Текст книги "Мильтон в Америке"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Я, должно быть, кашлянул или что-то промямлил, и он повернул голову ко мне: «Судя по твоему голосу, доучиться ты не успел». – «То есть, по – вашему, я еще слишком молод?» – «Моложе некуда. Однако ученикам не дозволяется покидать наставника и уносить с собой его тайны. В подобном случае юноша неминуемо предстанет перед отцами города. – Он, казалось, не сводил с меня глаз. – Поэтому ты и решил укатить из Лондона?» – «Что ж, сэр, если коротко…» – «Нет. Ни слова. Придвинься ко мне поближе. – Я перебрался на его сторону и он тотчас же взялся ощупывать мое лицо. – Курносый нос. Большой рот. Обыкновенный парнишка из Смитфилда». – «Самое лучшее у меня – уши, сэр. Они хлопают на ветру». – «Но лицо у тебя честное. Такое лицо – подарок свыше. Как же нам тебя назвать? – Он по-прежне – му мял и ощупывал мне голову, словно горшечник, и я решил про себя: новое изделие должно носить новое имя. Он коснулся моей макушки. – А это что? Торчит врозь, будто гусиные перья». – «Вообще-то это волосы, сэр. Но один вихор вечно стоит дыбом, сколько его ни приглаживай». – «Гусперо». – «Это еще что?» – «Твое имя. На макушке у тебя перья, и с писчими перьями ты в ладах. Ты ведь признался, что умеешь писать, не так ли?» – «Мне что перо, что меч, сэр». – «А я вот что тебе скажу, Гусперо. Пустить кровь из жил кончиком пера даже проще, чем острием меча. Тебе известно, кто я такой?» – «Нет, сэр. Неизвестно». Я был так доволен своим новым именем, что не успел об этом задуматься. «Меня зовут Джон Мильтон». – «Вы тоже нотариус, как ваш отец? На Саффрон-Хилл жила Сара Мильтон, она вываривала шкуры на деготь. – Глаза моего собеседника округлились. – Но она слишком уж низкого происхождения, чтобы иметь к вам касательство. Жуткая стерва». – «Так ты меня и в самом деле не знаешь?» – «Именно так, сэр, не стану прикидываться. Вы знакомы мне не больше, чем старик из Антверпена, который сглодал собственные ноги. Слышали об этой истории?» – «Так не почтите ли меня теперь приветствием? – Мистер Мильтон улыбался. – Вашу руку, Гусперо!» – «Вот она, сэр. В вашем полном распоряжении».

– Ты заметила, Кейт, какие нежные у мистера Мильтона руки? Наверняка заметила. Но мою он пожал довольно крепко. «Сыр у меня кончился. Мы догрызли его до самой корки. Чему ты смеешься, Гусперо?» – «Я подумал, что знакомство у нас вышло занятное. Под покрышкой этой старой колымаги». Мне незачем было добавлять: «С чего бы это слепцу, притом джентльмену, спешно покидать Лондон этаким вот манером?» Он и без того прочитал мои мысли. «История, которую я мог бы поведать тебе, Гусперо, плачевней любой повести о странствующих рыцарях…»

Знаешь, Кейт, смотрю я в огонь и вижу все это перед собой заново. Всмотрись в пылающие поленья и разглядишь все сама. Услышь нашу беседу в потрескивании дров. Темнота внутри повозки, скрип колес, слепые глаза мистера Мильтона и медленное продвижение. И вдруг – бац! – ни с того ни с сего ужаснейший толчок!

– Гус, ты меня пугаешь!

– Пардон, пардон. Я только хотел подогреть в тебе интерес. Нас так тряхнуло и подбросило, что мы перекатились в соломе друг через дружку. Возница бранился почище любой развеселой девицы из Саутуорка, но на суровом лице мистера Мильтона не дрогнул и мускул. «По моему понятию, сэр, – обратился я к нему, – мы перевернулись». – «Более чем вероятно. Будь добр, выгляни наружу и удостоверься в плачевности нашего положения». Мне это не потребовалось: возчик как раз обошел фуру и, поминая на все лады Пресвятую Деву с сонмом святых, сдернул холстину. «Заткни уши, Гусперо. Экая профанация. Что стряслось, мистер Уэлкин, отчего вам вздумалось взывать к старым идолам?»

