Текст книги "Крамнэгел"

Автор книги: Питер Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Есть ведь еще и долг, – запротестовал Крамнэгел.

– Чушь собачья! – рявкнул Шпинделъман, вспыхнув. – Несете чушь, как под испорченный патефон! Долг? По-вашему, вы так выкладываетесь только ради престижа наших органов правопорядка? Да на самом деле они для вас то же самое, что для неграмотного индейца его тотемный столб. Очнитесь, Барт, и поймите наконец пределы своих возможностей. Вы принесете гораздо больше пользы, если перестанете надрываться в погоне за результатами и станете относиться ко всему легко. Плывите по течению, Барт, и вы переживете всех ваших врагов. Только так и можно выжить. Вы заработаете себе куда больше друзей, переводя старушек через Главную улицу Города, нежели хладнокровно пристрелив мелкого воришку в негритянском гетто –

А вы сами? – пылко спросил Крамнэгел. – Хотите, чтобы я поверил, что вам все равно, выиграете вы судебный процесс или нет, что вам плевать, как вы будете выглядеть в глазах публики?

– Я – дело другое, – любезнейшим образом ответил Шпинделъман.

– Я и вправду редкого ума человек, блестящий юридический талант. Это слова не вашего покорного слуги, это слова литературного обозревателя из толедской «Блэйд», я же просто вынужден согласиться с ним. Я знаю, что репутация создается на безнадежных делах, хотя деньги делаются совсем на других. Но чем лучше моя репутация, тем гуще приток монеты. Следовательно, хотя моя защита убийцы-психопата не приносит мне ни гроша сама по себе, она как потенциальный магнит притянет ко мне в конечном счете не одну кругленькую сумму. Мне, видите ли, Барт, не приходится плыть по течению потому, что я один из тех, кто поднимает волну. А теперь, после всех этих откровений, наша беседа возвращается на официальную стезю. Мне нечего скрывать. Я не скрываю ничего, даже своего успеха.

Крамнэгел допил водичку, образовавшуюся из растаявшего на дне стакана льда. Ему стало ясно, что визит окончен, и он от души пожалел, что вообще пришел сюда.

– Помните, что я сказал вам, Барт, – промолвил похоронным голосом Арни. – Не о сыне, а о вас.

– Как же, ждите дольше, – ответил Крамнэгел.

– Когда вы уезжаете? – весело спросил Шпиндельман, крепко хлопнув Крамнэгела по плечу.

– Собирались завтра. Прививки для Европы уже сделали: там, говорят, воду не дезинфицируют. Но отложили отлет до вторника.

– Почему же?

– Завтра тринадцатое. А я тринадцатого числа ничего не предпринимаю. Это у меня всю жизнь.

– Типичный случай хронической триакайдекафобии, – мрачно произнес Арни.

– Это что еще за чушь такая? – осведомился Крамнэгел.

– Иррациональный страх перед числом «тринадцать».

Крамнэгел прямо задохнулся:

– Есть такая болезнь?

Арни не спеша кивнул.

4

Когда гигантский самолет взмыл над Городом, на Крамнэгела снизошло хорошее настроение. В салоне все еще звучала легкая музыка, а нервы современного человека реагируют на сигнал не хуже, чем условные рефлексы цирковой собаки. Крамнэгел знал, что должен сейчас чувствовать себя отдыхающим богачом, душа которого раскинулась на покое в гамаке безупречно стерильной роскоши, и он повиновался, проверяя при этом, правильно ли откидывается его кресло и достаточно ли оно уютно, и отвечая на дежурную улыбку стюардессы такой же дежурной улыбкой. Затем он помог Эди опознать с воздуха различные общественные здания и даже с беспокойством заметил пробку на одном из ведущих в город шоссе. (О чем только этот чертов Ал думает?.. И где патрульный вертолет?) Откинувшись в кресле, он выпил в качестве аперитива мартини, поскольку до обеда оставалось всего лишь три часа, и задремал, пока Эди читала «Снежную гусыню», стремясь разобраться в британском характере.

