Текст книги "На службе у бога войны. В прицеле черный крест"

Автор книги: Пётр Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава X
Висло-Одерская операция

Ноябрь 1944 года. Глубокая осень. Солнечная погода чередовалась с дождливой, но лес, в котором мы жили и который укрывал нас два с половиной месяца, имел уже другой вид. Большинство деревьев сбросило листву, лишь кое-где на опушках зеленели ели и сосны, что придавало лесу какую-то нарядность и торжественность. В эту пору здесь, в Польше, все же теплее, чем, скажем, в средней полосе России.

Мы чувствовали, что наше лесная жизнь заканчивается. Армия была готова к новым боям. Куда ни посмотришь, в укрытиях стоит новая техника – орудия, танки, САУ, грузовики. Все это доставлено сюда с уральских заводов. Заметно прибавилось самоходных артиллерийских установок – СУ-122, СУ-85, СУ-100. Видимо, военное командование, учтя опыт прежних боев и видя, что полевая артиллерия не успевает за танками, чтобы поддержать их в бою, сделало ставку на самоходную артиллерию, которая двигалась с такой же скоростью, как и танки.

Вот и армейская газета «На разгром врага» уделила внимание этому роду оружия:

«Самоходная артиллерия – молодой вид оружия. Тем не менее за время Великой Отечественной войны она прочно утвердила за собой славу грозного оружия. Самоходно-артиллерийские установки являются мощным средством усиления ударной силы танковых и механизированных подразделений как в наступлении, так и в обороне.

Обладая сильным вооружением и подвижностью, самоходно-артиллерийские установки успешно ведут борьбу с вражескими танками и самоходными орудиями, его противотанковой артиллерией, а также с укрепленными огневыми точками, действуют в составе штурмовых групп. Большая дальнобойность артиллерийского вооружения дает возможность самоходкам поражать бронированные цели противника с дальних дистанций и все свои задачи решать преимущественно огнем».[44]44
  Газета «На разгром врага», 18 ноября 1944 года.


[Закрыть]

По распоряжению Ставки наша армия в конце ноября 1944 года вошла в состав 1-го Белорусского фронта. Она снова должна была стать главной ударной силой при проведении Висло-Одерской наступательной операции. Ей приказано перебазироваться в район Люблина и разместиться в лесных массивах в 30 километрах от города.

В армию поступил приказ начальника штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковника М. С. Малинина: «Передвижение войск совершать только в ночное время с соблюдением всех мер маскировки. Письменные приказы на марш отдать только корпусам, в остальных инстанциях ограничиться устными распоряжениями. Радиосвязь на марше и в новом районе сосредоточения запретить до особого распоряжения штаба фронта. Обратить внимание всего офицерского состава на сохранение в тайне всех вопросов, связанных с организацией войск и их передислокацией».[45]45
  ЦАМО РФ, ф. 299, оп. 3070, д. 582, лл. 102–103.


[Закрыть]

Перебазирование армии проходило, как и предписывалось, в строгой секретности. Конечно, неудобно было совершать марш в ночное время даже на короткое расстояние – до железнодорожной станции, но таков приказ. Наш особый 405-й гвардейский минометный дивизион был погружен в считанные часы и отправлен на запад, поближе к Висле, где держали оборону части Красной армии. Тогда я даже не мог представить себе, сколько же надо подвижного состава, чтобы перевезти всю нашу технику? Оказалось – 31 железнодорожный состав, 1 576 вагонов. Это при условии, что мотострелковые подразделения использовали свой автотранспорт. Вот это масштабы!

На новом месте в жизни армии начался уже другой этап боевой подготовки. Она строилась с учетом замысла предполагаемой боевой операции, в которой танковому удару отводилась одна из главных задач.

Устную ориентировку по замыслу операции командование армии получило на военной игре в штабе фронта. Замысел ее сводился к следующему: разгромить Варшавско-лодзинскую группировку противника и выйти на линию Лодзь. В дальнейшем наступать на Познань и выйти на линию Бромберг – Познань и южнее, чтобы занять исходное положение для выполнения основной стратегической цели – взять Берлин и закончить войну.

