Текст книги "Ветер душ (СИ)"

Автор книги: Петр Драгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

  Абы не сверзиться, когда на нее голову задираешь. Солнце палит, будто не сентябрь, а август. Верхушки елей пепельно-серые. Небо над скалой фиолетовое, до предела насыщенное глубиной.

   Удивительно спокойно, совершенно не чувствуется, что лезу без страховки. Руки ленивые, зацепы беру, лишь чуть прихватывая. Дошел до карабина, продернулся и вниз. Пусть теперь поизгаляется друг Вовка.

   Смешно смотреть, как ему тяжело. Ругается матом, почем свет стоит. Бедняга весь поискорябался. Это тебе не с парашютом прыгать. Еле-еле спустил вниз его на веревочке. Впаялся в зацепы, как клещ в чужое пузо и не отпускается.

  – Ну и как тебе скала?

  – А вот заставлю тебя с парашютом прыгнуть, тогда узнаешь. Я бы лучше пять затяжных сделал, чем раз на нее взобраться.

  – Тогда страхуй, а я буду показывать класс. Только, прошу, повнимательней, полезу самое сложное. Вот видишь, карниз – называется Гном. Сейчас буду с него линять, а ты держи.

  Но не упал ни на Гноме, ни на лбах, ни на всех карнизах, которые есть на Азиатской. Лез, и было абсолютно плевать, где. Само получалось, как тогда, на Туюк-Су. Просто и естественно, без надрыва и скрипа зубов.

  Ничего между мной и скалой. Мы вдвоем. Разговор один на один, приятный и неторопливый. Кажется, что все во сне, вне реальности. В реальности скала тебе бок не подставит, мягкой не сделается и твоей не будет никогда.

  Монотонная бесконечность. Забавно, мир стелется изменчивостью мне под ноги. А они впаяны в удобные, новенькие кроссовки «Ботас». Затяжной бег – штука удивительно неторопливая.

  Через некоторое время телом полностью руководит спинной мозг. Оно будто засыпает, растворяется в приятной удовлетворенности движением. Мерно сокращаются свободные легкие, маятником качаются ноги и руки, лопатками в такт колышется спина. А мозг впадает в нелепую, зигзагообразную череду размышлений.

  Я вижу, как опадает листва, как надламываются ее ножки, и лист проваливается в пустоту. Вижу, как пьянеют от сока янтарные промаслены на спелых, ярко-красных плодах яблок. Я просто бегу, я весь в этом.

  Предгорья. Кучерявая, благодатная для жизни человека земля. Разлом между равниной и царством огромных серых великанов. Они поседели от первых снегов и уходят в долгую, долгую зиму. А пологие, заросшие кустарником склоны предгорий так и струятся теплой, солнечной энергией. Подставляй пригоршни и питайся, чем Бог подаст.

  Что и делает все живое. Умельцы в здешних местах выращивают виноград. Хотя вроде не климат. Растут, укрываемые на зиму, персики, абрикосы. Маленький местный Ташкент наводнен дачами по самые уши. Скворечник лепится на скворечник, а склоны усыпаны яблоневыми садами. Мать говорит, мой дед заложил множество садов, а я не посадил ни одного дерева.

  Добегу сегодня до самых снегов. Перехлестну и дачи, и сады в теплой осенней поре. Тонкой тропкой проберусь через мохнатые бурки елей, помну подошвами высокогорный мох. У меня кроссовки «Ботас», почти вечный двигатель. На асфальте икры ног не забиваются совершенно. Вот здорово.

  Так не хочется быть в ссоре с моими тренерами. Семь тренировок в неделю – три у Архипова, две у Давыдовой, еще кросс и скалы. Банька, как водится. Скучновато без горбуновских прибауток, но все же. Пару-то не меньше, чем в былые времена.

  Серега Самойлов нашел себе нового друга. Толик Букреев – альпинист что надо, успел побывать на пике Коммунизма. Он самый молодой из взошедших на высочайшую вершину СССР. Приехал из Челябинска к Шефу, служить в СКА-12. С Витюлей мы близко так и не сошлись, а у Архиповых лучший друг Димка Храмцов ушел в секцию к Любе Дробышевой.

