Текст книги "Наживка"

Автор книги: Пи Джей Трейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

16

В половине второго при почти тридцати градусах Магоцци с Джино подъехали к похоронной конторе Бидермана, оба адски изжарившись в пиджаках, под которыми прятались пистолеты.

Сол Бидерман встречал их в парадном. Выглядел он чуть-чуть лучше вчерашнего, когда они его видели возле тела Мори Гилберта, но глаза были до сих пор красные. Глубокий старик, подумал Магоцци. Кожа не скоро разгладится от слез и прочего.

Сол провел их в просторную комнату ожидания с мебелью, которая считалась роскошной тридцать лет назад. Там пахло увядшими цветами, плохим кофе, дешевым застоявшимся одеколоном, которым кто-то надушился перед последним свиданием с покойником.

Кондиционер если был, то работал на самую малую мощность. Джино плюхнулся в коричневое кресло с решетчатой спинкой, выхватил салфетку из ближайшего ящика, вытер лоб.

– Кто бы подумал, что апрель бывает таким жарким? У меня сейчас чинят кондиционер, а пока, детективы, сбросьте пиджаки. Устраивайтесь поудобнее, – сказал Сол.

– Спасибо, все в порядке, – заверил Джино, побагровевшее лицо которого свидетельствовало об обратном.

– Я никого не жду раньше пяти. Мы сейчас тут одни. Оружия, кроме меня, никто не увидит, а я хранить секреты умею.

Джино мгновенно скинул пиджак, прежде чем Магоцци успел кинуть грозный взгляд, предупреждая о нарушении правил. Тогда он решил пристыдить напарника, потея в пиджаке. Сол был в рубашке с короткими рукавами.

– Если вы не разденетесь, детектив Магоцци, то мне тоже придется одеться, – сказал он. – Я старик и могу умереть от жары.

Магоцци с усмешкой снял спортивный пиджак, Сол уселся с ним рядом.

– Полагаю, у вас ко мне есть вопросы. Боюсь, вчера я вам не сильно помог.

Джино вытащил блокнот.

– Мистер Бидерман, вы вчера очень нам помогли. И мы хорошо понимаем, как вы сейчас расстроены. Однако дело в том, что нынче утром проблема слегка осложнилась.

Сол мрачно кивнул:

– Слышал про Розу Клебер. Ее дочь звонила перед вашим приходом. Ужасное, немыслимое событие. Я все время задаюсь вопросом: не сумасшедший ли убивает старых евреев. – Он по очереди оглядел детективов. – Вы пришли из-за этого? Сами так думаете?

– Мы много чего думаем, мистер Бидерман, – ответил Магоцци. – Вы знали Розу Клебер? Дружили с ней?

Сол покачал головой:

– Не скажу, что дружили, но наш мирок тесен. Со временем все проходят через мою контору. Я хоронил мужа миссис Клебер десять лет назад.

– Она поддерживала дружеские отношения с мистером Гилбертом?

– Мне об этом неизвестно.

– А если бы они общались, вы обязательно знали бы, как ближайший друг Мори Гилберта, правда?

Сол отвел глаза, быстро моргая. Минуту молчал, как будто ответу на вопрос предстояло пройти очень долгое расстояние.

– Правда. Я бы пожертвовал собственной жизнью, чтоб спасти Мори.

Утверждение прозвучало настолько естественно и прозаично, что Магоцци сразу поверил.

Джино подался вперед в своем кресле.

– Вот в чем дело, мистер Бидерман. Эти события не случайность и не совпадение. Кто-то хотел убить Мори Гилберта и Розу Клебер, и, если это один и тот же человек, значит, между ними было что-то общее, о чем мы пока еще не знаем. Подобная ниточка может вывести нас на убийцу. Поэтому припомните, не упоминал ли когда-нибудь Мори об этой женщине, пусть даже между прочим, не узнавал ли ее на улице…

Сол задумался и снова покачал головой:

– Простите, ничего такого не помню.

– Во время войны они оба сидели в концентрационном лагере, – подсказал Магоцци. – Об этом вам наверняка известно.

Сол поднял левую руку, продемонстрировал под локтевой впадиной выцветший номер.

– Конечно.

Джино молча охнул.

