Текст книги "Крамнэгел"

Автор книги: Питер Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

16

Место, куда ходили когда-то на свидания Барт и Эди, не было, возможно, самым идеальным для романа, но имело свои практические преимущества. Прежде всего нет мест более пустынных, чем школы по ночам, а особенно школьные спортплощадки. Эта площадка была расположена довольно высоко над Платонической рекой – потоком грязной пенящейся воды, извивавшимся под рядом широких и высоких мостов, размеры которых избыточно льстили ядовитому ручью цвета глины, протекавшему столь глубоко под ними. Панораму бедных районов, гетто и массивных домов характерной для города архитектуры выгодно оттеняла огромная свалка, разрывавшая монотонную гладь круто спускавшихся к воде берегов, как разрывают монотонную гладь травы цветы, а в тех редких случаях, когда солнце ухитрялось пробиться сквозь тусклый туман промышленных отходов, пивные банки и серебряные обертки вспыхивали в его лучах подобно фальшивым драгоценностям в поддельной короне. Помимо своей поэтичности, это место обладало еще и тем преимуществом, что дорога здесь превращалась в тупик, упиравшийся в сетчатое ограждение спортплощадки, позволяя не без удобств предаваться любовным утехам прямо в поставленных на стоянку машинах. В семь часов вечера Крамнэгел стоял у площадки и ждал, как в былые времена, с той только разницей, что он не держал за спиной цветов и отлично знал, что сказать. В десять минут восьмого он начал кипеть и греметь металлической сеткой, ограждавшей спортплощадку: в четверть же восьмого его охватило настроение более философское, и он начал воображать тысячи причин, по которым Эди могла задержаться. Около двадцати минут восьмого его ослепили фары автомобиля, который, казалось, осторожно подкрадывался к нему. Он неожиданно почувствовал себя очень уязвимым: полицейская выучка вечно побуждала опасаться ловушки. Он осторожно пошел вперед. Машина остановилась, он подошел. Повинуясь нажатию кнопки, стекло опустилось, Крамнэгел наклонился и заглянул в окно.

– Привет, – сказала Эди.

– Привет, – сказал Крамнэгел.

– Вылезай.

– Может, лучше ты ко мне залезешь?

Он почувствовал раздражение, но не мог не согласиться с тем, что так будет удобнее, и попытался открыть дверцу.

– Сейчас отопру, – сказала Эди после того, как он подергал за ручку.

Теперь он легко открыл дверцу и уселся на сиденье.

– Что, новая машина? – спросил он.

– Это его. Ала…

– «Кадиллак эльдорадо». Похоже, полицейские стали лучше жить. – Он принюхался. – Какими это духами пользуется Ал? И разве ему не нужна его машина?

– Ну ладно, ладно, это моя машина. Мне тут внезапно привалило.

– Привалило? Мои гонорары к тебе привалили, да? – взорвался Крамнэгел.

– И вовсе не твои гонорары. У меня тетя умерла.

– Что-то не помню, чтобы у тебя была тетя.

– Ну, может, и твои гонорары, не знаю. – Теперь настала ее очередь взорваться: – А на кой тебе черт твои гонорары? Ты их в жизни не получал.

– Ну так я написал историю моей жизни! – завопил он. – И мне за нее заплатили! А у тебя потом не хватило ни любви, ни верности, ничего! У тебя их не больше, чем у плюшевой собаки! Ты ведь думала, что я там останусь на всю жизнь, да? Убедила себя, что я никогда оттуда не выйду, да? И поддалась на хитрые речи этого Карбайда, этого подонка паршивого!

– Не говори мне о нем, – прошипела Эди.

Крамнэгел искренне опешил, сохраняя, однако, боевую готовность. Что она еще такое удумала?

– О Барт, я так несчастна, – только и выговорила Эди, а потом разразилась рыданиями.

– Я ведь очень хорошо к тебе относился, Эди. Я простил бы тебе все на свете, ей-богу, и твои измены тоже, но почему именно Ал Карбайд? Господи, почему именно Ал Карбайд?