  Со всеми помаленьку, но на самом деле в полном одиночестве. Недостатка внимания, правда не ощущается – перспективный я теперь. Маленький чемпион. Маленький, это точно. Похудел окончательно и бесповоротно. Перевалил вниз рекордную отметку в пятьдесят семь кг.

  Младший Горбунов на пару с Витюлей готовится к службе в СА. Дядя Витя озабочен и сумрачен, а Юрча от Петровны ни на шаг. Она же Шефа теребить будет, когда мужиков из части отзывать. Так что компания у них душа в душу.

  Тренировки в СКА-12 по единой с альпиноидами схеме: бег в гору на Кок-Тюбе, растяжка, силовая часть и гимнастические снаряды. Тетки ходят за Ириной Петровной как гусята за курицей. И живут в одном бедламе, дом где-то сняли на всю компанию скопом.

  Коллективизм, почти как у Горбунова. Стирают вместе, варят вместе. Мужики у них, интересно, разные или одни? Да, вот не хватает мне родной спартаковской секции и походов, и междусобойчиков, и методичек с распределением нагрузок. Однобоко и скучно – бери больше, кидай дальше.

  Амирку жалко. Загремел прямо в Афганистан, а оттуда и Шефу никого не выдернуть. Явно не сладко, и какой там спорт.

  Альпинисты Ильинского попали на отбор в сборную СССР, которая впервые взойдет на Эверест. Взойдут, взойдут... Матерые мужики, стены любые проходят. У них испытания как у космонавтов. И барокамера, и тесты, и черт знает что.

  В следующем сезоне сборы начнутся сразу в феврале. Двадцать дней на Туюк-Су с гималайцами. А там вертушка сборов и соревнований завертится по полной программе. Только бы с работы отпустили, а не отпустят, уйду.

  Большая Бутаковка так и осталась суровой, неудобной скалой. Видно, тот случай, когда на ней меня спас Амирка, впечатался в подкорку и никак не отпускал. На Трубу я смотрю с содроганием. Слева на плитах еще можно поизгаляться, а по центру – пять-шесть подъемов за день. Никакого метража.

  Сбор опять совместный. В два командира: Давыдова и Маркович. Я присутствую лишь частично – суббота, воскресенье. Иногда удается уходить с работы на пятницу.

  У Марковича новое открытие – Генка Захаров. Только пришел в секцию, а уже у всех на устах. Младше меня, а лезет почти на уровне. В основном за счет природного таланта, ну и нагл на скале до безобразия. Но пока еще не конкурент, вот подрастет, тогда посмотрим.

  Самойлов жить не может без издевательских штучек-дрючек. От скуки взялся клички другим придумывать. Маркхлевский – Маркеросян, Захаров – Рыба. Дюкову подлец фамилию в матерную переделал. Поперессорились все. Вовка Дюков с Давыдовой лаются, Давыдова с Архиповым, а мужики с тетками.

  Сам Серега говорит, что в ближайшее время КМСа ему не выполнить. Уйдет мой друг в большой альпинизм. Трудновато ему на скале, ноги слишком тяжелые, а молодежь поджимает.

   Витюля с Юрчей все карты ставят на выступления в связке. Работа с веревками до автоматизма, снаряжение подогнано и отточено. Витюля это дело называет сбруей. Хорошо, когда есть такой напарник. А у меня ну никак. Если бы не тот случай с Витькой Барановским.

  Архипов ездит на Бутаковку в своем первом автомобиле. Купил по случаю запорожца головастика. Говорит, что научится водить, а потом хорошую машину приобретет.

   Приехал, на ночь около турбазы поставил, замкнул машину, как положено, пошел спать. С утра глядь, а машины нету. В одних кальсонах по улице носится, кричит:

  – ПТУшники машину сперли!

  Весь лагерь на уши поднял. Потом к следам присмотрелся – в одну сторону есть, в другую обрыв полнейший. Будто ветром сдуло.

   Мужики у нас – здоровые, черти. Ради хохмы, подняли на руки запор и унесли, в палатку поставили, и его нету. Кто в палатке машину искать будет? Прикалывались над Марковичем все сборы. Опять же Самойлов придумал.

