Текст книги "Ветер душ (СИ)"

Автор книги: Петр Драгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

  Космачев невысок ростом, не очень широк в плечах. Физическое совершенство не пришло к нему подарком от природы, простым наследием предков. Наработанная в немыслимом количестве мышца обволакивала не совсем удобный, интеллигентский костяк, полностью преображала, делала его особенно уверенным и гармоничным.

  Я много читал об этом человеке. Он легко расправлялся со своими многочисленными и именитыми соперниками еще тогда, когда меня не имелось в проекте. Он не только ходил с самим Михаилом Хергиани, он соперничал с ним, он выигрывал у него. Он просто Космачев, а это уже фамилия.

  Человек-легенда быстро и свысока объяснял нечто главное нашим новичкам Архиповым. Те кивали и сердечно улыбались в такт. Будто китайские болванчики, братья прижимали лапки к груди с восторгом, в едином соглашательном жесте.

  Из-под линялой спортивной майки легенды выглядывал бугристый бицепс увесистых размеров и завидной конфигурации. Кисть руки состояла всего из трех пальцев и двух обрубков. Она напоминала о холодном высокогорном ужасе, о чем-то запредельном и нереальном.

  Отсутствие пальцев не уродовало его, наоборот, наполняло притягательной смесью страха и неизведанной мощи. Ущербная кисть казалась нечеловечески сильной и подвижной.

  Время от времени державный перст в указующем жесте отправлялся куда-то за спину. Там, в блестках светотеней июльского солнца и зелени, стояла парочка малышей. Франтовато-уверенный пацан в фирменной кепке с длинным козырьком и плотно сбитая, длинноволосая девица.

  Девица никак не могла найти место своим рукам, то теребила сумочку, то искала что-то в карманах. Ей, видно, не нравилось наше излишнее, малышковое внимание. Она терялась, зачем-то покачивала плечами. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, она исподлобья изучала асфальт и окружающую листву.

  Человек-легенда имел потомков и хотел пристроить собственное чадо в нашу, ничем не примечательную компанию. Теперь с этим завидным фактом Архиповы будут долго подпрыгивать вокруг собственной оси и на достаточное расстояние.

  Конечно, девчушка в течении обстоятельств не виновата, но мне никак не улыбалось, когда с ней примутся носиться словно с писаной, заветной торбой. Хорошо, когда легенда бьет крылами в сторонке, и не очень, когда рядом.

  Слава Богу, хоть папочка ее нас не сопровождает. Зато московский родственник – привесок с нами наверняка. Космачев отрывисто и громко гаркнул прощальную фразу, взмахнул рукой, хлестко ударил Серегу по ладони, закрепляя сделку, и откатил на личном Москвиче.

  Как видно, не у меня одного возникали проблемы в общении со сверстниками. Вновь прибывшей так же, без особого выбора, предстояло освоить забавный вольер и ужиться с его обитателями. Она вынужденно, нехотя присоединилась к девчонкам, а пацаны вернулись к прерванному занятию.

  Мы острили друг над другом и прочими. Это вызывало легкие уколы самолюбия и общие взрывы смеха. Особенно потешались над соперниками из других спортобществ. Сия древняя традиция пришла к нам от старших. Великоспартаковский шовинизм не оказался чем-то особенным. Напротив, каждая компания имела личный флаг и поводы для его вознесения.

  Армейцы гордились жутким профессионализмом и успехами мужиков в альпинизме. Буревеcтники – высоким уровнем высокообразованного любительства во главе с абсолютом единственного в республике мастера спорта по скалолазанию Олега Космачева. Угловатые интеллектуалы из университета, в очках и калошах на два размера больше нужного, радостно хихикали над всеобщей непроходимой тупостью.

  А на 'Енбек' жаловались хором. Говорят, судьи из столь мощной организации готовят трассы исключительно под своих участников. Мужики у них выигрывают любые республиканские соревнования. Наказывают стареющий абсолют 'Буревестника'.

