Текст книги "Все оттенки тьмы"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Угадала, – улыбнулся Бэнкс. – Она в свое время была просто красавицей, хоть и чуть постарше остальных. Помню, в свое время читал про нее в газетах и всегда любовался фотографиями. Все-таки в работе разносчика газет есть свои плюсы. Если мне не изменяет память, первую «Виву» она открыла в шестьдесят пятом году, на Портобелло-роуд. Цены не задирала, тем не менее у нее всегда отоваривались самые популярные звезды. Мик Джаггер, Марианна Фейтфул, Пол Маккартни, Джейн Эшер, Джулия Кристи, Терри Стэмп. Она со всеми звездами водила дружбу.

– Надо же. Я и не знала, что они любили сэкономить.

– Дело было не в ценах. Там витал аромат элитарности. Эдвина всегда была в гуще событий, устраивала шумные вечеринки с самыми известными людьми города, отрывалась в модных клубах. Да-да. Представь. И героином баловалась, и романы со звездами крутила. Я даже не знал, что у нее есть сын. Видимо, не хотела привлекать к нему внимание.

Энни зевнула.

– Тебе скучно? Заболтал, да?

– Просто устала.

– Тогда давай по домам. Завтра опять тяжелый день.

– Хорошая мысль, – согласилась Энни, протягивая Бэнксу куртку.

– Слушай, – добавил он, – насчет того разговора… гм… что я не пришел тебе на помощь, когда ты в этом нуждалась…

– Ну да, было такое. Я просто… ох, Алан, давай забудем об этом. Не обращай на меня внимания.

– Просто ты тогда как-то отдалилась. Я не знал, как до тебя достучаться.

– Наверное, ты прав, – сказала Энни и похлопала его по руке. – Я была не в лучшей форме. Ну и хватит об этом. Теперь все позади. Давай забудем обо всем и сконцентрируемся на работе. Хорошо бы поскорее расколоть это дельце.

– Хорошо бы, – кивнул Бэнкс, допивая пиво.

Они дошли до своих машин, припаркованных напротив дома Лоуренса Сильберта, где до сих пор бродили несколько самых выносливых и терпеливых репортеров, попрощались с констеблем Уолтерсом и друг с другом. Бэнкс смотрел, как Энни, забравшись в свою старенькую «астру», уезжает прочь, затем включил двигатель и направился в Гретли. В зеркале заднего вида засверкали вспышками фотоаппараты репортеров.

Бэнксу казалось, что он не был дома месяц, хотя на самом деле прошло два дня. Собственно говоря, и того меньше. Всего одна ночь. Единственная ночь, которую он провел у Софии. Но все равно дом встретил его еще более многозначительной и гнетущей тишиной, чем обычно.

Пройдя в гостиную, он включил лампу под оранжевым абажуром. Проверил телефон: всего одно послание, от Брайана. Сын сообщал, что на пару недель вернулся в Лондон и будет рад видеть отца, если у того найдется свободная минутка. Недавно Брайан со своей подружкой Эмилией, актрисой, переехал в очень маленькую и миленькую квартирку на Тафнелл-Парк-роуд. Бэнкс, навещая в Лондоне Софию, частенько к ним заглядывал. Однажды даже взял с собой к ним на ужин Софию, и они сразу нашли общий язык. В основном потому, что она слушала ту же музыку, что и они. Бэнкс и сам любил многие современные группы, однако почувствовал себя безнадежно старым и полным лопухом. В глубине души он считал, что со времен Хендрикса, Дилана, «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин», «Стоунс» и «Ху» не было создано ничего стоящего.

За окном над протокой Гретли-Бек и долиной расцветал бирюзово-золотой закат. Минуту-другую Бэнкс смотрел на него, наслаждаясь видом, затем задернул занавески и отправился на кухню, налить бокал вина. Бэнкс вдруг понял, что страшно голоден: не ел с самого утра. Те печенюшки на совещании, разумеется, не в счет. В полупустом холодильнике за еду могли сойти лишь открытая пачка карри с козлятиной из местной забегаловки да остатки индийских лепешек, завернутые в фольгу Вот только красное вино, которое пил Бэнкс, никак не подходило к карри. Не говоря уж о том, что он даже не помнил, когда карри появилось в его холодильнике. В конце концов Бэнкс выудил из глубины кусок пожилого чеддера, скрупулезно осмотрел батон хлеба на наличие плесени и, убедившись в его относительной свежести, сделал себе горячий бутерброд с сыром. Прихватив бокал и сэндвич, Бэнкс пошел в гостиную.

