Текст книги "Расколотый берег"

Автор книги: Питер Темпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Ладно, починим эту чертову развалину!

Ребб пошел дальше, но поднял правую руку с выставленным вверх в знак одобрения большим пальцем.

* * *

Телефон зазвонил, когда он делал себе бутерброд.

– Джо, пора завязывать с этим делом, – произнес Виллани. – Игра окончена.

– Почему это окончена? – спросил Кэшин. – Потому что Донни утопился? Так это же не признание. Это обвинение местным дуболомам.

– Ты Бобби Уолша вечером по телевизору видел?

– Нет, – ответил Кэшин и сел за стол.

– Отстаешь от жизни, сынок. Мы, оказывается, казнили трех ни в чем не повинных черных ребятишек. Прямо как на Голгофе, только рядом с Иисусом не разбойники, а сущие агнцы. [30]30
  Отсылка к евангельскому рассказу о казни Христа, где упоминаются двое разбойников, распятых вместе с ним на Голгофе (Мф. 27: 38; Мк. 15: 27; Лк. 23: 32–33).


[Закрыть]

– А можно…

– И еще, – продолжил Виллани. – Кое-кто поговорил кое с кем, а этот кое-кто поговорил с депутатом, ну а уж депутат – со мной. И знаешь о чем? О том, что вчера ты ездил в дом Бургойна.

– Ну и?

– Меня спросили, какого черта мы забыли в «Высотах».

– Работали, больше ничего. Эрика, что ли, пожаловалась?

– Там повсюду видеокамеры. Зачем тебя туда понесло?

– Разнюхать хотел. Помнишь, что такое «разнюхать»? Помнишь Синго?

– Поздно уже нюхать. Завязывай с этим делом, понятно?

– Не факт, что это сделали мальчишки, – сказал Кэшин то, чего говорить не собирался.

Виллани грустно присвистнул:

– Слушай, Джо, у меня столько всего – не расхлебаешь. И каждый день, да что там – ночь – все подваливает и подваливает. Не против, если мы обсудим твои соображения попозже? Как освобожусь, сразу же звякну. Лады?

– Лады, конечно.

– Джо…

– Да.

– Ты полицейский, Джо, не забывай. Не зацикливайся. Делаешь, что можешь, а потом двигаешь себе дальше.

Кэшин прямо услышал голос Синго.

– Здесь никто не сделал, что мог, – ответил он. – Вообще никто ни хрена не сделал.

– Отдохни, – посоветовал Виллани. – Я говорил, что тебе продлили отпуск? Депутат хочет, чтобы ты отгулял все положенные пять недель. Он очень волновался, как твое здоровье и вообще как дела. Он такой… заботливый. Я перезвоню.

«Не зацикливайся»… Слова, призванные напомнить, предостеречь. Но и ранить.

Кэшина вдруг затошнило, резкая боль в плечах прострелила шею, отдала в голову. Раньше, когда бывало совсем худо, эти симптомы означали, что еще немного – и появятся застывшие образы вроде негативов, отпечатавшихся на сетчатке, стоит лишь прикрыть глаза. Тогда ему казалось, что он начинает сходить с ума.

Он принял три таблетки, сел в большое кресло, откинул голову на спинку, прикрыл глаза, сосредоточился на дыхании и стал ждать. Боль не терзала его так, как прежде, отпустила и тошнота. Но подняться он смог только через час. Он вымыл лицо, руки, почистил зубы, прополоскал горло и отправился по пустынным дорогам в Порт-Монро, провожаемый равнодушными взглядами коров.

Кэшин припарковался у почты. В ящике его ждало четыре письма, все официальные. Никто не писал. Да и кто напишет? Нет таких, ни единой души. Он повернул за угол, в участок.

Кендалл сидела за столом.

– Не могу так, не могу, и все тут, – сказала она. – Привет, шеф.

– Охраняешь покой властелина?

– Так точно, сэр. Местным намекнули, что, если будут плохо себя вести, ты вернешься.

Кэшин прошел к своему месту, полистал журнал, перебрал официальные документы и стал смотреть через окно на задний двор.

– Пока ты здесь, могу отлучиться по своим делам? – спросила Кендалл.

– Давай, – разрешил Кэшин.

Не прошло и минуты с момента ее ухода, как дверь открылась и на пороге, с неуверенным видом начинающего грабителя банков, появился поджарый, словно гончая, молодой человек. Кэшин подошел к стойке:

– Чем могу помочь?

