Текст книги "Ветер душ (СИ)"

Автор книги: Петр Драгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

  Просмеялись, пошли на реку мыться. Глядь, а мыла-то ни у меня, ни у Сереги не оказалось. Пошли на поклон к Давыдовой. Та прямо расщедрилась, говорит – дерьма не держим, а вот шампунчика, так и быть, дам. Но много не расходовать, такой уговор.

   Да мы много и не намыливались, разок успели, а потом я бутылек в воду и уронил. Самойлов забеспокоился не на шутку.

  – Ты что делаешь, гад!? – орет.

   Бутылек то я выловил, да шампуня там почти не осталось, вода голимая.

  – Сам отдавай, – говорит Серега.

  – Дык убьет ведь.

   – А ты чаем разбавь, глядишь, не заметят. Сборы-то к концу. А в городе кто вспомнит?

   Я и разбавил. Пришел, возвернул бутыль с почтением, 'большое спасибо' сказал. Рассказал для приличия про чистую и теплую речную воду... На свою голову.

  – А что, девки, может и мы помоемся? – предлагает Петровна.

  И вот тебе здрасти. Всей компанией вылетают из палатки и прямиком к реке.

  – Девчонки, девчонки, а на меня шампуня хватит?

  У Влада Смирнова стрижка короткая, да еще в залысинах, мужчина экономный. Ирина Петровна на его головушку посмотрела, хватит, говорит.

   Я оглянулся, а мой друг Серега на карачках стоит и чем-то втихую давится. На него мойщицы смотрят, не понимают ничего. Зашли в воду по пояс, патлы смочили, чаю в ладошки налили, и давай втирать, растирать чай в головы. Не пенится. Они друг на друга посмотрели, потом на Влада.

  – Вы, – грит экономный Влад, – сильнее втирайте, вода жесткая. Нужно активнее руками двигать.

  Они попробовали еще раз. И все бы ничего, да на берегу мы с Самойловым с боку на бок катаемся и волками воем, чтобы смех удержать.

   Вот тогда они про жесткую воду и поняли. Как стая разгневанных кикимор из воды повыскакивали и давай нас ногами молотить. А мы ржем еще пуще, ни подняться, ни убежать. Как нас не прибили, удивлялся весь лагерь. Хорошо хоть по спине, да ладонями, если бы кулаками, да по мордам, точно оба бы кончились.

   28.

  Поворот такой, аж захватывает дух. Моя первая поездка во внешний мир. Всесоюзные соревнования. Ильинский со Студениным сговорились. В 'Спартаке' после развала горбуновской компании никого не осталось, а на первенство Центрального Совета ДСО команду выставлять надо. Теперь нас будут перекрашивать в спартаковский красный цвет. По документам конечно, а не прямиком наши военные рожи.

  Давыдова и Архипов едут тренерами. Сергей Маркович протащил в команду Иринку Кравец. Она тоже ни разу на всесоюзных не бывала. Едут Юрча и Витюля, но так, в рамках судей или подмоги. Они выступали на прошлых стартах за СКА-12. Теперь по положению, в одном году за два разных общества выступать запрещается.

  Мархлевскому можно, Сереге и мне, ну и теткам. Жаль, Амирка в армию уходит, он бы точно 'Спартак' выиграл. Лезет так, что в республике вне конкуренции.

  В присутствии деятельной Ирины Петровны Сергей Маркович сник и растерял почти половину своей солидности. Шеф советуется только с ней. Будут выступать всего двое архиповских воспитанников, а главная, получается, общая мать – Давыдова.

  Архипов в первый раз едет тренером на всесоюзные, а для Давыдовой такие соревнования – стандартная ситуация. Забавная вещь – деньги на всю команду у Ирины Петровны. Что она Сергея Марковича с ложечки кормить будет? Копейки выдавать ему примется на карманные расходы?!

  Необычайное впечатление, когда другой за тебя платит. Уже в аэропорту Петровна купила каждому по бутылке лимонада и мороженному. Сергей Маркович – битте, Зиночка – битте, остальные – жритте.

  Денег отвалила на карманные расходы. Не в пример Архипову, дама не привыкла экономить, и ей не нужно откладывать гроши на следующие самопальные сборы. Тратит широко, местами со вкусом.

