Текст книги "Очищение убийством"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Фидельма остановилась перед дверью в гостевую келью, которая была отведена настоятельнице Этайн. Пока они с монахом-саксом шли из покоев настоятельницы Хильды по мрачным коридорам в ту часть здания, что была отведена гостям, Фидельма не сказала ему ни слова. Теперь ей необходимо было собраться с силами и войти в келью. Но поскольку брат Эадульф решил, что ее неразговорчивость вызвана некоторой обидой на то, что ей, расследуя это дело, придется работать с ним, и предпочел не усугублять эту обиду, теперь Фидельме пришлось в одиночку пересиливать себя, готовясь к испытанию.

Ей предстоит увидеть мертвое тело подруги.

Когда-нибудь она справится с потрясением от гибели Этайн. Этайн была хорошей подругой. Не самой близкой подругой, но все же. Фидельма вспоминала свою встречу с ней накануне вечером, когда Этайн призналась, что покидает монастырь Кильдара, чтобы выйти замуж. Фидельма нахмурилась. Замуж – за кого? За верховного тана Эоганахта или какого-нибудь монаха, с которым она познакомилась в Ирландии? Но разобраться в этом будет еще время, когда она вернется в Ирландию.

Она постояла немного, глубоко дыша, собираясь с силами.

– Если ты не хочешь смотреть на тело, сестра, я могу сделать это за тебя, – попытался успокоить ее Эадульф, явно приняв ее нерешительность за страх перед видом трупа. Это были первые слова, с которыми монах-сакс обратился к ней напрямую.

Фидельма разрывалась между двумя чувствами.

Первым было удивление перед тем, как бегло он говорит по-ирландски, и то, что именно на этом языке он предпочел обратиться к ней своим глубоким низким голосом. Вторым же было раздражение, которое вызвал у нее его слегка покровительственный тон, выдавший истинный ход его мыслей.

Раздражение одержало верх, и это дало ей силы, в которых она нуждалась.

– Этайн была настоятельницей нашей обители в Кильдаре, брат Эадульф, – твердо сказала она. – Я хорошо ее знала. Только это заставило меня остановиться, как сделал бы это любой, у кого есть сердце.

Брат Эадульф прикусил губу. Эта женщина несдержанна и чувствительна, подумал он; ее зеленые глаза подобны двум огням.

– Тем больше причин избавить тебя от этого, – сказал он успокаивающе. – Я искусен в аптекарском деле, я обучался в вашей прославленной медицинской школе Туайм Брекайне.

Но его слова не смирили ее, а только увеличили раздражение.

– А я – доулисуда брегонов, – чопорно ответила она. – Полагаю, мне нет надобности объяснять, какие обязанности налагает такая должность?

Прежде чем он успел ответить, она распахнула дверь в келью.

Там царил сумрак, несмотря на то, что за окнами еще не стемнело. До темноты оставалось еще часа два, но серое небо уже омрачилось, и рассмотреть подробности было невозможно – окно в келье было невелико и располагалось высоко под потолком.

– Найди лампу, брат, – велела она.

Эадульф стоял в нерешительности. Он не привык, чтобы ему приказывала женщина. Потом он пожал плечами и повернулся к масляной лампе, висящей на стене наготове, чтобы ее можно было зажечь, когда стемнеет. Понадобилось мгновение, чтобы запалить трут и поправить фитиль.

Эадульф с горящей лампой вошел в комнату вслед за Фидельмой.

Тело настоятельницы Этайн не трогали, оно лежало на спине, как упало в момент смерти, поперек деревянной скамьи, служившей в келье ложем. Она была полностью одета, только без головного платка. Волосы, длинные и светлые, как золотые нити, ниспадали прядями вкруг головы. Широко распахнутые глаза смотрели в потолок. Рот открыт и скривился в отвратительной гримасе. Нижняя часть лица, шея и плечи залиты кровью.

Крепко сжав губы, сестра Фидельма шагнула вперед и заставила себя смотреть вниз, избегая холодных открытых глаз смерти.

– Sancta Brigita intercedatpro arnica mea… [4]4
  Святая Бригитта, заступись за мою подругу… (лат.).


[Закрыть]– прошептала она. Потом протянула руку и закрыла глаза Этайн, добавив заупокойную молитву: – Requiem aeternam dona i Domine… [5]5
  Вечный покой даруй им, Господи… (лат.).


