Текст книги "Ограбление по-беларуски (СИ)"

Автор книги: Пилип Липень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Глава 2. Как Рыгор проповедовал

Расставшись с Лявоном, Рыгор вернулся в гараж, сел на кушетку и открыл упаковку копчёных колбасок. Их запах, обычно такой яркий и сильный, теперь донёсся до него как сквозь толстый слой ваты. Он перевернул упаковку и убедился, что срок годности не истёк. «Эта чёртова простуда портит мне всю радость!» – Рыгор с досадой откусил колбаску, и её вкус, оставшийся по-прежнему насыщенным, немного успокоил его. Он жевал колбаски и смотрел на денежную кучу, раздумывая, куда её лучше пристроить. Сознание того, что теперь, после стольких лет ожидания, он сказочно богат, снова посетило его, доставив чувство спокойного удовлетворения. Как будто после долгого и трудного подъёма в гору он наконец достиг вершины, и сейчас, твёрдо стоя ногами на прямой надёжной поверхности, осматривал сверху стороны света. «Как будто я одновременно и повзрослел, и помолодел», – думал он.

Не успел Рыгор как следует насладиться этой мыслью, как в горле у него зацарапало, и он надолго закашлялся, да так сильно, что всё удовольствие от колбасок и денежной кучи было испорчено. Вернулась ненадолго улетевшая мысль о машинах и женщинах, и Рыгор помрачнел окончательно. Он был сбит с толку, все его планы на будущее не то что бы потеряли смысл, но изрядно побледнели. Нужна ли была ему эта долгожданная квартира? Ведь он, как оказалось, вполне комфортно жил в отдельной комнате, а тата готовил ему, ходил в магазин, прибирался и всячески заботился. Что станет делать он один в своей новой квартире? А жена и дочки? Рыгор потряс головой. Он не понимал, как он мог раньше говорить о них и всерьёз считать, что они есть, в то время как сам никогда их не видел? Это не умещалось в его голове.

Со вздохом он решил отложить глобальные вопросы на потом, а для начала просто сходить в баню. После недельного перерыва хотелось как следует попариться, насквозь прогреться и заодно избавиться от этого привязчивого перханья. Баня не оставит от кашля и следа, в этом Рыгор был уверен и заранее предвкушал победу бани над простудой. Но что потом? Вернуться к тате? Холодное пиво, горячая картошка с салом, хрустящий огурчик… Или пойти в гости к Антосю, военному художнику? Угоститься борщом, настоящим чесноком и шоколадкой, остаться ночевать? Рыгор хорошо помнил о шоколадке, которую обещал ему Антось. Но так и не угостил, обидно. Или к Пилипу?

Но как ни крути, сначала надо было зайти домой, чтобы взять принадлежности для мытья. Он засобирался. А как с деньгами? Таскать с собой полную сумку денег – глупо, где-то оставлять – опасно. Рыгор осмотрелся по сторонам в поисках подходящего хранилища и придумал устроить временный сейф внутри одного из колонок. Положив колонку на пол, лицом вниз, он выкрутил шурупы, снял заднюю крышку и заполнил банкнотами пахнущую лаком и фанерой внутренность. С десяток пачек не поместилось, но Рыгор не стал уминать их силой, опасаясь повредить динамики, и спрятал остаток в сумку. Можно будет раздарить их знакомым и друзьям.

Борясь с кашлем, закрывая рот и сжимая зубы ему назло, он прикрутил крышку и поставил колонку на место. Заглянул за холодильник: автоматы послушно стояли. Рыгор, коснувшись рукой одного из холодных стволов, решил не брать с собой оружие. Натянул джинсы и пропахшую потом синюю рубашку поло, забросил за плечо опустевшую сумку и вышел.

Горько першило в горле, болела голова, но Рыгор шёл привычно быстро. Полуденное солнце припекало, но он не чувствовал жары. Чтобы не зябнуть в тени, Рыгор переходил на солнечную сторону улицы, и сам себе удивлялся. Минуя старушечий дом, он взглянул в привычное окно, но за стеклом было пусто. В очередной раз вспомнив о прозрениях – непрерывно держать их в мыслях не удавалось – он сделал над собой усилие, вышел на середину проезжей части и зашагал по белой разделительной полосе, стараясь попадать шагами точно на неё. Ему хотелось, чтобы из-за поворота вдруг показался автомобиль, постоял на светофоре и буднично проехал мимо, пусть даже не навстречу, а куда-нибудь в сторону.