Полет протекал без происшествий, и казалось, ему не будет конца. Беспокойный сон, в который погрузился Крамнэгел, вылился в какое-то сюрреалистическое видение, охватывавшее его жизнь и дела. Снилось ему, что он произносит беззвучную речь на большом банкете, но никто из присутствующих не слушает его. Гости стояли группками, их сигары дымились, как деревья в горящем лесу, сквозь клубы дыма продирались официанты с подносами, высоко поднятыми над головой. Потом прямо по банкетному столу, как по облачку, прошла группа буддистских монахов, неся на плечах паланкин, на крыше которого зазывно и непристойно энергично жестикулировала обритая наголо Эди, сверкая обнаженной грудью. Вдруг Крамнэгел понял, что он догола раздет, и нечаянное его открытие спровоцировало истерическую овацию зала. Ноздри его зашевелились, учуяв легкий запах жвачки, и он проснулся, увидев прямо перед собой лицо склонившейся стюардессы.

– Могу я быть вам чем-нибудь полезной? – спросила она.

Поспешно окинув себя взглядом, Крамнэгел обнаружил с еле уловимой смесью досады и облегчения, что полностью одет.

Он не пропустил ничего из того, что предлагают в самолете: ни напитков, ни орешков на маленьких подносиках из гофрированной жести, ни обеда, ни ужина, ни мягких тапочек, ни маски на глаза, чтобы удобнее было спать. Не пропустил он даже фильма, хотя фильм попался из тех, что вряд ли способны собрать аудиторию, если аудитория не сидит в самолете, там ей все равно некуда деться. Несмотря на усталость, Эди заметно оживала по мере приближения к цели. Сообщение пилота об огнях Белфаста, мелькнувших в разрывах между облаками, вдохновило ее настолько, что она всадила ногти в веснушчатое запястье супруга и спела ему прямо в ухо «Улыбку ирландских глаз», компенсируя живостью некоторую фальшь исполнения.

Храня верность традиции, Лондон был совершенно не виден, пока самолет не снизился почти до самой земли, – тут город вдруг оказался прямо под крылом. Крамнэгел восторженно взревел.

– Вот ведь сукины дети! – орал он, разглядывая в окно ползущие по дорогам машины.

– Нет, как тебе это нравится? Ты посмотри – да они же все едут не по той стороне! Бог ты мой, да я бы здесь за один вечер выписал столько квитанций, что мог бы спокойно удалиться на покой!

Он пытался поделиться своим изумлением с другими пассажирами, но все они, видимо, уже бывали за границей раньше и потому либо не обращали на него внимания, либо просто снисходительно кивали в ответ.

Мелкий дождичек встретил их у трапа и проводил до дверей иммиграционного контроля. Крамнэгелу не очень понравилось то, что к гражданам стран британского содружества явно проявлялось отношение более благосклонное, но чувства свои он держал при себе, заморгав, однако, от первого столкновения с запахом английского дезинфектанта – тем самым неистребимым и свирепым запахом, который на веки вечные пропитал бесчисленные холодные коридоры и мрачные лестничные клетки, темно-коричневым запахом, который сразу кажется ближайшим родственником бульонного концентрата.

Хотя Крамнэгела об этом не спрашивали, он сам заявил работнику иммиграционной службы, что он – начальник полиции. Англичанин – с длинными спутанными соломенными волосами до плеч – молча протянул обратно паспорт после того, как еще более длинноволосый коллега вместе с ним тщательно изучил документ.

– Как это вам, ребята, позволяют носить такие длинные волосы? – спросил Крамнэгел.

– У нас свободная страна, – ответил англичанин, открывая паспорт следующего пассажира.

Столь откровенная нелюбезность и нежелание пожертвовать хотя бы секунду, чтобы проявить дружелюбие – не просто вежливость, а именно дружелюбие, – допекли Крамнэгела.

– Боже, храни королеву, – монотонно буркнул он, как бы произнося пароль.