Надо бы включить что-нибудь ненавязчивое, но мелодичное, подумал он и, вспомнив о сыне, о его фанатическом увлечении новыми группами, решил поставить диск Керен Анн. Комнату заполнили таинственные звуки песни «Все это ложь» – приглушенный голос Керен Анн, тихие плавные гитарные аккорды. Это было самое оно. Блаженно откинувшись в кресле, Бэнкс водрузил ноги на подлокотник и принялся перебирать в уме все известные ему подробности дела Хардкасла – Сильберта.

На первый взгляд – типичное преступление на почве ревности. Невообразимо жестокое убийство, глубокое раскаяние и следующее за ним самоубийство – все прямо как в учебнике. В «Практике расследования убийств» Геберта Бэнкс вычитал, что для преступлений с гомосексуальной подоплекой характерно большое количество ранений в области горла, груди и живота. Все сходилось – убийца мощным ударом сломал Сильберту гортань, которую Геберт ассоциировал с важным для гомосексуальных пар оральным сексом. Повышенную жестокость он объяснял тем, что оба партнера в таких отношениях являются сексуальными агрессорами. Бэнксу последнее утверждение казалось не совсем корректным. Впрочем, не он же изобрел эту теорию, так что плевать.

Интересно, что Лоуренс Сильберт делал в Амстердаме – городе с пресловутым кварталом красных фонарей, где к любым сексуальным отклонениям относятся весьма снисходительно? Может, Эдвина знала? Бэнксу ее горе показалось вполне искренним, как и шок, вызванный известием, что, возможно, убил Марк.

А поездка Марка в Лондон с этим Вайменом? Не могла ли эта совершенно невинная командировка послужить толчком? И так ли уж там все было невинно? Может, Лоуренс Сильберт узнал о ней и обезумел от ревности? Слово за слово, и обычная ссора переросла в драку, результатом которой явились два трупа. Вполне возможно. Надо будет завтра утром поговорить с Дереком Вайменом, задать несколько вопросов, решил Бэнкс. Несмотря на воскресный день, Бэнкс не собирался отдыхать – раз уж выходной с Софией сорвался, чего уж теперь расслабляться? Надо работать. Ни ему, ни Энни за внеурочную работу не заплатят, но, может, хоть отгулы дадут? Тогда они с Софией могли бы смотаться на пару дней в Рим или Лиссабон. Может, хоть это немного ее утешит.

Стрелки часов показывали половину двенадцатого, и Керен Анн давно уступила сцену Ричарду Хоули, еще одному любимчику Бэнкса. Вот тут-то и раздался телефонный звонок.

Бэнкс поднял трубку параллельного телефона. Звонила София, судя по голосу – немного подшофе.

– Ну, как все прошло? – спросил Бэнкс.

– Отлично! Приготовила тайский ужин, всем очень понравилось. Только что всех проводила. Но посуду мыть не буду – ужасно устала.

– Жаль, что я не рядом и не могу ее, проклятую, помыть, – сказал Бэнкс.

– Мне тоже жаль. В смысле, что тебя рядом нет. Ты там Ричарда Хоули слушаешь?

– Ага.

– Фу. Вот, значит, чем ты занимаешься в мое отсутствие?

София терпеть не могла Ричарда Хоули и называла его не иначе как «шеффилдский молокосос, не умеющий ни петь, ни играть». Бэнкс в отместку окрестил ее последнюю находку – Ноа Леннокса по прозвищу Панда – слабым подобием Брайана Уилсона, да еще и в гнусной дешевой обработке.

– Должны же у человека быть какие-то грешки, – возразил он.

– Но не пристрастие же к Ричарду Хоули!

– Зато перед ним у меня пела Керен Анн.

– Уже лучше.

– И я, кажется, в нее влюбился.

– Мне что, ревновать?

– Не стоит. Правда, сегодня вечером я встречался с Эдвиной Сильберт, – похвастался Бэнкс.

– Эдвиной Сильберт? Из «Вивы»?

– Да, той самой.

– Ого. Ну и как она тебе?

– Очень занятная дама. Обаятельная и, несмотря на возраст, очень красивая.

– То есть мне теперь еще и к ней ревновать?

