Текст книги "Мильтон в Америке"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Вскоре за тем я созвал совет, чтобы обсудить, как противостоять нашим гнусным и злонравным соседям. «Мы собрались здесь ради нашей общей пользы и безопасности, – обратился я к братьям. – По соседству находится поселение язычников, которые ныне неприкрыто стремятся уменьшить нас числом, опустошить наши владения и подорвать наш свободный дух. Кто они в сущности, эти паписты? По отношению к нашим карманам они ненасытная банда разбойников, которая постоянно грабит нас и разоряет. По отношению к нашему государству они грозят оказаться неистребимой гидрой беспокойства и подозрительности, кузницей раздоров. От них исходит опасность бунта. Они потрясают пылающим факелом общественного разлада. От интриг они перейдут к вредительству, а там недалеко и до насилия. Кто знает?»

Угодник Листер, воспламененный моей речью, поднялся с воззванием «про тесто». «Очистите старую закваску», – вскричал он. «Мистер Листер – добрый христианин, и меня весьма ободрила его цитата из Павла. И, набравшись смелости, я выскажу вам, мои коринфяне, что лежит у меня на сердце. Я думал вначале, что цивилизованное общение с папистами может быть допущено, пусть даже истинная дружба и доверительность исключена навсегда».

«Боже сохрани!» Это воскликнула славная Смирения Тилли, уже пришедшая в себя и повеселевшая после испытания, которое выпало ей в ту ночь, когда сбежала папистка. «Сохранит, добрая миссис Тилли. Теперь нам понятно: от нас ожидали, что мы станем терпеливо сносить оскорбления в адрес нашей религии, как на словах, так и в поступках. Нам предстояло пресытиться соблазнами… – Я взглянул на нее, и она громко застонала. – Без конца наблюдать акты идолопоклонства и суеверия. Подставлять уши слухам о скверных и нечестивых деяниях. Разве не наблюдали мы уже, как проворны, лицемерны и нечестивы сделались эти иезуиты?» – «Наши ворота из слоновой кости сломаны на куски!» – «Верно сказано, Элис Сикоул. Иезуиты постоянно у нас под боком, пытаются отвратить нас от правильного почитания Создателя. Для христианина это несвобода. Вам известно, что я человек мягкий по натуре, сторонящийся оружия и смуты. Но, воистину, мы не можем терпеть подобную жестокую враждебность и наглые оскорбления. – Я попал прямо в яблочко. Наступило глубокое молчание, приятное моей слепоте. – Итак, нам понадобятся форты и гарнизоны. Мы соберем вооруженную стражу. Враг не дремлет, будем и мы бдительны. Добрые братья из Нью-Мильтона, мы должны создать армию! Нам нужны собственные солдаты под водительство Христа! – Я уловил там и сям шепот, поэтому заговорил с еще большим напором. – На битву мы пока не призваны. Повторяю: пока. Но мы должны среди самых крепких братьев избрать будущих солдат и полководцев, выучить их и вымуштровать. Надо держать в постоянной готовности наше оружие: мушкеты и шпаги, порох и пули – все, что пошлет Христос. А что будет потом – кому ведомо? Не исключаю, добрые мои собратья, что Господь уготовал для нас деяния великие, о которых мы еще не подозреваем. А теперь не споете ли со мной из "Завета Благодати"?»

11

– Ох, вот она, Марта, у тебя на руках. Красоточка Марта. Трехмесячная Марта. Ну, малютка, что теперь с нами будет? Можно взять ее, Кейт? Кейт, мне думается, поселению грозит беда. Мистер Мильтон убедил остальных собрать армию. Он уверяет их, что Ралф Кемпис вот-вот на нас нападет. То ли он сходит с ума, то ли что-то замыслил. Это неправильно, Кейт. Неразумно. Он наполнен горечью, как яблоко из Клеркенуэлла, хотя не так свеж и сочен. Отправлюсь-ка я в Мэри-Маунт, Кейт, пока это горькое яблоко нас всех не отравило.

– Гусперо? Где вас носило? По комнате вашей супруги?

– Нет, Ралф. Вверх и вниз по лестнице. На небеса и в преисподнюю.

– А здесь, значит, чистилище?

– О нет. Мистер Мильтон не разрешает мне верить в чистилище.

