Текст книги "Мильтон в Америке"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Июня 4-го, 1660.Мы огибали мыс Энн, и при первом проблеске рассвета я прочно устроил моего доброго хозяина на палубе с тем, чтобы он присутствовал при завершении чреватого погибелью пути через океан. Показался наш долгожданный причал в заливе Массачусетс, однако внезапно налетевшая буря отбросила нас далеко в сторону.

Июня 5-го, 1660.Господи, помоги нам! Мы дрейфуем по воле волн меж островов. Блок-Айленд остался позади, но капитан твердо надеется подойти к берегу. Пока заканчиваю.

5

– Вот что интересно. Дневник я хранил в кармане. Здесь. Смотри. Видишь, на страницах пятна от воды? Ох, Кейт, меня просто в дрожь бросает. Если хочешь, проверь сама, как я дрожу. Там же, в кармане штанов, он лежал, когда мы полумертвыми выползли на берег. Пережив крушение бедного «Габриэля», побитый о скалы, оглушенный неумолчным рокотом океана, я чувствовал, что побывал в аду и вернулся обратно. Ей-богу. Мистера Мильтона, простертого на песке без чувств, вот-вот могло унести волнами, поэтому я тянул его и волочил, пока не выволок на более высокое место. Я прислонил его к поваленному дереву, как старого Джека-трубочиста в майский праздник. Только этот старый Джек не думал вопить. Он сидел, задрав голову и глядя в небеса. В глаза ему падали капли дождя, но он ни разу не моргнул. Я устроился рядом, и меня тут же сморил сон. Я говорю «сон», Кейт, но на самом деле это был и сон и бодрствование одновременно, потому что едва я задремал, как мне привиделось, что я снова тону. Я тут же очнулся, вновь закрыл глаза и еще раз пробудился в испуге. «Ну что, хозяин, с пуховой периной не спутаешь, правда?» – заговорил я, после того как целый час то вздремывал, то вздрагивал.

Не получив ответа, я обернулся к хозяину. Он то ли бормотал что-то, то ли стонал, и мне пришлось поднести ухо к самым его устам, чтобы расслышать: «Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас». – «Да уж, – сказал я громко, – пусть бы кто-нибудь нас спас».

Мы были совсем одни. Впервые я внимательно огляделся, и, знаешь, Кейт, в иных обстоятельствах лучше быть слепым, чем зрячим. На берег выбросило тела некоторых наших попутчиков, побитые, все в крови…

– Молчи, Гус. Вижу, ты хочешь напугать меня до смерти.

– Тогда, пока я рассказываю, держи меня за руку. На мелководье плавали трупы коров и овец, вперемешку с досками, бочками, обломками матч и шпангоута. А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Старая песенка: «Сломан, сломан Лондонский мост, Лондонский мост, Лондонский мост». Вблизи от берега качался на волнах, как мне почудилось, жеребенок, но это оказался приемыш капитана. На этот раз он в самом деле упился вусмерть.

– Ох, Гус. Как ты можешь над этим смеяться? Ну вот, ты опять заулыбался.

– Поверь, Кейт, тогда мне было не до веселья. Я лег и заплакал. Завыл волком. Но потом остановился. Сзади послышался шум, и я обернулся. Знаешь, Кейт, шум шел от земли! За песчаными дюнами и высокой травой стояли ярко-зеленые заросли. В жизни ничего подобного не видел: большущие кусты и травы, деревья просто гигантские, увитые вьющимися растениями и виноградом. Что и говорить, в Хаунслоу-Хит ничего подобного не водилось. Одни канавы. И потаскухи.

– Гус!

– Ни разу к ним не прикоснулся. Дорожу своим здоровьем. И повсюду был разлит туман, струился от деревьев и кустов, вместе с ароматом жизни. Произрастания. Ну вот, подумал я. Жизнь и смерть идут рука об руку. А теперь, Кейт, и у тебя в животе завелась частица этой жизни.

– Знаю. Пока я ее не чувствую, но знаю, что она там есть.

– Значит, это будет девочка?

– Да. Не приставай, Гус, рассказывай дальше.

