Текст книги "Мильтон в Америке"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Собеседники развлекали друг друга на манер чипсайдских сплетниц, и я, утомленный лицемерием чудодея, решил завязать разговор с молодым индейцем. «Гусперо», – сказал я, ударив себя в грудь. Потом наставил палец на него и воздел руки вверх, изобразив тем самым живой вопросительный знак. «Маммичис», – ответил он. «Вовсе не Джозеф? – Он покачал головой. – А что же тогда молол здесь этот тупоумный старый святоша?»

Индеец поймал мой взгляд, брошенный на Кудесника Калпеппера: я смотрел на него не с большей дружелюбностью, чем приговоренный к повешению смотрит на петлю. Калсется, он что-то угадал в моих мыслях и свирепо пробормотал: «Мановессас». – «Что ж, приятель, все это очень интересно. Почему бы нам не погулять вместе и не обсудить то да се? Ты не против, если мы что-нибудь разопьем? – Я поднес сложенные руки ко рту, изображая глоток из бокала, чем вызвал у него улыбку. – Мы собираемся поизучать Писание, – сообщил я мистеру Мильтону. – Вы нам позволите?»

Хозяин махнул в мою сторону, не снизойдя даже до кивка, и мы с Джозефом – прошу прощения, Маммичисом – зашагали в сторону леса. По счастью, вышло так, что при себе у меня оказалась фляжка с крепкой настойкой.

– Охотно верю, Гус.

– Спасибо за веру в меня, Кейт. Можно попозже выпить за твое здоровье? Итак, очень скоро мы с Маммичисом беседовали самым дружеским образом. «Дерево», – сказал я, указывая на ствол, к которому мы прислонились. – « Михтук». -«Ветер», – я показал рукой на ветви, качавшиеся на ветру, и надул щеки. «Ваупи». – «Земля», – я ткнул пальцем в травяной покров. «Ауке». -«Слушай, ты замечательный парень».

Джозеф положил руку мне на грудь. « Ваутако – науог.Человек в плаще. Английский человек». – «Да, я ношу плащ. Лондонской зимой нужная вещь». – «Чаукуакок.Люди с ножами. Английские люди. – Он показал в сторону поселения братьев. – Сердца из камня». – «Я знаю. Нрав у этих набожных людей мог бы быть и помягче». – «Они пришли с изнанки мира отобрать наш мир». – «А вот это очень похоже на правду, не так ли? Почему бы нам не выпить еще за их погибель?»

Скоро мы расправились с фляжкой до последней капли и бросились бегом через лес с выкриками «Ура!» и «Эгей!», которым я его обучил. Он мчался стрелой, а меня переполняло счастье – и знаешь, Кейт, в этом диком уголке я чувствовал себя свободным. Помнишь Элеэйзера Лашера? Первого англичанина, которого мы с мистером Мильтоном встретили, когда блуждали? Я ему тогда позавидовал. Я позавидовал его свободе.

– Ты меня спрашивал о нем и раньше, Гус. Он единственный носил медвежью шкуру, как индеец. Я привыкла видеть его каждое утро по понедельникам, когда он приходил меняться товаром. Он приносил меха и мясо, а мы давали ему сыр, молоко и всякое такое. Держался он всегда спокойно. Думаю, он жил один.

– Ты права как всегда, Кейт. Он жил в глубине леса. И я намекнул мистеру Мильтону: вот, дескать, это именно тот человек, который может нам побольше рассказать об индейцах. Наш хозяин проникся к ним глубоким интересом после содержательной беседы с преподобным Калпеппером, поэтому я подошел к Элеэйзеру на рынке.

– В понедельник утром?

– Точно. Он согласился с нами поговорить и, по выражению мистера Мильтона, ознакомить нас с их языческими повадками. И вот на следующее утро он снова привел нас к своей бревенчатой хижине у реки. Конечно, нам пришлось войти в лес, и мистер Мильтон схватил меня за руку, как только почувствовал сомкнувшуюся вокруг него темноту. «Змеи здесь водятся?» – спросил он. «Да». Помнишь голос Элеэйзера – медленный, запинающийся? Я думаю, причиной тому была его борода.

