Текст книги "Поль Верлен"
Автор книги: Пьер Птифис
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
Вернувшись домой, Казалис тотчас же отправился на поиски Верлена. Радушие доктора превзошло все ожидания – солидарность поэтов в те дни не была пустым звуком. Больница? Об этом не может быть и речи. Верлен будет жить в городе, совершенно бесплатно. Для Экса большая честь принимать у себя великого поэта, и в ход будет пущено все, чтобы избавить Верлена от забот. Вскоре доктор организовал подписку среди богатых курортников, чтобы поэт мог получить комнату в семейном пансионе.
Верлен даже заработал пятнадцать франков, рассказав драматическую историю своего приезда в газете «Авенир д’Экс-ле-Бен» (номер от 8 сентября 1889 года). Поэт отослал несколько номеров со статьей друзьям. Малларме очень развеселил этот остроумный рассказ.
«А в конце письма я расскажу вам забавную историю, – писал Малларме Гюисмансу 29 сентября. – Вы знаете, что я рекомендовал доктору Казалису Верлена, который отправлялся в Экс. Он приехал пьяный, попал в полицию и привлек внимание всего города. Представьте себе его появление в серьезном городе, полном курортников-англичан».
Вскоре после приезда Верлена глубоко взволновало грустное известие о смерти в ночь с 18 на 19 августа (1889 года) Вилье де Лиль-Адана, который был болен уже не первый месяц. Жорж Роденбах написал о покойном статью в «Фигаро» от 20 августа, Верлен же посвятил этому свидетелю своей юности, своему дорогому другу прекрасный сонет:
В сознании Верлена возникла странная мысль о сходстве судеб автора «Будущей Евы» и своей собственной: тот же идеализм, та же неприспособленность к миру, та же нищета, то же мужество. Бедный Вилье, вот он похоронен на Батиньольском кладбище, в двух шагах от родителей. Эти меланхолические размышления привели Верлена к необходимости трезвого анализа своих поступков и душевного состояния. «Я стал, – пишет Верлен Казальсу 26 августа, – более последовательным христианином». Он признает свое падение и не скрывает, что пьянство усугубило его страсть к разврату. И вот вывод: «У меня женская душа, и это многое объясняет».
Благодаря доброте доктора Казалиса Верлен обосновался в пансионе Эритье, на улице Муксье, недалеко от лечебницы. Он занимал простую, хорошо убранную комнату, с зеркалом над камином, вокруг которого он повесил три портрета Казальса, один портрет Люсьена Летинуа, один – художника Мариуса Мишеля и два собственных портрета работы Казальса и Эстоппе. Владелица пансиона была любезна, ее сын вежлив. За хозяйским столом Верлен подружился с богатым итальянцем из Генуи Боццони, – если бы не его сигары, поэту было бы нечего курить, – его женой и их сыном и еще с несколькими пожилыми дамами, «которые так и сыпали забавными историями». Простота этого здорового и «патриархального» существования быстро вернула поэту душевное равновесие. «Во мне появилась какая-то серьезность», – сообщил он Казальсу вскоре после приезда в Экс в письме от 21 августа. Он с удовольствием гулял, болтал, ходил по воскресеньям на мессу, а еще чаще слушал вечернюю службу, с радостью внимая «простым и торжественным псалмам Давида». Короче говоря, казалось, что он решил стать добродетельным. По вечерам он читал молитвы – он называл это «исполнять мои маленькие обряды». Это был практически Верлен времен Стикни.
Поэт вставал в пять часов, проходил водные процедуры под сильными струями горячей сероводородной воды, ему делали массаж, а потом он возвращался отдохнуть. Не кривя душой, он мог написать доктору Гийяну:
Потом Верлен отправлялся на прогулку. Улицы городка шли то под гору, то в гору, так что поэту приходилось идти медленно. Он проходил мимо виллы Генриха IV и парка протестантской церкви. Свежий воздух заменял ему аперитив.
Верлен в Экс-ле-Бене. Рис. П. Верлена.
Верлен писал Казальсу (письмо от 24 августа): «Здесь я превратился в настоящего обжору». После обеда он отправлялся с визитами или ходил по делам: скульптор Жан Буше очень хотел сделать с него бюст, а Эмиль Блемон, который проводил каникулы на вилле недалеко от Экса, всегда был рад принять его у себя. Но чаще Верлен просто беседовал со своими врачами, он называл это «болтать с моими dottori [594]594
Доктора (итал.).