– Я спустился к краю прибоя, держась поодаль от трупов наших собратьев. Однако между дюн я заметил тело, которое, лежа лицом вниз, подавало слабые признаки жизни. Я поспешил туда. Это оказались пустые шляпа и плащ, по удивительной случайности не разлученные морем. Они премило сохли на солнышке, и я задумался, не пригодятся ли нам эти вещи. На мне были только штаны, а оглянувшись на нашего доброго хозяина, я обнаружил, что он и вовсе гол. Море не только ободрало его, но и обобрало до нитки, и теперь, если мне позволено будет так выразиться, он остался в чем мать родила. Что ж, как говорят в Кобельро– ве, лучше синица в руке, чем дым в небе, – я взял одежду и вернулся к хозяину. «Вот, сэр, – сказал я. – Позвольте мне вас прикрыть».

– А что это за Кобельров, Гус?

– Кобели. Дохлые псы. И ручей во рву. Мистер Мильтон воздел руки к небесам, словно собирался произнести проповедь. Но я не услышал ничего, кроме все того же: «Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас». – «Я начинаю думать, сэр, что, если мы хотим спастись, нам нужно двигаться». И я укутал его плащом. Потом водрузил шляпу себе на голову, чтобы укрыться от палящего солнца, и возвратился к береговой линии поискать пищи, воды или еще чего-нибудь полезного.

Вначале мне не везло, но затем я заметил выброшенные на берег две головы сыра, которые были привязаны к бочонку с маслом. Один из наших собратьев лежал, мертвый, невдалеке. Видно, он утонул, держа в руках бочонок и сыр. Похоже было на то. Ох, Кейт, прости, я не хотел тебя пугать. Вас ведь теперь двое, если ты понимаешь, о чем я. За плечами у покойника висел небольшой мешок, и мне захотелось посмотреть, что в нем. «Не взыщите, сэр, – сказал я, – но, сдается, на том свете вам этот мешок не понадобится. – Я отвязал мешок и, открыв его, обнаружил кремень и нож в промасленном кожаном футляре. – Там, куда вы, надеюсь, отправляетесь, нет нужды ни в кремне, ни в огне». Разговаривать мне было не так жутко, как молчать. Думаю, нам всем от этого становилось спокойнее.

Я собрал все, вместе с мешком, и вернулся к мистеру Мильтону. Любопытно мне знать, Кейт, куда же все-таки он подевался. Когда я подошел, причитать он уже перестал и глядел на меня беспомощно, в точности как сонная малютка Джейн. «Ну, ну, – сказал я, – все будет хорошо».

Поблизости в волнах я разглядел козу и направился туда, чтобы вытащить ее на берег. Пробираться меж мертвых тел – занятие не из приятных: у меня было странное чувство, будто они вот-вот схватят меня за руки и утащат под воду. Однако я добрался до козы и за ноги выволок бедную тварь на сушу. Воспользовавшись своим новым огнивом, разжег костер из нескольких ветвей, которые успел собрать; промоченные ливнем, они вначале дымились и тлели, но затем разгорелись как следует. Надел кусочек козлятины на нож и начал жарить. «Мяса, сэр?» – «Ответь, Гусперо, наша смерть уже рядом или медлит на пороге?» – «Ни то ни другое, сэр, ежели вы отведаете этого доброго мясца». – «А что это?» – «Козлятина. Чудом попавшая нам в руки. – Мне показалось, что он воротит нос. – Но вы, если вам так угодно, можете питаться земляными орехами и желудями». – «Нет. В нынешней нужде козлятина – хорошее подспорье. Как она на вкус?» – «Бесподобна. Попробуйте сами».

Он немного пожевал и вновь обратил ко мне беспомощный взгляд. «Пить, – сказал он. – Мне нужно смочить чем-нибудь пересохшую глотку». – «Минуту, сэр». – «Но, пожалуйста, не дольше. Я терзаюсь жаждой».

Я огляделся, чувствуя себя так уверенно, словно у водопроводных труб Шордича, и тут же обратил внимание на одну из скал. «Кто-то свыше о вас печется, мистер Мильтон». – «Знаю». – «Там сохранилась дождевая вода, еще не успевшая испариться». – Я подвел его туда и поднес его ладонь к выбоинам, полным дождевой воды.

Он склонился и стал пить. Закончив, он вытер рот рукой.

– Нет-нет, Гус. Он всегда такой аккуратный. С тонкими манерами. Белье у него удивительно чистое: я отстирываю его играючи. А за столом он непременно вытирает нож о салфетку после еды.

– Если б не ты ему прислуживала, Кейт, он бы вряд ли вообще притрагивался к еде.

– Зато тебя, Гус, долго уговаривать не приходится. Что поесть, что выпить – это ты всегда готов. Надеюсь, к слову, у тебя в стакане простая вода.