– Знаете, я никогда в жизни не видел человека, сидевшего в лагере смерти, а теперь вы третий за двадцать четыре часа.

Сол слегка улыбнулся:

– Собственно, мы об этом широко не распространяемся, но нас гораздо больше, чем вы думаете. Особенно в этом квартале.

– Господи боже, простите, искренне сочувствую, – пробормотал Джино.

– Спасибо, детектив Ролсет. – Сол посмотрел на старческие вены на своих руках. – Я все стараюсь представить, кому понадобилось убивать бывших лагерников. В чем смысл? – Он указующим жестом вытянул руку. – Мы старики. Так или иначе, скоро умрем.

Что тут скажешь, подумал Магоцци, опешив от такой откровенности.

– Мы рассматриваем возможность убийства из ненависти.

Сол посмотрел ему в глаза так пристально, что он не смог бы отвести взгляд, даже если бы захотел.

– Когда кто-то смертельно ненавидит евреев, то убивает производителей, ясно? – Магоцци попытался кивнуть, а шея закостенела. – Это нам втолковали нацисты. Производителями называли молодых людей, как скотину. Разумеется, и стариков убивали, но единственно потому, что они ни на что уже не годились, только под ногами мешались. Тут должно быть что-то другое.

Джино не двигался с той минуты, как старик заговорил. Наконец, выдохнул воздух из легких и тихо сказал:

– Тогда надо найти какую-то другую связь между вашим другом Мори и Розой Клебер. Как мы уже говорили, между ними должно быть еще что-то общее, из-за чего их убили. Может, сидели в одном лагере, а потом постоянно общались друг с другом?

Сол покачал головой:

– Миссис Клебер была в Бухенвальде. Об этом она рассказала мне в день похорон ее мужа и с огромным трудом выговорила название. Мори и я сидели в Освенциме. Знаете, он меня там от смерти спас.

– Нет, сэр, не знаем, – ответил Джино.

– Даже там помогал людям. Возможно, когда-нибудь я расскажу вам об этом. – Старик взглянул на Магоцци, на Джино, темные глаза наполнились слезами. – Он был настоящим героем. Кто станет убивать героя?

17

Почти на заходе солнца Магоцци стоял на площадке перед парадным Грейс Макбрайд, слыша писк камеры наблюдения над головой под карнизом, сдерживая инстинктивное побуждение откинуть со лба волосы. Голова заросла густыми, слишком длинными прядями. Надо будет в субботу подстричься, пока жители Миннеаполиса снова не начали стрелять друг в друга.

Среди щелканья открывавшихся засовов из-за железной двери слышался тихий вой, вызвавший у него улыбку. Чарли, крупный лохматый пес неизвестной породы, которого Грейс подобрала на улице, страдает паранойей чуть меньше хозяйки. Минула не одна неделя, прежде чем он с радостью, подвывая, начал ждать детектива за дверью, вместо того чтобы прятаться в укромном месте. Магоцци без всякого сожаления выбросил не одну рубашку, запачканную грязными собачьими лапами и жаркими слюнявыми поцелуями.

Наконец в открывшейся створке показались распущенные черные волосы Грейс, улыбавшиеся голубые глаза, лапы Чарли ударили в плечи, длинный язык проехался по щекам. Магоцци всегда смеется при этом, окружающий мир становится чуточку лучше. Пожалуй, с псом следует регулярно встречаться.

– Не позволяй таких вольностей, – по обыкновению предупредила Грейс. – Ему не разрешается на людей прыгать. Ты его испортишь.

Он улыбнулся ей из-за собачьего плеча:

– Оставь нас в покое. Меня сегодня никто еще не обнимал.

– Вы оба безнадежны. Заходи.

На Грейс черный спортивный костюм и кроссовки, значит, с Чарли еще не гуляла – она никогда не выходит из дома без английских сапог для верховой езды, – но крупнокалиберный пистолет лежит в кобуре, явно намекая на перспективу посидеть в надежно огороженном заднем дворе, где ей необходимо мощное дальнобойное оружие. И в доме всегда держит его под рукой. Если бы пистолет не висел на бедре, не было бы надежды провести вечер на свежем воздухе, ибо Грейс никогда не открывает окна, даже забранные железной решеткой, отчего дом слегка смахивает на тюремную камеру.