Эта задача была по силам нашим войскам. К этому времени вся территория Советского Союза била полностью освобождена от немецких оккупантов. Они уже были изгнаны и из восточных польских земель. Технические и людские ресурсы Германии подходили к концу. Это видно было хотя бы по тому, что вермахт больше не оснащался новыми видами оружия, а на фронте появились маршевые батальоны фольксштурма, состоящие из 16-17-летних юнцов и 60-летних стариков.

Летом 1944 года открыт был второй фронт. Теперь войска вермахта подвергались мощным ударам как на востоке, так и на западе. Непрерывным потоком на фронт шло оружие, да и союзники по антигитлеровской коалиции увеличили поставки СССР вооружения и стратегического сырья по ленд-лизу. Кроме того, Гитлер потерял многих своих союзников: вышли из войны Италия, Болгария, Венгрия и Румыния. Германия была обречена, но Гитлер и его окружение еще пытались сопротивляться и оттянуть крах своего рейха. А «колосс на глиняных ногах», так фюрер называл СССР в начале войны, не только выстоял в самой жесточайшей войне, но и окреп, его войска стали подходить к границам фашистской Германии.

С 11 по 14 января 1945 года армия передислоцировалась из района Каменки на Магнушевский плацдарм для перехода в наступление совместно с 8-й гвардейской армией генерала Чуйкова.

Согласно планам наш дивизион был привлечен к артподготовке на участке прорыва, осуществляемого 8-й гвардейской армией. Для уточнения деталей меня вызвали в штаб артиллерии 49-го стрелкового корпуса. Штабисты работали в поте лица, но нам участок еще не был определен. В связи с этим меня попросили подождать. Располагая временем, я пообщался со многими офицерами, поинтересовался, где и как воевала армия. Конечно, меня в первую очередь интересовал генерал Чуйков – легендарная личность. Интерес к генералу я проявлял не случайно. Будучи еще курсантом Ленинградского артиллерийского училища, я был наслышан о Чуйкове. Муж моей старшей сестры Моти – Трофим Федорович Терешин – участник советско-финской войны, служил в 9-й армии, которой командовал тогда Чуйков. Как о командарме, он отзывался о нем весьма нелестно.

Что теперь говорят о Чуйкове? Я услышал о нем много баек и анекдотов. Например, как он ординарца себе подбирал, как ходил в атаку и даже о его отношениях с любовницами. Были и серьезные суждения: много значил Сталинград. 62-я, да и 8-я армия, которой с весны 1943 года командовал Чуйков, оставила свой след в истории Великой Отечественной войны.

На фронте мне все же довелось встретиться с Чуйковым, и я пытался понять, где во всех этих рассказах о нем правда, а где всего лишь байки. То, что Василий Иванович был крутым человеком, это точно. Среднего роста, крепкий, с крупным крестьянским лицом, на голове – густая черная грива волос. О его храбрости действительно ходили легенды еще со времен Сталинградской битвы. Сталин уважал генерала, хотя и знал о его грубости и разного рода выходках. Чуйков был из плеяды генералов, которые нередко работали палкой, кулаком и матом. Офицеры, даже старшие, боялись его как огня и старались не попадаться под горячую руку генерала-самодура. Во время войны он многих разжаловал, понизил в звании, не разобравшись подчас – виноват ли вообще офицер.

Василий Иванович слыл любвеобильным человеком, много раз был женат, но в армии женщин не терпел. К концу войны в связи с большими потерями на фронте «слабый пол» все чаще стал появляться в штабах. Это были радистки, телефонистки, писари, машинистки, о медиках уже и говорить не приходится. Но в штабе Чуйкова не было ни одной женщины. Если генерал ехал с проверкой в корпус или дивизию, то там начинался настоящий переполох: к штабу в спешном порядке подавались крытые машины, в которые сажали дам и увозили куда-нибудь подальше, чтобы они не попадались женоненавистнику на глаза. Проходя по штабу и не заметив ни одной женщины, Чуйков одобрительно говорил сопровождавшему его командиру: «Вот это настоящий штаб, ни одной бабы. Правильно, так и должно быть!»

