Текст книги "Судьба Десятой"

Автор книги: Питтакус Лор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

В результате образуется черная жижа, которой Сетракус наполняет пробную тубу. Когда к нему подходит Питтакус, то застает его в самом разгаре процесса.

– Сетракус!

Мой дед поднимает глаза и… улыбается. Он горд собой. Под его кожей тоже бегут черные вены, а темные волосы заметно поредели. Удивительно, но он рад видеть Питтакуса и откладывает свое подозрительное занятие, чтобы поприветствовать его.

– Дорогой друг, – Сетракус Ра идет к нему, раскрыв объятья. – Давно не виделись! Если я пропустил какое–то заседание Совета Старейшин, передай Лоридасу, что я сожалею, но…

Вместо приветствия Питтакус хватает Сетракуса Ра за грудки и с силой прижимает к одной из опор «Освободителя». Несмотря на то, что он меньше Сетракуса, ему удается застать более крупного мужчину того врасплох.

– Что это, Сетракус? Что ты наделал?!

– О чем ты? отпусти меня, Питтакус.

Питтакус берет себя в руки, а я очень хочу, чтобы он не сдерживался. Он делает глубокий вдох, отпускает Сетракуса и делает шаг назад.

– Ты буришь Лориен, – говорит Питтакус, явно пытаясь осознать масштабы этого процесса. – Ты… что ты сделал со всеми этими ребятами?

– С добровольцами? Я помог им.

Питтакус качает головой:

– Это неправильно, Сетракус. Это выглядит, словно… словно ты осквернил наш мир.

Сетракус хохочет.

– Ой, да оставь этот пафос. Тебя это пугает просто от непонимания.

– Так объясни мне! – кричит Питтакус, и из уголков его глаз вырываются маленькие язычки пламени.

– С чего бы начать… – говорит Сетракус, проводя рукой по голове. – Мы оба были на Могадоре. Ты видел, какую ненависть испытывают к нам моги. Дикари. Чего хорошего можно было ждать от этого места?

– Нам нужно время, – отвечает Питтакус. – Однажды могадорцы выберут мир. Лоридас в это верит, и я тоже.

– Но что, если нет? Их существование угрожает не только нашему жизненному укладу, но и всей галактике! Почему мы должны терпеливо сносить их и ждать, пока их мозги не эволюционируют в достаточной степени, когда мы сами можем подстегнуть этот процесс? Что если мы выберем могадорцев, в которых увидим миролюбивых и перспективных союзников, и дадим им Наследия? Сделаем их Гвардейцами? Они станут лидерами среди своего народа и будут искоренять всех враждебно настроенных и опасных особей? Питтакус, мы могли бы изменить судьбу целой расы!

– Мы не боги, – отвечает Питтакус.

– Кто это сказал?

Повисает тишина. Питтакус отступает от своего старого друга.

– С тех пор, как мы вернулись с Могадора, я только об этом и думал, – продолжает Сетракус. – Дело не только в могадорцах. Но и в нас. Во всех нас. В лориенцах. Почему существуют Гвардейцы и Чепаны? Да, у нас царит мир, но какой ценой? Ценой кастовой системы, когда наши лидеры выбираются по принципу – кому достаточно повезло, чтобы родиться с Наследиями? Мы, Старейшины, сидим за столом, на котором написано «единство», но в какой мере мы равны между собой?

– Это определяет Лориен…

Сетракус издает горький смешок.

– Природа, судьба, предопределение. Питтакус, мы же выше этих детских понятий! Мы контролируем Лориен, а не наоборот! Ты, я, каждый из нас… Мы могли бы сами выбирать судьбу, наши Наследия. Моя жена, она могла бы…

– У Сельв это вызвало бы только отвращение, и ты это знаешь, – возражает Питтакус. – Она переживает за тебя.

– Ты… ты говорил с ней?

– Да. И я видел бардак, который ты устроил в собственном доме.

Брови Сетракуса Ра взлетают вверх, а рот в изумлении открывается, словно ему дали пощечину. Я почти ожидаю, что он начнет орать на Питтакуса надменным тоном, которым он так часто говорил со мной на Анубисе. Я вижу в выражении его лица такую знакомую заносчивость, но в нем есть еще кое–что. Он еще не зашел слишком далеко. Сейчас в моем деде борются мания величия и разумная доля стыда.