Пока Чарли приплясывал вокруг Магоцци, цокая когтями по полу из полированного тополя, она закрыла дверь на три глухих болта, набрала код охранной системы.

Магоцци с грустью наблюдал за давно знакомой процедурой, постепенно и неохотно сдаваясь. Опасность, которая преследовала Грейс всю жизнь, исчезла в октябре прошлого года средь пушечной стрельбы, но патологический страх не проходит, убивая всякие мечты о возможности нормальной жизни. Может быть, Джино прав. Настоящая близость с Грейс Макбрайд, ожидание, что она сделает к ней хоть воробьиный шаг, – несбыточная фантазия. Она никогда не будет себя чувствовать в безопасности. Ни с ним, и, возможно, ни с кем другим.

– Это просто привычка, Магоцци, больше ничего. – Стоя к нему спиной, запирая засовы, все-таки угадала его мысли.

– Правда?

Грейс повернулась, легонько ткнула его пальцем в грудь.

– Знаешь, в тебе сейчас говорит мачо-неандерталец. Хочешь, чтоб я оставила дверь незапертой, потому что ты меня охраняешь.

– Ничего подобного, – соврал он. – Если ты ее оставишь незапертой в этом квартале, я до смерти буду бояться.

Она чуть улыбнулась, направилась к кухне. Магоцци с Чарли последовали за ней на почтительном расстоянии.

– Есть красное бургундское за триста баксов и бутылка шардоне за восемь в холодильнике. Что предпочитаешь?

– М-м-м… не знаю. И то и другое годится. Смешивать можно?

Черед десять минут он с бокалом вина спустился с последней ступеньки у задних дверей во двор.

Задний двор выглядит как обычно – кусочек увядшей травы, окруженный прочным деревянным забором высотой в восемь футов, старое деревце магнолии в центре, наполовину покрытое начинавшими набухать почками.

Но теперь под деревом стоят три адирондакских кресла,[21]21
  Адирондакское кресло – садовое, дачное кресло из деревянных планок с широкими подлокотниками.


[Закрыть] а раньше было два – одно для Грейс, а другое для Чарли, который вбил себе в голову, что на нижнем уровне кишмя кишат чудовища, и никогда не садится ни на пол, ни на землю, если рядом имеется мебель.

Успокойся, Магоцци. Это просто кресло. Ничего не значит. Может, она поставила его для Джексона, который ежедневно является после школы.

– Я тебе подарок купила, – сказала Грейс у него за спиной.

– Да ну? – вымолвил он, изо всех сил стараясь прикинуться равнодушным.

– Кресло, дурачок. Чтобы Чарли не лез к тебе на колени каждый раз, когда мы тут сидим.

– Я думал, оно для Джексона.

– Девятилетнему мальчику никаких кресел не надо. Магоцци, я купила его для тебя, потому что мне нравится, когда ты тут сидишь, и хочется, чтоб тебе было удобно.

– Хорошо. – Хорошо, что она стоит у него за спиной, не видя глуповатой улыбки.

Воробьиный шажок. Ей лучше, Джино.

Не по сезону жаркая погода ненадолго задержалась и после захода солнца, и они выпили по первому бокалу вина на заднем дворе под магнолией. Сидели в непринужденном молчании, прикладываясь к бокалам, прислушиваясь к вечерним пригородным звукам – где-то хлопнула дверь, за каким-то открытым окном у соседей звякают тарелки за ужином, где-то внезапно защебетала птичка, наивно считая ветки магнолии надежной и безопасной спальней. Грейс не только не стреляет в птичку, но и практически не обращает внимания на щебет.

Слава богу. Ей гораздо лучше.

– Посмотри на ветки, Магоцци, увидишь звезды. Через неделю распустятся листья, и их уже не будет видно.

– Никогда не видел это дерево в листьях.

Грейс помолчала.

– Правда?

– Да. Впервые пришел сюда накануне Хеллоуина.[22]22
  Хеллоуин – День Всех Святых, отмечаемый 31 октября.


[Закрыть] На бедном старом деревце оставались три листика, которые очень храбро желтели.

Она издала тихий неопределенный звук.

– Забавно. Я думала, мы знакомы гораздо дольше.