Он свернул на Сурганова, прошёл вдоль парка и обогнул площадь Бангалор. Светофоры не горели. В полной тишине слышался только звук кроссовок, слегка липнущих к горячему асфальту. Рыгор смотрел на проплывающие мимо дома, и недоумевал. Кто в них живёт, если на улицах пусто? Неужели все сидят по домам? Он вглядывался в окна, но нигде не видел ни лица, ни движения. Чем они могут там заниматься? И тут его накрыло ужасом: что, если он остался в городе совершенно один? Ладони похолодели, сердце забилось. Свернув на улицу Якуба Коласа, Рыгор ускорил шаг и почти бежал между трамвайных рельсов, в страхе оглядываясь по сторонам. Вдруг за забором Политехнического Университета он заметил фигуру в сером костюме. Он бросился к забору, но фигура исчезла за поворотом.

Рыгор остановился и перевёл дух, сетуя на простуду и нервы. И в самом деле, людей было мало, но они были: вскоре он увидел издалека ещё одного человека, идущего в сторону Комаровки, чуть позже – другого, спускающегося по проспекту к площади Победы. А когда в магазине «Торты» продавец, такой настоящий и такой вежливый, подошёл к нему и любезно осведомился, чем может быть полезен, Рыгор успокоился окончательно. У Рыгора не хватило духу расспрашивать продавца о мучивших его вопросах, он взял несколько кремовых пирожных, пива и, не вступая в разговор, двинулся дальше.

Войдя в квартиру, Рыгор попытался притворить дверь бесшумно, но непонятливый замок звонко лязгнул. Тут же послышались быстрые тяжёлые шаги, и в прихожую из комнаты вышел тата в толстом белом халате. С негодованием, не подавая руки, он воскликнул:

– Явился!

Сдвинув брови, тата стоял и взирал на него. Рыгор невозмутимо стащил кроссовки, наступая носком одной ноги на пятку другой. Стараясь придать голосу беззаботность, он спросил:

– Спецназ тут не показывался? Рослый такой мужик, весь в чёрном, в берете и высоких ботинках?

– Будет ли мне позволено осведомиться, где ты был?

Тата произнёс это нарочито масляно, и чувствовалось, что он вот-вот сорвётся и загрохочет.

– У друзей ночевал, тата. Отдохнул, расслабился. Как вы тут без меня? – сказал Рыгор обыденным тоном и закашлялся, прикрывая рот кулаком.

Услыхав кашель, тата замолчал и посмотрел на него обеспокоенно, а потом, как будто заразившись от него, набрал в грудь воздуха, наморщил лоб и, задержавшись на несколько секунд, громоподобно чихнул. Пока он тщательно промакал нос салфеткой, Рыгор вошёл к себе в комнату. Он стянул с себя одежду, задвинул её ногой в угол, открыл шкаф и облачился в чистые, пахнущие мылом джинсы, голубые и просторные. Протянул руку к стопке футболок и взял верхнюю: она оказалась оранжевой с бледно-жёлтым рисунком в виде полустёртых цифр и невнятных угловатых узоров. Ткань футболки была мягкой, прохладной и свежей, она так приятно легла на кожу, что Рыгор улыбнулся и решил простить тату. Он расстегнул сумку и вытащил наугад пачку. Попались доллары.

Рыгор вышел в прихожую и протянул деньги всё ещё стоящему там тате.

– Давайте устроим праздник, тата! Самая вкусная еда и лучшие напитки! Но это вечером, когда я из бани вернусь. А пока дайте что-нибудь пожевать, я голодный как зверь.

Тата взял деньги, повертел их в руках и, ничего не сказав, опустил в карман халата. Они прошли на кухню.

– Рассольник будешь? – не дожидаясь ответа, тата раскрыл холодильник и достал большую кастрюлю. – Я его ещё в субботу сварил, специально для тебя, а ты не изволил даже появиться.