– Он никогда не заговаривал со мной, Гус. Был такой несмелый.

– В лесу он держался храбрей.

«Туземцы считают змей прекрасным лечебным средством от боли и лихорадки, мистер Мильтон. И потому едят их живьем».

Наш хозяин еще крепче ухватился за мою руку. «Лесов дремучих тьма по нраву им, – прошептал он. – Трава зловредная и тина им по нраву». – «Аскук, – вдруг сказал Элеэйзер, удивив нас обоих. – Так они их называют». – «Все это следует выкорчевать с корнем и сжечь. – Мистер Мильтон все еще говорил шепотом. – Надо научиться отсекать лишнее».

– Спустя час мы добрались до хижины – и Элеэйзер ввел нас внутрь. Хотя стояла такая жара, что можно было жарить каштаны прямо на ладони, он развел огонь чуть ли не у самого порога: дым, по его словам, должен отгонять от входа больших зеленых мух и других насекомых.

Мы уселись на две деревянные скамьи, и наш хозяин заговорил: «Мы дети Лондона, мистер Лашер, и лишь немногое знаем о языческих обычаях. – Я едва не прыснул, но решил не преступать вежливости и разразился кашлем. – Научите нас, если вам угодно, здешним манерам».

Мистер Лашер пристально вгляделся в свою обувь, словно ее можно было убедить поддерживать беседу вместо него. «Трудно сказать, с чего начать…» – «Говорят, будто туземцы ничем не лучше диких животных. Говорят, что им доставляет наслаждение резня». – «Нет-нет, это совсем не так. Они могут быть тщеславными и заносчивыми, но на самом деле они далеко не дикари. Они любят общество, даже самые дикие из их числа. Они обожают своих детей – и всячески портят их баловством». – «Еще бы». – «Честностью они не уступают многим англичанам. Они называют себя ниннуок,что означает «человечество». – С минуту он помолчал. – Можно рассказать вам одну историю? Об англичанине, который жил с индейцами».

– Да что ты, Гус, неужели это правда?

– Именно такой вопрос задал и мистер Мильтон: «Неужели это возможно?» – «Да, сэр, от начала и до конца». – «Ужасно. Чудовищно. Рассказывайте».

«Однажды некий англичанин поселился в лесу, где добывал себе пропитание одной только охотой. По примеру индейцев, он завел себе вместо собаки волчонка и хорошо его приручил, хотя тот и сохранял все повадки хищника по отношению к любой живности.

Одет этот англичанин был всегда плохо, не носил пояса, а голову покрывал засаленной льняной шапочкой, надвинутой на самые глаза. Не был, можно сказать, ни англичанином, ни туземцем». – «Полная жуть!» – «И вот, в начале лета, когда индейцы перебрались из густых лесов на открытые поля, волчонок англичанина вдруг исчез. Присоединился к сородичам, которые последовали за туземцами на новое место. Но англичанин, привязавшийся к своему животному – единственному своему компаньону в безлюдной глуши, – вознамерился вернуть его любыми доступными ему средствами. Он нашел след, оставленный индейцами, и обнаружил, что они расположились в миле к востоку, на равнине вблизи от берега. Разумеется, они видели его задолго до его появления, и он внезапно оказался в кольце воинов, которые размахивали луками и длинными палками. Он закричал им на их родном языке „Мир! Мир!“ – и попытался пояснить, что его волчонок убежал. «Анум! —сказал он (это слово обозначало собаку). – Анум!»И добавил: «Ннишишем»– то есть «Я один». Настроение напавших мгновенно переменилось: на свете нет народа, более гостеприимно встречающего незнакомцев, если только они не враги. Известно ведь, что, принимая англичан у себя в доме, они подают им самую лучшую еду». – «Верю, – вмешался я. – Они добрые парни».

Мистер Мильтон жестом велел мне умолкнуть.