  У мужиков большущие рюкзаки. Мне тоже выдали новенький, зелененький абалаковский. Сбылась мечта идиота. Постираю, просушу и стану выглядеть как бывалый альпиноид. По дороге пристал поближе к Самойлову. Договорились, что лазать будем в паре, выступать в связке.

  Серега где-то прикупил фирменные джинсы 'Вранглер'. Горд фирмой до безобразия. Натягивает штаны на задницу как калоши, в облипочку. Майка желтая, с рисунком загадочным. Иностранец. Ходит, раздувает щеки от важности.

  До Ташкента лету – меньше часа. Прибыли ранним утром, а жара – как у нас в полдень, да еще в июле. Градусов сорок, не менее. Прямо у входа в порт нас ожидал могучий, кучерявый мужичина.

  С Петровной они расцеловались пикантно и со вкусом. Азиат, не азиат, но резкий до неприличия. Автобус, метро, опять автобус. Душно, давка, а мы с кулями по тридцать кг. Народ ругается.

   Алма-Ата рядом с Ташкентом как игрушечка. У нас, оказывается, Азией и не пахнет. А тут так дохнуло! Базар на базаре сидит и базаром погоняет. Там плов прямо на улице в казане ваяют, там самсу жарят. Чебуреки на каждом углу, от запахов шашлыков можно подавиться слюной. Кучи народа, друг другу по-узбекски орут, руками размахивают, потные лысины протирают национальными тюбетейками.

  Город делится на старый и новый. Две полные противоположности. После мощного землетрясения шестидесятых Ташкент отстраивали всем миром, почти заново. Получилось огромное количество одинаковых панельных домов. Коробки вроде стандартные, но снаружи орнамент – широкое разнообразие цветов и рисунков.

  Говорят, что хрущобы при землетрясении рухнули, а неприглядные, кое-как слепленные мазанки устояли. Незыблемо высятся минареты, им по тысяче лет. Шахские дворцы строили тоже не наспех, а на века. Только мозаичный орнамент и обвалился.

  Старая часть города – огромный глинобитный лабиринт. Окон почти нет, одни заборы из глины и двери. Закоулки, улочки, законченные на полушаге. Ни единого деревца, ни кустика. Будто море барханов кое-как упорядоченное к человеческому существованию.

  Зато метро в Ташкенте стандартное, совковое. Помельче, поменьше, попроще, чем в Питере или Москве, но рука та же. Да еще и строится вовсю. То и дело объезжаем заборы, а за ними что-то утробно-экскаваторное шипит, грохочет и возится.

  Давыдова, кажется, поставила цель объездить все магазины города. С нее станется – дверь за дверью, дом за домом, район за районом. Калош на общественные деньги накупили целый ящик, шортики, маечки, трусики колготки.... А за нашими трудовыми спинами горбы растут как на дрожжах. Верблюды – они везучие, у них горбы от природы постоянные, а у нас?

  С утра выехали в город Янгиобад. Это в горах километров двести от Ташкента. Дорога в четыре полосы, посредине бетонная перегородка. Прямая, сколько глаз видит. В горку водитель разгоняет автобус до ста км в час, потом выключит передачу, и только колесами шуршим, катимся, катимся.

  Удивляюсь узбекским полям – ровные, зеленые, сочные. Каждый клочок земли при деле, каждый склон засажен садами, каждый забор дома оттенен виноградом. Наши казахские степи, будто пустыни перед их возделанными долинами.

  Узбеки – нация земледельцев. Издревле любой клочок земли ценился у них больше, чем остальные богатства. Здешней культуре лет поболе, чем и казахской, и русской. Да застопорилась она на средневековье и пробудилась лишь в нашем веке. Теперь и заводы строят, и нефть нашли, и гидроэлектростанции отгрохали.

  Говорят, еще тысячи лет назад они добывали в горах охру, медь, железо. Тысячи ремесленников производили домашнюю утварь, ткали ткани, ваяли произведения искусства. Огромные караваны развозили товары и в древнюю Русь, и в Китай, и в Индию. Процветала наука, поэзия. Самая древняя в Средней Азии обсерватория тоже в Узбекистане.

