Текст книги "Судьба империи Очерк колониальной экспансии Франции в XVI-XX вв"
Автор книги: Петр Черкасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Мощный подъем национально-освободительного движения охватил Французский Индокитай. В 1919–1921 гг. происходили крестьянские восстания в Лаосе. В 1924 г. во Вьетнаме (Намдин и Бьенхоа) прошли первые организованные забастовки. В 1925 г. Хо Ши Мин создал первую вьетнамскую марксистскую организацию Товарищество вьетнамской революционной молодежи. В 1926–1929 гг. по Вьетнаму прокатилась волна экономических и политических забастовок. В это же время вспыхнули крестьянские восстания в Камбодже. Крупным событием явилось основание в феврале 1930 г. Коммунистической партии Вьетнама. В феврале же 1930 г. в Иенбае произошло восстание вьетнамских солдат французских колониальных войск, подготовленное буржуазной Вьетнамской национальной партией, действовавшей с 1927 г.
В октябре 1930 г. ЦК Коммунистической партии Вьетнама принял решение о создании массовых организаций и Единого национального фронта для завоевания национальной независимости и осуществления буржуазно-демократической революции. Тогда же компартия была переименована в Коммунистическую партию Индокитая.
В годы Народного фронта во Франции освободительное движение в Индокитае, как и в других французских владениях, добилось определенного смягчения колониального режима. Однако в начале 1939 г. колонизаторы предприняли новое наступление на права и свободы, отвоеванные в 1936–1938 гг. Компартия Индокитая вынуждена была уйти в глубокое подполье.
Таким образом, общая картина французской колониальной империи к началу второй мировой войны была далеко не безоблачной и не радужной. Оценивая ситуацию во французских владениях накануне воины, М. Девез пишет: «Как в экономической, так и в политической областях в 1939 г. настоятельно требовались структурные реформы; век чистого колониального капитализма для заморских стран миновал. Туземцы просили о более интенсивной разработке богатств земли и недр, требовали расширения экспорта продовольственных культур, постепенной индустриализации, большей гибкости таможенной политики, нового прилива капиталов и технических специалистов из метрополии»{92}. Однако Франция никак не реагировала на нужды и потребности своих колоний. «Накануне войны она, казалось, была разбита реформаторским параличом», – констатирует М. Девез{93}.
Все заботы Третьей республики во второй половине 30-х годов были сосредоточены на Европейском континенте, где в это время сгущались грозовые тучи, предвещавшие вторую мировую войну.
Развитие национально-освободительного движения народов французских колоний в межвоенный период подготовило почву для ликвидации колониальной империи Франции. Нужен был мощный внешний толчок, чтобы вызвать накапливавшийся взрыв. Таким толчком стала вторая мировая война.
Глава 3
КРУШЕНИЕ ИМПЕРИИ
Первая мировая война и Великая Октябрьская социалистическая революция положили начало кризису колониальной системы мирового капитализма. Вторая мировая война стала исходным моментом в крушении этой системы, в том числе и французской колониальной империи.
Война оказала глубокое и противоречивое воздействие на взаимоотношения империи и метрополии. С одной стороны, она вызвала резко возросшую тягу метрополии к своим колониям, у которых она искала материальной поддержки (контингенты для армии, промышленное сырье, продовольствие, стратегические базы и т. д.). С другой – ситуация, сложившаяся во французской колониальной империи после поражения Франции в 1940 г., привела к значительному ослаблению хозяйственно-экономических связей империи и метрополии. В ряде случаев французские позиции в колониях (Индокитай, страны Леванта) серьезно пострадали. Ослабление экономических связей усугублялось падением политического престижа и влияния Франции в колониях, где во время войны развернулось мощное национально-освободительное движение. Но все это обнаружилось ближе к концу войны, а в начале ее метрополия возлагала большие надежды на свою колониальную империю.
Уже в первые сентябрьские дни 1939 г. Франция вновь ощутила стратегическое значение своего колониального тыла. Под трехцветные знамена осенью 1939 г. было призвано 216 тыс. алжирцев, в том числе 123 тыс. арабов и 80 тыс. солдат из Черной Африки. Колонии значительно увеличили поставки сырья и продовольствия в метрополию. Одни только африканские владения за два военных года в 6 раз увеличили производство каучука, в 2 раза – хлопка, в 3 раза – золота и в 5 раз – алмазов. «Империя, – писал губернатор Чада А. Лоранти, – бросилась в работу с невиданным порывом»{94}.