Работники иммиграционной службы и тут не обратили на него никакого внимания.

– Вы, парни, что, флотские офицеры? – поинтересовался Крамнэгел у таможенника.

– Таможенные и акцизные чиновники, сэр, – ответил тот таким тоном, будто последнее слово было еще неприличнее первых, а все вместе звучало просто скабрезно.

– Ну-ну, так что же мы имеем заявить? – поинтересовался он.

– Если, конечно, что-нибудь имеем заявить вообще, – съязвил он, не удержавшись.

– Мы – американские граждане, понимаете? – начал Крамнэгел.

– Неужели? – выдохнул таможенник в наигранном изумлении.

Эди отважно улыбнулась, но таможенник лишь возвел взгляд к небесам и заговорил, не глядя на них:

– Нет, мне почему-то и не думается, что у нас есть что-либо такое, о чем стоит заявить разорившимся британцам, или все-таки есть? То есть зачем это нам тратиться на ерунду? То есть зачем нам это делать, когда в мире есть много неразвитых стран, все еще жаждущих получить наши устаревшие пушки? То есть… Ведь все обстоит именно так, не правда ли?

– И таможенник изобразил на чемодане загогулину своим нежно-голубым мелком.

– Немедленно прекратить, Майтлэнд-Кливер! – раздался голос его старшего коллеги, человека со впалыми щеками, выросшего за его спиной эффектно и бесшумно – прямо как сотрудник МИ-5. [4]4
  Британская контрразведка.


[Закрыть]

– А, так, значит, сегодня я уже Майтлэнд-Кливер? – прошипел таможенник.

– Немедленно прекратить, Майтлэнд-Кливер, – повторил старший таможенник почти тем же тоном, что и в первый раз, добавив, пожалуй, выразительности. – Еще только вчера я был просто Ронни.

– Майтлэнд-Кливер! – выкрикнул на этот раз таможенный чиновник значительно более высокого ранга. Лицо его исказила ухмылка столь же грозная, сколь и фальшивая.

– Искренне надеюсь, что вам не причинили никакого излишнего беспокойства, – обратился к Крамнэгелам старший таможенник. Сочетание слов «излишнее» и «беспокойство» – явление, безусловно, исключительно британское, но Крамнэгелам не дано было понимать подобные несоответствия, да и в страну они ведь попали только-только.

– Что за дела с этим парнем? Ну и чудик! – Эди дернула мужа за рукав и вызывающе огляделась по сторонам.

– Он несколько перетрудился и устал, скажем так, – тактично заметил старший таможенник.

– Я надеюсь, вы разбираетесь в наших деньгах, не так ли, сэр?

– У нас есть брошюрка с объяснениями.

– О, в ней вы найдете все подробности, сэр. Позвольте мне воспользоваться этой возможностью и приветствовать вас и миссис Бэрроуз на земле Соединенного Королевства.

– Миссис Бэрроуз? Это еще кто такая, черт ее дери?

– Но ведь вы мистер Бэрроуз? Особо важное лицо?

– Ничего подобного.

– Нет-нет, как же, – упорно стоял на своем человек из МИ-5. Его не так-то легко было сбить со следа.

– Компания «Джерико стил»?

– «Джерико стил»? Господи Иисусе, да будь я из «Джерико стил»…

– Уинкуорт! – Таможенный чиновник еще более высокого ранга подошел к ним все с той же свирепой ухмылкой на лице и небрежным жестом удалил незадачливого деятеля МИ-5, который отошел, нервно теребя свой не успевший побывать в употреблении мелок.

– Итак, мистер и миссис?.. – Он не договорил фразу, дав прозвучать в ней вопросу.

– Крамнэгел.

– Очень рад. Очень, очень рад. Позвольте мне воспользоваться случаем и приветствовать вас и миссис… на земле Соединенного Королевства.

– Нас уже приветствовали..

– Что ж, в наши дни лишнее приветствие никак не повредит, не так ли, сэр? Я имею в виду, что во всем теперь чувствуется недостаток любезности, сэр, не правда ли? Вежливость – toujours [5]5
  Всегда (франц.).