[Закрыть]». Доктор Гийян представил его «Кружку», где его окружили заботой. И эта жизнь человека известного очень нравилась ему.
Естественно, Казальс был в курсе всех его дел. Пейзаж, как писал Верлен Казальсу, напоминал Буйон его детства, а иногда Борнмут, только без моря. Верлену всегда удавались пейзажные зарисовки:
«Береты, повозки, запряженные коровами. Итальянский говор. Люди очень добры или кажутся таковыми, а это значит, что по меньшей мере на три четверти они в самом деле добры».
А это описание церкви в Эксе, не стоит ли оно любой открытки? «Здесь есть полуготическая церковь, очень плохо отреставрированная, похожая на чудовище: солома, гипс, а внутри на стенах полустертая мазня, все немного обвалившееся, прихрамывающее, камень, шифер и цинк, округлые и заостренные очертания, колокольня с галереей, в общем, полный кошмар» [595]595
Письмо Казальсу от 29 августа 1889 года. Прим. авт.
[Закрыть] .
В парке, перед скульптурой, изображающей пастуха Ганимеда, уносимого орлом Зевса, Верлен размышляет – любопытная ассоциация – о библейских героях, вознесшихся на небо: Илии, Енохе, Деве Марии. Тогда он пишет, обращаясь к Казальсу, как если бы это его уносил орел:
Верлен утверждает, что у него ни разу не было лишнего франка, чтобы поехать в омнибусе на озеро Бурже, но тут он, очевидно, преувеличивает. Однако доподлинно известно, что «Авенир д’Экс-ле-Бен» выплатила ему пятнадцать франков за статью лишь за несколько дней до его отъезда. «Я, видимо, не увижу ОЗЕРО, придется отложить это на следующий год», – сообщает Верлен Казальсу 12 сентября 1889 года. Курортников (англичан, итальянцев, в большинстве своем монахов) становилось все меньше. Сезон заканчивался. Если результаты лечения не проявились сразу, то обязательно проявятся, если лечение продолжать. На открытке, изображающей больного, которого массируют два мускулистых малых, Верлен пишет [597]597
Заэ, 1964, с. 134. Прим. авт.
[Закрыть] :
Казальс отправил Верлену денежный перевод на обратную дорогу в Париж. Друзья договорились встретиться 15 сентября в одиннадцать часов пятнадцать минут на Лионском вокзале. Перед тем как вместе пойти в «Шануар» или «Фигаро», они пообедали, как и собирались, у мамаши Алермоз, на улице Моро, и выпили кофе у Шози.
На следующий день Верлен снова поселился в палате «Лассег» (койка номер 31) в больнице Бруссе. Каникулы закончились. Увы, Казальс выписался, и Поля никто не навещал. «Я ужасно скучаю, – пишет он одному другу 20 сентября 1889 года, – я бы даже сказал, тоскую. За последнее время я уже второй раз привык к сладкой жизни, а потом снова оказался на бобах!»
У Казальса было время подумать и принять необходимые решения: нужно избегать слезливых сентиментальных излияний старого поэта, постепенно отдалиться от него и наконец прекратить всякое литературное сотрудничество с ним. Верлен в очередной раз вызвал раздражение Казальса, когда, находясь в Эксе, попросил у своего друга разрешения посвятить ему балладу «очень туманную, очень эзотерическую», рефреном которой были бы слова:
Король среди мужчин и принц средь женщин.
Казальс не позволил. Это было чересчур.
Но если у Верлена больше не было друзей, то в Бруссе у него был враг – вместе с ним лечился Леконт де Лиль. К счастью, они оказались в разных палатах! Узнав, что Верлен оказался его соседом, автор «Варварских стихотворений» произнес следующие любезные слова:
– Верлен? А! так он все еще жив! Значит, он и не умрет никогда! Разве что на эшафоте…
Но черт с ним!
У Верлена и так было достаточно неприятностей с соседом по койке, неуживчивым человеком, бродягой, в насмешку прозванным «Амуром», который постоянно ругался на «знатных господ», к которым приходили посетители в цилиндрах. А еще он нападал на так называемых непонятых поэтов, которые, безусловно, пользуются покровительством сильных мира сего. Поскольку этот скрытный и злой субъект не знал, что бы еще такое придумать, чтобы сделать жизнь Верлена невыносимой, поэту пришлось однажды применить силу, чтобы сосед отстал от него. «Амур» примолк, но по-своему отомстил поэту, рассказав персоналу и больным, что Верлен – вонючий клерикал, грязный буланжист, который наживается на страданиях народа за счет Республики.