– Потому что он дьявол. Идите сюда и берите упповок.Попробуйте эти вкуснейшие напитки из вина и плодов самбука. Вы видели трибуну и пурпурное одеяние? А раскрашенную зубчатую стену и зал из картона? Завтра предстоит мое коронование. Я стану королем Мэри-Маунт. Все мои придворные вам знакомы, разумеется?

– Настоящий Уайтхолл, не так ли?

– Верно. У нас имеется и теннисный корт. Причал, как на Темзе. И, как видите, пиршественный дом. Не хотите ли угоститься?

– Есть старая поговорка, Ралф: за разговор сперва, за стол потом. Можно побеседовать с вами доверительно? Вы вознамерились сделаться коронованным монархом, так ведь?

– А почему бы и нет? Чем я хуже Кромвеля, который тоже носил монарший пурпур?

– Не стану спорить, но вы ведь знаете, что наши приятели пуритане королей недолюбливают.

– И что с того? Разве я обязан угождать их благочестивым желаниям?

– Послушайте, Ралф. Я вот почему к вам явился. Джон Мильтон спит и видит собрать постоянную армию. Устроить гарнизоны и форты. Он опасный противник, Ралф, и дремать не станет.

– Вы слишком долго жили с братьями, Гус. У вас голова набита кошмарами и ужасами; удивляюсь, что вы вообще спите по ночам. Мистер Мильтон не пойдет на нас походом, обещаю. Давайте-ка выйдем на минутку. Оглядитесь. Наша колония разрослась. Мы для него теперь чересчур велики. Спокойно отдыхайте ночью, а днем милости прошу на представление.

12

Мне донесли об этом маскараде, дорогой Реджиналд, об этом миракле, этой мистерии, этом ритуальном представлении на следующий же день. Мой богомольный индеец, Иезекииль Кутговонк, – что на их языке означает «Иезекииль, который трубит в трубу» – служит мне агентом или лазутчиком в разукрашенной усадьбе этих папистов. Он притворяется, что исповедует их веру, а сам носит мне новости об их безумствах. И вот мне тут же стало известно о коронации – этом премилом богохульстве, устроенном в Новом свете.

Кемписа, короля эля и пирожных, вынесли на позолоченном ложе; на нем было одеяние из разноцветных перьев, пришитых к льняному чехлу; на шее болталась большая золотая цепь. Эти иезуиты, приверженцы содомского греха, с пением возглавляли процессию, а индейский заклинатель вторил их глухим голосам, тряся тыквенную бутыль с бобами. Благочестивая компания внесла Кемписа на возвышение и сопроводила к трону, похожему на седалище шлюхи, а паписты с дикарями, обращаясь к своей Марии, затянули: «Ты будешь свят в глазах всех поколений». Услышав это, Реджиналд, я не сдержался и принялся хохотать, а Иезекииль мне вторил. Потом он рассказал, как, с непристойной помпезностью, на голову Ралфа Кемписа возложили языческую корону из раковин и драгоценных камней. О великолепие!

«Убеждаюсь, что наш дурень смахивает на плохого актеришку, – сказал я, – который безумно жаждет рукоплесканий. Что ж, согласен ему поаплодировать. Но только в какой-нибудь затхлой темнице. По своей натуре папист тяготеет скорее к рабству, чем к свободе. Однако легкого рабства ему не будет. Если только он попадет в руки мне. И вот что я тебе скажу, дорогой Иезекииль: король Кемпис не сможет больше взывать к святыням в своей скотской церкви! – Эти мысли были слишком глубоки для индейца, но затем я добавил простое распоряжение: – Не оставишь ли меня теперь наедине с Создателем?» И тут я принялся стонать и лить слезы. Я взывал, вздыхал и сокрушался так громогласно, что туземец, почуяв недоброе, вернулся. Он обнаружил меня на полу в коленопреклоненной позе; обильные слезы ослепили бы мои глаза, не будь я и без того незряч.

«Господь берет мою длань и ведет меня, Иезекииль Куттовонк. Он нашептывает мне в ухо. Подталкивает меня. Мгновение назад, в этой скромной гостиной, я услышал, что обязан вести с порочным Кемписом войну до скончания веков. Да будет так. – Он помог мне подняться, а я шепнул: – И ты должен мне помогать».