   Когда я вниз, вверх на Бутаковку бегом мотался, то не всегда через перевал на Медео выходил. Можно положе бежать, удобней, по дну ущелья. Ну и приметил. С правой стороны, вверх по склону метров триста, имеется скалка. Небольшая, раза в полтора выше Азиатской, но гладенькая издали, вроде монолит. Просил Юрчу туда смотаться, отнекивается, сыпуха, говорит. Ничего, сам схожу.

   30.

  Выехал вечерком. Сразу после работы не получилось. Дел идиотских миллион. Принеси, подай, отнеси. Дома ремонт полным ходом. Народ с Бутаковки стал разъезжаться, и мне надобно барахлишко прибрать. Поеду, переночую, а в воскресенье вниз.

  К нам в СКА парень новый приехал из Ижевска. Он на турбазу ПТУшную инструктором устроился, временно, годик до армии перетоптаться. У него в каморке и хранится спортивное барахлишко. Заодно и познакомлюсь. Мне, похоже, придется служить с ним. Следующей осенью пойдем в спортроту.

  Вечером на Медео никого. Светится огнями гостиница 'Интурист', и у входа мужички с дамами покуривают иностранные сигареты. Музыка гремит, слышно за версту. Обошел увеселения слева и по асфальтовой дороге прямо в ночь, в темноту.

  Ущелье Ким-Асар местечко интересное, много баек о нем навыдумывали. Начать с того, что назвали его лет тридцать назад Комиссаровским, а потом переделали в духе времен. Зимин и это нам рассказывал. Дедушка школы инструкторов. Он и с Абалаковыми ходил, и с Альтовым, знавал Кузьмина и Хергиани. И я с ним ходил на пик Школьник, 1"б" категории маршрут. Особенно потрясла меня его история о первовосхождении на пик Коммунизма.

  Почти сразу после войны наши доблестные ученые географы обнаружили высочайшую вершину, расположенную на территории СССР. Назвали ее, как положено, пиком Коммунизма. А вершина с такими регалиями никак не могла оставаться непокоренной нашим советским народом.

  Да вот беда, Памир – штука непредсказуемая, требующая в освоении затрат и усилий неимоверных. Дорог нет, даже троп нет. Местное население далеко в горы не забредало.

  Чтобы на такую большую гору сходить, надо знать, с какой стороны к ней подобраться. Аэрофотосъемка с самолета, ничего не дает, о вертолетах тогда и не слышали. Вот и получается, что спецам надо смотреть стены вживую. Понять, с какой стороны к горе подступиться.

  Каждая такая прогулка называется экспедицией. Стоит дело сие весьма дорого, требует тщательной организации, большого таланта руководителя, хозяйственника, и, можно сказать, путешественника – профессионала. Тут и провиант, и ишаки, на которых этот провиант в горку едет, проводники, не желающие от пашни отрываться, погранзона по спецпропускам. Чего в таком сложном деле нет, сказать проще.

  В то время был человек с необходимым опытом, умением и желанием, Кузьмин его фамилия. И смог он экспедицию организовать.

  После трех месяцев езды на паровозе, вечно кипящих и требующих добавки воды эмках, отбивания задов на ишаках и долгой ступенчатой переброски грузов на собственных плечах, альпинисты организовали базовый лагерь в подножии высочайшего пика СССР.

  Путешествие оказалось на редкость тяжелым. Уже в кишлаках двое из основного состава перенесли кишечную инфекцию. Была сломана одна нога, часть груза то ли утеряна в неразберихе перевалок, то ли украдена проводниками. Да все ничего, упорства команде хватило бы и на большее, если бы не непогода.

   Непогода в горах вещь особая. Тихий теплый вечерний дождик к утру может обернуться снеговым покровом в полметра, который не выдержит ни одна палатка. Легкий ветерок через час превращается в ледяной ураган, шквалы которого ломают деревья, сносят заграждения, пронизывают любую одежду.

  В то лето небо почти не очищалось от туч. Ветры бушевали с завидной регулярностью, раз в три – четыре дня. Потоки оползней перерезали тропы и замедляли продвижение. Саму гору и подход к ней преграждали многочисленные лавины. Высокая опасность их схода заставляла людей менять маршрут, и то, что можно пройти в легкую, приходилось обходить целую неделю.

