Текст книги "Кража"

Автор книги: Питер Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

24

Мясник купил пластмассовый бассейн и соорудил металлическую поперечину, и как только он привинтил это хозяйство к полу, мы смогли протащить холст, словно упирающуюся скотину сквозь поилку с краской. Встав по обе стороны, мы, братья, ухватили холст за уши и потащили через ВЫГРЕБНУЮ ЯМУ, по-над поперечиной, а потом выложили на пол, чтобы Мясник набросился на него с мастерком. Только о Японии и шел у него разговор, ДОМО АРИГАТО и МУСИ-МУСЬ, хотя у него самые ТУПЫЕ УХИ, какие только могут быть припаяны к лысой башке, и он провалил Начальный Курс французского и оказался НЕСПОСОБЕН выучить язык Немецкого Холостяка, кроме слова «БАНЯ-ХАЗА», где этот немец учился, покуда не пришлось ему, поджавши хвост, укрыться в Бахус-Блате.

Неужели мой братец решится покинуть Австралию? Мне в это не верилось.

Лично я ни слова не знал по-японски и никто не советовал мне учиться. Это могло значить одно из двух. Куда бы ни шли Марлена с Мясником, я следовал за ними. Куда бы ни обратились они, КАК ГОВОРИТСЯ В БИБЛИИ, и я был тут, настороживши слух. В «Скоро-Суси» на Келлетт-стрит Жан-Поль явился якобы обсудить условия, на которых он предоставит картину Мясника для выставки в Японии. Мясник заказал шампанское «Круг», но Жан-Поль отверг ДВУХСОТДОЛЛАРОВУЮ НАЖИВКУ, так что Мясник заказал САСИМИ-ДЕЛЮКС за $ 15, и они быстро пришли к соглашению: Жан-Поль одолжит картину для Токио и каталог будет отпечатан точно такого же качества, как для недавнего показа Барнетта Ньюмана, [49]49
  Барнетт Ньюман (1905–1970) – американский художник, абстрактный экспрессионист.


[Закрыть]и Жан-Поль посмотрит гранки, ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ КОНСУЛЬТАЦИИ, то есть ему НЕ ПОЗВОЛЯТ ВМЕШИВАТЬСЯ, и на картине ПФАААРТ будет указано «Из Коллекции Жан-Поля Милана» с его адресом и телефоном для японских покупателей. Но при этом Мясник ни разу не упомянул о том, что собирается поехать сам.

Жан-Поль начал ГАДАТЬ НАПРОПАЛУЮ насчет того, в какую цену обойдется выставка и за сколько удастся продать картины, Ясное дело, он хотел отхватить СВОЙ КУСОК ПИРОГА и предложил оплатить оба самолетных билета. Чьи два билета, об этом он умолчал. Я сидел себе – тихий и блестящий, как камушек. Мой брат вдруг обернулся ко мне и громко поинтересовался, буду ли я есть сырую рыбу, потому что в Токио все только ее и едят.

Я спросил, еду ли я в Токио.

Вместо ответа он сунул мне в рот морского моллюска, такого склизкого, отвратительного, точно акулья блевотина, я чуть не подавился. Глянул на Марлену, та ПОКРАСНЕЛА ДО УШЕЙ, и тут я понял, что меня бросят в Сиднее, чтобы он мог ЗАТРАХАТЬ ЕЕ ВУСМЕРТЬ, как говорится.

Жили как-то в Блате Малдун и еще Барри, англичанин, который носил парик, о нем часто говорили в отеле «Рояль». Малдун был чемпионом Виктории по прыгалкам, пока не разбился на мотоцикле, а тогда он ВОШЕЛ В ТОВАРИЩЕСТВО с Барри. Где они оба спали, никто в точности не знал, зато они открыли два магазина, один на Джилонг-роуд, а другой внизу, около отеля «Рояль», и каждое утро встречались поболтать возле почты. Все знали, что это лишь КАМУФЛЯЖ, и так и говорили им: Чего бы вам не позвонить друг другу по телефону, раз уж тан хочется поболтать? Это в шутку, потому что они были ГОМИКИ. Потом Барри надумал открыть в Джилонге еще третий магазин, а Малдун повесился на глазах у всех на веранде почты, где они прежде встречались.