– Ей, на минуточку, восемьдесят лет, – напомнил Бэнкс.

– Ну да, ты предпочитаешь девушек помоложе, я помню, – хихикнула София. – Как ты умудрился с ней познакомиться?

– Она мать Лоуренса Сильберта, убийство которого мы сейчас расследуем.

– Какой кошмар, – ахнула София. – Бедная женщина. Она, наверное, сама не своя от горя.

– Ну, на какое-то время ей удалось убедить нас, что она ничего, держится. Но вообще-то для нее это страшный удар.

– А как расследование продвигается? – поинтересовалась София.

– Потихоньку. Но кое-какие результаты имеются, – ответил Бэнкс. – Похоже, нам придется ехать в Лондон.

– Когда именно? Я на неделе буду занята.

– Пока не знаю. Я еще не уверен, но, возможно, приеду в Блумсбери, осмотреть квартиру погибшего. При самом неудачном раскладе успеем вместе пообедать. Но ты мне лучше скажи, что там у тебя со следующими выходными? Приедешь?

– Разумеется. Только обещай, что снова меня не кинешь.

– Обещаю. Не забывай, у меня на следующую субботу уже билеты на «Отелло» куплены. Постановка иствейлского Общества любителей театра. – Бэнкс не стал говорить Софии, что убийство напрямую связано с театром; он-то купил билеты задолго до самоубийства Марка Хардкасла. Собственно, он тогда ни о каком Марке Хардкасле вообще не слыхал.

– Любительская постановка «Отелло»! – ахнув, восхитилась София. – Это надо же! Жду не дождусь! А вы, инспектор Бэнкс, знаете, как угодить девушке.

Бэнкс рассмеялся:

– Разумеется, перед спектаклем тебя ждет ужин в самом изысканном ресторане Иствейла.

– Это в пиццерии или закусочной, где делают рыбу с картошкой? – уточнила София.

– Выбор за тобой.

– Ну а потом?

– Хм-м-м. Посмотрим.

– Уверена, мы придумаем, чем заняться. Не забудь захватить наручники.

– Рад, что ты позвонила, – улыбнулся Бэнкс.

– И я тоже, – ответила София. – Мне правда жаль, что тебя нет рядом. Как-то это нечестно – ты там, я тут…

– Знаю, знаю. Ну да ничего. В следующий раз все пройдет как надо. И я даже готов сам приготовить ужин!

– Что, неужели пожаришь яичницу и картошку? – рассмеялась София.

– А с чего ты взяла, что я умею делать яичницу? Или жарить картошку?

– Значит, какое-нибудь экзотическое блюдо?

– Как тебе спагетти болоньезе?

– Я пойду, – сказала София, – а не то упаду тут в безудержном припадке хохота. Или лучше сказать – в припадке безудержного хохота? В общем, я устала. Скучаю по тебе. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал Бэнкс, и София, все еще смеясь, положила трубку.

Ричард Хоули умолк. Бэнкс допил вино. Музыку слушать больше не хотелось. Оказывается, он жутко устал. Тихо жужжал музыкальный центр. В дымоходе завывал ветер. Бэнкс почувствовал себя несчастным и одиноким – куда сильнее, чем до разговора с Софией. Но с телефоном так всегда – сближает людей на несколько минут, только чтобы потом стало еще гаже. Бэнкс не успел сказать Софии, что тоже по ней скучает, и теперь об этом жалел. Ну да ладно. Уже слишком поздно, подумал он и, отставив бокал, отправился в постель.

4

В половине одиннадцатого воскресного утра они прибыли в дом Дерека Ваймена. Дом этот очень напоминал старый дом Бэнкса, где они с Сандрой и детьми обитали до развода. Ваймены жили на Маркет-стрит, в километре от центра, южное направление. Отсюда до бывшего пристанища Бэнкса можно было дойти за пятнадцать минут.

В просторной гостиной надрывалось радио, исторгая какой-то поп-хит. На полу перед телевизором лежал с игровым пультом в руках парнишка и неистово расстреливал футуристического вида солдат, которые отправлялись на свет иной с громкими криками, заливая весь экран кровью. Его застенчивая худенькая сестра разговаривала по телефону, полностью укрывшись за пеленой длинных волос. Только что закончили завтрак: пахло жареным беконом, а миссис Ваймен убирала тарелки со стола у эркерного окна. На улице гудел ветер, обрушивая на землю потоки дождя. У противоположной стены возвышался книжный шкаф, там стояли: полное собрание сочинений Шекспира в издании Королевского Шекспировского общества, сборник сценариев Британского института кино и переводные книги в бумажных обложках – Чехов, Толстой, Гоголь, Достоевский, Золя, Сартр, Бальзак.