  Народ располагался на сборах особняком. Там 'Спартак', тут 'Енбек'. Уточками за тренером следовали тихие братья 'Локомотива'. Хохмачки устраивали над друзьями – соперниками, в футбол вместе резались, но жизнь у каждой кучки своя, особенная. Редко когда собирались у общего костра. Ну, это взрослые. Нам в таких делах явно попроще.

  17.

  Серебристые с обратной стороны листья тополей чуть трепещут от легкого вечернего бриза с гор. Он несет им свежесть, а мне еще незнакомые, зовущие запахи высокогорья.

  Водитель распахивает мелкую, убогую дверку кабины и вываливается наружу. У него в руках пачка сигарет. Ему можно, он не спортсмен. Говорит о чем-то с Архиповым, улыбается, дышит ему дымом прямо в лицо. Тот в притворном ужасе машет руками, показывает в сторону нас, детей, пальчиком. Негоже, дурной пример заразителен.

  Между пирамидальными верхушками деревьев проглядывают вершины. Они уже оторвались от земли. В их предгорьях таится грядущий вечер, и серая, почти черная растительность сливается в темное море, из которого растут белые, слегка розоватые айсберги льдов.

  Наконец загружены наши бытовые заботы. Архиповы перестают беспокоиться и подпрыгивать за забытым. Я устраиваюсь у краешка тента, чтобы хоть что-то различить в сумерках дороги. Но здесь трясет неимоверно, да и жестко. Все мягкое перетащили вглубь машины. Там и лежат вповалку, аки гады теплые, но ползучие.

  Глаза слипаются. Я отталкиваюсь от деревяшки сидения руками и с размаху падаю в общую кучу. Вой, ругательства. Но ничего. Устроился, растолкал боками нетерпеливых и уснул.

  Только синева, насыщенная до черной глубины. Синева, которую почти не улавливаешь, она оттенок. Ее поглотила ночь. Что-то спряталось за могучей, угрюмой спиной скального жандарма и опускает бледные ниточки лучей на окружающее.

  Луны нет, но прозрачность ночи так легка, что сумрак пересыщается звездами. Они падают на меня неисчислимыми мириадами миров. Они несут свежесть пространства, невообразимую даль безмолвия и печали. Темные, непроницаемые в ночи конуса елей направлены туда же – вверх. И живое может стремится в небо, и я могу.

  Мне на плечи укладывают газовый баллон весом в пятьдесят килограммов. Напоминание о земном притяжении. Я подстраиваюсь к колоне несущих общественное барахло до нового пристанища, иду, потею.

  Бревенчатый мост через шкворчащую в темноте речку. Даже в темноте я различаю белую пену на перекатах камней. Она спешит вниз, а мы приехали сюда. Похоже, надолго.

  Тропа шпыняет меня незнакомыми бугорками и поворотами. Упал бы, да никак не можно. Баллон с газом на хребте не позволяет. Но приятно осознавать собственную немереную силу. Я знаю, что не каждый мужик так сможет. Взять и понести баллон.

  Начальник возится с замком на двери. Сбрасываю ношу с плеч и оглядываюсь. Мы на самом дне ущелья. Его склоны обрывисты, они теряются в кромешной темноте. Из-за плеч Жандарма – мощной, двухсотметровой отдельностоящей скалы показалась Венера. Так вот кто сорил серебряными лучами в темноте. Вижу ее крошечный, платиновый диск. Необычайная, удивительная прозрачность ночного неба.

  Сделали еще ходку к машине. Донесли остатки шмоток. Вот и домик, где нам предстоит обитать. Предбанник со столярным и прочим хозяйственным барахлом. Справа просторная кухня, слева пара комнат, одна большая, другая поменьше. В большой – одинарные лежаки, прикрепленные к стенам. В малой – нары в два этажа. Будем спать на втором. Наверху, в тесной и теплой компании.

  Сергей Маркович берет в руки семиструнную гитару, и мы перебираемся в большую комнату. Слушаем песню об огромном таком полицае, который все плачет и плачет. Жлобства он, гад, натворил, что даже дочка ему простить не может подлеца.