[Закрыть]вежливость, как принято среди культурных людей, чудеснейшая вещь, чудеснейшая во всех отношениях, сэр.

– Вы что, так ничего из багажа и не откроете?

– Зачем же беспокоить вас, да еще сразу по прибытии в страну, сэр? То есть ведь если вы перевозите что-то незаконное, я все равно ничего не найду, если только вы мне сами не поможете, не так ли? Но если вы такой человек, который способен на перевозку чего-то незаконного, то вы вовсе не такой человек, чтобы помогать таможеннику, верно?

– Так что же вы тогда вообще здесь делаете?

– А что мы все здесь делаем?

– Ну, мы вот приехали посмотреть Великобританию.

– И за сколько же дней, позвольте вас спросить?

– За три дня.

– Разве вы сумеете за три дня увидеть здесь больше, чем могли бы почерпнуть за те же три дня из хорошо иллюстрированной книги, не покидая своего дома?

– Раз уж нам дали билеты… – оправдываясь, произнес Крамнэгел.

– О, это меняет дело, – сказал таможенник.

– Такова человеческая природа, – не правда ли, сэр?

– исследователем которой, вряд ли есть необходимость пояснять это, я являюсь. Да, таков человек! Дайте мне билеты на казнь через повешение, и я безусловно вынужден буду пойти на это зрелище хотя бы из чувства вежливости. Вот мы и снова вернулись к вопросу о вежливости – toujours вежливость. Все дороги рано или поздно заставляют нас снова возвращаться к ней.

– Билеты на казнь через повешение? Это у вас что, публичное зрелище? – трагическим голосом спросил Крамнэгел.

– Весьма вероятно, что мы вернемся к подобному положению дел. Весьма. Общественность все время высказывается то за, то против этого. В поисках средства устрашения, учитывая ничтожно низкое количество убийств в нашей стране, общественность готова на все, что угодно. Будучи исследователем человеческой природы, о чем я уже имел честь сообщить, я просто изумлен тем, что у нас так мало убийств. Имея возможность наблюдать общество в разрезе, я не могу не прийти к выводу, что убийство как способ времяпрепровождения следует скорее поощрять, нежели осуждать.

– Да вы с ума сошли! – завопил Крамнэгел.

– Toujours вежливость, сэр, не устану я повторять. – И он зачиркал мелком по чемоданам.

– Клодсли! – раздался теперь голос самого старшего таможенника.

Клодсли, на лице которого появился оттенок меланхолии, достойной испанского монаха, ответил, что сию минуту идет. Меланхолию снова сменила свирепая ухмылка, напрочь стершая выражение философской самоуглубленности и заставившая чету Крамнэгелов спешно пройти дальше, в то время как за их спиной массивный человек в пальто из верблюжьей шерсти начал возмущаться и кипеть: – Я – Бэрроуз, и меня…

– О, разумеется, сэр, будьте любезны, откройте, пожалуйста, ваши чемоданы. Да, пожалуйста, до единого.

– Все они здесь психи как на подбор, все до одного, – сообщил Крамнэгел жене, когда они сели в такси.

– Двое хиппи в иммиграционной службе и пара чокнутых в таможне – н-да, вот было бы здесь работенки Арни Браггеру! А глянь на это такси – как тебе нравится ехать стоя, Эди? [6]6
  В лондонских такси вместо переднего сиденья для пассажиров устроено большое пустое отделение для багажа.


[Закрыть]Мы, должно быть, едем со скоростью десять миль в час и к тому же не по той стороне. Сколько, он сказал, стоит проезд до города?

– Четыре фунта, – ответила Эди.

– Это сколько будет в настоящих деньгах?

– Даже не соображу. Долларов десять? Какая разница? – Она схватила Крамнэгела за руку. – Ведь мы в Англии, понимаешь? В Англии, откуда отплыли отцы-пилигримы!

– И ничего нет удивительного, что отплыли, раз здесь такие таможни.

