Текст книги "Очищение убийством"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Фидельма вошла в покой настоятельницы Хильды, Эадульф за ней по пятам. Настоятельница сидела. Перед ней стоял высокий молодой человек, белокурый и с шрамом на лице. Фидельма сразу же узнала его – это был тот самый человек, которого брат Торон в храме назвал сыном Освиу, Альфритом. Увидев его вблизи, она тут же подумала, что шрам этот ему очень идет, ибо лицо его, хотя и красивое, почему-то кажется жестоким – может быть, потому, что губы у него тонкие и насмешливые, а взгляд льдисто-голубых глаз холодный и безжизненный.

– Это Альфрит из Дейры, – сообщила настоятельница.

Брат Эадульф тут же низко поклонился по обычаю саксов, ибо так приветствуют саксы своих королевичей, но Фидельма, спины не согнув, только едва кивнула в знак почтения. Она поступила бы так же, встреться ей какой-нибудь властитель, не исключая даже самого верховного короля.

Альфрит, сын Освиу, бросил на сестру Фидельму короткий безразличный взгляд, а потом обратился к брату Эадульфу на языке саксов. Фидельма немного понимала этот язык, но говорил он слишком быстро и с таким произношением, что она не поняла ни слова. Она подняла руку и прервала престолонаследника Нортумбрии.

– Было бы лучше, – проговорила она на латыни, – если бы мы прибегли к языку, общему для всех нас. Я не владею языком саксов. Если мы не будем говорить на одном языке, в таком случае, Эадульф, тебе придется переводить.

Альфрит прервал свою речь, раздраженно хмыкнув. Настоятельница Хильда опустила голову, пряча улыбку.

– Поскольку Альфрит не говорит по-латыни, я предлагаю ирландский, ибо все мы им владеем, – проговорила она по-ирландски.

Альфрит обратился к Фидельме. Брови его были насуплены.

– Я немного знаю ирландский. Меня обучили монахи Колумбы, когда принесли христианское учение в эту землю. Если ты не знаешь языка саксов, я буду говорить на этом языке. – Говорил он медленно и с сильным акцентом, но вполне правильно.

Фидельма жестом предложила ему продолжать. К ее неудовольствию, он повернулся к Эадульфу и продолжил разговор, обращаясь к нему:

– Нет никакой надобности в дальнейшем расследовании. Мы посадили преступника под замок.

Брат Эадульф собрался было ответить, но снова вмешалась сестра Фидельма:

– Сообщат ли нам, кто преступник?

Альфрит удивленно нахмурился. У саксов женщины знают свое место. Но у него был кое-какой опыт касательно дерзости ирландок, и он знал от своей приемной матери, Фин, кое-что об их надменности, проистекающей от сознания равенства с мужчинами. Колкость вертелась у него на языке, но королевич смолчал, лишь глаза его сузились, когда он посмотрел на Фидельму.

– Разумеется. Некий нищий из Ирландии. Некто по имени Канна, сын Канны.

Фидельма вопросительно подняла бровь.

– Как его обнаружили?

Брат Эадульф смутился, услышав некий вызов в голосе напарницы. Он привык к манерам ирландских женщин на их родине, однако его смущало таковое поведение среди его народа.

– Обнаружили его довольно просто, – холодно ответил Альфрит. – Этот человек шатался по округе, предсказывая время и день смерти настоятельницы Этайн. Он либо великий колдун, либо убийца. Как христианский король, преданный Риму, – сказал он нарочито твердо, – я не верю в колдовство. Стало быть, единственным способом в точности предсказать день и час смерти настоятельницы было совершить преступление самому.

Эадульф медленно кивал, соглашаясь с этими доводами, но Фидельма скептически улыбалась, слушая королевича саксов.

– Есть ли свидетели того, что он предсказал точный час и как умрет настоятельница Этайн?

Альфрит указал, чуть-чуть слишком подчеркнуто, на настоятельницу Хильду.

– Свидетель есть, и свидетель безупречный.

Сестра Фидельма повернулась к настоятельнице.

Та слегка смутилась.

– Правда состоит в том, что вчера утром этого нищего привели ко мне, и он предсказал, что в этот день прольется кровь.

– Он говорил об этом подробно?

Альфрит раздраженно зашипел, когда Хильда покачала головой.

– По правде говоря, он сказал только, что кровь прольется в тот день, когда солнце затмится на небе. Один ученый брат с Ионы сказал мне, что это небесное явление действительно произойдет в тот самый день ближе к вечеру, когда луна пройдет между нами и солнцем.