– Я не знаю, почему именно Ал Карбайд! – истерично завопила она. – Он бьет меня! Он садист! И вечно шляется по ночам! О боже, как, должно быть, доставалось Эвелин! А стоит лишь его спросить, где он был, – бац! Левой в скулу, или правой в глаз, или ремнем для правки бритвы по заду.

Крамнэгел вдруг заметил, что она очень хитро обходит главную цель их встречи. Но он слишком хорошо знал Эди, чтобы позволить ей увильнуть.

– Где деньги? – тихо спросил он.

Эди впилась в него сверкающим взглядом. В ресницах уже гнездились слезы, подобно каплям дождя, застрявшим в листве после весеннего ливня.

– Ты ведь так и не перестал быть моим, ты ведь знаешь это, знаешь, правда?

– И разделяю эту честь с Четом Козловским и добрым десятком других… Где же мои деньги?

– У меня их нет.

Крамнэгел смерил ее ледяным взглядом.

– Ты вправду считаешь, что Ал лупит по-настоящему?

– Ты не посмеешь. Я ведь тебя знаю.

– Я тоже думал, что знал тебя, Эди. Тот я, которого знаешь ты, как раз и думал, что знал тебя. Но теперь ни ты меня, ни я тебя, наверно, не знаем. Мне нужны мои деньги, Эди. А ты мне не нужна, поверь. Карбайду, я думаю, повезло, но мне, пожалуй, повезло чуток больше. Вот так. Выкладывай. А потом я оставлю тебя в покое, пока не подсчитаю все, что ты действительно мне должна.

– У меня нет денег.

Крамнэгел смотрел на нее, переводя взгляд с одного ее глаза на другой в поисках ненасильственного решения проблемы. Драться с женщинами он терпеть не мог, разве только в целях самозащиты, столкновение же с капитаном Макарезосом сделало его нерешительным вдвойне. Эди тоже вперила в него взгляд, а потом обезоруживающе улыбнулась.

– Да, пожалуй, ты права, – нехотя пробормотал он. – Нет у меня настроения тебя бить.

– Вот-вот, я Алу так и сказала, – благодарно ответила Эди. – Если, не прибегая к силе, человек не может получить то, чего хочет, значит, он этого и не стоит.

– Как же мы все-таки договоримся? – спросил Крамнэгел.

– Поцелуй меня.

– Обойдешься.

– Ты ведь хочешь получить свои деньги, разве нет?

– Будем считать, что мне некогда.

– Ну, в память о былых временах?

Наступила пауза. Эди вполголоса, подражая манере самых хриплых исполнителей блюзов, начала напевать: «Забыть ли старую любовь… та-та… та-та… та-та…» Он поцеловал ее в ухо – в основном для того, чтобы она перестала петь.

– Вот видите, дорогой сэр, что делает с человеком доброта? – ехидно сказала она и достала из сумочки чек.

Крамнэгел взглянул на сумму, и у него отвисла челюсть.

– Это еще что такое, черт возьми? – проревел он. – Две тысячи долларов?

– Правда, Барт, не могу же я отдать тебе все сразу, – взмолилась она. – Этот мерзавец проверяет чековую книжку каждую неделю, ей-богу, и мне вообще лучше не жить на белом свете, если он узнает.

– Но это ведь мои деньги, Эди!

– Я знаю, что они твои, Барт. И ты знаешь, что они твои. Но ты попробуй скажи ему!

– И скажу. Прямо сейчас поеду к нему и скажу.

– Барт, Барт, пожалуйста, прошу тебя. Дай мне время. Если удастся все это выдать за какие-нибудь мои причуды, он меня пару раз отлупит, но я полностью рассчитаюсь с тобой, только дай мне немного времени.

– Ты хочешь сказать, что нам придется встречаться здесь каждый вечер до следующего года и ты будешь выдавать мне по паре долларов в день на прожитье? Мне нужен капитал, Эди! Капитал! Мне, может, захочется его во что-нибудь вложить. Я, может, собственное дело заведу!