   Уютно до безобразия. Свечечки на столе мерцают. Тепло и пахнет чужими носками. Это чтобы служба не забывалась. Туюк-су заброшенный альпинистский лагерь. Он здесь еще до войны был палаточный, сезонный. В пятидесятых застроили кирпичными зданиями.

  Мы вот живем в бывшей бане. Аркаша тут же предлагает попариться скопом, не отходя от кассы. Ржем как положено. Весело, как в настоящем альплагере. Вот только нет его. Три-четыре чудом уцелевших домика, да наш маленький коллективчик. А когда-то сюда стекались сотни людей со всех концов Советского Союза.

  Но потом, альпинизм как массовость для народу, кончился вместе с лозунгами ДОСААФ. Народу приезжало меньше и меньше. Народу жить и кушать вкусно разрешили. А этим подсобнее заниматься дома у кухонной плиты.

  С крутых склонов сходили зимние лавины. Огромные камни вламывались в пустые человеческие пристанища и навсегда становились их единственными обитателями. Нам уже зябко, и Маркович искусно поддерживает ночное настроение.

  С Туюк-Су связана одна очень интересная легенда, – заводит тренер. В те далекие годы между нашей баней и административными постройками располагался палаточный городок, в котором три летних месяца жили альпинисты.

  В один из сезонов в альплагерь прибыла красивая и яркая пара молодоженов. Высокий, складный парень, косая сажень в плечах, разрядник, силач и скальный технарь каких мало. Ему женой – чудная молодая женщина, такая, на которых мы заглядываемся даже в пыльной сутолоке города.

  Молодожены были так увлечены друг другом, что более, их никто не интересовал. Парень перешел в группу своей суженой, хотя и имел разряд повыше. Они вместе любили горы. Поздними вечерами парень прокрадывался к женской палатке, где она спала и тихонько будил подругу. А то и просто выкрадывал ее и нес сонную вверх по склону, поближе к ночному небу.

  Там наверху по склону от нашего домика, под хвойными пирамидами елей, есть лавочка. На ней и оставались молодые наедине с любимыми горами. Наедине всю ночь.

  Однажды ярким летним днем их группа пошла на очередное восхождение. В тот раз перед ними был пик Абая, с его сотниметровыми скальными стенами, темными, мрачными расщелинами.

  Как всегда неожиданно налетела непогода и закружила бешеную, холодную круговерть. Ледяные снежные струи веером, с силой опадали вниз и мешали продвижению вперед. Из посредственного, почти для новичков, маршрут превратился в восхождение на пределе сил и возможностей. Если бы не присутствие в группе столь сильного участника, как этот парень, они наверняка погибли бы среди страшных, укрытых панцирем льда скал.

  Но люди шли вверх, шли мучительно долго, так как отступать не приходилось. Группа покорила вершину только когда день уже перебирался за хмурую грань своего окончания.

  Вечер в горах мимолетен. Даже когда солнце вечерними золотыми отблесками укрывает стены ущелий, он длится какие-то пять минут. Но стоит ему спрятаться за горой, как наступает ночь.

  Серые провалы межгорий вбирают черноту с удивительной быстротой. Тело изрезанной черными полосами земли меняется каждую секунду. А снежная высь одиноких вершин горит в ночи белыми светильниками еще долго. Затем меркнут и они.

  Но солнца не было и в помине. Метель наконец утихла, но плотные, тяжелые снеговые тучи толпились стадом серых баранов. Они сорили в темноту мокрым, холодным снегом в безветренной тишине. Они обрастали клочьями тумана и разбивали реальность на множество отголосков. Скалы казались тенями, а тени скалами. Гигантские пропасти – тропами, уходящими в бесконечность.

  Восходители разбрелись в разные стороны, ища место для спуска. Вдруг раздался пронзительный женский крик. Женщина поскользнулась и упала пропасть! Его суженая. Парень дико заорал и ринулся следом. Но его поймали. Тогда он начал лихорадочно готовиться к спуску вниз вертикальной стене, объятой темным покровом ночи.