– Если моя история тебе пока не надоела, я добавлю еще несколько слов. Напившись вдосталь, он вроде как огляделся. «Вокруг тихо, как среди ночи. Мы с тобой одни, Гус? Еще кто-нибудь спасся?» – «Не вижу ни единой души. Живой, то есть». – «Думаю, со времен апостола Павла не бывало таких жестоких, прискорбных бурь». – «Похоже на то. Знаете, о чем я думаю?» – «О чем ты думаешь, Гусперо?» – «Я думаю, нам пора убраться с солнцепека». – «Найти убежище под сенью листвы?» – «Именно так». – «Да, теперь я чувствую – солнце над головой. Какое оно здесь – большое?» – «Громадное. Это необычное место, сэр: океанские воды, лес, песок, трава – все смешалось». – «Солнце такое же свирепое, как в Аравии?» – «Полагаю, что хуже. И все же зелени вокруг хватает. Вот там вылезла после шторма трава. Еще немного и достигнет человеческого роста. Какие громадные стебли и широкие листья – в Англии я ничего подобного не видел». – «Чего же ты хочешь? Дикие края – косить некому, коров пасти тоже». – «Теперь можно бы и попасти, да только они дохлые». – «Да. Расскажи мне о „Габриэле“».

Мы сели рядом в тени скалы. Чертя круги на песке, чтобы не смотреть на жутких мертвецов, я описал ему все, что видел за день. Он тоже не поднимал головы и внимательно слушал. «Ладно, довольно, – произнес он, когда я рассказал о пилигриме с мешком за плечами. – В краю, куда нас направила воля Божья, есть нечто от мира зла. Иначе как объяснить этот ураган и множество погибших? Мы спаслись не случайно, Гусперо. Нам предназначено снова блуждать в пустыне, каковая пустыня должна служить аллегорией всей падшей природы. Боже правый, что это за шум?»

– Ты почему стонешь, Гус?

– Я изображаю шум, который мы услышали, Кейт – что-то среднее между вздохом и стоном. А кроме того, ты права – у меня в стакане не просто вода. Мистер Мильтон схватил меня за руку. «Что, если это перекликаются разбойники?» – «Людям здесь нечего делать, сэр». – «А если это не человек? Если это дикий зверь? – Через мгновение звук повторился. – Прячь голову!» Но мне было слишком любопытно, я высунулся из-за скалы, взглянул и – знаешь, Кейт – взвизгнул, как старая дверь. Не бойся, изображать это я не собираюсь.

«Кто там? – шепнул он яростно. – Говори». – «Это медведь, сэр. Большущий – в Лондоне я таких не видел. И чернущий». – «Разверзлись адские врата. Что он делает?» – «Пожирает дохлую рыбу, которую выбросило штормом. Набивает себе брюхо и ни о чем худом не думает. Скорее всего, нам не стоит его бояться». Но не успел я отвести глаза, как медведь выпрямился и стал нюхать воздух. Он был ростом с куклу на Одежной ярмарке, и он начал к нам приближаться. Сообразив, что зверь почуял запах козлятины, я живо кинулся к тлеющему костру, схватил шкуру и обугленные куски мяса и зашвырнул их как можно дальше в океан, надеясь, что медведь последует за ними.

– Что это за Одежная ярмарка?

– Ярмарка, где продают одежду. Медведь не свернул с пути. Тогда я поднял козлиную тушу и кинул ему, надеясь, что он остановится и примется за еду. Но он продолжал семенить. Враждебных намерений я в нем не разглядел, скорее он напоминал старичка на прогулке. Но что-то раньше не попадалось мне старичков с такой тяжелой походкой, и мистера Мильтона начала бить дрожь. Он схватил меня за руку и повлек в тень скалы. «А теперь бегом», – шепнул он. «Только если вы побежите со мной вместе». – «Куда слепцу соревноваться с медведем? Ты что, рехнулся? Вперед». – «Нет. Я останусь с вами».

Медведь был уже рядом, и я чуял его дыхание, вонючее, как вчерашняя соленая рыба. И тут мистер Мильтон поднялся из нашего убежища, выпрямился и вскинул по направлению к зверю правую руку. Вот на такой манер. Глаза слепые, волосы всклокочены – Гог и Магог, скажу я тебе, точно бы испугались. Нет, Кейт, обещаю не вопить, я только чуточку повышу голос. «Прочь, мерзкий зверь, – вскричал он, – отродье Цербера и непроглядной ночи! Прочь! Ищи укрытья там, где тьма заботливо простерла крылья. Прочь, говорю я, прочь!» Животное уставилось на него, потом облизнуло себе лапу и, повернувшись, бегом потопало в лес позади нас.

