Текст книги "Расколотый берег"

Автор книги: Питер Темпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Второй готов!

Стало темно – хоть глаз выколи. Он опустился на колени и почувствовал, что всю спину жжет, как огнем.

«Вот черт! – пронеслось в голове. – И мне досталось».

– Довольно! – крикнул Вэллинз. – Я дам вам денег, у меня есть!

Кэшин вытянул вперед руку, наткнулся на плечо Дава, ощупал одежду, дотронулся до лица. Дав еще дышал. Кэшин подполз к нему, услышал короткие, всхрапывающие звуки, нащупал кобуру и скользнул ладонью вниз по телу.

Ничего.

О господи, значит, он вынул пистолет и уронил. Но где?

– Спускаемся, ребята! – прокричал тот же высокий голос.

Кэшин торопливо шарил руками по холодному, как лед, мраморному полу.

– Довольно! – не переставая, вопил Вэллинз. – Дово-ольно!

– Сначала раскайся, Дункан, – произнес глубокий покойный голос.

Кэшин начал быстро ползти к двери справа от лестницы – надо было успеть, пока не зажгли верхний свет, они же видели, как ты его выключал, вот сейчас они тебя найдут, нельзя на задание без оружия, но раньше все обходился без долбаной железки, а вот сейчас не обойтись ну никак…

Он наткнулся на стену, встал, пошел на ощупь налево, задел за что-то – оказалось, за столик, тот упал, загремел.

Опять выстрел и вспышка, теперь уже с середины лестницы.

Кэшин нащупал углубление в стене, потом дверь, ручку, повернул ее, дверь открылась, и он скользнул внутрь.

Что за запах? Слабый, но какой-то сладкий…

Дверь закрывать нельзя – они услышат щелчок.

Голова начинала кружиться. Он наткнулся бедром на что-то твердое, повернул направо, шаря перед собой руками, – было похоже на спинку стула или кресла, но подлиннее, – так, теперь резная стойка, за ней стена…

Скамья! Это церковь! Или часовня. Так вот откуда этот сладкий запах.

Держась правой рукой за стену, он шагнул вперед, опять наткнулся на что-то, предмет упал со своей стойки, громко ударился о пол. Пришлось остановиться.

– Здесь он, – произнес первый голос. – Здесь, точно. И без пистолета.

– Пристрелить этого копа! – ответил писклявый голос. – Сделать ему дырку в башке!

– Нет, Джасти, давай лучше с другим разберемся. Этот и сам кровью истечет. Агнец Божий… Я за него помолюсь.

Кэшин услышал не то стон, не то всхлип – жуткий спутник страха и боли.

Стараясь приспособиться к темноте, он часто моргал, но это давалось с трудом, веки тяжелели с каждой минутой. От потери крови, что ли? Правой рукой он ощупал спину под курткой.

Мокрое, теплое…

Вдруг потянуло сесть. Он протянул руку, нашел, где кончается скамья, навалился на нее, и ему стало все равно. Ну, подумаешь, умрет он здесь, в этой ледяной церкви, где так сладко пахнет…

Нет! Надо выйти. Найти дверь. Вдоль стенки…

Глаза ничего не видели. Он словно уходил под черную воду, или нет, не под воду, под что-то более густое. Кровь… Трудно шевелиться в крови… Кровь, вода… Он погубил двоих – Дейба, теперь вот Дава. Пальцы ног не слушаются. Ноги не двигаются. Дышать тяжело… Он оторвал руку от спинки скамьи, почувствовал, что не держится на ногах, заметил резную стойку, попробовал ухватиться за нее…

Стойка оторвалась, упала вместе с ним. Что-то свалилось ему на голову. Острая боль, потом ничего… Пустота…

* * *

Он в больнице, на лице лежит что-то холодное, да, протирают лицо мокрым полотенцем, кто-то громко говорит. Не с ним… Где-то далеко, вроде бы радио или телевизор…

Кэшин не открывал глаза. Он понимал, что это не больница, что он лежит на чем-то каменном. На полу… На ледяном мраморном полу… Все стало ясно.

– Помнишь, что ты со мной сделал, Дункан? – говорил тот же голос. – Как я орал от боли? Как просил пощады? Помнишь, а, Дункан? Ответа не было.

«Живой, – подумал Кэшин. – Лежу на полу. Живой».

– Как я радовался, когда узнал, что ты стал священником, Дункан, – сказал голос.