Без помощи колоний Франции было бы крайне трудно ликвидировать острый продовольственный кризис, возникший в стране к концу войны. Об этом пишет в своих мемуарах Ш. де Голль, указывающий, что весной 1944 г. в заморских территориях было накоплено запасов продовольствия для метрополии на сумму 10 млрд, фр.{95}.
Широкая материальная поддержка со стороны империи при всем ее значении не могла, конечно, компенсировать общую слабость Третьей республики перед лицом держав «оси», во многом объяснявшуюся духом капитулянтства и пораженчества ее политического руководства на всем протяжении 30-х годов. Менее полутора месяцев понадобилось гитлеровскому вермахту для того, чтобы разгромить французскую армию и, без единого выстрела вступив в Париж, принудить правительство Петэна подписать 22 июня 1940 г. унизительные условия Компьенского перемирия, обрекавшие Францию на частичную оккупацию, ограбление и позор коллаборационизма вишистской клики.
Именно в этот момент, когда не было видно даже намека на выход из трагического тупика, куда завела Францию политика соглашателей, колониальной империи суждено было вновь прийти на помощь метрополии. «Среди страшных испытаний, – говорил в июне 1942 г. генерал де Голль, – французская нация поняла, что существует один фактор, особенно важный для ее будущего и совершенно необходимый для ее величия. Этот фактор – французская империя. Прежде всего потому, что именно она явилась первоначальной базой для возрождения Франции»{96}.
Идея опоры на колониальную империю в деле достижения победы над врагом прозвучала в историческом обращении де Голля к французскому народу 18 июня 1940 г. «Для Франции ничто не потеряно. Мы сможем в будущем одержать победу теми средствами, которые причинили нам поражение. Ибо Франция не одинока! Она не одинока! Она не одинока! За ней стоит обширная империя»{97}.
Предательская и пособническая политика правительства Виши встречала растущее сопротивление не только в метрополии, но и в колониях. С конца лета 1940 г. французские колонии одна за другой начинают присоединяться к «Свободной Франции»[8]. Говоря о значении колониальной империи в первых успехах «Свободной Франции», крупный французский военный деятель и герой войны генерал Ф. Леклерк де Отклок писал не без высокопарности: «Начиная с 1940 г. удивленный мир смог увидеть, как наша империя устремилась на помощь матери-родине. Эта империя стала театром первых побед нашей возрождающейся силы. Она была также одним из участников этих побед, поскольку ее ресурсы позволили нам воссоздать французскую армию»{98}.
Темнокожие солдаты составляли значительную часть вооруженных сил «Сражающейся Франции». В составе этих сил в середине войны числилось более 55 тыс. солдат только из Черной Африки. Африканцы и арабы, одетые во французскую военную форму, приняли самое активное участие в освобождении Франции. Только в 1-й армии генерала (впоследствии маршала) де Латтра де Тассиньи, высадившейся летом 1944 г. на побережье Франции, четыре дивизии из семи были полностью укомплектованы солдатами из Северной и Тропической Африки. В целом, по признанию де Голля, «примерно две трети французских войск состояли из африканцев»{99}.
Колониальные проблемы занимали первостепенное место в деятельности Французского комитета национального освобождения и его главы генерала Шарля де Голля. Главнейшей целью ФКНО, а с 1944 г. Временного правительства, в колониальной политике являлось сохранение целостности империи и поддержание в ней внутренней стабильности. Без империи де Голль и его окружение не представляли себе сильной Франции в послевоенном мире. «С окончанием войны, – писал в 1943 г. министр колоний довоенной Франции Ж. Стерн, – империя должна еще раз сыграть роль, отводимую ей историей и географией. Кто может всерьез мечтать о сохранении мира в Европе… без сильной Франции? А сила Франции – прежде всего в ее владениях, поставляющих ей необходимые экономические ресурсы»{100}.
