Текст книги "Очищение убийством"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Серый рассвет коснулся окна кельи. Фидельма была уже одета. Сегодня – заключительный день великого синода, день, когда Освиу должен сделать свой окончательный выбор. Если она не сумеет раскрыть тайну убийства Этайн, Ательнота и Сиксвульфа, сплетники распустят такие слухи, что приведут к войне, которая может выплеснуться за пределы Нортумбрии. Все тело у нее затекло, а ум уже мутился от постоянных раздумий об этой тайне.

Вот она услышала шум – кто-то торопится по коридору, – и сердце у нее забилось быстрее. Некое шестое чувство сказало ей, чьи это шаги, она открыла дверь кельи, и запыхавшийся Эадульф едва не столкнулся с ней на пороге.

– Сейчас не время извиняться и раскланиваться, – отрывисто сказал он. – Рыбак оказался прав. Тело нашего покойного оплакиваемого друга Сиксвульфа найдено. Его принесло к берегу гавани.

Не говоря ни слова, Фидельма двинулась за братом саксом, а тот торопливо вел ее от странноприимного дома по галерее к монастырским воротам и дальше, вниз по петляющей дороге. Потом тропа по обрывистому утесу привела их вниз, к морю, где река впадала в залив – гавань Витби.

Не было нужды спрашивать дорогу туда, где тело монаха-сакса было выброшено на берег.

Несмотря на столь ранний час, на полосе, затопляемой приливом, вокруг чего-то напоминающего промокший мешок толпились зеваки. Люди расступились, чтобы пропустить двух монахов, с особым любопытством поглядывая на сестру Фидельму.

Тело Сиксвульфа лежало на спине, глаза остекленели и были обращены к небу. Фидельма поежилась. В последний раз она видела его в винной бочке, после этого над телом его потрудились камни и волны. От одежды остались одни клочья, облепленные водорослями.

Брат Эадульф переговорил кое с кем из толпы – судя по всему, то были рыбаки.

– Один из них, выйдя рыбачить на своей лодке, заметил в море тело, – рассказал он Фидельме. – Ухватил, потащил его за собой и выволок на берег.

Фидельма кивнула – медленно и удовлетворенно.

– Тот рыбак, которого ты расспрашивал вчера вечером, сказал, что тело должно всплыть где-то здесь через шесть-двенадцать часов. Он был прав. И заметь, Сиксвульф утонул не в море, а в монастырской винной бочке – обрати внимание на его рот.

Она нагнулась и с усилием открыла рот трупа.

– Он в красноватых пятнах, – выдохнул Эадульф, – едва заметных, но можно видеть красноту вокруг губ и в самом рту. Однако в твоих словах я никогда и не сомневался.

– Красное вино, – сказала Фидельма, не обращая внимания на его похвалу. – Его утопили в красном вине, как я и сказала.

Затем она освободила от тряпья Сиксвульфа.

– Посмотри на это. Что ты об этом думаешь?

Эадульф нагнулся, и глаза его сузились.

– Ссадины, несколько легких кровоподтеков, уже бледных, вероятно из-за пребывания в воде. Сильные пальцы. Сильный человек держал его, не давая подняться.

– Вот именно – сильные пальцы. Его держали, погрузив в бочку, до тех пор, пока он не захлебнулся в вине. И тут, должно быть, появилась я. Когда же я упала с табурета и лежала без сознания или, возможно, когда ты отнес меня в мою келью, убийца вытащил тело из бочки, потом проволок по проходу и выбросил в море. Бедный Сиксфульф!

– Еще бы только знать, о чем он собирался тебе поведать, – пробормотал Эадульф.

– Кажется, я уже знаю, – тихо проговорила Фидельма. – Посмотри, нет ли на нем сумы.

Эадульф порылся в груде мокрого тряпья, в которую превратилась одежда монаха, но не нашел ни crumena, ни pera, с которыми обычно монахи не расстаются. Зато, удивленно хмыкнув, обнаружил в самой одежде маленький льняной sacculus, [21]21
  Мешочек (лат.).


[Закрыть]пришитый изнутри. В старые времена монахи обоих полов носили только crumena, маленький мешочек или котомку через плечо, в коей хранились деньги или личные вещи. Иные, как Ательнот, носили pera – кошель на шее. Но вот появляется новая мода – для хранения личных пожитков монахи стали предпочитать мешочек из льна, вшитый в складки одежды. Этот обычай зародился у франков, которые называли мешочек мошной или карманом.