  Никто не мог удержать его от столь безумного дела, он был страшен и не понимал чужих слов. Никто не решился следовать ему в этом пути. После долгих споров и ругани остальные альпинисты нашли безопасный обход и ринулись туда в надежде на чудо. Но когда они прибежали вниз, под стену, было поздно. Они увидели лишь безжизненное, юное тело. Женщина была мертва.

  Альпинисты тут же вспомнили про парня, но рядом с телом не было его следов. Они долго искали, кричали, пытались увидеть хоть что-то в ночной тьме. Потом они возвратились на вершину во второй раз. В тщетных потугах пришло утро. Когда рассвет обнажил стену, они увидели, что там никого нет.

  Группа возвратилась во встревоженный, говорливый лагерь. Начались спасательные работы. Сотни людей прочесывали окрестности. Но парня так и обнаружили. Полетели головы начспасов и выпускающих. Хотели закрыть сезон, но он успел закончиться сам вместе с коротким горным летом.

  Конец августа разразился столь мощным и обильным снегопадом, что хозяйственники не успели вывезти даже лагерные палатки. Брошенные пристанища стояли проваленные под белой тяжестью, прогибая каркасы, словно дуги спин. Так и дождались они одиночества и холода суровой тяньшанской зимы.

  Но пришло новое лето, а с ним и новый сезон. Альплагерь подновили, привели в подобающий спортивный вид. Новая публика хлынула в Туюк-Су, совершать новые, геройские восхождения.

  В то время альпинисты одевались достаточно своеобразно. Они были вынуждены пользоваться снаряжением, которое нам и не снилось. Огромные кованые крючья, веревки из пеньки, тяжелые трехслойные кожаные башмаки, горные альпенштоки с килограммовыми наконечниками, черные, глухие штормовые костюмы из брезента. Спорт для людей не слабых как телом, так и душой.

  Однажды в лагерь спустилась группа с восхождения на пик Амангельды. Они затравили байку, что видели на пике Абая Черного Человека. Сначала, они приняли его за каменное изваяние. Настолько тот был недвижим и поглощен созерцанием неведомой дали. Но потом изваяние упало на колени и дико закричало, посылая неведомые проклятия небу и попиравшим его горам.

  Горное эхо подхватило страшное послание и понесло его отголосками ущелий, ледников, каменных круч. Удивленное пространство на секунду замерло, осмысливая случившееся, затем разразилось диким хохотом камнепадов и пьяной, неудержимой жутью снежных лавин.

  В откровенно разыгравшееся воображение веселых товарищей никто из начальников не поверил. Но засим последовало событие, переполошившее весь лагерь, – на группу, мирно перекусывающую на привале, напал Черный Человек. Он разметал перепуганных спортсменов в разные стороны и забрал все съестные припасы. Голыми руками разрывал консервные банки напополам. Глубоким вечером того же дня случилось и вовсе ужасное.

  Лагерь проснулся от дикого женского крика, удивительно долгого и безнадежного. Он удалялся куда-то вверх, но и не думал ослабевать, перемежаясь шумными, рыкающими вздохами большого животного.

  Никто ничего не понимал. Начиналась паника. Мужики метались меж палаток, вооруженные чем попало и нацеленные против всех. Крик прервался. Инструкторы смогли объявить построение. Но умолкшую было ночь разрезал рык настоящего зверя. Он тянулся с высоты, был настолько ужасен, что холодило сердце.

  Вдруг, до самых краев темного неба, ночь насытилось холодом и враждебностью. Казалось, она смотрит на сбитых в кучу людишек прямо из ниоткуда. Берет их за горло, каждого поодиночке, костлявой скользкой рукой.

  Затем еще раз закричала женщина. Но коротко... Все прервалось хорошо слышимым стуком падения мягкого тела о земляной склон.

  Ее нашли утром. Безжизненное тело юной женщины лежало прямо под скалой. Там вверху, где была их любимая, ночная скамейка. Кто-то сразу связал череду событий, но ему еще не поверили.