ФКНО уже в ходе войны сумел извлечь определенные уроки из неутешительного опыта колониальной политики 20–30-х годов. На колониальную политику правительства генерала де Голля оказывали серьезное влияние множество факторов, и в особенности прогрессивные, демократические идеи Сопротивления, выступавшего под лозунгом радикального обновления Франции и ее политики. Факт широкого участия в Сопротивлении и в самом ФКНО левых партий и объединений, включая Французскую коммунистическую партию, выступавших с критикой «меркантильного колониализма», не мог не повлиять на эволюцию колониальной доктрины «Свободной Франции». Нельзя было игнорировать и антиколониалистские настроения международного общественного мнения.
Но, конечно, решающим фактором, определившим новый подход ФКНО к колониальной проблеме, явился мощный подъем национально-освободительного движения колониальных и зависимых народов, начавшийся в ходе второй мировой войны. Наиболее дальновидные и реалистически мыслящие представители буржуазии, к каковым, безусловно, принадлежал генерал де Голль, не могли не видеть грядущего размаха этого движения и не попытаться приспособиться к новым историческим реальностям, которые отныне были необратимы. Об этом в своеобразной форме пишет в мемуарах де Голль, вспоминая о настроениях в Черной Африке в конце 1943 г.: «Сердца африканцев исполнились трепетом надежды и веры в право человека быть свободным. Драма, потрясшая мир, элемент чудесного, который входил в «голлистскую» эпопею, развертывавшуюся на их собственном континенте, картина войны, требовавшей напряженных усилий, менявшей самые условия их существования, – все это не могло не сказаться в хижинах и кочевьях, в саванне и в лесах, в пустыне и на берегах рек: миллионы чернокожих людей, тысячелетиями изнывавших под ярмом нищеты, отныне поднимали голову и задумывались над своим уделом»{101}. Ситуация в более развитых французских владениях – Сирии, Ливане, государствах Магриба и Индокитая – была еще более острой, чем в Черной Африке.
Стратегическая установка де Голля и возглавляемого им ФКНО, а затем и Временного правительства состояла в том, чтобы попытаться совместить, примирить непреложный факт национального пробуждения колониальных народов с сохранением основ колониальной империи Франции под новой, более либеральной вывеской «союза» или «сообщества»; пойти на уступки, местами даже значительные, законным социально-экономическим, а отчасти и политическим требованиям колоний ради спасения главного – французского политического господства над ними.
Новая линия французских правящих кругов, ориентировавшихся на де Голля, формировалась в течение всех военных лет начиная с 18 июня 1940 г. Она характеризовалась прежде всего более широкой опорой на местные элиты в колониальных владениях, их привлечением к участию в управлении этими владениями. Важной вехой в становлении новой колониальной политики Франции явилась Браззавильская конференция (январь – февраль 1944 г.) губернаторов французских африканских владений. Конференция имела целью разработать рекомендации правительству по «превращению империи во Французский союз»{102}. На ней была разработана серия мероприятий по социально-экономической «модернизации» колоний, повышению жизненного уровня их населения.
При всей двойственности и неоднозначности рекомендаций Браззавильской конференции, представленных руководству ФКНО, в то время они имели, несомненно, положительное значение. В них нашел отражение демократический, прогрессивный дух французского Сопротивления, отвергавшего антигуманный «колониальный пакт». На решениях Браззавиля сказался и дух национального пробуждения и возросшего самосознания африканских и других колониальных народов, все более настойчиво стремившихся к политическому самоопределению. Для этих народов уступки, полученные в Браззавиле, были шагом вперед на долгом и тернистом пути к независимости.
По-иному расценивали решения Браззавильской конференции французские правящие круги. Для них это были вынужденные, продиктованные суровой необходимостью уступки, сделанные ради спасения колониальной империи. Если для колониальных народов Браззавиль был обнадеживающим началом на пути к политической самостоятельности, то для колониалистских кругов Франции, так во всяком случае им тогда представлялось, это был предел возможных уступок. Депутат Временной консультативной ассамблеи Э. де Буаламбер говорил по поводу Браззавильской конференции: «Политическая власть Франции должна по-прежнему осуществляться во всех землях, которые от нее зависят, но нужно также, чтобы колонии пользовались как можно более широкой административной и экономической свободой»{103}.