Ему хватило ума не спрашивать, хорошо это или плохо. Он потянулся за бутылкой, стоявшей на земле между креслами, и наполнил бокалы. Хлебнул, откинувшись на спинку своего персонального адирондакского кресла, чувствуя, как все нынешние неприятности утекают в симпатично неухоженную траву на заднем дворе Грейс Макбрайд.

Жалкий тип, обругал он себя. В жизни не был так счастлив, как здесь, полгода общаясь с женщиной, которую еще даже не целовал. Конечно, огорчен мучительным отсутствием физической близости, но абсолютно счастлив. Позор для итальянца, хотя тут ничего не поделаешь. Впервые в жизни, сидя на заднем дворе с этой женщиной, с этой собакой, он чувствует себя дома, где ему всегда рады.

Поэтому у меня нет мебели, Джино. Я там не живу.

– О чем думаешь?

– О том, что счастлив. – Соврать даже в голову не пришло.

– Прелестно. Я газеты читала, новости смотрела. Ты новую загадку решаешь. Наверно, для этого и живешь.

– Это не имеет ни малейшего отношения к тому, что я счастлив в данный момент.

– Знаю. Расскажи, что за дело.

– Фактически два дела. Убийство Мори Гилберта, владельца питомника, и Розы Клебер, но мы не видим связи между ними…

– А с человеком, привязанным к железнодорожным рельсам?

– Над этим работают Лангер с Маклареном. С нашими убийствами ничего общего. У нас застреленные старики-евреи, причем убийца не оставил на месте никаких следов, а там лютеранин, которого кто-то так ненавидел, что замучил насмерть.

– Хорошо, значит, два. Целая куча детективов мается от безделья в отсутствие убийств, а вы с Джино сразу двумя занимаетесь? Похоже, кто-то считает их связанными.

Магоцци пожал плечами:

– Совсем тонкая ниточка. Проверяем.

– Насколько тонкая?

Он заерзал в кресле, вдруг почувствовав себя неловко.

– Пока эти сведения не разглашаем.

– Брось, Магоцци. Хочешь, чтоб я их пробила по новой программе? Посмотрела, что выйдет?

– Мы с Джино думаем, стоит попробовать.

– Хорошо. Ты видел, как эта программа работала с «глухарями». Прекрасно знаешь, что в поисках связей анализируются сотни баз данных, и порой дело движется дьявольски медленно. Мне нужны все сведения, какие у вас уже есть, чтобы сузить круг поисков, иначе на работу уйдет несколько дней.

Не то чтобы он не доверял Грейс. Верит ей больше любого на свете после Джино. Черт побери, сидит ведь под деревом с потенциально опасной птицей над головой, правда? Верит, что Грейс Макбрайд выхватит пистолет и пристрелит ее, если та нападет? Но нельзя преступать установленные в управлении правила, а Магоцци, к своему вечному прискорбию, не бунтовщик.

– У меня нет нескольких дней. – Она скрестила руки на груди, раздраженно на него глядя, как всегда, когда он строго придерживается узкой, официально допустимой дорожки. – Послезавтра начинаем грузить в фургон оборудование.

Он закрыл глаза при напоминании о скором отъезде.

– У обоих на предплечье лагерная татуировка. Мори Гилберт сидел в Освенциме, Роза Клебер в Бухенвальде.

Чувствовал на себе ее взгляд в темноте, потом она отвела глаза, долго молчала.

– Может, какое-то жуткое совпадение.

– Возможно, конечно.

– Но ты в это не веришь.

Он вздохнул:

– Говорю тебе, слабая связь. До этого я уже своим умом дошел.

– Никуда не дошел, разве что больше некуда идти. Что думаешь? Убивают евреев или убивают евреев, бывших в лагерях? То или другое?

Так всегда. Говори вслух то, о чем страшно не только сказать, но и думать.

Он подался вперед, обхватив руками колени, крутя в пальцах пустой бокал из-под вина.

– Не хочу думать ни то, ни другое. Хочу, чтоб ты проверила с помощью своей программы, не замешаны ли они в каких-то нехороших делах, что и стало причиной их смерти.

– Картель престарелых наркоторговцев или что-нибудь вроде того?

– Было бы идеально. Кроме того, лагеря не подходят. Другой старик нас сегодня спросил: зачем убивать старых евреев? Они и так скоро умрут.

