Текст книги "Поль Верлен"
Автор книги: Пьер Птифис
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
Делаэ и Ж.-М. Карре излагают и еще один мотив увольнения Верлена: якобы он, в порыве искренности, исповедался его преосвященству г-ну Ланженьо, архиепископу Реймсскому, который приехал председательствовать на церемонии вручения наград, и рассказал ему всю свою жизнь, про тюремное заключение в том числе. Впрочем, такой порыв со стороны Верлена маловероятен.
Так что он уехал, увозя с собой всеобщее уважение и признательность. О своей жизни в Ретеле он сохранил лишь добрые воспоминания.
Позднее, в октябре 1880 года, узнав, что Верлен живет неподалеку, новый директор коллежа, отец Превото, пригласил его на обед. Верлен был рад возможности снова повидать свой добрый коллеж и обменяться рукопожатиями со своими прежними коллегами и учениками, которые, все как один, приняли его с распростертыми объятиями.
Глава XV
ЛЮСЬЕН ЛЕТИНУА, ИЛИ ЖИЗНЬ В ЦЕЛОМУДРИИ
(август 1879 – апрель 1883)
Чтобы быть рядом с Люсьеном, Верлен решил увезти его в Англию, где они бы зарабатывали себе на жизнь уроками французского. Так, хоть ему и не позволено растить своего сына по плоти, он покажет, на что способен. Фактически он усыновил Люсьена. Смелость и жажда реванша – вот источники очередного его безумства, в которое он окунется с головой с решимостью фанатика.
Он сумеет преодолеть все препятствия. Сначала нужно получить согласие родителей. Это было просто: Летинуа-старший и его супруга, ослепленные заботой, которой этот достойный учитель окружил их сына, с удовольствием доверили его ему. Осталось организовать жизнь за границей. У Верлена было впереди два месяца, которые он истратил с пользой для себя. Г-жа Эндрю сообщила ему, что человек, заменивший его на посту учителя, г-н Мартель, только вернулся во Францию, и таким образом его место в Стикни вакантно. Проблема состояла в том, что нужно было найти не одно место, а два. Верлен обратился к Джону Судену, с недавних пор учителю в Бостоне, и прислал ему вдобавок фотографию Люсьена, полагая, что это поможет делу. Г-н Ундервуду посчастливилось ее видеть [423]423
Ундервуд, 1956, с. 332. Прим. авт.
[Закрыть] , на ней написано: «Г-ну Дж. У. Судену, от друга. – В., 29 авг. 79». Но он не получил положительного ответа. В сентябре, вернувшись в Аррас, он рассказа! о ходе событий Малларме: «Я больше не думаю возвращаться в этом году в Париж, зачем? Поскольку во всех радостях, кроме Господа, мне отказано, почему не попробовать вкусить вновь шум и разноголосие Лилипутии?» Он выразил сочувствие своему адресату, сын которого, Анатоль, был тяжело болен (он умер вскоре после этого, 7 октября 1879 года), но и у него самого были тревоги: «Сижу тут, перевожу бумагу. Всякие сложные дела. Очень озабочен». Дело в том, что не все складывалось по воле Верлена. Мест больше не было ни в Бостоне, ни в его окрестностях. Единственный вариант – место в Лимингтоне, в трехстах километрах от Бостона, на южном берегу острова. Ну что ж! Придется направиться туда, предварительно пристроив Люсьена в школу в Стикни.
В конце сентября 1879 года они отправились в путь. В Стикни их очень тепло встретило семейство Эндрю: хозяин дома, его супруга и все дети вышли встретить Поля на дороге от Сибси, а огромный пес Нерон, узнав его, стал лизать ему руки…
Как только Люсьен устроился (он также нашел себе частных учеников дополнительно к школе), Верлен, с камнем на сердце, принужден был его покинуть. Только бы он писал! Только бы он писал почаще, потому что письма будут единственной связью между ними в течение целой четверти.
Лимингтон – небольшой городок и порт напротив острова Уайт. Вокруг него рос густой, «шекспировский», как уточняет Верлен, лес. Типичный английский пейзаж: готическая церковь, увитая плющом, поле для гольфа и других спортивных забав, в двух шагах море – впрочем, спуститься к нему было не так-то просто. Коллеж «Солент Колледжиэйт Скул» располагался во внушительном здании XVII века по адресу Хай-стрит, 64, директором был г-н Уильям Мердок, шотландец по происхождению, которого к тому же избрали мэром коммуны 12 ноября 1879 года. Человек он был любезный, образованный, хорошо говорил, очень любил сигары и разбирался в виски. Жил он со своей сестрой, дамой в летах, строгой и скромной. В католической церкви служил отец Патрик О’Коннел, по совместительству капитан местной крикетной команды.
Верлен преподавал дюжине детей, среди которых было двое из Франции. После занятий он выводил их на час-другой на прогулку в близлежащий дубовый лес. Иногда навстречу им попадался выводок пансиона для девочек, которых водили гулять в тот же лес, но эти события, «очень романтические» по словам Верлена, были единственным развлечением.
К счастью, приходили письма от Люсьена, при виде которых в почтовом ящике у Верлена каждый раз сжималось сердце.
Ответы, всегда тщательно продуманные, были нежными и назидательными. Расстояние перестало быть препятствием для общения их душ. Верлен выполнял свою «миссию» с истинным рвением.