Суть в том, что люди часто УВЛЕКАЮТСЯ своими планами, вот я и принялся спрашивать, на какое место меня посадят в самолете. И тут разговор вспыхнул, словно ГРОШОВЫЙ ФЕЙЕРВЕРК, взорвался, и красные китайские конфетти взлетели в воздух, и Жан-Поль БЕЗО ВСЯКОЙ НА ТО ПРИЧИНЫ припомнил сарай для стрижки овец, а дальше обсуждали Армидейл [50]50
  Армидейл – город в Австралии, штат Новый Южный Уэльс, с населением 25 000 человек, старый провинциальный город с собственным университетом, памятниками, картинными галереями.


[Закрыть]и реку Стикс, и коричневые змеи повсюду, и ПОПУГАЙСКУЮ КОРОВУ, [51]51
  «Попугайскими коровами» в Австралии называли мелких фермеров, занимавшихся молочным хозяйством.


[Закрыть]которая сказала Мяснику: если тебя укусила коричневая, незачем гнать к врачу во весь опор – просто пиши завещание. Ха-ха-ха.

Ха-ха. Чтоб тебя.

Я с ужасом понял, что бессердечные засранцы готовы бросить меня, чтобы я больше не УДОСТАИВАЛ их своим присутствием, и я вытащил свой стул на Келлетт-стрит и наблюдал, как в бордель через дорогу заходят клиенты и выходят из него. Мои так называемые друзья ОСТАВИЛИ МОЮ СУДЬБУ БЕЗ ВНИМАНИЯ, но вскоре они утратили бдительность, и я подслушал, как они составляли планы, словно ПОХИТИТЕЛИ ПУДИНГА вострили ножи на оселке.

К вашему сведению, японцы поубивали многих наших ребят. Бадди Гиллайна японцы пытали, и Мотылька Уайта – он всегда летел на свет. Мотылька Уайта, Белого Мотылька, обезглавили в Пенанге. С какой стати мне ехать подлизываться к японцам, когда я могу сидеть дома и делать колбасу, эту работу они всегда с удовольствием поручали мне, пока отец не обзавелся гидравлическим шпигователем. Еще мне доверяли всякую неприятную работу, варить требуху, например. Помешивай мертвые белые брюхи палкой, Хью, вот хороший мальчик, ОТЛИЧНЫЙ ПОМОЩНИК, только ножа мне в руки не давали. Резак вручили моему брату, а он забыл о наших парнях и пресмыкается перед наследной японской принцессой. ПФААА, помогай ему Бог. Его счастье, что папаша умер.

По ночам мой брат ложился теперь с Марленой, и я слышал, как они сотрясают матрас, а закончив, они принимались говорить, болтали и болтали, я нисколько не завидовал им, НИ КАПЕЛЬКИ, разумеется. Снаружи на террасе было вполне приятно, я лежал тихонько, точно старая корова, на этих камушках, задница торчит, ГОЛОВУ ВНИЗ, ЗАДНИЦУ НА КАРНИЗ, говаривал папаша. Чуть позже я записал кое-какие реплики, что подслушал случайно, порой отдельное слово, вроде камушка в башмаке, острия ножа, впившегося промеж лопаток. Камни и палки, позвонки, свинячьи косточки, в забаву ребятам, мелькают в воздухе, падают на ладонь.

25

Человеку родом из «Кофейного Дворца» Беналлы и в голову не придет – и во сне не приснится, – что он может живьем поговорить с настоящим писателем, и когда в публичной библиотеке Нью-Йорка Марлена читала монографию юного Милтона Гессе о Лейбовице, до нее никак не доходило, что автор живет по соседству, в том же районе, пока ее голубой приятель-библиотекарь не показал ей объявление в «Виллидж Войс»: «УРОКИ РИСОВАНИЯ АМЕРИКАНСКОГО МАСТЕРА. МИЛТОН ГЕССЕ» – и адрес на Аллеа-стрит.

– Это он?

– Вот именно.

Электричка Ф останавливается в нескольких минутах ходьбы от читальни. Семь остановок к югу – Деланси-стрит. Марлена обнаружила Милтона Гессе за Бауэрн, во владении двадцатью грязными окнами над полотняной фабрикой. Там он постепенно преображался в устрашающее любого из нас существо: постаревшего разочарованного художника, чьи стены увешаны двадцатифутовыми холстами, на которые нет больше спроса.