На вид этот самый Уэлкин был ни дать ни взять раскормленный боров. «Мы угодили в рытвину, мистер Мильтон, глубокую, что твоя волчья яма. Лошади, слава богу, целы, но одно колесо разлетелось вдребезги. Матерь Божья, а это еще кто?» Я скрючился на соломе в три погибели, но все же он меня углядел. «Это мой новый компаньон, мистер Уэлкин. Путешествует с нами». – «Мы не продвинемся ни на дюйм, сэр, если не выберемся из этой чертовой ямы и не укрепим новое колесо».

Стояла безмолвная лунная ночь, и я помог мистеру Мильтону выбраться из повозки – вдохнуть всей грудью чистейшего воздуха. Он принюхался к нему, будто охотник за трюфелями. «Откуда-то с запада слышится запах живности и людей». Услышанное меня подивило: вокруг ровным счетом ничего похожего не было видно. «Должно быть, это деревушка Кингклер. В миле отсюда. – Возчик снял шляпу и стал ее рассматривать на фоне сиявшей луны. – Мы как раз в ту сторону и направлялись». – «Считайте пока дыры в своей шляпе, мистер Уэлкин, – посоветовал я, – и дожидайтесь меня здесь».

В голове у меня мигом созрел план, и я пулей сорвался с места. Деревушка оказалась крохотной, и очень скоро я перебудил всех жителей. «Помогите добрым горожанам и селянам! – надрывался я. – На помощь, добрые пастухи!»

– Да сядь же ты на место, Гусперо! Вот-вот сверзишься с табуретки.

– А потом я завопил, уже изо всей мочи: «Во имя Господа, помогите ближним, и тем самым поможете себе!» Жители сбежались на клич, разило от них навозом и пылью; и я им растолковал, что везу из Лондона хирурга, настоящего волшебника, прямо-таки чудотворца. Направляется он в Бристоль, дабы пресечь в корне вспышку изнурительной лихорадки, прежде чем болезнь, предостерег я, «проберется ночью в ваши постели». Близость опасной болезни испугала сбежавшихся больше, чем стадо их гусей переполошило бы появление лисицы – и едва я успел пригубить кружку эля, как нужные колеса были мне уже доставлены. «Коли угодно вашей милости, – тараторили селяне, – возьмите с собой в дорогу и наш напиток». Моей милости это было угодно – и мы веселой гурьбой зашагали к опрокинутой повозке. «Не говорите ни слова, – шепнул я мистеру Мильтону. – Все улажено».

Вскоре дорожные сборы были завершены, однако трогаться было слишком поздно. Мы уселись у костра, который Уэлкин разложил из сушняка, и устроили ужин, запивая хлеб элем: этим снабдили нас жители деревушки. Я сообщил мистеру Мильтону о его новой славе хирурга, но он в ответ пробормотал что-то невнятное. «Что вы сказали, сэр?» – «У тебя, вижу, ум в проворстве не уступит пяткам». – «Смекалка у меня гибкая, как у философа, сэр. А еще я умею стоять столбом и насвистывать». – «Ну-ка, насвисти какую-нибудь мелодию».

– Я помнил припев «Лондонских фиалок», и мистер Мильтон кивал головой в такт. Ты знаешь эту песенку, Кейт? Ладно, я спою ее тебе вечером, когда ляжем спать.

– Не мели языком, Гус.

– Наутро я проснулся при первых лучах солнца, как раз когда Уэлкин запрягал лошадей. Мистер Мильтон, протерев лицо льняной салфеткой, предложил Пирсу Уэлкину приступить к чтению молитвослова и, глянув на меня, добавил: «Гусперо может к нам присоединиться, буде того пожелает». Я опустился рядом на рыхлую почву, и мистер Мильтон быстро проговорил: «И приведу вас в пустыню народов, и там буду судиться с вами лицом к лицу. Иезекииль, глава двадцатая, стих тридцать пятый, мистер Уэлкин», Помолчав, он вдруг возгласил: «И мы со всем смирением готовим себя к великим и кровавым битвам Гога и Магога, рекам крови, которые поднимутся до лошадиных уздечек, к крови даже и тех, кто сам долгое время пил чужую кровь». Ты ведь знаешь, как гремит его голос, когда он в возвышенном настроении? «Что за удивительным деяниям дано ныне свершиться!»

– Он выкликает точно мой дядюшка из Барн – стейпла, Гус. Который торгует на рынке домашней птицей. «Цыплята и курицы! Дивные цыплята и восхитительные курицы!»