– Сказали к вам подойти, – ответил он и надвинул кепку на лоб.

– Ну, давайте поговорим. Как вас зовут?

– Гэри Уиттс.

– Так чем мы можем вам помочь, мистер Уиттс?

– У меня с девушкой проблемы, типа.

Кэшин сочувственно кивнул:

– С девушкой. Понятно…

– Угу. Не хочу, чтобы с ней что-нибудь стряслось. Моя девушка все-таки.

– А что за проблемы?

– Ну, у меня машина…

– Девушка и машина?

– Не то чтобы я хотел ее обвинить…

– Вашу девушку? Ну и не обвиняйте.

– Вы не думайте, я не засранец какой-нибудь. Не тряпка, нет. Я не такой.

– Что она сделала?

– Уехала в Квинсленд на моей машине. А теперь звонит и говорит, что не вернется. Познакомилась с чуваком из «Серферского рая». Карло, Марио, хрен знает, как его зовут. У него три забегаловки, ну, он и предложил ей работу. А она говорит, что я должен оставить ей машину.

– Это почему?

Гэри замялся и натянул козырек так, что его глаз уже было не видно, и промямлил:

– Она оформила ссуду.

Кэшин сразу все понял.

– И она же платит?

– Ну, пока что… Я ей все верну. Работу уже нашел.

– А как давно она платит?

– Ну, не знаю… Платит… Больше года точно… Почти два…

– Так чего же ты хочешь? – спросил Кэшин.

– Да я подумал, если вы отправите туда полицейских, может, они ей прикажут вернуть машину. Надавят на нее чуть-чуть… Ну, вы понимаете…

Кэшин положил руки на стол, сплел пальцы и заглянул под козырек кепки Гэри:

– Слушай, Гэри, мы не по этому делу. Она ведь не преступница. Ты отдал ей свою машину, да еще должен ей же уйму денег. Лучшее, что ты можешь сделать, – это поехать туда, вернуть ей деньги и забрать машину.

– Ё-мое, – озадаченно произнес Гэри, – я не сумею.

– Ну тогда сходи к юристу. Вчини ей гражданский иск…

– Чего-чего?

– Адвокат тебе объяснит. Скорее всего, он напишет ей письмо с просьбой вернуть грузовик или что-то в этом роде.

Гэри кивнул и почесал ухо:

– Она вообще-то вас, полицейских, боится. Я вам говорю, попугайте, ведь вам это не фиг делать.

– Ты что же думаешь, нам больше заняться нечем а, Гэри?

Гэри поник и, ссутулившись, пошел к двери. Потом вспомнил что-то, развернулся, шмыгнул носом.

– И еще. Почему вы ничего не делаете с этими сволочами Пигготами?

– А что мы должны с ними делать?

– Они же богатеют на наркоте.

– А при чем это здесь, Гэри?

– Да эта подруга, с которой она укатила… Она же с Пигготами – водой не разольешь. Я слыхал, они прихватили с собой мешочек. Кто будет проверять пару цыпочек, так ведь?

– Ты это точно знаешь?

Гэри уставился в угол.

– Ну, не то чтобы…

– Как подругу зовут?

– Люки Тингл.

– Адрес, телефон?

– Не-а. Не хочу, чтобы меня впутывали. До свиданья.

– Гэри, не дури. Я же тебя разыщу за пять минут, припаркуюсь у твоего дома, загляну на чашку чаю. Нальешь?

– Ладно, дайте нам время, сами разберемся, ладно?

Он оставил адрес, телефон, молча ушел, пропустил входившую в дверь Кендалл.

По дороге домой, настраивая радио, Кэшин услышал интервью.

– Проблема правительства в том, что если оно проявит мягкость в наведении порядка в Кромарти, то рискует потерять голоса белого населения на следующих выборах. А оно очень нуждается в каждом голосе. Так что положение действительно незавидное. Для федерального правительства, Дженис, очки, набранные Бобби Уолшем в Кромарти, – это просто страшный сон. А для Объединенной партии Австралии это, наоборот, огромный плюс.

– Насколько же он прибавил, Малкольм?