Милту было тогда под шестьдесят, невысокий темноволосый крепыш, глаза почти черные, изборожденный морщинами лоб.

– Портфолио есть? – спросил он гостью. В широкой мелово-белой руке трясся и капал на пол дуршлаге чечевицей.

– Я из Австралии, – ответила она.

Он оставил чечевицу прудить на стол, вытащил покарябанный мольберт и разложил перед своей гостей несколько кубов и шаров на подоконнике. Дал ей карандаш и стал наблюдать. Кто знает, о чем он думал? Даже в этом возрасте, в этом почти безнадежном положении Милт на многое был готов ради телки.

– Прелестная, вы абсолютно не умеете рисовать! – расхохотался он в изумлении, зарокотал глубоко.

– Я знаю.

– А, так вы знаете. – Он сощурился, приподняв густые брови.

– Извините.

– Я не могу привить вам талант, красотка.

– Я хочу все узнать о Жаке Лейбовице. Это личное, – заявила она.

Тут он запнулся.

– А… – пробормотал растерянно.

Она покраснела.

– Неужели причина – его бестолковый сынок? – Он снова воспрянул духом. Прямо-таки в восторг пришел. – Неужели этот повеса?

– Я заплачу. – Румянца уже не скроешь. До чего ж прелестна была она, черт побери, если он не вытолкал ее взашей.

– В университете учитесь?

– Я секретарша.

– Ну вы и штучка!

– Что вы этим хотите сказать?

– И вы можете платить десять долларов в час?

По правде сказать, не могла, но ответила «да».

– Почему бы и нет, – рассмеялся он. – Почему бы и нет! Боже благослови! – вскричал он и попытался поцеловать ее в щеку.

Разумеется, не в таком духе обращался он со своими собратьями по искусству, хапугами и бизнесменами, на которых натыкался, посещая аукционы – все дай до единого распродавались, а он, единственный, никому не лизал задницу и продолжал поныне, столько лет спустя, поучать их основам мастерства: если хочешь видеть,нужно превратиться в дерево,а если остаешься живой плотью,так ничего и не увидишь, и так далее, и тому подобное, как будто мог вздернуть себя за волосы, вознестись в пантеон, затоптав всех в грязь.

Но даже те, кто избегал его, как чумы, признавали подлинной его страсть к Жаку Лейбовицу, и хотя всех остальных художников он по-прежнему числил врагами и соперниками, Жаку Лейбовицу он хранил верность. В туалете своей студии он повесил беззастенчиво обрамленное письмо своего наставника: «vous présentez un peintre remarquable. Milton Hesse est un américain, jeune, qui possède une originalité extraordinaire». [52]52
  «Вы – замечательный художник. Милтон Гессе – молодой американец, отличающийся чрезвычайной оригинальностью» (фр.)


[Закрыть]

Через два года, наведавшись туда вместе с Марленой, я с порога получил приглашение посетить туалет – сперва вежливее, а когда я тупо отказался понимать, что от меня требуется, мне вполне четко велели прочесть, блядь, письмо на этой блядской стене. А поскольку в Болоте французский не учили, Милт получил дополнительное удовольствие, заставив меня снять рамку с гвоздя и доставить письмо ему, чтобы он мог продекламировать мне каждую фразу и по-французски, и по-английски. Он обожал Жака Лейбовица так, словно все еще пребывал двадцатишестилетним в Париже, на солдатскую пенсию у ног великого человека.

Когда женщина именует мужчину «другом», догадываешься, что худшее еще впереди. Вот почему я невзлюбил Милта, едва услыхав о нем.

Представляя нас, Марлена произнесла:

– Это Майкл Боун, он большой художник.

Милт глянул на меня, как на ее ручного таракана. Я бы отхлестал его по спине его собственным муштабелем, и плевать на его шестьдесят два года, но это не избавило бы меня от образа этой похотливой жабы не только потому, что он, очевидно, имел мою возлюбленную вдоль и поперек на своей старой простыне, а потому, что он полностью переменил ее судьбу.