– Какой ужас.

– Он тоже был в лагере смерти, – пожал плечами Магоцци. – Извини его.

Грейс на минуту затихла, барабаня пальцами по деревянной ручке кресла.

– Не знаю, Магоцци. Из того, что я слышала о Мори Гилберте в новостях, не похоже, что он был причастен к преступной деятельности.

– Ты даже половины не слышала. Мори всю жизнь помогал людям. Все твердят в один голос: святой, герой… Он был хорошим человеком, Грейс.

– Неправдоподобно хорошим?

Магоцци минуту подумал.

– Не думаю. По-моему, действительно хорошим.

– А Роза Клебер?

– Бабушка Клебер печенье пекла, занималась садом, котом, родными, которые ее обожали…

– Значит, тоже не из преступников.

– Заколдованный круг, – вздохнул Магоцци.

Грейс вылила в его бокал последние остатки вина.

– Может, причина не в том, что они что-то сделали. Может, оба очутились в одно время в одном месте, видели что-то или кого-то, чего не следовало.

Он кивнул:

– Мой любимый сценарий, но что тут искать, черт возьми, и с чего начинать?

– Для этого у тебя есть я.

Он смотрел, как она встала с кресла, всплеснувшись в темноте черной изящной волной.

– Не для этого.

Грейс с улыбкой потянулась, задев пальцами ветку магнолии.

Птичка обезумела.

18

Пока Магоцци и Грейс попивали вино под магнолией, Марти Пульман пил виски по более серьезным соображениям. Сидел на кровати в комнате, принадлежавшей Ханне задолго до того, как она стала его женой. С годами эта комната медленно превращалась из дочерней спальни в унылое место, утратившее конкретное предназначение. За письменным столом никто не сидит, никто не спит в постели, в открывшейся дверце платяного шкафа гремят пустые вешалки. И все-таки Ханна присутствует здесь, как повсюду, и все в мире спиртное не смоет ее.

Он сделал долгий глоток из стакана, глядя в темное окно. Всего вторая ночь в этом доме, а кажется, будто прошла сотня лет с той минуты, как сидел в своей ванне с дулом пистолета во рту.

Попросив остаться, Лили не ввела его в заблуждение. Подобная просьба со стороны любой другой женщины, у которой убили мужа после пятидесяти лет совместной жизни, была бы абсолютно понятна. Опустевший дом полон горя, а ему лучше любого другого известно, что одиночество уцелевшего хуже смерти. Только Лили не из-за этого его оставила. Теперь, когда гибель Мори вывела Марти из заточения, собирается за ним присматривать, и оба они это знают. Старая ведьма каким-то образом догадалась, на что он решился. Всегда обо всем догадывалась, кроме одного-единственного раза.

Марти поморщился, снова заслышав пронзительный гул пылесоса. В течение последних четырех часов Лили готовит и наводит в доме порядок перед завтрашними поминками после похорон. Он пытался помочь, чтобы она скорее управилась и легла спать. В какой-то момент они чуть ли не вырывали друг у друга шланг.

– Имей сострадание, Мартин, – бросила Лили в конце концов, после чего он понял, что она сознательно не собирается прекращать работу. У него бутылка, у нее пылесос, и помилуй Бог каждого, кто попробует лишить их утешения.

Марти схватил бутылку, побрел на кухню, прихватил два чистых стакана, вошел в гостиную, по пути выдернув из розетки штепсель.

– Ради бога, сядь, отдохни. Уже почти одиннадцать.

Ждал протестов, колких замечаний по поводу выпивки, но, видимо, силы Лили Гилберт тоже имеют предел. Она устало опустилась на диван рядом с ним, бессознательно глядя в экран телевизора с выключенным звуком. По-прежнему в детском комбинезоне, только седые волосы повязаны синим хлопчатобумажным платком, как обычно во время уборки. Этот платок вечно его приводит в недоумение. Непонятно, то ли она в молодости придерживала платком длинные волосы, то ли приучилась его надевать после того, как лишилась волос. Он старался вообразить ее с длинными волосами, но после четырех порций виски видел лишь старческое личико с увеличенными стеклами очков глазами инопланетянки, на которую дети напялили парик.