Верлен пожимал плечами, потому что с давних пор знал, что, по выражению Бальзака, только человеческая глупость может дать представление о бесконечности.
Все эти неприятности угнетали Верлена, один лишь успех его произведений составлял радость поэта. Почти одновременно в издательстве Ванье вышли в свет новые издания сборников «Мудрость» и «Параллельно», уже давно анонсированные. Верлену было очень приятно, что два столь разных сборника вышли одновременно, ведь он, по его собственному признанию, причащался то Богу, то дьяволу. Сборником «Мудрость», как и следовало ожидать, восхищались, в то время как выход сборника «Параллельно», самого бодлеровского из сборников поэта, вызвал настоящий скандал. Для того времени это была очень смелая книга («разнузданно-сладострастная», как писал Шарль Донос). Сборник открывается облаком черной ненависти к Матильде, которую Верлен называет «незрелой девкой», «глупой гусыней», «отвратительной мерзавкой». Она одна несет ответственность за то, что автор встал на дурной путь и стал подобен обломкам кораблекрушения, влекомым по волнам нищеты. После воскресших сапфических «Подруг» появляется полк девок, рыжих, блондинок и брюнеток, доступных, высокомерных или пугливых. Мари Гамбье с воодушевлением играет роль принцессы Рукиной. И наконец, как обычно, автобиографические фрагменты (Монсская тюрьма, путешествия с Рембо, приключения в Аттиньи и т. д.) сбивают читателя с толку и придают сатанический оттенок этой последней большой книге Верлена. «„Параллельно“ – это праздник радости, легкости и возвышенности», – пишет Малларме Верлену 11 октября 1889 года. Успех сборника был бы еще больше, если бы известный гравер Фелисьен Ропс, специализировавшийся на эротике, сдержал свое обещание и согласился изготовить для фронтисписа задуманный им офорт, изображающий сфинкса-андрогина, сурового и загадочного. Если Ропс этого не сделал, то, вероятно, потому, что разругался с Ванье. Но подробности этой истории так и остались невыясненными [599]599
Офорт Ропса иллюстрировал посмертное издание книги Верлена «Плоть», вышедшее в 1896 году в издательстве «Bibliothèque artistique et littéraire». Прим. авт.
[Закрыть] .
У Верлена имелись в запасе и другие произведения, еще более смелые, опубликовать которые можно было только тайно. По его просьбе, Патерн Берришон предложил их бельгийскому издателю Кистенмекеру за кругленькую сумму в тысячу франков. Увы! на маленький сборник под названием «Ни о ком», изданный под именем Пабло де Эрланьеза, был сразу же наложен арест, а тираж уничтожен (книга была впоследствии опубликована в Англии под названием «Женщины»). Это продолжение рассказа о давних и недавних любовницах Верлена: мы можем узнать Эстер – добрую и простую уличную девку, ее подругу Эжени – «настоящую бой-бабу», Риту – «мою девочку» и, под именем «моей маленькой соотечественницы», Клементину Тейзен, родом из Люксембурга, которая сойдет с ума, узнав о смерти Верлена [600]600
Адресси, 1923, с. 168. Прим. авт.
[Закрыть] .
Хотя с точки зрения финансов эта непристойная рукопись принесла автору лишь семьдесят пять франков [601]601
См. «Меркюр де Франс» от 15 августа 1926 года. Прим. авт.
[Закрыть] , она подарила ему нечто гораздо более важное – дружбу и покровительство графа Робера де Монтескью, которому Верлен предложил экземпляр сборника для личной коллекции, так как последний славился своим интересом к произведениям, находящимся на грани пристойности. Граф в принципе согласился принять книгу, но Верлен не смог передать ему «Ни о ком», потому что Эстер и ее любовник Лакан завладели рукописью.
За первым письмом Верлена графу от 13 июня 1890 года последовали другие, похожие одно на другое: срочные просьбы денег, а также выражения благодарности, иногда и стихи.
Этот аристократ, утонченный декадент, с несдержанным и сложным характером, был в 34 года уже знаменит, хотя ничего не опубликовал^ В его окружение входили Малларме, Эредиа и Бурже. Он был в значительной мере обязан своей популярностью Гюисмансу, который представил его публике в романе «Наоборот» в образе Жана Флорессаса Дезессента, а своей посмертной славой он будет обязан Марселю Прусту, который вывел его в образе барона Шарлюса. Но ни тому ни другому писателю не удалось передать личность Монтескью – дерзкого, сложного, болезненного, острого, обожающего двусмысленности и испытывающего ужас перед скандалом. Много говорили о его нравах, а также его секретаре-перуанце Габриэле Итурри, похожем на жителя Антильских островов, который следовал за Монтескью, как тень.