– Я… я просто потерял самообладание, – говорит Сетракус Ра после короткой заминки.

– Ты уже довольно много потерял и потеряешь еще больше, если не прекратишь это, – возражает Питтакус. – Возможно, наш мир не идеален. Возможно, мы могли бы сделать больше, Сетракус. Но это… это – не ответ. Так ты никому не поможешь. Ты лишь подрываешь их здоровье и мучаешь наш естественный мир.

Сетракус отрицательно качает головой:

– Это не так. Это – прогресс, Питтакус. Иногда прогресс должен причинять боль.

Лицо Питтакуса каменеет. Он поворачивается к «Освободителю» и смотрит, как непрерывный поток лориенской энергии неохотно поднимается из ядра планеты. Решение рождается быстро. Его руки охватывает пламя.

– Возвращайся домой к Сельв, Сетракус. Постарайся забыть об этой безумной затее. А я… вычищу все, что ты тут натворил.

На секунду создается впечатление, что Сетракус обдумывает это предложение. В этот момент я болею за него всем сердцем, честное слово. Я хотела бы, чтобы дед понял, что Питтакус прав, чтобы развернулся спиной к своим механизмам и отправился домой, к моей бабушке. Но я уже знаю, чем все это закончится.

На лицо Сетракуса набегает тень, и полыхавшее в руках Питтакуса пламя внезапно гаснет.

– Я не позволю тебе этого сделать, – говорит он.

* * *

В Зале Старейшин кроме Питтакуса и Лоридаса никого нет. Молодой Гвардеец устало опускается на свой стул с высокой спинкой. Его лицо в синяках, а костяшки пальцев покрыты ссадинами. Более старший Гвардеец стоит по другую сторону стола, склонившись над неким мерцающим предметом, производя над ним какие–то манипуляции своими шишковатыми пальцами.

– Я не согласен с их решением, – говорит Питтакус.

– С нашим решением, – мягко поправляет его Лоридас. – Ты тоже голосовал. Все девять Старейшин голосовали.

– Смертная казнь – это слишком. Он не заслуживает такого.

– Он был твоим другом, – отвечает Лоридас. – Но он больше не тот, кого ты знал. Его эксперименты могут нарушить сам образ жизни нашей расы. Они извращают чистоту Лориен. Нельзя позволить этому продолжаться. Его следует полностью устранить. Вычеркнуть из истории нашего мира. Даже его место среди Старейшин больше никто не должен занимать, он слишком его осквернил. Мы не должны допустить, чтобы его зловредная натура пустила корни и распространилась среди нас.

– Лоридас, я уже слышал это во время заседания.

– Если я тебя утомляю, почему ты до сих пор здесь?

Питтакус глубоко вздыхает и опускает взгляд на свои руки.

– Мы выросли вместе. Ты нас вместе назвал Старейшинами. Мы… – его голос дрожит, и он умолкает, чтобы взять себя в руки. – Мне и расхлебывать… я хочу сам это сделать.

Лоридас встречается взглядом с Питтакусом. Удовлетворенный его решительным видом, он кивает.

– Я так и предполагал.

Лоридас активирует Этернус, и его черты медленно смягчаются, пока он не становится намного моложе своего реального возраста. Питтакус смотрит на это, приподняв бровь.

– Во время вашей прошлой встречи он отключил твои Наследия, – говорит Лоридас, – заставил тебя отступить.

– Этого больше не случится, – отвечает Питтакус голосом, похожим на рык.

– Докажи.

Питтакус сосредотачивается на Лоридасе. Через мгновение кожа на лице Лоридаса сморщивается и дряхлеет, его шевелюра сильно редеет, а тело усыхает под ритуальной робой Старейшины. Он выглядит даже старше, чем раньше, и я быстро осознаю, что это и есть его настоящий облик. Каким–то образом Питтакус только что отключил его Наследие.

– Хорошо, – говорит Лоридас скрипучим голосом. – А теперь верни старику его достоинство.

Взмахом руки Питтакус восстанавливает действие Наследий Лоридаса. Старейшина снова меняет образ – он все еще стар, но это уже не так режет глаза.