[Закрыть]

Закончив, она повернулась к своему спутнику, который ждал у двери.

– Поскольку нам предстоит работать вместе, брат, – холодно сказала она, – давай договоримся о том, что мы видим.

Брат Эадульф приблизился, по-прежнему высоко держа лампу. Фидельма произнесла бесстрастно:

– Наличествует неровная рана, почти разрыв, от левого уха к центру основания шеи, и еще одна рана от правого уха также к центру, почти образуя букву «V» под подбородком. Ты согласен?

Эадульф медленно кивнул.

– Согласен, сестра. Это, очевидно, две отдельные раны.

– Других явных повреждений я не вижу.

– Чтобы нанести такие раны, нападавшему пришлось бы закинуть голову настоятельницы назад, возможно держа ее сзади за волосы, нанести сильный удар в шею возле уха, а потом нанести второй такой же удар с другой стороны.

Вид у сестры Фидельмы был задумчивый.

– Нож был не острый. Плоть скорее разорвана, чем разрезана. Что говорит о немалой силе убийцы.

Брат Эадульф тонко улыбнулся.

– Тогда мы можем исключить из подозреваемых всех сестер.

Фидельма насмешливо подняла бровь.

– В настоящий момент никого нельзя исключить. Сила, как и ум, достояние не одних только мужчин.

– Очень хорошо. Но настоятельница, должно быть, знала нападавшего.

– Почему ты пришел к такому выводу?

– Нет никаких признаков борьбы. Посмотри на келью. Ничто, кажется, не сдвинуто с места. Никакого беспорядка. И заметь, головная повязка настоятельницы так и висит аккуратно на колышке для одежды. Как ты знаешь, у сестер есть правило – повязку не следует снимать при постороннем.

Сестра Фидельма была вынуждена признать, что брат Эадульф не лишен наблюдательности.

– Ты считаешь, что настоятельница Этайн сняла головную повязку прежде или когда нападавший вошел к ней в келью. Ты хочешь сказать, что она знала нападавшего достаточно хорошо, чтобы снять покрывало с головы?

– Вот именно.

– Но что, если нападавший вошел в келью до того, как она поняла, кто это, а потом у нее не было времени протянуть руку за покрывалом, прежде чем на нее напали?

– Эту возможность я исключаю.

– Как так?

– Потому что тогда были бы признаки беспорядка. Если бы настоятельница была испугана появлением незнакомого человека, она прежде всего попыталась бы либо протянуть руку за повязкой, либо оказать сопротивление незнакомцу. Нет, все прибрано и в порядке, даже одеяло на кровати не сдвинуто. Единственное, что нарушает порядок, – это настоятельница, которая лежит поперек кровати с перерезанным горлом.

Сестра Фидельма сжала губы. Эадульф прав. У него острый глаз.

– Это выглядит логичным, – согласилась она, поразмыслив. – Но не окончательно убедительным. Впрочем, я не отказываюсь от своего мнения, что она могла и не знать нападавшего. Однако перевес на твоей стороне. – Она повернулась и бросила на Эадульфа неожиданно испытующий взгляд. – Ты сказал, что ты лекарь?

Эадульф покачал головой:

– Нет. Хотя я обучался в медицинской школе Туайм Брекайн, как я сказал, и многое знаю, но сведущ далеко не во всех искусствах врачевания.

– Понятно. Тогда ты не станешь возражать, если мы обратимся к настоятельнице Хильде с просьбой дать указание, чтобы тело Этайн перенесли в мортуариум и чтобы монастырский лекарь осмотрел тело на предмет того, нет ли других повреждений, которых мы не заметили?

– У меня нет возражений, – согласился Эадульф.

Фидельма рассеянно кивнула.

– Вряд ли мы может что-то еще узнать в этой печальной келье…

Внезапно она замолчала и нагнулась, а потом медленно выпрямилась, держа в руке прядку золотых волос.

– Что это? – спросил Эадульф.

– Подтверждение твоего мнения, – ответила Фидельма спокойно. – Ты сказал, что нападавший схватил Этайн за волосы сзади, чтобы отвести ее шею назад и нанести удар в горло. От такой хватки хоть несколько волос должно было быть вырвано. И вот они, эти волосы, которые выронил нападавший или нападавшая, выходя из кельи.