На лице Фидельмы выразилось еще большее сомнение.

– Но говорил ли он о настоятельнице Этайн и о точном времени? – не унималась она.

– Мне – нет… – начала Хильда.

– Но есть другие свидетели, которые клянутся, что он говорил им об этом, – вмешался Альфрит. – Зачем мы теряем время? Ты сомневаешься в моем слове?

Сестра Фидельма повернулась к саксу с обезоруживающей улыбкой. Только внимательный взгляд мог бы определить, что улыбка эта напускная.

– Твое слово не есть свидетельство в законном смысле, Альфрит из Дейры. Даже по законам саксов нужен непосредственный очевидец преступления, а не только слухи и догадки. Насколько я понимаю, ты просто сообщаешь то, что кто-то сказал тебе. Ты не слышал слов этого человека сам.

Лицо Альфрита побагровело от обиды.

И тут наконец заговорил брат Эадульф:

– Сестра Фидельма права. Твое слово не может быть принято в расчет, поскольку ты не очевидец и не можешь давать показания о речах этого человека.

Фидельма постаралась скрыть удивление, вызванное поддержкой монаха-сакса. Она снова обратилась к настоятельнице Хильде:

– То, что у нас появился подозреваемый, не отменяет порученного нам расследования, мать настоятельница. Это верно?

Настоятельница Хильда согласилась, хотя явно была недовольна тем, что вынуждена пойти против своего молодого родича, да еще прилюдно.

– Это пустая трата времени. – Альфрит дал выход раздражению. – Ирландка была убита одним из своих соотечественников. Чем быстрее эта новость будет объявлена, тем лучше. По крайней мере, это прекратит слухи и ложные обвинения в том, что ее убили, чтобы не дать выступить на диспуте на стороне Рима.

– Если это правда, об этом будет объявлено, – заверила его Фидельма. – Но прежде нужно установить, правда ли это.

– Не можешь ли ты, – поспешил вставить брат Эадульф, увидев, что королевич саксов нахмурился, – сообщить нам, кто свидетельствует против этого человека и как случилось, что его арестовали?

Альфрит колебался.

– Один из моих танов, Вульфрик, слышал, как этот человек похвалялся на рынке, будто-де предсказал смерть Этайн. Он нашел трех человек, которые готовы поклясться, что слышали, как нищий заявил об этом, прежде чем стало известно о смерти настоятельницы. Вульфрик стережет этого узника, и сейчас идут приготовления к сожжению его на костре за то, что он посмел насмехаться над законами Господа нашего, оглашая зловещие предсказания.

Фидельма внимательно посмотрела на Альфрита из Дейры.

– Ты уже приговорил этого человека, не выслушав его?

– Я выслушал его и приговорил его к смерти на костре! – бросил Альфрит.

Сестра Фидельма раскрыла рот, чтобы возразить, но тут вмешался Эадульф.

– Это соответствует нашим обычаям и закону, сестра Фидельма, – поспешно сообщил он.

Глаза у Фидельмы были холодные.

– Тот самый Вульфрик? – медленно и тихо проговорила она. – Я уже встречалась с Вульфриком из Фрихопа по дороге сюда. Вульфрик, тан Фрихопа, который повесил одного из братии Колумбы на придорожном дереве по одной только причине – ради собственного удовольствия. Он готов свидетельствовать против любого, кто принадлежит к нашему народу и церкви.

Глаза у Альфрита округлились, рот раскрылся, но ни звука не было слышно – он оторопел от ее дерзости.

Настоятельница Хильда взволнованно поднялась со скамьи. Даже у брата Эадульфа вид был удивленный.

– Сестра Фидельма! – Хильда первой оправилась от удивления, вызванного намеком, прозвучавшим в ее словах, и проговорила резко: – Я знаю, что ты почувствовала, увидев мертвое тело брата Эльфрика из Линдисфарна, но я уже говорила тебе, это дело расследуется.

– Именно так. – Ответ Фидельмы звучал столь же резко. – И расследование это имеет отношение к надежности Вульфрика в качестве свидетеля. Тана Фрихопа вряд ли можно признать беспристрастным свидетелем в этом деле. Ты говорил о трех других. Независимы ли они или этот тан принудил их угрозой или подкупил?

Лицо Альфрита исказила ярость.