– Что ты об этом думаешь, Фидельма? – спросил Эадульф с любопытством.

К ткани маленькой круглой застежкой из бронзы с красной эмалью и забавными узорами был приколот обрывок пергамента.

Фидельма несколько мгновений рассматривала находку и наконец воскликнула в восторге:

– Именно это я и искала.

Эадульф пожал плечами.

– Не понимаю, как это может нам помочь. Сиксвульф был саксом. И я могу сказать тебе, что это саксонская работа. Рисунок древний, дохристианский, символ древней богини Фригг…

Фидельма прервала его:

– Полагаю, это нам очень даже поможет. И я говорю о пергаменте, равно как и застежке.

Эадульф скривился.

– Опять на греческом.

Фидельма кивнула удовлетворенно.

– Здесь написано: «Любовь, расслабляющая члены, снова сотрясает меня, сладко-горькое создание, от которого нельзя убежать».

Эадульф раздраженно поджал губы.

– Это тоже написал Ательнот? – И вдруг монах щелкнул пальцами. – Ты хочешь сказать, что смерть Этайн не имеет ничего общего с заговором против Освиу. Что Торон и Вульфрик не имеют отношения к ее смерти. Понял! Этайн все-таки убил Ательнот. Но он знал о плане покушения на короля, открыл его Освиу и был убит Вульфриком или Альфритом. Эти убийства были просто совпадением.

Фидельма спокойно улыбнулась, качая головой.

– Хорошее объяснение, Эадульф, но неверное.

– У кого еще была такая возможность и мотивы? – спросил Эадульф.

– Ну, например, ты забыл об Аббе.

Эадульф тяжко вздохнул и потер ладонью лоб.

– Да, о ней я забыл. – Но тут же лицо его посветлело. – Однако ведь у нее не хватило бы сил, чтобы одолеть любого из этих убитых, не так ли?

– Я и не говорю, что это она. Но человек, с которым мы имеем дело, хитроумен, мысли его подобны лабиринту, пройти по которому можно с риском для жизни.

Фидельма некоторое время молчала, стоя на коленях над телом Сиксвульфа.

– Вели им отнести его к брату Эдгару.

Она повернулась и медленно, понурив голову, пошла по тропе к монастырским стенам, сжимая в молитвенно сложенных руках застежку и пергамент.

Эадульф, отдав приказание, последовал за ней. Он терпеливо ждал, глядя, как она идет, погруженная в раздумье. Неожиданно она обернулась к нему – и он никогда еще не видел на ее лице такой торжествующей улыбки.

– Теперь, мне кажется, все сходится. Но сначала я должна побывать в библиотеке и найти те любовные эллинские стихи, которые читал Сиксвульф.

Эадульф беспомощно вздохнул.

– Ты меня запутала. Какое отношение ко всему этому имеет библиотека? О чем ты?

Сестра Фидельма торжествующе рассмеялась.

– Я знаю, кто он, этот убийца. Вот о чем я.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Сестра Фидельма остановилась перед дверью покоев настоятельницы Хильды, взглянула на Эадульфа, и лицо у нее вытянулось.

– Ты волнуешься, Фидельма? – встревоженно прошептал Эадульф.

– Кто бы не волновался при таких обстоятельствах? – спокойно ответила она. – Мы имеем дело с человеком сильным и хитрым. А имеющиеся у меня доказательства довольно разрозненны. А еще то слабое место, вопрос, ответ на который, как я уже сказала, я надеюсь получить от убийцы. Коль скоро это не получится… – Она пожала плечами. – Стало быть, убийца вполне может уйти от нас.

– Я здесь, чтобы тебе помочь, – заверил Эадульф просто, без похвальбы.

Она посмотрела на него с искренней и нежной улыбкой и коснулась его руки. Эадульф положил ладонь на ее руку, и взгляды их встретились. Потом Фидельма опустила глаза и резко постучала в дверь.