Я созвал ассамблею и предстал перед братьями в страхе и волнении. «Вы слышали, – сказал я им, – что этот фигляр водрузил себе на голову монаршую корону? Для того ли мы бежали от королевской тирании, чтобы обнаружить ее вновь у самых своих дверей? Знаем мы этих монархов. Нам известно заранее, что Кемпис намерен поставить интересы одного человека выше общественного блага и низвести эту страну до рабства. – Они видели мой гнев и понимали, что в их жизни наступил великий миг. – Что угнездилось рядом с нами, как не мощная обособленная держава, полная злых, распущенных людей, воспитанных и руководимых папскими советами. Нет, такого быть не должно. Никогда. – Иезекииль утер мне лицо салфеткой. – Добрые граждане, мне страшно за наше государство. Кто поручится, что бесчеловечные паписты не готовят втайне беспорядков, что они не призовут наемников из других стран, где имеется вооружение? Кто знает, не прибегут ли они толпой под наши окна? А почему бы им не привести в гавани Новой Англии флот и не высадить на берег грязную свору ирландских папистов? – Собравшиеся стали петь отрывки из двадцать восьмого псалма, и эти звуки показались мне райской музыкой. – Но хуже того. У них есть союзники. На их стороне дикари. – Братья загалдели как ласточки и забормотали как журавли. – Я слышал это от самого мошенника Кемписа, который настолько свихнулся, что вздумал однажды затеять со мною спор. Что за самодовольный негодяй! Глупее любой скотины! Дурень признался мне, что гиены-иезуиты странствовали среди индейцев, прививая им свои языческие принципы. Они учили их поклоняться образам, а ведь эту практику даже дикари раньше с негодованием отвергали. И этот снежный ком, катящийся через темные, морозные области невежества и похоти, может вырасти до таких размеров, что все мы окажемся в опасности. Ну, мастера, что вы думаете об их рискованной игре?» Морероду Джервису пришло в голову произнести несколько стихов из Откровения, и я к нему присоединился.

Затем Храним Коттон задал вопрос: «Вы говорили прежде об армии и гарнизонах, сэр. Что же вы хотите сказать на этот раз: мы в самом деле должны начать войну, дабы их покорить?» – «А разве есть деяние благородней и полезней, чем борьба с врагами всех истинных англичан, добрый Храним?» – «Это трудный выбор, мистер Мильтон». – «Но он будет правильным. Тираны подлежат наказанию сообразно замыслу и гневу Божию. Неужели мы позволим толпе папистов похитить наши свободы? Или вы желаете, чтобы наши добродетели были втоптаны в грязь? – Я внезапно умолк. – Добавлю еще одно обстоятельство, которое ужаснет вас более всех прочих. Полагаю, всем вам известен Иезекииль? Он нашел Бога среди нас и, избавившись от дьявола, постоянно трудится для нашей пользы. Ныне он открыл в Мэри-Маунт тайну, которая вопиет к небесам об отомщении. Говори, Иезекииль Куттовонк!»

Мой индеец шагнул вперед, скрестил руки на груди, а потом положил ладонь мне на плечо: «Вот человек, – произнес он, – который все знает и говорит правду». – «Спасибо, добрый Иезекииль. Он доставил мне сведения о грандиозном предательском замысле, взлелеянном этим демоном Кемписом. Этот негодяй намерен объединить вокруг себя всех индейцев, чтобы они помогли ему истребить благочестивых братьев, населяющих окрестность! – Такого громкого ропота и стонов мне никогда не приходилось слышать; на мгновение обстановка напомнила Пандемониум. Но я справился с собственным страхом и приказал: – Тихо! Смолкните!»

Угодник Листер, сидевший прямо передо мной, выкрикнул: «Сэр, у нас под ногами саранча. Уговоры тут бесполезны. Ее нужно вытоптать!» – «Согласен с вами, Угодник. Они и вправду вредоносное племя, которое замыслило поднять против нас супостатов. Однако приободритесь. Божий промысел дает нам защиту против людской злобы, и, осмелюсь сказать, Его благоволение даровало нам статус едва ли не священный. Но это не освобождает нас от необходимости действовать. Кемписа и его шайку не одолеть без объявленной по всей форме войны. Все согласны?»