Граф Монтескью был типичным поэтом конца века, с вычурным, до крайности цветистым стилем. Граф подчеркивал свою страсть к шикарным безделушкам, редкостным диковинкам, полутонам.
В своих воспоминаниях Монтескью давал понять, что жалел Верлена, «этого бедного поэта, трогательного, как выброшенный на берег корабль» [602]602
Воспоминания Монтескью «Стершиеся шаги». Прим. авт.
[Закрыть] . Но граф не решался признаться в том, что восхищался Верленом, и нередко, вплоть до самой смерти, приходил утешать его в больницу и меблированные комнаты, где тот жил. Быть может, эта тайная благотворительность была лучшим достижением бесплодной жизни графа Монтескью.
Только выход в свет и успех стихов радовали поэта в те дни. Во всем остальном его преследовал злой рок.
Со времени публикации «Любви» в мае 1888 года Верлен разыскивал следы своего сына Жоржа, чтобы послать экземпляр сборника, который был ему посвящен. Он занимался поисками сам и просил помочь друзей. Он обращался к Малларме, доктору Жюльену, Казальсу, Жермену Нуво (который служил помощником в лицее Жансон-де-Сайи с декабря 1888 года, как раз тогда, когда там учился Жорж).
Когда Верлен лечился в Эксе, Казальс указал ему на заслуживавший внимания след. По словам Эммы, жены Шарля де Сиври, ребенок находился, вероятно, на каникулах, в Лизьё [603]603
Город на северо-западе Франции в департаменте Кальвадос.
[Закрыть], на улице Пуан-де-Вю. «Как было бы чудесно, если бы мы смогли найти Жоржа!» – писал Верлен Казальсу 7 сентября 1889 года и добавил, что возобновление знакомства с сыном поможет преодолеть в его душе двух демонов, «пьяницу и другого – худшего!».
Что делает Жорж в Лизьё? Благоразумно ли писать ему? Следят ли за его перепиской? Неизвестно. Верлен решился написать сыну только по возвращении в Париж. Ответа он не получил и жаловался Малларме: отчего это молчание? «Равнодушие это или внушенная антипатия, глупость или страх видеть отца в больнице – или письмо просто перехватили? В любом случае, – заключает Верлен, – мне нанесли еще один удар… Но в этом вся моя жизнь!»
Малларме ничего не мог ответить, а о Жорже долго ничего не было слышно.
Вскоре поэту был нанесен еще один удар. Газета «Эхо Парижа» организовала большой поэтический конкурс с призовым фондом в 1000 франков (две премии по 500 франков) – и Верлен был уверен, что выиграет, потому что большинство в жюри составляли его друзья – Малларме, Арман Сильвестр, Катулл Мендес и другие, не исключая и председателя – Теодора де Банвиля. Тысяча франков – полгода безбедной жизни! Воодушевленный Верлен отправил в газету длинное стихотворение из шестнадцати четверостиший, написанное в Эксе. Оно называлось «Франция». К этим патриотическим стихам прилагался рассказ под названием «История одного взгляда», довольно посредственная волшебная сказка. Для того чтобы получить первый приз, нужно было набрать пять голосов, но Верлен получил только четыре и не прошел по конкурсу. Малларме попытался провести его вне конкурса и дать возможность получить приз в пятьсот франков, но оказалось, что вне конкурса рассматриваются только стихи, присланные анонимно. Победителем стал Эфраим Михаэль (настоящее имя Жорж Мишель), двадцатипятилетний выпускник Национальной школы Хартий, который умер через несколько месяцев после конкурса.
«Какая неудача для вас, – писал Малларме Верлену, – я так огорчен».
Нужно признать, что стихотворение было не очень удачным: оно представляло собой страницу надутых риторических оборотов и инвектив, которые не понравились жюри. Мораль была та, что настоящий гражданин должен быть горд и счастлив умереть за Францию.
Верлен считал, что потерпел фиаско из-за враждебности Леконта де Лиля, пристрастности Катулла Мендеса и лицемерия журналиста Бертоль-Гревиля, который уже сослужил ему когда-то дурную службу.
И для человека, и для поэта это был очень тяжелый удар.