– Речь Бобби была, без преувеличения, выдающейся, проникнутой беззаветной самоотдачей. Она стала главной новостью во всех теле– и радиопередачах. Бобби придал Кромарти статус некоего символа, и это очень важно, Дженис. Далее, три безвинно погибших мальчика… Это нашло отклик в каждом сердце. Поистине библейский эпизод. Эмоциональный резонанс, который получила эта история, впечатляет. Люди плачут, все, даже жители глубинки. Слова речи задели самые тонкие струны души, они отозвались…

– А как вы думаете, возможен ли такой же отклик в национальном масштабе, я имею в виду…

– Мы живем в интересное время, Дженис. Правительство не очень-то боится потерять Кромарти. Оно и без Кромарти проживет. Оно боится, что Объединенная партия Австралии отберет себе часть голосов и станет настоящей коалицией несогласных. А самое страшное для них то, что Бобби Уолш может запросто сместить казначея. Его кресло уже порядком заржавело. А теперь достаточно всего лишь девяти процентов, и Бобби вполне может это сделать, Дженис.

– Спасибо, Малкольм. Это был Малкольм Льюис, наш обозреватель по самым актуальным вопросам политической жизни… «Жизни», я сказала? Прошу прощения. Мой следующий гость знает, что такое настоящая жизнь. Он едва не потерял ее в…

Кэшин нашел станцию классической музыки. Шел фортепианный концерт. Классическое фортепиано всегда успокаивало его – быстрый перебор клавиш, драма середины и медленные волны финальных нот, точно запах духов любимой женщины. А больше всего ему нравились паузы – мосты между тем, что прошло, и тем, что еще придет.

* * *

Они снова занялись домом. Когда пришло время доить коров, кирпичи были уложены от первого дверного проема до высоты подоконника.

– А подоконники на фотке каменные, – заметил Ребб. – И перемычки, наверное, тоже каменные были. Здоровая, однако, дверь.

– Поговорю с Берном, – ответил Кэшин. – Может, это он двери и стырил.

Ребб ушел. Кэшин еще с час покопался в саду и вывел собак погулять в сырой туман. Сегодня вечером боль смилостивилась над ним. Он устал, но ничего не ныло. Покормил собак, постоял под душем, развел огонь, открыл пиво, поставил воду для макарон.

Ребб постучал, вошел, собаки радостно кинулись к нему.

– Там землемеры пожаловали, – угрожающе сообщил он, не выходя из тени. – Около забора вдвоем болтаются. Я заметил, когда ходил доить.

– Зря она это затеяла, – ответил Кэшин. – Только деньги впустую тратит. Агент – настоящая змея, она должна была с первого взгляда понять. Сейчас макароны сварятся.

– Я со стариком поел. Ему совсем одиноко, никак не хочет меня отпускать. Сам, правда, не сознается. Даже если крокодил ему ногу отхватит, и то не пожалуется. – Ребб помолчал и продолжил: – Насчет дома…

– Что?

– Доведем его так, чтобы дальше ты сам мог, и я снимусь.

Кэшин почувствовал, как его укололо чувство скорой потери.

– Слушай, – смущенно сказал он, – ты про «бродягу» давешнего вспомнил, да? Прости. Ну честное слово…

– Чего там! – ответил Ребб. – Бродяга и есть, ни дня на одном месте. Мы как акулы. Или нет… Как тунцы, скорее.

– Старику будет тебя недоставать.

Кэшин сказал это как будто про себя самого.

Ребб смотрел вниз, трепал собак по ушам.

– Ну, один я, что ли? Найдет другого. Спокойной ночи.

Кэшин поужинал перед телевизором; собаки вольготно развалились на кушетке, длинные, как гепарды, положили головы на валики. Он развел огонь посильнее, плеснул себе виски, сел, задумался.

Значит, Майкл – голубой… Интересно, мать об этом знала? Бисексуал – это да. Про это она знала точно. Женщины всегда такое знают. А какая разница, голубой Майкл, не голубой? Вот Винченция Льюис, медсестра, что принесла ему отцовские диски, – та была лесбиянка. А подвернулась бы возможность, он женился бы на ней, даже надеялся на это. С какой стати? Что такого особенного в мужчинах? Даже когда помирают, мамочку зовут.

Мик Кэшин утопился в «Чайнике». Это место отняло его жизнь…Жуткое выражение.

Отнять жизнь. Радикальное воплощение права собственности – выбрать уход в безмолвие, выбрать сон, зная, что никогда не увидишь рассвета, не услышишь трелей птиц, не почувствуешь запаха морского ветра.