Джейми Бургойн… Нет, теперь он был его мертвым братом, Марком Кингстоном Денби.

– Мы оба посвятили себя Господу, Дункан, – говорил Джейми. – Это все очень меняет, так ведь? Я грешил. Я сделал много плохого, Дункан. Некоторые Божьи твари сильно страдали из-за меня. Ты ведь понимаешь меня, да, Дункан? Конечно понимаешь. Ты тоже пришел к Господу с тяжким сердцем.

Послышался крик боли.

– Маленькие дети, Дункан. Ты хоть помнишь, что о них сказал наш Спаситель? А ну-ка отвечай, Дункан.

Человек крикнул еще раз, что-то быстро, неразборчиво забормотал.

– Дункан, а ведь Спаситель сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». Прекрасные слова, ты согласен, Дункан? «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие [40]40
  Мк. 10: 14. Ср.: Мф. 19: 14, Лк. 18: 16.


[Закрыть]».

Крик заметался по часовне, заполнил слух Кэшина, будто ворвавшись в его уши прямо с мраморного пола.

– Можно мне? – послышался высокий тонкий голос. – Дай я, Джейми…

– Погоди, Джасти, погоди. Дункана надо сначала подготовить. Дункан, «пустите» – это очень серьезное слово. Пустите… Давай говори, Дункан. Повторяй за мной: «Пустите детей приходить ко Мне». Давай, Дункан!

Кэшин понял, что глаза его открыты, – он видел свет. Свет двигался, плясал по стенам, отбрасывал тени; они решили не включать электричество, зажгли только свечи; Дав умер, и они подумали, что он умер тоже или вот-вот умрет, истечет кровью.

Истечет кровью…

Вэллинз что-то мычал, силясь повторить библейские слова.

– Ребенок, – говорил Джейми. – Маленький мальчик, Дункан. Ты их когда-нибудь жалел? Тебя не мучила совесть? Думаю, нет. Ни тебя, ни Робина, ни Крейка. Когда я сидел в тюрьме и услышал, что Крейк умер, мне стало очень грустно. Господу было бы угодно, чтобы я помог и Крейку.

– Разреши мне! – рвался Джастин. – Пусти, Джейми!

Кэшин попробовал приподняться, но сил не было, он не мог шевельнуться, и поэтому оставалось одно – лежать, ждать, когда они убьют Вэллинза и уйдут. Можно было сдержать дыхание. Джейми теперь все равно, что с ним будет.

– «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, – говорил Джейми, – пожелают умереть, но смерть убежит от них». [41]41
  Откр. 9: 6.


[Закрыть]Только в тюрьме, среди ужасных людей, до меня дошел смысл этих слов. А ты их теперь понимаешь, Дункан?

– Пожалуйста, ну пожалуйста, ну… – страшно, еле слышно стонал кто-то.

– Я часто хотел умереть, и не мог, Дункан. А теперь я знаю, что Господь хотел, чтобы я жил и страдал, потому что в отношении меня у Него был свой Промысел.

– Разреши мне, Джейми, разреши, – все повторял Джастин.

– «Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти». [42]42
  Откр. 1: 17–18.


[Закрыть]Знаешь эти слова, Дункан? Это из Откровения Иоанна Богослова. «Ключи ада и смерти»… Господь вручил их мне. Что, страшно тебе, Дункан? Страшно?

«Ну что я здесь валяюсь? – думал Кэшин. – Я погубил Дава, а эти двое пытают человека. Если буду жив, что скажу Синго? Хотя при чем тут Синго? Виллани, Фину, Биркертсу, я же полицейский, в конце-то концов…»

– Господь хочет, чтобы ты понял, что такое боль, боль и страх, Дункан, – говорил Джейми. – Он хотел, чтобы и Чарльз узнал это, после того, что Чарльз сделал со мной. А еще твой друг Робин. Знаешь, я ведь так и не забыл ваших лиц. Говорят, дети не помнят насильников. Некоторые помнят, Дункан, еще как помнят, каждую ночь видят их в своих кошмарах.

Раздался визг, пронзительный визг, полный боли.

– Не бойся, Дункан. Робин вот боялся, и ему повезло, что мы так торопились. И Артур Поллард тоже боялся. Я не знал об Артуре, но в тюрьме Господь свел меня с одним человеком, очень грустным человеком, и он рассказал мне об Артуре.

– Ради бога… О… о… – стонал истязаемый.

– «Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, ищу утешителей, но не нахожу, – продолжил между тем Джейми. – И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом». [43]43
  Пс. 68: 21–22.