«Это одна только подлость, а не оскорбление», – написал Верлен немного позже (27 января 1890 года) Жану Мореасу.
Так и закончился 1889 год, в горечи и почти полном одиночестве. Но ведь лето-то было прекрасное!
Если Казальс нечасто навещал поэта, то в больнице все старались сделать его жизнь как можно более приятной. Так, Верлену разрешалось принимать посетителей не только в установленные дни. Что касается визитов, то Верлен с наибольшим нетерпением ожидал свежую и любящую Филомену, которая всегда приносила с собой много цветов и маленьких подарков. Мысли Верлена в то время занимали не только его бедность, но и стремление выставить эту бедность напоказ в прессе («Перо» от 15 декабря 1889 года, «Светило» за февраль 1890 года и т. д.). Верлен тайно попросил Малларме походатайствовать, чтобы министерство народного просвещения выделило ему субсидию. Малларме ответил ему 4 февраля 1890 года, что человек, «у которого были неприятности с правосудием» [604]604
Факсимиле см. в каталоге распродажи Люсьена-Гро, четвертая часть за 4 июня 1957 года в Галери Шарпентье . Прим. авт.
[Закрыть] , не имеет никаких шансов получить субсидию. Рембо все еще преследовал его…
И вот в этот период, когда Верлен находился в крайнем отчаянии, его навестили два молодых незнакомца, Андре Жид и Пьер Луй. Произошло это 9 января 1890 года; обоим было примерно по двадцать лет. Молодые люди пришли посмотреть на Верлена как на достопримечательность.
«Какая нищета, – рассказывал Пьер Луй в „Стихах и прозе“. – Он лежал на железной кровати, на грязных грубых простынях, откинувшись на тощую подушку, и читал „Непримиримого“ [605]605
Радикал-социалистская газета Анри Рошфора, наследница его же «Фонаря».
[Закрыть]. На голове у него был хлопчатобумажный колпак неопределенного цвета, из-под которого на толстую шею падали прямые пряди седых волос. На теле у него была надета рубаха из грубой ткани, помеченная большими буквами Б.Б. (Больница Бруссе. – П. П.).Спереди рубаха была расстегнута и открывала жирную, покрытую такими же седыми волосами грудь».
Верлен говорил с ними о «Любви», «очень суровой книге, которая будет полной противоположностью книге „Параллельно“». В тот момент он правил гранки «Сатурновских стихотворений» и извинялся в новом предисловии за то, что представляет читателям это юношеское произведение. Луй и Жид были под сильным впечатлением. Они сказали Полю Валери, как потрясен был несчастный смертью своей матери, и автор «Очарований» сочинил сонет и посвятил его Верлену. Это была «последняя мысль бедного поэта», в которой говорилось о его одиночестве в «ужасном городе».
Верлен выписался из Бруссе 19 февраля 1890 года. У него было достаточно средств, чтобы прожить несколько месяцев. Он искал тихую комнату в Латинском квартале, чтобы иметь возможность принимать там каждую неделю друзей, писать стихи и статьи с воспоминаниями. Он решил поселиться в отеле «Мин» на бульваре Сен-Мишель, дом 125, в комнате номер 4. Гостиница находилась в спокойном и приличном (но не более того) доме. Возобновились собрания по средам, но уже не такие шумные, как на улице Руайе-Коллар. Это нравилось Верлену, потому что он решил теперь жить более тихо и уединенно.
По вторникам он иногда отправлялся на улицу Ром, к Малларме. Анри де Ренье [606]606
Анри-Франсуа-Жозеф де Ренье (1864–1936) – первостепенный фр. поэт первого десятилетия XX века. Был женат на дочери Хосе-Марии де Эредиа Мари. С 1911 года – член Французской Академии.
[Закрыть]изобразил его в кресле-качалке со стаканом грога с лимоном. «Внезапно он нахмуривается. Неприятная гримаса искажает его лицо. И вот он уже полон ненависти и недоверия. Потом Малларме что-то говорит, и лицо Верлена проясняется. Он смеется, шутит, подтрунивает над Мореасом и несколько раз с видимым и наивным удовлетворением повторяет только что придуманную шутку [607]607
«Французский журнал» за 15 августа 1926 года. Прим. авт.
[Закрыть] : „Мореас, mediocritas [608]608
Посредственность (лат.). – Прим. пер.
[Закрыть]! Мореас, mediocritas!“» От этих вечеров остался сделанный Верленом рисунок – силуэт Малларме, курящего трубку, похожего на элегантного и решительного фавна.