Раздались громкие крики «да», «согласны», сладчайшие для меня, чем вся мирра Хеврона.

«Но мы не так слепы, чтобы вообразить, будто ратоборствовать с ними способен любой, даже женщины и дети. Пока у нас еще есть время, я отправлюсь в путешествие. Я буду странствовать по всем крупнейшим городам Новой Англии, ища поддержки других Христовых церквей. Я побываю у магистратов и расскажу им о грозящей опасности.

Я обращусь к свободным гражданам и представителям власти – ко всем, кто располагает вооруженными отрядами. Я соберу армию Божью, дабы извести папистов под корень. Пусть их стрелы, заимствованные у дикарей, потеряют золотые наконечники, пурпурные рясы расплетутся на нитки, пусть лопнут шелковые шнурки, на которые нанизаны их четки. Богобоязненные сыны Новой Англии очистят сатанинскую дыру в самом сердце наших земель. Избранный народ будет спасен!»

Восклицания «Война! Пусть будет война!» омывали меня подобно волнам. Один из благочестивых братьев возгласил «Долой покорность!», а еще один «Объявить войну!». Таким образом я добился своего.

На следующее утро, согласно моим указаниям, были посланы с нарочными письма во все главные города и поселения нашей страны. «Ради блага христианского мира Новой Англии, – писал я, – нам всем необходимо образовать теснейший священный союз». Я предложил назвать его Объединенные Колонии Новой Англии, а также завершить соответствующие переговоры и принять решения не позднее чем через месяц. «Паписты, – внушал я братья, живущим в нашей стране, – в скором времени могут обратить индейских дикарей в воинственную, непредсказуемую силу и обрушить ее на нас, как в свое время ирландцев. Медлить нельзя. Прощайте».

В тот же вечер, когда письма были отправлены, мне доложили, что небо пересекла комета или падающая звезда; от нее исходило сияние, направленное на запад и схожее с огненным столпом; это было принято за пророческий знак, судьбоносный для нашего государства. Братья, занятые расчисткой и выжиганием лесов близ Нью-Мильтона, уверяли меня, что слышали со всех сторон пушечную канонаду и громкие мушкетные выстрелы; через несколько мгновений зазвучала барабанная дробь, удалявшаяся на запад, а среди кустов и деревьев затопала невидимая конница. Все это сулит, дорогой Реджиналд, великие перемены.

13

Мы с Иезекиилем Куттовонком сели на лошадей и отправились в Нью-Плимут. Нам предстояло обратиться с призывом к старшей из всех объединенных колоний, чтобы в тесном содружестве нацелить оружие и людские силы против рогатого зверя Откровения, и я решил облечь богобоязненного туземца в английское платье. Ты от души порадовался бы, дорогой Реджиналд, если бы увидел его в простом полотняном камзоле, с белой тесемкой вокруг шеи и в широкополой шляпе на дикарской голове.

Старейшинам Нью-Плимута было хорошо известно, что я пребываю на этих территориях, знали они также, какую я прожил жизнь и заработал славу. Поэтому они собрались и с должной серьезностью выслушали мой рассказ о короле Ралфе и его индейской армии.

«Церковь Христова, – сказал я им, – основана здесь восемью годами раньше, чем в других поселениях Новой Англии. Поэтому, призвав всех собраться под знамена Господа и выставить рать против Антихриста, я явился в первую очередь к вам». Они приняли мои слова с таким жаром, что я едва не прослезился. Мне было обещано прислать полк численностью в пятьдесят душ, а также отправить эмиссара в Коннектикут, чтобы просить о военной поддержке нашего общего дела.