  На горизонте проявляется цепочка огромных, величественных гор. Они выше, чем наши, но на их вершинах снега нет. Здесь гораздо жарче, чем в Казахстане. Персики, абрикосы, виноград у нас почти не растут. Может летом и в Алма-Ате жарко, зато зимы с морозами. Тут же снег большая редкость, выпадает раз в году, и в марте опять лето. Местные так говорят.

  Вывалились из автобуса на городской автостанции в Янгиобаде. Городок заштатный, как наш Иссык или Тургень. Много зелени, дома в два этажа, многие из них еще послевоенной постройки. Улицы горбатые и узкие, кое-где без асфальта. Почта, телеграф, телефон, маленькое здание администрации, базар и кинотеатр всенепременнейше.

  До турбазы еще километров пять-шесть. Автобус ходит, но два раза в сутки. Мы, как водится, не к сроку. Взваливаем очумелые от давыдовских покупок рюкзаки на спину и шагаем вверх по ущелью. Город скоро кончается, дорога крутится у самых склонов, мы машем проезжающим автомобилям, но для мужской половины тщетно. Хорошо хоть теток и рюкзаки забрали, и на том спасибо.

  Темнеет быстро. Доходим до турбазы уже в сумерках. Мягкий вечерний бриз с гор холодит лицо, качает ветви плодовых деревьев, творит тихую недосказанность. Хорошо, что наконец пришли, хорошо, что есть комната с койкой и постельным бельем.

  С наслаждением смываю дорожную пыль водой из-под крана. Нас обещают еще и покормить. Заботливая Петровна сначала грузом уморила, теперь дает расслабиться.

  Поели отменно. Выстроен целый штат поварих. Мы едим, они смотрят, молоденькие, пухленькие, жалостливые. Может, добавки? А как же. Опять превращаемся в верблюдов, только горб выпирает со стороны желудка. Посмотрели на наш усталый вид и арбуз принесли, громадный, сахарный. Это что, намек, я не понял?

  За окном абрикосовые и персиковые деревья. На них спелые желтые и красные плоды. Ешь, не хочу. Поначалу мы стеснялись, но приноровились, отошли душой.

  Потянулись почти привычные тренировочные будни. Лазал много, смотрел еще больше. Народу тьма. Разные, почти аляповатые. Тут и краснояры, и крымчане, и пермяки, свердловчане, узбеки, прибалты. Их так много, что теряются ориентиры. Столько имен, и каждое что-то значит. Так кто же авторитет? На кого равняться? Народ-то подобрался со званием не ниже КМСа.

  Зато как на дрожжах растет волевой авторитет Ирины Петровны. Здоровается со всеми, улыбается каждому по-своему, с интересом. Для нее авторитеты запросто, запанибратски.

  Архипов же теряет в весе, придавливается. Он тоже в первый раз, тоже неуч. Ему бы остановиться, отойти в тень. Так нет, давит меня на тренировках на полную катушку. Как с цепи сорвался, что ни подъем, то на время, что ни прикидка, то под предел, что ни разбор, то на повышенных тонах.

  В первый же день мне показали Калошина. Мастер спорта международного класса, чемпион Союза, победитель международных соревнований и прочее, прочее, прочее... Их в Союзе, оказывается, двое, кто классно лезет. Калошин, да Балезин. Как «полезем в калошах», каламбур прямо.

  Сергей Калошин выше среднего роста, крепко сбитый, кудрявый. У него удивительные руки – длинные, мощные. В его облике животная и кошачья грация. Походка пружинистая, вкрадчивая. А в общении прост, обаятелен никакого чванства. Серега да и Серега, лицо улыбчивое, довольное.

  Калошин в команде крымчан – безусловный лидер. Есть еще Калина и Халява. Нагловатые парни, говорят тягуче, с фраерским, одесским акцентом и гонором. Откровенно гордятся своим южноморским произрастанием. Но Петровна чарует и эту троицу.

  Хозяева узбеки особнячком и боком. Колорита у них хватает, это мы полуазиаты, они азиаты по самые уши. Москвичи такие выдающиеся личности, что я с ними почти не познакомился. Жители столицы сюда не лазать приехали, а местному зоопарку показаться в полный рост. Они ближе, чем к границе своего вольера, других не подпускают, надутые, степенные как купцы.

  Ленинградцы тоже столичные, но более интеллигенты, неторопливы, основательны. Говорят, у них есть Руйга. Фамилия известная. Сергей Маркович сказал, лазит мужик не хуже Калошина. Я его специально высмотрел – высокий, лысоватый, в очках.