– Потом мистер Мильтон резко оборвал молитву, и я воскликнул: «Аминь!» Уэлкин поглядел на меня так, словно я пукнул, и потому мне пришлось добавить: «Хвала Господу!» – «Самые благочестивые речи, о Господи, исходят из уст невинных детей Твоих».

Все сошло как нельзя лучше – и вскоре мы продолжили свой путь. Мистер Мильтон спросил Уэлкина, не следует ли кто-нибудь за нами по пятам, но позади на дороге не сыскать было и мураша. Привольно расположившись в повозке, мы катили и катили себе вперед. Конечно же, Кейт, меня разбирало любопытство, чего ради слепец взял да и пустился в это непонятное странствие; и вот я не утерпел и брякнул: «А почему, сэр, вы искали укрытия…?» – «Почему я искал укрытия под покровом ночи и мрака, Гусперо?» – «Нет, сэр. Почему вы натянули над повозкой парусину?» – «Довольно с тебя и того, что я покидаю Англию ради ее спасения». – «Отличная новость!» – «Я покидаю Англию, дабы за Англию молиться. Я покидаю Англию, дабы свидетельствовать в пользу Англии. Я покидаю Англию с намерением бытьАнглией». – «Этакая задачка обескуражила бы и самого Мерлина, сэр». – «Колдуны и феи нам, Гусперо, ни к чему. Провидение – вот наш проводник». – «Провидение, говорят, может провести и за нос. – Я знал наперед, к чему клоню, Кейт, и потому отбросил все околичности. – Вам нужен спутник понадежней, сэр, из плоти и крови». – «То есть?» – «Это я, сэр». – «Ты хочешь сопровождать меня, как когда-то сопровождал сестру?» – «Если уж мне по плечу Смитфилд в базарный день, то справиться с Азией, Африкой и всеми прочими в придачу мне что раз плюнуть». – «Пишешь ты так же ловко, как и говоришь?» – «Мысли, сэр, когда я пишу, мне только мешают – этим я даже горжусь». – «Что ж, тогда будешь писать под мою диктовку. Письма. Хроники. Воззвания». – «Молитвы, надеюсь, тоже?» – «Во множестве. А в обмен обещаю тебе, Гусперо, вознаградить тебя бессмертием». Ты знаешь, громкие слова мне по душе, но ведь их не поджаришь и не подашь к столу.

– Ты, наверное, мог бы кормиться собственными речами, Гус: уж с такой любовью ты приготовляешь себе слова и украшаешь их гарниром.

– Спасибо, Кейт. У меня на языке вертелось почти то же самое. «Вы очень добры, – ответил я мистеру Мильтону. – Но на чем мне продержаться в ожидании награды?» – «Положись на Господа». – «Лишь бы Он обо мне помнил. Иначе я обращусь в тень». – «Пожалуйста, без кощунства. Мы живем в святое время. Господь зрит и печется о нас денно и нощно. – Тут мистер Мильтон вытащил кожаный кошель и с улыбкой встряхнул его. – Ты не будешь голодать, как последователи вероломного Абирона. – Что-то такое с «он» на конце. Может, Вавилон? Или Лондон? – Монет у меня хватит, чтобы мы смогли перебраться на ту сторону». – «Это на какую сторону, сэр? В рай или ад?» – «Твой острый язык сточит тебе зубы, Гус. Мы направляемся далеко на запад, через просторы безбрежного океана, и там обретем постоянное обиталище. – Колесо повозки угодило в выбоину, и нас обоих порядочно тряхнуло. – Мы держим путь в страну, где найдем убежище и внидем во дворец свободы. Там мы встретим общество мудрецов, пророков и героев. Мне не терпится приникнуть поцелуем к этой плодоносной почве». – «Плодоносная почва должна быть сыровата. А это место имеет уже название?» – «Сион. Вертоград Христов. – На лбу мистера Мильтона выступил пот, и я отер его платком. – Новый Ханаан. Земля обетованная». – «Теперь я вконец сбился. В вашем мире мне не найти ни юга, ни севера». – «Это новый мир, Гусперо. Новая Англия. Наша последняя и самая недавняя земля! Мистер Уэлкин, подхлестните лошадей!»

– Целью нашего путешествия в итоге оказался вовсе не Бристоль, а Барнстейпл. Недалеко от твоего старого дома, Кейт.