  Поверили в следующую ночь, когда побежавшие вверх мужики стали свидетелями второй трагической сцены. Черный Альпинист стоял на самом краю пропасти и с нечеловеческой силой и ловкостью держал на вытянутых руках извивающееся тело в спальнике. Они не смогли ничего сделать с этим. И вторая женщина стала его жертвой.

  Лагерь немедленно эвакуировали вниз, район полностью закрыли для туристов и отдыхающих. Милиция и егеря начали широкомасштабную облаву на обезумевшего Черного Альпиниста.

  Дело оказалось сложным, сопряженным с привлечением больших людских ресурсов и долгим временем. Если бы альпинист ушел из района, его бы никогда не нашли, но его свежие следы видели несколько раз. В метаниях, сменах приемов и разочарованиях прошло лето, и наступила поздняя осень.

  Пару раз Черный Альпинист сам находил своих загонщиков. Он нападал на людей в поисках продуктов, бил безжалостно, с нечеловеческой силой, но никого более не убивал. Походил он на крупную, одевшую грязное хламье обезьяну, но никак не на человека. Лицо скрывалось за темной курчавой бородой, ходил он совершенно босой.

  И вот удалось обнаружить место его постоянного обитания. Убежищем оказалась небольшая пещера около водопада, прямо у соединения ручья с бурной горной рекой. Пещера была выстлана шкурами животных, завалена остатками беспорядочной еды, скомканным альпинистским снаряжением.

  Устроили засаду. Караулили в самой пещерке и еще в нескольких местах, для верности. Черный Альпинист появился поздним вечером. Он сгибался под тяжестью туши горного козла, добытого голыми руками.

  Нечеловек почуял недоброе своим уже звериным нюхом, долго колебался, но все же зашел в скальную нору. Через несколько секунд жестокой борьбы с внутренней засадой, он неожиданно вырвался, но снаружи его обложили хорошо подготовленные, мощные отряды егерей и солдат.

  Облава сомкнула полукольцо у самой речки. Бежать было некуда. Могучая, бурная река несла не только тяжелые вечерние воды. Она перекатывала валуны в человеческий рост. Словно мельничные жернова, обломки скал каменно гудели и раздавили бы в лепешку всякого.

  Но обезумевший человек, не видя другого выхода, бросился прямо в воду. Один раз показалась его голова, но он рычит, он борется. Его дикий взгляд с ненавистью блуждает по оторопелым лицам преследователей. Но бурная река поглотила его тело. Совершенно бесследно, раздавив, размазав среди камней и бурой грязи.

  Парень сошел с ума, не найдя тела любимой под коварной скальной стеной. Ему показалось, что она осталась живой и ушла в горное холодное одиночество. А он слишком долго спускался вниз, он потерял ее.

  Обезумевший человек метался среди хоровода цирков, ущелий и каменных жандармов. Он разминулся со своими спутниками и остался совершенно один. Он искал ее среди гор до полного изнеможения духа, мучительно, бесполезно. Искал, растеряв признаки человеческого облика, забыв о собственной цели, забыв счастье ушедшей жизни.

   В один из летних дней, после года скитаний и болезни, он вернулся в лагерь к ее палатке. Он вспомнил. Его разочарование было ужасным. Оно выплеснулось предельной яростью на абсолютно невиновных в его горе людей.

   Наверное, девчонки натерпятся страха нынешней ночью. Рассказчик позволил себе намекнуть, что, возможно, история о парне в черном, еще не закончена. Кто знает, может именно сейчас он заглядывает в эти окна и ищет похожее лицо. Ну да мы не девочки, и нас четверо на нарах.

   18.

  Утро. Маркович обвешал меня веревками как слона. Я тащу метров 160, он сороковку для петли, тросы и карабины. Довольненький улыбается, говорит, для зарядки в самый раз.

  Для зарядки в самый раз – мужики гоняют в футбол. А тут прешься вверх и дышишь как паровоз. Сон с лица слетел махом. Особенно тяжко вверх по склону идти. Десять – двадцать метров, и легкие разрываются от желания привычной порции кислорода. Без акклиматизации значит.