– Кажется, в доме прибрано, – объявила она, дав понять, что села вовсе не по приказанию Марти.

– Ковер уже почти лысый. Я бы сказал, вполне прибрано. – Он налил ей виски на палец. – Держи.

Она бросила на него неодобрительный взгляд:

– Не хочешь пить один?

– Я спокойно могу пить один. Тебе надо расслабиться.

– Не люблю виски.

– Чего-нибудь другого налить?

Лили долго смотрела в стакан, наконец, глотнула и сморщилась:

– Ужас. Как ты его пьешь?

Марти пожал плечами:

– Надо привыкнуть.

Она опять осторожно глотнула.

– У Мори виски лучше. Все равно противное, но лучше. Это дешевое, да?

Он слегка улыбнулся:

– Угу.

Лили кивнула, встала, исчезла на кухне, вынесла через пару минут полбутылки двадцатипятилетнего «Болвени».

Марти изумленно разинул рот.

– Боже, знаешь, сколько это стоит?

– Разве поэтому нам нельзя его выпить? Думаешь, можно выставить полупустую бутылку на распродажу по Интернету?

Неизвестно, чему удивляться – то ли тому, что Лили жертвует скотч ценой в двести долларов, то ли что ей известно о распродажах по Интернету.

Они молча сидели, попивая виски, глядя в немой телевизор. Марти несколько раз сморгнул, убежденный, что видит галлюцинацию, но улыбающаяся физиономия не исчезала.

– Эй, да это ведь Джек! Включи звук…

Лили схватила пульт дистанционного управления и выключила телевизор.

– Стой! – Марти снова нажал на кнопку, оживил экран, с любопытством разглядывая трогательные рекламные картинки.

Джек помогает пострадавшему на месте автомобильной аварии, Джек беседует с рабочими на строительной площадке, серьезный озабоченный Джек у больничной койки, наконец, энергичный харизматический Джек в суде, и голос диктора: «Вам нужен адвокат? Обращайтесь к Джеку Гилберту, который всегда держит нос по ветру. Звоните по телефону 1-800-555-5225. Не оставайтесь с носом!»

– Шлок,[23]23
  Дешевка, отбросы (идиш).


[Закрыть] – пробормотала Лили.

– Не знаю. По-моему, ничего.

Лили хмыкнула.

– Раньше ты никогда его шлоком не называла. Напротив, гордилась.

– Раньше он был моим сыном, – отрезала она.

Марти вздохнул. Из уважения к памяти Мори решил выйти из небытия, всеми силами помочь Лили. Так хотела бы Ханна. Но он вовсе не намерен вечно этим заниматься, поэтому надо покончить с бессмысленной феодальной семейной враждой. Черт побери, пускай Джек позаботится о родной матери.

– Господи Иисусе, Лили, ты самая упрямая женщина на планете.

– Зачем так говоришь? Зачем поминаешь Иисуса? Хорошо знаешь, я этого не люблю.

– Да ладно тебе. Для нас, евреев, имя Иисуса ничего не значит.

– Для кого-то что-то значит. Прояви хоть какое-нибудь уважение.

Он набрал полную грудь воздуху.

– Хорошо, не буду поминать, если ты перестанешь увиливать от темы. Лили, у нас кончаются Гилберты. Остались только вы с Джеком, пора бы тебе закопать в землю меч. Ну, женился на иноверке, и что? Вы с Мори в храм никогда не ходили. Почему тебя так возмущает, что его жена лютеранка?

Лили недоверчиво на него покосилась:

– Неужели действительно думаешь, будто в этом дело?

– А в чем?

– Фу. Ничего не понял. Даже не старался понять. В отставке слишком занят делами.

Марти заскрипел зубами, прежде чем сумел достойно ответить:

– Только не надо меня обвинять. Мы с Джеком долго не виделись, Ханна ему звонила, он бросал трубку, поэтому я спросил Мори, что происходит. Он сказал: Джек женился на лютеранке, говорить больше не о чем. Точка. Приблизительно через неделю Ханна была убита, ты уж меня извини, черт возьми, что я дальше не стал разбираться.

Он глубоко дышал, разглядывая бутылку виски. По прикидке, каждая порция долларов десять. Даже совестно тратить такие деньги на поездку в желанное кратковременное забвение.