– Не хочу и думать о нем, Гус. Я так скучаю по Ханнафорду. Мне он до сих пор снится. Наша жизнь в Нью-Мильтоне так непохожа на все, что я знала прежде. А теперь, когда мистер Мильтон исчез…

– Успокойся, Кейт. Все обойдется. Ты только смотри на огонь, пока я рассказываю. Итак, я спросил мистера Мильтона, почему мы направляемся в западные края. Он ответил, что там друзья, которые его защитят. Защитят от чего? поинтересовался я. От злых людей, сказал он. От гнусной породы идолопоклонников. О Господи, вопросил я, а как же мы их распознаем? Это черви, пояснил он. Похожи на слизняков, разукрашенных в пух и прах. Что ж, хозяин, тогда это дело проще пареной репы. Надо только обнаружить червя с прилизанными маслом волосами и изумрудными застежками на плаще. Спустя два дня мы добрались до твоего былого места жительства, однако мистер Мильтон решил пока не въезжать в Барнстейпл из боязни наткнуться на шпионов или платных осведомителей. Конечно, я постепенно узнавал подробности его жизни и о нешуточных опасностях, которым он подвергался. Он уже рассказывал тебе о Кромвеле и его сподвижниках, среди которых был и он, но, возможно, не упомянул, что его выслеживали. Вновь взошедший на трон король охотнее подружится с самим Вельзевулом, чем с Джоном Мильтоном. Вот почему в город мы въехали только с наступлением темноты.

– Со стороны Суинбриджа, верно?

– Именно.

– Там от лихорадки умерла моя мать. Вы проехали по тропе мимо большого амбара или испробовали дорожку вдоль реки?

– Ах, Кейт, мне-то что до этого? Голден-Лейн с Истчипом я ни в жизнь не спутаю, но трава – она всюду трава. Этот старый хряк Уэлкин отправился вперед на разведку. Заручиться поддержкой братии, как он выразился. И вот, когда мы приблизились к церкви посреди городка, нас встретили два простоватых джентльмена и по деревенскому обычаю облобызали в обе щеки. Ты мне покажешь снова, как это делается, Кейт? Не станешь? «Хвала Господу! – прошептал один из собратьев, выглядевший крайне дурацки благодаря бакенбардам – таким длинным, что они вполне могли переплестись со шнурками его башмаков. – Век святых еще не кончился!» – «Уповаю на это, – выдохнул в ответ мистер Мильтон. – Ведите нас».

Поблизости находился целый ряд богаделен – и как только мы очутились в комнате, набитой твоими земляками-девонширцами, мистер Мильтон заметно взбодрился. Я поддержал его под руку по привычке, усвоенной с тех пор, как он начал жаловаться на онемение мышц, боли и ломоту в суставах. Однако мистер Мильтон деликатно отстранил меня в сторону. «Ныне я с людьми, избранными Богом, – провозгласил он. – Они наделят меня своей силой и выносливостью».

Приветствовать мистера Мильтона собралось человек десять, но возгласы «Хвала Господу!» и «Слава Тебе, Боже!» они произнесли так набожно, будто находились в соборе святого Павла. Послышался приглушенный кашель, стих шелест платьев, и собравшиеся замерли в ожидании минуты, когда на них вновь польются слова благодати. «Вы – бедные, раскиданные по сторонам камни, – говорил Мильтон, – после уничтожения поля Христова. Вы – заблудшие овцы в кольце опасностей. Какие злосчастные дни выпали вам на долю!» Пожилая дама всхлипнула, и я заметил, как ноздри мистера Мильтона дрогнули: слезы эти не ускользнули от его внимания.

– Заговори-ка снова его голосом, Гус. Точь-в – точь будто он стоит здесь сам.