– Сколько Наследий ты уже выучил с помощью Ксимик, Старейшина Лор?

Питтакус скромно почесывает в затылке.

– Учитывая Дрейнен – семьдесят четыре. Раньше я не собирался его изучать. Не думал, что он может мне понадобиться.

Дрейнен – это мое Наследие, из тех, которые есть и у меня, и у деда. Оно позволяет нам отключать Наследия прикосновением или заряжая бросаемые предметы.

– Впечатляет, – говорит Лоридас, возвращая внимание к лежащему перед ним объекту. – Ксимик – редчайшее из наших Наследий, Питтакус. Возможность скопировать и научиться управлять Наследием, которое ты увидел в действии… К этому дару нельзя относиться столь поверхностно.

– Мой Чепан постоянно читал мне лекции на этот счет, – отвечает Питтакус. – Я осознаю ответственность, которая возникает с появлением силы. Я старался жить, постоянно напоминая себе об этом.

– Да. И нам очень повезло, что Наследие нашло тебя, а не кого–то другого. Представь, Питтакус, если бы твой друг Сетракус нашел способ скопировать твою силу. И сделать своей собственной. Или подарить ее кому–то, кого он решит выбрать.

Питтакус скрежещет зубами:

– Я не позволю.

Лоридас поднимает предмет, над которым работал. Тот выглядит как веревка, только материал, из которого она сплетена, не похож ни на что из того, что я видела на Земле. Она толстая и прочная, длиной примерно в шесть метров, и один из ее концов сложным образом заплетен в удавку. Поверхность петли была обработана и уплотнена, чтобы быть острой как лезвие. Лоридас демонстрирует, как затянуть удавку и, когда он делает нужное движение, смертоносный край издает лязгающий звук.

Питтакус кривится.

– Слишком старомодно, вы не думаете?

– Прошли века… Ты молод и этого не помнишь, но именно так мы однажды покарали за измену. Порой старые методы лучше всего. Эта вещь сделана из дерева Ворон, растения столь же редкого, как и твой Ксимик. Раны, нанесенные оружием из этого дерева, невозможно вылечить Наследиями, – Лоридас делает жест Питтакусу. – Подойди. Дай я позаимствую твой Дрейнен.

Питтакус обходит вокруг стола и кладет руку на плечо Лоридаса. Я не вижу, как это происходит, но чувствую – Наследие чувствует – что Питтакус использует силу передачи Наследий, какая есть и у Девятого, чтобы передать Лоридасу возможность использовать Дрейнен. Лоридас сосредотачивает внимание на удавке. Она начинает источать слабое багровое свечение, в точности как когда я зарядила предмет своей отнимающей Наследия силой.

– Теперь она заряжена Дрейненом на случай, если он отключит твои Наследия прежде, чем ты отключишь его, – объясняет Лоридас, осторожно покачивая заостренным краем удавки. – Надень это ему на шею и…

– Я знаю, как она действует, – перебивает Питтакус.

– Все быстро закончится, Питтакус.

Питтакус забирает веревку из рук Лоридаса, стараясь не касаться заряженной петли. С мрачным и решительным выражением лица он стискивает веревку.

– Я знаю, что должен сделать, Лоридас.

И мы – все, кто смотрит на него из будущего – уже знаем, как жестоко он облажается в решающий момент.

* * *

Измазанный грязью и пеплом, Сетракус ползет по каменному дну каньона. Его лицо испещрено мелкими порезами. На заднем плане отряд Гвардейцев, используя различные средства, уничтожает «Освободитель». Механизм начинает падать, объятый клубами черного дыма. Вокруг на земле разбросаны тела подручных Сетракуса. Однако они не были убиты Гвардейцами. Нет, из их ноздрей даже после смерти продолжает вытекать некая зловещая черная субстанция.

– Это не я сошел с ума… – говорит Сетракус, сплевывая кровь и отползая в сторону от своих раскопок. Он не оборачивается, когда его изобретение взрывается, хотя его лицо искажает почти физическая мука. – Все остальные… Вы все… Это вы ошибаетесь. Вы ничего не смыслите в прогрессе.