Сестра Фидельма стояла не шевелясь и старательно оглядывала маленькую келью, дабы не упустить ничего важного или значащего. Не давало покоя ощущение – она что-то просмотрела. Подойдя к боковому столику, она оглядела немногочисленные личные вещи убитой. Среди них лежал карманный требник. Распятие Этайн было здесь единственной ценной вещью. Фидельма уже заметила, что перстень настоятельницы остался у нее на пальце. Но почему же ей кажется, что чего-то не хватает?

– У нас нет никаких следов, которые могли бы обличить злодея, сестра, – прервал Эадульф ее размышления. – Мы можем исключить из мотивов ограбление, – добавил он, указывая на распятие и кольцо.

– Ограбление? – Нужно признаться, что этот мотив был последним в ее мыслях. – Мы в доме Божьем.

– Известно, что грабители и воры вторгались в монастыри и церкви и раньше, – заметил Эадульф. – Но не в данном случае. И признаков этого нет никаких.

– Место, где совершено злодеяние, подобно куску пергамента, на котором преступник должен оставить какой-то след, – отозвалась Фидельма. – След этот здесь, и мы должны найти его и истолковать.

Эадульф бросил на нее любопытствующий взгляд.

– Единственная улика здесь – тело настоятельницы, – тихо сказал он.

Фидельма обратила на него испепеляющий взгляд.

– Стало быть, это и есть след, и его нужно истолковать.

Брат Эадульф прикусил губу.

Интересно, подумал он, всегда ли эта ирландская монахиня так резка, или только с ним.

Забавно, но когда он случайно налетел на нее вчера вечером в галерее, он мог бы поклясться, что некая искра понимания или сочувствия промелькнула между ними – нечто алхимическое. А теперь казалось, будто этой встречи никогда и не было и что эта женщина – враждебная чужестранка.

Ну что же, не следует ему удивляться такой враждебности. Она поддерживает устав Колубмы, в то время как он самой своей corona spinea [6]6
  Терновый венец, тонзура (лат.).


[Закрыть]высказывается за Рим. А вражда между собравшимися в монастыре очевидна даже самым равнодушным.

Его мысли были прерваны гулким хриплым кашлем у дверей кельи. И Фидельма, и Эадульф одновременно повернулись. Пожилая монахиня стояла в дверном проеме.

–  Pax vobiscum, [7]7
  Мир вам (лат.).


[Закрыть]– приветствовала она. – Ты – Фидельма из Кильдара?

Фидельма кивнула.

– Я – сестра Ательсвит, dominaв domus hospitale [8]8
  Зд.: смотрительница странноприимного дома (лат.).


[Закрыть]в Стренескальке. – Она не сводила взгляда с Фидельмы, изо всех сил стараясь не дать ему устремиться на скамью, где лежало тело Этайн. – Настоятельница Хильда полагает, что тебе нужно поговорить со мной, поскольку я занимаюсь попечением о наших братьях во время синода.

– Превосходно, – вмешался в разговор брат Эадульф, вызвав очередной недовольный взгляд Фидельмы. – Ты именно тот человек, с кем нам следует поговорить…

– Но не теперь, – раздраженно бросила Фидельма. – Сперва, сестра Ательсвит, необходимо, чтобы лекарь вашего монастыря осмотрел тело нашей бедной сестры как можно скорее. Мы хотели бы поговорить с этим лекарем, как только осмотр будет сделан.

Сестра Ательсвит взволнованно посмотрела на Фидельму, потом на Эадульфа, и опять на Фидельму.

– Хорошо, – сказала она неохотно. – Я скажу брату Эдгару, нашему врачу, сейчас же.

– Тогда мы встретимся с тобой у северных дверей монастыря вскоре после того, как закончим здесь.

Снова тревожный взгляд пожилой монахини перебежал с лица Фидельмы на лицо молодого монаха-сакса. Фидельма была раздражена ее колебаниями.

– Время не терпит, сестра Ательсвит, – резко проговорила она.

Dominaнеуверенно мотнула головой и поспешила исполнить поручение.

Сестра Фидельма повернулась к Эадульфу. Черты ее сохраняли спокойствие, но зеленые глаза сверкали от ярости.

– Я не привыкла… – начала она, но Эадульф разоружил ее усмешкой.

– …работать с кем-то еще? Да, это я могу понять. Я тоже, и не меньше твоего. Думаю, нам стоит составить некий план, чтобы провести наше расследование без ненужных ссор и споров. И решить, кто главный в проведении этого расследования.