– Две тысячи долларов – это тебе не пара долларов, – горячо ответила она и взглянула на часы. – О боже, мне пора. Но я тебе вот что скажу. Приходи сюда завтра в семь, я, может, больше привезу. Пять, а то и десять. Ты уж позволь мне самой решить сколько.

– Нет, Эди, этот твой метод не пройдет, потому как я рассержусь. По-настоящему рассержусь.

– Ты мне всегда очень нравишься сердитый, – небрежно сказала она, включая мотор. – А теперь я поеду, не то он прицепится с вопросами.

– Через день-другой ему самому придется отвечать на них, Эди, – заявил Крамнэгел, открывая дверцу.

– Я люблю тебя, Большой Барт, – сказала Эди и врезалась задним бампером в фонарный столб. Пытаясь развернуть свой огромный белый автомобиль, она чуть не сбила Крамнэгела, а пытаясь объехать его, смела несколько мусорных ящиков, скопившихся по случаю забастовки местных мусорщиков.

«Одно слово – бабы», – подумал Крамнэгел, следя за тем, как машина, набрав скорость, понеслась не по той стороне дороги.

Он провел ночь в гостинице «Уэлли фордж транзиентс» – неприметном здании, состоявшем, казалось, из одних пожарных лестниц, а к семи часам вечера на следующий день снова стоял на месте романтических свиданий. Поскольку забастовка еще не кончилась, мусорные баки, сбитые машиной Эди, так и лежали на прежнем месте. Слегка моросил дождь – легкий туман висел в воздухе, как вуаль, и незаметно пропитывал одежду.

У Крамнэгела было вдоволь времени, чтобы обо всем подумать. Чек он сдал в свой банк вместе с дорожными чеками, но оставил при себе деньги, вырванные у капитана Макарезоса. С Эди на этот раз он решил быть пожестче. Корень всех его бед – в его собственном благородстве, решил Крамнэгел, из-за чего он и страдает все время. Живешь среди жулья, надо самому быть еще большим жульем, более проницательным, и прежде всего надо быстрее преуспевать.

Вот скоро он окончательно переменится, и пусть тогда общество поостережется. Если разобраться, капитан Макарезос многому его научил. Что да, то да. Мир разделен на две команды – на «плохих» и «хороших», но, как и в футболе, некоторые игроки не подходят своим командам по темпераменту и так же неуместны в них, как, скажем, протестант, играющий за католический университет Тернового венца. В таком случае только и остается, что перебежать на другую половину поля! Крамнэгел считал, что всю жизнь был в команде «хороших», даже когда общество все перепутало и пыталось напялить на него не ту спортивную форму, но раз его верность не оценили по достоинству, то он найдет себе место там, где его оценят.

Появление «Кадиллака» нарушило ход его мыслей. Крамнэгел взглянул на часы. Ровно семь. Странно. Эди никогда не отличалась точностью. Крамнэгел не пошел навстречу машине, но впился настороженным взглядом в туман, где появились огни второго автомобиля. Красная мигалка на его крыше не горела, но Крамнэгел сразу узнал полицейский автомобиль. Дело плохо. Подъехав прямо к Крамнэгелу, «Кадиллак» ослепил его светом фар и чуть не вмял в забор из металлической сетки. Крамнэгел шагнул к дверце и увидел за рулем Ала Карбайда. Сидевшая рядом с Карбайдом Эди отвернулась, пряча лицо.

– Что это значит? – спросил Крамнэгел.

– Ты арестован, Барт, – ответил Карбайд.

– Арестован? За что?

– Сам я тебя забирать не буду. За мной едет дежурный автомобиль. А я спешу на ужин.

– Может, все-таки выйдешь из машины? – сказал Крамнэгел.

Прежде чем Ал успел ответить, раздался голос из темноты:

– С возвращеньицем, начальник!

– Это кто еще там?

– Марв Армстронг.