Он отлил из большой кастрюли в малую пять половников (Рыгор сосчитал), поставил малую на плиту и чиркнул спичкой, поджигая газ. Рыгор сел за стол, открыл хлебницу и на секунду задумался, какого хлеба отломить – чёрного или белого. Склонившись к чёрному, отломил горбушку «Нарочанского», посыпал мякоть солью и жадно зажевал.

– Пиво есть? – спросил он с набитым ртом.

– А как же! Когда это я забывал о пиве, скажи на милость? – в голосе таты была укоризна. – Только не пей из холодильника. Погоди, я бутылку горячей водой полью, совсем ледяная. И где только умудрился простудиться? В такую-то теплынь?

Рыгор, несмотря на протесты таты, взял из холодильника своего любимого «Сябра», откупорил его вилкой и, запрокинув голову, стал пить из горлышка.

– Какой ты! Ну вот, супчик уже почти и подогрелся. А на второе у нас сегодня голубчики! А? Голубчики. Ты хлебом не наедайся, ещё много всего вкусного.

Тата снова полез в холодильник и достал на этот раз огромную утятницу с голубцами. Выложив из неё с десяток голубцов на сковороду, он поставил её на слабый огонь, с таким расчётом, чтобы голубцы подогрелись минут через пять после рассольника. Потом поднял с пола на стол трёхлитровую банку с огурцами и стал вылавливать из неё огурчик с помощью специального раздвоённого крючка, сделанного из длинной вязальной спицы. Огурчики он укладывал на чайное блюдце.

Рыгор опустил пустую бутылку под стол и вздохнул от облегчения, он наконец-то перестал чувствовать мучающий его с утра голод, а ведь впереди ещё ждали рассольник и голубцы! Тата уже наливал рассольник в тарелку и открывал стаканчик со сметаной. Рыгор положил в свою тарелку одну ложку сметаны, вторую, помешал и сделал несколько глотков, сопя от удовольствия.

– А я тебе анекдот сочинил, в ответ на барокко, – сказал тата невинным голосом, присаживаясь рядом. – Встретились как-то раз Брукнер, Малер и Вагнер и поспорили, кто круче композитор. Брукнер говорит – у меня 11 симфоний. Малер говорит – фигли, у меня в симфониях ещё и поют. А Вагнер говорит – хренли вам, сынки, а у меня ещё и пляшут!

Тата громко захохотал, а Рыгор стиснул зубы от обиды.

– Что за бред, тата! Вагнер не писал симфоний! И никто у него не пляшет, это ж не балет. И вообще, не стали бы они спорить. Брукнер был учеником Вагнера и очень его уважал, чтоб вы знать хотели.

– Но смешно ведь? Смешно? – тата хохотал.

Но Рыгору сегодня было не до музыкальных споров и не до анекдотов. Он заговорил всерьёз, хотя сначала не собирался этого делать:

– Бросьте, тата, зубы мне заговаривать. Давайте расскажите лучше о вашей дочке и моей жене. И о внучках не забудьте! И о вашей старенькой маме.

Тату вопрос не удивил, он, видимо, давно приготовился к подобному разговору. Он налил себе кефира, поднял стакан, как бы призывая его в свидетели, и посмотрел на Рыгора в упор.

– Давай-ка лучше сам расскажи, где две ночи провёл, с кем.

– Тата, это пустяки. В субботу у старого друга, у Пилипа. В воскресенье в гаражах, с Лявоном. Вы его знаете. Помните, в бане знакомились? Но это всё неважно. Вы мне скажите, где все бабы?

– У Пилипа, говоришь? С Лявоном?

Тата выпил кефир и потянулся к сигаретам. Рыгор быстро терял аппетит и начинал не на шутку раздражаться. Он съел ещё несколько ложек, уже автоматически и без удовольствия.

– Трудно ответить, что ли? Простой вопрос: где все бабы?

Рыгора начал кашлять и отложил ложку. Тата зажёг сигарету, глядя в потолок, и проговорил:

– У меня тоже простой вопрос: где людская благодарность? Всю свою жизнь тратишь на кого-то, кормишь его, поишь, обстирываешь, прибираешься, душою согреваешь. А этот кто-то берёт и плюёт тебе в лицо. Ноги об тебя вытирает.