У меня дух захватило от удивления. «Что это – магическое заклинание?» – «Да». Мистер Мильтон тяжело дышал.

Я знаю, в каком возбуждении он произносит речи. Потом долго не может успокоиться. Он вспотел?

– Еще бы! Утер лицо рукавом того самого плаща, который я добыл для него из воды, и говорит: «В этой глуши мы как две свечи, разгоняющие тьму. Ладно, Гусперо, я взбодрился от своих собственных слов. Спроси меня, что нам делать дальше». – «Что нам делать дальше, хозяин?» – «Странствовать по лесам и пустошам, по холмам и долам! Я буду следовать за твоими юными стопами, поскольку слепота обрекает меня на то, чтобы тащиться в хвосте. Иными словами, дорогой Гусперо, побредем вперед. Проложим путь по этим западным полям».

Я замечал уже прежде, что слова для него – вроде спиртного для пьяницы, но ни разу еще он при мне не упивался так собственной речью.

«И куда же мы направимся, сэр?» – «От беспорядочных движений тоже иной раз бывает польза, Гусперо. Но мы не должны уклоняться от того, что назначила судьба. Мы пойдем вперед, полагаясь на помощь Провидения. Леса нехоженые ждут и новые луга. А что, еда у нас кончилась?» Я собрал куски жареного мяса, которые бросил медведю, и мы с жадностью на них накинулись. В тот вечер мы бок о бок сидели у огня.

– В точности как мы сейчас, да, Гус?

– Тогда не было так уютно, Кейт. Я собрал немного деревяшек, выброшенных на берег, и раздувал костер, а он шипел и потрескивал в тишине. Хозяин сидел молча и, казалось, глядел в самую сердцевину огня. Что ему там виделось, кроме, разве только, жара?

– Разные истории, Гус, как любому из нас. Иногда, сидя со мной, он рассказывал о древних временах. О прежних королях, о городах, ушедших под землю. Мистер Мильтон обожает всякие развалины.

– В тот вечер он сам был как развалина. «Холодает, – проговорил он, плотнее запахиваясь в свой новый плащ, и мы опять замолчали. Я начал мурлыкать какую-то мелодию, но он продолжил говорить, словно и не делал перерыва. – Надеюсь, нас не занесло слишком близко к арктическому поясу. Это была бы беда. Ты как – окостенел?» Я, не удержавшись, прыснул. «Что это значит?» – «Окоченел. Замерз. Задубел от холода». – «Нет-нет. По мне так сейчас достаточно тепло». – «Выходит, ты не окостенел?» – «Если вам угодно так выразиться». – «Угодно».

Мы снова замолчали, и он склонил голову набок, прислушиваясь к огню. Мне нравилось наблюдать за ним в такие минуты и гадать по лицу и движениям, о чем он думает.

– Ох, Гус, знаю. Когда он дергает носом, это значит – собирается сказать что-нибудь смешное. Когда на лбу появляется складочка – припоминает цитату. А когда большая складка – придумывает что-то свое. Я верно говорю?

– Да, Кейт. В таких случаях он сильно морщит лоб. «Как ты думаешь, Гусперо, ожидает ли нас на западе золотой век?» – «Разве что злой человек, сэр». – «Нас привела в здешнюю глушь некая сильная направляющая рука. С каким намерением это сделано, я не вполне понимаю, да и должен ли? Что нам следует знать, то Бог откроет». Едва он замолк, как из леса донесся жутчайший вой. Можно я повою, Кейт? Вот. Сразу полегчало на душе.

«Что это за нечеловеческие звуки?» – спросил хозяин. Волосы у меня встали дыбом. «Звериный вой, сэр». – «Хищников, что рыскают в ночи?» – «Думаю, это волки». – «Затуши огонь. – Он содрогался всем телом, словно наглотался ртути. – Гаси костер, живее!» Я загасил костер шляпой, и мы оба, трясясь от страха, оказались в темноте. «Мне приходилось слышать, – шепнул он, – как они нападали на путников в Германии. В здешней глуши они, наверное, еще свирепей?» – «И что же нам делать, сэр?» – «Молиться. – Хозяин забормотал себе под нос. – Кто привел меня сюда, тот меня отсюда и выведет. – Он был ни дать ни взять лавочник, подсчитывающий свои доходы. – Наставь меня, что претерпеть смогу и как повиноваться должен. Кто терпеливей страждет, тот на большее способен».