Фидельма удивленно посмотрела на сакса. Мгновение-другое она искала слова, чтобы выразить свое раздражение, но те лишь бессвязно мельтешили в голове и так и не сложились в разумную речь.

– Поскольку мы находимся на земле саксов, возможно, мне следует взять на себя эту роль, – продолжал Эадульф, не обращая внимания на бурю, которая, казалось, вот-вот разразится. – В конце концов, я знаю закон, обычаи и язык этой страны.

Губы у Фидельмы сжались, она взяла себя в руки и нашла нужные слова.

– Предположим, что ты действительно обладаешь таковыми знаниями. Тем не менее король Освиу при поддержке настоятельницы этого монастыря Хильды и Колмана, епископа Нортумбрии, именно мне предложил предпринять это расследование, благодаря моему опыту по этой части. Ты был назначен из политической сообразности, чтобы расследование было признано беспристрастным.

Брат Эадульф явно решил не обижаться и только усмехнулся.

– По каким бы причинам я ни был назначен, сестра, я здесь.

– В таком случае, поскольку между нами возникли разногласия, нам, полагаю, надлежит пойти к настоятельнице Хильде и спросить у нее, кого она предпочитает видеть ответственным за расследование.

Теплый взгляд карих глаз Эадульфа встретился со сверкающими от ярости глазами Фидельмы.

– Может быть, так, – медленно проговорил Эадульф, – а может быть, нет. – Внезапно его лицо расплылось в усмешке. – А почему бы нам не решить эту проблему самим?

– Кажется, ты уже решил, что главным будешь ты? – ледяным голосом проговорила Фидельма.

– Я готов на соглашение. Мы разделим обязанности в этом деле, ведь у каждого из нас свои таланты. Пусть никто не будет главным.

Вдруг Фидельма поняла, что этот человек, похоже, испытывает ее, проверяет ее решимость и уверенность в себе.

– Это было бы логичным решением, – неохотно согласилась она. – Но чтобы работать вместе, нужно понимать друг друга и знать ход мыслей другого.

– А как еще можно это узнать? Только работая вместе и узнавая. Не попробовать ли нам?

Сестра Фидельма посмотрела в глубокие карие глаза монаха-сакса и почувствовала, что краснеет. Опять она ощутила то странное алхимическое сближение, которое испытала вчера вечером.

– Хорошо, – ответила она отстраненно, – мы попробуем. Мы будем делиться всеми нашими мыслями и знаниями в этом деле. А теперь пойдем к сестре Ательсвит к северным вратам монастыря. В этом здании мне как-то не по себе, и я с удовольствием выберусь наружу на свежий морской ветерок.

Она повернулась, не бросив больше ни единого взгляда на келью или на тело настоятельницы Этайн. Все ее мысли сосредоточились на причинах загадочной смерти подруги, и горе понемногу отступало.

У северных ворот монастыря Фидельма и Эадульф попали в гущу народа. Местные торговцы, зная, что в монастырь съехалось столько благородных клириков и правителей из королевств англов и саксов, устроили что-то вроде ярмарки.

Добродушная толпа собралась вокруг нищего, судя по говору и внешности, ирландца. Люди насмехались над ним, а тот выкрикивал пророчества о гибели и мраке. Фидельма покачала головой, вспомнив, что видела этого человека вчера вечером, из окна.

В эти дни повсюду можно было встретить пророков и предсказателей, предвещающих погибель и светопреставленье. Но никто по-настоящему не верит пророчеству, коль скоро предреченная гибель и проклятье непосредственно не касаются тебя самого. А впрочем, что творится в головах у людей, никому не известно.

Фидельма и Эадульф постояли немного, но соблазны палаток и прилавков поманили их, и, недолго думая, они отошли от ворот и углубились в пеструю толчею. Они кружили среди палаток по ярмарочной площади, раскинувшейся под высокими песчаниковыми стенами Стренескалька.

В воздухе стоял живительный солоноватый запах моря. Несмотря на поздний час, купцы не спешили сворачивать столь удачную торговлю. По ярмарке с величественным и надменным видом бродили богато одетые люди – вельможи, таны, конунги и мелкие короли. А дальше, по обеим сторонам долины широкой реки, текущей в море, темнели холмы, а на холмах стояли многочисленные шатры с флагами, говорящими о знатности их обитателей.