Мик Кэшин и Майкл сделали свой выбор.

И думать об этом больше было нечего.

Его отец был смешлив. Даже когда говорил о чем-нибудь серьезном или ругался, все равно потом прыскал и заливался смехом.

Почему мать продолжает уверять его, что это был несчастный случай? Майклу она сказала, так и ему могла бы сказать, что отец покончил с собой. Но она молчала, молчала все это время. Возможно, ее представление о случившемся с годами переменилось. Сибил была мастерица исправлять действительность. Зачем вечно жить с неприятными мыслями?

Но почему не только она, но и вообще никто ничего ему не рассказывал? Он вернулся, жил в доме Дугью, все знали, и все молчали, об отце никто даже не заговаривал. Видно, детям строго-настрого велели молчать про Мика Кэшина. Никто не разу не произнес слова «самоубийство».

В больнице, в самые первые дни, когда он потерял всякий счет времени, Винченция долго сидела с ним, брала за руку, проводила пальцами вверх до самого локтя. Пальцы у нее были длинные, а ногти короткие.

Тяга Кэшинов к самоубийству… Сколько же членов их семьи свели счеты с жизнью? Производя на свет себе подобных, порождали новый виток хронической депрессии.

Майкл этого не сделал. Поставил точку.

«Вот и я, – подумал Кэшин, – такой же пустоцвет».

Нет, не пустоцвет… Кэшин вспомнил тот день, когда мальчик выходил из ворот школы, и он нутром почуял, что это егоребенок, его, и все тут, – то же вытянутое лицо, длинный нос, черные как уголь волосы, ямочка на подбородке.

Сын его, нечего и думать. Он скажет Вики – она должна знать.

Чушь… Нет у него депрессии. Так, бывает хреново временами, и только. Проходит, так же как тошнота, боль или жуткие застывшие видения. До Рэя Сэрриса вообще все было нормально. А теперь он только восстанавливается после происшествия, нападения. Этот сумасшедший чуть его не угробил.

Рэй Сэррис… Потом, в больнице, он понял, что Рэй был для него наваждением. Сэррис был не просто убийца. Он сжег двоих человек в сторожке возле аэропорта. Это были хорваты, обычные наркокурьеры. Он долго мучил их, а потом поджег. Расследовали это дело пять лет, пока не собрали доказательства его вины.

И тут Сэррис исчез.

Где он теперь? Что делает? Где-где… Пьет на шлюзах в Квинсленде, рядом стоит лодка, а в кабаке сидят продавцы наркотиков, мошенники из разных контор, владельцы борделей и мелкие жулики.

В тот день, когда Рэй направил на них свою машину, готовился ли он умереть? Он был безумен. Мысль о смерти, скорее всего, даже не приходила ему в голову.

Кэшин вспомнил, как они с Шейном Дейбом сидели в засаде, в видавшей виды красной «сигме», и внимательно вглядывались в нечеткое изображение двухметровых въездных ворот на маленьком экране.

Он совершенно спокойно смотрел, как они разъезжаются в стороны.

Запомнилась внушительная передняя решетка из труб перед капотом здоровенного внедорожника.

Он в упор не видел «универсал» с пристегнутыми на заднем сиденье детьми, который как раз проезжал мимо.

Водителю такой махины было наплевать на всякие там «универсалы» с детишками.

Глядя на монитор, Кэшин увидел, как внедорожник выкатился из ворот и повернул направо.

В какой-то момент он понял, что сейчас произойдет. Как раз тогда, когда увидел лицо Рэя Сэрриса. Он знал Рэя, он просидел с ним семь часов в маленькой комнатушке.

Но «ниссан-патрол» был уже всего в нескольких метрах…

Экспертиза установила, что на скорости свыше шестидесяти километров в час «ниссан» сбил красную машину, протащил ее по дороге, перевернул, протолкнул через низкую ограду в маленький сад, потом в эркер дома и через него – в гостиную, где стояло пианино, на нем фотографии в серебряных рамках, а рядом, на стене, висела картинка с печальными эвкалиптами.

Обе машины снесли стену с этой картинкой, повредили несущие балки, и на них рухнула крыша.

Потом водитель «универсала» вспоминал, что внедорожник быстро дал задний ход, выбрался из развалин во двор и скрылся с места происшествия. Его нашли за шесть километров оттуда, на парковке у супермаркета.