  Много кто еще и откуда, но самое главное – красноярцы. И везет же мне. С ними приехали Коля Волжанин и Васька Полежаев. Я рад до полной невозможности. Компания разбитная. Дымыч, кучка молодняка и конечно, тренер команды – Седой. Тоже между прочим чемпион Союза. Говорят, он падал откуда-то метров 200, добавляют, что на Столбах. Вот и поседел окончательно, белый как лунь. Стихи, а не проза.

  До скал довольно далеко и долго добираться. Они сильно схожи с Бутаковкой, но более лазательные, на них двигаться легче. Нет страха перед высотой, карнизами, стенами. Не понимаю, почему его нет? Бутаковка меньше, ниже, но давит, аж потеют руки. А здесь я как на Или.

  С высоты, когда вешаешь веревки, вид потрясающий. Нижний массив, по которому мы лазаем, только ступень, разбег в страну скальных стен немыслимого размаха. Они тянутся обширными поясами, порой нависая друг над другом гротеском, практически паря над пространством, далекой долиной, зелеными склонами. Господи, как много здесь воздуха, широты. Горизонт еле виден, нереален.

  Действительность уходит из-под моих ног. Я выше, я лечу среди сказочной, устремленной в голубые небеса страны. Мы стоим на гигантском скальном карнизе, под нами метров сто пустоты, точно не меньше. Может, если забыть о силах притяжения и вот так прямо шагнуть в небо, жизнь изменится, и я стану птицей?

  Краснояры облюбовали для себя домик в дальней сторонке. Тут меньше беспокоят их шумную и не всегда приличную компанию. Как-то одним поздним вечером из того самого домика полетели возбужденные гонцы во все стороны, за разнообразной медицинской помощью.

  Седому круто везет на приключения. Обычный вечер, обычные посиделки. Ну жались мальчики к девочкам в полутьме, щипал струны гитарки очередной доморощенный талант. Как без мира в доме? И тут Седой заорал благим матом и волчком завертелся посреди комнаты:

  – Нож!!! Меня ножом в жо... ударили!

  На самом деле злоумышленник ножа при себе не имел. В глубокой Азии скорпионы особые, к осени вырастают в ладонь величиной и толщиной наискосяк. Седой сначала присел, а затем ударился головой о потолок, в вертикальном полете, соответственно. У свидетелей волосы от восторга вставали дыбом.

  Через пять минут общий консилиум постановил, что нейтрализовать яд можно двумя способами: первое – известный йог-врачеватель местного пошиба, второе – еще более известный алкоголь высокого градуса. На всякий случай решили применить оба.

  Когда упомянутый врачеватель добрался до домика краснояров, Седой успел выпить пол литра водки и столько же коньяка. Ожидал он йога бурно, порывался вырваться из рук доброжелателей и идти самому.

  Но не пускали. Седой пьяный – буйный, неприятностей не оберешься. Тем более, орал он: «Ег, твою мать, выходи!». А с такими делами не допустили к нему врача, и наверное правильно.

  Сергей Маркович решил устроить день прикидок на время, специально для нас с Ириной Кравец. Ох и задал он мне работы! Тренер считал секунды, а я изображал послушного заводного мальчика. Похоже, у нас не плохо получалось, народ вокруг замолчал, аж глаза выпучил.

  Но дался ему этот карниз! Суровый такой, рельефный, на самом верху и сложный до невозможности. Три раза я с него вальнулся, в динамике грудью кидался, а вылезти никак, сверху для рук пусто. Толпа посмеивается, Марковичу кричат: 'Эй, лысый! Пошто мальчонку мучаешь? Вырастет, ведь рожу набьет!'

  У говоруна Волжанина шутки неприхотливые. Тут я на беду, карниз и вылез. На стену прилепился, оттолкнулся от родимого ногой, слышу кряк могучий пошел из-под меня. Карниз будто бородавка, отделился от тела стены и как загрохочет вниз народу на головы!

  Бомба авиационная, с воем, шрапнелью и прочими причиндалами. Как никого не поубивало? Везет нам с Архиповым, его лишь оттаскали за грудки. А если бы задело кого?