  К концу июля о восхождении никто и не мечтал. Неприветливая гора казалась неприступной всем участникам экспедиции. Юго-Западная стена поражала воображение суровостью и крутизной. Чтобы выйти на жандармы, надо было преодолеть не менее тысячи метров вертикального лазания с многочисленными карнизами. Оставалось надеяться, что в следующем году, подобравшись с другой стороны, удастся пробить маршрут на седловину, а оттуда и на высшую точку страны советов.

  Кое-кто из команды пытался организовать выход на стену, но опытный Кузьмин подавил бунт безжалостной рукой. Просто отправил неугомонных в наряд на кухню, на недельку, чтобы поостыли среди киселя, каш и тушенки.

  В свое время Кузьмин долго искал повара профессионала с хорошим альпинистским стажем. Мало ли что в экспедиции случится, вдруг спасработы, а тогда каждые руки на счету. Да вот таковых не оказалось, и пришлось удовлетвориться второразрядником, хотя и готовил новый повар отменно.

   Был Фрол дородным малым, знал восточную кухню, в альплагерь раз пять ездил по своей доброй воле. Имелась у него одна страсть, да не без пользы. Охотился повар удачно, иногда приносил мясо свежее. Да лазать по скалам у него совершенно не получалось.

   Первого августа, получив штормовое предупреждение по рации, экспедиция срочно сворачивала базовый лагерь. Уже отправив большинство людей вниз, обнаружили пропажу кашевара. Настойчивые поиски и расспросы выявили следующую картину.

   Несмотря на жесткий запрет Кузьмина, накануне вечером Фрол отправился на охоту. Поражал набор снаряжения, который горе-повар унес с собой. Кроме карабина с двумя запасными магазинами, Фрол взял спальник, ледоруб, скальные крючья, веревку и кошки для передвижения по льду. Создавалось впечатление, что он решил сделать восхождение. Вот только куда, не на Коммунизма же?

  Поиски срочно организованной спаскомандой не привели ни к чему. Отработали два дня, но быстро портящаяся погода, плохая видимость, снег не позволили найти даже следов перебежчика. Посчитав Фрола без вести пропавшим, Кузьмин двинул людей через заснеженные перевалы вниз, домой.

  Несколько лет спустя, легендарные братья Абалаковы и Николай Горбунов достигли вожделенной для тысяч советских альпинистов седловины пика Коммунизма. Высота более семи с половиной тысяч метров, день ясный, безветренный, и заветная вершина прямо перед ними.

  Пройти один гребень – и вершина покорена. Но Горбунов чувствует себя очень плохо. У него начинается горная болезнь. Нужно срочно идти вниз.

   Снежный гребень, отделяющий группу от вершины, не представляет технической сложности, но отвесные ледяные склоны уходят вниз на добрую тысячу метров. Он остр, как лезвие бритвы, пройти его можно только на страховке. Евгений решает штурмовать его в одиночку. Виталий помогает Горбунову спускаться вниз. Неимоверно рискуя, Евгений достигает вершины и водружает на ней флаг Советского Союза.

  Много лет спустя Евгений рассказывал своим близким друзьям, что, когда он вышел на вершину, то был близок к потере сознания. Восходитель воткнул флаг и тут увидел ледовый тур, сделанный кем-то до него.

   Удивлению Евгения не было предела, негнущимися руками он разломал тур и обнаружил в нем ржавую банку с полу истлевшей запиской. Разобрать всю писанину он не смог, но последние, сохранившиеся строчки врезались в память альпиниста на всю жизнь : «Я видел Бога. Он привел меня сюда. Повинуясь Его зову, я иду к Нему. Передайте привет Кузьмичу. ФРОЛ.»

  Так вот в горах бывает. А я иду нога за ногу, благо, хватает здоровья. Темнеет потихонечку, сумерки, а кому охота по тропе шарохаться, когда не видно ни зги.

  Да все одно, не успеваю. Склоны насытились курчавым сумраком, плотными тенями приблизились ко мне. Вдалеке еле слышно гавкают собаки. Лениво, на ветер. Рядом кордон лесников. Сквозь деревья проблескивают слабые электрические лампочки.

  Тропа, нет-нет, да и достанет меня подножкой. Подло и совсем не смешно. У меня рюкзак за плечами, а в нем передачка для Красильникова кг на 10. Я в одну сторону лечу, рюкзак в другую. Недолго фэйсом в кусты завалиться. Исцарапаюсь.