Все, как она и просила, уже собрались – настоятельница Хильда, епископ Колман, король Освиу, настоятельница Аббе, сестра Ательсвит, священник Агато, сестра Гвид и Вигхард, секретарь ныне покойного архиепископа Кентерберийского. Мрачный Освиу восседал, вытянув ноги, перед огнем, там, где обычно сидел Колман. Сам епископ занял место Хильды за ее столом. Остальные собравшиеся стояли.

Когда Фидельма и Эадульф вошли, все повернулись к ним, как бы с немым вопросом.

Фидельма склонила голову перед королем и посмотрела на настоятельницу Хильду.

– С твоего разрешения, мать настоятельница?

– Можете начинать сразу же, сестра. Нам не терпится услышать ваше слово, и я уверена, что все вздохнут с облегчением, когда все закончится.

– Вот и прекрасно. – Фидельма взволнованно кашлянула, посмотрела на Эадульфа, ища поддержки, и начала: – То, чем мы руководствовались в нашем расследовании смерти настоятельницы Этайн, была утвердившаяся в умах многих уверенность, что это убийство политическое.

Колман раздраженно скривился.

– Это же очевидно.

Фидельма была невозмутима.

– Вы все решили, что Этайн, как главного защитника церкви Колумбы, убили, чтобы заставить ее замолчать; что сторонники Рима поняли, что она их самый непримиримый враг. Разве это не так?

Среди приверженцев Колумбы послышался одобрительный шепот, но Вигхард покачал головой.

– Это ошибочное предположение.

Холодный взгляд Фидельмы упал на кентского клирика.

– Не столь уж трудно было впасть в такую ошибку, учитывая обстоятельства? – парировала она.

– Ты допускаешь, что это ошибка? – Вигхард ухватился за ее слова.

– Да. Настоятельница Этайн была убита не из-за веры, но по другой причине.

Колман прищурился.

– Ты хочешь сказать, что Ательнот и оказался в конце концов убийцей? Что он сделал непристойные предложения Этайн, был отвергнут и поэтому убил ее? А когда понял, что раскрыт, покончил с собой от угрызений совести?

Фидельма мягко улыбнулась.

– Не спеши, епископ. Я еще не закончила.

– Так ведь пошли слухи, шептались по всем углам обители. А пустили их, как я подозреваю, сторонники Рима. – Голос Колмана был преисполнен негодования.

Агато, темноглазый священник, который до сих пор не произнес ни слова, вдруг нарушил молчание. Он запел пронзительным голосом:

 
Ходит-бродит Слух везде,
А где Слух – там быть беде…
 

И тут же, так же внезапно, как начал, вдруг опустил голову и замолчал.

Все уставились на него в замешательстве.

Фидельма же, улучив момент, глянула на Эадульфа, как бы предупреждая: теперь уже скоро. Скоро ей придется разжать свою руку. Она подобралась и продолжала, не обратив внимания на вмешательство Агато:

– Ты угадал причину, епископ из Линдисфарна, но не угадал человека.

Колман неприязненно усмехнулся.

– Все-таки это преступление из-за плотской страсти? Тьфу! Я всегда говорил, что мужчин и женщин нужно разделить. Иов глаголет: «Завет положил я глазам моим, чтобы не помышлять мне о девице». [22]22
  Иов, 31,1.


[Закрыть]Эти совместные обители следует запретить, как сделал блаженный Финниан из Клонарда, отказавшийся вообще смотреть на женщин.

Настоятельница Аббе покраснела от негодования.

– Когда бы на то была твоя власть, Колман из Линдисфарна, безрадостна была бы наша жизнь. Ты, пожалуй, рукоплескал бы Энде, который дал обет и даже с родной сестрой, Фанхеа, разговаривал только через занавеску!

– Лучше безрадостная жизнь, чем жизнь в бесчинствах и наслаждениях, – с жаром возразил епископ.

Аббе покраснела еще больше и уже раскрыла рот, чтобы ответить, но у нее перехватило дыхание, так что она не смогла произнести ни слова. Фидельма резко одернула спорщиков:

– Сестры, братья, или мы забыли, ради чего здесь собрались?

Освиу горько улыбался, глядя на спорящих клириков.

– Да, Фидельма из Кильдара, – присоединился он к ее словам. – Это становится похожим на диспут в храме. Скажи нам, если можешь, откуда явились эти смерти – смерть твоей настоятельницы, смерть архиепископа Кентерберийского, смерть Ательнота, Сиксвульфа и даже смерть моего первенца Альфрита. Смерть витает вкруг Стренескалька, как чума. Может быть, над этим местом тяготеет проклятье?