«Оживленные и доброжелательные, индейцы повели англичанина к своим вигвамам, где к нему подбежал его питомец. Туземцы могут сурово выражаться, сэр, – Лашер оторвал взгляд от своей обуви и посмотрел на нашего хозяина, – но от природы они склонны к веселью. Так сложилось, что англичанин, истомленный долгим одиночеством, решил остаться жить среди индейцев и тем самым избавиться от постоянного страха перед врагами и хищниками. Он расхаживал среди них полуголый и перенимал их привычки, пока со временем и сам не превратился в настоящего дикаря». – «Это настолько ужасно – слов нет. – Мистер Мильтон беспокойно заерзал на деревянной скамье. – Он вступал в нечистые отношения с какой-нибудь молодой индейской женщиной?» – «О нет, совсем не это. Но он ловил с ними рыбу, ел и спал вместе с ними. Плавал с ними в их каноэ». – «Я о них слышал, – вставил я. – Похожи на наши рыбачьи лодки, да?» – «Их изготовляют из полос березовой коры, сшитых вместе корнями белого кедра…»

Разумеется, нашего хозяина эти подробности занимали мало. «Вы явно хорошо разбираетесь во всех этих дикарских штучках, мистер Лашер». – «Ну как же. Ведь это я и есть тот, кто жил с индейцами».

Наш хозяин немедля поднялся с места и поманил меня к выходу. «Рассказ весьма интересен, сэр. Но сейчас мы вынуждены с вами распрощаться».

Элеэйзер, видимо, был удивлен, поскольку смотрел на меня какое-то время, не произнося ни слова. Я только закатил глаза.

– Погоди, Гус. Ты точь-в-точь как куколка из кукурузы.

Элеэйзер спросил, не нужно ли проводить нас до дома. «Нет, сэр. Мы знаем дорогу сами. Пойдем, юноша». Мистер Мильтон взял меня за руку, и мы, покинув бревенчатую хижину, ступили на лесную тропу. Элеэйзер замешкался у выхода, я помахал ему рукой, и тогда он вернулся в свое жилище. В лесу нас тотчас же осадили мухи. «Этот дикий край – источник мерзкой заразы, – произнес мистер Мильтон, – коль скоро он порождает подобных чудищ». – «Каких чудищ, сэр?» – «Тебе известно не хуже меня. – Мы продолжали идти молча, а я на ходу удостоверялся, верную ли мы дорогу избрали. – Вергилий говорит, что человеческий род, Гусперо, произошел от древесных стволов. Невообразимая метаморфоза. Потомки Ноя после потопа жили в лесах. – Я неуклонно направлял хозяина вперед по прямой, а он обожал блуждать среди своих словес. – Кто подолгу оставался в лесах, кроме прокаженных, бродяг и отшельников? Но Дионис увлек обезумевших жителей Фив в лес – не так ли? Velutsilvis, иЫ passim palantis error-ох!» Он поскользнулся на упавшей ветке и угодил в топкое место, сразу же погрузившись в тину по самые лодыжки, но я, проворней уличного факельщика, перепрыгнул по двум камням и вызволил хозяина из ловушки. Настроение его резко ухудшилось. «Ненавижу болота! – бормотал он, когда я вытаскивал его на сухое место. – Мы должны очиститься от этих трясин и топей. – Когда мы выбрались на нужную тропу, он добавил: – Мне нужно втолковать нашим братьям необходимость дисциплины и правильного порядка. Нельзя допустить, чтобы мы запутались в сорной поросли и окружили себя чумными испарениями». – «Так что вы предлагаете, сэр?» – «Нужно излечить почву. Нужно построить мосты. Нужно проложить дороги через эти гнилые болота. Нужно вернуть к жизни эти жуткие пустоши. Нужно начертить карты!»

Я вел его за руку, пока над нашими головами не показалось чистое небо. «Мистер Лашер рассказал нам и в самом деле странную историю». – «Омерзительную. Тошнотворную дальше некуда. Я не желаю о ней вспоминать. – В эту минуту большая муха укусила его в руку и он вскрикнул от боли. – Когда мы начнем делить территорию Нью-Мильтона, – продолжал он, пососав укушенную ладонь, – нужно будет возвести каменные стены и выкопать глубокие рвы для защиты от набегов врага. – Я не знал, что за врага хозяин имел в виду, Кейт, но зато хорошо понимал, что лучше ни о чем его не расспрашивать. Говорят, обжегшийся ребенок боится огня. – Мы должны оградиться и вооружиться!»