Оценивая итоги Браззавиля и позицию правящих кругов Франции, современный французский исследователь К. Яконо отмечает: «Проведение либеральных мероприятий, но в тесных рамках французского суверенитета; экономические, социальные и административные реформы, но в политической области – никаких потрясений основ, напротив, священное уважение колониального порядка. В начале 1944 г. деколонизация была еще непостижима для французского ума; все еще сохранялся идеал, что французский африканец превратится однажды в африканского француза»{104}.
Серия реформ, последовавших после Браззавильской конференции, оценивалась французскими руководителями чуть ли не как «революционный» поворот в колониальной политике Франции. В то время не было недостатка в громких заявлениях и благих порывах со стороны французских деятелей, провозглашавших, как, например, депутат М. Шеванс: «У Франции отныне нет «владений». Вместе со своими заморскими территориями она образует единое сообщество»{105}.
Однако за подобными заявлениями отчетливо просматривалась серьезная озабоченность за судьбу колониальной империи и намерение французского капитала вновь, как это уже было после первой мировой войны и кризиса 1929 г., выпутаться из военных потрясений с помощью своих заморских владений. «Франция может считаться великой державой только в рамках ее 107-миллионного сообщества», – утверждалось в резолюции Временной консультативной ассамблеи от 13 февраля 1945 г.{106}. Империя была необходима Франции для послевоенного возрождения. Именно этим в первую очередь руководствовалось Временное правительство, взяв курс на интенсификацию эксплуатации колоний. «Горькой правдой является тот факт, – говорил генерал де Голль 2 марта 1945 г., – что мы не извлекаем всего возможного из обширных ресурсов метрополии и империи. Наша Северная Африка способна ускорить сельскохозяйственный прогресс благодаря ирригации, тракторам, удобрениям и общей индустриализации, открывающей широкие перспективы. Наша Западная и Экваториальная Африка, наш Индокитай и Мадагаскар, наши Антилы и Гвиана, по освоению которых уже проведена большая работа, но где еще многое нужно сделать, призывают Францию к новым усилиям»{107}.
Война явилась мощным толчком для промышленного и сельскохозяйственного развития французских колоний. Это развитие, разумеется, служило прежде всего интересам метрополии и сопровождалось резким усилением колониальной эксплуатации. Но объективно происходило и развитие производительных сил африканских и азиатских владений Франции.
Надо сказать, что новый курс пришелся не по вкусу Колониальной администрации на местах, привыкшей к старым методам управления. Перемены в колониальном административном аппарате, произведенные де Голлем в годы войны, затронули лишь верхний его слой. В основной же своей массе французская администрация работала «по старинке», стремилась блокировать все начинания Временного правительства. В союзе с колониальной администрацией действовал и французский частный капитал, привыкший к неограниченному хозяйничанию в колониях и не желавший отказываться от привычных, откровенно грабительских методов деятельности в заморских владениях. Этот факт вынужден был признать один из руководителей радикальной партии, Г. Моннервиль. «Концепции отжившего свое эгоизма, – выступая в Консультативной ассамблее, говорил он, – характерные для «колониального пакта», еще существуют. Многие частные предприятия, озабоченные сохранением своих капиталовложений и получением прибылей, ни в коей мере не думают об общих интересах»{108}. Одной из главных причин нежелания частного капитала участвовать в широких планах реконструкции колоний, несомненно, являлся страх перед подъемом национально-освободительного движения и опасение потерять инвестиции.
Близость окончания войны усиливала тревогу французских правящих кругов за судьбу колониальной империи. С одной стороны, и прежде всего, их пугал подъем национально-освободительного движения колониальных народов, а с другой – попытки Англии и особенно США «поживиться» за счет французских владений, поощряя там антифранцузские буржуазно-националистические настроения.
Идеологи французской буржуазии и политические деятели настойчиво пытались доказать мировому общественному мнению необходимость сохранения колониальных империй как фактора «равновесия» в послевоенном мире. «Британская и французская империи, – писал в 1943 г. министр колоний довоенной Франции, сторонник де Голля Ж. Стерн, – стали политической и экономической необходимостью». «Неужели, – вопрошал он, – будет повторена ошибка Версальского мирного договора, которая подтолкнет крайнее развитие ожесточенного национализма? Неужели будет вновь расширен список слабых народов, плохо подготовленных к самостоятельному управлению и защите своих интересов и территорий? Будущая мирная конференция должна… установить между нациями моральные и экономические связи, попытаться создать федерации, аналогичные французской и британской империям, вместо того чтобы… создавать формальное число новых наций»{109}.