  За спиной марево белых огней – Медео. Пепельной пирамидой громоздится к небу гора Мохнатка. Точная геометрия, равнобедренная, перечеркнутая косым пунктиром желтых фонарей. Кажется, до нее рукой подать. Рядом – расцвеченное огнями, мощное тело плотины.

  А на турбазе есть придурок один. У него вид, как у Шурика из «Кавказкой пленницы». Вот он и творит хохмачки согласно амплуа и шутовского положения. Обзавелся черной штормовкой и выходит на перевал людей попугать.

  Представляю себе, идешь потихонечку, а он из-за дерева как выскочит, как по плечу стукнет: 'Скажите, пожалуйста, Черному Человеку, сколько времени?!' Мужики на пол падали и подняться не могли.

  Рассказывали, встал как-то Шурик в стойку прямо на перевале, подбоченился. Ни дать, ни взять – черная статуя, за спиной луна подсвечивает только контур фигуры.

  Ну идут мужики от Медео. Пыхтят под грузом. Под ногами тропу изучают. Топ, топ, вышли на перевал. Голову поднимают, а там в желтом сиянии Черный Человек, руки расставил, раскорячился. Шурик утверждал, что слышно было, как они драпали до самой гостиницы. С воем и гиканьем, на огни спасения.

  Но пройден перевал. Тропа развернулась вниз. Еще минут двадцать, и я увижу огни турбазы. Попил воды из родничка, холодная, аж зубы ломит. И вдруг...

  Невдалеке, на противоположном от меня склоне, возник сверкающий белым пламенем крест. Высотой около трех метров, он медленно дрейфует вверх, заливая пространство вязкими, электрическими нитями света. Поперечная перекладина ярче основной, она размыта в своей насыщенности энергией.

  Белые нити выхватывают из темноты деревья, камни, осыпи, кусты. Будто луч прожектора, медленно ползущий вверх, перечеркнутый нестерпимой вольтовой дугой, крест пробороздил гору, достиг перегиба и поднялся в небо.

  Яркое свечение взбудоражило воздух, создало вокруг огненной ярости креста бледную сферу. Внутри нее бешено мелькали еле видные звезды, она дышала бесконечностью, глубиной.

  Неожиданно светящаяся сфера резко расширилась, потеряла свою насыщенность и стала удаляться. Звезды внутри нее зажглись заново, трепетали меньше и меньше. Крест быстро уходил, сжимаясь в точку, превращаясь в одно из дальних, обычных светил. Минута, и небо стало прежним.

  Спустя еще одну минуту я сколь есть духу бежал к турбазе. Меня колотило в горячке. Зубы стучали, как станковый пулемет. И только родное, залитое светом благополучие маленькой турбазы упокоило сердце. Я отряхнулся, умылся в ручье и пошел к людям.

  Это просто обалденная скала. А Юрча ленивец. Не нашел времени пройтись пару километров. От дороги до нее склон неважный, крутой, без тропы, зарос колючим шиповником, но сама стенка – блеск.

  Давно мечтал новую скалу найти, даже во сне видел ее не раз. Большая Бутаковка давно открыта, там еще Марьяшев лазил лет двадцать назад. И как мне новую скалку назвать?

  Высотой ее природа не наделила. Так, метров тридцать пять в пике. Но она явно побольше Лесничества и Азиатской. Зато стенки гладкие, с микрорельефом, карнизов море, щели отрицательные, углы. Все есть, акромя беговухи. А нам и не нужно, выросли.

  Сходил наверх и принесенным куском троса соорудил страховочную петельку. Удобно до безобразия, будто нарочно кто пункты страховки подготовил. А Горбунов мне лапшу на уши вешал, говорил, сверху сыпуха, и скала никакая. Врун поганый. Монолит и сидит как влитой. Я навесил петли сразу на два маршрута.

  Отсюда Бутаковское ущелье на ладони. Высится главный хребет, виден пик Трудовых резервов, на турбазе людишки копошатся. Рядом дикий урюк поспел, от пуза нажрусь, назло врагам и идиотам. Рядом и бордовые плоды боярышника, шиповника море. Можно чай заваривать не отходя от кассы, только вода далеко.

  Бросил веревку. Снизу парень орет. Прибыл, значит. Как вовремя. Красильников. Я ему помахал, он вверх потопал, а мне вниз, под скалу. Там и встретимся.