Питтакус следует за Сетракусом, оставаясь за его спиной. В руках висит удавка. Волевая челюсть выдвинута вперед, отражая решимость завершить начатое, однако его глаза подозрительно блестят.

– Прошу, Сетракус. Перестань болтать.

Сетракус понимает, что ему не удастся сбежать, поэтому он оставляет попытки отползти подальше. Он переворачивается на спину и, распластавшись в грязи, поднимает взгляд на Питтакуса.

– Как я могу ошибаться, Питтакус? – задыхаясь, спрашивает Сетракус. – Лориен сам дал мне силы управлять Гвардейцами, лишать их Наследий, когда я считаю нужным. Таким способом планета дает знать, что хочет, чтобы я стоял у власти.

Питтакус качает головой и становится над своим другом.

– Ты сам себя слышишь? Сначала порицаешь Лориен за то, как он распределяет свои дары, а потом заявляешь, что твои Наследия определяют твою судьбу? Не знаю, что из этого кажется мне более мерзким.

– Мы могли бы править вместе, Питтакус, – молит Сетракус. – Пожалуйста. Ты мне как брат!

Питтакус тяжело сглатывает и телекинезом набрасывает удавку на шею Сетракуса. Расставив ноги по обе стороны тела Сетракуса, он склоняется к своему бывшему другому-Старейшине. Его рука лежит на толстом узле веревки, который и затянет удавку.

– Ты зашел слишком далеко, – говорит Питтакус. – Прости меня, Сетракус. Но то, что ты наделал…

Питтакус начинает затягивать петлю. Он должен сделать это быстро, но он пока не может заставить себя положить этому конец, еще нет. Заостренный край впивается в шею Сетракуса. Мой дед делает резкий вдох от боли, но не сопротивляется. Внезапно в его глазах проскальзывает осознание чего–то важного, потом – смирение. Сетракус отклоняется назад. Петля еще глубже врезается в его тело. Он поднимает глаза к небу.

– Сегодня будет праздник двух лун, – говорит Ра. – Все будут танцевать на пляже, Питтакус, прямо как мы когда–то…

Вытекающая из раны моего деда кровь окрашивает землю. Он начинает плакать и закрывает глаза, чтобы не показать этого.

Питтакус не в состоянии довести начатое до конца. Он стягивает удавку с горла Сетракуса, отбрасывает ее в сторону и встает. Он не смотрит в глаза Сетракусу. Вместо этого он украдкой бросает взгляд на «Освободитель» и всю зону исследований Сетракуса, которая полыхает огнем. В глубине души он верит, что это – конец. Он верит, что после такого Сетракус опомнится, что он осознал свою ошибку. В лежащем на грязной земле мужчине Питтакус все еще видит старого друга. Он не подозревает о том, в какого монстра тот превратится.

«Освободитель» от них далеко, и никто не видит, как Питтакус телекинезом подтаскивает к себе тело одного из погибших помощников Сетракуса. Сетракус круглыми глазами наблюдает, как Питтакус использует Люмен, чтобы сжечь тело, пока оно полностью не обугливается и не становится совершенно неузнаваемым. Когда с этим покончено, Питтакус отводит глаза.

– Ты умер, – говорит Питтакус. – Уходи отсюда. Никогда не возвращайся. Быть может, однажды ты сможешь найти способ исправить то, что было тобой разрушено, здесь и внутри себя. А до того дня… прощай, Сетракус.

Питтакус забирает обожженное тело с собой и оставляет Сетракуса лежать в грязи. Тот остается недвижим, не пытаясь остановить кровь, вытекающую из раны, опоясывающей его бледную шею. В конце концов, он вытирает с лица слезы.

А потом Сетракус ухмыляется.

* * *

Пока мы витаем над тем каньоном, мимо пролетают годы и годы. Пепел битвы сдувает ветрами, следы пожара исчезают под лучами солнца. Остатки аппарата Сетракуса Ра разрушает красная пыль и дующие в горах ветры.

Каждый год, когда на небе восходят две луны, Питтакус Лор возвращается сюда. Он смотрит на обломки «Освободителя» и размышляет о содеянном. Почти содеянном. О том, чего он так и не сделал.