Опасения французских правящих кругов в отношении будущности колониальной империи Франции были вполне обоснованными. Колонии вышли из войны далеко не теми, что были до ее начала. Многие из них – Сирия, Ливан, Вьетнам, Лаос, Камбоджа, государства Магриба – прямо поставили вопрос о полной политической независимости от Франции.
Одним из важнейших следствий второй мировой войны явилось значительное ослабление торгово-экономических связей метрополии с колониями, что наглядно показывают данные о доле Франции во внешней торговле ее владений в 1939 и 1945 гг.:
17 {110}
Лишь к 1950 г. Франции удалось достичь довоенных показателей в тех владениях, которые оставались под ее юрисдикцией. Ослабление хозяйственно-экономических связей с метрополией не могло не иметь политических последствий для французских владений, где за годы войны окрепла национальная буржуазия, все настойчивее выдвигавшая политические требования.
В целом французская колониальная империя к концу войны была охвачена глубоким кризисом.
Кризисные тенденции, наметившиеся во французских колониальных владениях в 20–30-е годы, получили за годы войны ускоренное развитие. Одним из проявлений обострившегося кризиса колониальной политики Франции были лихорадочные попытки реформировать изжившую себя колониальную систему, подновить неприглядный фасад французского колониализма. Как мы видели, робкие попытки реформ в колониальной области предпринимались и в довоенный период, но они носили частный характер. Теперь речь шла о реформе структурного характера.
За полтора послевоенных десятилетия французская колониальная империя пережила две глубокие структурные реформы: в 1946 г. империя была превращена во Французский союз, в 1958 г. замененный Французским сообществом.
13 октября 1946 г. в результате референдума, проведенного как во Франции, так и в ее заморских владениях, была принята новая конституция, учредившая Четвертую республику и провозгласившая Французский союз{111}. В целом конституция 1946 г., разработанная при активном участии левых, демократических сил, явилась важным шагом вперед в политической эволюции республиканской Франции. Именно поэтому она с самого начала вызывала злобные нападки со стороны реакции, запугивавшей рядового обывателя угрозой анархии и беспорядка. Характерно, что в заморских владениях Франции, где право голоса имели только французские граждане, т. е. главным образом колоны, большинство участвовавших в референдуме отклонили конституционный проект. В Марокко, например, «нет» конституции сказали 70 % голосовавших, а в Тунисе – 73 %. Что касается коренного населения заморских владений, то его мнения организаторы референдума вообще не спрашивали.
И тем не менее «Французский союз, – отмечает Л. М. Энтин, – как новая форма организации связей между метрополией и ее внешними владениями представлял собой несомненный прогресс по сравнению с колониальной империей. Прогрессивные начала и тенденции в устройстве союза создавали объективную возможность его последующего развития не как колониального образования, а как формы установления равноправных связей. Если колониальная империя исключала такую возможность, то союз или, точнее, те демократические начала, которые в нем были заложены, в случае их реализации могли сыграть важную роль в деле раскрепощения народов колоний… Реакции удалось свести на нет положительные стороны создания Французского союза, превратить его в колониалистское образование, в орудие подавления и угнетения колониальных народов»{112}.
Впервые в конституционной истории Франции проблема заморских владений была включена в основной документ Французской республики. Уже в преамбуле конституции 1946 г. провозглашалось: «Франция образует вместе с заморскими народами союз, основанный на равенстве прав и обязанностей без расовых и религиозных различий. Французский союз состоит из наций и народов, которые объединяют или координируют свои ресурсы и свои усилия для того, чтобы развивать цивилизацию каждого, увеличить свое благосостояние и обеспечить свою безопасность. Верная своей традиционной миссии, Франция намерена привести народы, руководство которыми она взяла на себя, к свободному самоуправлению и демократическому руководству своими собственными делами; отвергая всякую систему колонизации, основанную на произволе, Франция гарантирует всем свободный доступ к общественным должностям и индивидуальное или коллективное осуществление провозглашенных или подтвержденных выше прав и свобод»{113}.