– Проклятье здесь ни при чем. Тебе, Освиу, уже известна причина смерти Альфрита. Я понимаю, что одна половина твоя горюет о сыне, в то время как другая признает, что ты вышел невредимым из ловушки, расставленной заговорщиками, – возразила Фидельма. – Жизнь Деусдедита Кентерберийского пресекла рука Господня, ибо он умер от болезни. Но жизнь Этайн, Ательнота и Сиксвульфа оборвала рука человека. Причем одного и того же человека.

В комнате воцарилась тишина.

Фидельма посмотрела на них, на каждого по очереди. И каждый в свою очередь посмотрел на нее с вызовом.

– Тогда говори скорее. Чья это рука? – прозвучал резкий голос Освиу.

Фидельма повернулась к нему.

– Я скажу, но не надо меня ни подгонять, ни перебивать.

Агато поднял голову и улыбнулся, вознеся руку в благословении.

– Аминь. Правда выйдет наружу, deo volente! [23]23
  Волею Божьей (лат.).


[Закрыть]

Настоятельница Хильда закусила губу.

– Не следует ли сестре Ательсвит проводить брата Агато в его келью, сестра? Боюсь, напряжение последних недель повредило его здоровью.

– Здоровью? Когда человек болен, это значит, больна его добродетель! – воскликнул Агато, внезапно улыбнувшись. – Но сон больного человека прозорлив.

Фидельма подумала, а потом покачала головой.

– Лучше, если Агато услышит то, что здесь будет сказано.

Настоятельница Хильда неодобрительно фыркнула. Фидельма помедлила и продолжала:

– Этайн говорила мне, что она собирается отказаться от должности настоятельницы Кильдара, как только вернется в Ирландию по окончании этого синода. Этайн была женщиной великих дарований, и вы все это знаете, ибо вы пригласили ее сюда, дабы она была главным защитником церкви Колума Килле, которого вы называете Колумбой. Даже не будь она из рода Бригитты, она смогла бы достичь столь же высокого положения в силу одних лишь собственных заслуг и достоинств. Она вышла замуж в молодости, но овдовела и, следуя обычаю своей семьи, стала монахиней.

Она преуспела в учености, и настало время, когда ее избрали настоятельницей Кильдара, монастыря, основанного ее прославленной родственницей Бригиттой, дочерью Дубтаха.

– Мы все знаем о достоинствах Этайн и ее славе, – нетерпеливо вставила настоятельница Хильда.

Фидельма ответила ей жестким взглядом. Настало молчание.

– Когда я приехала в Стренескальк, – продолжала Фидельма, немного выждав, – я сразу же пошла к Этайн и говорила с ней, и тогда она сказала мне, что нашла человека, с которым желает быть, желает настолько сильно, что готова отказаться от должности настоятельницы и пойти со своим любимым в общую обитель, монастырь, где мужчины, женщины и их дети могут посвятить себя трудам во имя Господа.

Поначалу я совершила глупую ошибку, решив, что возлюбленный Этайн находится в Ирландии.

– Это было естественное предположение, – в первый раз вмешался Эадульф. – Дело в том, что до этого Этайн никогда не покидала берегов Ирландии.

Фидельма бросила на Эадульфа признательный взгляд.

– Брат Эадульф хотел бы оправдать мой промах, – пробормотала она. – Но ничего и никогда не следует предполагать. На самом деле Этайн полюбила сакса, а он – ее.

Теперь уже слушали со всем вниманием.

– Дело в том, что она встретила брата Ательнота в обители Эмли, где преподавала философию до прошлого года.

– Ательнот провел шесть месяцев в обители Эмли в королевстве Мюнстер в Ирландии, – пояснил Эадульф.

Колман покивал головой.

– Воистину так. Потому я и велел брату Ательноту отправиться в Катрайт, встретить настоятельницу и сопроводить ее в Стренескальк. Он знал Этайн.

– Конечно, знал, – согласилась Фидельма. – Но он же и отрицал это после убийства Этайн. Отчего? Оттого лишь, что был ярым сторонником римской церкви и его связь с Этайн могла быть обращена против него и его единомышленников? Не думаю.