– Я не останусь здесь, чтобы меня оскорбляла какая-то… женщина, не важно, каково ее положение, – бросил он. – Не будь она под защитой моего отца, за такое оскорбление я бы велел ее выпороть. И коль скоро это зависит от меня, клянусь, этот нищий будет сожжен на костре завтра на рассвете.

– И не важно, виновен он или невиновен? – пылко возразила Фидельма.

– Он виновен.

– Господин. – Спокойный голос Эадульфа остановил короля Дейры в полушаге от двери. – Господин, возможно, все так, как ты сказал – нищий виновен. Но нам следует довести до конца наше расследование, ибо здесь многое неясно. Такова воля короля, твоего отца. Внимание всего христианского мира устремлено на это маленькое аббатство Витби, и многое поставлено на кон. Вина должна быть установлена и доказана несомненно, иначе может случиться, что война погубит королевство и тень кровавых крыл ее ворона накроет не одну только Нортумбрию. А мы присягнули и поклялись подчиняться королю, твоему отцу. – Последнюю фразу он произнес особенно веско.

Альфрит остановился и посмотрел на брата Эадульфа, потом на настоятельницу Хильду, на этот раз нарочито не обращая внимания на сестру Фидельму.

– До завтрашнего рассвета ты должен доказать, что нищий совершенно не виновен… либо он будет сожжен на костре. И поостерегитесь этой женщины. – Он кивнул в сторону Фидельмы, не глядя на нее. – Есть предел, которого я не позволю переступить.

И дверь захлопнулась за рослым сыном Освиу.

Настоятельница Хильда с упреком посмотрела на Фидельму.

– Сестра, ты, кажется, забываешь, что ты уже не у себя на родине. Наши обычаи и законы – иные.

Сестра Фидельма склонила голову.

– Я постараюсь не забывать об этом и надеюсь, что брат Эадульф даст мне совет, когда я буду неправа. Однако моя первейшая цель – добыть правду касательно этого дела, а правде следует служить больше, чем королевичам.

Настоятельница глубоко вздохнула.

– Я сообщу королю Освиу о таком повороте событий, а вы пока продолжайте расследование. Но помните, что Альфрит – король Дейры, земли, на которой находится этот монастырь, а слово короля – закон.

В коридоре брат Эадульф остановился и улыбнулся Фидельме, как будто даже с восхищением.

– Настоятельница Хильда права, сестра. Ты немногого сможешь добиться от наших правителей-саксов, если будешь говорить с ними непочтительно. Я знаю, в Ирландии все обстоит по-другому, но сейчас ты в Нортумбрии. Тем не менее ты заставила молодого Альфрита кое о чем задуматься. А он, похоже, весьма мстительный юноша, так что мне придется позаботиться о тебе.

Фидельма поймала себя на том, что улыбается.

– А ты должен предостеречь меня, когда я стану делать что-то не так, брат Эадульф. Однако возлюбить человека, подобного Альфриту, дело трудное.

– Короли и королевичи садятся на троны не для того, чтобы их любили, – ответил Эадульф. – Каков твой следующий шаг?

– Увидеть нищего, – тут же ответила она. – Что ты предпочитаешь, Эадульф: отправиться к лекарю, чтобы узнать, что он обнаружил, или пойти со мной?

– Полагаю, моя помощь может понадобиться тебе. – Эадульф говорил серьезно. – Я не доверяю Альфриту.

Однако случилось так: они встретили сестру Ательсвит, которая и сообщила им, что брат Эдгар уже осмотрел тело и не нашел ничего, кроме очевидного, после чего тело унесли в катакомбы монастыря для захоронения.

Именно сестра Ательсвит провела их вниз, в монастырскую усыпальницу, или hypogeum, как именовала она обширные подвалы монастыря. Колодец с винтовой каменной лестницей привел их на вымощенную камнем площадку, расположенную двадцатью футами ниже уровня монастырского пола, от которой во все стороны шли проходы, ведущие к помещениям, похожим на пещеры с высокими сводчатыми потолками. Масляную лампу их провожатая зажгла еще наверху лестницы и теперь, освещая путь, провела их по заплесневелым проходам до катакомб, где в рядах каменных саркофагов покоились тела усопших насельников монастыря. Здесь витал запах смерти, странный и невыразимый.

Сестра Ательсвит торопливо вела их по этим сырым катакомбам, как вдруг многократно повторенный эхом стон пригвоздил ее к месту. Рука с лампой затряслась, и монахиня самым неподобающим образом рухнула на колени.

Сестра Фидельма взяла перепуганную сестру-смотрительницу за руку.