Сколько лет проходит вот так? Сложно сказать. Благодаря Этернусу Питтакус никогда не стареет.

А затем, в один из таких дней, когда Питтакус стоит на том самом месте, где он должен был убить моего деда, на фоне заката появляется уродливый насекомоподобный корабль и подлетает к Старейшине. Корабль выглядит, как старая версия скиммера могадорцев, которых я вдоволь уже насмотрелась. Когда судно приземляется, одну кисть Питтакуса охватывает пламя, а другая превращается в колючий ледяной шар.

Дверь корабля открывается, и из него выходит Сельв. В отличие от Питтакуса она постарела. Ее некогда золотисто–каштановые волосы покрылись сединой, а на лице залегли морщины. При виде нее у Питтакуса округляются глаза.

– Привет, Питтакус, – говорит она, застенчиво убирая за уши выбившиеся волосы. – А ты совсем не постарел.

– Сельв, – выдыхает Питтакус, не в силах больше вымолвить ни слова. Он заключает ее в объятья, она тоже обнимает его, и они на некоторое время застывают в этой позе. Наконец, Питтакус начинает говорить: – Я думал, что никогда уже тебя не увижу. Когда Сетракус Ра… когда он… Сельв, я не ожидал, что ты отправишься в изгнание вместе с ним.

– Меня воспитывали в традиции, что мы, лориенцы, влюбляемся лишь однажды, – отвечает Сельв, но в ее тоне нет холода.

При этих словах Питтакус скептически выгибает бровь, но ничего не говорит. Вместо этого он смотрит мимо Сельв на старую модель скиммера.

– Этот корабль… он не…?

– Могадорский, – просто отвечает Сельв.

– Значит, вот где он прятался все эти годы. Ты жила там?

Сельв кивает.

– Разве найдешь место лучше того, куда запрещено прилетать Гвардейцам?

Питтакус качает головой.

– Он должен вернуться. Прошел не один десяток лет. Старейшины стерли его имя из истории, его имя не помнит никто, кроме нас самих. Я верю, что через столько лет его преступления могут быть прощены.

– Но преступления не прекратились, Питтакус.

И тогда он замечает это. Предательские черные вены, бегущие по шее Сельв. Питтакус делает шаг назад, его взгляд становится суровым.

– Зачем ты вернулась, Сельв?

Вместо ответа Сельв поворачивается к своему скиммеру.

– Иди сюда, – говорит она, и через секунду из входа скиммера выглядывает оробевшая девочка не старше трех лет. У нее золотисто–каштановые волосы Сельв и резкие черты лица Сетракуса Ра. Тут я внезапно вспоминаю о письме Крэйтона. Сетракус Ра может называть меня своей внучкой, но на самом деле я – его правнучка. Теперь я не могу это отрицать – не только потому, что это знает Наследие, но потому, что в этой девочке я узнаю себя. Эта малышка вырастет и даст жизнь Рэйлану, моему отцу.

– Это Паррвин, – говорит Сельв, – моя дочь.

Питтакус удивленно смотрит на ребенка.

– Она красавица, Сельв. Но… – Он смотрит на лицо стоящей перед ним пожилой женщины. – Прости, но как это возможно?

– Знаю, я старовата становиться матерью, – отвечает Сельв с отстраненным взглядом. – Теперь, главный интерес Сетракуса Ра – репродуктивность. Репродуктивность и генетика. Так он помогает могадорцам встать на новую ступень эволюции. Они называют его Возлюбленным Вождем, – эти слова она произносит с насмешкой, качая головой. – И все же ему не видать, как его единственный ребенок растет среди них. Поэтому мы здесь.

Паррвин пробирается вперед, прячась у матери за ногой. Питтакус Лор присаживается на корточки, взмахивает рукой над безжизненными камнями каньона, и из песчаника прорастает одинокий голубой цветок. Девочка весело улыбается.

– Я все устрою, чтобы здесь ты была в безопасности, – говорит Питтакус Сельв, но при этом смотрит на девочку. – Вы сможете вести здесь обычную жизнь, ты сможешь о ней позаботиться. Но не говори ей… о нем.

Сельв кивает.

– Однажды он вернется, Питтакус. Ты ведь знаешь это, правда? Только это произойдет не так, как ты себе представляешь. Он не будет искать прощения.

