в красно-белом платье простого покроя, в пиджаке и шляпке – тоже белой с красным кружком: аллюзия на японский флаг.

После того как Хелена сфотографировала нас, я снял ее с принцессой. Такие же снимки мы сделали на балконе в Чехословакии.

Так были сделаны фотографии, на которых принцесса улыбалась с счастливым видом, хотя в то время она была совершенно несчастна. Помню, как мне не терпелось получить из фотоателье те фотографии из Японии и Чехословакии. Они заняли почетное место над камином в моем доме рядом с портретом принцессы, сделанным в июле 1990 года. Она позвала меня в столовую, где на столе были разложены черно-белые снимки, сделанные для журнала «Вог». Это было, когда принцесса впервые снялась для этого журнала ее фотографировал Патрик Демаршелье. Она выглядела потрясающе: взъерошенные волосы, черный свитер.

– Хочешь, выбери себе какую-нибудь, – предложила она.

Я выбрал, она взяла фотографию и надписала ее: «Полу и Марии с любовью. Диана». Еще одна улыбка, за которой прячутся тысячи обид.

Но в щедрости принц Чарльз не уступал своей жене. В том же году на мой день рождения (мне исполнилось тридцать два) он подарил мне литографию с его акварели, на которой была изображена долина Уэнсли. Это была первая литография, сделанная с его рисунка. Он подписал ее карандашом: «Чарльз 1990». Все остальные свои картины он подписывал только первой буквой своего имени. Его акварели мы тоже повесили над камином, на котором в рамке стоял портрет его жены.

Итак, я снова стал бывать за границей: сначала съездил в Японию и Чехословакию, а затем, в сентябре 1991 года, в Пакистан. На этот раз принцесса поехала за границу без принца Чарльза. Наконец-то сбылась ее мечта: она ехала одна, свободная от жестких рамок совместных визитов, ей не надо было выслушивать комментарии мужа по поводу ее внешнего вида. Она выходила на дипломатическую сцену одна. Она будет самостоятельно выступать от лица всего народа, и рядом не будет принца Чарльза. На нее обращены взоры из Букингемского дворца и Министерства иностранных дел.

Принцесса была в отличном настроении. Поездку санкционировала сама королева и выделила ей один из своих самолетов – ВАе 146. Принцесса понимала, как важна эта поездка, ведь от нее зависит, будут ли доверять Диане самой представлять интересы монархии за рубежом. Как спортсмен, готовящийся к серьезным соревнованиям, принцесса настраивала себя. Сотни раз она перепроверила расписание своих встреч и тщательно продумала свой гардероб, приготовив для каждой встречи какой-нибудь простой, но элегантный наряд. Она опять зашла ко мне в буфетную.

– Эта поездка очень важна для меня, Пол. И я хочу, чтобы со мной была моя команда, – сказала она.

И я поехал с ней вместе с ее прилежным секретарем Патриком Джефсоном, камеристкой Хеленой, парикмахером Макнайтом и охранником. С нами был еще опытнейший журналист, Дики Арбитер, он должен был заниматься всем, что касалось общения со СМИ. Он преклонялся перед принцессой, а она уважала его настолько, что внесла в список людей, которых считала необходимым поздравлять с днем рождения.

Сопровождать принцессу в такой исторической поездке было большой честью. Тем более что она оказалась успешной, и даже превзошла все наши ожидания. Куда бы мы ни приезжали – в горное село Читрал, в Хайбер, в Лахор, в Равалпинди или Исламабад – ее везде встречали с радостью. Она вела себя в высшей степени профессионально и, как всегда, просто излучала любовь к людям. Она производила неизгладимое впечатление на всех, кто ее видел. В Читрале – деревушке в Гималаях с населением в 500 человек – ее вышли встречать все жители деревни, все до единого. Она с неподдельной радостью читала в газетах одобрительные отзывы о своей деятельности. Она так проявила себя в этой поездке, что все, кто обвинял ее в неуравновешенности и ненадежности, вынуждены были замолчать. Да, как женщина – жена принца Чарльза – она была ранимой и несчастной, но только «старая гвардия» полагала, что чувство одиночества и потерянности доказывает психологическую нестабильность. Как фигура государственного масштаба, как представитель британского народа, она была безупречна. С той самой поездки она становилась все увереннее в себе. Она шла к вершине, доказывая всем, чего стоит, а рядом с ней всегда были ее верные слуги.

Когда мы вернулись из той знаменательной поездки, принцесса подарила мне красочную книгу о Пакистане. На форзаце она оставила надпись, которая должна была напоминать мне о страданиях народа этой страны. Она немало узнала о том, как тяжело живется простым пакистанцам особенно сильное впечатление на нее произвела больница для глухих. Так вот, надпись гласила: «Полу: „Многие любят Бога… плутая в джунглях, они его ищут… но я буду любить того, кто любит людей" – Икбал. С любовью от Дианы. Пакистан, 1991». Эти слова великого пакистанского поэта сэра Мохаммеда Икбала вдохновляли ее в той первой самостоятельной поездке. А мне они говорили о той доброте, которую она изливала на всех, кого знала.

От той поездки осталось много впечатлений. Мы видели заклинателя змей, который страшно рассмешил принцессу, когда запихнул голову кобры себе в рот. В Читрале принцессе надели на голову тюрбан. Никогда не забуду, как я стоял среди белых надгробий на британском военном кладбище в Равалпинди, куда принцесса пришла, чтобы почтить память героев. Когда она возлагала венок от имени королевы, я вдруг подумал: ведь дворецкому здесь не место. Я должен сейчас готовить обед в резиденции принцессы, но она все чаще и чаще брала меня с собой, причем я был в обычном костюме, а не в форме, как все остальные слуги. В 1991 году я становился все ближе к принцессе, все лучше узнавал ее.