Фидельма вспомнила слова брата Торона о том, что собор привлекает власть имущих не только из королевств англов и саксов, но даже из бриттских земель, с которыми саксы постоянно находятся в состоянии войны. Эадульф смог распознать флаги некоторых знатных людей, приплывших из-за моря, из страны франков. Она же узнала некоторые из Дал Риада и пришельцев из земель Круитне, которых саксы называют пиктами. Воистину это важный диспут, коль скоро он привлек столь многие народы. Освиу прав – решение, принятое в Стренескальке, на века определит направление христианства не только в Нортумбрии, но и во всех королевствах саксов.

Казалось, что в Витби пришел праздник. Странствующие певцы, лицедеи всех мастей, купцы, торговцы наводнили селение. Брат Эадульф после расспросов сообщил Фидельме, что цены, которые те запрашивают, непомерны, и заметил, что им самим следует возблагодарить Бога за то, что они пребывают под покровительством монастыря.

Золотые и серебряные монеты быстро переходили из рук в руки между прилавков. Какой-то купец-фриз воспользовался таким стечением богатых танов и землевладельцев с их слугами и распродавал целый корабль рабов. Кучки зевак – крестьян, свободных простолюдинов – наравне с возможными покупателями глазели на это зрелище с омерзительным интересом.

Слишком часто случалось такое: в результате войны или междоусобицы любая семья могла оказаться в плену и рабстве и быть продана победителями.

Фидельма наблюдала за происходящим с нескрываемым отвращением.

– Мне горько видеть, что людей продают, как животных.

И впервые Эадульф полностью ее поддержал.

– Мы, христиане, давно провозгласили, что великий грех для человека – владеть другим человеком как своей собственностью. Мы даже собираем деньги для выкупа на свободу рабов-христиан. Но многие, называющие себя христианами, не желают уничтожения рабства, и у самой церкви нет ни воли, ни какого-либо плана, чтобы покончить с ним.

Фидельма обрадовалась, что хоть в чем-то он с ней согласен.

– Я слышала, что даже ваш саксонский архиепископ Кентерберийский, Деусдедит, утверждает, будто рабам в хорошем хозяйстве живется лучше, чем свободным простолюдинам, и что свобода простолюдина также весьма относительна. Такие взгляды невозможны среди епископов Ирландии, где рабство запрещено законом.

– Но при этом вы держите заложников и тех, кого вы определяете как несвободных, – возразил Эадульф.

Он внезапно почувствовал, что должен защитить саксонскую систему рабства, хотя и был с ней не согласен, просто потому, что он – сакс. Ему не нравилось, что какая-то иноземка может отзываться о его народе так свысока и неодобрительно.

Фидельма вспыхнула.

– Ты учился в Ирландии, брат Эадульф. Ты знаешь нашу систему. У нас нет рабов. Те, кто нарушает наши законы, могут утратить свои права на разный срок, но они не исключаются из нашего общества. Их заставляют вносить свой вклад в богатство народа в течение того времени, которое определяется их преступлением. Иные из несвободных людей могут обрабатывать свою землю и платить подати. Заложники и военные пленники остаются в нашем обществе именно залогом, пока дань или выкуп не будут выплачены. Но, как тебе хорошо известно, Эадульф, даже с самыми низкими из наших несвободных людей обращаются как с разумными существами, как с людьми, имеющими права, а не просто как с движимым имуществом, – так, как вы, саксы, обращаетесь со своими рабами.

Брат Эадульф открыл было рот, чтобы возразить, защитить саксонские порядки, от возмущения забыв, что сам же только что проклинал их.

Однако назревающая ссора была прервана.

– Брат Эадульф! Сестра Фидельма!

Они обернулись. Сестра Фидельма тут же устыдилась, увидев, как пожилая сестра Ательсвит бежит, чтобы нагнать их.

– Мне кажется, или вы вправду сказали, что будете у северных ворот? – посетовала она, задыхаясь.

– Прошу простить нас, – покаянно склонила голову сестра Фидельма. – Нас соблазнили пестрота и шум рынка.

Сестра Ательсвит скривилась с отвращением.

– Лучше избегать сих гнездилищ развращенности, сестра. Однако ты – иноземка, и рынки Нортумбрии могут быть для тебя любопытны.

Она вывела их из монастырских угодий, отданных под ярмарку, под рыночные лотки и палатки, и направилась к востоку вдоль темных утесов, смотрящих на гавань Витби. Солнце уже склонилось к закату, и собственные тени далеко обгоняли их на пути.