Дважды в неделю он водил секретаршу в «Мет» и в «Современное искусство», вверх и вниз по Мэдисон-авеню, и никогда не повторял свой вопрос, зачем ей понадобились его уроки. Занятная штука – это молчание. Уж не боялся ли он превратиться в шлюху, нанятую шлюхой? На высотах морали много напущено туману. Он старался не всматриваться в то, кем она была и чему он способствовал.

Он советовал ей не волноваться насчет своего невежества. Цени его, красотка! Он повторял: единственная тайна искусства – отсутствие тайны. Не стоит воображать, будто здесь скрывается некий тайный план. Забудь. У настоящего художника нет никакой стратегии. Когда смотришь на картину, не спеши прочесть имя автора. Пусть твой ум остается открытым. Хорошее искусство не умеет объяснить самое себя. Сезанн не мог объяснить свои картины, и Пикассо не мог. Кандинский [53]53
  Поль Сезанн (1839–1906) – французский живописец, постимпрессионист. Василий Васильевич Кандинский (1866–1944) – русский живописец и график, один из основоположников и теоретиков абстрактного искусства.


[Закрыть]мог объяснить, QED. [54]54
  Quod erat demonstrandum – что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть]К просмотру картин, говорил он, готовятся как к боксерскому матчу. Нужно хорошо поесть и выспаться перед боем. Он цитировал Джойса, и Паунда, и Беккетта и купил для своей подопечной «Азбуку чтения» Паунда. Он цитировал Рембо, Эмили Дикинсон: «Когда у меня голова готова лопнуть, я вижу, что это и есть поэзия – а как иначе узнать?»

Судьба вынудила его заниматься порой перепродажей картин. Дилеров и их клиентов он ненавидел сильнее, чем даже Марселя Дюшана [55]55
  Сэмюэл Беккетт (1906–1989) – англо-ирландский писатель. Эзра Паунд (1885–1972) – американский поэт, переводчик и критик. Его сборник эссе «Азбука чтения» издан в 1934 г. Артюр Рембо (1854–1891) – французский поэт. Эмили Дикинсон (1830–1886) – американская поэтесса. Марсель Дюшан (1887–1968) – франко-американский художник-дадаист, теоретик искусства.


[Закрыть](«Он играл в шахматы, потому что в ту пору не было телевидения. Будь у него телевизор, он бы смотрел его день напролет»). Нет врунов и мошенников, подобных дилерам, твердил он. И никто не боится стать жертвой обмана так, как трепещет богатый клиент.

Иногда он брал с нее всего пять долларов. Иногда – ничего. Этого нам знать достаточно.

В Музее современного искусства имелось четыре Лейбовица, но выставлялось только три. Четвертый, как все полагали, был «подправлен» Доминик, и с точки зрения Марлены то была большая удача. Мильтон долгое время подлизывался к кураторам, членам попечительского совета и администраторам, и хотя лично у него музей принял всего-навсего литографию, ему с Марленой позволили спуститься в хранилище и внимательно изучить подправленную картину, и через это единственное полотно, 18x20 дюймов, которое затем было уничтожено, она сумела познакомиться с размашистой кистью Доминик, столь явно отличавшейся от уверенных параллельных зарубок Лейбовица. Мало что понимавшая сперва, под конец она уже недоумевала, как это можно было не видеть метод, с помощью которого отец Оливье в каждой группе штрихов создавал мощное и объемное визуальное впечатление.

Я. разумеется, лишь повторяю то, что она мне рассказывала. Проверить факты не в моей власти. Я тогда жил в Сиднее, в Ист-Райде, у меня был сын с оцарапанными коленками и яблоки, гнившие в летней траве, а тем временем – ладно, причины наших поступков по любому от нас скрыты – скажем так: девица, исключенная из старшего класса средней школы Беналлы, попала в орбиты двух мужчин, из которых один был красив и душевно травмирован, а другой был эгоистическим чудовищем, и возмущение, вызванное столь разными гравитационными полями, каким-то образом сумело вытолкнуть ее вбок и наверх, так что, оставаясь секретарем секретаря и живя в четвертом доме от угла Девятой авеню, она вкрадчиво, триумфально, пересекла не нанесенный на карту океан, и потрясенная, как Кортес или сам Китс, [56]56
  Английский поэт Джон Китс (1795–1821) написал сонет, посвященный испанскому конкистадору Эрнандо Кортесу (1485–1547), достигшему Тихого океана в 1524 г.