   Завязывал узлы, когда подошел новобранец.

  – Здорово.

  – Здорово.

  – Тебя как звать?

  – А что, с вечера уже забыл?

  – Лазать будем?

  – Прицепляйся.

  Одевается и лезет. Ну наглец, я скалу нашел, а он делает первый подъем. Стиль лазанья явно не наш – неторопливый, размеренный. Идет с силой, с уверенностью, будто зацепы под себя прогибает. Ну вот и здрасте – матюгается и сбрасывает вниз здоровенный валуган. Хорошо хоть не на меня.

  – Что скала совсем не чищенная!?

  – Да ты первый по ней лезешь!

  – Как это?

  – Да вот так. Я ее вчера нашел и страховку повесил.

  – Хоть надежно!?

  – Думаю, да!

   Полез сам. Скала приличная. Требует сразу всего – и равновесия, и силы кистей, и башкой варить надо, соображать, как лучше тело расположить. Зацепки в основном под кончики пальцев, хороший карман – редкость. Трение, лучше чем на Или и пыли почти нет, но попадается мох и земелька в щелях. В общем, весьма быстро накукарекался и руки забил, и пальцы потер, да и устал как собака.

   Спустился вниз, подошел к Юрке. Тот сидит нахохленный, мрачный.

  – Еще полезешь? – спрашивает.

  – Нет, наглотался. Не катит. Скала непривычная.

  – Ты из своей Казахии куда-нибудь выезжал?

  – Парочку разиков, в Ташкент.

  – То-то я смотрю, лезешь прилично, а я о тебе ничего не знаю.

  – Ты что, всех в Союзе знаешь?

  – Ну не всех, а первых пятьдесят по лазанью, знаю неплохо.

  – Как это, первых пятьдесят?

  – Да так, всех конкурентов в Союзе.

  – Да ну... А расскажи?

   Красильников зачем-то оглянулся вокруг и запустил руку в рюкзак.

  – У нас тут сабантуй вчера получился неслабый, по поводу окончания сборов. Я бутылочку «Славянки» с него припас. Будешь?

   Я спиртное не уважаю. Принципиально. Но тут кивнул ему в ответ, неожиданно даже для себя.

  – Называй меня Плохиш. А почему, потом расскажу.

  Так вот и познакомились, за бутылочкой «Славянки».

   31.

   На город опустились плотные сумерки, поздний вечер, а Плохиш, не умолкая, повествует о союзной скалолазной элите. Город пустой, одинокие прохожие торопятся по домам. Прохладно. Время от времени нас шугают поливалки, смывающие струями воды опавшую листву. Часа два я пожираю ушами совершенно неведомые мне, удивительные сведения.

  Он – как учебник по высшей школе скалолазания. Оказывается, мы здесь, в Казахии, во главе с архимогущим, легендарным Космачевым сидим по почки в глубокой и мутной луже. А там, наверху, идет настоящая жесткая конкуренция между Россией и Украиной. Там краснояры (но не 'Спартаки') давят в нюх всех и каждого. Фамилий с добрую сотню, и у каждой свой рейтинг.

  Остается воздыхать по временам горбуновского 'Спартака'. Как просто было. Победил – получи конфетку, проиграл – пинка под зад. А тут сплошные недоразумения. То мальчик перворазрядник становится чемпионом Союза. То мужикам пердунам лет под пятьдесят, а они лезут выше крыши и уходить не собираются. Запутаешься в перспективах.

  Закрытие сезона на удивление прошло под мою диктовку. Лесничество – скала специфичная для всех и прочих кроме меня. Я ее назубок знаю. Подошел, прицепился, промолотил отрицаловки и карнизы на одном вздохе. Какие там ключи народ ищет, я не понял? Лазать побольше надо, и уйдут любые проблемы.

  Восторженные архиповские девчонки сказали, что я лез как обезьяна. Я восхищен... Ну надо же... Вот он настоящий положительный комплимент. На самом деле, просто Амир в Афгане, да Дюков в части. 'Енбек' же смотрится на трассе как мишка косолапый с похмелья. С Союза мужики приехали, опять обосрались, не до мелких республиканских стартов. Вот я и выиграл. Плохиш тоже не плохо пролез. В первый раз скалу видел, а попал в пятерку.