  После этого случая забеги на время с Сергеем Марковичем окончились сразу. Он на меня обиделся и переключился на Ирину. Я стал больше времени проводить с Серегой Самойловым. Но Серега ленивец препорядочный, на волю вырвался после своих гор, отдыхал со вкусом. Частенько получалось, что я вообще без пары. Пристраивался в довесок к сибирякам, а то и вовсе к незнакомым людям.

  Дождь. Мужики лежат вповалку, им задницы от кроватей отрывать нет охоты. Самойлов упражняется в словесном поносе, язвит всех и каждого, аки змеюка подколодная. Напугал меня грибком, который можно подцепить в душе. Говорит, заразишь ноги, кожа струпьями пойдет, и фиг вылечишься. Я ноги тщательно в ведре промыл, обтерся полотенцем. Они увидели, теперь ржут как лошади, изгаляются шутками.

  Еще немного подумал и стал собираться. Хочу пробежать кросс в горы до скал. Мне это сейчас нужно. Никогда не поймешь, что в тебе по-настоящему, а что суета. Это приходит ко мне не в первый раз. Что-то, что колышет самые кончики нервов и омывает душу легкой, еле слышной волной печали. Тогда лучше быть одному. И я иду в темноту, дождь, в непогодь, в горы. Туда, где меня нет, где жизнь растворяется, смешивается с окружающим, пропитывая сердце свежестью и новизной.

  Дождь и ветер, настоящий шторм на суше. Его волны, порывы раскачивают меня из стороны в сторону, толкают в спину, пытаются остановить на бегу. Я и не пытался выйти сухим из этой призрачной купели.

   Пространство скомкано, оно начинается туннелем из моих глаз и обрывается глухой стеной воды совсем рядом. Косые росчерки вихря скатывают привычную нам картину водоворотом бешеных устремлений стихии. Черная, выстрадавшая жизнь растительность окаймляет дорогу, которой нет. Блеклый, размытый контур. В нем смешиваются потоки судеб, желаний. Есть только ложе вязкой, мутной реки, внутри которой я медленно шевелю усталыми конечностями.

  Жарко, струи холодной воды с небес не пробивают моего упрямства. Дорога вверх, в пустоту разряженности и одиночества. Ржавые остатки человеческих строений, наполовину смытые дождями и струями времени. Мир качается из стороны в сторону в такт моему движению и волнам грез.

  Мир – как соединение воды, ветра, камней и вековой древности земли. Здесь всегда жили люди. Много тысячелетий назад в здешних рудниках они добывали охру, что бы красить одежду, дома, украшения. Заброшенность. Лишь тени – извечные обитатели сумрака и призрачности воображения.

  Они поднимают полог дождя и смотрят мне в спину. Зачем я здесь? Что приводит человека сюда, в безлюдье, холод и непогодь? Что скрывает усталое лицо мира за моросью дождя и стонами ветра? Люди добывают уран, который может сжечь саму память о существовании человечества. Быть может, именно здесь родился самый первый человек, с которого все и началось. И я впитываю телом влагу, теряюсь средь нее, теряю направление и смысл сущего.

  Опять было собрание. Ругали Архипова, пока он не пришел сам лично. Но и тогда недобро косились в его сторону. Никто не понимает, почему я подчиняюсь детскому тренеру. Из возраста и коротких штанишек уже вышел, что от него не ухожу? Даже Самойлов на меня наезжает, обижается.

  Маркович так и не вписался в шумную компанию скалолазов. Ему бы с ленинградцами, с Маркеловым пообщаться. Но его кумира здесь нет, а нынешние вряд ли чтят традиции предыдущих. Да и кто такой Архипов? Мастер спорта по горному туризму.

  – Да видали мы этих туриков, – весомо говорят наши мастера.

  Особенно увлекательно и с черным юмором размышляет на избранную тему главный судья и мастер спорта по альпинизму Митрофанов. Девочек, водочку сюда приплетает. Я бы на месте Сергея Марковича ему по роже съездил, но тот молчит, улыбается смущенно. Может есть в их брехне правда?

  Не отстает от общего веселья и Коля Волжанин. Поминает карниз злополучный. Примеры из жизни туриков приводит, сальные, смачные. Тому по роже точно не съездишь. Имел честь убедиться сам.