[Закрыть]узрела то, что обстоятельство рождения и географические координаты скрыли от нее – дивные чудеса, не более, и не менее.

26

Ради искусства Мясник в свое время сделался немцем, а теперь решил стать япошкой. Любопытно было наблюдать, как он снимает нижнюю часть с водосточной трубы у Марлены и заменяет ее цепью, чтобы потоки дождя стекали вниз по звеньям, КАК ОН ВИДЕЛ в так называемом шедевре Японского Кино. Означало ли это, что он готов ехать в Токио, где никто имени его не слышал? Пусть меня похоронят в тот день, когда это случится.

Но я продолжал потихоньку следить за тем, как все неукоснительно обращается лицом в востоку, и не только в виде сырой рыбы и глистов у братца в брюхе, но в виде ФАКСА, рокочущего среди ночи, выплевывающего горячую бумагу, которая сворачивается в трубку возле моей больной головы.

Пока не застучал факс, я не понимал выражение ЖЕРНОВА ГОСПОДНИ, но когда это чудище взревело у меня в мозгу, я увидел, как матушка вышивает: ЖЕРНОВА ГОСПОДНИ МЕЛЮТ НЕ СПЕША НО НЕ УЦЕЛЕЕТ НИ ОДНА ДУША. [57]57
  Источник пословицы «мельницы господни мелют медленно, но верно» в английском языке – перевод американского поэта Генри Уодсворта Лонгфелло (1807–1882) из немецкого поэта-сатирика Фридриха фон Логау (1604–1655). Тот в свою очередь опирался на книгу пословиц (1541) немецкого гуманиста, историка и протестантского философа – мистика Себастьяна Франка (1499–1542/43), а первоисточником могло послужить высказывание греческого философа-скептика конца II – начала III в. Секста Эмпирика.


[Закрыть]Бедная матушка, с каждым вздохом она воображала час своей кончины.

Когда она умерла. Мясник разбушевался против Иисуса и выбросил ее поделки на свалку в Дарли-Тип, но матушка уже вошла всей своей жизнью в нашу кровь пять кварт памяти перекачивается по нашим телам, выплескивается на картины моего брата, прости его боже сильного засранца перед Господом.

Мясник и Марлена закрывали за собой дверь спальни, глаза ее всякий раз вспыхивали, как она взглядывала на его уродское лицо, его ТУПУЮ ФИЗИОНОМИЮ. Как-то раз я спросил Мясника, разрешает ли она ему всовывать в задницу, и он вмазал мне по сопелке. Я ЖЕ ТОЛЬКО СПРОСИЛ. Многие мамаши, у которых мальчики в Сиднейской Начальной Школе, рады помочь. Осенний дождь заглушает их слова, даже если слушать из сада. РАЗВЕРЗЛИСЬ ХЛЯБИ НЕБЕСНЫЕ, распахнулись ОКНА НЕБЕС, струя воды с крыши неслась вниз, прорываясь во все отверстия ХУДОЖЕСТВЕННОЙ цепочки, брызгала на стены, затопляла живущего этажом ниже актера, который в результате не получил роль КЕННИ в ПЕРЕВОЗЧИКАХ. [58]58
  «Перевозчики» (1971) – пьеса австралийского драматурга Дэвида Уильямсона (р. 1948).


[Закрыть]

Неужели они меня бросят? Слов не разобрать.

Однажды солнечным утром мы все трое вопреки судебному ордеру ехали через мост Глэйдсвилль, рука Марлены на его плече, пальчики играют с длинными прядями волос на толстой шее.

Какое-то отношение все это имело к Японии.

У Жан-Поля на заднем дворе тень сгустилась, как грязь, в зеленой тени пальм и бугенвиллий стояли ИНДУССКИЕ БОЖЕСТВА с черно-белыми клетчатыми повязками на каменных причиндалах. Мертвые трутни, Господи Боже, в бассейне. Свет колеблется, никакой устойчивости.

Коллекционер вышел в плавках, чтобы показать себя.

Неужели меня бросят?