Верлена видели по субботам на вечерах в «Золотом солнце», в обществе студентов и певцов. Он смеялся и смешил своих почитателей каламбурами и остротами:
– Ну что ж, дети мои, когда я помру, не забудьте в некрологе написать, что декадентский конец этого века имел своего святого Франциска де Сада и своего святого Антония Легконогого!
Но в «Прокопе» и во «Франциске I» его видели озабоченным: в марте открылась подписка на «Посвящения», и поначалу все шло очень удачно, однако вскоре заявки прекратились. Верлен говорил о безалаберности, мошенничестве, обвинял Казальса в неделикатности, и когда он бил кулаком по столу или стучал тростью по полу, к нему было опасно приближаться.
Примерно в это время его пришел навестить один студент, бывший ученик покойного Жюля Телье, Гюстав Ле Руж. Он привел с собой двух товарищей, подающих надежды поэтов. Они немного нервничали, потому что Ванье, давая адрес поэта, предупредил их, что Верлен – «странный тип». Молодые люди ожидали, что Верлен живет в страшной трущобе, и поэтому поначалу удивились, оказавшись в простеньком, но приличном отеле. Комната находилась в самом конце коридора. «Поэт лежит одетый на кровати, а его трость и фетровая шляпа – рядом с ним на подушке». Верлен встретил молодых людей как искушенный философ: остерегайтесь друзей, потому что многие из них эгоисты, особенно женщин, которые обкрадывают вас, а потом бросают. «Только враги вас не бросят, да, уж эти-то не отцепятся! Вы молоды, но жизнь вас всему научит!» Ле Руж и его друзья пригласили Верлена пообедать с ними, и он предложил пойти в одно кафе на улице Аббе-де-Леппе. Там они ели капустный суп, антрекот с луком-шалотт и запивали эти блюда простым руссильонским вином. Трапеза завершилась кофе и водкой. Верлен пригласил молодых людей заходить еще.
«Он тщательно записывает наши адреса, – пишет Ле Руж, – огрызком карандаша на полях старой газеты и обещает вскоре дать о себе знать» [609]609
Ле Руж, 1928. Прим. авт.
[Закрыть] .
В другой раз вечером, когда Верлен ужинал «в компании» (вероятно, с Эстер) на террасе одного ресторана, какой-то худой молодой человек с грустным лицом спел романс и подошел попросить денег. Поэт дал ему два су, а потом узнал в нем своего знакомого по Венсенской больнице, больного туберкулезом. Бедняга, жизнь которого проходила между больничной койкой и ночлежкой, не ел уже несколько дней. В порыве щедрости Верлен предложил приютить его в своей комнате в отеле «Мин», но молодой человек отказался из страха, что заразит его. Впрочем, он согласился пообедать и взять немного денег. Верлен начал хлопотать, чтобы больного приняли в больницу Бруссе. Немного позже Верлен снова встретился с ним в Бруссе, а еще через некоторое время этот молодой человек снова оказался в Венсенской больнице. Больше Верлен не получал от него никаких известий: вероятно, он умер так же тихо, как и жил.
Конечно же объявилась Филомена, жадная до подарков, ласковая, обольстительная и невероятно своевольная. Верлен обожал ее сильный характер и с наслаждением покорялся ей. Одним из первых приказов, который она дала своему любовнику, был приказ расстаться с Казальсом. Верлену было легко это сделать, потому что молодой художник довольно редко появлялся у него – к большому огорчению поэта [610]610
Типичные слова из писем Верлена к Казальсу того времени: «Я надеялся получить от тебя письмо…», «Ты снова не пришел!», «Я больше ничего не понимаю в твоем поведении». Прим. авт.
[Закрыть] . Дело было в том, что Казальс не мог выносить Эстер, да и она не любила его. Уже 28 августа 1889 года Верлен говорит об их разногласиях. «Что насчет доброй Эстер, с которой ты ведешь себя, как безжалостный Артаксеркс?» – спрашивает он у Казальса. С тем же письмом поэт отправляет другу рисунок, на котором изображены Казальс-Артаксеркс и Эстер-Эсфирь, простертая у его ног.
Возможно, в отсутствие Верлена Казальс из деликатности отверг ухаживания красотки, что было непростительным проступком в ее глазах. Что же касается Казальса, то он считал Эстер вульгарной. Если художник не появлялся в доме поэта, то из страха, что Верлен попросит его (как это уже однажды произошло) следить за своей подругой и узнавать, кто у нее бывает. А роль доносчика была Казальсу отвратительна.