– Разумеется, многие из сторонников Рима сами получили образование и подготовку в Ирландии, – заметил Освиу. – Здесь есть даже несколько ирландских братьев, вроде Туды, который стоит на стороне Рима. Нет оснований отрицать, что и у них есть друзья среди сторонников Колумбы.

– Ательнот отрицал свои отношения с ней лишь потому, что был тем, за кого Этайн собиралась выйти замуж, – спокойно сказала Фидельма.

Настоятельница Аббе негодующе фыркнула.

– Как могла Этайн думать об отношениях с таким человеком? – с возмущением вопросила она.

Фидельма тонко улыбнулась.

– Ты, настоятельница Колдингема, проповедуешь, что любовь – величайший Божий дар людям. Кто, как не ты, должен знать ответ на этот вопрос?

Аббе вздернула подбородок, на щеках ее вспыхнул румянец.

– Вернувшись мысленно к моему разговору с Этайн, – продолжала Фидельма, – теперь я понимаю, что она дала мне ответы на все вопросы, связанные с последовавшим убийством. Она сказала, что любит «стороннего» человека. Я истолковала это слово как «посторонний» и поняла его так, что с человеком этим она знакома недавно, а мне следовало истолковать его как «сторонний – чужак, чужеземец», потому что мы в Ирландии используем это слово и в таком значении. Она сказала, что она обменялась обручальными подарками со своим возлюбленным. Мне следовало вспомнить раньше, что при обручении у нас по обычаю обмениваются застежками. Эадульф позже нашел застежку Этайн в sacculusна теле Ательнота.

Эадульф с чувством кивнул.

– А застежка Ательнота была найдена на теле Сиксвульфа, – добавил он. – И на обоих телах были куски пергамента с любовными стихами, списанными из греческой книги.

Освиу окончательно запутался.

– Теперь ты хочешь сказать, что убийца – Сиксвульф?

Фидельма покачала головой.

– Нет. Застежка, которая была у Ательнота, ирландской работы. Очевидно, что это был обручальный дар настоятельницы Этайн. У Сиксвульфа же была застежка саксонской работы. Это была застежка, данная Ательнотом в обмен. Убийца снял застежку Ательнота с тела настоятельницы Этайн вместе со стихами, найденными позже на Сиксвульфе.

Сиксвульф нашел застежку после того, как ее сняли с убитой, а его убили, когда он собирался показать ее мне. Он мог назвать мне убийцу, но убийца обнаружил, что Сиксвульф взял эту улику, и убил его самого. Я пришла слишком скоро на свидание с Сиксвульфом, и убийца не успел обнаружить застежку и уличающий кусок пергамента со стихами.

– Уличающий? – спросила Хильда. – Кого?

Эадульф как будто насторожился. До сих пор человек, которого Фидельма, по ее словам, подозревала, держался совершенно невозмутимо. Никакого страха не было заметно на безмятежном, но наблюдательном лице подозреваемого.

– Давайте проясним все это, – резко проговорил Вигхард. – Ты говоришь, что Этайн была убита любящим ее ревнивцем? И при этом уверяешь, будто Ательнот, который был ее настоящим возлюбленным, не убивал ее. Он был убит тем же человеком, который убил Этайн? И Сиксвульф был тоже убит тем же человеком? Как это?

Тут вступил Эадульф.

– Ательнот был убит не только потому, что его любила Этайн. Он мог направить расследование в нужном направлении. Сиксвульф узнал, кто был убийцей, найдя застежку и греческие стихи в келье убийцы. Он взял их, прежде чем понял, что это такое. Когда же понял, то попросил Фидельму встретиться с ним. Вот почему он был убит.

Освиу вздохнул в отчаянье.

– Это слишком сложно. Посему теперь ответь нам. Кто этот любящий ревнивец? Назови этого мужа!

Сестра Фидельма грустно улыбнулась.

– Разве я сказала, что это муж?

Она медленно повернулась туда, где молча стояла сестра Гвид с серым, окаменевшим лицом. Темные глаза смотрели на Фидельму с ненавистью, зубы были стиснуты.