Когда мы приблизились к поселению, он уже вовсю строил планы и делал подсчеты. Мы помещались тогда в парусиновой палатке – помнишь?

– О да, Гус, это было из рук вон. Ты без ведома мистера Мильтона разукрасил ее самыми яркими и чудными цветами.

– Да нет, он узнал. Ему сказала Элис Сикоул.

– Старая сплетница, поверь мне.

– Старая ведьма. Так вот, Кейт, мы вернулись к нашей палатке, и я заставил хозяина задержаться у входа, пока счищал с его одежды листья, засохшую грязь и прочий лесной мусор. «Править хорошо, – сказал он, когда я начал расшнуровывать его обувь, – значит воспитывать народ в духе мудрости и добродетели. Вот в чем состоит истинное пропитание для страны, Гусперо. В благочестии». – «Да, сэр. Будьте добры, слегка приподнимите ногу». – «Я предвижу становление могущественной и влиятельной нации. Я не пророк – это означало бы притязать на слишком высокое звание». – «Еще чуточку повыше – мне никак не стянуть ваш сапог». – «В этой стране нет ни лживых хартий, ни незаконных владений, нет древних, не подлежащих отмене статутов. У нас нет дворянских поместий и тайных советов, показного величия и помпезности. Все предстоит сделать заново. Все изобрести впервые». – «Хорошо бы изобрести сапог, который снимался бы без усилий. Уф, наконец-то! Давайте другую ногу». – «Я посею семена добродетели и общественного согласия среди этого разрозненного стада, дабы каждый руководствовался набожностью и справедливостью, кои являются истинными залогами политического благоденствия. В нашем падении… – Тут я дернул сапог слишком резко, и хозяину пришлось ухватиться за парусину, чтобы сохранить равновесие. – В нашем падении все основы общественного устройства должны проистекать из велений разума». Стоит ему распустить свои словесные паруса, как ты знаешь, никакими уговорами не заставишь его изменить курс.

– Я слышала, как он говорит целыми главами, Гус. Произносит вслух целые книги. Он – настоящая библиотека для себя одного.

– Да уж, легче остановить ветер. «Мы создадим самодостаточное государство, – продолжал он, – во всех отношениях устремленное к процветанию и обеспеченной жизни. Наш город станет оплотом Господа». – «Но что с индейцами, сэр?» – «А что с индейцами?» – «Что вы предложите для них?» – «О, этот языческий сброд со временем рассеется сам собой. Об этом и думать незачем». – «Должны ли мы облагодетельствовать их своими знаниями?» Я задал вопрос серьезным тоном, хотя и улыбался вовсю: ведь слова эти были мной заимствованы у хозяина. «В начальную пору нашей истории нельзя ослаблять бразды правления. Закон – вот наш пробный камень греха и совести, Гусперо, и он не может быть запятнан развращенным потворством. Веди меня внутрь. Я должен разобраться со своими мыслями».

Я остался снаружи палатки и только принялся чистить его обувь стеблями вьюнка, как вдруг снова увидел тебя, Кейт. Ты держала на руках Джейн в тени раскидистого дерева и что-то тихонько ей напевала.

– Это был клен. Погода стояла нежаркая, и у меня было хорошо на душе.

– А я подошел к тебе, помнишь? «Смышленое дитя – так замечательно устроиться». – «Мистер Гусперо, вы меня напугали». – «Уверен, эта малышка станет настоящей жительницей Новой Англии. – Я начал играть пальчиками Джейн, чтобы не встретиться с тобой взглядом. – Ты никогда не думала завести себе такую же?» – «Мистер Гусперо!» – «Видишь ли, мой хозяин говорит, что братья должны заселить собой эту пустыню». – «Сдается мне, что вы вовсе не из их числа. Я ни разу не видела вас за молитвой». – «Ну да. Они молятся о насаждении лозы, а я молюсь о винограднике. И еще кое о чем, Кэтрин Джервис. Можно сказать, о чем?» Ты промолчала.

– От удивления. Твоя неучтивость заставила меня онеметь.

– Тогда я отважился на большее. «Я молю Бога, чтобы мой духовный пыл сосредоточился только в одном направлении». – «Уйдите прочь, мистер Гусперо: вы злостный богохульник».