Такой противоречивой фигурой был Василий Иванович Чуйков, будущий Маршал Советского Союза…

В штабе артиллерии 49-го стрелкового корпуса, которому, наряду с другими соединениями, предстояло прорывать оборону противника, я получил наконец полную информацию о том, кого и где будет поддерживать огнем наш дивизион. Артподготовка – по плану, все остальное будет зависеть от хода боевой операции.

13 января 1945 года дивизион покинул выжидательный район и переправился через Вислу. В войсках, переправлявшихся на Магнушевский плацдарм, наблюдался общий подъем. И неудивительно. Солдаты видели, что война подходит к завершающей стадии, удар по фашистам будет крепким – вон сколько техники. Следовательно, потерь с нашей стороны будет значительно меньше.

Из штаба корпуса возвратился Юрий Гиленков. И первый мой вопрос к нему:

– Когда наступаем?

– Завтра, капитан, завтра!

В общих чертах командир дивизиона изложил задачу корпуса: нам предстояло форсировать реку Пилицу, захватить плацдарм, затем выйти к реке Бзура, в район Ловича – Кутно, в дальнейшем наступать на Познань и выйти к Одеру. Войскам предстояло проделать бросок в 130 километров. На все это отводилось 4 дня. Темпы наступления, можно сказать, небывалые. Да, мы научились воевать и воевали со знанием дела, хотя эта наука далась нам нелегко и платить за нее пришлось большой кровью.

В те дни перед наступлением нам, командирам среднего звена, не так уж много было известно о противнике, с которым мы должны были сражаться, хотя, конечно, разведка давала и нам общую информацию. Только после войны, когда познакомился с архивами, я был удивлен тому, что командование армии имело полную информацию об оборонительных рубежах немцев, их резервах, о численности и вооружении большинства крупных соединений.

С Магнушевского плацдарма нам предстояло преодолеть так называемый «Восточный вал». Это целая система обороны, в которую были включены старые немецкие крепости Познань, Кюстрин, Глогау и Бреслау. Далее шел Мезеритцкий укрепленный район с его многочисленными минными полями и ловушками. Кроме того, на пути наших войск было немало естественных препятствий – реки Палица, Варта, Одра, с полдюжины речек и болот.

Ночь перед наступлением для бойца и командира всегда бывает тревожной. Но поспать хотя бы несколько часов все равно надо. Закончив вместе с Гиленковым последние приготовления, я отправился перед сном подышать свежим воздухом. Обычно это была небольшая прогулка. Лес, в котором стоял дивизион, напоминал мне «берендееву сказку»: кроны деревьев засыпаны пышными шапками снега, морозный воздух прозрачен, дышал ось легко. Стояла тишина, лишь где-то вдалеке взлетали к небу осветительные ракеты. Завтра эту тишину разорвет рев моторов и грохот артиллерийских залпов. Как все нелепо в этом мире!

Ночь, на удивление, я спал спокойно. Утром, разбудил меня ординарец Василий Полеводин. Он уже успел вскипятить чайник и «сервировать» стол, на котором, кроме черного хлеба и банки тушенки, ничего не было. Стало быть, запасы из Дебицких складов закончились. Я порылся в походном ларце и обнаружил пачку трофейных галет. «Оприходовав» консервы и попив чайку, мы с Василием готовы были к бою. «Бивак» наш уже шумел на разные голоса: шофера прогревали моторы, слышались команды офицеров, шофер командира дивизиона ждал начальство. Гиленков появился, как всегда, подтянутый, чисто выбритый, словно он собрался на концерт, а не шел в бой. Сняв кожаную перчатку, он поздоровался со мной и сказал:

– Я – на КП к Дремову, связь прежняя – по радио. Денек у нас сегодня, несмотря на мороз, будет жарким. Ну, ни пуха ни пера!