[Закрыть]Дункан хочет пить. Джасти, напои-ка его.

Что-то зажурчало, слышно было, как человек кашляет, задыхается.

– Так-то лучше, да?

Тишина.

– Ну все, Дункан, больше не шумишь, да? На свинью ты похож, Дункан. Молишься сейчас или как? Антихристу молишься? Кому ж еще, ты ведь больше никому не умеешь. Вот, Джасти, Господь желает, чтобы ты отправил Дункана в гости к его царю – антихристу.

Кэшин встал на колени, тяжело поднял голову.

Мерцающий желтый свет. На голом каменном алтаре что-то лежало, розовое, перевязанное веревкой наподобие того, как обвязывают кусок мяса перед тем, как пожарить. Кровь текла ручьями.

У алтаря стояли двое. Тот, что поменьше, справа, держал в руке нож, на лезвии которого блестел свет от свечи. Другой, повыше, держал Вэллинза, его голову; Кэшину было видно, что это голова и что мужчина – это был Джейми – держит голову Вэллинза за уши, словно целуя ее…

Нет!

Кэшин потряс головой – это получилось как-то само собой, непроизвольно. Он попробовал выпрямиться. На полу что-то темнело, столбик, нет… или да, столбик с крестом наверху, медным крестом с заостренными концами, но не стрелками…

Нет, не со стрелками.

Что-то вроде ромбов…

Он протянул руку, попробовал взять столбик, но рука не держала, он почти ничего не чувствовал.

И все же он сжал руку, встал и сам удивился – он стоял, сжимая правой рукой столбик с крестом наверху.

Он смотрел прямо на них.

Они не оборачивались. Они его даже не слышали.

– Отправляйся в вечный огонь, Дункан, – произнес Джейми. – Давай отправляй его, Джасти.

– Нет, – сказал Кэшин.

Они обернулись.

Кэшин метнул столбик с медным крестом. Тот просвистел в воздухе. Джастин дернулся, зажав длинный нож в правой руке.

Заостренный конец вонзился ему в горло, прямо в выемку между ключицами, застрял там. Джастин поднес руки к горлу, схватился за столбик, нетвердо отступил на шаг, его левая нога подвернулась, и он упал, растянувшись на холодном мраморном полу.

– Вы арестованы, – слабо произнес Кэшин.

Джейми, все еще держа руками голову Вэллинза, смотрел на Джастина.

– Джасти, – позвал он, – Джасти…

Джейми отпустил голову связанного Вэллинза, упал на колени.

Кэшин видел только его макушку.

– Как же так, Джасти, – монотонно повторял тот. – Как же так, Джасти, дорогой мой, ну как же так, а?

Кэшин двинулся к той же двери, через которую вошел. Казалось, идти до нее долго-долго. Но он все же пересек прихожую, добрался до щитка, щелкнул выключателями.

В гостиной зажегся свет.

Пистолет Дава валялся почти у самых его ног. Он нагнулся, чтобы поднять его, едва не упал, выпрямился, снова нагнулся, подобрал пистолет. Не глядя на Дава, вернулся в часовню, нашел выключатель и там прошел в неф, остановившись метрах в трех-четырех от алтаря.

Джейми склонился над Джастином. Повсюду виднелись лужи крови. Он взглянул на Кэшина и поднялся во весь рост, с ножом в руке.

– Ты арестован, – повторил Кэшин.

Джейми покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Это ты мертв.

Кэшин поднял пистолет Дава, направил Джейми в грудь и спустил курок.

Джейми по-птичьи дернул головой, улыбнулся.

«Промазал, – подумал Кэшин. – И как это получилось?» Он не видел Джейми как следует, пистолет был тяжелый, оттягивал руку.

– Господь не желает моей смерти, – сказал Джейми. – Он хочет твоей смерти, потому что ты забрал моего Джасти.

Он шагнул к Кэшину, занес над головой руку с ножом. Кэшин увидел, как на лезвии сверкнул свет, увидел кровь… Ноги подогнулись, стоять дольше не было сил, он почувствовал, что падает…

Нож и глаза Джейми нависли над ним, совсем близко.

– Ну давай, молись Отцу, иже еси на небесех, – сказал Джейми.

– Отче Наш… – начал Кэшин.

* * *

– Точно не нужна помощь? – спросил Майкл.

– Нет, – ответил Кэшин.