– Пей, – предложила Лили. – Лучше умереть от цирроза печени, чем от язвы желудка после твоих дешевых помоев.

Если думает, что его надо дважды просить, то совсем из ума выжила. Марти схватил бутылку и налил стакан, мечтая погрузиться во тьму.

Лили проследила за долгим глотком.

– Хочешь знать насчет Джека?

– Конечно. Почему бы и нет?

Она кивнула, откинулась на спинку дивана, ноги оторвались от пола, торча вперед, как у старенькой девочки.

– Помнишь, он каждый день приходил обедать. До шлоковой рекламы, когда я еще могла говорить людям, что мой сын адвокат, а не стыдилась клоуна на телевизионном экране. В один прекрасный день все кончилось. Исчез с лица земли. Ничего – ни звонков, ни обедов. Звоню в офис – разговариваю с автоответчиком, звоню домой – разговариваю с другим автоответчиком. Мори сказал, что они поскандалили.

– Из-за чего?

– Кто знает? Отцы часто ссорятся с сыновьями. Так и раньше бывало. Не общались какое-то время, пока не забудут о глупостях, которые наговорили друг другу в безумии, на том и кончалось. А в тот раз не кончилось. По почте пришла фотография, где этот здоровенный шлок стоит на коленях среди девочек в белых платьицах и мальчиков в черных костюмчиках перед крестом с прибитым к нему бедным мертвым евреем.

Марти заморгал, задумавшись, не окончательно ли последняя порция виски спалила мозги, потому что чего-то решительно не понимал.

– О чем ты говоришь? Какая фотография?

Лили пропустила вопрос мимо ушей.

– Внизу подпись: Джек Гилберт, первое причастие, какая-то там лютеранская церковь, не помню названия.

– Что? Джек крестился?

Лили молча хлебнула из своего стакана.

– Полный абсурд. Он в Бога нисколько не верит.

Она взглянула на него, как на слабоумного.

– Да что с тобой? Дело вовсе не в Боге. Джек попросту влепил нам обоим пощечину, повернулся спиной к семье и к себе самому из-за какой-то глупой стычки с отцом. Через пару недель прислал свадебную фотографию. В том же месте, перед тем же крестом, с девушкой постарше, в белом платье размером побольше. Трус снова косвенно нас отхлестал по щекам.

Марти запустил пальцы в волосы, стараясь пробудить заснувшие серые клетки и осознать услышанное. Джек натворил кучу глупостей, но никогда не казался способным кого-то сознательно оскорбить, особенно родителей. Вдобавок зачем надо было наказывать Лили за ссору с отцом?

– Ничего не понимаю.

– Неудивительно. Я и сама ничего не понимаю. Больше года голову ломаю.

– Ты должна была Джека спросить.

– Я тебе говорю, он не стал бы со мной откровенничать. И Мори ничего не хотел объяснять. Мужчины с ума сходят, а женщины страдают, не зная почему.

Марти тупо смотрел, как Лили пьет, не видя никаких эмоций на давным-давно знакомом старческом лице. Не сомневался, что они присутствуют, и одновременно знал, что никогда их не увидит. Наверно, если бы Лили Гилберт раз в жизни заплакала, то не сумела бы остановиться.

– Ладно, сам поговорю с поганцем.

– Хорошо.

– Мне очень жаль, что он тебя обидел.

Лили бросила на него туманный взгляд:

– И все это время считалось, что я хуже всех. Кстати, Сол мне сегодня звонил после закрытия питомника. Знаешь, тебе предстоит гроб нести.

– Знаю.

Она чуть улыбнулась:

– Мори давно его выбрал. Постоянно бывал в похоронной конторе, играл с Солом в покер, однажды пришел и сказал: «Лили, я тут себе гроб присмотрел. Тяжеленный, отделанный бронзой, носильщики надорвутся. Тем лучше для костоправа Харви, у которого плоховато идут дела».

Марти с улыбкой услышал знакомые речи.

– Не знал, что он играл в покер.

– Только с Солом, у которого мог выиграть. Иногда еще с Беном.

– Кто такой Бен?

– Никто.

– Он тебе не нравится?

– Путц[24]24
  Болван, бездельник (идиш).


[Закрыть] вонючий.