– Это просто кто-то плачет, – успокоила она ее.

Высоко подняв лампу, сестра Ательсвит повела их дальше.

Вскоре всем стал виден и источник стонов и рыданий. Почти в самом конце катакомб оказался маленький альков, в котором горели две свечи. Тело настоятельницы Этайн принесли сюда для погребения. Оно лежало в похоронном облачении на каменной плите, свечи горели у изголовья. В изножье гроба коленопреклоненно распростерлась монахиня. Сестра Гвид. На мгновение девушка поднялась, продолжая рыдать, и вновь ударилась оземь, крича:

–  Domine miserere peccatrice! [10]10
  Господи, помилуй грешницу! (лат.).


[Закрыть]

Сестра Ательсвит хотела было подойти к ней, но Фидельма остановила ее.

– Давайте оставим ее на какое-то время наедине с ее горем.

Dominaсмиренно склонила голову и вновь двинулась дальше.

– Бедная сестра потеряла рассудок. Она, кажется, была очень привязана к настоятельнице.

– Всяк из нас горюет по-своему, – отозвалась Фидельма.

За катакомбами следовал ряд кладовых, а еще дальше «апотека», или винный погреб, в котором хранились большие бочки с вином, привезенным из земли франков, из Галлии и Иберии. Здесь Фидельма остановилась, принюхиваясь. Аромат вин был крепок, но какой-то другой, горько-сладкий запах словно пропитал подземелье, странный запах, заставивший ее поморщиться от отвращения.

– Мы находимся под кухнями монастыря, сестра, – заметила Ательсвит, как бы извиняясь. – Тут все пропитано насквозь этим запахом.

Фидельма ничего не сказала, но жестом велела сестре-смотрительнице двигаться дальше. А дальше расположилась череда кладовок для хранения провизии, как сказала им сестра Ательсвит, но также используемых при необходимости для заключения злодеев. Горящий факел освещал сырое, холодное подземелье.

Двое мужчин сидели и играли в кости в его мрачном свете.

Сестра Ательсвит объявила о приходе гостей на резком повелительном языке саксов.

Двое мужчин встали, ворча, и один из них снял ключ с крюка на крепкой дубовой двери.

Сестра Ательсвит, выполнив свой долг, повернулась и исчезла в темноте.

Человек уже протянул ключ Эадульфу, как вдруг взглянул на Фидельму. Он похотливо ухмыльнулся и сказал что-то, что его товарищу показалось забавным.

Эадульф прикрикнул на них. Они пожали плечами, и первый швырнул ключи на стол. Фидельма владела языком саксов достаточно, чтобы понять из дальнейшего разговора, что Эадульф поинтересовался именами свидетелей, выступивших против приговоренного. Первый воин неохотно назвал несколько имен, включая и Вульфрика из Фрихопа. После чего стража вернулась к игре в кости и больше не обращала на пришельцев внимания.

– Что он сказал? – прошептала Фидельма.

– Я спросил имена свидетелей.

– Это я поняла. Но что он сказал до того?

Эадульф смутился и пожал плечами.

– То была просто речь невежи, – ответил он уклончиво.

Фидельма не стала настаивать. Он отпер дверь.

Внутри крошечного вонючего чулана света не было.

На соломе в углу сидел человек с косматой бородой и длинными волосами. С ним обошлись без особых церемоний, судя по кровоподтекам на лице и крови на одежде.

Он поднял темные ввалившиеся глаза на Фидельму, и звук, похожий на тихий смех, булькнул у него в горле.

– Сто тысяч приветствий этому дому! – Он пытался придать своим словам уверенность и насмешливость, но прозвучали они как карканье ворона.

– Ты – Канна? – спросила Фидельма.

– Канна, сына Канны из Армага, – охотно признал нищий. – Мне позволили совершить последнее церковное покаяние?

– Мы пришли сюда не для этого, – отрезал брат Эадульф.

Нищий впервые внимательно посмотрел на него.

– Вот как? Брат сакс, и из тех, кто привержен Риму. Нет проку призывать меня к покаянию. Я не убивал настоятельницу Этайн из Кильдара.

Фидельма посмотрела на несчастного.

– Как ты думаешь, почему тебя обвиняют?

Канна поднял глаза. Они широко раскрылись при виде молодой сестры, в которой он признал соотечественницу.

– Потому что я преуспел в моем искусстве.

– В каком?

– Я – астролог. Я могу предсказать события, расспросив звезды.

Эадульф недоверчиво фыркнул.