– Сестра Гвид, не хочешь ли ты объяснить, откуда на твоей рясе появилась дыра, которую ты столь старательно поспешила заштопать? Порвалась ли ткань, когда ты пряталась под кроватью Ательнота, чтобы тебя не нашла сестра Ательсвит?

Никто не успел и глазом моргнуть, как Гвид выхватила из одежды нож и со всей силы метнула его в Фидельму.

Время словно замедлилось. От неожиданности Фидельма застыла на месте. Она услышала хриплый тревожный крик, потом у нее перехватило дыхание, оттого что кто-то, бросившись на нее, прижал ее к полу своим телом.

И тут раздался еще один пронзительный вопль.

Ударившаяся о каменный пол, задыхающаяся под тяжестью Эадульфа – это он закрыл ее собой от смертоносного ножа, – Фидельма все же узнала этот голос.

Кричал Агато, стоявший прямо позади нее. Нож Гвид торчал из его плеча, и кровь лилась на рясу. Он стоял, глядя на рукоять и не веря собственным глазам. Потом начал стонать и всхлипывать.

Гвид бросилась к двери, но великан Освиу оказался там раньше ее. Он обхватил руками сопротивляющуюся женщину. Гвид была сильна, так сильна, что Освиу оказался отброшен назад, и ему пришлось выхватить меч, чтобы удерживать на расстоянии эту разъяренную фурию, пока он громко звал стражу. Два королевских воина с трудом вытащили вопящую женщину из комнаты. Освиу приказал посадить ее под замок и хорошенько стеречь.

Король постоял немного, с грустью глядя на красные царапины на своем плече, там, где Гвид впилась ногтями в его тело. Потом Освиу подошел к Фидельме, которой Эадульф помог подняться на ноги.

– Здесь многое требует объяснений, сестра, – сказал он и добавил участливо: – Ты не ранена?

Эадульф протянул Фидельме кубок вина.

Она отстранила кубок.

– Ранен Агато.

Все повернулись к нему. Сестра Ательсвит уже была рядом, пытаясь остановить кровь.

Теперь Агато смеялся, хотя нож по-прежнему торчал у него в плече и одежда намокла от крови. Он пел своим пронзительным голосом:

– Кто, кроме богов, может прожить без боли?

– Я отведу его к нашему лекарю, брату Эдгару, – предложила сестра Ательсвит.

– Отведи, – согласилась Фидельма с грустной улыбкой. – Брат Эдгар, возможно, сумеет уврачевать ножевую рану, но боюсь, мало что сможет сделать, чтобы исцелить разум этого несчастного.

Старая dominaвывела Агато за дверь, и Фидельма повернулась к оставшимся и поморщилась.

– Я не учла, сколь сильна и стремительна сестра Гвид, – проговорила она, словно извиняясь. – Я никак не думала, что она ответит насилием.

Настоятельница Аббе мрачно посмотрела на нее.

– Верно ли, что ты утверждаешь, будто все эти ужасные убийства были совершены одной сестрой Гвид?

– Именно это я и утверждаю, – подтвердила Фидельма. – Сестра Гвид уже признала свою вину.

– Воистину, – согласилась настоятельница Хильда. Лицо ее все еще хранило изумление. – Но чтобы женщина… обладала такой силой!..

Фидельма глянула на Эадульфа и улыбнулась:

– Теперь я выпью это вино.

Встревоженный брат подал ей кубок. Она осушила его и вернула.

– Я знала, что сестра Гвид обожает Этайн, она даже прихорашивалась, когда была рядом с ней. Я ошиблась, подумав, что она искала дружбы с Этайн из одного лишь благоговейного почитания. Все мы задним умом крепки. Гвид обучалась под руководством Этайн в Эмли. Этайн стала предметом поклонения для Гвид, одинокой, несчастной девушки, которая, кстати, прожила пять лет рабыней в этом королевстве, вырванная из своей страны еще девочкой.

Очевидно, Гвид огорчилась, когда Этайн уехала из Эмли в Кильдар. Она не могла отправиться за ней, потому что должна была остаться в своей обители еще на месяц. Когда она смогла поехать за Этайн, оказалось, что Этайн едет в Нортумбрию, чтобы принять участие в этом диспуте. Поэтому она отправилась из Ирландии на Иону.