А мы пустились в дальнейший путь, дабы обратиться к братьям из Хингема, на океанском побережье; верующих во Христа там не более восьмидесяти семей, но, поскольку город постоянно подвергался опустошительным атакам океана, их очень уважают за мужество и стойкость. У них возник спор, собирать ли ополчение (даже среди избранных не было единства), но дюжина молодых людей все же откликнулась на мой призыв встать под знамена Господа. От Хингема близок путь до Уэймута, который, как сказал Иезекииль, звался прежде Вессагуссет и был средоточием его собственного народа. Я возблагодарил Господа за то, что на месте индейских болот здесь расстилаются ныне опрятные луга и пастбища, принадлежащие братьям. И там, среди поля, аккуратно окопанного канавами и обнесенного живой изгородью, я призвал народ к битве за правое дело. После Уэймута мы пересекли реку Фор и въехали в Брейнтри, по-соседству с Маунт-Уоллостон. «У вас здесь обширные пространства обработанной земли, – сказал я им. – Берегитесь, однако, тварей, которые приходят в ночные часы, чтобы разорить ее». И еще больше волонтеров вызвалось помочь старому правому делу. Мы пересекли Непонсет и устремились к Дедему, где Иезекииль описал мне местные хорошо орошаемые поля и фруктовые сады. «Вы здесь посвятили себя хлебопашеству, – заявил я. – Но ныне ваша обязанность – позаботиться о вертограде Христовом». После того, как они пообещали присоединиться к моей армии, я обратился к Иезекиилю. «Пойдем, добрый слуга, – произнес я громко. – Теперь мне пора обратить взор на юную поросль Дорчестера».

Однако, приблизившись к поселению, Иезекииль шепнул, что оно, кажется, имеет форму змея. Он заметил, что главная улица клонит главу к северу, где расположен Томпсон-Айленд, в то время как дома братьев лепятся к середине, наподобие тела и крыл зверя. Хвост, составленный садами, так долог, что змею было бы не под силу волочить его за собой. Я приказал Иезекиилю остановить лошадей. «Это невозможно, – сказал я. – Не въезжать же нам в утробу этого города-змея». Он понял меня с полуслова, и мы свернули к Роксбери. В этом прибежище благочестия я обратился к старшим из братьев и без труда убедил их предоставить в мое распоряжение роту солдат.

Затем я побеседовал с их пресвитером и наставником, Джоном Элиотом, прозванным за пастырскую заботу о туземцах «Апостолом индейцев». Во время разговора я ощутил, что он изучил дикарей как свои пять пальцев. «Так вы уверены, мистер Мильтон, в наличии заговора с участием индейцев?» – «У нас есть опыт, сэр. Знайте, что это жестокий и безжалостный народ, который не остановится перед тем, чтобы убить нас в наших собственных постелях». – «Я был свидетелем того, как многие из них пришли к Христу, сэр». – «Тем лучше, мистер Элиот, но большинство все же остается язычниками». – «Со временем…» – «Время? Как раз его-то у нас и нет. Над нами нависла опасность». – «Но где доказательства, сэр?» – «Доказательства? Мое слово – вот вам доказательство. – Я поклонился ему, но тут же обернулся к Иезекиилю Куттовонку. – Вперед, мой верный последователь. Нам нужно спешить в доблестный и безотказный Бостон».

Там меня приветствовал Чистосерд Матер, который уже вел ранее со мной переписку в благочестивых выражениях, премерзких по стилю. Мы встретились у церкви Христа и с большой нежностью заключили друг друга в объятия. «Вы видите, мистер Мильтон, город, удивительным образом преобразившийся под водительством Христовым. О, прошу прощения». – «Не извиняйтесь, мистер Матер. Я вижу при помощи внутреннего зрения, а оно превосходит наружное». – «Изящно сказано, мистер Мильтон, если позволите мне так выразиться. Не сомневаюсь, ваше внутреннее зрение подобно зеркальному стеклу». – «Такому же широкому и твердому, как мое сердце, сэр». – «Еще один образчик красноречия! Ведомо ли вам, что, как оказалось, наш город, угнездившийся меж тремя холмами, имеет форму сердца?»