  Толпа жужжит, улыбается многолико, многолапо жмет мою пятерню и поздравляет с успехом. Только как запихать сей успех в плохишевские выкладки? Я ведь и мастеров настоящих не видел отродясь. Был шанс в Янгиобаде, так не смотрел, как Калошин выступает, жевал варежку.

  Космачев у нас – человек No 1, а на чемпионат союза приехал, стартанул и вальнулся. Он уже лет десять как мастера спорта не подтверждает. Лезет на уровне КМСа. Да что там, оказывается, лет пять, как никто из наших мужиков на Союзе трассу индивидуального лазанья пролезть не сподобился.

  Плохиш очень уважает Шефа и нисколечко Давыдову. На тренировках ОФП (общефизической подготовки) ленив как тюлень. Руку лишний раз не подымет. Не любит бегать, ненавидит подтягиваться. Зато мы очень быстро околесили окрестные скалы и бани. Среди бань глянулась Центральная с сухим паром и редкими посетителями. Среди скал прочно обосновались в Малой Бутаковке.

  Почистили ее на совесть. Тросы десятимиллиметровые навесили на верхней страховке, приладили коуши вместо карабинов. Гоняли туда наших молодых мужиков – Кару Рахметова, Колю Червоненко, Саню. Два дня проворохались, но обустроили место на сто процентов: от сортира из камней до ровных стояночных площадок. Были бы трубы, точно водопровод бы подвели. Урюк вот напрочь объели.

  Лесник приходил. Кричит : 'Что вы, подлецы, делаете !?' Как что, обустраиваемая. Лазать удобнее, когда быт налажен. На стенах Малой Бутаковки я выгляжу явно бледнее Юры. Он лезет не торопясь, но очень уверенно, надежно и всегда готов к сложным координационным движениям.

  У него огромные кулаки и непропорционально маленькие кончики пальцев. Это природное преимущество. Может брать мелкие зацепы всей пятерней и развивать на них большее усилие. Вот и потягайся с ним на ключах, попробуй.

  Малая Бутаковка почти вся из ключей состоит. Если не карниз, так катушка. Катушками у них сложные стенки с мелкими зацепами называют. Наверное, от слова кататься. Точно, раз – и ноги с мелочевки поплыли, а на руках не удержаться. Дырка от бублика, а не лазание.

  Тело по-другому нужно располагать. На силу рук не надейся, решают дело кисти, а то и один палец. Липнешь к карнизам, как муха к потолку. Откуда этот лазун на мою голову прибыл?

  Но ударили холода, и Бутаковку пришлось оставить. Склоны занесло снегом, белизна слепит глаза и вяжет холодом кисти. С карнизов свисают метровые сосульки, а стенки щерятся панцирем льда и непроходимы напрочь. Это не скалолазание, альпинизм, а в него мы не играем.

   Обычно в позднюю осень мы отдыхаем от скал, и одно ОФП интересует моих тренеров. Но сей год замечателен вдвойне. В зале у Архипова соорудили деревянный тренажер, нарезали фрезой зацепов и набили деревянных выступов.

   Здорово. Летаю вверх, вниз и мотаю километраж, не выходя из зала. Светло, тепло и мухи не кусают. Архипов попривык, что я у него только наполовину. Злиться и советовать стал ровно вдвое меньше. Про Плохиша спрашивал. Тот на турбазе живет, видимся редко.

   Архипов подсовывает ко мне в пару своих перспективных малолеток. Я должен объяснять им через руки и ноги то, что не доходит через голову. Пацаны на тренажере часами елозят, а не врубаются в него, ни в зуб ногой. Тут же как на скале, придумывать нужно. Ну пропусти зацепу и лезь через одну – новая трасса. А то мелом пометь, куда наступать можно – ключик получится.

   Самое любимое – баскетбол. Гоняем до хрипоты. Маркович бросать наловчился. Оторвемся кое-как от них, он раз – и пару трехочковых вобьет. А попробуй, забери у него мячик, когда он выше тебя на целую голову.

