Текст книги "Ветер душ (СИ)"

Автор книги: Петр Драгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

   Не успели отойти от конечной, до плотины еще с километр, Юра останавливается, развязывает рюкзак и достает бутыль.

   – Счас с другом познакомимся, – резюмирует зачинщик и разливает жидкость три кружки. Это у него, родимого, юмор такой. Ну выпили, я с непривычки чуть пеной не захлебнулся.

  И заискрилось. Как с первым другом здоровались, помню ясно, как второго на плотине одолели, уже смутно. Горельник, Чимбулак и прочие победы не помню ни в дым.

  Очнулся у самого Туюк-Су. С нами Санька Мархлевский, рюкзак полегчал существенно, но еще позвякивает. Александр нам: 'Ну, вы набрались', а Плохиш песенку поет: 'То ли еще будет. Ой-ой-ой!'.

  Домики подсвечены цветными гирляндами, народ кучкуется, хохочет, торопится к представлению в главном зале. Там пока пляшут под магнитофон, счастливые, будто и они с «другом» повстречались. Мы присоединиться толком не успели, как Петровна объявляет:

  – А теперь карнавал!

  Ну вот и пошли дальше наряжаться. Удалились в отдельную комнату, разлили, Петровна в дверь стучится:

  – Мальчики... Вы как, совсем раздетые, наряжаетесь?

  – Наряжаемся! – дурным голосом возопил Плохиш и чуть не запустил в дверь пустой бутылкой.

  Тут я смотрю, мы как есть на трех свиней похожи. Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф. Сидим, хрюкаем по каждому поводу, а на две кости встать – сил не осталось.

  В народ вышли в обнимку. Кто кого волочит, понять трудно. На нас тычут пальцами. Давыдова как рак – красная-красная. А что она сделает?! Новый год, карнавал.

  На улице прозрачный сумрак и тишина, прерываемая моим рычанием на снег. В который раз освобождаю бедный желудок от горячительного. Память раздроблена сеточкой почти не связанных фрагментов. Ходил к архиповцам, танцевал с Натальей, пытался набить рожу Плохишу, да, видно, не получилось, координация подвела.

  Помню, что загипнотизировал двух вполне взрослых альпиноидов. Пусть сами не лезут. Развели жуть – экстрасенсы, телепатия. Дизель потушили, не дуя на свечку, пламя волей колышут, глазки пучат.

  Сказал же им, что я экстрасенс, а они не верят. Меня обучил сам Коля Волжанин. И пошло-поехало. Установил двух великовозрастных жлобов к стене лицом. Грю, счас будете делать, что укажу, а потом сами в транс впадете.

  Верят плохо, но встали.

  – Подымите правую руку, – грю. Подняли.

  – Подымите левую руку, – подняли.

  – Подымите правую ногу. – Подняли. Стоят как тараканы на выданье.

  – Гипноз чуюте?!

  – Ничего, – грят, – не чуем.

  – А чего на стены лезем?!

   Мужики здоровые попались, а мне ни убежать, ни Плох не поможет. Взяли мое тело за руки за ноги и через окно запулили в снег. Там и протрезвел. Как плохо было... Гад Плохиш и все «друзья» его гады. Чтобы я еще пил шампанское...

  Еще февраль, а сборы в самом разгаре. Шеф собрал в одну кучу и альпинистов, и скалолазов, загнал скопом на Туюк-Су. Маленький зверинец. Из армии отозвали Горбунова и Витюлю. Они имеют вполне отдельную от Дюкова комнатку, тоже повесили на стену портрет генсека в регалиях и блюдут службу.

  Мужики от армии будто дуреют. Становятся ехидными, желтыми, глаза мелкострочные, зрачки дерганые. Я, наверное, не пойму чего-то. Говорят, их там мутузят почем зря, деды измываются. Это над Дюковым? Он же кабан невесть какой, мочканет, один блин останется. Правда, не понимаю.

  Занятий уйма. Несмотря на зиму, мы лазаем по скалам и чувствуем себя вполне комфортно. Нашли солнечную стенку, а ясных дней в феврале хватает. Скала крупнозернистая, трение отличное, да вот не разнообразная, жлобская немного. Техника нужна не особо, в основном мышцу хорошую ей подавай.

  Завел по указанию Плохиша дневник и записываю количество подъемов, метраж, самочувствие, трассы на время. Мы теперь с секундомером и спать, и ср... ходим.

  На подходах снег тяжелый, колючий. Грани бесчисленных кристаллов набухают водой днем и застывают в лед ночью. С утра плавать в этой каше – одно удовольствие. Сплошной Сизифов труд. Ты вверх один шаг, а она, вместе с тобой вниз на два шага. Да еще норовит во все мыслимые отверстия в одежде забраться.