Когда такси затормозило у гостиницы «Лексингтон Тауэре», филиала гостиничного концерна Фрискина из города Де Мойна (Айова), дверцу машины открыл швейцар в форме солдата времен гражданской войны между Севером и Югом.

– Это еще что за чучело? – изумился Крамнэгел и полез в карман за бумажником.

– Рядовой гражданской войны, – отчеканил лупоглазый кокни. – А зачем – не пойму. Работа, понимаете ли, новая, вчера только мне обломилась. Видно, значит, чтоб приезжающие были как в своей тарелке. Наша гостиница – дочернее предприятие от отелей «Фрискин». И в начальниках – сплошные янки, как и во всех британских заведениях, кроме пакистанских ресторанчиков. Пожалуйте к портье, и тут же ваш багаж доставят вслед за вами. Если что нужно – не стесняйтесь, спросите. Мы здесь для того, чтобы обеспечить вам комфорт и уют в атмосфере непринужденной и со вкусом организованной роскоши. Чаевые только при отъезде, спасибо, и очень было приятно вас обслуживать. Что вся эта галиматья означает, можете не спрашивать, мне просто пришлось вызубрить из фирменного проспекта.

– По-моему, все это звучит очень мило, – сказала Эди, чуть кивнув с королевским величием.

– Сколько? – спросил таксиста Крамнэгел.

– Восемь колов, – ответил тот душевно и с сердечной теплотой.

– Что такое кол?

– Фунт.

– Вы же вроде сказали четыре.

– Четыре – в один конец. А мне еще вернуться надо.

– Но мы-то с вами обратно не едем.

– То-то и оно. Мне придется ехать пустым.

– Что-то я вас не пойму. С какой стати вам вообще ехать обратно? В городе пассажиров нет, что ли?

– Я аэродромный таксист. Конторы у нас, видите ли, разные. Мне пассажира, который не в аэропорт, брать нельзя. Нестоящее дело. Лицензию отберут.

– Дайте ему шесть, – посоветовал швейцар.

– Да? – Все еще сомневаясь, Крамнэгел тем не менее отсчитал шесть однофунтовых бумажек. Время было позднее, шел дождь, Эди озябла.

Как только Крамнэгелы скрылись в дверях, таксист протянул швейцару однофунтовую бумажку.

– Очень мило с вашей стороны.

Следующие два дня Крамнэгелы провели в строгом соответствии с программой, заранее разработанной Эди. Стояли в благоговейном восторге перед памятником принцу Альберту и, казалось, слышали, как по сердцу столицы грохочут маршем римские легионы. Провели несколько минут в парламенте, прислушиваясь к волнующей дискуссии по поводу власти на местах и жилищного строительства, которая открыла обоим глаза на то, как действует конституционная демократия, еще более почтенная, нежели их собственная. Осмотрели бриллианты короны и темницы Тауэра и обошли в сопровождении гида Хэмптон-Корт. Третий, и последний, день Эди оставила для своих дел. На американской военно-воздушной базе где-то в Хартфордшире служил ее сводный брат майор Батт О'Фехи. Крамнэгел не питал к нему особой симпатии – именно, может, потому, что они были очень друг на друга похожи. Выпивка служила обоим необходимой стартовой площадкой для запуска механизма светского общения, хотя Крамнэгел предпочитал напитки помягче, вроде пива – ничто не доставляло ему такого наслаждения, как со смаком рыгнуть, – а майор О'Фехи предпочитал виски как более быстрое средство доставки в то состояние эйфории, которое только одно и способно принести наслаждение людям, слушающим, ничего не слыша, и говорящим, ничего не сказав.