В той раздавленной всмятку машине погиб Шейн Дейб. Рэя Сэрриса так и не нашли. Он как сквозь землю провалился.

Кэшин встал, налил себе еще виски и принялся смаковать его. Захотелось послушать музыку.

Он поставил диск Каллас, поудобнее устроился в кресле. Голос дивы плыл вверх, к потолку, возвращался вниз, тревожил собак. Они нехотя поднимали сонные головы – они знали, что такое опера, может, даже любили ее.

Он закрыл глаза. Следовало подумать кое о чем другом.

Сколько таких, как Дейв Ребб, исчезли, испарились, предпочли стать невидимками? Были люди как люди, с документами и всеми делами, и вдруг уходили бродить по стране, легко разрушив возведенные государством стены. Номер в налоговой инспекции, медицинская страховка, права, счета в банке – все это им было теперь не нужно. Люди-невидимки работали за наличку, а держали ее либо у себя в кармане, либо на счете у какой-нибудь сердобольной души.

Интересно, у Дейва есть хоть какой завалящий документ? Нет, он скорее инопланетянин, которого забросили из космоса на всеми забытую ферму, откуда, казалось, ближе до звезд, чем до соседнего городка.

Мир не совершенен. Не зацикливайся. Двигайся дальше.

Это Виллани хорошо посоветовал. Лучший его друг… Такое не забывается. Лучший друг. Из скольких? Знакомства не считались, знакомые – это не друзья. А друзей немного.

Кэшин никогда не набивался на дружбу, никогда ее специально не поддерживал. Кто такой друг? Тот, кто помогает переезжать? Или ходит с тобой на футбол, а потом в паб? Ну да, так делал Вуди, они вместе пили, ходили на бега, играли в крикет. За день до того случая с Рэем Сэррисом они вместе обедали в тайском ресторанчике в Элвуде. Новая пассия Вуди, по имени Сандра, компьютерщица с высокими скулами, была с ними, смеялась, поглядывала на Вуди, а сама поглаживала ногой в тонком чулке ногу Кэшина, до самого колена.

У него сразу встал. Это был последний раз, когда он ощущал что-то подобное.

Вуди несколько раз заходил к нему в больницу, но потом они с Кэшином не встречались – что-то между ними разладилось. Нет, не из-за той посиделки в ресторане… из-за Шейна Дейба. Все думали, что он был повинен в гибели Шейна Дейба.

Они были правы.

Шейн погиб потому, что Кэшин взял его с собой, – проверить, верна ли его догадка, что Сэррис вернется в дом своего напарника-наркоторговца. Шейн сам тогда напросился. Но Кэшин не снимал с себя вину – он ведь был старший офицер и не имел никакого права втягивать неопытного мальчишку в свою одержимую охоту на Сэрриса.

Синго никогда его не винил. Когда миновало самое страшное, он каждую неделю приезжал к нему в больницу. В первый же визит он нагнулся к нему и сказал: «Слушай, паршивец, а ты был прав. Этот ублюдок вернулся».

Он выпил еще. Подумай о настоящем, сказал он себе. Всем очень хотелось, чтобы Донни и Люк были убийцами Бургойна. Это оправдывало бы смерти Люка и Кори. И самоубийство Донни тогда объяснялось – как признание им собственной вины.

Невиновным мальчишкам навесили ярлык убийц честного, достойного, щедрого человека. Двойная несправедливость… А тот, кто это сделал, сбежал, как Рэй Сэррис, и сейчас гулял где-то, смеялся, шутил. Кэшин прикрыл глаза и вдруг увидел неподвижные лица мальчишек: один еле дышит переломанной грудной клеткой, другой задыхается в черной дымке, умирает в сырой ночи, среди отражений света в лужах воды и крови.

Он сделал еще глоток, потом другой, заснул прямо на стуле, проснулся как от толчка, почувствовал, что сильно замерз, – огонь еле горел, по крыше вовсю барабанил дождь. Часы на микроволновке показывали 3.57 утра. Он принял две таблетки, запил их полулитром воды, выключил свет и, не раздеваясь, лег в постель.

По обеим сторонам кровати вольготно расположились собаки, счастливые тем, что в такую ночь им не надо тащиться в конуру.