«– Мне ведомо как нельзя лучше, что вскорости на нас откроют охоту, как открыл ее на Давида Саул с гнусными своими приспешниками. Мне ведомо, сколь варварски начнут нас притеснять и сколь тяжким подвергать поношениям. Но мы не можем склоняться ниц перед каким бы то ни было земным повелителем и не можем жить в царстве Антихриста. Мы служим одному лишь властителю властителей – и восседает он не в Уайтхолле и не в Ричмонде, а в небесном храме!» Среди собравшихся прокатился невнятный гул. Мне почудились стоны, но это оказалось молитвенным бормотанием. «Ваши голоса представляются мне шумом моря. Я вспоминаю при этом, что кое-кто из вас будет моим спутником в плавании к новой земле. Мы пустимся по волнам океана, чьи воды смоют тысячи и тысячи слез. Железное ярмо угодничества не врежет рабского следа в наши шеи. Нет, никогда! В служении Христу мы переправимся на кораблях в западный мир. О, какой впечатляющий переход нам предстоит!» Его переходы от фразы к фразе и в самом деле впечатляли. Мне в жизни не приходилось слышать такое множество слов, нанизанных одно за другим, словно бусы. «Долог наш путь и нелегок, но в памяти у меня возникает человек, который презрел все величие Египта и предпочел мучительное странствие через пустыню, ибо его преданные глаза неотрывно видели перед собой нетленную награду. И наш труд, братья, тоже состоит в возделывании пустыни. Давайте же возьмемся за плуг и мотыгу!» Тут я прямо-таки задрожал от восторга перед мастерством мистера Мильтона. Он мог бы заткнуть за пояс любого уличного акробата, а исполнителям баллад, каких мне доводилось встречать, не стоило с ним и тягаться. Это было нечто прекрасное, Кейт. Пальчики оближешь.

Наутро хозяин поднялся бодр и свеж, подвижностью не уступая юноше. «Мы должны позаботиться о припасах», – заявил он, закончив молитвы у окна богоугодного заведения, где нас приютили. Окно выходило на уютную маслодельню, там содержалась собственная корова.

– Я знаю эту маслодельню. А корову зовут Джейн.

– Непременно извести об этом мистера Мильтона. «Возможно ли пройти по океану девять сотен лиг с пустым буфетом?» – задал он мне вопрос. «Справедливо, сэр. Океан – не канава: его с шестом не перепрыгнешь». – «Прыгать, Гусперо, тебе незачем, а вот писать есть чем. Перед прыжком ты можешь осмотреться, а я перед тем, как писать – нет. Вот почему ты должен пускать в ход не свои ноги, а мое перо». Он был так оживленно настроен, что мог бы без конца балагурить вроде этого – и мне пришлось вежливо кашлянуть. «Ну, что еще?» – «Вы желаете, чтобы я составил список?» – «Желаю. Да, именно список. Внеси в него говядину. Хлеб и горох. Братья рекомендуют овсянку?» – «Да, сэр. А я рекомендую также пиво». – «Бочонок, не больше. – Я покачал головой, но не сказал ни слова. – Горчица и уксус как приправа к мясу. Бараньи ноги. Их нужно тушеными залить маслом в глиняных горшках». – «У нас нет горшков». – «Положись на Господа». – «В Барнстейпле?» – «Это благочестивый город. Но, если так уж необходимо, возьми горсть монет и сходи с ними на горшечный рынок. Нам потребуются также сыр, мед и сухое печенье». – «Не добавить ли жженого вина? Очень полезно для желудка». – «Но не для головы и языка, Гусперо. Ты чересчур спешишь. И отвлекаешь меня». Его глаза проворно вращались во впадинах. Вот таким манером.

– Ой, Гус, перестань. Это просто невыносимо.

«– У нас в ящике должны быть зеленый имбирь и варенье из розовых лепестков. Нам нужны чернослив и полынь. Мускатный орех, корица и лимонный сок». – «А кроме того, чуток доброго английского спиртного, для пущей сочности, не так ли, сэр?» – «Это у нас уже имеется». – «У меня в мыслях было кое-что покрепче». – «Гусперо. Поди сюда. – Я отложил перо и приблизился с опаской, поскольку уже изучил его каверзный нрав. Он поднялся со стула и слегка, но намеренно, смазал мне по правой щеке. – А теперь запиши кашу и муку тонкого помола».

Наступил день, когда все стали грузиться на корабль. Мы слышали, как в трюмы загоняют овец и коров, но наш господин не выходил из своей тесной комнатушки. Скорчившись в кресле, он вздыхал. «Вот-вот пробьет полдень, – напомнил я ему как мог осторожно. Жалобное блеяние и мычание звучали так громко, что хоть уши затыкай. – Все другие пассажиры уже стягиваются к берегу. – Он не шевелился. – Мистер Мильтон, пора».

Я тронул его за плечо, и он вскочил, как по зову трубы. «Трудное время. Проститься с милой родиной и раскинуть шатер в пустыне…» – Он собирался что-то добавить, но осекся. «Ладно. Ни слова больше. Пойдем».