Разрыв, к которому стремились обе стороны, произошел в июне 1890 года. 10-го числа Верлен написал следующую записку неизвестному адресату: «Я прошу вас сказать Ф.-О. Казальсу, чтобы он переслал мне вещи, доверенные ему на хранение на время моего пребывания в больнице. Будьте также любезны попросить его, чтобы он больше не приходил ко мне» [611]611
Заэ, 1964, с. 136. Прим. авт.
[Закрыть] . Несколькими днями позже Казальс получил от Верлена записку, написанную очень сухим тоном, с требованием вернуть книги, автографы и фотографии (среди них одна фотография Рембо), которые находились у поэта.
Ирония судьбы: в это самое время вышли «Посвящения», в предисловии к которым было сказано, что портрет автора, выполненный Казальсом (и выгравированный Морисом Во), был написан в прошлом году в больнице: «Благодарю художника и друга в счастье и несчастье».
Но Верлен не испытывал сожаления. Этот Казальс – сомнительный тип. В письме к Лепеллетье поэт ссылается на «глупость и подлость одного из организаторов печально известной подписки в „Пере“», устроенной для того, чтобы получить «заём».
Когда у Верлена снова закончились деньги, у него остался один выход – лечь в больницу.
На этот раз это была больница Кошен в предместье Сен-Жак. Произошло это 19 июня 1890 года.
Письмо от одного студента, уроженца Нанси, Жюля Натана (он же Жюль Ре), заставило Верлена насторожиться: он учился в Жансон-де-Сайи. Может быть, там он был знаком с Жоржем? Он тут же пригласил молодого человека к себе. Жюль Натан так описывает поэта: «Он шел по больничному саду и охаживал тростью кусты, очень высокий, прямой, шел военной походкой, унаследованной от капитана инженерных войск – его отца. И эта походка инвалида являла собой яркий контраст с его хлопчатобумажным колпаком» [612]612
Ре, 1923. Прим. авт.
[Закрыть] . Верлен и Натан стали друзьями.
Но неудачи продолжались. Так как поэт жаловался, что не может поехать на лечение в Сен-Оноре-ле-Бен в Ньевре по совету главного врача, скульптор Анри Шапю, член Института, тайно попросил министра народного просвещения выделить субсидию в размере трехсот франков [613]613
См. статью Жана Рише в «Меркюр де Франс» от 1 июня 1954 года. Прим. авт.
[Закрыть] . Но Верлен не смог получить денежный перевод (всего лишь на двести франков), потому что находился в Венсенской больнице. Так что деньги отослали обратно отправителю.
Когда Верлен выписался из больницы, у него не было ни денег, ни крова. Он бродил по улицам.
Случайно его встретил Пьер Луй:
– Где вы живете?
– Я не живу, – ответил Верлен, – я ночую.
Все его состояние составляло один франк 10 сантимов.
– Только что официант в кафе отказался налить мне выпить, – добавил он, – потому что я плохо одет. Он сказал мне, чтобы я отправлялся за помощью в службу социального обеспечения… [614]614
«Авторские рукописи», № 8 за 1927 год. Прим. авт.
[Закрыть]
Единственное, что ему оставалось, – снова лечь в Бруссе (палата «Лассег»). Койка, на которую его поместили – номер 27 бис, – имела дурную репутацию: на ней еще ни разу не умер ни один больной. Поэтому Верлен не хотел ложиться на нее из страха стать первым. Но едва Верлен об этом заявил, как пришло известие, что человек, занимавший койку, умер.
Верлен вошел в палату вскоре после того, как больной испустил последний вздох.
«Ни красив, ни уродлив, честно говоря, ничего особенного. Длинный и узкий предмет, завернутый в простыню».
Привезли носилки на колесах, чтобы забрать «сверток», и Верлен заметил с мрачным юмором, что ему надлежит лечь в «еще холодную постель» мертвеца.
И вот он остался один. С сожалением вспоминает он о декадентах былых времен, приходивших послушать его. К счастью, соседнюю кровать вскоре занял его друг, Фернан Ланглуа, такой же бедный, как и он сам. Ланглуа подсказал поэту хорошую мысль:
– Тебе следовало бы опубликовать сборник твоих лучших стихов, но не у Ванье, конечно, а, например, у Фаскеля.
Верлен сразу послал Фелисьена Шансора к Ванье и попросил принести по одному экземпляру каждой своей книги. Письмо поэта к Шансору от 19 ноября 1890 года интересно одним в нем замечанием: «В понедельник Карьер с ходу написал мой портрет».