Кровь бросилась Рыгору в лицо. Он вдруг пришёл в полное бешенство, и даже кашель отпустил его. Он изо всей силы трахнул кулаком по столу, и всё на нём подпрыгнуло, а тарелка полетела на пол, обливая и его, и тату горячим рассольником. Рыгор вскочил и заревел на сидящего тату сверху вниз:

– Старый урод! Издеваешься надо мной?! Я у тебя спрашиваю – где все бабы?!

Он весь напрягся, как пружина, руки сжались в кулаки. Он видел близко перед собой толстые морщины таты и его клубничный нос. Если бы тата издал хоть один звук, то пружина сорвалась бы. Рыгору казалось, что в кулаке его столько силы, что он пройдёт голову таты насквозь. Но тата не шевелился, удивлённый таким всплеском. Через секунду Рыгор опустил руки, пнул ногой стол и выбежал из кухни. За собой он слышал грохот хлебницы, упавшей на пол.

Раскалённым метеором Рыгор пронёсся на балкон за веником, в ванную за шампунями и, наконец, в свою комнату, где сгрёб из шкафа наугад стопку одежды во всё ту же спортивную сумку. «Ещё хуже, чем в прошлый раз, – думал он, сбегая по лестнице, – Надеюсь, я сюда больше не вернусь».

У подъезда уже стояли дядя Василь и дядя Михась. За то время, которое Рыгор провёл у таты, они успели начать новый спор, на этот раз об образовании, который наверняка начался с обсуждения Толстого-педагога.

– Роль женщины в образовании может быть ничуть не меньше мужской! Не спорь со мной, об образовании я знаю не понаслышке! Ты же знаешь, кем работает мой сын, – горячился дядя Василь.

Дядя Михась степенно отвечал ему, что его сын тоже не лыком шит, и побольше будет, нежели институтский преподаватель.

– Женщина, Василь, годится только для начального воспитания ребёнка в первые годы жизни. Далее ребёнок должен переходить в руки мужчины, а роль женщины – рожать следующего.

Рыгор стоял рядом с ними, слушая всю эту чушь и наливаясь гневом. Долго он не продержался и закричал:

– Что вы несёте, старики! – он схватил дядю Михася за локоть. – Какие ещё женщины! Где? Где они?! Покажите мне хоть одну! Их же не существует!

Дядя Василь помолчал, переключая мысли в сторону, указанную Рыгором, а потом сделал на лице проницательное выражение:

– Я понимаю вас, молодой человек. Вы сейчас в том возрасте, когда задумываются над смыслом жизни, тайной бытия и прочими философемами, – он с достоинством высвободил локоть. – Объективна реальность или субъективна, мыслимо ли сущее, первично ли мыслимое. Это хорошо, это правильно, и мы через это тоже прошли. Но вы мне вот что скажите, молодёжь: можно ли настолько быть близоруким, чтобы существо, отличное от себя, нежную женщину, непременно считать низшим и вторичным? Да-да, Михась, я говорю именно о Толстом!

Дядя Василь повернулся к дяде Михасю и с вызовом смотрел на него. Рыгор с горечью плюнул, отвернулся и широким шагом поспешил в баню. Он подумал, что вспотеет от быстрой ходьбы, и футболку придётся менять, но решил, что теперь уж всё равно.

Понедельничные посетители бани были ему совсем незнакомы, он не узнавал ни одного лица. Раздеваясь, он обнаружил, что забыл и шапку, и рукавицы. Начался приступ кашля, и люди сочувственно смотрели на него. Могучий дядька с животом раза в три больше, чем у Рыгора, подошёл, шлёпая красными резиновыми сандалиями, и предложил попарить его: все хворобы как рукой снимет! Рыгор и сам на это надеялся. Они вошли в парилку, и Рыгор полез на самую верхнюю полку, отмечая, как скверно натоплено. Он растянулся на досках, горячих, но не обжигающих.

– Что, брат, в понедельник всегда так слабо топят? – спросил он дядьку.

– С утра, говорят, хорошо было. А теперь выдохлось уже. Пятый час как ни крути.