Марлена объяснила патрону,что в японской репродукции «Екклесиаста» переложено зеленого цвета, но она берет на себя ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за все исправления.

Жан-Поль для начала полюбовался ее ножками, но тут глаза его сделались мертвыми, точно серая древесина забора позади его дома. Он не подпишет свое РАЗРЕШЕНИЕ, пока цвет не исправят.

Прозвучали резкие слова, и я подумал: АЛЛИЛУЙЯ! Все кончено, благодарение Богу. Пока Жан-Поль пытался выловить рассыпавшуюся верстку из своего бассейна, я восхвалял Бога за дарованный моему брату характер.

Увы, вскоре была предпринята ВТОРАЯ ПОПЫТКА в «Скоро-Суси» на Келлетт-стрит, и еще до приезда Жан-Поля у меня появилось дурное предчувствие, потому что братец снова постарался внушить, будто Япония не придется мне по вкусу, заставив меня съесть ЖИВОГО морского моллюска из раковины вместе с супом, похожим на обезьяньи мозги или что похуже.

Я сидел перед тошнотной тварью в ожидании приговора. Но увидел обычного человека, не более, чем КАКАШКА, говорят в таких случаях. Тот вандал-полицейский, которого мой брат клялся растянуть и прибить гвоздями к паркетному полу.

Марлена заметила детектива Амберстрита, опустила глаза, покраснела и улыбнулась.

Мясник вскочил, я уж думал, он прибьет копа, но он хлопнул его рукой по спине, точно школьного товарища. Брат мой сиял, детектив Амберстрит весь пошел морщинами от ухмылки, словно ящерица в зубах у пса.

– Итак, – обратился коп к Мяснику, запихивая свою сумку под стул. – Итак, я слышал, вы с Марленой собираетесь в Японию.

Так я узнал свою судьбу.

27

Казалось бы, после того, как он сунул руки в мою картину и вывернул ее наизнанку, детектив Богомол должен опасаться меня, но хотя волосы у него торчали дыбом, как у напуганного кота, в глазах волнения было не больше, чем при виде вкусной еды. От того, что мой придурок брат бил кулаком в растопыренную ладонь, мне легче не стало. Марлена отошла в сторону, Хью поплелся за ней. Я даже не успел подумать, зачем это они. Все внимание целиком было поглощено низкорослым вандалом с морщинами вокруг глаз. Он уселся, сложил X из палочек, потом поднял одну палочку и помахал у меня перед носом.

– Майкл! – позвал он.

– Да, это я.

– Майкл! – Наклонив голову, он переложил палочки и получил V. – Майкл и Марлена.

– Ах какой умник!

– Да, Майкл, – он повторял мое имя, как это принято у копов Нового Южного Уэльса. («Притормозите, Майкл. Что тут у нас, Майкл? Наркотики принимали, Майкл?») – У меня степень магистра, Майкл, – продолжал он. – Университета Гриффит.

– Я думал, вы уволились из рядов.

Он сморгнул.

– Нет, приятель, до такой степени вам не повезло.

– Откуда вам известно про мою выставку в Токио?

Из-под стула он вытянул дешевую холщовую сумку – такие, как я убедился со временем, таскают за собой престарелые и одинокие посетители Музея современного искусства. Оттуда он извлек последний номер «Студио Интернэшнл», который еще не дошел до Сиднея.

– Побывали за океаном?

Он дважды быстро сморгнул, но не отводил от меня взгляд, а я так увлекся, меряясь с ним характерами (что у него за характер?), что не сразу разглядел занимавшее аж четверть страницы объявление, которое он подсовывал мне: «МАЙКЛ БОУН», – прочел я, наконец. – «Мицукоси, Токио. Август 17–31».

Я прямо почувствовал, как у меня отвисла челюсть.

– Поздравляю, Майкл!

Ни слова не могу выдавить.

– Всемирная известность, друг! Есть чем гордиться.