Не успел я послать к черту свое начальство, как машина рванула с места, оставляя за собой снежную пыль.

Артподготовка началась, как и было запланировано, ровно в 8.00. Тишину разорвали залпы орудий разных калибров. Содрогалась земля. Тысячи снарядов, вычерчивая огненные полосы, разрывались на оборонительной линии противника. Над передним краем прошли штурмовики и бомбардировщики, сбрасывая свой смертельный груз.

Вскоре в бой вступил и наш дивизион. Мы дали несколько залпов по запланированным целям и ушли с огневой позиции. Непрерывный обстрел первой линии обороны противника продолжался полтора часа.

Армия Чуйкова уже прорвала оборону противника и ушла вперед на 10–15 километров от переднего края. Обгоняя пехоту, в бой пошли танки передового отряда нашего корпуса: бригада Темника, 400-й самоходный полк полковника Хватова, две батареи зенитного полка, саперный и понтонный батальоны, за ними выстроился в походную колонну наш дивизион.

Я впервые участвовал в танковом рейде передового отряда. Все для меня было новым, незнакомым. По понятным причинам опасался каких-то неожиданных поворотов в наступлении. Однако все шло обычным порядком. Сначала колонна двигалась по лесной дороге, потом на пути стали попадаться небольшие хутора. Вот и передний край, линия обороны немцев. Моим глазам предстала страшная картина. Земля перепахана вдоль и поперек снарядами и бомбами. Еще недавно здесь были окопы и блиндажи, пулеметные гнезда и артиллерийские батареи, теперь – одно воспоминание. На дорогах – исковерканные танки, орудия, перевернутые вверх колесами грузовики, брошенные повозки и… горы трупов.

Оборона немцев стала разваливаться с первого же дня нашего наступления. Деморализованные гитлеровские войска отступали к реке Пилица, стремясь закрепиться на ее западном берегу. Передовые отряды 8-го механизированного и 11-го танкового корпусов рвались вперед, останавливаясь только для заправки топливом и пополнения боезапаса. Если раньше танковые части проходили в сутки по 15–25 километров, то теперь двигались со скоростью 50-100 километров. Передовые отряды не втягивались в бои по освобождению населенных пунктов, не занимались ликвидацией войск противника, у них была другая задача – резать коммуникации, перекрывать пути отхода вражеских войск на новые позиции и не допускать к ним никаких резервов.

Быстрое продвижение передовых отрядов и удары по тылам дезорганизовывали противника, сеяли страх и панику в его рядах.

Если противнику все же удавалось организовать оборону, полковник Темник вызывал БМ-13 и приказывал произвести залп по указанной цели. Мои ребята выполняли эту работу с ювелирной точностью, расчищая путь танкистам и мотострелкам, хотя рейд по тылам врага был сопряжен с огромным риском: никто не знал, что может предпринять противник в той или иной ситуации. На вторые сутки передовой отряд вышел из лесного массива и оседлал шоссе, ведущее к какому-то населенному пункту. Тут приходилось проявлять двойную осторожность. Как-то, когда я вел колонну, майор Гиленков наставлял меня: если не хочешь схлопотать в борт фауст-патрон, крути головой на 360 градусов. Сейчас приходилось крутить головой не только мне одному, а всему личному составу дивизиона.

Неожиданно на шоссе показалась колонна немцев, скорее всего, маршевый батальон из резерва. Шедший впереди капитан Бочковский передал комбригу Темнику: «На шоссе немцы, их много!» Тот спрашивает: «Что немцы предпринимают?» Капитан передает: «Остановились, готовятся к бою». Последовала команда: «Атаковать!»

Вскоре от маршевого батальона ничего не осталось, он был разгромлен в пух и прах. Оказалось, что не все солдаты имели оружие, командование собиралось довооружить батальон где-то по пути.

Когда наш дивизион подошел к месту боя, все уже было кончено. Я разыскал Бочковского, машина которого стояла чуть в стороне от шоссе. Капитан поздоровался со мной и сказал:

– Видишь, Петр Михайлович, до чего дожили немцы. Их стали бросать в бой почти без оружия.