  Выбрали скалку высотой метров 60-70. Немного пологовато, коньи скачки, но и стеночки есть на пробу. Зашли обходом на самый верх. Там повыше закончились даже елки. На такой высоте не растут.

  Арча, кустарнички, травка. Все карликовое и ужасно пахучее, как соответственные настойки в пузырьках. Маркович многое предоставляет мне делать самостоятельно. Доверяет. Далеко внизу, прямо под нами, белые петли горной дороги. Под ней речка, тоже белая – белая.

  Очищаю скальный зуб для страховочных петель. Здесь никто до нас не лазал, так что будет вдвойне интересно. Макушка заросла тонкой пленкой бледно-зеленого, твердого мха. По щелям земелька, на ней ютятся кустики, клочки травы.

  Расшатываю большой камень, килограмм на тридцать и сбрасываю вниз. Он явно лишний. Если оторвется, когда мы будем лазать, беды не миновать.

  Каменюка летит далеко-далеко, гулко бьется о тело стены и разрывается бомбой. Внизу на склоне исходятся рваным шелестом вязкие кусты. Шрапнель осколков наматывает на себя живое, противится чужой силе. Зрелище.

  Нахожу еще один живой камушек. Весом так центнера в три. Архипов обматывает меня петлей веревки еще раз. Страшно. Я упираюсь ногами нараскоряку в щель между камнем и плитой монолита.

  Тяжелый утробный кряк где-то глубоко подо мной. Камешек явно больше, чем я рассчитывал. Повисаю на веревке, оставшись вообще без опоры. Бледнеет Архипов. Целая плита нехотя, неторопливо, как в замедленном фильме начинает движение вниз.

  Она трудно скользит по пологости, затем разом набирает бешеную скорость в свободном падении. Звук удара такой, что отдается эхом в противоположный, далекий склон.

  Мы дрожим вместе с горами. Внизу по склону – дождь камнепадов. Его волна долетает до самой дороги. Запах травы перебивает дым зажигалочного кремня насыщенный, объемный.

  Архипов хитро улыбается и спрашивает, не страшно ли мне. Я живо представляю, как поскользил бы на этих салазках с горочки, к лагерю. Ну и лез бы сюда сам. Но молчу.

  Пришли к домику только к обеду, голодные. А я еще и весь в земляной пыли, чумазый как черт. На кухне в измазанном фартуке дочь великого человека прячет длинные руки за спину. Забавно смотреть на такой домашний вид легендарности.

  Девчонка смущена, будто я вижу ее за недозволенным занятием, но все-таки откликнулась на мое предложение и долго поливала меня вместо душа теплой водой. Грязный будто настоящий шахтер, я отмывался от черной, пахнущей травами земли. Потом откровенно весело. Оказывается, я сегодня еще и дежурю вместе с ней. А то, что я веревки вешал, не в счет.

  Сначала вынести помои после завтрака, затем меня ждут жирные бачки. Надо пол подмести. Наталья продолжает прятать красные от горячей воды руки за спину. Как будто у остальных они после работы другие.

  На речку за водой иду один. Надрываясь, тащу полный бачок перед пузом. Особый кайф делать на глазах у других то, что они не могут в силу собственной хилости.

  После обеда гоняли в футбол на крошечной ровной площадке. Она обнесена довольно забавным забором, слепленным из чего попало. И спинки от кроватей пошли в ход, и сетки, и доски, и трубы какие-то. Как в ограде у домика Плюшкина. А мяч улетал в речку через верх.

  До нее и добраться тяжело, по веревке приходится. Селем прорану вырыло, в отвес десять метров. Но благо мяч не уплывает. Там такие перекаты – камень на камне. Застрянет кругленький в водоворотике и вертится под струями воды, а не плывет.

   С нами играл альпинист Влад Смирнов. Сухой, маленького роста мужичок. Резкий до безобразия. Пацаны давно уж повыдохлись, а он как юла меж нами носится. Справедливости сказать, в футбол Влад играет профессионально. Но вот больно спорить любит и выигрывать под крик и крутую луженость глотки. А проигрывать, ну никак. Тут мы и сцепились намертво.