В маленькой легкой сумке лежала всякая мелочь: зубная щетка, бритва, пижама – все, что брат принес ему в больницу. Они ждали лифта, стоя рядом друг с другом, и испытывали от этого неловкость.

– У меня новая работа, – сообщил Майкл. – Небольшая фирма в Мельбурне.

– Вот и хорошо, – рассеянно ответил Кэшин.

Ему все мерещился Дав – как они идут вместе по улице, а потом лицо Дава превращалось в лицо Шейна Дейба.

– Через две недели начну. Так что время у меня пока есть, могу помочь тебе строиться. Правда, я никогда своими руками ничего не делал…

– Да там опыт и не нужен. Просто грубая физическая сила.

Приехал пустой лифт. Они вошли и встали лицом к двери.

– Джо, я вот что хотел спросить, – произнес Майкл, глядя на светившуюся панель на стене. – Я все думаю…

– Чего?

– Пойти туда без оружия. Это же было не самоубийство, нет? Ну то есть…

– Это была несусветная глупость и самонадеянность, – ответил Кэшин. – У меня ведь так всегда.

Виллани ждал в фойе. Он пожал Майклу руку, и они все вместе вышли через раздвижные двери, спустились по пандусу и направились вдоль стены. Погода после сильного дождя разгулялась, в больших рваных разрывах облаков виднелось голубое небо, похожее на ворота в вечность.

– На днях заеду, – сказал Майкл.

– Перчатки купи, – попросил Кэшин. – Самые простые, рабочие.

Рядом с машиной Виллани припарковался Финукейн и вышел им навстречу.

– Привет, шеф, – поздоровался он. – Как самочувствие?

– Прекрасное, – ответил Кэшин.

– Сядь на минутку в машину, – сказал Виллани. – И ты тоже, Фин.

Кэшин сел впереди. Знакомый запах полицейской машины.

– Бледный ты как смерть, – заметил Виллани. – Здесь у них солярия нет, что ли?

– Нет. Знаешь, я тоже удивился.

– Ну и ладно… Вам с Давом здорово повезло – вы прямо как заговоренные. Он выписывается через неделю. Врач сказал, заживает все, как на лобстере.

– На лобстере? – переспросил Финукейн с заднего сиденья. – При чем тут лобстер?

– Не знаю, только он так выразился. Слушай, Джо, что расскажу. Во-первых, Фин добился кое-чего от этого придурка Дейва Винсента. И заметь, по телефону. Фин умудрился заполучить его записную книжку. Ну давай сам рассказывай, Фин.

Финукейн откашлялся.

– В ночь пожара он был в лагере. Потом позвонил Дейву Кернау – это его приемный отец. Он рассказал, что все думали, будто он пошел на какой-то там концерт, но на самом деле затеял сбежать, что и сделал. Затем приехали двое и вынули тело из багажника. Небольшое такое, сказал.

Кэшин смотрел на дорогу, но не замечал движения.

– Они, значит, внесли тело в дом, где спали мальчишки. Вышли, и тут он заметил, что в доме что-то загорелось. Он убежал, переночевал на пляже, а утром поймал машину и был таков. Оказался в Западной Австралии, мальчик лет двенадцати.

– Что показало вскрытие мальчишек? – спросил Кэшин.

– Местный врач вскрывал, – ответил Финукейн. – По-моему, так тогда делалось. Установили, что смерть наступила от удушья.

– У всех троих?

– Да.

– А больше ничего не было?

– Нет, шеф.

Кэшина затошнило, и он пожалел, что позавтракал.

– Не помнишь фамилию врача?

– Записал. Каслман, доктор Родни Каслман. Он же оформлял свидетельство о смерти жены Бургойна. Везде успевает.

Отец Хелен… Как там говорила Сесиль Аддисон?

«Тогда в Кромарти вообще не было равнодушных. Люди просто так этим занимались, не для того, чтобы в газеты попасть или на телевидение. Добродетель сама по себе награда».

– Удивительное дело, – заметил Виллани. – Дейв Винсент запомнил, на какой машине они приехали.

– Дейв в машинах разбирается, – сказал Финукейн. – Он сказал, что это был «мерседес»-универсал. Запомнил, потому что универсал был самой первой модели, семьдесят девятого года выпуска.

– И что, пригодилось? – спросил Кэшин.

– Ну, я его отследил.

– Подожди, я сам догадаюсь. Бургойн?

– Служебная машина. Принадлежала компании Чарльза Бургойна и какого-то Дж. А. Камерона.