Дерек Ваймен сидел в кресле (вероятно, его любимом) и читал изъятый из «Санди таймс» листок с разделом культурных новостей. Интересно, как он еще может читать в таком гвалте? Впрочем, Бэнкс мигом вспомнил, что в бытность семейным человеком тоже умел это делать. Сама газета лежала у Ваймена на подлокотнике, раскрытая на статье об убийстве и самоубийстве в Иствейле. Писать журналистам пока еще было особо не о чем. Бэнкс знал, что до официального опознания тела имя Лоуренса Сильберта в прессе не появится, в отличие от имени Марка Хардкасла, которого опознал Вернон Росс. Хорошо хоть Эдвина рассказала о родимом пятне, а то Бэнкс до сих пор пребывал бы в сомнениях.

– И куда, спрашивается, делась хорошая погода? – спросил Ваймен, после того как Бэнкс и Энни представились. – Я так понимаю, вы по поводу Марка? – кивнул он в сторону статьи.

– Да, – ответил Бэнкс.

– Только вернулся, а тут такие новости. Кошмар. Я прямо поверить не могу. Кто бы мог подумать. Не ожидал я такого от Марка. Вы присаживайтесь. – Ваймен сбросил с дивана журналы и одежду. – Дин, Чарли, идите-ка к себе, поиграйте. Нам надо поговорить. И выключите, ради бога, эту проклятую музыку!

Дети медленно, словно зомби, поднялись с насиженных мест и, взглянув на отца полными безмерного страдания глазами, потащились наверх. По пути к лестнице Дин выключил стерео.

– Ох-хо-хо, эти подростки. – Ваймен потер затылок. – И на что они мне сдались? В школе целый день с ними кручусь, а прихожу домой – тут эти двое. Наверное, я мазохист. Или просто сумасшедший.

Бэнкс давно заметил, что учителя обожают жаловаться на свою жизнь и делать вид, будто ненавидят свою работу, и потому вполне заслуженно получают длинные отпуска. Однако вид у Ваймена был бодрый и невозмутимый, ему точно хватало сил и терпения на укрощение резвых питомцев. Высокий, худой, даже тощий, лоб низкий, лицо вытянутое и костлявое, глубоко посаженные внимательные глаза. Преподавал он им не только драматическое искусство, но и физкультуру. Бэнкс вспомнил, что его учитель английского тоже вел в их классе физкультуру и постоянно носил с собой пару парусиновых туфель. Он все время вертел их в руках, держа за шнурки, и частенько бил ими своих учеников. Хорошо хоть не твердил при этом: «Поверь, мне сейчас больнее, чем тебе», как их богослов. Тот тоже любил задать хорошую порку. Впрочем, сейчас в школах уже никого не бьют.

Каминную полку украшали несколько фотографий Ваймена с женой и детьми, пара школьных снимков и еще одно фото, заинтересовавшее Бэнкса. Ваймен на железнодорожной платформе рядом с мужчиной в форме, который приобнимал его за плечи.

– Кто это? – спросил Бэнкс.

Ваймен проследил за его взглядом:

– Это мы с братом Риком. Он служил в армии.

– А где он сейчас работает?

– Нигде. Он умер. Находился на борту рухнувшего вертолета во время боевых действий в две тысячи втором году.

– Где это случилось?

– В Афганистане.

– Вы с ним были близки?

– А вы как думаете? – Ваймен глянул на Бэнкса. – Он был моим старшим братом.

– Простите, – извинился Бэнкс. Ему со старшим братом удалось наладить отношения, пожалуй, слишком поздно, но он понял чувства Ваймена.

– Ну, что уж тут поделаешь. Подписывая контракт, надо держать в уме возможность и такого исхода, – заметил Ваймен.

Его жена закончила мыть посуду и подсела к ним. Симпатичная брюнетка около сорока, со вздернутым носиком. Выглядела немного усталой, но было очевидно, что она следит за фигурой и ухаживает за кожей.

– Не помешаю? – спросила она.

– Ни в коем случае, – ответил Бэнкс. – Вы хорошо знали Марка Хардкасла?