Но ты мне улыбалась, Кейт, и я знал, что ты не так уж смертельно оскорблена.

– Я не улыбалась. Солнце било мне в глаза.

– В твоих глазах был я, Кейт. Потом ты принялась шептать Джейн разные бессмысленные слова. Дада. Лала. Тала. И всякое такое. Мне вспомнились слова, которым меня научил Маммичис.

– Это были хорошие девонширские слова. Сердце. Сон. Сад. Любовь.

– Теперь я это понимаю, Кейт. Знаю, что твое сердце спало в саду любви. Но тогда-то я этого не знал. А что за песенку ты напевала девочке? Она у меня в ушах, но вспомнить слова в точности не могу.

Вкруг майского шеста плясать нам, Гус, отрада:

Венки из роз, гвоздик чарующи для взгляда -

И краше нет зеленого девичьего наряда…

Как раз на этой строчке мистер Мильтон меня позвал в палатку. Я воспользовался случаем и легонько поцеловал тебя в щеку.

– Не помню ничего подобного, Гус. Я бы наверняка вся вспыхнула. И даже могла бы дать тебе пощечину.

– Ты и вспыхнула, а я поцеловал тебя еще раз. А уж потом заторопился к нашему хозяину. Он хотел подготовить выразительную речь перед посещением площадки для строительства Нью – Мильтона, поэтому я вооружился угольным карандашом и клочком бумаги. Во время работы хозяин расхаживал из угла в угол. «Как ты думаешь, Гус, не привлечь ли сюда нравоучительный образ Геркулеса?» – «Силача?» – «Разумеется. Ты слышал о его подвигах?» – «У меня был дружок в таверне „Геркулес“: он говорил, будто тому пришлось изрядно потрудиться». – «Оставь свои глупости. Однако ты навел меня на мысль, что эта аналогия покажется моим добрым слушателям языческой. Необходимо подыскать более благочестивый пример».

Это было накануне нашего путешествия, и потому его слова, Кейт, были свеженькими, будто прямо со сковородки. Перед тем, как он начал говорить, все должны были собраться перед ним в кружок. «Неизвестно, какой мудрый и красноречивый человек впервые силой убеждения обратил свой народ в цивилизованное общество, но передо мной стоит несколько иная задача. Мне суждено возвышенное и нелегкое предприятие, которое я смогу осуществить только посредством воздержания и непрерывной молитвы, длительных бдений и трудов во имя вашего дела. Но я согласен. – Он выдержал одну из своих драматических пауз. – Я согласен быть вашим главой, вашим мировым судьей и вашим пастырем». – «Хвала Господу!» Помнишь, как Смирения Тилли всегда разражалась восторженными восклицаниями?

– Подчас мне хотелось бы, чтобы она разродилась лягушонком. Скажи, Гус, это жестоко питать к кому-то ненависть?

– Очень. Не думаю, что наш хозяин ее обожал, однако своего отношения никогда не выказывал. «Узнаю тебя по голосу, дорогая Смирения, – сказал он, – и благодарю тебя. Я обращу мой внутренний взор на благо семьи, церкви и нашего сообщества. Никто не будет терпеливее в выслушивании исков, дотошнее в расследовании обстоятельств, скрупулезней в восстановлении справедливости. Но я всего лишь орудие…» – «Нет! Нет!» – снова завелась Смирения. – «…Орудие силы и разума, которые выше и лучше всего человеческого, орудие, направленное на достижение всеобщего блага в этом падшем мире». – «Нас осенило освященное небом водительство!»

– Это походит на изречения Элис Сикоул.

– Так оно и есть. «Могут найтись некоторые, – продолжал он, – кто склонен будет считать, что я беру на себя задачу, слишком огромную и непосильную для моих лет и приниженного положения». – «Горе на их головы!» Смирения в жизни не уступила бы госпоже Элис. Нет-нет, ни за что.