– Привет, Марв!

Ал Карбайд выпрыгнул из машины.

– Я вовсе не приказывал тебе ехать лично, – резко сказал он Армстронгу. – Я лишь приказал, чтобы дежурная машина сопровождала машину миссис Карбайд.

– А я решил поехать сам, начальник, – непринужденно ответил Армстронг. – Вы мне не приказывали не ехать.

– Ну ладно. – Ал Карбайд был явно не в духе. – Взять его.

– Ты не считаешь, что должен мне кое-что объяснить? – спросил Крамнэгел. – И разве так я тебя учил производить арест?

– Это ты обязан кое-что мне объяснить, Барт. Ты – осужденный преступник и, согласно законам штата, должен был зарегистрироваться в полиции по прибытии. А ты этого не сделал.

– Этот закон не распространяется на приговоры, вынесенные иностранным судом, Ал, и тебе прекрасно это известно. Вот уж не думал, что ты настолько глуп.

– Да, не распространяется, но англичане могут потребовать твоей выдачи, и в таком случае мы обязаны знать твое местонахождение, чтобы отправить тебя обратно, если они решат, что ты должен отбыть свой срок до конца там.

Одна только мысль об этом вызвала у Крамнэгела внезапный приступ тошноты.

– И еще, Барт. Я не желаю, чтобы ты болтался по городу и угрожал моей жене.

– Я никогда не угрожал Эди.

– Ты заявил, что изобьешь ее, если она не даст тебе денег.

– Разве я ее избил? Я тебя бил, Эди?

Мгновенно ожившая Эди приподняла край юбки:

– Смотри, что со мной сделал этот подлец…

– Заткнись! – приказал ей Ал на тот случай, если она имела в виду его самого.

– Это мои деньги! – заорал Крамнэгел.

– Суд, который слушал дело о разводе, такого решения не выносил. Если ты хочешь получить хоть цент из денег Эди, опротестуй решение суда.

– Ах ты грязная скотина! Ты что, не знаешь, что это сбережения всей моей жизни?

– Ты мне угрожаешь?

– Ладно, Барт, пошли, – тихо, но убедительно сказал Армстронг. – Ничего хорошего ты не добьешься, если попытаешься решить все прямо на улице. Я здесь нахожусь только в качестве свидетеля, ты ведь это понимаешь, правда? И мне не хотелось бы ни видеть, ни слышать ничего такого, что потом скомпрометировало кого-либо. И так уж хватит, верно? Пошли, парень, со мной, устроим тебе адвоката и прокрутим всю процедуру в управлении, ты же понимаешь.

Крамнэгел, оказавшись в дружелюбном объятии стиснувших его рук Армстронга, сделал довольно вялую попытку броситься на Карбайда; из глубины «Кадиллака» леди Макбет наблюдала за происходящим широко раскрытыми глазами.

– Пошли, Барт.

– Как мне известно, ты сумел угрозами, насилием и вымогательством получить у миссис Карбайд чек на две тысячи долларов, – холодно сказал Ал.

Тут уж Крамнэгел ринулся на него всерьез, но Армстронг мужественно удержал его.

– Ну что ж, попробуй только получить по нему деньги, – продолжал Карбайд. – И если ты не оставишь миссис Карбайд в покое, я предъявлю тебе обвинения по всем статьям, начиная с бродяжничества и кончая вымогательством. Ты видел, как он пытался напасть на меня, – сказал Карбайд Армстронгу.

– Хотите, чтобы я его отпустил, да? – довольно неожиданно спросил Армстронг. – Чтобы прямо сразу можно было пришить ему обвинение в нападении на должностное лицо?

Карбайд почувствовал себя так, будто его ударили ножом в спину, а Крамнэгел мгновенно понял, что слова Армстронга предназначались ему. Он сразу же затих и перестал вырываться. Армстронг отпустил его.

– Ладно, Марв, пошли, – сказал Крамнэгел, глядя в землю.