   Мне потом сказали: Влад – мастер международного класса по альпинизму. Чемпион Союза. Вот бы никак не подумал, совершенно простой, улыбчивый человек. Хотя здоровье у него феноменальное. Азарт на высокогорном футбольном поле спадает в пять секунд. Мы просто кучкой ходим за мячиком вялые, квелые. А неутомимый Маркович (сам не играет) кричит :

   – Гол, давай гол!

   Развлекается. И только Влад бегает как заводной. А я супротив него играю. Он ведь старше даже Марковича. Чего его к нам занесло?

  К вечеру, после долгого топтания нос к носу на кухне, мы с Натальей присоединились к общей компании. В мелко копошащейся комнате не утихали междусобойчики. Народ коротал время между тренировками и прочими нуждами.

  Лагерный быт в высокогорье – штука однообразная до нудности. То погода прихватит, то нападут хозяйственные заботы. Выход на скалы целое событие. Почти час тащись до маршрута, с едой проблема. Водичку тащить на горбе. Не так просто.

   Ловлю скошенный взгляд Натальи и тут же ухожу под надежную защиту собственных бровей. Снежная королева. Я злой на нее какой-то. Кажется, нечто связывает нас невидимой нитью, а это мне не очень нравится.

   На пол в большой комнате бросили пару гимнастических матов. Ковер для борьбы – барицу из высокогорной сказки про Шерлока Холмса и профессора Мориарти. По очереди стравливаются пары под хохот и аплодисменты затравщиков. Иногда мужская половина супротив женской, что добавляет забаве пикантности и новизны.

   Маленький Андрюха проиграл Наталье. Обидно, но весело (не ему). Я уложил Макса на обе лопатки, грамотно почти профессионально. Под шумные одобрительные хмыки, на подиум выходит Аркаша. Он не страдает мелкотравчатостью, так сказать, могуч, вонюч и волосат. Приударяет за Наташей.

   Да что они носятся с ней, как с бешеной ступой? И старичок Влад отпускает сальные комплименты. Ей, наверное, очень нравится быть в центре внимания. Чтобы мужики вились вокруг бешеными ужами. А Сергей Маркович распевал козлиным голоском : 'Натали, Натали. Как вы могли. Эта ночь...' Что ж, пусть порезвятся.

  Расправа была короткой. Аркаша ходил кругами, как загонщик. Широко разлапив руки, клиент сюсюкал и пускал слюни. Вот поймал и завалил.

   – Ай! – орет зверолов.

  У него из обеих ноздрей хлещет кровь. Совсем случайно получил пяткой по длинному носу – шнобелю. Карате и джиу-джицу в одном стакане. Уматывает под улюлюканье и свист охладить кровь горной водичкой.

  Ну придумали. Я тоже уложил Аркашу, и теперь ожидают зрелища века. Битва гигантов. Да не буду бороться, я с девчонками не борюсь. Меня подзадоривают, издеваются. Она утверждает, что мальчики из класса боялись ее как огня. Ну, да то мальчики. А я делать этого не буду.

  Будешь, друг мой, еще как будешь. Мы истешем друг о друга все углы, да так и не прекратим этого занятия. Мы будем бороться с собой и другими еще долгие, долгие годы. Мы будем счастливы и натворим кучу глупостей от переполняющей нас силы. Мы станем измерять друг другом весь мир. И я буду драться за нее со всеми хоть скопом, хоть поодиночке.

   Она станет другой, чужой но я никогда не поверю в это. И не дано нам в жизни ни большей радости, ни большего мучения. Ибо только в мимолетности воображения произрастают желания через край. И более всего человеку требуется как раз то, чему никак не случиться.

   Лишь один горизонт может быть конечной целью нашего жизненного пути. А достичь его возможно, поднявшись над собой, над ветром человеческих судеб. Потому что мир не линеен и не трехмерен, как кажется нам в уютной и привычной суете городов. Мир бесконечен, но мы боимся и не умеем верить в эту непреложную истину.