   Привезли узбеки мужика, как дармовую рабочую силу, работающую за кормежку и проживание. Где они нашли такого жлоба десантника? Метра два ростом, кг. 100 весом, лошадь ломовая, а не человек. Особенно Митрофанов им гордился. Трассы, говорит, будет мой богатырь чистить. После него ни одна сволочь ни один камень не вырвет.

  И надо же случиться, этому трассопотрошителю понравилась наша Леночка Путилова. Ходит, отирает бедную девчонку. Повадки у громилы явно не джентльменские, да кто же ее защитить возьмется? Самому бы увернуться.

  Я из комнаты выходил. У двери предбанничек прошел, за ручку потянул, как вдруг она сама распахнулась с такой силой и скоростью, еле лоб прибрать успел. В комнату ввалилась красная и взбудораженная Путилова.

  – Дверь держи! – кричит.

  Я расклинился, уперся ногой в противоположную стену. Слышу, за дверью рык, тупой такой, обрадованный. Будто Квазимода кого-то поймал в мышеловку. Потом он на дверь надавил, слегка, почти нежно, петли заверещали чуть-чуть. Я второй ногой в стену уперся. Он плечом, несколько раз и с тяжким всхлипом. Но мне-то что, я ж обеими ногами!?

  Поутихло на некоторое время. Затем слышу, за дверью будто разгоняется локомотив. Потом пар пошел. Чую, едет. Я в нише и спрятался, дверь отпустил. Ба-бах! Ага, не ждали! Дверь настежь, Квазиморда предбанник вихрем пролетел и рожей вниз выстелился посреди комнаты. Пока он на карачки подымался, я в коридор шмыг – и руки в ноги.

  Бегу, сзади грохот такой, словно кувалдой кто лупит, быстро и уперто, что есть мочи. Локомотив теперь разгоняется за моей спиной. Тут навстречу – Коля Волжанин, в трусах и тапочках, полотенце поперек шеи болтается, вид домашний.

  – Ты чего?! – а я ему пальцем за спину показываю.

  – Стой! – говорит.

  Да куда там, жить очень хочется. Слышу, позади топот несколько замедлился. Оглянулся, и показалось мне, что Волжанин, как был в трусах и тапочках, верхом рассекает на этой махине коридор. Но в призрак я не поверил, а помчался дальше.

  Утром следующего дня, после беспокойной, в предчувствиях и страхе ночи, встретил невозмутимого, улыбчивого Волжанина. Только хотел ему вопросик отмерить, как вижу – показался на горизонте тот самый жлоб. Решил опять лыжи навострить, но Коля меня за руку поймал и не выпускает.

  – Куда ты малец? – спрашивает. – Чего опять? Это теперь наш друг лепший, давай с ним поздороваемся.

  Я струхнул окончательно.

  – Эй! – кричит Коля, – таракан беременный! Иди сюда, здороваться будем.

   Вижу, Квазиморда встрепенулся радостно и к нам пошагал. Лебезил он перед Волжаниным, разве что не сюсюкал и не подпрыгивал на цыпочках. Бланш у него под глазом набух, хороший такой, знающий свое место бланш. Так и стал жлоб пай-мальчиком. Самое загадочное, что в Коле роста метр шестьдесят с кепкой. Как он до рожи ему дотянулся?

  Перед самыми стартами стало ясно, что скалы Янгиобада у меня идутся. Некоторые маршруты выбегал из трех минут. Узбеки сделали прикидку, чтобы распределить места в команде, и Сергей Маркович пристроил меня к ним. Я у лучшего из их команды минуту отыграл.

  Потом еще и краснояры на той трассе тягались, но мое время так и не наказали. А Сергей Маркович загадочно улыбаться стал, светится изнутри, мотает что-то на ус.

  На мандатной комиссии допускают или не допускают участников к соревнованиям. Петровну вот не допустили, Витюле и Юрче со скрипом, причитаниями лезть разрешили, но не в команде, а личниками. По нам, первоклашкам, вопросов не было. В команде Мархлевский, Самойлов и я.

  Роль у меня незавидная, ставят в первую группу. Но пробьемся, после жеребьевки сказали, что я с самим Руйгой в паре лезу. Проиграть зазора никакого, да и за сильным потянешься, не будешь в накладе.