«Такие мнения не совсем беспочвенны. Греки и римляне, итальянцы и карфагеняне, при всей своей нечестивости, по собственной воле отвергли власть монарха. Вот почему я решительно против всякого деспотического правления. Вы совершили столь дальнее путешествие не для того, чтобы вами повелевал новый король. Поэтому после того, как мы с верой переселимся в Нью-Мильтон, мы учредим свободную ассамблею. Если это всех устраивает». – «Конечно, устраивает, добрейший сэр!» – «Кто это сказал?» – «Финеас Пресвят Коффин, сэр». – «Да благословит тебя Бог, Пресвят».

В тот вечер он позвал твоего брата сесть рядом с ним.

– Морерод любит поговорить.

– Но до мистера Мильтона ему далеко. «Запиши, – велел он мне. – Во-первых. Нам необходим искусный плотник». – «У нас он есть, сэр, – ответил твой брат. – Мастер Хаббард уже превратил березу в три богоугодных стула для нашей семьи». – «Хорошо. Нам требуется также опытный рыболов. И охотник-птицелов. Нам нужно мясо. Хорошее мясо».

В чаще за нашей спиной послышался шорох – и наш слепой друг поспешно обернулся. «Это всего лишь дикая кошка, сэр, – прошептал я. – В поисках пропитания». – «Будьте любезны также запомнить, что нам нужен каменщик и мастер по укладке черепицы для лучшего устройства наших жилищ. – Он снова оглянулся и с минуту прислушивался. – Нам понадобится умелый столяр. И бочар». – «Господь Бог ниспослал нам людей и снабдил инструментами, сэр. Мы явились для работы в этой глуши во всеоружии». – «Единственно надежные инструменты, мистер Джервис, это дисциплина и размеренная деятельность. Мы должны с той же готовностью дисциплинировать себя, как иные упорно обучают лошадей или соколов для охоты».

Вечером в лесу стоял такой гнусный запах, Кейт, что я чуть не лишился чувств.

– Бедняжечка Гус!

– Потом из леса послышались крики странной твари, которую называют здесь гагарой. Она кричит вот так.

– Гус, да это же собачий лай.

– Если это и собака, то скрещенная с чайкой. Но мистер Мильтон продолжал говорить. «Для жизни человека в этом мире нет ничего важнее и необходимей строгости и самоконтроля. Вы с братьями обдумали мое предложение относительно всеобщей ассамблеи?» – «Да, сэр, и находим его безупречным». – «Тогда мы должны уладить вопросы жалованья и условий найма, таможенных обложений и налогов. – Он оглянулся в третий раз, хотя кошка давно исчезла. – Немного английского порядка – и мы укротим и приручим все живое».

8

Мой брат во Христе, Реджиналд, дражайший друг и сотоварищ по вере в Господа, что еще могу я поведать тебе о нашем паломничестве? Мы отправились в путь на следующее утро после того, как я призвал братьев упражняться в дисциплине доброго правления. Участок для будущего Нью-Мильтона находился всего в пяти милях от нашего поселения в Нью-Тайвертоне, но нам пришлось пробираться через чудовищные леса и болота; предполагалось, разумеется, что возглавить процессию из двух сотен душ должен буду я, но, по воле Всевышнего лишенный зрения, я счел более уместным неторопливой поступью двигаться вслед. Несколько раз путь мне преграждали густые заросли, поваленные, сломанные стволы, и потому, как Ремалию, царя Израиля, дорога меня утомила. Наконец мы вышли на ровное пространство низкорослой травы, где после душной влажности леса воздух казался суше и жарче. «Не такая это ровная равнина, какой хотелось бы братьям, – сказал мне этот малец Гусперо. – Кое-кто сильно изранился и порезался в кустарнике. А кто не надел высокие сапоги, тот в крови, как поросенок после Великого поста». Однако наше передвижение замедлялось не только усталостью. Палящие солнечные лучи накалили пахучий папоротник – и от воздуха, перенасыщенного сладким ароматом, многие из братьев, как мне сказали позже, едва не теряли сознание.

На меня, признаюсь, сильно воздействовала эта одуряющая атмосфера, но зато в голову пришло одно сравнение. «Ниневия, – сказал я моему недорослю. – Это подлинный воздух Ниневии».