Я и гордился. Все равно, из чьих уст. Что-то немыслимое. Американцам не понять, что значит – быть художником и жить где-то на краю света, иметь тридцать шесть лет от роду и отметиться в «Студио Интернэшнл». И не надо сравнивать с Лоббком, штат Техас, и Большими Вилами, Северная Дакота. Коли родился австралийцем, можешь твердить, что с говенным неравенством к 1981 году покончено, история забыта, скоро мы сами станем центром, блядь, вселенной, модой сезона, союзом верных, но сказать по правде, в мои времена ни о чем таком не думали, и плевать, что на репродукции зеленый стал таким грязным, – надо бы огорчаться, но мне было по хрену, тем более когда на соседней странице красовался покойный Ротко. Понятно вам? Как далеко я ушел от копий, прикнопленных к стене моей спальни-веранды. От Бахус-Блата? От жизни широко известного – в Сиднее – художника?

– Все уже в ящиках, не так ли? – спросил коп.

– Да.

– Но вы еще не прошли таможню.

– Чего нет, того нет.

Маленький засранец ухмылялся так, словно выиграл тройной заезд.

– Это Марлена организовала вам выставку, Майкл?

– Она.

Он широко улыбнулся мне и принялся перелистывать «Студио Интернэшнл».

– Смерть Ротко все изменила, – прочел он вслух. – Вот что здесь говорится, Майкл. Изменила суть его творчества, придала глубочайший смысл каждой встрече с его картинами. Так они понимают это – как «Подлинные признания». [59]59
  «Подлинные признания» (с 1922) – американский журнал с выдуманными «историями из жизни».


[Закрыть]Я с этим отнюдь не согласен. Полагаю, что и вы тоже.

Он закрыл журнал и снова разулыбался мне.

– Как хорошо, что подключились японцы. Честное слово.

Моя работа, подумал я, только не вздумай говорить о моей работе.

– Кто паковал?

– «Перевозка живописи Вуллара».

–  Замечательно,друг, лучше и не придумаешь. Ага, вам приглянулся мой «Студио Интернэшнл».

Я выхватил у него журнал, и тут, к моему изумлению, из него выскользнули три желтые машинописные страницы, с шепотом, как тайное оружие, легли на стол. «Жак Лейбовиц, – прочел я на первой странице. – "Мсье и мадам Туренбуа". Отчет о состоянии».

Ах ты хитрый маленький засранец, подумал я. Что ты затеял на этот раз?

– Читайте, – поощрил он меня, утирая тыльной стороной кисти бескровные губы. – Очень познавательно, – продолжал он. – На мой взгляд, во всяком случае. Вам случалось читать отчеты о состоянии картины?

Странный это был документ, такой отчетливый, ярко-желтая бумага, а поверху розовая полоса. Я гадал, кто автор, уж не Оноре ли Ноэль. Выглядел отчет весьма профессионально, как запись стоматолога о чрезвычайно добросовестном осмотре, и начинался, так сказать, с десен, то бишь с рамы, описывал ее конструкцию, в каком состоянии была рама картины «Мсье и мадам Туренбуа» до того; как вор снял и оставил ее на кухонном столе Дози Бойлана рядом с мукой для блинчиков. У меня мурашки побежали по коже, когда я прочел, что Лейбовиц изготовил «легкий подрамник косоугольного профиля» – именно так и было сформулировано, – «структурные элементы которого не соприкасаются с холстом». В углах поперечины рамки находили друг на друга, были проклеены и сколочены маленькими гвоздиками. На обратной стороне подрамника проставлена краской дата: 25 avril XIII.

– Что такое «авриль»?

– Апрель, – пояснил он. – Весна.

Этим описание не исчерпывалось. Холст из плотной льняной ткани, изготовленной на заказ и проклеенной заячьим клеем и так далее. Детектив по-кошачьи наблюдал за мной, но я перенесся в пространство, куда ему не проникнуть, даже когда он умрет и вознесется на небеса.

На обратной стороне «Мсье и мадам Туренбуа» имелось три ярлыка. Первый наклеен самим Лейбовицем, или же Доминик, или же Ле Ноэлем и указывает номер – 67 – и адрес, рю де Ренн, 157. Этот ярлык не датирован. Рядом – ярлык парижской выставки в галерее Луизы Лейри в 1963 году, через девять лет после смерти художника. И еще – конверт е фотографией размером 4x5 дюймов, сделанной Оноре Ле Ноэлем.

Полисмен придвинулся ближе. Я отпихнул свой стул, но от аромата тетрахлорида углерода, которым провонял его блестящий костюм, неушел.