Дядька начал хлестать Рыгора веником, и он на несколько минут расслабился. Но постепенно всё ему становилось не так: и лежать было неудобно, и в горле першило, и хотелось пить, и веник был недостаточно горячий и слишком мокрый.

– Ты женат, брат? – спросил Рыгор у пузатого.

– Да уж пятнадцать лет как! – охотно отозвался тот. – И, знаешь, доволен. Многие жалуются, мол, второй раз бы ни за что на свете, а я доволен! Или им не повезло, или я такой везун, но ни слова против моей супруги не скажу. Пятнадцать лет душа в душу. А ты что спрашиваешь? Жениться надумал?

– Ты жену свою когда последний раз видел? – спросил Рыгор прямо.

– Советовать не стану, чтоб потом не пенял на советчиков, – отвечал дядька точь-в-точь как тата, продолжая о своём и игнорируя провокационный вопрос. – Одно скажу: присмотрись к невесте получше. Проверь её. Можешь даже по роже дать разок, поглядишь на реакцию.

Рыгор резко повернулся и сел. Он схватил дядьку повыше локтя и стал сильно трясти:

– Ты что, не слышишь? Когда ты последний раз жену видел, спрашиваю?

– Убери руки! Ты что, одурел? – дядька вырвался и сердито смотрел на Рыгора. – Если болеешь, так дома сиди! На маму с папой кричи.

Он сунул Рыгору его веник и пошёл прочь из парной, ворча на ходу. Рыгора трясло, и он сам не понимал, почему, то ли из-за болезни, то ли от злости. Он тоже встал, спустился по ступеням и вышел. В моечном отделении ему показалось очень холодно, он стал под душ, включил воду погорячее и несколько минут не двигался, впитывая в себя тепло водяных струй.

И вдруг на Рыгора накатило: мощный порыв вытолкнул его в центр зала, он расставил ноги и вытянул в стороны руки, в правой сжимая веник.

– Мужики! – крикнул Рыгор.

Все, кто был в эту минуту в моечном, оставили свои дела и повернулись к нему. Рыгор хотел было взлезть на каменную скамью, чтобы его видели получше и чтобы слова его имели с высоты больший вес, но вода и пена, разлитые по ней скамье, отпугнули его. Поскользнувшись, можно было упасть и самое меньшее крепко удариться. С криком «Мужики!» Рыгор выбежал в раздевалку и взобрался на длинную деревянную скамейку. Она была пониже, чем в моечном, но не скользкая.

Все смотрели на него. Из моечного тоже выходили люди и останавливались, глядя на него с недоумением и тревогой.

– Мужики! Откройте ваши глаза! Оглянитесь вокруг! Случилось ужасное!

Люди замерли в ожидании. Банщик скрипнул стулом. Рыгор почувствовал ответственность момента и сказал особенно отчётливо и громко:

– Все женщины исчезли.

Поднялся ропот, мужики задвигались. Стоявший близко к Рыгору молодой плечистый парень с зелёным полотенцем через плечо взял его за запястье и, морщась, потянул вниз.

– Братан, слазь давай, не выступай.

Раздался смех. Весёлый голос крикнул: «Ты что пил?», ему ответил другой голос: «Он не пил, он курил».

– Мужики! Да что же это! Вы что, ослепли? Ни одной бабы кругом, а вы молчите!!

Рыгора уже стаскивали за обе руки. Он вырывал руки, но потерял равновесие и был вынужден спрыгнуть на пол.

– Да что же вы такие тупые! Пойдёмте в женское отделение, проверим!

Никто его уже не слушал. Люди, улыбались, кто возвращался в моечное, кто продолжал одеваться. От досады Рыгор толкнул в плечо парня с зелёным полотенцем и получил в ответ ещё более сильный пинок.

– Успокойся, браток, – сказал парень серьёзно, – Или разворочу тебе сейчас всё рыло. Мать родная не узнает.

Рыгор дёрнулся было, но кто-то схватил его сзади за локти. У банщика выяснили номер шкафчика Рыгора, достали оттуда одежду и вещи, сунули ему в руки и вытолкали в коридор.