Там-то, на Ионе, я и встретила Гвид, и она объявила себя секретарем Этайн, дабы поехать к ней в Стренескальк.

Но признаки того, что происходит на самом деле, были все это время у меня перед глазами. Когда я встретилась с Этайн, она как будто сомневалась, признать ли Гвид своим секретарем. Ательнот отметил, что Гвид последовала сюда за Этайн не потому, что Этайн послала за ней, но по собственному почину. Он решил, что Этайн дала Гвид, когда та приехала, эту работу из жалости. Естественно, он не входил в подробности, объясняя, откуда ему это известно, потому что не хотел открывать свои отношения с Этайн.

Но это было подтверждено Сиксвульфом, который был секретарем Вилфрида. Он прямо сказал мне, что Гвид не была на самом деле доверенным лицом Этайн и не была посвящена в переговоры, которые Вилфрид вел с Этайн. Мы все так ужаснулись, узнав об этих переговорах, что забыли о главном.

Фидельма замолчала. Она налила себе еще вина в кубок и задумчиво отпила глоток.

– У Гвид развилось противоестественное преклонение перед Этайн, страсть, на которую Этайн никогда не смогла бы ответить. И Этайн намекнула мне на это, но я не поняла. Она сказала, что Гвид хорошо изучила греческий, но проводила больше времени, восхищаясь стихами Сафо, чем толкуя Евангелия. Зная греческий, я должна была сразу же понять истинный смысл этого замечания.

Освиу прервал ее:

– Я не знаю греческого. Кто это – Сафо?

– Древнегреческая поэтесса, разумеется, – вставил Эадульф.

– Поэтесса, родившаяся на острове Лесбос. Она собрала кружок женщин и девушек, и ее стихи полны страстной силы ее любви к ним и их – к ней. Поэт Анакреон говорит, что из-за Сафо название острова – Лесбос – стало обозначать женскую содомию.

Вид у настоятельницы Хильды был подавленный.

– Ты хочешь сказать, что сестра Гвид питала… питала… противоестественную любовь к Этайн?

– Да. Влюблена Гвид была отчаянно. Она высказала свою любовь, переписав для Этайн два стихотворения Сафо. Один из этих пергаментов Этайн отдала своему возлюбленному Ательноту, очевидно, чтобы объяснить ему, что происходит. Об этом он намекнул нам. Второй она сохранила. В какой-то момент, как раз перед открытием синода, Этайн сказала Гвид, что не может ответить на ее любовь – что она любит Ательнота и что после синода они собираются поселиться в совместном монастыре.

– Гвид обезумела, – поспешно вставил Эадульф. – Ты видела, как быстро она выходит из себя? Она сильная, ручаюсь, сильнее многих мужчин. Она напала на Этайн, женщину хрупкого телосложения, и перерезала ей горло. Она взяла обручальную застежку Этайн, подаренную ей Ательнотом, и попыталась забрать два стихотворения, которые отдала Этайн. Но нашла только одно, потому что второе уже было у Ательнота.

– Я помню, что в тот, первый день диспута она опоздала в храм, – сказала Фидельма. – Она спешила, была красная и запыхалась. Она только что убила Этайн.

– Пока Этайн жила в безбрачии, Гвид была более или менее согласна оставаться ее преданной рабыней. Ей, вероятно, было достаточно просто быть рядом. Но когда Этайн сказала Гвид, что любит Ательнота… – Эадульф пожал плечами.

– Нет силы большей, чем ненависть, рожденная отвергнутой любовью, – заметила Фидельма. – Гвид – не только сильная, но и хитрая, – сумела навести подозрения на Ательнота. Потом поняла, что Этайн, очевидно, отдала ему второе стихотворение. И снова ею овладела ярость. Этайн предала любовь и выставила ее посмешищем перед этим человеком! Она даже сказала мне, что эта смерть, как ей кажется, очистила Этайн от того, что Гвид считала ее грехом. Нет, это было сказано не так напрямую, но мне следовало истолковать ее слова правильно.

Освиу был потрясен.

– Значит, Гвид пришлось убить Ательнота?

Фидельма кивнула.

– У нее достало сил после того, как от ее удара он потерял сознание, повесить его на крюке в его келье, и сделать так, чтобы это походило на самоубийство.