Я сопоставил дорчестерского змея с местным сердечком, и на мгновение, дорогой Реджиналд, вся карта Новой Англии представилась мне размалеванным телом индейца. Я вздрогнул и встряхнулся, освобождаясь от дьявольского образа. «Но вы, надеюсь, не оставили здесь первобытной пустыни. Извели под корень всяческую пагубу?» – «Да. Разумеется. На месте мостовой, где мы сейчас стоим, некогда было большое болото. Там, где взращивали свое потомство медведи и волки, ныне резвятся наши богобоязненные отпрыски». – «На мой взгляд, мистер Матер, все названное сулит городу великолепное будущее. И я благодарю за это Бога». – «Восхитительная мысль – я поделюсь ею с братьями в ближайшее воскресенье». – «Но надежно ли вы защищены от дикарей, которые подкрадываются в ночи? Где ваши гарнизоны и заграждения?» – «О, мистер Мильтон, я уже сообщал вам в письме, что к войне мы полностью подготовлены. У нас достаточно пушек и механизмов, чтобы вступить в любую праведную битву». – «Вы писали, не правда ли, что способны спасти Господа из пасти льва или от лапы медведя?» – «Да. Верно». – «Это было превосходно выражено. Трепещи, Антихрист! Бог направляет каждую пулю, которая в тебя летит! – От Чистосерда исходил слабый запах линялого белья, который не был мне неприятен. – Известно ли вам, какое дело привело меня сюда, мистер Матер?» – «Конечно. Бостонский отряд, под командованием капитана Джорджа Холлиса, ждет ваших распоряжений. Вы знаете, сэр, что в стране имеются и другие полки. Я договорился: отряды прибудут из Кембриджа, Садбери, Конкорда, Уоберна, Уотертауна и прочих окрестных мест. К этому дню они готовились с тех самых пор, как взяли в руки оружие». – «Рад это слышать». – «Я упомянул Кембридж в первую очередь, мистер Мильтон, потому что вы туда приглашены. Вы слышали о нашем колледже?» – «До меня дошло немало хороших отзывов о христианском духе, там царящем». – «Те, кто там работает, – инструменты, ценимые на вес золота, сэр. Наш прежний ректор запутался в силках анабаптизма…» – «О! Ни слова больше!» – «Но теперь колледж вернулся к трудам во имя Господа. Состав в целом сплошь богобоязненный». – «Отлично сказано, мистер Матер». – «Ключи учения остались незаткнутыми…» – «…И свежие воды Силоамского источника свободно текли».

Я хорошо знал этот пассаж, и решился бы даже его прокомментировать, но Матер продолжил: «В пятницу шестеро молодых людей получают степень бакалавра, и было предложено, чтобы вы перед ними выступили. – Я, разумеется, согласился и молитвенно сложил руки на груди. – Нашему колледжу нет и трех десятков лет, но они обучены всем добрым наукам. Нам была завещана библиотека..» – «Библиотека? – Впервые при мне зашла речь о существовании в этой стране библиотеки, и я не мог скрыть удивление. – Какого рода?» – «Основатель, Джон Гарвард, оставил нам двести шестьдесят томов. Теология, юриспруденция и астрономия. Идем как вглубь, так и вширь». – «Гарвард происходил из Лондона, так ведь?»

Чистосерд, казалось, колебался. «Его отец был мясником в Саутуорке». – «Да? Уолси тоже был сыном мясника. В мясе, должно быть, что-то есть. – Мысленно я уже начал рыться в книгах. – Вы, наверное, успели приумножить эту библиотеку?» – «Преподобный Теофилус Гейл, священник, оставил нам щедрое наследство из трактатов. Но, сэр, вы в самом деле согласны?»

И вот, дорогой Реджиналд, Иезекииль Куттовонк устроился в доме неких «богомольных индейцев», а мы с Чистосердом Матером сели на паром, идущий через реку в Чарлз-Таун.

«В первое время после того, как мы тут поселились, – рассказывал мне Матер на палубе, – мы пересекали реку в плоскодонных лодках».

Я подставил лицо ветерку, и на душе у меня стало хорошо. «Плоскодонки благополучия». – «О чем вы, сэр?» – «Ни о чем. Вспоминаю о своей юности на берегу Темзы». – «Да-да. Мистер Чонси говорит, что был тогда с вами знаком». – «Как так?» – «О, мистер Мильтон, я приберегал эту новость. Чарлз Чонси – ректор нашего колледжа. Он был раньше профессором гебраистики в Кембриджском университете. Он рассказал мне, что вы вместе учились». – «Чонси? Неплохо будет встретиться, мистер Матер, после такого перерыва! – Новость была грандиозная и замечательная; встреча со старым знакомым, и к тому же книжником, была настолько ошеломляющим сюрпризом, что я рассмеялся вслух. – Не только гебраистика, но и греческий. Сколько нам еще добираться?»