В Пакистане я понял, ради чего принцесса живет. Она рассказала мне о своем старом друге Адриане Уорд-Джексоне, с которым ее познакомила принцесса Маргарет. Он был болен СПИДом. Принцесса делилась с ним самым сокровенным, а он, не стесняясь, говорил с ней о своей болезни. Именно благодаря ему принцесса прониклась мыслью об опасности СПИДа и начала свою кампанию в поддержку больных этим недугом. Она стала посещать больницы, где лежали больные СПИДом, и даже открыла подобное отделение больнице Мидлсекса. Никогда не забуду ее слов: «Кроме туберкулеза не было в мире болезни, от которой дети умирали раньше своих родителей, но больше никто из королевской семьи не поднимает эту проблему». Ей не нравилось, что многие несерьезно относятся к этой страшной болезни. Она стала получать пропитанные злобой письма, которых ее спрашивала: «Что это ты так заботишься о геях?». Для нее это было лишним доказательством того, насколько важно просвещать людей и рассказывать им о СПИДе.

Циники обвиняли принцессу в том, что ее благотворительная деятельность была нацелена на одно: произвести впечатление. Говорили, что она отдаст все, лишь бы газеты писали о ее доброте. Они не понимали, что она искренне любила людей, жалела их и хотела им помочь. Она верила в силу благотворительности. Когда ее друзья оказывались в беде, они знали, что могут рассчитывать на ее сочувствие. Адриан Уорд-Джексон умер, зная это.

Он просил ее быть с ним, когда он будет умирать. Она сочла за честь выполнить его просьбу. Когда в середине августа их общая подруга Анджела Серота позвонила принцессе и сказала, что ему совсем плохо, ничто не помешало принцессе сдержать данное обещание. В это время она была в Балморале и, когда оказалось, что ей не удастся вылететь самолетом, она проделала семичасовой путь до Лондона на машине в сопровождении только охранника Дейва Шарпа, чтобы быть у постели Адриана вместе с Анджелой.

Она просидела у его постели четыре дня. Даже при смерти, когда он уже не мог говорить, он шевелил пальцами в ответ на ее вопросы. Это стало одним из самых серьезных переживаний в жизни принцессы. Она говорила, что, глядя, как спокойно он умирал, она поняла, что такое смирение. Анджела лежала рядом с ним, когда он умер. Они с принцессой прочли над его телом молитву. Тот, кто понимает, что значил для принцессы этот момент, поймет и саму принцессу. Именно тогда она нашла себя. Увидев, как человек встречает смерть, наблюдая «путешествие души», как она выразилась, принцесса поняла, что такое служение людям. Отсюда же, из больничной палаты, в которой в полночь 23 августа 1991 года умер ее друг, брал начало ее интерес к мистике. Когда Адриан умер, Анджела осталась у тела а принцесса отправилась посмотреть на других пациентов Она зашла в детское отделение. Ее потрясло, как близко сочетались смерть и рождение. Она только что видела, как человек умер, а тут лежали люди, которые только начинали жить. С тех пор она часто говорила о смерти, и всегда вспоминала мужество Адриана Уорд-Джексона, с которым он встретил свой конец. Принцесса купила книгу «Как найти надежду перед лицом смерти», подзаголовок которой гласил: «Духовная и эмоциональная поддержка умирающих».

После поездки в Пакистан меня все чаще просили подменить в Кенсингтонском дворце Гарольда Брауна, когда у него был выходной. Несколько недель в году я проводил в Лондоне в маленькой комнате под самой крышей над апартаментами № 8 и № 9 неподалеку от детской. Чаще всего я готовил ужин для одной Дианы и подавал его ей в гостиную. Принцесса уютно устраивалась на диване в белом махровом халате и смотрела любимые сериалы: «Бруксайд» или «Коронейшн-стрит». Она предлагала мне посидеть с ней. Она ела (почти всегда либо салат, либо рыбу). Я стоял. Когда она заканчивала еду, я забирал тарелки и нес их в буфетную на первом этаже. Она шла за мной. Мы болтали. Я мыл посуду, она вытирала. Как в Хайгроуве. Но теперь я знал ее намного лучше, и ей было легко со мной разговаривать. Тогда как принц Чарльз держал меня на расстоянии вытянутой руки, принцесса наоборот старалась ввести меня в свой мир. В буфетной – хоть в Хайгроуве, хоть в Кенсингтонском дворце – передо мной была не принцесса Уэльская, а подруга моей жены Марии. Правда, я настаивал на том, чтобы звать ее «Ваше Королевское Высочество». Но несмотря на это, мы разговаривали с ней запросто. В те минуты она была не той собранной, целеустремленной принцессой, какую видели другие, а простой женщиной в халате, без макияжа. Мне казалось, что я служу двум разным женщинам: обворожительной принцессе Уэльской, которую видели все, и маленькой потерянной и одинокой девочке, которую видели только те, кто ее хорошо знал. Я понимал, когда и почему одна заслоняет другую.

Я не раз слышал, что слуги жаловались друг другу, как с ней тяжело, какой у нее непредсказуемый характер, но один на один разговаривать с ней было очень легко. Беседуя с ней, я завидовал Гарольду Брауну. И уже с нетерпением ждал, когда же он возьмет выходной.