– Не удивляйся, Володя, – ответил я, – вспомни начало войны. Вспомни, как наши солдаты бросались на противника, чтобы в бою добыть винтовку или автомат.

Пока я беседовал с танкистом, мой верный Санчо Панчес, ординарец Вася, постоянно следовавший за мной, решил что-нибудь «подтрофеить». На фронте среди солдат была мода – добывать часы и обмениваться ими не глядя.

Вот Полеводин и стал шарить среди убитых. Потянул за руку одного фрица, потом другого – нет часов. В кювете наткнулся на какого-то здоровенного детину – ну, у этого он уж наверняка разживется трофеем. Только взял его за рукав, как «труп» ожил, встал и поднял руки. Ординарец от неожиданности опешил, растерялся, потом, словно кузнечик, отскочил в сторону, дрожащими руками рванул с плеча автомат и дал по немцу очередь. Тот только покачнулся, но продолжал стоять. Вася шуганул еще две короткие очереди в это жирное тело, и только тогда немец упал.

После этого случая мой ординарец зарекся «барахолить», и если случалось бывать на поле боя, то трупы обходил десятой дорогой.

Надо отметить, что передовой отряд пленных не брал – их некуда было девать, да и возиться с ними не было времени. Их разоружали и передавали подошедшим пехотным частям.

Двигаясь дальше, танковая колонна форсировала небольшую речку по перекинутому мосту: немцы даже и не думали его взрывать. Наверно, никак не ожидали появления здесь в тылу советских танков.

По шоссе нам навстречу неслась легковая машина. У моста вдруг остановилась. Да и куда ехать: дорога перекрыта. Бочковский, любитель разного рода эффектов, обратился к Темнику:

– Товарищ полковник, а лимузинчик-то ничего, посолиднее, чем наша колымага. Возьмем?

– Давай, капитан, только будь предельно осторожным, не зарывайся, – сказал комбриг, опасаясь какой-нибудь провокации.

На малом газу Бочковский поставил машину поперек дороги, полностью отрезав лимузину путь. По снежному полю шофер вряд ли рискнет удирать – застрянет. В машине оказался генерал, представитель ведомства по эвакуации материальных ценностей. Фигура важная. Генерала посадили на танк и отправили в штаб 1-й танковой армии. Трофей же – «опель-адмирал» – достался комбригу Темнику.

Чем дальше пробивался передовой отряд, тем чаще стали попадаться толпы беженцев, уходивших от войны на запад. Мы обгоняли машины, повозки, мотоциклы, велосипеды. Картина знакомая. Так летом 1941 года двигались толпы наших людей, с той лишь разницей, что уходили они на восток.

Иногда под беженцев маскировались задержавшиеся по каким-то причинам чины немецкой гражданской администрации или вермахта, так что при досмотре в наши руки попадали важные птицы. При подходе к Пилице во время разыгравшейся сильнейшей пурги ночью в нашу колонну затесался крытый грузовичок. Только утром комиссар Прошкин обратил на него внимание. Заглянув в кабину, он увидел за рулем пожилого поляка, рядом с ним сидел закутанный в шубу-дубленку какой-то тип. Вытряхнув его из машины, майор увидел, что перед ним предстал старший офицер с двумя железными крестами. Под брезентом находились еще двое гражданских лиц и три холеные дамы. Паненок отпустили их на все четыре стороны, а остальных, в том числе и немецкого офицера, передали подошедшим пехотным частям. Машину Прошкин определил в наш дивизион, а барахло, которое везли беглецы, быстро исчезло в солдатских вещевых мешках.

Война, повторяю, дело аморальное и отвратительное. В ходе наступления иногда видишь, как черствеет и грубеет человек. И с этим ничего нельзя поделать.