– А, это Джок Камерон, местный адвокат. Из «Товарищей» кто там тогда был?

– Вэллинз, – ответил Виллани.

– Закурить есть? – спросил Кэшин.

Виллани вынул пачку и щелкнул зажигалкой. Оба молча затянулись.

Никотин ударил Кэшину в голову, да так, что он не сразу заговорил, но затем все-таки продолжил:

– Не могу понять, как им все сошло с рук? Превратили лагерь в бордель, убили по крайней мере троих мальчишек, и все шито-крыто. Это что, расследование называется?

Виллани опустил стекла, и в машине запахло выхлопными газами и свежим асфальтом.

– Еще не всё… Синго два дня назад умер после второго удара. Обширный инсульт.

– Черт! – только и мог сказать Кэшин. – Вот черт!

Он почувствовал, что плачет, отвернулся от Виллани, быстро заморгал.

– Пожар в лагере «Товарищей» расследовал Синго, – произнес Виллани. – Он тогда был замначальника.

Кэшин представил себе Синго в поношенном, драном плаще, горелые руины на месте лагеря, ворота в зарослях травы, старый кожаный пояс… О Кромарти Синго никогда не упоминал. Бывало, поздно вечером, после рюмки-другой, он рассказывал о том, как работал в Стевеле, Мидуре, Гилонге, Сейле и Шеппартоне, как выследил в Бендиго убийцу проституток, который ездил из города в город, или другого, который убил своих дядю с теткой на табачной ферме под Брайтом, собирался переработать их на силос и скормить свиньям.

А вот о Кромарти Синго ничего не рассказывал.

– У меня возникло нехорошее предчувствие, – продолжил Виллани и пошевелился на сиденье. – Мы подняли его банковские счета. Никогда бы не подумал, что придется этим заниматься… Там ничего не оказалось. Только его зарплата да дивиденды по акциям «Фостерс».

– А он их пиво никогда не пил, – медленно сказал Кэшин. – Просто терпеть его не мог.

Виллани грустно взглянул на него, открыл окно со своей стороны, выбросил окурок, чуть не попал в чайку, так что та подпрыгнула на месте. Кэшину вспомнилась встреча на пирсе, когда чайка умудрилась поймать окурок на лету.

– Три года назад, – сказал Виллани, – Синго унаследовал миллион долларов от своего брата Дерека. Дерек никого из семьи не обидел. Все имущество оценили в четырнадцать миллионов.

– Вот как? – рассеянно бросил Кэшин.

– Синго ведь все время со мной, как попугай на плече: я здесь только благодаря ему и говорю его фразами. Думаешь, все, дело сделано, сынок? Нет, давай, еще шаг вперед. Девяносто девять раз сделаешь – и впустую. А потом – вот оно! Так и шагали…

На ветровом стекле застыли крупные капли. Кэшину вдруг захотелось оказаться у себя, в знакомом старом доме, в своем кресле, и чтобы собаки тыкались носами ему в ноги, горел камин и играла музыка. Почему-то захотелось послушать Бьерлинга. Непременно сначала Бьерлинга, а потом Каллас.

– В восемьдесят третьем году кто-то внес двести тысяч долларов на три банковских счета Дерека, – рассказывал Виллани. – Как раз через три дня после пожара в Кромарти. А по окончании расследования Дереку обломилось еще столько же. Тогда он купил участок на Золотом берегу. Не промах этот Дерек.

Кэшин посмотрел на Виллани. Тот не отвел взгляда, между бровями у него залегли глубокие морщины, он сидел, тихо кивал, затягивался, пробовал выпускать дым на улицу, но у него не получалось.

– Синго получал деньги от Бургойна?

– Ему переводили с банковского счета компании. Пришлось размотать цепочку еще из трех фирм, пока докопались, что это делишки Бургойна.

Кэшин чувствовал себя так, словно почва уходит у него из-под ног и он проваливается в трясину. Они сидели в машине и смотрели, как с работы возвращались три медсестры, все прямые, как клюшки для гольфа, а та, что шла в середине, махала руками так, будто дирижировала оркестром.

– Словно двоих похоронил, – сказал Виллани. – Проснулся утром, и такое чувство, что чего-то не хватает.

– Всё? – спросил Кэшин. – Больше ничего такого нет, что мне нужно знать? Нет? Тогда я поеду домой. Спасибо, что навестил.