На какое-то время мой ум увлекли древние пророки, и только свист этого глупца вернул меня к нашей теперешней участи. «Видишь ли, Гусперо, я не могу быть монархом. На правление я должен избираться, причем с ограниченным сроком». – «Знаю. Вы об этом уже оповестили». – «Меня не принудят властвовать, как Брута. Иначе я ничем не отличался бы от фараона, что восседает сейчас в Лондоне. – Я оперся на плечо юнца, подавленный на минуту жаром и нечистотой окружающего мира. – Никто не должен вздымать скипетр, который многим обжигал руки. Он раскален». – «Скоро будем на месте, сэр. Мистер Джервис говорит, мы совсем близко». – «Геркулес не был порождением одной ночи или случайного накала страсти. Ты думаешь, я бормочу словно дурень? Нет-нет. Я должен воссиять открыто под чистым небом. Мои собственные поступки мне необходимо держать перед собой наподобие зеркала». – «Необходимости в зеркале сейчас нет, сэр. Вы увидите свое отражение вон в той реке, как раз за деревьями». Наконец-то, слава Богу, наше путешествие завершилось.

На рассвете следующего дня дорогие собратья взялись за работу. Представительницы слабого пола жаловались на усталость, однако я повторил, что теперь они заняты священным делом и земля призывает их к трудам: если нация расслабляется, сказал я, недалек час, когда она склонит выю перед каким-нибудь лукавым тираном. Я, дорогой Ред – жиналд, всерьез развиваю планы строительства и земледелия. Место нашего нового города расположено на луговине, вдоволь орошенной ручьями: я отвел его для пастбищ и фруктовых садов; сама же равнина, которую мы пересекли, была затем разделена на участки, где со временем протянутся улицы и вырастут дома. Еще на нашей горестно поруганной родине (где ты, как я думаю с глубокой печалью на сердце, прозябаешь среди вздохов и слез) мужчины помоложе были обучены мостить улицы камнем, рыть канавы, рубить и обтесывать бревна; другие по моему указанию разбились на небольшие отряды – валить деревья или вспахивать почву для посадок. Женщин я призывал жечь хворост, собирать камни для мощения улиц и собирать торф с окрестных болот. Братья начали также ставить заборы и отмечать вехами наши границы; здесь у них будут луга для выпаса скота и сады для разведения фруктовых деревьев, однако я не преминул напомнить о том, что нам крайне необходимы тюрьма, куда следует упрятать дурное семя, и дом собраний для защиты добродетели. «То, что мы воздвигнем, будет воистину христианской республикой! – сказал я Смирении Тилли, вдове, воплощающей глубокую набожность и терпение. – Новой обителью спасительной благодати!»

Тебе будет отрадно узнать, что строительство нашей церкви завершилось спустя примерно шесть недель. Первая ассамблея поселенцев, посвященная торжественному открытию этого благословенного свыше учреждения, началась с молитвы и пения псалмов, но я вознамерился воспользоваться случаем для того, чтобы утвердить себя в должности главного мирового судьи и блюстителя паствы. «Одних заслуг недостаточно, если отсутствует свободный выбор, – объявил я столпившимся на поле. – Необходимы всеобщее избирательное право, баллотировка и свободное голосование».

Шут у меня под боком завопил: «Ура!», однако я не нашел в себе сил осадить его за порыв благочестивого энтузиазма. «Кто же будет распорядителем избирательной процедуры? Могу я предложить Морерода Джервиса?»

Всем членам братства, равно мужчинам и женщинам, раздали по листку бумаги: те, кто желал проголосовать за меня, должны были поставить на нем какую-либо отметку; тем, кто отвергал мою деятельность, следовало вернуть чистый листок. Мистер Джервис велел всем выстроиться в очередь по одному – с листком в руке, сложенным пополам. «Дай-ка свою шляпу, – шепнул я Гусперо. – Протяни ее как вместилище для их приношений!» Он тихонько посвистывал, пока собравшиеся проходили мимо него и бросали в шляпу листки. – «Честь и хвала тому, кто способен благоразумно и осмотрительно управлять делами единственной семьи, – сказал я одному из братьев, забойщику скота и мяснику, известному мне под именем Джоба „Бунтаря Божьего“, – однако править нацией в духе благочестия и правосудия – задача, неизмеримо более великая». – «Коли возникнет нация, управляемая эдаким манером, – пробормотал Гусперо, – нам понадобится целая уйма шляп». – «Вы являете божественный пример, – ответствовал Джоб, – позволяя нам подавать свои голоса». – «Нет-нет, это не так. Там, где люди равны, они должны равным образом быть причастными к правлению. От природы мы совершенно свободны. Гусперо, от твоего свиста у меня свербит в ушах. Посчитай-ка листки, только без лишнего шума!»