Танкисты знаменитой 1-й гвардейской танковой бригады, о которой столько написано хвалебного, преподнесли нам, офицерам 405-го дивизиона РС, наглядный урок, который надолго запомнился. Это произошло в батальоне Бочковского. Хотелось бы сразу пояснить, что в ходе наступления танковый батальон, идущий впереди, в ходе боевой операции теряет до 80 % личного состава. Это убитые, раненые, сгоревшие заживо в машинах. Бойцы и командиры это прекрасно знают. Если повезло остаться в живых, многие снимают реактивность, стресс водкой.

В селе под названием Воля батальон Бочковского остановился в ожидании подхода заправщиков. Дело было к вечеру, мы уже начали устраиваться на ночевку, как в одном из домов послышались душераздирающие крики о помощи. Майор Прошкин бросился к дому, ногой выбил дверь и через коридор шагнул в большую комнату. При свете керосиновой лампы он увидел поразительную картину. В углу на кровати лежала раздетая женщина, с ней возился какой-то танкист, рядом сидело еще человек семь-восемь, ожидая своей очереди. Эта теплая компания уже изрядно подпила, и теперь им было море по колено.

Комиссар был не из трусливых людей, никогда не прятался в бою за спины других, но тут, при виде пьяных солдат, оторопел – черт их знает, что они могут выкинуть. Выпивохи неожиданно схватились за оружие. Один из них выдохнул ему прямо в лицо:

– Советую тебе, майор, убраться отсюда, а то как бы чего не вышло!

Распаленные алкоголем солдаты готовы были пристрелить комиссара, в этом он нисколько не сомневался. Разумно было покинуть дом. В штабе Прошкин никак не мог успокоиться, непристойно ругался и кричал: «Подлецы! Дрянь! Так опозорить честь советского солдата!» Вместе с комиссаром я решил пойти к Бочковскому и рассказать об инциденте, только что случившемся в его батальоне. Комбата я хорошо знал и надеялся, что он примет самые суровые меры против насильников.

Был ли в тот день Бочковский в подпитии, сказать трудно, но он поразил нас своим спокойным отношением ко всему случившемуся. Странно было слышать от комбата такие слова:

– Ссориться по пустякам с моей чумазой братией мне нельзя, хотя насилие отвратительно человеческому естеству, мне в частности. У нас, в танковых войсках, свои неписаные законы. В разгар труднейшей операции в тылу врага, когда на каждом шагу гибнут мои парни, я не хочу восстанавливать их против себя. Я вместе с ними рискую жизнью, и выполнение боевой задачи во многом зависит от них. После завершения операции, если останемся живы, я проведу с ними воспитательную работу. А сейчас, ребята, покиньте батальон. Так будет лучше и для меня, и для вас. Кроме того, советую по этому поводу не поднимать шум.

Не знаю, как оценивал свой поступок Владимир Бочковский, став генералом? У меня просто не было случая поговорить об этом, хотя наши пути пересекались. Этот случай в январе 1945 года был для меня наглядным уроком. В боях случалось и не такое: командира «по неосторожности» могли раздавить танком или пустить пулю в спину. Что и произошло примерно по такому же поводу, как и в селе Воля, немного позже с заместителем командира 8-го гвардейского танкового корпуса полковником Гореловым.

В душе я не согласен был с Володей Бочковским, хотя он и был моим товарищем и другом и воевал дай Бог каждому.

По молодости я тогда многого не мог понять, с Гиленковым затевал дискуссию по поводу позиции, занятой нашим другом Бочковским в инциденте в селе Воля. Юра тоже, как мне казалось, был на стороне танкиста и посоветовал забыть то, что происходило в польском селе. Но, пожалуй, большим ударом для меня было то, что уже после окончания войны мой подчиненный, командир батареи Сережа Ковылин, признался, что тоже «баловался» втихую с польской девушкой без ее согласия. И это происходило в нашем «эрэсовском», как его еще называли «королевском» дивизионе. Что же тогда творилось в других войсках? И все это списывалось на войну.