– Фин за рулем, – сказал Виллани. – Биркертс в участке, его эта новость прямо подкосила, так что сначала его надо отвезти. Лучше такси вызови или пешком прогуляйся.

Кэшин хотел поспорить, но сил совсем не осталось.

– Вот еще что, – добавил Виллани. – Звонил адвокат Синго. Мы трое – ты, я и Бирк – есть в завещании.

– Последний бастион неподкупности во всей полиции – убойный отдел, – заметил Кэшин. – Отдайте мою долю Армии спасения.

Когда выехали на дорогу, он попросил:

– Фин, подбрось на Квин-стрит. Я ненадолго…

* * *

Эрика Бургойн в элегантном строгом черном костюме стояла у стеклянного столика.

– У меня сегодня ни минуты свободной, – сразу заявила она. – Так что нельзя ли покороче?

– Отчего же, можно, – согласился Кэшин.

Он обвел взглядом офис, отделанный широкими деревянными панелями, застекленные книжные полки, большие кожаные кресла, свежие фиалки в вазе граненого стекла на подоконнике, голые ветви платана за окном.

– Красивый у вас офис, – похвалил он.

– Начнем, – склонив голову набок, произнесла она голосом учительницы, которая отчитывает нерадивого ученика.

– Думаю, что должен посвятить вас в свои… скажем так, предположения, – сказал он.

Она посмотрела на часы:

– Даю вам пять минут и ни секундой больше.

– Вы знаете, что ваш отчим насиловал вашего брата.

Эрика опустилась в кресло и заморгала, как будто что-то попало ей в глаз.

– Джейми и Джастин Фишер замучили и убили Артура Полларда. Думаю, что об этом вы знаете. Джейми и Джастин в Сиднее замучили до смерти некоего Робина Грея Бонни. Об этом вы, может, знаете, а может, и нет.

Эрика возмущенно взмахнула руками:

– Детектив, да это просто…

– Почему вы ни мне, ни кому-либо другому не сказали, что миссис Лейдлоу видела Джейми?

Эрика вяло отмахнулась:

– Мойра уже в возрасте, мало ли что ей привидится…

– Знаете, мне показалось, что миссис Лейдлоу вполне адекватна. Она не сомневалась, что видела именно Джейми. И вы ей поверили, так ведь? Вот тогда вы и наняли себе телохранителя – еще до того, как погиб Чарльз.

– Детектив Кэшин, вы переходите всякие границы! Я не вижу смысла продолжать разговор.

– Хорошо, тогда побеседуем в официальной обстановке, – не стал спорить Кэшин. – Назначим день, и вы придете к нам на Сент-Кильда-роуд. Может, так даже лучше. Это как раз вы перешли всякие границы. Вы подозреваетесь в сокрытии улик.

Ответа не последовало. Она не отвела взгляда, но он понял, что попал в точку.

– Вы говорили с Джейми, ведь так?

– Нет.

Эрика прикрыла глаза. На висках у нее набухли вены. Кэшин заговорил о том, что уже давно не выходило у него из головы:

– После несчастного случая с матерью вы и брат остались ночью в доме с Чарльзом. Что тогда случилось, Эрика?

– Джо, пожалуйста, перестаньте. – Она уронила голову на грудь, со лба на бровь упала прядь волос. – Пожалуйста, Джо…

– Что с вами тогда случилось, Эрика?

Она промолчала.

– Вы стали молодой женушкой Чарльза? До или после смерти матери? Вы же ходили за ним как тень. Вы просто боготворили его. Вы знали, что эти мужчины насиловали Джейми? Вы знали, что и Чарльз тоже…

Ее била дрожь.

– Нет, нет, нет, – твердила она, не возражая ему, а лишь умоляя остановиться.

– Вы все еще думаете, что смерть вашей матери – несчастный случай, да, Эрика? Той же ночью случился пожар в лагере «Товарищей», припоминаете? Тогда погибли три мальчика. Одного Чарльз собственными руками прикончил в «Высотах». Может, ваша мать что-то видела? Или слышала?

– Джо, ну не надо, я не…

Кэшин смотрел на ее склоненную голову, бледный пробор в волосах, прижатые к груди руки.

Не поднимая глаз, она еле слышно повторяла что-то вроде мантры.

Кэшин знал, что это такое. Он и сам так заклинал боль, беспокойные мысли, память, нескончаемые черные ночи.

Наконец она выпрямилась, всеми силами пытаясь собраться.

Кэшин терпеливо ждал.