  Сидим втроем с ее троюродным братцем. Троеюродьевый, будто ты нам совершенно необходим. Цивилизованный братец взахлеб рассказывает о московских чудесах «маде ин Америка». Там идет фильм Кинг-конг, а у нас ничего подобного. Как же – столица.

  У братца кепка ненашенская, и Наталья гордится пришлым, московским родством. Ну и чего ты приехал, если там так хорошо?

  Наша маленькая тайна для других явно просвечивает блестками. Сергей Маркович усмехается в кулачок и ставит нас в пару для работы на скале. Дежурим тоже вместе. Сплошное противостояние. Ухожу в пустую комнату и часами играю с огоньком свечи. Странно, ее пламя не обжигает меня. Обволакивает руку, сочится сквозь пальцы желтой струей и не причиняет боли. Только тепло и вязь каббалистической пляски тени.

   Скала отодвинулась на второй план. Она – фон нашей жизни, уже не главное. Но лезется удивительно легко. Еще бы дыхалку поширше, тогда все бы вздрогнули.

   С легкой подачи тренера жуем витамины горстями, но толку мало. Высота пьянит и лишает тело силы. Она подсвечивает ощущения колкой новизной. Кажется, что каждое движение выходит на грань доступного, и за ним бесконечно расширенное пространство.

   Навесили новую трассу и прочистили соревновательный маршрут. Я с метелкой и ломом не висел, Влад взял все заботы на себя. Я же участник и стартую среди прочих. Я не должен знать о маршруте, как и другие. Соревнования – значит, сборы подошли к концу. Жалко.

   Приехал Витька Барановский. В нем поселилась непривычная неуверенность в движениях, разговоре, даже некоторая виноватость. Похоже, спорт для него ушел навсегда. К трассе шагали вместе, я тащил его рюкзачок. Дружище еле топает, ему тяжело. Я шучу, но что толку?

   У нас все по-настоящему. Первый старт общий по трассе Влада, а потом финал для сильнейших. Финальный маршрут готовит великий Олег Космачев. Специально приехал, да еще и притащил почти всю компанию мастеров из 'Енбека'. Это чтобы нам, детишкам, посмотреть, как лезут большие люди. Авторитет.

  Первую трассу стартовали только мы – архиповцы. Мужикам интереса нет. Я ее прочапал первым номером, с листа, не выходя из состояния некоторой задумчивости. Прицепился, прошагал и ушел подальше от суеты, в одиночество. Рядом перевальчик, можно позагорать, рассмотреть окрестные горки.

  Развалился, почти заснул, слышу, народец кричит, надрывается глоткой. Наталья у меня трассу выиграла аж на двадцать секунд. За мной прибежали, хохочут, хлопают в ладоши. Будто не вся компания, а один я ей проиграл. Но обида не пришла, проснулось желание доказать. И я начал разминаться по-настоящему.

  Сборники провели жеребьевку между собой. Они полезут первыми. У них эта трасса как прикидочная в отборе к чемпионату Союза. Усмешки слетели с лиц, пришла сухость, отрывистость, концентрация в каждом движении.

  Особенно меня поразил Паша Попов. Он сложен почти как Витюля, но более легок и координирован. Архипов сказал, чтобы я глаз не спускал с его разминки. Паша делал дело основательно. Сначала растяжка, гимнастика и лишь потом разминка на скале. Лезет на время короткие куски, при малейшей заминке откидывается на страховке, спускается и повторяет движение.

  Его друзья-соперники Шура и Стас явно поразгильдяйнее. Шуточки детишкам отпускают, не напрягаются и что-то жуют. Сам Космачев не разминался вообще. Он финал делал, ограничения навешивал и пришел раньше всех нас. Он то трассу знает как облупленную. Его детище. Полезет первым, заодно прикинется, заодно покажет маршрут. Он и так в сборной.

  Мастер лез с силой, неторопливо, но почти не стоял в сложных местах. В его движении чувствовалась необычайная опытность и уверенность. Он отлично знал, что и как нужно делать. Меня насквозь поразила мощь его бугроватых рук, умение правильно располагать тело в исключительно неудобных местах.