– Видела его несколько раз, но не скажу, что знала. И однако же меня это потрясло, ну… то, что с ним случилось… Ужасная история.

– Да уж, – отозвался Бэнкс и повернулся к ее мужу: – Вы ведь на прошлой неделе ездили с Марком в Лондон, верно?

– Точно, – кивнул Ваймен.

– Вы там часто бываете?

– При каждом удобном случае. Обожаю театр и кино, а места лучше Лондона для театрала и киномана не найти. И еще там много хороших книжных магазинов.

– А вы, миссис Ваймен?

– Я больше люблю посидеть дома с интересной книжкой, – сказала она и снисходительно улыбнулась мужу, радуясь, что тот все еще не остыл к своим увлечениям. – Обожаю романы Джейн Остен и Элизабет Гаскелл. Признаться, запах грима и лучи прожекторов меня совсем не привлекают.

– Кэрол у нас мещанка, – улыбнулся Ваймен, – правда, очень образованная, – добавил он. В речи Ваймена отчетливо слышался йоркширский акцент, но никаких типичных для Йоркшира словечек он не использовал. Наверное, сказывалось то, что он окончил университет и много времени проводил вдали от родного графства.

– А вы тоже преподаете, миссис Ваймен? – поинтересовался Бэнкс.

– Господи, нет! Мне хватает своих трудных подростков, – воскликнула она. – Ну а за маленькими детьми вообще глаз да глаз. Нет, я работаю на полставки секретарем в медицинском центре. Кстати, не хотите ли чаю? – предложила она.

Бэнкс и Ваймен были не прочь попить чайку, и она, обрадовавшись, что ей нашлось дело, упорхнула на кухню.

– Вы часто ездили в Лондон с Марком Хардкаслом? – спросил Бэнкс.

– Нет, что вы! Эта поездка была первой, да и то не могу сказать, чтобы мы были там вместе.

– Как так? Я что-то не совсем вас понял.

– Спрашивайте, что хотите, все вам расскажу.

– Когда вы уехали?

– В среду утром. Поезд отправился из Йорка в двенадцать тридцать, а прибыл в четверть третьего. И даже, в кои-то веки, не опоздал.

– Марк ехал с вами?

– Нет, он решил доехать на машине.

– Почему вы решили добираться до Лондона порознь?

– Я люблю поезд, – ответил Ваймен, – к тому же выехать мы собирались в разное время. Кроме того, я подозреваю, что у Марка были еще какие-то дела, и я не хотел обременять его своим присутствием. Я, знаете ли, с удовольствием пользуюсь лондонским метро и автобусами. По-моему, там можно и почитать спокойно, и в окно поглазеть. Я даже не очень злюсь, когда автобусы и поезда опаздывают. Просто читаю себе спокойно, и все.

– Вам бы «Национальный экспресс» рекламировать, – заметил Бэнкс.

– Ну, это было бы уже слишком, – рассмеялся Ваймен. – Но как подумаю, что надо катить в машине по магистральному шоссе, меня прямо в дрожь бросает, честно говоря. Там столько грузовиков! А уж в самом Лондоне водить вообще страшно.

Бэнкс и сам не любил ездить по Лондону. Правда, с тех пор, как у него начался роман с Софией, он уже немного привык к безумному движению в столице. Иногда для разнообразия Бэнкс приезжал на поезде, как, впрочем, и сама София, хотя у нее есть маленький «форд-фокус», на котором она повсюду гоняла.

– Цель вашей поездки? – спросил Бэнкс.

– В Национальном доме кино шла ретроспектива фильмов немецких экспрессионистов.

– Марк тоже отправился в Лондон смотреть немецкое кино?

– Ну, мы оба интересовались этим предметом, но, повторюсь, возможно, у Марка были в Лондоне какие-то еще дела. Точно сказать не могу. Мы не очень-то много времени провели вместе.

– Но вы там все-таки виделись?

– Разумеется. В первый же вечер пошли поужинать в «Зиззи» на Шарлотт-стрит, около шести, прямо перед началом сеанса. Погода была чудесная, и нам удалось получить столик на открытой террасе.

– И что вы заказали? – спросил Бэнкс. Ваймена, похоже, этот странный вопрос не смутил.

– Пиццу.

– Кто платил?

– Мы оба.

– У вас сохранился чек?

– Может, завалялся где-нибудь в бумажнике, не знаю, – нахмурился Ваймен. – Если хотите, могу проверить.