Начался этот третий день просто ужасно. Уверенный в своих способностях следопыта, Крамнэгел взял напрокат машину, дабы самолично разыскать базу ВВС США. В прокатном бюро оказался свободным лишь крохотный автомобильчик британского производства, которому изрядно досталось за его рабочую жизнь. Коробка передач вела себя так, будто ее всю ночь продержали в густо засохшем к утру клее. Сцепление не сцепляло. Двигатель временами вдруг начинал нести как одуревшая лошадь, педаль газа застревала в полу. Каждый раз при включении тормозов кресло водителя либо прыгало вперед, либо отскакивало назад – в зависимости от настроения. Пытаясь найти дорогу, чтобы выбраться из Лондона, Крамнэгел раз шесть осаживал мотор, потому что никак не мог понять, включена ли скорость, а если включена – то какая. К тому времени, когда они достигли пригородов, Крамнэгел уже был вне себя от гнева и обрушился на Эди, сидевшую с картой на коленях.

– Что я такого сделал, чтобы бог меня покарал этой задрипанной колымагой! – вопил он. – И все из-за того, что тебе загорелось свидеться с этим треклятым… Он ведь даже и не настоящий тебе брат, если на то пошло! Если бы вы с ним поддерживали хоть какие-нибудь родственные отношения, я б еще мог понять, но проехать целых пять тысяч миль только для того, чтоб посмотреть на паршивого майора Батта О'Фехи, – это, знаешь ли, слишком даже для родственных чувств. – И поспешил добавить: – Вот ведь кретин!

Эди сидела посреди этой бури и либо вообще отказывалась отвечать на вопросы мужа, где они находятся, либо холодно отвечала, даже не заглядывая в карту.

– Слушай, ты хочешь добраться до этого своего паршивого майора или нет? Я ведь, знаешь ли, всего-навсего шофер, и не жди от меня ничего большего. Ты мне только скажи, куда ехать, и я направлю туда наш роскошный лимузин. Я, может, предпочел бы провести сегодняшний день в Виндзорском замке, или на Эдинбургском фестивале, или где еще, ну да уж что поделаешь. Может, у тебя и в Париже есть родня или мне все-таки удастся взглянуть на Эйфелеву башню?

Эди вышла из положения, заревев – сначала тихонько, затем громко и отчаянно. Теперь в камень обратился Крамнэгел, выдавая обуревавший его душу гнев лишь лихостью езды, которая достигла апогея в небольшой деревушке. Эди завопила, увидев мчавшийся прямо на них грузовик.

– Какого черта? – воскликнул Крамнэгел.

– Ты едешь не по той сто…

Далее имело место бурное столкновение интересов между огромным восьмиколесным грузовиком, перевозившим часть дома, и маленьким автомобильчиком. К счастью, когда они столкнулись, грузовик еле двигался, а Крамнэгел успел нажать на тормоза, но авария все равно произошла изрядная. Автомобильчик – вернее, его составные части, разбросанные по дороге, – напоминал обломки игрушек, выброшенные злостным баловником из детской коляски.

Водитель грузовика оказался родом откуда-то с севера и изъяснялся усеченным телеграфным стилем, да к тому же с таким акцентом, что Крамнэгел не понимал ни слова. Однако слов понимать и не было надобности: по интонациям было достаточно ясно, что Крамнэгел идиот по меньшей мере и, вероятно, еще кое-кто похуже.

Крамнэгел соображал медленно, был настолько перепуган, что даже побледнел. Эди сидела, привалившись к дверце и закрыв глаза. Крамнэгел весьма патетично объяснил появившемуся полисмену:

– Я, значит, американец и напрочь забыл, что вы здесь ездите не по той стороне. Полисмен оказался весьма расторопным, кто-то неизвестный принес Эди горячего чая, успокоился постепенно и шофер грузовика.

Было быстро решено, что местное такси доставит Эди на авиабазу, а Крамнэгел пообедает пока в закусочной, затем, как он выразился, «проглотит фильмишку», а вечером они встретятся в той же закусочной и тем же местным такси вернутся обратно в Лондон.

Уезжая, Эди благодарно чмокнула Крамнэгела, а тот чмокнул ее в ответ. Приехала аварийная машина и взяла на буксир остатки прокатного автомобиля. Толпа разошлась. Крамнэгел остался в полном одиночестве в поселке Уинкуорт-Трэвис.