  Хотя, с другой стороны, в таком раскладе ни отдыху, ни перерыву. Сильный трассу отмолотит, и отдыхает, пока слабый заканчивает. Потом поменялись, тебя к карабину перецепили и давай дуй, а он уже свеженький.

  Старт сделали на другой скале, но рельеф почти одинаковый. Добираться пешком или на судейской машине по желанию. Километра три от турбазы. Я решил пройтись и заодно размяться.

  Утро выпало ясное, даже розовое. Тишь да гладь, и ничто не напоминает о круговерти недавнего дождя. Сплошное удовольствие шагать никуда не спеша и рассматривать окрестности. Народ торопится на разминку, а я успею. Поздоровался с красноярами, те бодрым шагом ускакали вперед.

  Пришел почти к самому времени старта. Кое-как рассмотрел трассу и сразу приступил к разминке под скалой. Только растянулся, подошел сам Руйга. По совету Сергея Марковича вовсю обезьянничаю, делая то же, что и более опытный соперник.

  Ловлю косые нахмуренные взгляды. Мастер сосредоточен, педантичен и неразговорчив. От трассы вижу коридор, расцвеченный красными лентами, вертикально уходящий вверх. Он требует моего движения, и я полез.

  Забыв про все лишнее, беру зацеп за зацепом. Ноги сами находят опоры, но я помогаю им взглядом. Ноги – главное, шагать и шагать. Не забить бы руки, не прихватываться излишне сильно, боль в мышцах мне ни к чему. Шагать.

  Но нет, трасса вполне ходовая. Тело в движении. Откид, простой карниз, накатываюсь на ногу, выхожу. И шагать, шагать. Флажок, скорее вщелкнуть дюльфер. Полетел, разбегаюсь, разбегаюсь. Земля. Хоп!

  Отцепился от судейской, отошел в тень. С нарастающим интересом, задрав голову, смотрю на Руйгу. Что у него за трасса? Сильнее моей явно. Угловатые, скованные движения, вспученные руки. Он пролез всего две трети маршрута. Наконец, спускается. Мастер устал, дышит тяжело, трясет руками. Выигрывая секунды отдыха, не отцепляется от судейской. Судья должен сделать это сам.

  Судья на старте терпеливо проверяет, правильно ли я закрутил муфту на карабине.

  – На старт! Внимание, марш!

  Поехали. Как в первый раз, немного более скованно. Давит корявое лазание Руйги. Неожиданно снизу в меня впивается резкий, противный голос Петровны:

   – Что стоишь! Работай! Давай! Давай!

  Толпа подхватывает крик, улюлюкает, и вопль снизу подстегивает шаг, заставляет забыть нерешительность. Флажок. Дюльфер. Вниз, вниз.

  Мне жмут руки, Волжанин благожелательно шлепает по плечу. Руйга спускается только сейчас. Я у него выиграл. Но не настроен радоваться – впереди группы сильнейших. Как выступил, будет ясно к вечеру. Подсаживаюсь к Самойлову:

  – Почему Руйга так плохо лез? Ведь Чемпион Союза?

  Тот ржет как лошадь. В который раз я попал впросак. Не тот Руйга, не красноярец. Этот из Ленинграда, птица среднего пошиба, всего лишь КМС.

  Весьма разочарованный, отправляюсь вниз на турбазу. Знаю точно, где искать свое место в итоговом протоколе. В самом конце. Хотя шагалось не плохо. Вот бы повторить.

  Турбаза после лихорадочного возбуждения под скалой у старта кажется тихой, почти пустой. По улочкам микрогородка шатаются странные личности в коротких ластиковых штанишках. Они нудно и долго спорят о трассе, ключе, карнизе. И они отвыступались. Явно не группа сильнейших. Там сейчас как двинут, только шум стоять будет.

  Лежу вповалку, дожидаясь вечера. Жара плавятся крыши и мозги. Хуже нет, чем ждать да догонять. Нашел истрепанную книжку, читал, ел, опять читал.

  Наши возвращаются. Давыдова сияет, Архипов доволен откровенно, идет, чему-то поучает Иринку. Та плачет. Значит не срослось. Серега Самойлов смотрит на меня исподлобья, оценивающе, пристально.

  – Ну как? Как прошло?

  – О"кей, призер. Ты третий и первый среди юниоров.

  – Среди кого!?

  – По юниорам еще и отдельный зачет. Ты первый среди них и третий среди мужиков.