Питтакус касается горла, проводя рукой по месту, где находится шрам Сетракуса Ра.

– Я буду готов к встрече с ним, – говорит Питтакус.

Но он не был готов.

* * *

Видение заканчивается, возвращается темнота. Вокруг меня брызжут искры лориенской энергии. Я вновь парю в некоем теплом пространстве – в Наследии.

– Что теперь? – спрашиваю я. – Зачем ты нам это показал?

«Чтобы вы знали, – мягко отвечает его голос. – И обладая знанием, теперь вы встретитесь».

«Кто встретится?»

«Все вы».

Глава 21

ДЖОН

Я прихожу в себя в библиотеке – лежу, уткнувшись носом в ковер, со всех сторон окруженный удобными мягкими креслами. Хотя «прихожу в себя» – не совсем удачное выражение. Окружающий мир выглядит расплывчатым, даже мое собственное тело. Я могу с уверенностью сказать, что все еще нахожусь в созданном Эллой сновидении, единственное – я больше не являюсь пассивным зрителем. Я могу передвигаться в пространстве, взаимодействовать с обстановкой в комнате, хотя не имею ни малейшего понятия о том, что делать дальше.

Я встаю и оглядываюсь. Комната освещена мягким светом, вдоль стен – полки с книгами в кожанных переплетах. Названия на корешках написаны на лориенском. В другое время я был бы не прочь получше изучить это место, но, к сожалению, в реальном мире на меня и моих друзей вот–вот наступит зловещий Могозавр, так что мне не до этого. Элла убедила меня, что все будет в порядке. Однако это не значит, что я успокоился и сел сложа ручки в какой–то астральной библиотеке в ожидании того, что должно произойти дальше.

– Блин, кто–нибудь, сыграйте уже похоронный марш по этому плаксе Питтакусу Лору.

Обернувшись, вижу Девятого. Он стоит посреди комнаты, хотя еще секунду назад там никого не было. Он мне кивает.

– Ты о чем?

– Ты ж ведь тоже все видел, так? Житие Сетракуса Ра?

Киваю:

– Ну да, видел.

Девятый глядит на меня как на полного идиота.

– Этот придурок должен был прикончить Сетракуса Ра, пока у него была возможность, а не разводить сантименты. Признай же это!

– Не знаю, – тихо отвечаю я. – Не так–то просто принимать решения, когда в твоих руках – жизнь другого человека. Откуда ему было знать, что будет дальше.

Девятый фыркает:

– Да плевать! Я кричал ему прибить этого психа, но он не слушал. Вот ведь удружил Питтакус!

По правде говоря, я еще не готов анализировать видение, в особенности, не под комментарии Девятого. Хотелось бы снова воспроизвести его, чтобы более подробно рассмотреть мой мир, каким он был века назад. А больше всего я хотел бы еще понаблюдать, как Питтакус Лор использует Наследие Ксимик. Мы слышали истории о том, каким он был могущественным, и что у него были все виды Наследий. Думаю, именно так он их и получил. Глядя, как он использовал Ксимик, я вспомнил, как получил свое Наследие лечения. Это была безвыходная ситуация, когда я пытался спасти жизнь Сары – именно тогда оно и проявилось. А что, если это было вовсе не наследие Лечения? Что, если это был мой Ксимик, включившийся именно тогда, когда он был больше всего нужен, а я был просто не в состоянии использовать его ни для чего иного, кроме как для лечения?

Я качаю головой. Глупо надеяться на что–то подобное. Я не могу изменить свои Наследия на более сильные, как и Девятый не в состоянии изменить прошлое. Мы должны выиграть войну теми средствами, которые имеем.

– Прошлое не изменишь, – хмурясь, говорю я Девятому. – Сейчас для нас имеет значение только Сетракус Ра. Мы должны остановить его – в этом наша миссия.

– Угу. А еще я бы хотел избежать участи стать закуской для того жопастого монстра в Нью – Йорке, – говорит Девятый, оглядываясь по сторонам. Кажется, он ничуть не удивлен тем, что находится как бы во сне. Он просто плывет по течению. – Фу, книжонки! Как думаешь, хоть в одной из них говорится, как грохнуть ту Годзиллу?