Добираться нам оставалось недолго. Вскоре, шагая по обширной ровной лужайке в Нью-Тауне (или Кембридже, как он зовется теперь), я ощутил аромат науки. «Мистер Матер, мой нос безошибочно указывает, что поблизости находится библиотека!» – «Верно, сэр. Вот здание нашего колледжа. Там три дома для стипендиатов и студентов. Простите, я знаю, вы не можете…» – «Продолжайте». – «Между ними помещается библиотека. О, а вот и мистер Чонси – ждет нас». – «Джон Мильтон!». – «Это ты!»

Мы обменялись рукопожатием, а потом обнялись. «Денек-то какой солнечный! Ну вот, ты и вернулся в Кембридж!» – «Однако к какому свету он относится, к старому или новому?» – «К обоим, Джон, к обоим. – Чарлз с самого детства отличался высоким ростом, и я вновь ощутил, как легко и приятно мне с ним общаться. – А теперь входи и садись за стол. Тебе нужно поесть!»

После еды, дорогой Реджиналд, мы сели поболтать о старых временах. До Кембриджа он учился в школе для бедных Крайст-Хоспитал, в то время как я был голубем святого Павла. «Помнишь нашу игру, Джон? Salve tu quoque? Placet tibi mecum disputare?» – «Placet. О, эти лондонские деньки, когда мы вели ученые споры в окружении фургонов и грузчиков! Мы встречались обычно в Корн – хилле». – «Нет, ты забыл. Не в Корнхилле, а в Баклерзбери. Где стояли баржи». – «Где свалился Том Джеиииигз. Не помнишь: он утонул?» – «К несчастью нет. Он стал членом суда королевской скамьи и повесил множество людей. – Чонси замолк, и, судя по звукам, стал прихлебывать воду из чашки. – Ты принес ужасную новость, Джон. Я слышал о Кемписе и его компании. – Я погрузился было в грезы о днях своей юности, когда я бродил вдоль стен Сити и мечтал о великих свершениях, но имя Кемписа вернуло меня к действительности. – Значит, война?» – «Иного выхода нет. – Я проговорил это резче, чем намеревался. – Он задумал нас всех истребить или обратить в рабство». – «Но мы располагаем войсками и множеством пушек – ни за что не поверю, что он надеется нас одолеть». – «Говорю тебе, Чарлз, с ним дикари. Он намерен подбить их на вооруженное восстание». – «Это невозможно…» – «Нет! – Охваченный праведным гневом, я вскочил и снова сел. – Это возможно. Я их видел. Твои студенты по своему статусу призыву не подлежат. Они служить не должны». – «Я боюсь большого пожара, Джон, который не оставит в стороне никого, в том числе и студентов». – «Пожар очистит отравленный воздух Мэри-Маунт». – «Когда мы были молодыми, мы вечно толковали о мире. Помнишь, как мы читали "Утопию"?» – «Томас Мор был папистом. Нам пора забыть о ребяческих глупостях…» – «Но затеять в новых землях войну?» – «Я ничего не хочу затевать. Я только хочу защитить то, чего мы все добились. Свободу. Веру». – «Не могу допустить мысль, что кто-то на наших просторах всерьез им угрожает». – «Такова человеческая природа, Чарлз. Падшая природа. – Я не мог больше выносить этот разговор. – А теперь нельзя ли мне посмотреть библиотеку?» – «Конечно, можно. Знаешь, что у нас есть первая часть "Поли-Олбиона" с примечаниями Селдена?» – «В самом деле? Как она попала сюда из-за океана?» – «Я привез ее с собой. – Он рассмеялся. – Пойдем».

Покинув дом Чарлза Чонси, мы пересекли лужайку, и едва я очутился в библиотеке, как почувствовал присутствие книг. Мне казалось, что комната наполнена порхающими словами. Я почти различал их шепот, говоривший об истине, близости и духовном родстве.

«Возьми-ка, Джон». Он дал мне книгу, и я, прежде чем взяться за фронтиспис, погладил переплет. «Знаю. Это «De Antiquitate Britannicae Ес– clesiae». Труд Мэттью Паркера». – «Блестяще». – «Первая книга, тайно отпечатанная в нашем государстве. Где ты ее хранишь?» – «В шкафчике с другими редкостями».