– Итак, сестра Ательсвит… – начала Фидельма.

Но dominaпрервала ее, тяжело дыша:

– Я видела брата Эдгара, нашего врача. Он освидетельствует тело в течение часа.

– Хорошо, – с одобрением откликнулся брат Эадульф. – Вряд ли он добавит что-нибудь новое к тому, что мы знаем, но все-таки лучше, если тело будет обследовано.

– Ты ведь смотрительница странноприимного дома, – продолжала Фидельма, – как ты распределяешь кельи между гостями?

– Многие гости поставили свои шатры вокруг монастыря. Но на диспут прибыло столь много людей, что и общие спальни заполнены до предела. Отдельные же кельи предназначены для особых гостей.

– Комнату настоятельнице Этайн отвела ты?

– Конечно.

– На каком основании?

Сестра Ательсвит нахмурилась.

– Я не понимаю.

– Была ли какая-либо особая причина, чтобы Этайн из Кильдара отвели именно эту келью?

– Нет. Гостевые кельи отводятся по чину. Епископ Колман, например, потребовал, чтобы тебе отвели отдельную келью в соответствии с чином.

– Понятно. Так кто же живет по обеим сторонам от кельи настоятельницы Кильдара?

Сестра Ательсвит без труда ответила:

– Ну, с одной стороны настоятельница Аббе из Колдингема, а с другой – епископ Агильберт, франк.

– Одна – твердый приверженец церкви Колумбы, – вставил брат Эадульф, – другой – не менее твердый сторонник Рима.

Фидельма подняла бровь и посмотрела на него вопросительно. Эадульф равнодушно пожал плечами.

– Я отметил это, сестра Фидельма, на случай, если ты ищешь виновников в этом деле среди сторонников Рима.

Фидельма раздраженно прикусила губу.

– Я ищу только истины, брат. – И, повернувшись к смущенной сестре Ательсвит, продолжала: – Проверяется ли, кто посещает кельи ваших гостей? Или всякий волен войти и выйти из гостиницы?

Сестра Ательсвит выразительно пожала плечами.

– Зачем было бы проверять это, сестра? В доме Господа нашего люди могут входить и выходить, как им угодно.

– Мужчины и женщины?

– В Стренескальке община смешанная. Мужчины и женщины вольны посещать кельи друг друга, когда им захочется.

– Так что ты никак не можешь знать, кто посещал настоятельницу Этайн?

– Я знаю только о семи посетителях, если говорить о нынешнем дне, – услужливо ответила старая монахиня.

Сестра Фидельма постаралась не выказать нетерпение.

– И кто они? – поторопила она.

– Брат Торон, пикт, и сестра Гвид, которая является секретарем настоятельницы, были поутру. Потом сама настоятельница Хильда и епископ Колман пришли вместе, это ближе к полудню. Приходил нищий, один из твоих соотечественников, сестра, который требовал встречи с ней. Он наделал столько шума, что его пришлось вывести. Пожалуй, это тот самый нищий, который был выпорот вчера утром по приказу настоятельницы Хильды за нарушение покоя в нашем доме.

Она замолчала.

– Ты говорила о семерых, – осторожно поторопила ее сестра Фидельма.

– Братья Сиксвульф и Агато. Сиксвульф – секретарь Вилфрида Рипонского.

– А кто этот Агато?

Ответил ей Эадульф:

– Агато – священник, состоящий на службе у настоятеля Иканхо. Нынче утром мне сказали, что он человек со странностями.

– Значит, один из сторонников Рима? – спросила Фидельма.

Эадульф коротко кивнул.

– Ну, так что? Можешь ли ты указать время, когда эти посетители виделись с настоятельницей? Например, кто видел ее последним?

Сестра Ательсвит потерла нос, вспоминая.

– Сестра Гвид побывала ранним утром. Я это хорошо запомнила, потому что они стояли в дверях кельи и о чем-то крепко спорили. Потом сестра Гвид расплакалась и пробежала мимо меня по коридору в сторону своей спальни. Чрезмерно пылкая молодая женщина. Полагаю, у настоятельницы были основания упрекнуть ее. Потом к ней пришел брат Торон. А настоятельница Хильда и епископ Колман, как я уже сказала, пришли вместе, а потом, когда колокол прозвонил к prandium, [9]9
  Завтрак, утренняя трапеза (ит.).