Я всполз на скалистый выступ и вгляделся в ночь. Там и сям среди деревьев мелькали фонарики, но, ясное дело, Кейт, это были глаза тех самых рыщущих волков. Они снова подняли вой, на который, казалось, вся земля вот-вот откликнется звоном, как церковные колокола, но мистер Мильтон сумел овладеть собой. «Они удаляются, – сказал он мне твердо. – В сторону от берега. Слава Создателю». Знаешь ведь, что он всегда бывает прав? Я снова разжег костер, и мы заснули.

На следующий день началось наше путешествие по незнакомой местности. Прежде всего мы преклонили колени в молитве. Я помолился только самую малость, но, пока хозяин раскачивался на пятках, успел упаковать в мешок хлеб и сыр. Потом я взял хозяина за руку и повел его прочь от берега. Он спотыкался о раковины и камешки, но я, вроде мула, сохранял гордое равнодушие, хотя он то и дело вскрикивал. «Что тут за камни?» – спросил он. «Да так, сэр, галька». – «Я бы сказал, что это валуны и булыжники. Скоро я превращусь в отбивную, начиная с ног. – У него испортилось настроение, и он вдруг напустился на меня. – Когда ты наконец перестанешь крутить себе волосы, как швея нитку! Ты меня отвлекаешь. – Я по-прежнему держал его за руку, так что он почувствовал мои движения. – Верно, Спаситель пробыл тридцать дней в пустыне. Я должен научиться следовать Его божественному примеру». – «Для начала неплохо бы следовать за мною, сэр. Там впереди ровная тропа». Утес был премилый, похожий на холмы у нас в Излингтоне, и я повел хозяина наверх.

– Они ведь не больше наших девонширских холмов? До чего же они красивые, Гус. Я по ним скучаю.

– У нас в Лондоне холмов немного, Кейт, но у нас есть Корнхилл – «Хлебный Холм».

– У нас есть верещатники, где рыщут дикие звери.

– А у нас Мурфилдз – «Вересковые Поля», где сидят в заключении дикие люди.

– У нас есть море.

– А у нас зато – Маршалси, «Маршаллово Море». Теперь мы квиты, и ты не будешь возражать, если я продолжу рассказ? Я повел мистера Мильтона вверх по холму, который, конечно, девонширским холмам не чета. «Ах, – вздохнул он, – до чего же чист воздух. Такой чистый и целительный, что им можно насыщаться». – «Если вы не против, я бы лучше остался при своем сыре. Ну вот, отсюда хорошо видна окрестность».

Мы вышли на плоскую верхушку, и передо мной открылись долины и холмы, леса и озера, а также белые горы вдали. Когда я описал ему эту картину, он хлопнул в ладоши. «Вышедши из Содома, мы достигли земли Ханаана! Природа излила свои дары…» Он выкинул вперед руки и, неведомо как, потерял равновесие и соскользнул с края холма. Я было вскрикнул, но тут же удостоверился, что он пролетел всего три-четыре фута и очутился в объятиях дерева, которое словно бы его поджидало. Он запутался в кустах, росших внизу, а руками охватил ствол. «Что это, Гус?» – «Дерево, сэр». – «Знаю, что дерево. Однако какого вида или рода?» Он уже обшаривал дерево руками и нюхал кору. «Дуб? – Я помог хозяину подняться и отряхнул его плащ. – Или сосна?» – «Ты истинное дитя Фаррингдона. Желудь с ягодой того и гляди перепутаешь». – «Зато свой нож не перепутаю ни с чем. – Я вынул нож из мешка, где он лежал себе преспокойно на пару с кремнем, и вонзил его в дерево. – Оно красное. Как строка». – «Да, действительно. Это священное дерево, Гусперо. – Он снова обнял ствол, но я уже был рядом, чтобы поддержать его, если он опять упадет. – Кедр. Аромат приятный, как у можжевельника, правда? В обхвате не более фута. А высота?» – «С дом моего прежнего хозяина в Леденхолле». – «А как высок он был?» – «Совсем невысок». – «Довольно. Это дерево, дурень, из тех, какие Соломон использовал при постройке своего иерусалимского храма. Несомненно, оно символизирует собой множество храмов, которые поднимутся в один прекрасный день на этой земле, и однако… – Он поднял глаза вверх, к ветвям. – Оно не такое высокое, ты говоришь?» – «Нет, мистер