– Это потом. И что вы делали после ужина?

– Пошли в кино. Посмотрели «Кабинет доктора Калигари», потом «Отелло» Дмитрия Буковецкого – взгляд немецкого экспрессиониста на классическую пьесу Шекспира. Очень интересно, хотя и не лучшая постановка… понимаете, я ведь режиссер…

– Да-да, это нам известно, – прервал его Бэнкс. – А после кино?

Ваймен, не получив возможности высказать свои взгляды на режиссуру, заметно помрачнел.

– После кино мы пропустили по стаканчику в баре и разошлись.

– А вы разве не в одном отеле остановились?

– Нет. У друга Марка есть квартира в Блумсбери. Насколько я понял, туда он и отправился.

– Он вам это сказал?

– Нет. Но какой смысл платить бешеные деньги за отель, когда можно пожить в хорошей квартире, да еще и бесплатно?

– Действительно, никакого, – согласился Бэнкс. – Ну а вы?

– А я, как и всегда, остановился в маленькой гостинице у вокзала Виктория. Там дешево, но довольно мило. Комнатка, конечно, не самая просторная, только мне больше и не надо.

– Вы не могли бы сообщить нам адрес этого отеля? – попросил Бэнкс.

Ваймен удивился, но послушно продиктовал ему адрес на Уорик-стрит.

– Вы упомянули друга Марка, – включилась в разговор Энни. – Вы были знакомы с Лоуренсом Сильбертом?

– Да, но так, мельком. Встречались пару раз. Однажды мы пригласили их на ужин. Они потом, как водится, в ответ пригласили нас к себе. В общем, ничего особенного.

– Когда это было?

– Два месяца назад.

– Как вам показалось, тогда мистер Хардкасл уже жил в доме Сильберта? – спросил Бэнкс.

– В общем, да, – кивнул Ваймен. – Собственно, насколько мне известно, фактически он жил там с самого первого дня их знакомства. И кто его осудит? Отличный домина, да еще и на холме.

– То есть вы считаете, что Хардкаслу показалась привлекательной возможность переехать в дом побогаче?

– Нет, что вы. Это я так сказал, шутя. Марк, конечно, ценил хорошие, дорогие вещи. Он ведь родом из очень простой семьи, но сумел здорово подняться и изменить свою жизнь. Он из тех, кто в баре вместо пинты пива и пакета чипсов заказывает вино марки «Шато Марго» и камамбер. Они с Сильбертом оказались отличной парой, несмотря на разное социальное происхождение, – добавил Ваймен.

Держа поднос с чаем и неизбежным печеньем, в комнату вошла миссис Ваймен. Ее супруг, Бэнкс и Энни взяли себе по чашке. Поблагодарив, Бэнкс вернулся к допросу:

– Ну а что насчет четверга?

– В каком смысле? – не понял Ваймен.

– Вы видели Марка?

– Нет, он сказал, что ему надо домой. Я же, как вы знаете, остался в Лондоне до субботы. Хотелось прошвырнуться по выставкам, раз уж приехал. Сходил в Тейт и Национальную портретную галерею. Прошелся по книжным магазинам. И посмотрел еще пару фильмов в Национальном доме кино – «Черную лестницу» и «Носферату». Могу рассказать сюжет, если хотите.

– А корешки от билетов у вас не сохранились?

– Скорее всего. – Ваймен нахмурился. – Позвольте, вы меня допрашиваете так, будто я у вас подозреваемый. Я думал, что…

– Мы просто хотим все прояснить, – прервал его Бэнкс. – Пока что мы вообще никого не подозреваем. Так когда вы уехали из Лондона?

– Вчера, – после паузы ответил Ваймен. – В полдень съехал из гостиницы, зашел в паб пообедать, купил несколько книг, посетил Национальную галерею и в пять часов вечера сел на поезд до Йорка. Ну а домой добрался около… – Он вопрошающе взглянул на жену.

– Я встретила его на вокзале примерно в семь пятнадцать, – сказала она.

– Вы уверены, что после вечера среды вы с Марком Хардкаслом не встречались?

– Абсолютно.

– Из бара он уехал на машине?

– Нет. После ужина мы сели в метро на Гудж-стрит.

– И доехали до Ватерлоо?

– Да.

– А обратно?