Я тоже озираюсь, но смотрю не на книги. Я ищу выход. В комнате, где мы находимся, не заметно дверей. Мы здесь застряли. Элла, Лориен или кто там это делает – они еще с нами не закончили.

– Думаю, мы в своего рода ментальном зале ожидания, – говорю я Девятому. – Не знаю только, зачем.

– Великолепно, – отвечает он и плюхается в одно из кресел. – Может, еще один фильмец покажут.

– Как думаешь, что случилось с Сэмом и Даниэлой? Я видел, как они отключились одновременно с нами.

– Не имею ни малейшего понятия, – говорит Девятый.

– Думаешь, мы очнемся в одном и том же месте?

– Почему это? – вопросом на вопрос отвечает Девятый. – Полагаешь, в этих совместных телепатических галлюцинациях есть какая–то логика?

– Нет, – признаю я. – Думаю, ее нет.

– Так ты думаешь, что все это устраивает Элла? Я чувствую здесь ее ауру.

– Да, – киваю я, соглашаясь с Девятым.

Не уверен, откуда я знаю, что мы находимся в духовной проекции Эллы. Просто знаю и все. Интуиция.

Девятый присвистывает:

– Блин, приятель! Наша малышка серьезно прокачала свои силы! Чую, мы серьезно пасуем в этом плане. Я бы не отказался от умения копировать Наследия, как твой малыш Питтакус. Или хотя бы от того симпатичного лассо–бритвы.

Я вздыхаю и качаю головой, немного смущенный словами Девятого, озвучившего мои мысли. Меняю тему разговора:

– Надо найти отсюда выход.

Девятый одаривает меня недвусмысленным взглядом, так что я отворачиваюсь и иду к одному из книжных шкафов. Я начинаю тянуть за книги, надеясь, что, возможно, смогу найти нечто вроде секретного рычага. Ничего не происходит, а Девятый лишь смеется надо мной.

– Нельзя же просто сидеть на пятой точке, – говорю я, зыркая на него.

– Чувак, а что еще нам остается? Знаешь, как отчаянно я пытался укокошить молодого Сетракуса Ра, пока мы смотрели нарезку из его жизни? Из кожи вон лез, отвечаю, – Девятый бьет рукой по раскрытой ладони, потом передергивает плечами. – Но, знаешь, у меня не было ни рук, ни ног. Сейчас мы ничего не можем поделать. Так что давай просто расслабимся. Последние несколько дней я только и делал, что надрывался, и даже если вот это кресло – всего лишь плод моего воображения, оно все равно чертовски удобное!

Я прекращаю тянуть за книги и возвращаюсь в центр комнаты. Не обращая внимания на Девятого, я задираю голову и кричу в потолок:

– Элла! Ты меня слышишь?

– Сейчас ты похож на полного придурка, – комментирует Девятый.

– Не понимаю, чего ты тут расселся, – теперь я гляжу на него в упор. – Сейчас не время для расслабона!

– Наоборот, для него сейчас самое время, – отвечает Девятый, бросая взгляд на воображаемые часы. – Мы вернемся в тот самый момент на грани нашей жизни и смерти, когда Элла закончит демонстрировать свою странную пророческую фигню, которую она для нас приготовила.

– Согласен с Девятым.

Услышав знакомый голос, резко поворачиваюсь и в паре метров от себя обнаруживаю Пятого, только что примкнувшего к нашей скромной компании. Он поджимает губы и пожимает крепкими плечами, будто бы показывая, что он тоже не слишком рад нас видеть. Даже в мире видений у Пятого отсутствует глаз. Но, по крайней мере, он прикрыт нормальной повязкой, а не грязным куском марли, как в реальности.

– Какого лешего ты тут де…?

У меня за спиной раздается гортанный боевой клич, и следом мимо меня проносится размытый силуэт Девятого. Он выдвинул вперед плечо и целится прямо в живот Пятого. Отчего–то тот не ожидал, что сразу будет атакован и едва успевает сжаться в преддверии удара.

Однако Девятому не удается его сбить. Он пролетает прямо сквозь Пятого и врезается в горку книг, которые я поскидывал с полок.