Мильтон. Маленькое». – «Конечно, оно, должно быть, немного уступает ливанским кедрам, прославленным благодаря Писанию. Если священные труды служат нам нынче путеводной нитью, то трудов природы здесь недостает». – «Пока что, сэр, ваша путеводная нить – я. Что вы предпочитаете: катиться дальше к подножию утеса или идти со мной?» – «Нелегкий выбор, Гус. Но, вероятно, я все же последую за тобой».

Мы шли весь день, но прежде утолили жажду из небольшого ключа, который бил поблизости между камнями. Ну, а где имеется ключ, как ты должна была усвоить у себя в Девоне, там, в конечном счете, найдется и ручей, а вблизи ручья нужно искать и реку. Таков, как говорит мистер Мильтон, железный закон. И водный также – на наше счастье. Так что мы отправились в дальнейший путь через глушь изрядно приободренные и к сумеркам набрели на поляну у опушки большого леса. Почва вокруг была выгоревшая, черная, но когда я сказал об этом нашему дорогому хозяину, он втянул носом воздух. «Огненная молния, – проговорил он. – Земля, выжженная молнией, всегда считалась священной. Так что это святое место». На мой взгляд, поляна была опустошена не молнией, а человеком, но я промолчал. Ты знаешь, каким я могу быть молчаливым и задумчивым?

– Нет, Гус.

– Я собрал немного хвороста, мы разложили костер, сели и стали жевать сыр. Словно в Гринвиче, Кейт, после ярмарки. Но о Гринвиче ничего не спрашивай, ладно? Вот только эти неугомонные сверчки так и трещали со всех сторон. Сейчас я к ним уже притерпелся, а тогда у меня просто голова раскалывалась. Я уже приготовился что-то ляпнуть, но заметил, что мистер Мильтон кивает головой в такт их трескотне, будто слушает, как какой-то искусник наяривает на клавикордах. И тут появились огни. Они висели в воздухе в нескольких ярдах от нас, и мне вдруг пришло в голову, что это волки. Я подпрыгнул, уронив на землю сыр, и заорал не своим голосом. Хозяин тоже вскочил и закричал. Конечно, я тут же сообразил, что для глаз эти огоньки чересчур малы и что их уж больно много: казалось, сам воздух загорелся. «Простите, сэр, что потревожил вас, – извинился я, – но все небо сплошь покрылось искрами». – «Ты испортил мне ужин из-за каких-то светлячков. Ты что, никогда прежде их не видел? В ламбетских полях они так и кишат». – «Но их здесь видимо-невидимо. Многие тысячи». – «Значит, эта земля светится собственным светом. – Он немного успокоился. – И оглашается собственной музыкой – пением сверчков».

Я подобрал остатки сыра и протянул их хозяину. «Если здесь имеются также собственные города и гавани, мы заживем довольно весело. Будьте уверены». Так завершился наш второй день в здешней глуши. Кейт, а теперь мне можно тебя поцеловать? Ты что, Кейт, засыпаешь? Положи голову мне на плечо. Вот так. Помнишь, как ты ко мне прислонялась, когда мы сидели рядышком? Что за книгу мы тогда читали? «Советы касательно брака».

– Ты никогда не слушаешь советов, Гус.

– Но я был твоим проводником, так ведь? И если я смог провести мистера Мильтона через лес, то смогу теперь и тебя довести до кровати. О, Кейт…

– Ну а теперь, после вкусного ужина, не пора ли мне продолжить? Джейн еще спит? Никакого горячительного сегодня, Кейт, обещаю. Я буду просто образцовым рассказчиком. Ни тебе экскурсов в сторону, как сказал бы мистер Мильтон. Ни тебе выкрутасов.

Нас пробудили еще до рассвета укусы мошек. Но почище насекомых меня донимала жажда, поэтому, как раз перед восходом солнца, я отвел мистера Мильтона к краю поляны, где росли травы и кустарник. Мы вместе утолили жажду росой с листьев, а потом он преклонил колени в молитве, я же вставлял «аминь!» и все невпопад. «Ты не заметил ничего необычного?» – спросил он чуть погодя. – «Нет». – «Здесь нет жаворонков. Во всяком случае, я не слышал ни одного». – «Но птиц здесь достаточно. Я видел, как вдали пролетали какие-то, похожие на наших голубей». – «Это был голубь, который появлялся на палубе „Габриэля“. Помнишь? Они станут олицетворять для нас ложные обещания».