   Давыдова смылась на отдых куда подальше. Ее и теток не видать в СКА-12 в увеличительную лупу. Мужики хором ушли в армию. Оставшиеся – младше меня. Работаю за главного. Разминку провожу, игры. Придумал на стадион, под мост мотаться, там стенка из камней выложена. Можно полазать как на скале. Кара братца младшего привел Салавата, учу его ноги ставить, тело располагать. Остальным хвосты накручиваю.

  Мотался к Плохишу на турбазу. Захожу, лежит на кровати с юно-молоденькой подругой. Сигарету курит. Олимпиец хренов. Он, видите ли, от нагрузок отдыхает. Вещает, что пахать все могут, самое важное – уметь расслабиться. Теория у него такая.

  Девчонке пятнадцать лет, а он с ней живет вовсю. Во дает, во расслабитель. Скорей бы Новый год. Оторвемся на Туюк-Су, попразднуем. Хочу новый сезон, соревнования. Хочу выбраться из монотонности работы, тренировок, походить в горах, хлебнуть воздуха, посидеть у костерочка. И каркают по ночам вороны на тенистых стенах скал у реки Или, и я ворочаюсь на кровати и не могу уснуть заполночь.

  К празднику возвернулась Ирина Петровна Давыдова. Устроила разбор предыдущих полетов. Что с бабы возьмешь, кроме воя, визга и причитаний на ентих посиделках?! И это у нее разбором поведения на тренировках называется? Сидим и льем дрянь друг на друга, а она на нас. Разделяет и властвует.

  То мужское достоинство Дюкова определила, то разнообразные недостоинства остальных мужиков. У нашего тренера все под контролем. Абы выше крыши кто не высунулся. Дюков настолько лидером стал, что никто с ним в паре лазать не желает. У него поучиться нечему. А все Мать... Так его довела, что Вова, как белый янычар, на остальных мужиков с ятаганом кидается. Банзай!

  Петровна на Новый год решила закатить карнавал. Без костюмов маскарадных, глаголет, не являйтесь. Подопечные женского пола лезут из кожи вон. Я, кричит, Мальвиной наряжусь, а я Красной Шапочкой. Ага, Мальвина в декольте и задом пятидесятого размера. А о Красную Шапочку волк точно зубы сломит, ей уже за тридцать – мышцы, жилы, да кости.

  Мне интересно, в кого Витюля наряжаться станет? В коробку хлопьев кукурузных с биркой «Геркулес»? А Красильников меня ранил наповал. Мы, говорит (причем за нас двоих), в трех поросят нарядимся. Это что, я на нос пять копеек прилеплю? Увидишь, – шипит, – за костюмы не беспокойся, я позабочусь.

   А как не беспокоиться? Весь праздник угрохаем. Тетки дуться начнут, мужики гавкаться меж собой. Отличная перспектива.

   31-го в 16-00 стоим в очереди за шампанским. Вернее, сразу в трех очередях – в одной Червоненоко Коля, в другой Юра, в третьей я. Народ торопится. Местами, не отходя от кассы, наливаться принялся. А мы с рюкзаками, как бичи или идиоты, и понять ничего не можем.

   Вечер полон многообещающего сумрака. Хлопьями падает снег. У прохожих топорщатся воротники, в подернутых белым лужах мокнет на ногах обувь. Граждане топчут слякоть, а нетерпеливые машины струями сворачивают промозглую жижу, добавляя сырости пешеходам. Но тщетно. С автолавок несет запахом конфет и свежих апельсинов, и кто-то поздравляет прохожих с Новым годом.

   Волнение в очередях доходит до предела, когда продавщицы объявляют о лимите на шампанское в одни руки. 'По две на один нос!' – яростно кричат сивоносые грузчики. А у меня и денег на вшивый лимит, что волноваться?

  Плохиш творит что попало. У него, оказывается, с турбазой расчет. Он сорит деньгами как принц Помпадур. Во всех трех очередях мы получаем по полному лимиту на три носа, 18 штук. Я такого количества, как есть, не унесу.

  – Один друг нам поможет, – успокаивает Юра.

  Он что, ишак его друг? Перетаскивать барахло, вина и жратвы целую кучу.

   До остановки шестерки премся как беременные клоуны. Лямки давят в плечи, бутылки в спину. Если учитывать припасенное ранее, то по семь раз на брата выходит. Двадцать одна бутыль в трех рюкзаках – сумасшедшее количество. Да пошел он со своим другом, который так и не появился.