Малец промямлил что-то насчет того, что он, дескать, тоже «свободен», но я в виде мягкого упрека вытянул его по спине моим посохом. Он, должно быть, горой нагромоздил листки на столе перед нами и провозгласил о моем избрании одной лишь мимикой, поскольку на меня внезапно обрушились со всех сторон приветственные возгласы.

«Первая задача, стоявшая перед нашей ассамблеей, решена, – начал я свою речь. – Вы напомнили мне об апостолах церкви, делавших открытые заявления на подобных форумах. Но у меня к вам вопрос. Что, если я посоветую вам установить гражданское правление, предложенное Моисею Иофором? Разве мы не такие же израильтяне, блуждающие в пустыне?» Последовала недолгая пауза, ибо у добрых собратьев в приливе энтузиазма на какое-то время выпал из памяти отрывок из книги Исход, мною подразумевавшийся. «Безусловно, нет надобности напрягать ваши головы тем, что уже запечатлено в ваших сердцах. Вам понятно, что я хочу сказать: следует утвердить законы и права. Свободные граждане изберут других магистратов, которые воссядут со мной в главном совете. Так от деяний закона мы воспарим к деяниям веры».

Я возглавил торжественную процессию к дому собраний, где после продолжительной горячей молитвы мы приступили к делу. Два обязательных правила встретили шумное одобрение и были приняты без голосования. Первое из них воспрещало пахоту лошадьми, привязанными к плугу за хвост; второе налагало строжайший запрет на сжигание овса в соломе. Далее я напомнил собравшимся о важности строжайшей экономии и рекомендовал им установить твердые цены на главные предметы торговли. Прости меня, дорогой избранный брат, за эти мирские подробности. Тебе непременно надлежит досконально, до последней мелочи, знать о нашей деятельности в этой глуши. Кто знает, когда тебе и нашим собратьям, рассеянным по Англии, выпадет на долю к таковой приступить? Четыре яйца или кварта молока были оценены в один пенс, тогда как фунт масла и сыра должны продаваться за шесть. Подобные ограничения были наложены голосованием на пшеницу, овес, горох, ячмень, говядину и свинину. Я сообщил братьям, что ввиду очевидного изобилия рыбы устанавливать на нее твердую цену необходимости нет, однако коровы представляли такую редкость, что стоимость их следовало увеличить до двенадцати фунтов стерлингов. Больше обсуждать было нечего.

По правде говоря, я весьма охотно перешел от земных расчетов к вопросу о необходимости справедливых наказаний – дарованного свыше целительного средства. Джоб «Бунтарь Божий», чей суровый голос был мне уже знаком, предложил подвергать уличенных в пьянстве наказанию плетьми. Разумеется, послышались громкие одобрительные выкрики, но я призвал аудиторию к тишине. «Те, кто поддерживает это предложение, – сказал я, – поднимите руки. – Гусперо вполголоса сообщил мне результат. – Теперь поднимите руки те, кто против». – «Один я», – шепнул мне на ухо этот глупый ребенок.

Тем же манером были приняты без споров и другие священные законы. Прилюдно поцеловавший женщину на улице приговаривался к порке; сварливая жена должна была просидеть шесть часов на углу с кляпом во рту; сквернословам и богохульникам следовало проткнуть язык раскаленной железной иглой. Ведьмы и неверные супруги приговаривались к смертной казни на глазах всего сообщества. Когда шли дебаты относительно сожжения ведьм, я ощутил, что близится ночь; мне, естественно, не хотелось препятствовать благочестивым рассуждениям, однако я счел уместным заключить ассамблею похвалой принятым нами в высшей степени мягким и кротким законам, призванным обеспечить отеческую дисциплину.