Мы ели масло из горшочков и, как школьники, облизывали пальцы. «Прошлой ночью, Гусперо, я видел сон, который может оказаться пророческим. Мне снилось, будто мы в дремучем лесу, а на зеленых ветвях сидит множество диких голубей. Они глядели на нас; их воркование напоминало шепот безмятежного моря вокруг. Но потом меня разбудили мухи». – «О Боже, сэр. Не бывает сна настолько возвышенного, чтобы действительность его не нарушила». – «Да. Жара и пыль дают о себе знать. – Он вытер пальцы о плащ. – Кстати, вспомнил: мне нужно умыться. Я совсем запаршивел. Живу, как анахорет, в собственной грязи». – «Очень прискорбно, сэр. Но мы ведь рассчитываем набрести на реку, не правда ли? Или на бегущий поток? – Я стал озабоченно оглядываться, словно не делал этого уже сто раз. – Здесь у нас лес, где мы могли бы прорубить себе узкую тропу. В стороне же – заросли высоких трав; почва под ними, на первый взгляд, твердая, но это не значит, что там не прячется прибрежная топь или болото. Не знаю, что и выбрать». – «Разум есть выбор. Когда Господь сотворил Адама, Он дал ему свободу выбора. Куда же мы направимся?» – «Не хотите ли выбрать сами, сэр? У меня не такой решительный ум, как у вас». – «Нуждаешься в помощи слепца? – Ему явно нравилось, что он такой умный. – Ну что ж, охотно стану твоим проводником». Он выпрямился и, как мне показалось, принюхался; его ноздри затрепетали, подбородок вскинулся – и за этим последовало всего лишь «апчхи!» – «Будьте здоровы, сэр». – «Спасибо, Гусперо. Мы пойдем туда. – Он зашагал к лесу, но на самой опушке остановился. Там были густые заросли, и он провел рукой по волосам, вычесывая из них сор. – Не будешь ли добр одолжить мне твою шляпу? Я боюсь ползучих тварей». – «Змей?» – «Змия. – Лицо его, Кейт, так скривилось, словно он увидел этого самого змия воочию. – А кто еще может встретиться нам в нашем странствии? Без сомнения, туземцы. Индейцы. Дикари. Язычники. Со всех сторон». – «Нет, сэр. Вы ведь уже не в Лондоне». Что ты, Кейт?

– Разве в Лондоне есть дикари? Или язычники?

– Сколько угодно. Только что они одеты как мы: в плащи и шляпы. Когда я упомянул Лондон, мистер Мильтон вздохнул. «Желал бы я с Божьей помощью оказаться там снова. Я думал, мы сможем сотворить в пустыне Эдем, но теперь…» – «Назад к домам и сточным канавам?» – «Да». – «Тюрьме и палачу?» – «Что ждало нас здесь, как не кара Божья, куда более страшная?» – «Если мне попадутся башмаки, сэр, я выдерну шнурок». – «Это еще зачем?» – «Чтобы у вас было на чем повеситься». – «Нет, Гусперо, не надо, а то, боюсь, ты будешь обречен на одиночество. Иди вперед».

Мы вошли в лес. Медленно пробираясь среди упавших стволов, через подлесок и сплетение ветвей, я не забывал помечать ножом каждое дерево на своем пути. Прошло несколько минут, и мистер Мильтон втянул носом воздух. «Пахнет водой, – сказал он. – Слева».

В тот же миг я заметил впереди неровную тропку и с громким криком «о-го-го» рванул туда.

– Знакомый выкрик, Гус. «О-го-го» ты всегда кричишь, когда бежишь, прыгаешь или танцуешь.

– И еще когда при первых лучах рассвета вижу тебя. «Похоже, здесь проскакали маленькие лошадки, – сказал я хозяину. – Я вижу следы крохотных копыт!» – «Олени. Что там еще?»

Тут из кустов бросились врассыпную несколько кроликов. Но наши голоса вспугнули не только этих робких созданий: два неизвестных зверька плавно скользнули с одного дерева на другое. Они смахивали на белок, но белки с крыльями мне до сих пор не встречались. «Летучие мыши, сэр». – «Среди бела дня? Трудно поверить». – «Тут тропа, сэр, это так же ясно, как моя шляпа. Ваша шляпа». – «Тогда ступай вперед. Тропа может привести нас, как оленей, к воде».