– Но, – снова вставил Эадульф, – сестра Ательсвит услышала шум, когда Гвид убивала Ательнота, и подошла к двери. У Гвид хватило времени спрятаться под кровать, прежде чем та вошла в келью. Ательсвит сразу же увидела Ательнота и бросилась звать на помощь. Тогда Гвид пришлось сбежать. У нее не было времени на поиски пергамента со вторым стихотворением.

– А застежка и стихи, которыми завладел Сиксвульф, – это другие? – спросил Вигхард. – Ты сказала, что Гвид сняла их с тела Этайн.

Тут в покои проскользнула сестра Ательсвит, жестом попросив Фидельму продолжать.

– Брат Сиксвульф страдал некоей болезнью. У него были повадки сороки. Он любил красивые вещицы. Он был уличен и выпорот за попытку украсть их из спальни братьев. Вилфрид велел высечь его березовыми розгами. Несмотря на это, Сиксвульф, должно быть, обшарил спальню монахинь. У него был наметанный глаз на красивые безделушки, и он нашел застежку Этайн среди личных вещей Гвид. Она была завернута в греческое стихотворение под названием «Нападение любви». Он взял и то и другое. Стихи заинтриговали его. Он отыскал их в библиотеке и обнаружил, что это стихи Сафо. Он даже спросил у меня об обычае обмениваться подарками между влюбленными. Я тогда не понимала, к чему он клонит, а потом уже было слишком поздно. Сиксвульф, должно быть, заподозрил Гвид. Узнав же, что Ательнот убит, он решил рассказать все мне. Он нашел меня в трапезной, но рядом были другие сестры. Заботясь о том, чтобы его не поняли, он обратился ко мне по-гречески, чтобы договориться о встрече. Он только забыл, что Гвид, которая сидела так, что могла его слышать, знает греческий лучше, чем он. Это была пагубная ошибка. Гвид пришлось заставить его замолчать.

Она пошла за ним, ударила его по голове, а потом утопила в бочке, удерживая его голову в вине. Но я появилась там слишком скоро, и она не успела обыскать тело. Я так удивилась, обнаружив тело, что поскользнулась и упала с табурета и потеряла сознание. На мой крик в винный погреб пришли Эадульф и сестра Ательсвит. Они отнесли меня в мою келью. Это дало Гвид время вытащить тело Сиксвульфа и, проволочив по проходу до отхожего места на краю утеса, сбросить в море. Сперва, конечно, обыскав.

– Но почему же она не забрала застежку и стихи с тела Сиксвульфа? – осведомилась настоятельница Хильда. – У нее было достаточно времени, пока она вытаскивала тело из бочки и волокла по проходу.

Фидельма криво улыбнулась.

– Сиксвульф следовал последней моде. У него был новомодный мешочек, вшитый в рясу. Туда-то он и положил стихи и застежку. Бедная Гвид не подозревала о существовании этого мешочка. Но ее это и не беспокоило, поскольку она избавилась, как ей казалось, от тела и любых доказательств, которые на нем могли быть, выбросив его в море. Она не знала, что прилив подхватит тело и выбросит на берег недалеко, в гавань, часов через шесть-двенадцать.

– Ты сказала, что сестра Гвид смогла протащить тело Сиксвульфа по подземному ходу до моря. Неужели она действительно так сильна? – спросила Хильда. – И как она, чужеземка, узнала о существовании хода к отхожему месту? Он предназначен только для нашей братии мужского пола, и обычно о нем сообщают только гостям-мужчинам.

– Сестра Ательсвит сказала мне, что для того, чтобы сохранять мужскую скромность в неприкосновенности, сестрам, которые работают на кухне, сообщают о нем, чтобы они случайно не пошли туда. После смерти Этайн сестра Гвид от нечего делать вызвалась работать на кухне.

Старая dominaпокраснела.

– Это так, – призналась она. – Сестра Гвид пришла и спросила, нельзя ли ей поработать на кухне, пока она здесь. Мне стало жаль ее, и я согласилась. Смотрительница кухонь, очевидно, предупредила ее насчет мужского отхожего места.

– На некоторое время нас отвлекли козни твоего сына Альфрита, – повернулся к Освиу Эадульф. – И на некоторое время мы уклонились с пути, решив, что он, или Торон, или Вульфрик могут быть замешаны в этом деле.