– Желаю вам хорошо поужинать. Спокойной ночи, Эди! – выкрикнул Армстронг.

Когда Армстронг и Крамнэгел скрылись в темноте, Ал чуть не взорвался от приступа холодной ярости. Вены на висках вздулись так, что рельефно выделялись в тусклом свете уличного фонаря.

– Садись в машину, Ал, промокнешь, – позвала его Эди.

Ал отошел от машины на несколько шагов.

– Ты хочешь, чтобы я села за руль, милый?

Ал вернулся в машину, сел на свое место, взглянул на жену и ударил ее по голове. Теперь он уже снова полностью владел, собой.

– Что я такого сделала?! – взвизгнула Эди.

– Ничего особенного, но на кой ляд эта сволочь Армстронг приперся сюда сам, когда я приказал просто выслать дежурного… Нарочно приехал, разумеется. Далеко метит, мерзавец.

Эди улыбнулась сатанинской улыбкой.

– Вам, полицейским начальникам, вечно не везет ни с женами, ни с заместителями. Подумать только, сколько неприятностей у Барта из-за тебя… И из-за меня. Ей-богу, он заслуживает того, чтобы дать ему вздохнуть спокойно. Жены и заместители… Так трудно всегда от них отделываться…

Ал, в нарушение всех правил дорожного движения, развернул машину в обратную сторону, отчаянно нажимая на клаксон.

– Куда мы едем? – встревоженно спросила Эди.

– Домой. Я не хочу есть.

– Зато я хочу.

Но они поехали домой.

Тем временем в полицейской машине Армстронг рассказал Крамнэгелу все последние новости. Близились выборы в местные органы власти, и мэр Калогеро вновь выставил свою кандидатуру, хотя против него были выдвинуты обвинения в вымогательстве. И чем больше его имя связывали с подозрительными элементами, тем прочнее становились его политические позиции. Всевозможные бесстрашные журналисты, или, вернее, журналисты, которые писали так, как будто были бесстрашными, атаковали мафию, но никогда не называли имен, и каждое их выступление до такой степени дышало духом истинной демократии в действии, что не могло не рассеять сомнений читателей. Люди стали более тертыми, но оставались такими же легковерными, как всегда. Они больше не раскисали перед разряженным в пух политиканом, пощипывающим струны народных инструментов, или спустившимся на десять минут в неглубокую угольную шахту, или целующим детей, отчаянно пытающихся уклониться от этой чести. Но достаточно было подкупленному аналитику общественного мнения объявить, что в ходе избирательной кампании мэр оставил за флагом своих соперников, чтобы очень многие поверили этому, даже если отдельные личности и высказывались против. Поскольку подобных опросов проводилось пять или шесть, а выводы их не отличались друг от друга, очень трудно было сказать, кто состоит на содержании мафии, а кто – нет. На одних догадках, разумеется, далеко не уедешь, но Армстронг полагал, что организация, помпезно именуемая Институтом народного мнения, которая постоянно подчеркивала успехи мэра Калогеро, целиком и полностью существует за счет преступного мира. Одним из ее руководителей был Милт Роттердам.

– Ал не пытался перебить мафии хребет? – поинтересовался Крамнэгел.

– Если между нами, то Ал оказывает им всяческую помощь, – ответил Армстронг.

– Кто же тогда выдвинул обвинения в вымогательстве?

– Тут уж никуда нельзя было деться – до того все далеко зашло, что шила в мешке не утаишь. По-моему, эти ребята даже сами поощряют обвинения против себя – уверены, суд их всех обелит и оправдает.

– Ты что, смеешься?

– Нисколько. Все знают: мафия существует. Но никто не понимает, что она спокойно может выйти из зала суда чище чистого.

– Кто же судья?

– Уэйербэк.

– Ясно. До того ясно, что блевать хочется, – сказал Крамнэгел.

– Еще бы. И все же, знаешь, Барт, я никогда толком об этом не задумывался, пока не стал заместителем начальника полиции.