* * *

В замороженном мире снова настало утро, дул западный ветер, принося с собой порывы дождя и градины величиной с зерна граната.

Кэшину было не до погодных катаклизмов. Он чувствовал себя на редкость мерзко и понимал, что должен получить по заслугам. Вместе с собаками они дошли до океана, под хлесткими ударами ветра добрались до устья ручья, тяжело шлепая по мокрым дюнам, по пляжу, который как будто скукожился от холода.

Сегодня течение Каменного ручья было особенно сильным, он широко разлился в устье, накрыл водой песчаные отмели. На другом берегу стоял человек в старом плаще и бейсболке, забросив легкое удилище туда, где пресная вода ручья встречалась с соленой океанской. У его ног крутилась маленькая коричневая собачонка, она заметила пуделей, со всех ног бросилась к кромке воды, отчаянно затявкала и запрыгала от усердия на своих тонких лапках.

Пудели встали передними лапами в воду и с любопытством ученых разглядывали эту пигалицу. Хвосты двигались туда-сюда, выдавая их неподдельный интерес.

Кэшин махнул рыбаку, тот ответил, переложив удочку в одну руку. Из-за кепки виднелись только нос да подбородок, но Кэшин понял, кто это. Рыбак жил в Порте и пробавлялся разной мелкой помощью старикам, инвалидам, беспомощным: чинил краны, менял предохранители, латал водопроводные трубы, чистил канализацию. «Каким образом, – подумал Кэшин, – можно узнать человека издалека, почувствовать его присутствие в толпе или, наоборот, понять, что его нет, еще не открыв дверь?»

Что-то заставило его повернуть налево, подняться вверх по ручью, протоптать себе тропку по дюнам. Подошли собаки, обогнали его, убежали вперед и нашли там давно проторенную дорожку. Земля приподнималась, вскоре ручей уже оказался на несколько метров ниже дорожки и блестел там, внизу, чистый, как стекло или чешуйки бесчисленных крошечных рыбок. Они шли еще минут десять, дорожка уходила от ручья все дальше, в дюны, похожие на крупную морскую зыбь. С самой высокой из них открывалась прибрежная равнина. Кэшин видел ленту ручья, убегавшую вправо, грузовик на отдаленном шоссе, за ним – темную нить боковой дороги, поднимавшейся к «Высотам».

Отсюда дорожка изящной дугой сбегала вниз к большой, в несколько гектаров, вырубке, которая уже зарастала упрямым подлеском. На краю этой вырубки стояло сооружение без крыши, виднелись развалины других строений, а из черного кулака бывшего камина торчал в небо черный же палец каминной трубы.

Собаки примчались сюда много раньше Кэшина, встали как вкопанные и, опустив хвосты, внимательно разглядывали новое место. Они оглянулись на хозяина и, послушные его сигналу, сорвались с места и понеслись к кучам хлама и битого кирпича. Оттуда врассыпную кинулись зайцы.

Кэшин приблизился к домам, постоял под мелким дождем. Площадка с левой стороны предназначалась для спортивных игр. Из высокой травы торчали облезлые, белесые от дождя деревянные футбольные ворота. Он стоял и внимательно слушал, как шумит ветер в развалинах – то стучит, то скрипит, как гвоздь, который вытаскивают из старой доски, то стонет на разные лады.

Он вошел в деревянный дом без крыши – четыре комнаты, между ними коридор. Заглянул в оконный проем, увидел разоренную, загаженную столовую со следами костров на полу и кучами дерьма на голой земле, некогда закрытой половицами. В стороне, метрах в пятидесяти, торчала дымовая труба. Он приблизился к ней и обошел кругом. Когда-то на кирпичной кухне в глубоких нишах стояли две печи, а между ними – плита. Ржавая железная дверь, безжалостно сорванная с петель, валялась внутри.

Собаки носились кругами, словно обезумев оттого, что везде пахло зайцами. Но ни одного не было видно – их надежно укрыли обломки кирпичей и листы ржавого железа. За кухней, в траве, пробивавшийся сквозь трещины в бетоне, Кэшин заметил кирпичную кладку длинного здания в две комнаты шириной. Верхний ряд уже успел почернеть, а шагнув внутрь, Джо споткнулся об горелые деревянные балки.

Это уже давно было, с пожара там все забросили. Да и сами «Товарищи» – уже история.

Так говорила Сесиль Аддисон.