– Признаешь, что ты предсказал смерть настоятельницы?

Человек кивнул самодовольно.

– В этом нет ничего удивительного. Наше искусство – древнейшее в Ирландии, и это может подтвердить эта добрая сестра.

Фидельма кивнула в знак согласия.

– Это верно, что у астрологов есть такой дар…

– Не дар, – поправил нищий. – Астрологии обучаются, как любому другому искусству или науке. Я учился много лет.

– Очень хорошо, – согласилась Фидельма. – Астрологи много лет занимаются своим искусством в Ирландии. Когда-то эти познания принадлежали только друидам, но само искусство все еще существует, и многие короли и верховные таны даже дом новый не начнут строить, пока не будет сделан гороскоп, указывающий наиболее подходящее время для такого дела.

Эадульф пренебрежительно усмехнулся.

– Ты хочешь сказать, что сделал гороскоп и увидел смерть Этайн?

– Сделал.

– И ты назвал ее имя и час смерти?

– Назвал.

– А люди слышали, как ты говорил это прежде, чем настал час ее смерти?

– Слышали.

Эадульф уставился на человека недоверчиво.

– И все же ты клянешься, что ты не убивал ее и не имеешь никакого касательства к ее гибели?

Канна покачал головой.

– Я не виновен в ее крови. В этом я клянусь.

Эадульф повернулся к Фидельме.

– Я простой человек и не верю в такие вещи. Полагаю, что Канна должен был знать заранее об этом событии. Никто не может предвидеть будущее.

Сестра Фидельма покачала головой.

– В моем народе астрология хорошо известна. Даже простые люди стремятся познать тайны неба ради нужд повседневной жизни. Большинство может определить час ночи по положению звезд в любое время года.

– Но предсказать, что солнце исчезнет с неба… – начал Эадульф.

– Это же проще простого, – прервал его Канна, раздраженный тоном сакса. – А я много лет учился, чтобы достичь совершенства в моем искусстве.

– Да, для нас не представляет труда предсказать такое явление, – согласилась Фидельма.

– И предсказать убийство человека? – не унимался Эадульф. – Это тоже просто?

Фидельма колебалась и покусывала губу.

– Это сложнее. Но я знаю, что люди сведущие могут предсказать и такое.

Канна, сипло рассмеявшись, прервал ее:

– Вы хотите знать, как это делается?

Сестра Фидельма кивнула, побуждая нищего продолжить:

– Расскажи, как ты пришел к такому выводу.

Канна громко засопел и, порывшись в своей потрепанной одежде, вытащил кусок пергамента с начертанными на нем линиями и вычислениями.

– Вот, братия, все ведь очень просто. В первый день этого месяца, который в Ирландии посвящен священным огням Бела, Луна стоит на дороге Солнца в семнадцатом часе, возможно, с минутами, ибо не дано нам измерить все до минуты или секунды. Вот здесь, в восьмом доме, стоит Телец. Восьмой дом – это тот, что означает смерть. Телец представляет страну Ирландию и также есть знак, который означает горло. Так обозначена смерть через удавление или перерезание горла или даже повешение. А Телец, как я понял, указывает на то, что беда постигнет дитя Эрина.

Эадульф с сомнением посмотрел на сестру Фидельму, которая, словно следя за доводами астролога, молча кивнула и жестом показала, чтобы Канна продолжал.

– Теперь смотрите сюда. – Канна указал на свои расчеты. – В это время планета Меркурий встречается с Венерой. Разве Меркурий не управляет двенадцатым домом, который означает убийство, тайну и обман? И разве не Венера управляет восьмым домом смерти, который также означает женщину? А Венера пребывает в девятом доме, которым также правит Меркурий, а он, кроме того, управляет делами религии – именно в этой связке. Если всех этих знаков недостаточно, то при помощи отражения, что практикуется в нашем деле, Меркурий соединяется с солнцем, которое находится в фазе затмения.

Канна откинулся назад и торжествующе посмотрел на них.

– Любой ребенок может истолковать эту карту.

Эадульф фыркнул, чтобы скрыть свое невежество.

– Ну, я не ребенок. Скажи мне попросту, что все это значит?

Канна сердито сдвинул брови.

– Да просто же все, просто. Солнце в тот день вошло в фазу затмения после пяти часов пополудни. Планеты показали, что кто-то умрет посредством удушения или перерезания горла; что жертвой будет женщина, женщина из Ирландии, и что она будет монахиней. Планеты также показали, что эта смерть будет убийством. Разве я объясняю недостаточно просто?