– Какая теперь разница, Джо? – заговорила она постаревшим, безжизненным голосом. – Для чего вам нужно все это вытягивать из меня? Вы получаете от этого удовольствие?

– Зачем вам телохранитель?

– Мне угрожали.

– Не верю. Думаю, вы всегда знали, что Джейми жив. Вы защищали его, но в то же время боялись. Верно?

Она не ответила.

– Вы видели, как он измывался над Поллардом, правда? В зале было только одно откинутое кресло. Одно-единственное. Высидели там, Эрика.

Она беззвучно плакала, и слезы размазывали безупречный макияж.

– Чарльз потом передал вас Полларду, так ведь, Эрика? Поллард не брезговал и молодыми девушками. Мы нашли фотографии у него в компьютере. Вам хотелось, чтобы Джейми убил Чарльза и Полларда, так? На смерть Чарльза вы посмотреть не смогли, но зрелище с Поллардом пропускать не собирались. Правда ведь?

Рыдания Эрики становились все громче, она тряслась всем телом.

– Вы остались до конца, Эрика? А когда его повесили, вы как, хлопали? Легче стало?

Кэшин поднялся.

– Вы нездоровы, миссис Бургойн, – сказал он. – Неудивительно: болезнь, как известно, порождает болезнь. Спасибо, что уделили мне время.

На Квин-стрит обрушивался ливень. Фин, припарковавшийся вплотную к соседней машине, сидел и спокойно читал газету.

– Ну как прошло, шеф? – поинтересовался он.

– Да ничего особенного, – ответил Кэшин. – Отвези-ка меня домой, сынок.

* * *

Собаки изменились до неузнаваемости.

– Что ты с ними сделала? – спросил Кэшин. – А уши-то, уши!

– Впервые в жизни подстриглись и причесались, – ответила мать. – И знаешь, им понравилось.

– Они просто в шоке. Надо было сначала с ними посоветоваться.

– Не лучше ли им остаться? Здесь им так хорошо. Вряд ли они захотят возвращаться в твои развалины.

Кэшин подошел к машине и открыл заднюю дверцу. Собаки, не шевелясь, смотрели на него.

– Вот видишь, Джозеф, – начала мать, – видишь…

Кэшин коротко свистнул и указал пальцем на дверь. Собаки тут же сорвались с места, стремительно запрыгнули на заднее сиденье, сели и застыли как вкопанные, глядя прямо перед собой.

Кэшин закрыл дверь и сказал:

– Буду привозить их в гости.

– И почаще, – ответила мать. – Бонзо в них просто влюбился. Теперь эти псы – его лучшие друзья.

Кэшину показалось, что в глазах матери заблестели слезинки.

– Когда поеду в город, завезу их к Бонзо повидаться, – пообещал он. – Только скажи ему, чтобы своей отравой на них не брызгал.

Он подошел к матери и поцеловал ее.

– Тебе не мешало бы повидать аналитика, – сказала мать, поглаживая рукой его голову. – Не жизнь, а настоящая литания ужаса.

– Нет, просто черная полоса, – ответил он и сел в машину.

Она подошла к окну:

– Они курицу любят, у тебя есть?

– Они и против филе ничего не имеют. И потом, всякое сбитое зверье тоже хорошо идет. Пока, Сиб.

Пока он ехал домой, на западе догорала вечерняя розовая заря и ночь мягкими шагами начинала ступать по земле. На перекрестке он включил фары, и через пять минут их лучи уткнулись в темный дом и осветили мужчину с фонариком в руке, который стоял у стены и курил сигарету.

Ребб подошел к машине, открыл дверцу и выпустил собак.

– Господи, – произнес он, – подменили их, что ли?

Вне себя от радости, собаки кинулись к нему.

– Я здесь ни при чем, – ответил Кэшин, – это все мать. А я думал, ты насовсем ушел.

– Да хотел было, но там работы нет, вот и вернулся, – объяснил Ребб. – Старик уже еле ходит. Так я подумал – буду ему помогать и еще останется время у этого твоего собора поболтаться.

Они обошли вокруг дома, освещая фонариком работу Ребба.

– Поболтаться? – спросил Кэшин. – Ты это называешь «поболтаться»?

– Берн приходил, подсобил немного. Язык, правда, у него поганый, но работать он умеет, этого не отнимешь.

– А я и не знал. Память у него крепкая, это да.

– Правда, что ли?

Ребб посветил фонариком на свежую кладку стены, подошел и провел по шву пальцем.