– Ну, лично я прогулялся по набережной и Вестминстерскому мосту. Вечер стоял прекрасный, так что я полюбовался видом на реку. Ну а уж когда я увидел парламент в лучах заходящего солнца, у меня прямо дыхание перехватило. Я вообще-то не пламенный патриот, но от такого зрелища у меня всегда наворачиваются на глаза слезы.

– Ну а что же Марк?

– Думаю, он поехал на метро.

– Он не сказал, куда собирается?

– Наверное, обратно на Гудж-стрит. Оттуда до Блумсбери рукой подать.

– Вы уверены, что он поехал именно туда?

– Нет, просто предполагаю. Я же с ним не был, так что точно сказать ничего не могу.

– Во сколько вы ушли из бара?

– Примерно в половине десятого. Может, без пятнадцати одиннадцать.

– А где Марк оставил свою машину?

– Понятия не имею. Наверное, рядом с квартирой. Или в гараже, если он, конечно, там есть.

– О чем вы говорили, сидя в баре?

– Обсуждали кино. Ну и работу – костюмы, декорации и всякое такое.

– На ваш взгляд, какое настроение было у Марка в тот вечер?

– Обычное, – пожал плечами Ваймен. – Ничего особенного. Потому и не понимаю, с чего это он вдруг так…

– Он не показался вам расстроенным? – спросила Энни.

– Нет.

– Может, его что-то злило? Огорчало?

– Нет.

– Мы слышали, – вновь вступил в разговор Бэнкс, – что последние две недели Марк был в дурном расположении духа. Стал раздражительным, нервным. Вы этого не заметили?

– Нет. Может, это быстро прошло? Или поездка в Лондон его немного развеселила?

– Возможно. Но не будем забывать, что, вернувшись в Иствейл, он на следующий же день поехал в Хиндсвелский лес и повесился. Мы пытаемся понять, не подтолкнуло ли его что-то к самоубийству, не случилось ли чего? Или суицид стал логичным завершением его депрессии?

– Простите, но тут я вам не помощник, – снова пожал плечами Ваймен. – Я даже не знал, что у него была депрессия. Он очень хорошо это скрывал.

– А вам не показалось, что у них с Лоуренсом в последнее время начали портиться отношения?

– Во время поездки он о Лоуренсе не говорил. Собственно, он вообще о нем не говорил, только если я спрашивал сам. Марк был патологически скрытен, когда речь заходила о его личной жизни. Не об ориентации – ее он никогда не скрывал и не стеснялся, – а о том, с кем он живет, с кем встречается. Вероятно, предыдущий его роман был неудачным, и потому он стал немного суеверным. Боялся сглазить. Что, если он будет обсуждать эти отношения, они немедленно испортятся.

– Извините меня за такой вопрос, но все же… Марк никогда не проявлял к вам интереса как к мужчине? А не только как к коллеге или другу?

– Что вы, нет! Мы просто дружили. Он знал, что я женат, что я, так сказать, не по этой части. Марк с уважением относился к моей личной жизни.

– Вы часто с ним общались?

– Ну как вам сказать… не очень. Иногда пропускали по стаканчику вместе. В основном обсуждали театр и все, что с ним связано.

– Как вы думаете, Марк был ревнив?

– Порою у меня возникала мысль, что да, он не слишком-то уверен в себе.

– В каком смысле?

– У меня создалось впечатление, что он ревнивец. Разумеется, это всего лишь моя догадка. Иногда мне казалось, будто его гложет, что Лоуренс слишком для него хорош и что рано или поздно это все-таки скажется на их отношениях. Сами понимаете, сын шахтера из Барнсли – и лощеный образованный богач. Что у них общего? А мать Сильберта основала сеть модных бутиков «Вива», так что вообще звезда, знаменитость. Как ни крути, все равно некое неравенство имелось. В общем, я понимал, откуда у Марка берутся такие мысли. Я и сам из очень простой семьи. Такое никогда не забывается.

– Вы тоже из Барнсли?

– Нет. Из Понтефракта, есть у меня такой грех.

– Вы не знаете, ревновал ли Марк к кому-то конкретному?

– Никаких имен он не называл. Просто нервничал, если Лоуренс куда-то уезжал. А это случалось довольно часто.

– Во время вашей поездки в Лондон мистер Сильберт был в Амстердаме, верно?

– Да, так сказал мне Марк.

– А он не упоминал, зачем Лоуренс туда поехал?