Дрожа и сгибаясь от сухого кашля, Рыгор сошёл с банного крыльца, пересёк дорогу и углубился во дворы Молодёжного посёлка. Лицо его горело от внутреннего жара, ноги подкашивались, хотелось прилечь, закрыть глаза и лежать. Он сел на борт круглой песочницы и обнял колени руками, его знобило. Вокруг не было ни человека, пустые окна пятиэтажек отражали деревья. «Там нигде никого нет, – дошло до него вдруг, – так чего же я здесь сижу?» Собравшись с силами, он встал, приблизился к одному из соседних подъездов и потянул дверь. Открыто. Удивляясь, как ослабели его ноги, Рыгор поднимался по лестнице и дёргал все дверные ручки подряд. Незапертая дверь нашлась только на третьем этаже, он помедлил секунду и вошёл.

– Есть кто-нибудь? – спросил он громко и, не дожидаясь ответа, притворил за собой дверь.

От слов зачесалось в горле, и он несколько раз кашлянул. Прихожая была оклеена бежевыми обоями с мелкими зелёными и синими листиками. Здесь же стоял холодильник, выключенный из сети и содержащий несколько плоских баночек со шпротами. Рыгор взял две баночки, прошёл на пыльную кухню и, намереваясь добыть вилку, безошибочно выдвинул ящик справа от мойки. Он сел на табурет, вскрыл банку, благо она имела специальное колечко, и быстро съел её, без интереса глядя на унылые закопчённые стены и полосу белого кафеля над плитой. Сразу съел и вторую. Посидел, слушая шум в голове, и пошёл искать диван, кровать или хоть что-нибудь пригодное для сна. Вспомнил, что в холодильнике остались ещё шпроты и на мгновенье задержался в прихожей, но усталость победила.

В комнате его ждала кровать, застеленная покрывалом, имитирующим старинные гобелены, с богатым цветочным узором, и выпуклостью, скрывающей подушку. Рыгор почти упал на кровать и, спрятав ладони в тёплое место между ногами, свернулся калачиком. Было холодно, и немного погодя он нашёл в себе силы забраться под покрывало.

Утром, по пути в туалет, Рыгор, пытаясь откашляться и прочистить горло, обнаружил, что потерял голос. Он попробовал сказать несколько слов, но изо рта выходил только шёпот. Зато в груди появились хрипы, неравномерные и немного щекотные. Рыгор был раздосадован тем, что баня не помогла ему, но списал это на плохую прогретость парилки. «Схожу сегодня ещё раз, – решил он, покачиваясь от слабости над унитазом, – но уже без выступлений».

Он подкрепился двумя-тремя банками шпротов и сделал себе большую кружку сладкого чаю. После чая Рыгор почувствовал возвращение голоса и для проверки громко сказал, как будто испытывая микрофон:

– Раз, два, три…

Потом он искал веник, но не нашёл, хотя чётко помнил, что держал его в руках, когда его выталкивали из раздевалки. Рыгору было жаль веника, и он решил обязательно расспросить о нём банщиков. При мыслях о бане, он чувствовал одновременно стыд за вчерашнее и зуд ущемлённой гордости. Особенно распаляло его воспоминание о парне с зелёным полотенцем, который так самоуверенно угрожал ему. Окажись он сейчас снова там, мстительно думал Рыгор, все невежественные насмешники оказались бы размазаны по стенам и впечатаны в одёжные шкафчики.

По пути в баню Рыгор успокаивал себя соображением о том, что сегодня мыться придут совсем другие люди. И действительно, среди вторничных купальщиков он не узнал ни вчерашних, ни обычных субботних. И банщик сменился, хотя это было даже кстати: вчерашний обязательно вспомнил бы Рыгора и его громкое, но бесславное выступление. Он спросил банщика о забытом дубовом венике. Тот отрицательно покачал головой и предложил ему один из своих, берёзовых. Рыгор стал выбирать веник, потрясая ими в воздухе и пробуя на густоту и упругость. Выбрав, он пошёл раздеваться и долго кашлял, сунув голову в шкафчик, чтобы быть потише. После кашля ему так захотелось пить (сказывались ещё и шпроты), что он, закрыв шкаф и отказавшись от всех правил, предписывающих пить только после процедур, направился в бар.