– Близорукость, – пояснил он. – Читайте вслух.

– К черту. Читайте сами.

Как ни странно, детектив повиновался.

– «Имеются многочисленные беспорядочные царапины, – читал он, – с частичной потерей краски и основы в верхней части картины от центра слева до угла справа. Они проникают в глубину картины приблизительно на три, та-та-та. Было проведено исследование в ультрафиолетовых лучах, та-та-та… анализ показал…» Вот оно, юный Майкл Боун, вот оно. «Потеря краски с последующей заменой ее в области размером 13x290 мм от верхнего левого угла до центра. Мазки размером от 4 до 6,5 см не соответствуют обычной манере художника». Видите? Чудеса, да и только! Смотрите, смотрите… вот… «Последующий рентгеновский снимок обнаружил, что верхние слои покрывают работу, по всем признакам соответствующую манере художника после 1920 года». Понимаете, Майкл? «Мсье и мадам Туренбуа» датируется 1913 годом, но этого не может быть, поскольку эта картина написана поверх другой, сделанной в 1920-м. Скверно пахнет, а? Скверно, скверно.

– Почему?

Если картина 1913 года, это – великий Лейбовиц. Стоит целого состояния. Если 1920-й… можете о ней забыть.

– Ерунда, о ней во всех книгах написано. Она из музея современного искусства. Все знают эту картину.

– Она былав музее, Майкл: Почему же они избавились от нее, как вы считаете?

– А почему вы суете это мне?

– По-моему, это очевидно.

Очевидно? Мне очевидно вот что: этот маленький засранец украл мою картину и надругался над ней. Теперь он подсовывает мне «Отчет о состоянии», приговаривая: «Мне кажется, все вполне очевидно».

– А мне пофиг, Барри.

– Конечно-конечно, – подхватил он. – Но представьте себе, что вы подтвердили подлинность картины, Майкл. Тогда вам приспичит, чтобы она исчезла. Вывезти ее в Японию, к примеру, где другие правила.

– А!

– А! – повторил он, складывая на ширинке большие белые руки.

– Значит, по-вашему, ради этого затевается выставка?

– Вы уж меня извините, Майкл.

– Скажите, Барри, почему всякий раз, когда австралийцу удается прославиться за пределами родины, все подозревают нечистую игру? А что, если я – великий художник?

– Конечно, вы – великий художник, Майкл. И мне больно смотреть, как вас используют.

Подняв глаза, я увидел, что к нам приближается та самая женщина, которая подтвердила подлинность картины. Я подвинул ей стул, но она заглянула мне через плечо и внезапным, резким движением выхватила из моих рук страницы. Я обернулся и едва узнал ее: щеки превратились в жесткие угловатые плоскости, глаза сужены злобой.

– Дерьмо, – сказала она Амберстриту. – Вы же знаете, это просто чушь. Это не ваш документ.

– Он попал к нам в руки, Марлена.

– Да! – Она села подле меня, яростно огляделась по сторонам, потребовала стакан воды, поднялась и выпила его стоя, одним глотком, проливая себе на платье. – Да, попал в вам в руки, – повторила она, с грохотом опуская стакан на стол. – Когда вы взломали дверь в мою квартиру и выкрали мои бумаги. Вы чересчур долго общались с перекупщиками картин, мой бедный друг! Вам известно, кто написал эту преступную чушь? И вы в самом деле верите, что он делал рентгеновский снимок?

Амберстрит приподнял голову, будто навстречу поцелую.

– Мы проверяем все версии, – сказал он. – Это наша работа.

– Так отвалите, – сказал я. – Проверьте такую версию. – Обернувшись, я увидел рядом Хироси, владельца заведения, и заказал бутылку сакэ «Фукутё», а покончив с ней, обнаружил, что детектив уже скрылся, Марлена плачет, а мой экземпляр «Студио Интернэшнл» сверкает на летнем солнышке. Она видела, как я потянулся к журналу, и, благослови ее бог, улыбнулась.

– Тебе понравилась реклама, дорогой мой?

Как я тебя люблю? Давай-ка сосчитаем: так, и вот так, и вот эдак. [60]60
  Аллюзия на сонет XLII английской поэтессы Элизабет Бэрретт Браунинг (1806–1861).


[Закрыть]