  После тренировок, – существующие в мире развлечения: футбол на высотных склонах, с выживанием сильнейших, разнообразные дежурства, то бишь, помойка огромных жирных котлов в ледяной воде. Из хорошего – песни вечером под гитару да добрый сон, под храп сотоварищей.

  Плохиш взялся обучать меня хождению по натянутому тросу. Сам еле ходит и меня мучит. Я два – три шага сделаю и в отвал, он же ложиться на трос удумал.

  Кара подошел. Веселенький такой:

  – Что делаете?

  – Не мешай. Видишь, человек на трос ложится.

  – А если кто возьмет, да и за трос при этом дернет? – пошутил Кара и дернул за трос в самом деле.

   Плохиш подлетел в воздух, как растопыренный таракан и вдарился о натянутый трос пузом.

  – Уй! Е! – сдавлено закричал недоделанный циркач, согнулся на карачки и пополз от нас подальше.

  Кара очень извинялся, Юра пытался встать и подвинуться к нему поближе, на предмет прямого общения. Кара ускользал. Юра ругался матом.

  После такого афронта я с тросом завязал, переключился на горные лыжи. Катаюсь вполне прилично, получаю громадное удовольствие. Тоже координацию развивает, скорость, реакцию, но по моему мнению, в два раза безопаснее, чем тросовые шутки.

  Познакомился с Сергеем Чепчевым. Он одного возраста с Шефом, тоже попадает в гималайскую сборную, но в общении на удивление прост. Сергей увлекается психологией спорта, я тоже книжки читаю. С ним часами можно разговаривать, интересно, он столько знает, столько видел.

  У него и работа кочевая – геология. А гор он находил больше чем Шеф, да и Влада Смирнова обставил. В Швейцарские Альпы ездил, ходил с проводниками-профессионалами. Тянь-Шань и Памир исколесил вдоль и поперек. Рассказывает – заслушаешься.

  И каждый вечер, – отблеск заката во весь восточный склон пика Абая. Непрерывная череда не пройденных никем скальных жандармов, вертикальных стен подсвечивается яростной желтизной. Небо над ними становится иссиня-черным, будто гигантский, построенный неведомыми богами замок – скальный склон отрывается от обыденности и парит в небесах.

   Опускается солнце, тень пожирает пламя, спешит вверх. И кажется, что прямо перед тобой разворачивается изначальная космическая битва сил света и тьмы. Извечный круговорот дня и ночи обретает осмысленную направленность и предназначение, разворачивает бесчисленный хоровод времени, судеб, движения жизни в пустоту.

  32.

  Вздохнул свободно только сейчас. Начало летнего сезона пролетело будто сон или тень птичьего крыла над землей. Милая Малая Бутаковка, родненькая моя. Как тихо здесь, уютно, почти по-домашнему.

  Плохиш гремит кастрюльками, колдует над костерком. Близится мягкий, прохладный вечер. У нас праздник, и в тенистой расщеленке дожидается своего часа бутылочка «Славянки». Вы бы видели, как он над ней ощетинился, как покупал, как скреб копеечки.

  По самым верхушкам свежей весенней зелени бродит легкий ветерок. Листочки еще маленькие, нежные. Здесь начало тепла, а там, на реке Или, пылает жаром южное лето. Знойным дыханием сводит горло, растения сбрасывают листву, готовятся к спячке...

  Я как тамада за столом, на самом почетном месте. Слева, в надвигающихся сумерках, притихла гладкая, серая стена нашей скалы. Прямо над нами – огромный, хмурый Бутаковский хребет. Навис телом, словно гость незваный. Ну да ничего, места всем хватит. Справа северный склон в частоколе темных елок. А внизу речушка клокочет, тоже торопится на гулянку.

  Кривятся в усмешке шелухатые ветки урюка, отцвели, но стоят почти без зелени, рано еще. Сейчас бы яблочко, теплое, сочное. Ан, нет.

  Налили, выпили, похлебали походного варева с дымком. Юрка жрет обжигающе горячий суп, аж пар изо рта. Я так не могу, мне остыть надобно.

  Хорошо. Все у нас хорошо. Два шага до палатки, три шага до скалы. Еды в заначке дней на семь – запас общественных излишков с прошедших сборов. Потренируемся без проблем. Ни чужих, ни лишних. Сбор один на двоих. Нам есть куда гнать, есть к чему стремиться.

  В этом сезоне мы существенно наступили на больные пятки сборникам во главе с Космачевым. А, вернее сказать, тыл им показали (фигурально выражаясь). Они нам теперича в хвост дышут.

  Открытие сезона на Лесничестве выиграл я, а на Азиатской всех вздернул Плохиш. Даже прыгать и скакать от восторга хочется. Енбеки с кислой рожей утверждали, что мы забегали все маршруты. А кто им мешал?