Война, в моем понимании, – дело богомерзкое. Может, когда-то она и была увеселительной прогулкой, скажем, для французских королей ХV-ХVII веков, и только в книгах Александра Дюма. В XX веке все, что связано было с войной, приводило к разрушению человеческой цивилизации, какой бы идеологией она не прикрывалась и какие бы цели не преследовала. Но какой бы омерзительна ни была война, эту, Отечественную, мы должны были закончить и разбить фашизм, отродье человечества.

Передовой отряд продолжал стремительно двигаться к новым оборонительным рубежам противника. 18 января нам удалось захватить город Александрув. Здесь особых проблем не было. Дальше путь лежал к городу Згеж.

Згеж брала наша 19-я гвардейская мехбригада. Батальоны штурмовали каждый док, каждую улицу, подавляя огневые точки противника. Здесь погиб наш комбриг полковник Липатенков, непосредственно руководивший боем. В его танк попал снаряд. Похоронили его во Львове на «Холме Славы». Отважному командиру посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Бригаду же принял подполковник Баранов.

И снова в путь. Згеж остался позади. Передовой отряд под командованием полковника Темника проскочил уже 125 километров, и там, где он прошел, дороги представляли собой свалку разбитой немецкой техники. Взяли местечко Унеюв. С ходу форсировали Варту, силами разведки захватили небольшой плацдарм. Но у города Конин споткнулись. И только когда подошла вся 19-я мехбригада с более мощной артиллерией, город выкинул белые флаги. Это случилось 21 января.

Германское командование всеми силами пыталось остановить продвижение частей 1-й гвардейской танковой армии, вводя в бой свежие резервы, собранные по всей Германии. Еще 18 января был произведен пуск воды из водохранилища на реке Дунаец. Вода затопила пойменные поля и луга, ее уровень в реке Висла поднялся на 110 сантиметров. Это, однако, не послужило серьезным препятствием наступающим войскам. Были опасения, что на подобный шаг немцы могут пойти и на других водоемах, поэтому начальник штаба армии генерал Шалин предупреждал командиров всех рангов:

«В связи с выходом наших войск к реке Одер следует учесть, что ее верхнее течение до города Бреславль сплошь зарегулировано – плотины, шлюзы, водохранилища здесь имеются в большом количестве.

В целях создания искусственного паводка, взламывания льда, срыва переправы наших войск путем затопления окрестностей водой, противник, несомненно, попытается разрушить плотины и шлюзы, создать водные заграждения. К этому надо быть готовым».[46]46
  ЦАМО РФ, ф. 299, оп. 3070, д. 603, л. 119.


[Закрыть]

Новый рывок открывал нам путь к польскому городу-крепости Познани. По имеющейся информации немцы превратили город в настоящую крепость на старой польско-германской границе. По сути, она прикрывала Берлин. Чтобы взять Познань, надо было преодолеть три оборонительных обвода, разбить систему ДОТов, ДЗОТов и многочисленных огневых точек.

Командир передового отряда полковник Темник принял решение взять крепость до подхода корпуса своими силами. Он выделил несколько усиленных разведывательных групп, придав им танки, бронетранспортеры, по мотоциклетному взводу и батарее СУ-57. Особые надежды возлагались на самоходные установки.

Американские самоходки СУ-57 хорошо зарекомендовали себя в предыдущих боях – во взаимодействии с пехотой, действуя из засад. Если даже в машину попадал снаряд и выходило из строя прицельное приспособление, все равно точность попадания обеспечивалась прямой наводкой через ствол. Было еще одно преимущество у этих установок – бесшумность двигателей на малых оборотах, что позволяло в ночное время незаметно подойти к переднему краю на 200–250 метров, произвести два-три выстрела и раствориться в темноте.

Разведка принесла неутешительные известия: город основательно укреплен, его будут оборонять более 50 000 человек. Резервы сюда стянуты с ближайших укрепленных рубежей. Запаса продовольствия хватит месяца на три осады.

Удары по Познани разведывательными группами и всем передовым отрядом ощутимых результатов не принесли. Столь же безуспешной была и попытка всеми силами корпуса штурмовать крепость. Генерал Дремов впоследствии писал:

«22 января в 15.00 передовые части корпуса подошли к пригороду Познани и авангардными батальонами произвели разведку боем.