Мы направились к пристани по переулку, который вел от богаделен к бухте. «Ступайте осторожно, – предупредил я. – Впереди девонская грязь». Не обижайся, Кейт, но в Девоне и вправду грязи по колено. «Я хочу, чтобы ты вел меня, Гусперо, а не оглушал». – «Слушаюсь, сэр. Рядом булыжная мостовая, – сказал я шепотом, когда мы завернули за угол. – Если дозволите о ней упомянуть. А, вот и он. "Габриэль"». Впереди, Кейт, было море – прежде я никогда его не видел. Я не мог оценить ни протяженности его, ни глубины, но слышал прежде о чудищах, чертях и драконах, таящихся в пучине. Потому зрелище это не привело меня в восторг. Кейт?

– Я подумала о том дне, когда мы тоже садились на корабль. Это было осенью, за несколько месяцев до тебя, Гус. Отец, голубчик, рыдал навзрыд – невмоготу было смотреть, поэтому я спустилась в трюм и так крепко обняла малютку Джейн, что она расплакалась. Слез было море разливанное. Ну, дальше, Гус. Расскажи, что было потом. Повесели меня.

– Веселья тогда было немного, Кейт. «Да это не корабль, а кораблище, – заметил мистер Мильтон, когда мы всходили на судно. – До меня со всех сторон доносятся звуки». – «Да, сэр, корабликом его не назовешь. До наших лондонских, конечно, не дотягивает, но ширины немалой». – «Триста тонн, – не позаботившись представиться, вмешался кто-то в наш разговор. – Сорок человек команды. Двадцать пушек». – «А вы, простите, кто?..» – с присущей ему учтивостью осведомился мистер Мильтон. «Дэниел Фаррел, сэр. Капитан "Габриэля"». – «ДэниЭЛЬ ФаррЭЛЬ с "ГабриЭЛЯ"», – мысленно поправил я, так как заподозрил, что ЭЛЕМ он накачался изрядно. Его лицо было обветрено и багрово не только от непогоды. «Как много пассажиров путешествует вместе с нами, мой добрый капитан?» – «Сто двадцать душ, мистер Мильтон. В судовой декларации мы называем их плантаторами, на случай, если нас остановят в этих водах, но на самом деле все они принадлежат к братии».

Пока мы беседовали, пассажиры всходили на борт – с каким гамом, шумом и рыданиями, ты сама знаешь. Их кузнечные мехи, шляпы, тачки, лесенки, вилы, колесные валы, фонари отправились в трюм. Одна старая ворона из Барнстейпла каркала соседке: «Ну и страна, ни замка, ни лестницы – ничего не найдешь!» Она все не унималась, и мистер Мильтон повернул к ней голову, и надо же – она осеклась. Ничто так не приводит в чувство, как взгляд слепого человека. Благословенные братья по-прежнему прибывали на борт со своими ножами и сковородками, ковриками и одеялами, мешками зерна и котомками соли. Но я не сравню это, Кейт, с Ноевым ковчегом, потому что кое-кто заливался слезами, а иные глядели потерянно, как собаки в мясопустную неделю. А парусиновые плащи – защита от дегтя – придавали им и вовсе пришибленный вид. Там был кожевенник, которого мы встречали в богадельне, – шагая по сходням, он распевал: «Иисус, царь мой!», но мычание скота внизу быстро заставило его замолкнуть. Какой-то многообещающий юноша катил перед собой креслице с парализованной женой, а парень, похожий на плотника, старался утихомирить ребенка. Зрелище, Кейт, было самое что ни на есть плачевное и удовольствия оно не доставляло никакого. Хотел бы я, чтобы мы проделали это путешествие вместе. Тогда нам было бы куда веселей.

Вернулся капитан Фаррел и велел нам поторопиться с посадкой. «Располагайтесь со всеми удобствами, мистер Мильтон. – Он, видно, еще хлебнул эля и был слегка навеселе. – Бояться нечего». – «Не сомневаюсь, мой добрый капитан. Длань Господня хранит нас. Спаситель пребудет с нами денно и нощно».

Однако в ту ночь его, к несчастью, рядом не оказалось. Мы отплыли в третью стражу, с добрым попутным ветром, но тут с юга налетел внезапный шторм. Нам пришлось искать убежища в Милфордской гавани, а она, дорогая моя Кейт, располагается не где-нибудь, а в Уэльсе. Когда я, сидя в нашей каюте, сказал об этом мистеру Мильтону, он стал шарить руками по столику. «Выходит, мы оказались в Пембрукшире. Четырнадцать лиг в сторону». – «Правда?» – «А разве я когда-нибудь лгал? – Привстав, он схватил меня за грудки. – Quaestio haec nascitur uncle tibi?»