[Закрыть]они все вместе направились в трапезную. Нищий появился после завтрака. Брат Сиксвульф побывал, вот только запамятовала, то ли после обеда, то ли до. Последний посетитель, как помню, был священник Агато, он пришел вскоре после полудня.

Фидельма следила за изложением Ательсвит с некоторым изумлением. Оказывается, эта старая женщина следит за каждым посетителем своего странноприимного дома, равно как и за их делами.

– Итак? Этот Агато, насколько тебе известно, был последним, кто видел настоятельницу Этайн живой?

– Если он действительно был ее последним посетителем за день, – поспешно вставил Эадульф.

Сестра Фидельма мягко улыбнулась.

– Вот именно.

Сестра Ательсвит жалобно переводила взгляд с одной на другого.

– Я не видела больше никаких посетителей после брата Агато, – твердо ответила она.

– А ты находишься в таком месте, что можешь видеть всех посетителей? – осведомился Эадульф.

– Только когда я сижу в своем закуте, – объяснила она, слегка покраснев. – Но у меня много дел. Быть хозяйкой странноприимного дома – большая ответственность. В обычное время мы принимаем четыре десятка паломников за раз. В помощниках у меня всего-то один брат и три сестры. А нужно убираться в спальнях и кельях, приготовить постели и смотреть, чтобы высокие гости ни в чем не нуждались. Так что я часто ухожу в гостевые покои, чтобы проверить, все ли сделано. Но если сижу у себя, то могу видеть, кто входит и выходит из гостевых келий.

Фидельма улыбнулась.

– И нам повезло, что ты занимаешься этим.

– А могла бы ты дать клятву, сестра, – напирал Эадульф, – что никто больше не посещал настоятельницу Этайн до того, как ее тело было обнаружено?

Сестра Ательсвит упрямо вздернула подбородок.

– Разумеется, нет. Как я уже сказала вначале, мы вольны входить и выходить, когда нам угодно. Я уверена только, что люди, которых я назвала, побывали в келье настоятельницы из Кильдара.

– А кто и когда обнаружил тело?

– Я сама обнаружила тело в половине часа после пяти сегодня вечером.

Фидельма была удивлена и не скрыла этого.

– Как ты можешь быть так уверена насчет часа?

Сестра Ательсвит прямо-таки раздулась от гордости.

– Среди обязанностей смотрительницы странноприимного дома в Стренескальке есть и такая – наблюдение за временем. Моя задача – следить, чтобы наша клепсидра действовала исправно.

Брат Эадульф не понял.

– Ваша… что?

– Клепсидра – греческое слово, – пояснила сестра Фидельма, позволив себе чуть покровительственный тон.

– Один из наших братьев привез ее с Востока, – гордо сказала сестра Ательсвит. – Это механизм, при помощи которого время измеряется расходом воды.

– А как именно ты узнала время? – не отставал Эадульф.

– Я только что проверила клепсидру, когда явилась сестра, гонец из храма, с вестью, что синод открылся, а настоятельницы из Кильдара там нет. Я пошла к ней в келью, чтобы позвать ее. Вот тогда-то я и обнаружила ее и сразу послала ту сестру обратно, прямо к настоятельнице Хильде. А наша клепсидра показывала, что до колокола, призывающего к вечерней молитве – а за этим делом я также должна следить, будучи хранителем времени в Стренескальке, – оставалась половина часа.

– Это в точности соответствует времени, когда сестра принесла эту весть настоятельнице Хильде, – подтвердил Эадульф.

– Да, – согласилась Фидельма, – я тоже тому свидетель. Но ты, сестра Ательсвит, ты ничего не трогала? В келье Этайн все осталось так, как было?

Dominaкивнула.

– Я ничего не трогала.

Сестра Фидельма задумчиво покусывала губу.

– Ну что же, тени удлиняются. Полагаю, нам следует направить наши стопы обратно в монастырь, – сказала она после недолгого молчания. – Нам нужно отыскать этого священника, Агато, и послушать, что он скажет.

А навстречу им от монастырских ворот в густеющих сумерках уже поспешал какой-то человек. То был один из братьев, приземистый молодой человек с лицом как полная луна.

– Ах, брат, ах, сестры! Настоятельница Хильда послала меня немедля отыскать вас.

Он остановился на миг, чтобы перевести дух.

– Ну? – поторопила его Фидельма.

– Я должен сообщить вам, что убийца настоятельницы Этайн найден и посажен в монастыре под надежный затвор.