Изучение текста конституции обнаруживает наличие в нем целого ряда двусмысленных, неопределенных обещаний. Характерно, что в конституции провозглашалось равенство не между нациями и народами, а между индивидами, т. е. личное, а не коллективное равенство. Достижение независимости и даже ограниченной автономии народами Французского союза согласно преамбуле конституции отодвигалось на неопределенную перспективу.
Французскому союзу целиком посвящена гл. 8 конституции (12 статей). Там определялось, что союз образуется из Французской республики, состоящей из метрополии, заморских департаментов и территорий, а также из присоединившихся государств. Общая картина Французского союза (без метрополии) к началу 1947 г. выглядела следующим образом: Заморские департаменты: генерал-губернаторство Алжир (департаменты Алжир, Оран и Константина); Мартиника, Гваделупа, Гвиана и Реюньон.
Заморские территории: Французская Западная Африка – Сенегал, Мавритания, Гвинея, Судан (ныне Мали), Нигер, Берег Слоновой Кости, Дагомея (ныне Бенин), Верхняя Вольта; Французская Экваториальная Африка – Габон, Среднее Конго, Убанги-Шари (ныне Центральноафриканская республика), Чад; Мадагаскар и прилегающие острова, Французское Сомали, французские владения в Индии со статусом «свободных городов», Новая Каледония и прилегающие острова, владения в Океании, о-ва Сен-Пьер и Микелон.
Подопечные территории: Того и Камерун; франко-британский кондоминиум Новые Гебриды.
«Присоединившиеся государства»: султанат Марокко и бейство Тунис; Индокитайская федерация – Республика Вьетнам (Ханой), Кохинхина (Сайгон), королевства Камбоджа и Лаос.
Центральными органами Французского союза являлись президент, Верховный совет и Ассамблея. Президент Французской республики провозглашался и президентом Французского союза. Верховный совет, собиравшийся раз в год по решению президента, формировался из представителей метрополии, заморских департаментов, заморских территорий и присоединившихся государств. Принимаемые им решения передавались правительству, для которого они не являлись обязательными.
Ассамблея Французского союза по идее была самым демократичным из всех органов союза, так как формировалась на паритетных началах: половина членов (советников) – от метрополии и половина– от заморских департаментов, территорий и присоединившихся государств. В разное время численность ассамблеи колебалась от 150 до 240 членов. Внешне деятельность «парламента» Французского союза выглядела довольно внушительно – бурные дебаты, поток предложений, рекомендаций и «мнений» в руководящие органы Четвертой республики. На практике же вся работа ассамблеи протекала в точном соответствии с целями французских правящих кругов и пи в коей мере не ущемляла интересов метрополии или исключительных прерогатив Национального собрания Франции даже в том, что касалось собственно заморских территорий.
Французский парламент и правительство Четвертой республики с его представителями на местах (генерал-губернаторы, губернаторы, верховные комиссары и резиденты) являлись подлинными и единственными источниками власти и закона в разбросанных по всему свету заморских владениях Французского союза.
Учитывая веяния времени, руководящие круги Франции вынуждены были допустить ограниченное участие представителей заморских территорий в центральных органах власти Четвертой республики. В 1957 г. заморские территории были представлены в Национальном собрании 38 депутатами (из 627), в Совете республики (сенат) – 39 советниками (из 320), в Экономическом совете[9] – 13 членами (из 148){114}. Отдельным, безусловно, лояльным представителям коренного населения заморских владений предоставлялись даже министерские портфели во французском правительстве.
Допустив участие представителей заморских владений в центральных руководящих органах власти метрополии, французские правящие круги установили такую норму представительства, которая, с одной стороны, создавала впечатление демократизма, а с другой – делала это представительство неопасным для интересов метрополии.
12 лет просуществовал Французский союз – ровно столько же, сколько и родившаяся одновременно с ним Четвертая республика. Все эти годы Французский союз постоянно развивался, видоизменялся и модернизировался. Важнейшим фактором, влиявшим на развитие Французского союза и определившим его конечный крах, был нараставший подъем национально-освободительного движения колониальных и зависимых народов.