  Приходи и лазай, сколько просит душа. Можешь с секундомером, можешь без. Что мы и проделали, надо сказать, успешно. Я теперь пригородные скалки помню назубок. Плохиш освоился моего круче. Вешай ограничения хоть там, хоть там. Ничего не меняет. Все помню, до последней зацепы.

  Но настоящее испытание пришлось на скалы Или. О сборах одно скажешь – ветер. Днем ветер, ночью ветер, через сутки ураган, песок испортил весь провиант. А когда ветер, и ты на скале...

  Веревка выгибается мертвой петлей и тянет тебя за грудки вверх. Кричу Плохишу: 'Выдай!' Он, вроде, слышит, да что толку. Он не тянет, чего тянуть, если страховочная волочится по самой земле?! Срываться приятного мало, пока провис уйдет через карабин, метров десять порхаешь как птичка. Того и гляди, чтобы крыло не сломать.

  Ветер собирает пыль и песок в черные жгуты смерча. Он вьется меж палатками, рвет пологи, рябью волн расходится по водной глади реки. Песок везде – в носу песок, во рту песок, в каше песок, в компоте и то песок.

   А Юрке ветра поровну. Включает секундомер и на взлет. Громыхая усталыми до ломоты конечностями, выхожу на очередной тренировочный маршрут. Пальцы болят, не притронешься.

  – Внимание... Арш!

  И пошло поехало. Успевай отдыхать. Зацеп. Подобрать ноги, откинуться вправо. Еще зацеп. Выпрямился в динамике, беру дырку одним пальцем и на ножку накатил, а левая рука уже выше.

  – Давай! Шевели батонами! – кричит мой неугомонный друг.

  И так изо дня в день.

   Страшно подумать. Мы за тренировку отмахиваем 1000 – 1200 метров. И так раз за разом. Проснулся, умылся и на скалу, пообедал и на скалу. Как два волчка на одной табуретке.

   Я рассказал Плохишу о догоняшках без страховки на пологих стенках (архиповская метода). Он резюмировал – класс! Только не на пологих, а бегом вместо зарядки по Броненосцу. Справа 60 метров вертикали, слева 40 метров – и скачками, под секундомер. Волю к победе и реакцию ох как развивает.

  А на пологих стенках – другое упражнение, тоже без страховки. Набираем камней небольших в обе руки (поменьше, чем кулак) и игры в войнушку устраиваем – друг в друга кидаемся. Тут уж точно на реакцию. Не дай Бог попал или оступился. А когда в Плохиша угодишь, того хуже, в остервенение впадает, шишку в лоб заполучить легче легкого. Кара вот в компанию к нам заходил, схлопотал камнем по скуле. Ушел, придурки вы, говорит.

  Так, в делах да заботах, грянул чемпионат города. Народу понаехало... Стартует среди мужиков более 100 человек. Чемпионат открытый, из других республик участники прибыли. Парную гонку я не глядя отмолотил и Плоха наказал как надо. А в индивидуальном лазанье он меня в третью группу не пустил, оставил себе. Я не возражал, и так потягаемся.

  Трассу сделали мастера из 'Енбека', памятуя старые упреки, выбрали стенку не чищеную, кое-где сдолбили карманы. Рядом с Серпом плита есть, вроде и зацепы видать, да в промежутках ноль без палочки. Ну мужики расстарались, шлямбуром дырок повыбивали, выходы в маршрут связали, кусками проверили. Вроде, лезется. Но с показом трассы вышла сплошная заморочка. Показывающих два, да ни один не прошел маршрут без срыва полностью. И все-таки участников запустили.

  Смех один, а не трасса. Первый стартующий не пролез и трех метров. Да что там, просыпалась почти вся первая группа. Обидно, Кара упал, а он у нас в команде СКА12 – 2. Цвета первой сборной ребята постарше защищают – Дюков, Горбунов с Витюлей.

  Я под конец второй группы лез, тогда обозначилось уже многое. Маршрут прошли многоопытные енбековцы, прочерпал Витюля. Но из 10 минут так и не вышел никто. Тяжко мужикам, на каждой полке стоят, руками машут, отдыхают. Какое тут время, когда руки забиты, пот глаза ест, и ключ над ключом обитает.

  А у меня пошагалось. Как на третьем дыхании. В каждом зацепе – движение к новому, безостановочно. В руках силы столько, что наливай. Самый сложный карниз даже не заметил. Прошел в динамике. Раз, и на нем. Вверху маленько потерялся, стенку не там пройти решил. Ну да Плох нашим условным криком сориентировал, я ее сделал, а там и флажок.

  3.20 – тройное время. Толпа поздравляющих на меня налетела. Руки трясут, фотографируют. Улыбаются обычно невозмутимые судьи. Надо же, всех наказал.