Я поднес книгу к ноздрям. «Берегись жучка, Чарлз. Я чую в коже что-то постороннее. А что ты еще для меня припас? – Меня ждала встреча с добрыми старыми друзьями, к примеру с,De Nup– tiis et Concupiscentia" Августина,,De Fato" Цицерона и "Metamorphoses" Овидия. Поблизости трудился за столом студент, и я подошел к нему. – Слышу, сэр, скрип вашего пера. Что вы пишете? Какой-нибудь солидный трактат?» – «Нет, сэр. Поэму». – «Поэму?» – «Юный мистер Торнтон – наш эпический поэт, Джон. Он прославляет свою страну, следуя сладостным правилам Аристотеля».

Эти слова странным образом меня заинтересовали. «Название вы облачили в классический наряд?» – «Она называется «Америка», сэр. Или «Возвращенный рай». Я взял за образец «Королеву фей». – «В ямбических рифмах?» – «Нет, сэр. В шести книгах. Я использую героический стих без рифмы». – «Очень хорошо. Это размер Гомера и Вергилия. Можно мне услышать отрывок?»

Он прочитал вступительные пассажи своей «Америки», я внимательно выслушал и объявил, что поэма хороша.

На следующее утро я выступил перед шестью студентами, получившими степень бакалавра. В конце своей речи я, разумеется, намекнул на обстоятельства, которые привели меня в Бостон. «Populum nostrum tyranniside pressum, miserati (quod humanitas gratia faciunt), suis viribus Tyranni iugo et servitute liberent». Чарлз Чонси кашлянул (видно, был простужен), а гарвардские студенты хранили, разумеется, торжественное молчание.

14

Итак, Мильтон убедил поселенцев Новой Англии принять участие в своем великом деле; за две недели после его путешествия в полях под Нью-Мильтоном собрались военные отряды из Салема, Бостона, Ипсуича, Роксбери и других городов. Ралф Кемпис с самого начала знал о планах слепца: Гусперо, едва услышав на поспешно созванной сходке о будущей войне, оседлал лошадь и тайно отправился в Мэри-Маунт. Кемпис с трудом поверил в эту новость.

– Он подозревает, что я вступил в заговор с индейцами против остальных поселенцев? Это бред. Бред сумасшедшего. Чего ради мне истреблять себе подобных?

– Он говорит, что вы мечтаете стать королем над всеми.

– А, ну да. И, без сомнения, заставить всех поклоняться каким-нибудь отвратительным идолам?

– Основной план, кажется, именно таков.

– Лживые бредни, Гус. Чушь собачья. – Новость, однако, взволновала Ралфа, и он принялся беспокойно расхаживать по комнате.

Гусперо заметил на пристенном столике небольшую книгу; она была переплетена в черную кожу и имела металлические застежки, как Библия или молитвенник. Он шагнул и взял ее.

– Видите это, Ралф?

– Конечно.

– Вы готовы поклясться на этой книге?

– Если хотите. В чем?

– Поклянитесь, Ралф Кемпис, что в этих слухах нет ни слова правды.

Кемпис торжественно положил руку на книгу.

– Клянусь.

– Всем, что свято?

– Да.

– Тогда, пожалуйста, Ралф, поцелуйте эту книгу.

Ралф наклонился и коснулся книги губами. Потом залился смехом.

– Но кто же так дает торжественную клятву, Ралф?

– Но, Гус, это и в самом деле священная книга. Вот, смотрите. – Он раскрыл застежки и показал молодому человеку руководство по лечению венерических болезней. – Что бы мы без нее делали?

В тот вечер Кемпис встретился в одной из таверн Мэри-Маунт со своими ближайшими товарищами. Гусперо уже предупредил их, что Мильтон планирует набрать ополчение в городах и деревнях Новой Англии, и тон беседы был, соответственно, мрачно-серьезным. Кроме того, Гусперо не сомневался, что братья из Нью-Мильтона намерены атаковать папистов сразу, как только в их распоряжении окажется достаточное количество солдат. В таком случае что же делать? Теофилус Скелтон, кондитер, предложил покинуть поселение и вернуться в Виргинию, но Кемпис яростно воспротивился этой идее; он сказал, что не намерен драпать от пуританских деспотов как трусливый заяц. Нет, пока еще есть время, нужно строить вокруг Мэри-Маунт укрепления. В городе насчитывается, вместе с индейцами, семь сотен мужчин, имеются ружья и мортиры, а у индейцев – их смертоносные стрелы и топорики.