Кэшин свистнул, и здесь, в глухом месте, у него это вышло очень звонко. Появились собаки, вдвоем таща что-то в зубах. Он велел им сесть и вытащил из их пастей находку.

Оказалось, это старый высохший кожаный пояс – детский, на узкую, не больше футбольного мяча, талию. Кэшин взял его, рассмотрел. На ржавой пряжке виднелась геральдическая лилия и буквы «Б… гот…».

«Будь готов»… Скаутский пояс.

Он было замахнулся, хотел его выбросить, но не стал. Вместо этого подошел к невысокому столбику, который отмечал границу футбольного поля, и пристегнул к нему пояс.

Взобравшись на самую высокую дюну, Кэшин оглянулся. Ветер шевелил траву на бывшем футбольном поле. С шоссе донесся одинокий, сонный гудок грузовика. Кэшин кликнул собак и отправился домой.

Они ехали по пустынным дорогам, мимо старых домов, из труб которых в небо поднимался дым. Так заканчивалась жизнь миллионов деревьев, безжалостно порубленных на дрова.

Он думал о Бургойне. Фортуна никак не желала им улыбаться, – скорее всего, тех, кто забил его до смерти, так и не найдут. А на мальчишек навсегда ляжет клеймо убийц. Да что мальчишки – их семьи, весь Даунт, даже люди вроде Берна и его детей будут надолго окружены дурной славой. Убийство Бургойна развязало языки злопыхателям и ксенофобам.

«Об этих двух черномазых из Даунта. Жалко, не целый автобус настреляли».

Почти все посетители заведения Дерри Каллахана охотно подписались бы под этими словами.

«Не зацикливайся, – сказал он себе. – Послушайся Виллани, брось это дело».

Ребб уже ждал, стоя на ветру и прислушиваясь к шуму машины. Он подошел, зажав губами сигарету. Кэшин вышел, выпустил собак. Ребб наклонился, протянул к ним руки, но собаки не стали прыгать, а только прижимались к нему, извиваясь всем телом.

– Слышь, – спросил Дейв, – в город сегодня поедешь?

– Поеду, – ответил Кэшин. – Ты уже ел?

– Не успел. От коров только что вернулся.

– Ну, поехали перекусим где-нибудь. Только подожди минут десять, ополоснусь.

* * *

Они заказали яичницу с ветчиной в шоферской забегаловке на окраине Кромарти. Принесла заказ худосочная девица с усиками и ярко-розовой родинкой между бровями. Яичница из двух яиц с бледными желтками лежала на куске хлеба толщиной с листок бумаги. Среди серого свиного жира редкими полосками краснело мясо.

Ребб поковырял вилкой в тарелке.

– Не от тех кур, что у них на заднем дворе, – заметил он. – Ты как, платить думаешь?

Кэшин закрыл глаза. Действительно, он так ничего и не заплатил Реббу ни за ремонт дома, ни за забор. Ему это даже в голову не приходило.

– Ну прости, – извинился он. – Забыл просто.

Ребб доел, промокнул рот бумажной салфеткой. Потом он полез во внутренний карман куртки и вынул сложенный вдвое потертый листок, явно вырванный из записной книжки.

– Я тут прикинул – двадцать шесть часов. Десятка за час – нормально будет?

– По минимальной ставке?

– Ну, ты же меня кормил.

– Да ладно, давай по пятнадцать.

– Как хочешь.

– Мне нужен твой номер в налоговой.

Ребб улыбнулся:

– Окажи мне такую услугу – воспользуйся номером Берна. Ты же его наизусть знаешь, да, он же твой двоюродный брат, так какая тебе разница? Вот все налоги и заплатишь.

Компромисс, ничего не попишешь, подумал Кэшин. Но что с него возьмешь? Виноват он не больше, чем мать двоих детей, попавшаяся на мелком воровстве в супермаркете.

Кэшин припарковался в двух кварталах от банка. Можно было, конечно, остановиться прямо за полицейским участком, но что-то подсказало ему, что лучше этого не делать. Сняв деньги в банкомате, он рассчитался с Реббом.

– С полчаса пробуду, – сказал он. – Тебе хватит?

– Даже много.

По мокрым улицам он направился в участок. Хопгуд был там, что-то записывал в журнал, слева лежала аккуратная стопка еще не просмотренных бумаг.