– Помнишь, когда он привез бак для воды? Он вспомнил, что вы с ним встречались, еще когда были мальчишками. В футбол играл против вас. Против лагеря «Товарищей».

– Что-то я про такой лагерь не слышал, – отозвался Ребб и посветил фонарем на собак.

– У меня твоя фотография есть, – сказал Кэшин. – Тебе там лет двенадцать, ты стоишь, апельсин ешь.

– Никогда мне не было двенадцати, – ответил Ребб. – Пойду пирог с зайчатиной сделаю. Я опять с твоим пугачом ходил.

– С тобой там как, ничего не случилось?

Кэшину показалось, что Ребб улыбнулся.

– Я там один день всего был, – ответил он. – Кормили хреново.

– У меня отбивные есть, – сказал Кэшин. – Пойдет?

– Пойдет. Тут соседка приходила, что-то для тебя оставила. Завернула прямо как подарок.

– Вовремя, – ответил Кэшин, – давно мне подарков не дарили.

– Жизнь и так подарок, – заметил Ребб. – Каждая минута, каждый час и каждый день.

* * *

Было уже за полдень, когда Кэшин вывел собак на прогулку. Они тут же, рядом с домом, подняли зайца, – без собак те совсем осмелели. Потом, на лугу, они набрели на целую стаю. Собаки набегались так, что от усталости, вывалив языки, не закрывали пасти.

Достигнув ручья, собаки вошли в воду по холку, постояли, почесываясь, насторожились. Кэшин тоже вошел в воду по колено, в ботинках захлюпало. Он, не обращая на это внимания, направился вверх по склону, раздумывая о том, как поступить. Но не успел он ничего придумать, как увидел Хелен, спускавшуюся по склону со своей стороны.

Они встретились возле углового столбика со стороны Ребба, поздоровались. Она, казалось, похудела и выглядела даже лучше, чем он помнил.

– Устали, – сказала она, имея в виду собак. – Что ты с ними сделал?

Он сглотнул и ответил:

– Не в форме. Разжирели, бегать тяжело стало. Ничего, я их быстро в чувство приведу.

– Как ты, Джо?

– Я-то? Да ничего. Так, царапина. А потом, я ведь стойкий и никогда не жалуюсь.

Хелен покачала головой:

– Я хотела навестить тебя, но подумала… да нет, не знаю, что я подумала. Или нет, я подумала, что у тебя сейчас родные, друзья из полиции…

Собаки поднялись. Разговор был им неинтересен, хотелось поразмяться.

– Догадливая… Так и было, днем и ночью дежурили посменно – то родные, то полиция.

– Язва ты! Видел по телевизору Бобби Уолша?

– Нет.

– Он сказал, что вы с Давом заслужили медали.

– За что? За глупость? Так за нее вроде не дают.

Хелен покачала головой:

– А про курорт знаешь?

– Нет.

– Эрика Бургойн решила не продавать Файфу лагерь «Товарищей». Она передает его государству, там сделают что-то вроде заповедника. Значит, доступа к устью не будет и весь проект рухнет.

Кэшин слушал ее и вспоминал откинутое кресло в зале штаб-квартиры «Товарищей», Эрику в ее офисе, следы слез на кремовой шелковой блузке, рыдания.

– Вот и отлично, – сказал он. – Теперь можно будет сосредоточиться на выборах.

– Надеюсь, голос одного полицейского у меня уже есть.

– Смотря что еще выяснится в дальнейшем. Но ведь нам, полицейским, о политике разговаривать нельзя.

– А пить можно?

– У меня печень почти как новая. Столько недель отдыхала…

Они переглянулись, он помолчал, посмотрел на темную долину ручья, на верхушки деревьев на холме и сказал:

– Давно хочу спросить… Когда умер твой отец?

– В восемьдесят восьмом. Не вписался в поворот на дороге, через год после того, как мы закончили школу. А зачем тебе?

– Так… Он подписывал свидетельство о смерти жены Бургойна.

– Он их сотнями подписывал…

– Да.

– Ну что? Зайдем ко мне, выпьем? Я тебя даже покормлю.

– Опять готовыми пирожками?

– Кстати, в прошлый раз мы до них так и не добрались.

– Собак сначала покормлю, – ответил он, – и сразу же приду.

– Смотри, в засаду не попади.

– В засаду… Редкое слово.

– Над тобой работать и работать, – заметила она. – Знаешь, существует еще много редких слов.