Эжен Карьер пришел по просьбе Шарля Мориса. Этот портрет мгновенно стал знаменит. В нем сочетаются реальность и воображение, и если он не слишком точен («Карьер написал меня похожим на обессилевшего Христа», – говорил Верлен), то все же в нем есть что-то необыкновенно привлекательное. Ореол нереальности вокруг образа поэта налагает на картину печать вечности, в то время как реалистический портрет изобразил бы Верлена таким, каким он был только в определенный день и час. «Точность, – любил повторять художник, – это еще не истина» [615]615
Верлен продал картину за 300 франков Жану Долану, который передал ее Люксембургскому музею (за 25 000 франков). Прим. авт.
[Закрыть] .
Естественно, когда Ванье узнал о проекте издания «Избранных стихотворений», он запротестовал. Ему принадлежат права на все произведения, и, если потребуется, он сможет это доказать в суде. Поэтому, как только Верлен выписался из больницы, он отправился улаживать это дело с издателем. Однако результатом их встречи стал скандал. Но нет худа без добра, потому что, выйдя из лавки Ванье, Верлен помирился с Казальсом. Эту сцену описал Люсьен Адресси [616]616
Адресси, 1923. Прим. авт.
[Закрыть] : возбужденный, красный от гнева, Верлен размахивал тростью и клялся прикончить мошенника, когда увидел Казальса. Тогда, забыв, что поругался с ним, поэт обратился к художнику:
– Мой принц! Это просто позор!
– Позор? Что?
Верлен рассказал, в чем дело.
– Не уступай ему, – ответил Казальс, – продолжай то, что задумал.
– Но Ванье устроит скандал!
– Ну и что ж, если он устроит скандал, пригрози ему, что отнесешь все к Савину или Шарпентье!
Это был хороший совет. Верлен последовал ему, и 20 декабря 1890 года подписал контракт с издателем Фаскелем. Книга вышла в июне 1891 года. В ней было триста шестьдесят страниц, ее украшала литография Карьера, и, кроме уже известных стихотворений, в нее вошло несколько ранее не изданных. Книга имела успех. После смерти Верлена ее переиздали с предисловием Франсуа Коппе.
Но в то же время в жизни поэта произошли и неприятные события.
Покинув Бруссе, Верлен поселился в отеле «Монпелье» на улице Декарта, дом 18, где Филомена-Эстер снимала комнату. Это был средней руки отель, который держал некий Лакан по прозвищу «Американец», грубый человек, возможно, сутенер красотки.
Однако в скором времени Верлен сообщил Ванье, что живет в Батиньоле, в отеле «Био» [617]617
16 января 1891 года Леон Дьеркс писал Верлену, что был очень раздосадован, не найдя его на улице Био (Национальная библиотека, рукопись N.A.F. 13 155). Прим. авт.
[Закрыть] , на улице с тем же названием. Что же произошло? Седьмое стихотворение «Элегий» помогает нам восстановить ход событий. Эстер получила обратно своего Поля, но тем не менее не собиралась расставаться со своими любовниками, так что поэт страшно ревновал. Тогда, чтобы отомстить, он стал, не таясь, встречаться с «гризетками» [618]618
Во французской литературе – типический персонаж, молодая швея не слишком строгих моральных правил.
[Закрыть]из Латинского квартала (он хвастался, что провел двадцать ночей с разными женщинами!). Верлен не показывался у Эстер и наивно полагал, что сможет проучить любовницу. Однако наказал он только самого себя. Тогда Верлен, пристыженный, вернулся на улицу Декарта. Вероятно, впоследствии он совершил еще одно бегство, теперь на улицу Моро, дом 7, потому что именно туда он вызвал Казальса 9 января 1891 года, когда у него случился тяжелый приступ ревматизма в левой руке. Пускай друг придет и доставит его в Бруссе! Но в конце концов Верлен сам отправился в больницу Сен-Антуан; его поместили в палату «Биша», маленькую комнату с большими окнами, смежную с другой, большой, которую врач, узнавший в новом пациенте поэта, назвал палатой декадентов. Пребывание в этой больнице было для Верлена очень приятным, несмотря на присутствие усатого африканского легионера, который, услышав, как Верлен говорит о Боге, назвал его «попом»; но этот тип не был злым, он удовлетворялся тем, что распространял слухи о том, что Верлен – священник-расстрига или бывший монах-картузианец.