– Что это, Гус?

– Латынь.

– Что это значит?

– Это значит «О чем ты думаешь?» «Я думаю, чем бы таким заняться, чтобы убить время», – отозвался я. «А, совсем забыл тебе сказать. – Он подошел к своему сундуку и, по обыкновению осторожно, нащупал и извлек книжечку в белом, телячьей кожи, переплете. Я сразу узнал кожу из Смитфилда. – Это будет наша мореходная хроника». – «Что, сэр?» – «Морской журнал. Мы собрались пересечь океан, Гусперо. Но мы будем бороздить также умы людские… – Внезапно корабль дернулся, и мистер Мильтон вскинул голову. – Налетел сильный ветер. Слышишь его? Это Господь испытывает нас на равновесие и прочность оснастки». – «Нет, сэр, это что-то другое. Прислушайтесь к крикам моряков. Корабль снимается с якоря. Мы снова поплывем». – «Вновь в океанские просторы. Дикие и безлюдные. Сердце начинает биться сильнее». – «Да, сэр. Только вот от чего – от волнения или от испуга?»

4

Апреля 2-го, 1660.На море качка, многим на корабле выворачивает нутро. Мой досточтимый хозяин сказал: «В нашем рискованном путешествии должно ожидать постоянных тревог. Подай мне зеленый имбирь. – Он разжевал кусочек и выплюнул в ладонь. Затем сунул остатки в карман своей шерстяной накидки. – Помни, что мы пересекаем неизмеримые и коварные глубины». Корабль ходил ходуном, нас швыряло из угла в угол, и хозяин цеплялся за меня, чтобы не плюхнуться задом на пол. «Следует признать, Гусперо, что в нашем падшем мире все его части, от сложных до простейших, вступили, кажется, в непримиримую борьбу друг с другом». Тут он рыгнул – и я проворно подставил горшок под его блевотину.

Апреля 5-го, 1660.Дочь некоего Джона Роуза, торговца чулками, занемогла: на груди у нее появились синие пятна. Эти признаки напоминали лондонскую чуму, которая всего лишь год назад унесла на тот свет половину жителей Смитфилда. «Неплохо было бы иметь на корабле под боком аптеку», – сказал мистер Мильтон. «Неплохо было бы, – вставил я, – иметь под боком сосуд, из которого сосут, чтобы дух взбодрить». «А то, что высосут, – сразу в другой сосуд». – «Сэр…» – «Лучше успокой себя настойкой полыни. Господу угодны незлобивые сердца».

Море было недвижно как зеркало. С семи утра волнение начало стихать, и к полудню установился штиль. Я вывел мистера Мильтона на палубу, и, едва он оказался на свету, его глаза заблестели. Я подвел его к поручню, и он перегнулся через борт. «Хотел бы я, – проговорил он, – увидеть дно этой чудовищной пучины». – «Встретиться с морскими змеями? Рыбными драконами и чем там еще?» – «Под нами может покоиться Атлантида с подводными куполами и башнями. Это было бы настоящее диво».

Апреля 7-го, 1660.Девочка заболела не чумой, а оспой, которая ее и сгубила. Капитан Фаррел и родители, с сумрачными и торжественными лицами, похоронили ее в море. Моряки привязали ей одно ядро к шее и другое к ногам и, спуская тело за борт, поднесли запал к пушкам. Они просили мистера Мильтона произнести прощальное слово над усопшей, но он отговорился болезнью и усталостью. Он не выходил из каюты, пока тело не исчезло в волнах.

Апреля 9-го, 1660.Сегодня мистер Мильтон начал письмо к некоему Реджиналду де ла Поулу, секретарю старого распущенного Совета. «Возлюбленный друг, – диктовал он, – сердечно тебя приветствуем. Нет. Прежде поставь вверху «Laus Deo»». – «Что означает…» – «Что означает: помалкивай, не то заработаешь оплеуху». Раскинувшись в кресле, предоставленном капитаном, и сам себе улыбаясь, он диктовал свою (как он выразился) эпистолу. Мне в жизни не приходилось слышать такую уйму мрачных слов, произносимых со столь веселым выражением лица. «Нет более зловещего признака для страны, – говорил мистер Мильтон, – чем когда ее обитатели, дабы избежать невыносимых лишений на родине, бывают принуждены во множестве покидать ее пределы. И однако нам пришлось оставить нашу дорогую Англию ради безбрежного океана и диких пустынь Америки…» – «Помнится, сэр, вы полагали, это будет весьма приятно». – «Желаешь постоять у румпеля с привешенной на шею корзиной камней?» – «Жестоко, но изобретательно, сэр». – «… Диких пустынь Америки, где обездоленные осколки нашего несчастного народа, бедные изгнанные братья из Новой Англии, лия слезы и испуская вздохи, считают на берегу часы в ожидании нашего прибытия…» – «Ох, Господи!» Я не знал, восхищаться его речью или же страшиться его пророчества. «…Однако никто и ни при каких условиях не уговорит и не понудит нас вернуться домой. Зрелая мудрость, сознательная решимость и чистая любовь гонят нас в скорбную пустыню, где мы вновь обретем потерянную свободу». – «Капитан распространялся насчет процветающих городов и деревень».