– В том-то и дело, Марв. Никто об этом не думает. – И он с чувством вины вспомнил о том обеде с Алом. Гнев снова охватил его. Лицемер проклятый, как Карбайд тогда распинался, что Город-де надо очистить от скверны! Крестоносец, да и только. А что он сделал, когда ему представилась возможность действовать? Отхватил себе кусок поганого пирога пожирнее, вот и все.

– Что же вы, черт вас возьми, собираетесь теперь делать со мной? – спросил Крамнэгел.

– А, пустая формальность, – вздохнул Армстронг. – Как ты сам понимаешь, не я все это затеял. Ал о твоем возвращении пронюхал дня два назад…

– Дня два назад? – встрепенулся Крамнэгел.

– Как же он мог узнать? Я ведь и до Города еще не добрался.

– Не знаю, – пожал плечами Армстронг. – Днем у него было совещание с мэром. Когда вышел оттуда, отвел меня в сторону и сказал, что-де Крамнэгел вернулся. Но больше ничего не говорил.

– И все?

– И все. Но он вроде очень был обеспокоен. У него ведь это всегда по венам видно.

– Да уж, эти чертовы вены.

Немного помявшись, Армстронг добавил, что, возвратись тогда к себе, в управление, Карбайд сразу же заказал разговор с Вашингтоном.

– Он, значит, решил сообщить англичанам, – сказал Крамнэгел. – Через госдепартамент или через ФБР. Думаешь, ему удалось? – осмелился спросить он.

– Найди себе хорошего адвоката, и, даже если англичане сделают все возможное, чтобы тебя вернуть, дело о выдаче можно тянуть годами.

– Это точно, – согласился Крамнэгел. – Надо признать, лучшая в мире американская система правосудия никогда не закроет ни одного дела так, чтобы его нельзя было потом открыть снова.

– Процесс можно тянуть до бесконечности – точнее, пока есть чем платить.

– Это верно.

– Есть у тебя на примете хороший адвокат? – спросил Марв.

– Нет. – И вдруг Крамнэгел весь расцвел от радости. – Мервин Шпиндельман.

– Он сдерет с тебя сто десять процентов всех твоих доходов за последующие пятьдесят лет.

– Пожалуй, верно. – Крамнэгел заколебался. – Но я помню, как он говорил, что бывают дела, за которые он берется не ради денег, а ради славы.

– Защита бывшего начальника полиции в деле о выдаче иностранному государству и о возвращении денег? – скептически спросил Марв. – Разве на таком деле он себе славу наживет? Нет, чтобы Шпиндельман заинтересовался тобой бесплатно, надо сделать что-то действительно из ряда вон выходящее – пришить кого или еще что!

– Как, опять? Слушай, мне этих убийств на всю жизнь хватит.

– Тогда не обращайся к Шпиндельману.

Как раз в это время автомобиль огибал гигантскую бетонную чашу, которой раньше на этом месте не было.

– Что за… Эге, да никак это…

– Вот именно, стадион «Макдоналд Шнитцлер».

– Построили его наконец?

– Ага, за четыре месяца и шесть дней. Журнал «Форчун» считает, что это национальный рекорд. Строительство велось с применением сборных пластмассовых панелей, подвергнутых обработке электроимпульсами или чем-то в этом роде, черт его знает… В общем, как ни крути, а строительство обошлось на шестнадцать миллионов долларов дороже, чем предполагалось, хотя его и завершили на месяц раньше срока. Над тем, куда уплыли денежки, можешь особенно голову не ломать. Это ведь бездоходная корпорация.

– Стадион уже открыт?

– Будет торжественно открыт вечером в пятницу – большое событие в жизни Города. Команда университета Тернового венца против «Апачей Великих озер». Сам достопочтенный Дарвуд X. Макалпин, губернатор штата, откроет матч.

– И кто будет присутствовать?

– Все.

– Ух ты, хорошо бы и мне там побывать.

Марв Армстронг окинул Крамнэгела очень серьезным взглядом: они уже находились неподалеку от полицейского управления.