– Искореняем бюрократию? – спросил Кэшин с порога.

Хопгуд поднял на него пустые глаза:

– Чем могу помочь?

– Хочу узнать, кто распорядился светить фарами в окна Донни.

– А, ты опять про старую култеровскую суку? Врут они, всё врут. Ничего там особенного не было. Обычный патруль, всего-то делов.

– Я думал, Даунт – индейская территория. Что, «Черного ястреба» уже не вспоминаем?

У Хопгуда на скулах вспыхнули алые пятна.

– Ну да, пора уже поставить наш флаг в этом гадюшнике. А ты, вообще-то, когда уйдешь? Я не в твоем подчинении. Вали, наводи порядок в своем занюханном участке.

Кэшину кровь ударила в виски – захотелось съездить Хопгуду по физиономии, расквасить нос, губы, увидеть то же выражение, что было в глазах Дерри Каллахана.

– Я хочу видеть дело Бургойна.

– Зачем? Оно уже закрыто.

– Не думаю.

Хопгуд ковырнул в носу жирным пальцем.

– А часы? Чего тебе еще?

– Все равно дай взглянуть.

– Некогда мне его искать. Вот вернется начальник участка, тогда и приходи.

Их взгляды скрестились, как шпаги.

– Ладно, приду, – ответил Кэшин. – Мы еще не обо всем поговорили.

– Ну, например…

– Ну, например, об этом драндулете «фэлконе». Ты что, не знал, что он не тянет?

– Я много чего не знал. Не знал, что ты водить как следует не умеешь. Не знал, что ты такое чудо в перьях.

– А звонки? Ты же их слышал!

– Правда? На пленке ничего нет. Вы, черномазые, вдвоем истории сочиняете? Как и долбанутая мамаша Донни? Вы родня, что ли? Все – родня? Может, расскажешь, как это у вас так выходит? Лежите все вместе в одной койке, в темноте, раз все деньги пропили и свет отключен?

От ярости перед глазами Кэшина плыли красные круги. Хотелось только одного – убить.

– Подожди, это еще не все, умник! – ревел между тем Хопгуд. – Думаешь, болтаешься везде со своим бродягой и никто ничего не понимает? Разрешаешь своему пидору-дружку лупить невинных людей, а сам глаза на все закрываешь? Тебе что, такие штучки нравятся? Кончаешь с этого, да?

Кэшин резко развернулся и вышел. Входивший в кабинет полицейский едва успел с ним разминуться.

* * *

Кэшин прошел по набережной, постоял у стены, ощутил на лице соленый морской ветер. По всему заливу белели барашки волн, к берегу шла рыбацкая лодка, то погружаясь в серую воду, то взбираясь на гребни. Он старался дышать как можно глубже, чтобы успокоить нервы и утихомирить бешено бившееся сердце.

Минут через десять он направился обратно и повстречал только несколько ребятишек, которые спускались с холма. На полпути он свернул направо, прошел тем же путем, которым шел с Хелен Каслман из суда, поднялся по ступенькам к ней в офис. За секретарской стойкой сидела густо накрашенная молодая девица, считай подросток, и внимательно разглядывала свои ногти.

Он обратился к ней, и она набрала нужный номер.

– Пройдите по коридору, – произнесла она, широко улыбнувшись и свернув жвачкой. – В самый конец.

Дверь оказалась открытой, стол Хелен стоял справа. Она уже ждала его, но смотрела неприветливо. Кэшин встал в дверях.

– Две новости, – начал он. – В порядке важности.

– Слушаю.

– Сначала о Донни. Я обвиняю их в давлении на него, а они, понятно, отпираются. Ну ничего, буду продолжать, пока сил хватит.

– Донни умер, – ответила она, – хотя должен был жить. Он был обычным мальчишкой, которого просто запугали.

– Мы хотели не этого. Мы хотели суда.

– Мы? То есть вы с Хопгудом? Ну да, вы искали, но только ничего не нашли.

– Часы.

– Что – часы? Если вы стоите рядом с человеком, который пытается продать часы, то что это доказывает? Ничего! Даже обладание этими часами еще ничего не значит.

– Давайте о заборе, – сказал Кэшин.

– Вы отрезали больше метра от моего участка, – заявила она. – Позовите своих землемеров, если не доверяете моим.

– Вас ведь не это волнует. Вы думали, что участок идет до ручья.