  Я к Плоху, тот сумрачный, сосредоточенный:

  – Хреново лез, – говорит. – Мог лучше. Почему плутал? Как на трассу смотрел? Пошли, размяться поможешь.

  Перед самым стартом, я его спросил:

  – Сколько сделаешь?

  – Из трех выйду.

  Я не поверил. А он стартанул мягко, неторопливо. Лезет, как Витя Барановский, но движения четче, отточенней. Где я торопился, он не спешил, зашагивал, где я стоял, он без напруги вверх и вверх. Рука за рукой, нога за ногой. Народ аж притих – мастер на трассе.

   Время отщелкнули – 2.48. Класс высший. Он от карабина отцепился, на него почитатели набросились.

  – Чемпион, чемпион!

  Невозмутимый Юра подгреб ко мне,

  – Пошли, – говорит, – мы еще сегодняшний метраж не добили. 400 метров долезть надо.

  А я и забыл. Мы и в дни соревнований скальный метраж не опускать договорились. Вот рядком и потопали, от торжеств подальше. Тем более, что в связках нас Витюля с Юрой надрали. Наверх мы первые были, да я, как болван, запутался в дюльфере. Но не это главное. В общем зачете Плохиш первый, я второй. Сборники мы теперь, надобно готовиться к всесоюзным стартам.

  Вот так и пролетело. Вот это мы и празднуем на нашей родной Бутаковке. А еще у нас график – три дня лазанья, день отдыха. И раз в четыре дня шагаем до турбазы. Вливаемся в шумную, гулящую компанию ПТУшников на дискотеке. Расслабляемся по плохишовски.

   А о том, как пашем, и говорить не приходится. Готовимся на Абалаковские в Красноярск. Ваську Полежаева встречу, с Волжаниным поздоровкаюсь. Но самое главное, подберусь, наконец к уровню Плохиша. Не ему одному сильнейших в Союзе считать. Может, приспело мое время?

   Плох укатил на слет сборной республики, а меня не отпустили с работы. Плевать они хотели на профсоюзную бумажку освобождения. Пока я увольнялся, мое место в сборной забили кем-то из 'Енбека'. Несправедливость очевидная. Да все одно, выбор сделан. Сам поеду на Абалаковские. На прикидках сборной докажу свое место в команде.

   Шанс выпадает только однажды. Я хочу развернуть границы моего мира, увидеть новое. Быть может, вытащить у Судьбы выигрышный лотерейный билет. Хочу Столбы, хочу Красноярск, и ничто, даже безденежье, меня не остановит.

  Терпко – помоечный запах тамбуров. Я еду один. Неожиданно вернулся Красильников, сказал, что я могу присоединиться к сборной, но мне так хочется, я уже все решил.

  Стесненный рамками провожающего, растерянный Плохиш недвусмысленно вертит указательным пальцем у виска. Это я-то псих? Тогда кто он? Приехал в чужой город один, живет без денег, стремится попасть на чемпионат СССР из положения ноль?

  Вообще-то я позвонил Таньке – подружке Дюкова. Она обещала встретить. Да ладно, как-нибудь перекантуюсь. В карманах адрес дальних родственников и сорок рублей денег.

  Из грязного окна плацкарты медленно уплывает вокзал. Мы тронулись. Игольчатое, холодящее душу ожидание поселилось у меня в груди. Что я теряю? На что надеюсь? По крайней мере, посмотрю на Столбы, уж слишком многого о них наслышался.

  Движение поезда набирает силы. Утробно скрипят в поворотах колесные пары, выводят незамысловатую, монотонную чечетку. Я еду один в никуда. И это случается со мной впервые.

   До полуночи, не отрываясь, смотрел в окно. Поезд медленно, неторопливо миновал Капчагай, дал попрощаться с серебристыми водами реки Или, долго-долго кружил потерянными, пустынными песками барханов. Я и не подозревал, до чего они мне родные. До какой степени я вжился в тягучую, древнюю душу этого жаркого, призрачного марева. Прощай, Родина. Моя Азиатская Родина.

  33.

  Что-то случилось. Накатило волной, подхватило мягкой дланью ветров судеб и раскидало нас в разные стороны. Мои друзья стали иными, я растерял их. И только грусть улыбается мне прямо в лицо.

  Мы все стали кем-то. Но с каждой весной просыпаемся за полночь и слышим, как надоедливые вороны и галки шелестят крыльями, чуть задевая сумрачные стены скал. Как тянет в немыслимые дали спокойные, плавные воды голубая лента реки. Как прикасаются седыми венцами вершин айсберги гор к небу.

   Ветер Душ еще с нами. Вняв его голосу однажды, ты обручен с ним навсегда. И пускай обыденность торопится свести нас с ума, пускай заботы связывают душную петлю вокруг шеи, тщетно. Им никогда не переделать нас.

  Бесконечность пути завораживает жизнь в безвременье.

  Конец.