– Почему бы тебе не уехать куда-нибудь ненадолго? В Колорадо-Спрингс или еще куда.

– С какой стати? – удивился Крамнэгел. – Разве мы не в свободной стране?

– В свободной, конечно, – ответил Армстронг, – но я не отвечаю за то, что может сделать Ал. А он может повести себя очень погано, Барт. Я не доверяю этому типу, когда он психует. Знаешь, не нравится мне, что творится в нашем Городе, да и во всей стране, если уж на то пошло…

– И поэтому я должен уехать в Колорадо-Спрингс? – тихо спросил Крамнэгел, когда машина уже остановилась у подъезда полицейского управления.

– Я думал, если людям не нравится то, что происходит в их городе или во всей стране, то они обязаны навести порядок. Меня всегда учили, что это и есть демократия, меня всегда учили, что город принадлежит нам… Да, в общем-то, и вся страна тоже. Именно это и делает жизнь прекрасной… И значительной…

– О господи, – вздохнул Марв, – на одних этих красивых чувствах и словах далеко не уедешь, Барт. Вот ты мог кое-что сделать, когда имел власть. Ну и сделал ты что-нибудь? Сделал?

Вот оно как все оборачивается. Крамнэгел зафыркал, чувствуя одновременно и вину и раздражение.

– Конечно, я мог кое-что сделать. Я мог покончить с собой. Устроить себе харрикэри или как там оно называется. Каждый полицейский начальник разрывается между тем, что он думал раньше, до вступления в должность, и тем, что он обнаружил, когда в должность вступил. Ведь это он, начальник, оказался на ринге, а не его заместитель. Заместитель? Заместитель сидит себе спокойно, поглаживая сложенное полотенце, и надеется, что настанет минута бросить его начальнику… Мне вот приходилось мириться с Алом Карбайдом… Каждый раз, стоило мне лишь глянуть в свой угол, я знал, что там сидит человек, который меня ненавидит, который надеется, что меня побьют, надеется, что я сдамся… В общем, мне приходилось с ним мириться, и он добился своего – повезло мерзавцу. А теперь Алу Карбайду приходится мириться с Марвом Армстронгом. Не так-то все это легко, Марв. Не так-то легко.

– Знаю, все это нелегко, Барт. Поэтому и предложил тебе уехать в Колорадо-Спрингс. О господи боже, да не обязательно именно туда…

– Никуда не обязан я ехать, – коротко ответил Барт, открывая дверцу. – Давай кончать с этим дерьмом.

Несмотря на всю браваду, Крамнэгелу было мучительно больно входить в это здание не начальником управления, а в ином качестве. В вестибюле больше не встречались люди в странных одеяниях. Там царила атмосфера скуки, официальности и непокоя.

– Патруля из «раввинов» больше нет? – спросил Крамнэгел. Марв покачал головой.

– И что же теперь происходит?

– Пробивают раввинам головы.

– Все как обычно?

– Вот именно.

– Понятно.

Крамнэгел показал, что живет в гостинице «Уэлли фордж транзиентс», в номере 1140, и дал подписку о невыезде из города без уведомления полиции. Не уведомив полицию, он не мог поехать даже в Колорадо-Спрингс. У него взяли отпечатки пальцев. В полицейском управлении и так, разумеется, были отпечатки его пальцев, но не в том досье. Его сфотографировали. Он сохранил потрясающую выдержку и достоинство, на прощание пожал Марву руку, сумев не разрыдаться, но, как только вышел в холодную, неприветливую ночь, слезы отчаяния хлынули градом, ослепляя его. О боже, сделай что-нибудь, заставь меня забыть об этом кошмаре! Оглянувшись по сторонам, он решил, что за ним следят. Это уж слишком! Он пошел вперед, и тот человек тоже пошел вперед. Он остановился, и тот человек остановился тоже. Стало быть, Ал Карбайд решил вести грязную игру? Отлично. Хоть этим теперь можно занять голову.