– Сукин сын! – рычит Девятый.

– Ух ты, – говорит Пятый, глядя на свою грудь, которая вовсе не выглядит бестелесной.

– Здесь нет места насилию.

Мы все поворачиваемся к дальней стене комнаты. Там только что появилась дверь, и в ней стоит мускулистый мужчина средних лет, на висках его каштановые волосы тронула седина. Он выглядит в точности так, как я его запомнил.

– Генри?! – вскрикиваю я.

И в это же самое время Девятый кричит:

– Сандор?! Что за хрень?

Пятый ничего не говорит. Он просто смотрит на человека в дверном проеме, на его губах играет презрительная усмешка.

Мы с Девятым быстро обмениваемся взглядами. Нам достаточно секунды, чтобы понять, что мы видим разных людей. Если этот мир видений создала Элла, должно быть, она же и выбрала из нашего подсознания людей, с которым нам было бы удобно общаться. Правда, кажется, с Пятым это не сработало. Он продолжает сжимать и разжимать кулаки, словно готов броситься вперед в любую секунду. Не могу не улыбнуться, глядя на Генри, хотя на самом деле момент встречи сладостен и горек одновременно.

– Ты… ты настоящий? – спрашиваю я, чувствуя себя дураком.

– Джон, я настоящий, как память, – отвечает Генри.

Когда он говорит, я вижу сияние, исходящее из его рта, – ту же энергию, которую Сетракус Ра добывал из Лориен. Это зрелище походит на рассказ Шестой о том, как ее группа общалась с временно воскресшим Восьмым. Не думаю, что в создании этого телепатического шедевра участвует только Элла. Она наверняка заручилась поддержкой кого–то более могущественного.

– Прости, что дал разнести пентхаус, – говорит Девятый, затем на какое–то время умолкает и продолжает. – Да, ты прав, это была полностью вина Пятого.

Я смотрю сначала на Девятого, потом на Пятого, который до сих пор ничего не сказал, но, похоже, внимательно слушает своего собеседника, а потом снова перевожу взгляд на Генри. Каждый из нас не может видеть или слышать человека, который пришел к другим – только своего визитера.

– Что ты..? – я уже собираюсь спросить Генри, что он здесь делает, но потом меняю решение. Его присутствие здесь имеет под собой не больше смысла, чем все остальное. Есть более важный вопрос, на который мне нужен ответ. – Что мы здесь делаем? – спрашиваю я.

– Вы здесь для того, чтобы встретиться с остальными, – отвечает Генри, потом разворачивается и идет в раскрытую дверь, которой еще не было здесь секунду назад. Он делает нам знак следовать за ним.

– С какими остальными?

– Со всеми, – говорит Генри и улыбается мне своей излюбленной загадочной улыбкой. – Помни, Джон: у тебя есть только один шанс произвести хорошее первое впечатление. Так что уж постарайся.

Я не понимаю, о чем он говорит, но иду за ним. В конце концов, он – мой Чепан. Несмотря на безумные обстоятельства, при которых он появился, он выглядит таким реальным. Я верю ему. Девятый тоже направляется к двери, следуя за невидимым мне видением Сандора, болтая с ним о Чикаго Буллз. Все еще хранящий молчание Пятый нехотя плетется позади.

Когда я подхожу ближе, Генри кладет руку мне на плечо. Он обращается ко мне, понизив голос, хотя другие и не могут его слышать, словно он хочет поведать секрет.

– Начни с тех, кого ты уже чувствовал раньше, Джон. С ними будет легче всего. Вспомни, на что это было похоже. И визуализируй.

Я тупо гляжу на Генри, не понимая, что за пургу он несет. В ответ на мой озадаченный взгляд, он снова «стреляет» в меня своей всезнающей улыбкой. Воздерживаясь от комментариев, он заставляет меня самостоятельно собирать недостающие детали головоломки. Это так на него похоже. Я знаю, что в перспективе, я становлюсь умнее и сильнее от таких умственных упражнений, но, черт, сейчас меня это просто бесит.

– Не понимаю, что ты хочешь мне сказать, – говорю я.

Генри хлопает меня по плечу и двигается по коридору.

– Еще поймешь.