Первый серьезный удар по французскому колониализму был нанесен на Ближнем Востоке, где еще в ходе войны подмандатные государства Сирия и Ливан добились политической независимости.
Начало второй мировой войны вызвало новый подъем национально-освободительного движения в странах Леванта. Поражение 1940 г. привело к падению престижа Франции в Сирии и Ливане, а линия Виши на сотрудничество с фашистскими агрессорами окончательно дискредитировала Францию в общественном мнении стран Леванта.
Французская колониальная политика на Ближнем Востоке после поражения 1940 г. характеризовалась наступлением на те права и свободы, которых сирийский и ливанский народы добились своей упорной борьбой в предвоенный период. Французское правительство в 1939 г. фактически отменило мандатный режим, заменив его прямой формой управления в Леванте. Как в Сирии, так и в Ливане была запрещена деятельность политических партий, распущены парламенты, ограничены общественные и личные свободы. При пособничестве вишистской администрации в Сирию и Ливан началось усиленное проникновение Германии и Италии. Оживилась деятельность профашистских организаций в этих странах.
Английское правительство приняло решение оккупировать Сирию и Ливан с целью предотвратить превращение их в германский плацдарм на Ближнем Востоке. Де Голль настоял на том, чтобы в операции по захвату Сирии и Ливана приняли участие отряды «Свободной Франции» (6 тыс. солдат, 20 самолетов, 10 танков и 8 орудий).
Операция началась 8 июня 1941 г. Подразделения «Свободной Франции» совместно с английскими и австралийскими войсками вступили на территорию Сирии и Ливана. В этот же день представитель де Голля в Леванте генерал Ж. Катру сделал заявление об отмене в перспективе французского мандата и предоставлении независимости Сирии и Ливану. Правда, сроки предоставления независимости не уточнялись. Подразумевалось, что формально это произойдет не ранее окончания войны. Объясняя причины этого, внешне неожиданного, решения генерал де Голль пишет в мемуарах: «Обосновавшись в Дамаске и Бейруте, мы не смогли бы сохранить там статус-кво. Катастрофа 1940 г., капитуляция Виши, действия держав «оси» вызвали такие потрясения, что «Свободная Франция» должна была занять по отношению к государствам Леванта новую позицию, отвечающую происшедшим изменениям и новым обстоятельствам. Мы к тому же полагали, что после окончания, войны Франция не сохранит мандат на эти страны. Если бы даже она захотела это сделать, этому, несомненно, помешало бы движение в арабских странах и требования международной обстановки. Поэтому только независимость реально и по праву могла прийти на смену мандата». «При этом, – добавляет де Голль, – интересы Франции и ее исторические прерогативы должны были сохраниться. Впрочем, именно такие цели преследовали договоры, заключенные в 1936 г. в Париже с Ливаном и Сирией. Эти договоры, несмотря на затяжку с их ратификацией, были фактом, который мы, исходя из здравого смысла и учитывая обстоятельства, не могли игнорировать»{115}.
27 сентября 1941 г. глава французской администрации в Леванте генерал Катру подтвердил предстоящее признание независимости Сирийской республики, а 26 ноября – Ливанской республики. В эти же дни были сформированы национальные правительства двух арабских государств. Новый курс «Свободной Франции» в Леванте мотивировался двумя основными соображениями: во-первых, де Голль пришел к твердому выводу о том, что прежняя система управления совершенно себя изжила и необходимо изменить ее для того, чтобы сохранить французское «присутствие» в этом районе; во-вторых, для него ни в коем случае речь не шла об отказе от «особых прав» Франции в Сирии и Ливане. Отказ от мандата не означал «ухода» Франции из Леванта. Новая форма взаимоотношении Франции с ее бывшими подмандатными территориями (возвращение к идее договоров о сотрудничестве 1936 г). должна была обеспечить сохранение ее преобладающего политического, экономического и культурного влияния в Сирии и Ливане. Вплоть же до окончания войны оставалась в силе мандатная система с расширением полномочий и прерогатив местных национальных властей. Таковы были планы «Свободной Франции» в Леванте посла июня 1941 г.