– А Мори он нравился?

Лили пожала плечами:

– Ты же знаешь Мори. Он был безнадежен. Ему все нравились, заслуженно или нет. Вдобавок они с Беном вместе сюда приехали.

– Странно, что я никогда его не встречал.

– Они не были слишком близки. Ездили два-три раза в год на рыбалку, порой в карты играли.

Марти медленно повернул к ней голову.

– Мори ездил на рыбалку?

– А как же. Ох, включи звук… поскорее. – Лили спустила ноги с дивана, уткнулась локтями в колени, не сводя глаз с экрана. – Смотри-ка, дополнительный иннинг…[25]25
  Иннинг – игровой период в бейсболе.


[Закрыть]

Марти с изумлением посмотрел на нее:

– Бейсбол любишь?

Она сама щелкнула пультом.

– Конечно. Игра джентльменская. С ног никого не сбивают, широко улыбаются, добиваясь успеха…

Он ошеломленно таращил глаза, приходя к выводу, что совсем не знает Лили, столько лет любя ее дочь. Гораздо больше времени проводил с Мори, привыкая к возрастным различиям, существующим в новой семье. Лили таинственно пропадала на кухне, а Мори был мужчиной, другом, вторым отцом, знакомым и любимым.

А о рыбалке Марти никогда не догадывался и поэтому насторожился. Возможно, знал Мори не так хорошо, как казалось.

Он мысленно перенесся в тот день, больше года назад, незадолго до конца своей жизни, когда они возили Лили и Ханну в антикварную лавку милях в пятидесяти северней города, которая торговала вдвое дешевле, чем другие ближе к дому. На обратном пути остановились на деревенской заправке с закусочной, заказали мороженое и напитки.

– Иди-ка сюда, Марти, взгляни. – Мори стоял у высокого холодильного шкафа с молоком, сыром, другими продуктами, глядя на подсоединенный к нему бурливший бак с водой, и качал головой.

Марти заглянул, скривился в гримасе, видя черные клубки пиявок. На крышке бака в чашках с землей и опилками извивались разнообразные черви.

– Какая гадость. Что это?

– Откуда мне знать. – Мори жестом подозвал молодого работника. – Это не противоречит санитарным нормам?

– М-м-м… А вы кто, инспектор?

– Нет, не инспектор, но рассуди здраво. Пиявки рядом с молоком…

– И черви, – добавил Марти.

– Наживка, – объяснил служащий. – В баке живая, сверху сухая.

– Действительно, живая, – хмыкнул Мори. – Шевелится. Жуть какая-то.

– Э-э-э… у нас тут много рыбаков.

– А, рыбаков… Именующих себя спортсменами? Что же это за спорт, когда ты насаживаешь на зазубренный острый крючок крошечное беспомощное живое существо и забрасываешь в воду, чтоб вытащить оттуда другое беспомощное животное покрупнее?

– Да это ведь черви, пиявки и всякая дрянь.

– Для тебя – может быть. Скажи, ты фильмы Спилберга видел?

– Конечно, все видел.

– Правда? Интересно. И «Список Шиндлера»[26]26
  «Список Шиндлера» – фильм, основанный на биографии немецкого предпринимателя Оскара Шиндлера, спасшего во время Второй мировой войны более восьмисот польских евреев, дав им работу на своем предприятии.


[Закрыть] видел?

– М-м-м… Его точно Спилберг снимал?

– Не важно. Я про динозавров имею в виду.

– Ну, «Парк Юрского периода» четыре раза смотрел. Продолжение так себе, а первый по-настоящему классный.

– Помнишь, как там козленка привязывают, чтобы приманить первого крупного динозавра?

– Еще бы, обалдеть.

– Тебе его не было жалко?

– Вроде было. То есть он боялся до ужаса, жалобно блеял и прочее.

– Козленок был наживкой. Вроде этих червей.

Служащий тупо смотрел на Мори.

Тот погрозил ему пальцем.

– Вот тебе важный урок. Понял? Если нет, объясню. То, что для одного человека червяк, для другого козленок. Запомни.

Лили заблуждается, решил Марти, выплывая из забытья. Что бы она ни говорила, что бы ни говорил любой другой человек, Мори Гилберт не мог быть рыбаком.