– Нет. Наверное, по делам.

– А чем он занимался?

– Лоуренс – госчиновник на пенсии. Он работал в Министерстве иностранных дел, объездил весь мир. Может, встречался со старыми коллегами? Ну, из посольства. Или из консульства? Всегда их путаю. В общем, я знаю только то, что Лоуренс уехал в Амстердам, а Марк дергался, потому что там бурная ночная жизнь, квартал красных фонарей и все прочее. Сами знаете, какая у Амстердама репутация. Все дозволено, никаких запретов.

– Это точно. Значит, Марк все-таки нервничал?

– Ну, не то чтобы сильно. Побухтел немного, но скорее шутя. Это вообще в его характере. Я ему тогда еще сказал, что он и сам может отправиться в Сохо или Хэмпстед и здорово оттянуться, пока Лоуренса нет в городе.

– И как он на это отреагировал? – спросила Энни.

– Улыбнулся и сказал, что такие развлечения для него уже в прошлом.

– Значит, во время этой поездки с вами и Марком Хардкаслом не произошло ничего особенного? – уточнил Бэнкс.

– Нет. Все было точно так, как я описал.

– И никаких перемен в поведении Марка вы за последнее время не замечали?

– Нет.

– А вы, миссис Ваймен?

– И я не замечала. Правда, последний раз мы с ним виделись несколько недель назад, – ответила миссис Ваймен.

– А раньше у вас с Марком такое было? – спросила вдруг Энни.

– Какое «такое»?

– Ну, сами понимаете. Совместные поездки.

– Послушайте, – Ваймен наклонился вперед, – я не знаю, на что это вы намекаете. Между мной и Марком Хардкаслом не было никаких неподобающих отношений. И это была не «совместная поездка». Мы по отдельности приехали в Лондон и так же уехали. К тому же, насколько мне известно, Марк провел в Лондоне всего одну ночь. Господи, да мы всего лишь поужинали вместе и сходили в кино!

– Я просто спросила, ездили ли вы в командировки вместе раньше, – ответила Энни.

– Нет, это была первая такая поездка. Я же вам уже говорил.

– И в тот вечер не произошло ничего такого, что могло бы объяснить последовавшие в следующие два дня события? – спросил Бэнкс.

– Нет. Или я что-то упустил. Меня же рядом с ним не было. Кто знает, что он натворил после того, как уехал из бара.

– Натворил? – переспросил Бэнкс.

– Это я фигурально выражаюсь. Блумсбери недалеко от Сохо, а там полно гей-клубов. Может, он встретил там какого-нибудь знакомого? Может, у них с Лоуренсом был уговор, что на время поездок они совершенно свободны? Я не знаю. И не имею ни малейшего понятия, куда Марк направился после того, как мы с ним распрощались. Может, к себе в квартиру, а может, еще куда.

– Погодите-ка, он ведь вроде сказал, что такие развлечения для него уже в прошлом, – удивилась Энни. – Что, он раньше изменял Лоуренсу?

– Не знаю. Говорю же, Марк не распространялся про свою личную жизнь. Но мало ли… Лоуренс ведь был далеко, в Голландии. Честно говоря, мне не кажется, что Марк в Хэмпстеде крутил любовь, или как там это у них называется. И не развлекался в каком-нибудь клубе в Сохо. Потому я спокойно и шутил на эту тему. Но откуда мне знать наверняка? Я очень далек от этого мира.

– Не думаю, что их мир чем-то отличается от нашего, – заметил Бэнкс.

– Наверное, – согласился Ваймен. – Но суть от этого не меняется: я не знаю, чем он занимался или собирался заняться в тот вечер и с кем.

– Может, вы хотите рассказать нам что-нибудь еще? – предположил Бэнкс.

– Нет, пока в голову как-то ничего больше не приходит, – ответил Ваймен.

Его жена покачала головой. Во время разговора Бэнкс изредка поглядывал на Кэрол Ваймен, Пытаясь разглядеть на ее лице признаки обостренного интереса – вдруг муж что-то от нее утаил? Или, наоборот, признаки того, что она знает,чего он недоговаривает. Но лицо Кэрол не выражало ничего, кроме вежливого интереса к вопросам Бэнкса и подобающей случаю скорби. Видимо, она и не думала подозревать мужа в скандальной связи с Марком, а тем более беспокоиться из-за того, что он уехал в Лондон с другом-гомосексуалистом.