Подняв кулак, мистер Мильтон яростно потряс им у меня перед носом, и я замолк. «Перемена окружения не меняет наших умов. Несгибаемой рукой, – он разжал кулак, – если таковой еще способны обладать представители заплутавшегося, изнуренного человеческого рода, мы возродим наше утраченное наследие, вернем наши свободные владения, утвердим наши исконные отечественные привилегии. Время побежит вспять и достигнет золотого века. Пока что довольно, Гусперо. Чеканка слов – занятие не из легких».

Апреля 12-го, 1660.На борту корабля есть орган! Капитан Фаррел сообщил моему благочестивому господину, что его взяли грузом при последнем отплытии из Грейвзэнда, владелец умер в пути от каютной лихорадки и к органу еще никто не прикасался. Когда мистер Мильтон это услышал, у него невольно задрожали руки. «Мой отец любил музыку, – сказал он капитану, – и дал мне основательную выучку. В таком путешествии нам нужны приятные мелодии». Нас провели под палубой в передний трюм, но перед входом мистер Мильтон остановился и попросил меня принести его черную мантию. «Я не могу играть в шерстяной накидке, – сказал он. – Шерсть с органом несовместима». – «Зато с вами совместима, – пробормотал я, поворачивая назад. – И даже очень».

Хозяин дожидался меня с нетерпением, но я постарался облачить его в мантию медленно и с наивозможной почтительностью. Затем мы величественно ступили в трюм, где капитан указал на какой-то предмет в углу, обернутый тканью. «Вот тут он тихонько себе стоит с того самого дня, как мы взяли его на борт».

Я снял с органа покрывало, насквозь пропылившееся, будто престарелая девственница. «Да он совсем крошечный», – не удержался я. Мне – то представлялись сложное переплетение труб и мощные педали органа в соборе святого Павла.

Коснувшись пальцами клавиатуры, мистер Мильтон вздохнул: «Это переносный инструмент. Найдется здесь какое-нибудь сиденье? – Устроившись на рундуке, он снова вздохнул. – Иные из наших спутников-собратьев почитают музыку гармонией, присущей падшим ангелам. Но с какой стати дьяволу должны доставаться лучшие созвучия? Наши добрые английские напевы нимало не запятнаны отголосками мессы». Он сумел дотянуться ногами до педалей – и вмиг заиграл и запел, в точности как продавец баллад. Но не религиозный гимн, а ту самую прискорбную чепуху «Лейтесь, хрустальные слезы», которую вечно слышишь в Корнхилле или где-нибудь вроде того.

Апреля 13-го, 1660.Пение мистера Мильтона, будто голос какого-то заклинателя, навлекло на нас бурю. Сначала до меня донеслась команда: «Ребята, уберите марсель!», а через миг вторая: «Убрать главный парус!» Оглушительные выкрики прервали лучший из моих снов: я летал над крышами Лондона! Я собрался разбудить хозяина, но, взглянув в его угол, увидел, что он уже читает молитвы. Пришлось тихонько подняться и прокрасться на палубу. Ну и картина же предстала моим глазам! Ясное небо куда-то исчезло, а вместо него над нами нависла туча сумрачнее кладбищенской стены. С севера дул крепчайший ветер, а матросы сновали туда-сюда, отдавая друг другу беспорядочные распоряжения. Я поспешил в нашу каюту с известием о надвигающемся шторме. Хозяин все еще читал молитвы и не пошевелился до тех пор, пока громко не провозгласил «Аминь!» Я опасался, что он набросится на меня за вторжение в неподходящий момент, однако вместо того он улыбнулся.