В такое раннее время бар почти пустовал, занят был только самый уютный столик в углу. Там сидели два черноволосых друга, плохо выбритых и явно не следующих банным правилам, как и Рыгор. Он спросил у незнакомого сонного буфетчика бокал «Сябра» и первым же глотком выпил почти половину. Ему показалось, что его мозг – это губка, которую окунули в стакан, настолько быстро хмель окутал его ослабевшую голову. Рыгор обещал себе не вступать больше в споры, но теперь не мог себя контролировать и заговорил с буфетчиком:

– Ты женат, браток?

– Неа. Куда торопиться, – буфетчик, криминального вида детина с мясистым лицом и маленькими глазками, с подозрением посмотрел на него.

– А девушка есть у тебя?

– Как без девушки.

– Ты когда её видел в последний раз?

– Слышь, ты чего? – детина упёрся толстыми пальцами в столешницу.

– Спокойно, браток. Мы ж просто беседуем, так? – Рыгор отпил ещё прилично пива. – Я знаешь что заметил? Что вокруг ни одной бабы нету.

Буфетчик криво усмехнулся, и Рыгор продолжал, торопясь и боясь быть замеченным в торопливости:

– Я тоже раньше думал, что у меня жена есть и две дочки, и тёща с бабкой. А позавчера как накатило на меня! Озарение! И открылось мне, что нету ни одной женщины у меня, а только старый тесть. И не только у меня, ни у кого нету! Был со мной друг, так оказалось, что и у него тётки нету. Вот так годами живёшь, и правды не знаешь, прикинь? Так мало того. Я ж автослесарь по профессии, понимаешь? А мне открылось, что и машин нету! Совсем нету! А я автослесарь. Ты понимаешь меня?

Заметив взгляд буфетчика ему за спину, Рыгор обернулся и увидел одного из черноволосых, который подошёл к стойке с пустым стаканом и стоял, слушая разговор.

– Говорит, что бабы у него нету, – насмешливо сказал буфетчик.

– Бааабы нету? – протянул черноволосый и с комичным сочувствием покивал. – Это нехорошо, когда бабы нету.

– А у тебя есть, что ли? – начинал заводиться Рыгор. – Да ты посмотри вокруг, парень! Нету никаких баб! Одна иллюзия. Нам кажется, что они есть, в то время как они только в наших головах!

– Опасный тип, – подмигнул буфетчик черноволосому. – Сначала проповедует, а потом хопа – и в карман тебе залез.

– Бааабы нету? Ты может, браток, того? – дурачась и собрав лоб в морщинки для большей выразительности, спросил черноволосый.

Рыгор не стал раздумывать. Молнией блеснула у него в уме мысль о реабилитации за вчерашнее поражение. Стиснув кулак и резко развернувшись, Рыгор со всего размаха впечатал его в усмехающийся рот черноволосого. Стакан с остатками пива опрокинулся, пена потекла по стойке. Эффект от удара был такой сильный, что Рыгор сразу же счёл себя вполне реабилитированным: черноволосый отлетел назад на несколько метров, перевернув два столика, и громко упал, пытаясь уцепиться за стулья. Его друг тут же вскочил и двинулся к Рыгору. Буфетчик в два прыжка обогнул стойку и тоже направился к нему. Рыгор на несколько шагов отступил к выходу и остановился, угрожающе приподняв стул за спинку. Друг и буфетчик медленно надвигались. Упавший черноволосый кряхтел и ворочался, пытаясь подняться из нагромождения стульев и столов.

– Думайте своей головой, а не чужой, люди! Оглянитесь вокруг! Откройте ваши глаза! – крикнул Рыгор, чувствуя, как стул дрожит в его руках.

Тут за его спиной послышались шаги, и не успел Рыгор обернуться, как что-то ударило его по голове, и он упал на пол, удивляясь мягкости падения и лёгкости своего тела. Он увидел над собой сосредоточенного банщика с длинным поленом, брезгливо смотрящего буфетчика, черноволосого, пинающего его ногой в бок, а другого черноволосого – прижимающего к своим губам окровавленную салфетку. Всё вокруг виделось очень светлым и без звука. Он закрыл глаза.