Атака с ходу и последующие бои не дали желаемых результатов. Наступление застопорилось. Немцы вели прицельный обстрел, и по режиму огня можно было сделать вывод, что крепость и город обороняли не тыловые части, а регулярные отборные войска. Позднее это подтвердилось.

Бригады корпуса дважды пытались ворваться в город, но всякий раз откатывались назад, неся значительные потери».[47]47
  Дремов И. Ф. Наступала грозная броня. Киев, 1981. С. 120.


[Закрыть]

Осада крепости мне чем-то напоминала средневековье. Крепость, окруженная со всех сторон, обстреливалась из всех видов оружия, но не сдавалась. Войска, под предводительством атамана Дремова, ждали, что Познань поднимет на городской ратуше белый флаг. А ведь с самого начала было ясно, что брать хорошо укрепленный город-крепость одними только танковыми войсками – это нонсенс.

Нелепость этой затеи понял Дремов, понял и Катуков. В конечном итоге и Жуков отказался брать крепость танковыми частями, хотя еще 22 января 1945 года настаивал на том, чтобы с Познанью было покончено. В своем приказе он ставил задачу. – «…овладеть Познанью и районами Оборотники, Кекш, Плевиско, Шверзенц, Муроване – Гослина».[48]48
  ЦАМО РФ, ф. 299. оп. 3070, д. 712, лл. 49–51.


[Закрыть]

Это уже после войны Георгий Константинович написал: «Для уничтожения гарнизона в Познани оставлялась часть сил 8-й гвардейской, 69-й армий и 1-й гвардейской танковой армии. Взятие Познани поручалось командованию 8-й гвардейской армии. В то время считалось, что там окружено не больше 20 тысяч войск, но в действительности их оказалось более 60 тысяч, и борьба с ними в укрепленном городе затянулась до 23 февраля».[49]49
  Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 574.


[Закрыть]

Неудачи под Познанью можно объяснить не только хорошей защищенностью крепости или присутствием там большой группировки войск. Главная причина была все же в другом: брать крепость было нечем. Наши тылы отстали, и войска испытывали острую нехватку боеприпасов, горючего и продовольствия. Кроме того, сюда подошли гренадерская дивизия «Бранденбург» и другие соединения из резерва. Они ударили по нашим войскам в районе Вайсенбурга и приостановили форсирование реки Варты.

Прежде чем к Познани подошли полевые армии Чуйкова и Колпакчи, у ее стен оставалось небольшое прикрытие под командованием полковника Горелова, основные же силы танковой армии направлялись на прорыв Мезеритцкого укрепленного района. Мы уже тогда считали, сколько километров осталось до германской государственной границы: 200,150, 120… Еще рывок – и мы достигнем намеченной цели.

К большому сожалению, под Познанью погиб Герой Советского Союза полковник Горелов, чья биография стала яркой страницей в истории 1-й гвардейской танковой армии.

Два года Владимир Михайлович командовал 1-й гвардейской танковой бригадой, которая геройски дралась на разных фронтах, не зная поражения. Она отличилась на Курской дуге, в Украине и Польше. Комбриг был опытным и отважным офицером, действовал в бою всегда решительно и смело. В корпусе он пользовался всеобщей любовью, дивизион РС постоянно следовал по пятам за его бригадой, готовый в любую минуту поддержать своим огнем. Я знал о разладе в семье полковника. Его жена Валерия, врач по профессии, встретила на фронте свою новую любовь, и комбриг подал на развод. У них от совместного брака осталась дочь, которую Владимир Михайлович очень любил. Совершенно неожиданно он женился вторично. Когда корпус находился в Обояни, комбриг встретил Агнию Федоровну. Она была тоже врачом. Эта милая и добрая сибирячка не только скрашивала жизнь нашему комбригу, но и взяла на себя все повседневные о нем заботы. Этой фронтовой паре завидовали все офицеры корпуса.