Мы двинулись по тропинке, которая так круто пошла вниз, что мне пришлось держаться вплотную к хозяину: уж больно он повадился падать с холмов. Дыхания у него оставалось не больше, чем у индюка на Рождество; когда мы сделали привал, чтобы, как выразился хозяин, потрапезовать на свежем воздухе, до нас донесся шум воды. Мы дружно скатились к подножию дорожки (шедшей, видимо, по склону долины), и я увидел воду, блестевшую среди кустов. Но это был, Кейт, вовсе не ручей – это была река. «Шириной с Темзу! – крикнул я и тут же прыгнул в воду. – У нас будет рыба! Рыба и вода и еще много чего!»

Наш хозяин нерешительно встал на берегу и вытянул руку, словно надеялся угадать глубину. Потом он опустился на колени и коснулся поверхности, и я услышал, как он бормочет: «Молю, чтобы это оказался истинный бальзам и эликсир бодрости». Он сложил ладони чашей и испил воды, а затем омыл себе шею и лицо. Я плескался, как собака в пруду, и на хозяина упало несколько брызг. «Побереги мою шляпу! Мне нравится твоя способность весело резвиться, Гусперо, однако…» – «Можете называть меня, сэр, вместо Гуса уткой!» – «.. Однако мой плащ уже промок и весит столько, что его впору тащить двоим». – «Тогда скиньте его. Здесь вам не Ламбет-Марш. Мы на свободе!» – «Знаю. Будь добр, распусти на мне завязки. – Я перестал кувыркаться и повиновался, как собака, которой приказали „к ноге!“. – Хорошо. А теперь, Гусперо, не оставишь ли меня, чтобы я мог совершить омовение?» – «Омовение?» – «Изнеженность мне не свойственна…» – «Нет-нет, сэр». – «Но смывать с себя грязь я привык в мирном уединении». – «Словом, мне уйти?» – «Именно».

Не спуская с хозяина глаз, я двинулся вдоль берега прочь. «Ухожу. Ухожу. Ухожу. – Я споткнулся о корень и растянулся в высокой траве. – Все, сэр. Меня нет». Я бросил на него еще один взгляд и удивился тому, какое белое и свежее у него тело – совсем не старое.

– Неужто, Гус?

– Как у девушки. Но все же не такое нежное и приятное на ощупь, как у тебя, Кейт.

– Убери руки. И подай мне, пожалуйста, нитки. Пока ты говоришь, я должна чем-нибудь заниматься.

– Я знаю, чем тебя занять, Кейт.

– Гус! Прекрати.

– И я решил немного поисследовать. Не тебя, Кейт. Лес. Освежившись, я настроился размять ноги и стал карабкаться вверх по склону (берег здесь повышался). Там я набрел на плодородный участок, весь заросший кустами, один из которых был сплошь завешен аппетитными гроздьями темных ягод. Аппетитными, как твои губки. Я попробовал одну – она оказалась сладкой. Как твои губки. «Поскольку наш скудный рацион беден растительной пищей, – сказал я сам себе голосом мистера Мильтона, – дозволяю тебе сорвать эти пурпурные плоды и даже подкрепить себя их мякотью». Я съел еще ягоду. «Истинная амброзия».

– Прямо его слова, Гус. Он говорит как пишет.

– На краю участка росло дерево, и на одной из веток я углядел золотистый плод; он был, Кейт, как горящее в солнечных лучах яблоко, а по величине не уступал тулье дамской шляпы. Я не удержался и протянул к нему руку, но как только коснулся, плод превратился в тучу ос. Не простую, а грозовую: они покусали мне всю шею и руки. Здесь, здесь и здесь. Ну что ты смеешься? Я заревел, как тот мишка, который едва на нас не наступил, и бросился вниз к реке, где хозяин продолжал омовение. «Что за адский шум, Гусперо?» – «Меня искусали! С головы до пят!» – «В древние времена считалось, что пчелы охраняют оракулов и прорицателей. – Хотя мне было больно, я все же заметил, что он прикрывает руками срам. – Ты сделался ясновидящим?» – «Да я совсем ничего не вижу, сэр». – «Тогда мы два сапога пара. – Он стыдливо, как девица, повернулся ко мне спиной. – Однако и лишенные зрения мы способны мыслить. Верно?»