   Ничего не понимаю, но прихожу в суетливое, радостное возбуждение. Ну надо же, засветилась моя звездочка. Маленькая, красивая такая. Народ подходит, здоровается, поздравляет. Сразу знают тебя и по имени и по отчеству. Ну фарт какой-то. Я сам не свой.

   Вечером танцы-обиманцы под ритмы мумбу-юмбу. Я пошел. Надо же показать себя в новом качестве. Здороваться – одна благодать, народ ласковый до безобразия.

  – Вот этот что ли ? – долговязый субъект местной национальности тыкнул в меня пальцем.

  – Ты третий?

  – Я, а что нельзя, что ли?

  Мужик большой, важный, настроен серьезно. Будто я что-то не то сделал. Но подошел Волжанин, и я расслабился. Оказывается, это Гриня, фаворит среди юниоров, а я его наказал. Вот он и решил с новичком познакомиться. Опять новичок, никак от этого слова не отвяжусь. Вот завтра придет, стартану, мигом позабудут.

  Но индивидуальное лазанье такого успеха не принесло. Я не расстраивался, знал, как это бывает. Место на пьедестале горбом заслужить надо. Но опять обидели, поставили в первую группу. А трасса сложная, ее смотреть нужно.

  Зато, я был первым, кто пролез маршрут до флажка. И время мое, из десятки не вышло, и трассу в итоге прошли человек двадцать. Все пучком. Опять же надрал главного юниора.

  Связки вот не получились. Серега сорвался. Обидно, на первых же метрах. Теперь мы с ним сразу уравнялись, у него авторитет, у меня лезется хорошо. Расставаться с Янгиобадом – вот проблема. Ярко, классно. А дома осень, ну очень не хочется.

   29.

  После наполненности сборов в Янгиобаде, Алма-Ата кажется совершенно опустевшей. Неудобно получилось с Архиповым, почти поссорились. Теперь непонятно, у кого я тренируюсь, то ли у него, то ли у Давыдовой. В глазах Сергея Марковича немая укоризна.

  Так здорово начинался сезон и закончился так быстро. Тренировок не будет аж до ноября. Может, хоть на Лесничестве устроят какой старт? Ну это для проформы, в отсутствии сильнейших. Сборники на Союз уехали, остальные мужики подрабатывают у Багуцкого.

  Я тоже устроился на работу. Нормально, завод по ремонту вычислительной техники. Ремонтирую пишущие машинки. Зарплата 120 р. Зато времени свободного валом. Сказал что на вызов едешь, а сам тайком на скалы.

  Бывшие однокашники разбрелись кто куда. Серега и Борька поступили в политех, остальные пошли работать на заводы. Иринка учится в технологическом, так загружена, что не до меня. Еще и в колхоз уезжает. Один Веснин часто появляется, спортсмен-профессионал, прыгает с парашютом. Вовка выполнил норматив мастера, большой человек.

  Пообещал ему, что возьму на скалы. Упаковал в рюкзак сороковку, да поехали. Очень хочется полазить на Азиатской. Там уже похолодало, листья боярки в красную крапинку. Осень.

  Азиатская в очередной раз усохла и сгорбилась ростом. Стенки – не стенки, карнизы – не карнизы... После ташкентских стометровок ее двадцать метров трассы смотрятся по-домашнему.

  Но Вова серьезен до умопомрачительности. Я прицепил конец веревки на пояс и пролез кулуар без страховки, навесить веревку. Вова аж побелел. Называет меня японским камикадзе.

  – Вов, а Вов. А я вот возьми да сорвись. Ты меня снизу ловить будешь?

  – Да пошел ты...

  – Страшно?

  – Я сейчас соберусь и вообще уеду.

   Приторно-горько пахнет перезрелой полынью. Ее пыльца вязнет на губах. Подзаросла милая скалка. Никто тебя не почистит. Интересно, как там поживает Володя Горбунов и его люди-пружины?

   Щели, полки пылью позабивало, некому придти и приобнять их, родненьких, некому вылезти Гнома. Все лето бедная простаивает в одиночестве. Жарко. Смотрю вниз на маленького Вовку. За ним стальная лента пустынного шоссе. Чуть дальше, в белых водоворотах плещется речка. А выше над ней – темный теневой склон Мохнатки.