Эадульф долго смотрел на нищего, а потом поднял взгляд на Фидельму.

– Хотя я долго обучался в твоей стране, сестра, я не изучал эту науку. Ты что-нибудь о ней знаешь?

Фидельма поджала губы.

– Довольно мало. Но достаточно, чтобы понять, что слова Канны имеют смысл в соответствии с жесткими правилами его искусства.

Эадульф с сомнением покачал головой.

– Но я не вижу способа спасти его от завтрашнего костра. Даже если то, что он говорит, правда и он не убивал Этайн, мои друзья-саксы побоятся того, кто прочел предзнаменования в небе таким способом.

Сестра Фидельма глубоко вздохнула.

– Я начинаю кое-что понимать в саксах и саксонских обычаях. Но моя цель – найти убийцу, а не потакать суевериям. Канна признаётся, что он предсказал смерть Этайн. Теперь мы должны найти свидетелей, которые слышали, как он произносил ее имя и точный час. Короче говоря, мы должны узнать в точности, что он говорил. Боюсь, что он – человек тщеславный.

Канна сердито плюнул.

– Я сообщил вам, что я говорил и почему я это говорил. Я не боюсь этих саксов и их наказаний, ибо мое имя сохранится у потомков как имя величайшего предсказателя моего времени благодаря этому предсказанию по звездам.

Сестра Фидельма презрительно подняла брови.

– Ты этого хочешь, Канна? Так пострадать, чтобы занять место в истории?

Канна сипло рассмеялся.

– Я согласен, пусть потомки судят меня.

Сестра Фидельма знаком попросила Эадульфа отойти к двери и потом резко повернулась к нищему.

– Зачем ты навещал сегодня настоятельницу Этайн?

Канна встрепенулся.

– Ну… чтобы предупредить ее, конечно.

– Чтобы предупредить о том, что ее убьют?

– Нет… – Канна вздернул подбородок. – Да. Зачем же еще?

Когда оба вышли из кладовки, Эадульф повернулся к Фидельме.

– А не мог ли все-таки этот человек убить Этайн, чтобы сбылось его предсказание? Он ведь не отрицает, что приходил, чтобы предупредить ее, и сестра Ательсвит была тому свидетелем.

На самом деле Эадульф забыл упоминание сестры Ательсвит о нищем, посетившем настоятельницу перед смертью. А Фидельма не забыла.

– Сомневаюсь. Я с уважением отношусь к искусству, которым он занимается, ибо в моей стране это старинный и достойный род занятий. Человек не может выстроить звезды по собственной воле. Нет, у меня есть ощущение, что Канна видел то, что видел, по звездам, но вот в чем вопрос: так ли уж точно он предсказал, кто должен быть убит? Вспомни, настоятельница Хильда сказала, будто он вовсе не был точен, когда предупредил ее, что кровь прольется во время затмения?

– Но если Канна не знал, кто будет жертвой, почему он хотел предупредить именно настоятельницу Этайн?

– Время позднее. Если Альфрит намерен сжечь этого человека завтра на рассвете, у нас мало времени. Давай отыщем и расспросим тех свидетелей и узнаем, что на самом деле говорил Канна. Ты займись тремя саксами и таном Фрихопа и добудь их показания, а я еще раз поговорю с сестрой Ательсвит о его приходе к Этайн. Встретимся в странноприимном доме в полночь.

Выйдя из подвалов, сестра Фидельма пошла в монастырь. Она не сомневалась в том, что Канна добровольно готов принести себя в жертву и что он не виновен в убийстве Этайн. Его вина – тщеславие, ибо ясно, что он жаждет обрести бессмертие через это великое предсказание, о коем будут говорить летописцы грядущих поколений.

И она осуждала тщеславца: сколь бы великим ни было предсказание, сам предсказатель служит лишь помехой в поисках настоящего преступника, истинного убийцы ее подруги и матери настоятельницы, Этайн из Кильдара. Он отвлекает ее от дела.

Одно она поняла – слишком многие в этом великом собрании явно страшились ораторского мастерства настоятельницы Этайн из Кильдара. Но способны ли эти люди из страха перед ее мастерством попытаться заставить ее замолчать, замолчать навсегда? Она стала свидетелем стольких проявлений несдержанности между римлянами и колумбианцами, чтобы понять – нетерпимость и ненависть между ними чрезвычайно глубоки. Вероятно, настолько, что вполне могли привести к смерти Этайн.