Однажды Люсьен прислал ему свою фотографию. Г-н Ундервуд описывает ее так: «Молодой человек с достаточно милым выражением лица, само же лицо довольно детское, щеки толстоватые; в общем, он мало похож на тот портрет Люсьена, который был известен до сих пор» [424]424
Ундервуд, 1956, с. 342. Единственная известная фотография Люсьена (вырезана из групповой фотографии учеников коллежа), воспроизводится в Сеше и Бертран, 1909, с. 121 [783]783
Также в настоящем издании.
[Закрыть]. Прим. авт.
[Закрыть] . Верлен долгие годы не расстанется с этой фотографией.
Однако целый год прошел со времени тех удивительных визитов к маленькому Жоржу, которые – увы! – не принесли желанных плодов. Было ли разумно забыть навсегда об этой двери, которую перед ним, кажется, не закрыли? Что там думают на улице Николе? Писать бесполезно, лучше что-нибудь сделать. И вот дружище Делаэ получает поручение провести «разведку боем», прозондировать почву и договориться о возможном будущем визите.
Через некоторое время Верлен получил от Делаэ письмо, датированное 5 ноября 1879 года: «Я заглянул к г-ну Моте. Ребенка дома не было. Я оставил фотографию, но не указал адреса, разумеется. Г-н Моте поинтересовался, до сих пор ли ты находишься в Борнмуте. Я ограничился тем, что дал отрицательный ответ. Он спросил меня, не знаю ли я, почему ты не приехал повидать своего сына во время последних каникул» [425]425
Карре, 1949, с. 37. Прим. авт.
[Закрыть] .
Делаэ потребовалось все его присутствие духа, чтобы ответить, что Верлену помешали обстоятельства. Поскольку в Ретеле не захотели продлевать его контракт на старых условиях, ему пришлось изменить свои планы и отправиться за границу (это была правда, если говорить о 1879 годе, но не о 1878-м, но какая разница, что-то ведь надо было ответить). Конец этого письма, к сожалению, не сохранился, однако в другом месте [426]426
Делаэ, 1919, с. 284. Прим. авт.
[Закрыть] Делаэ указывает, что за этим первым визитом, атмосфера которого была исключительно формальной, последовал второй, а потом и третий, во время которого он позволил себе скромный намек на возможное в будущем возобновление супружеских отношений. Г-н Моте сухо отрезал: есть вещи в этом мире, которые исправить нельзя, некоторые трещины никогда не закроются.
Этот жестокий и категорический отказ возмутил Верлена безмерно. Именно в этот момент Матильда умерла для него.
У него уже вошло в привычку притворяться, и он стал притворяться вдовцом так же ревностно, как притворялся отцом.
Примерно в то же время, в ноябре 1879 года, Делаэ рассказал ему еще об одном «трупе», о Рембо, которого он незадолго до этого встретил в Роше. Последней инкарнацией «красавца» стал крестьянин (прошедшим летом Рембо помогал семье собирать урожай). По привычке Верлен сочинил очередную «коппейку»:
К дьяволу дьявола шлю, искусителя крою я бранью.
Славлю ценный коровий навоз, и еще поклоняюсь мычанью.
…О мой Рош, никогда не покину тебя, до того ты красивый!
Жир в похлебке свиной и жара в летний зной – вот отрада поэта,
И мой фермерский пот в черноземе течет, так что, братцы, победа! [427]427
Пер. И. Коварского. Целиком данная «коппейка» приводится в книге: Птифис, 2000, с. 274–275.
[Закрыть]
Но это была уже даже не усмешка, а звериный оскал. Его жизнь начинала напоминать прогулку по кладбищу. К счастью, оставался Люсьен, его единственное утешение и единственная надежда.
Как он ждал рождественских каникул, ведь тогда он снова увидит свое «дитя»! Едва пришло Рождество, Верлен помчался в Стикни. Увы! – там его ждало двойное разочарование. Сначала выяснилось, что Люсьен произвел на всех неприятное впечатление: мрачный, закрытый, он едва говорил по-английски и не делал никаких попыток приспособиться к своей работе. Его никто не любил. Г-жа Грентам, его бывшая ученица, рассказывала г-ну Ундервуду: «Как учителя мы его презирали, и, боюсь, что касается нас самих, мы вовсе не были для него невыносимы» [428]428
Ундервуд, 1956, с.343. Прим. авт.
[Закрыть] . К тому же он особенно сильно проигрывал в сравнении с Верленом, который был сама веселость, сама сердечность и сама внимательность. Это он был юноша, а Люсьен, напротив, был старик.
И потом, когда оба они отправились в Лондон, вероятно, на обратном пути, смущенный Люсьен признался своему «отцу», что пал жертвой чар некоей девушки из Бостона (или из Стикни). Признание сопровождало искреннее раскаяние. «По моей настоятельной просьбе, – пишет Верлен, – и не без некоторого сопротивления, совершенно естественного в его возрасте, он исповедался, но после того, как разорвал отношения окончательно» [429]429
Письмо Шарлю Морису от 17 ноября 1883 года. Прим. авт.
[Закрыть] .
Этот проступок, который любой нормальный отец с улыбкой простил бы, приобрел для Верлена трагический оттенок. Дело в том, что он вообразил, будто Люсьен – это «чистый дух, облеченный в невинную плоть» [430]430
«Любовь». – Прим. авт.
[Закрыть], само воплощение Чистоты. В его глазах он был «белая, чистая лилия», излучающая «невинность сердца и саму надежду». И вот на тебе – миф рухнул, лилию растоптали, чистый дух оказался обыкновенным крестьянином, слабым и греховным, как все. Его грешок Верлен раздул до масштабов греха первородного: теперь Люсьен был не кто иной, как Адам после грехопадения.
Сцена с признаниями имела место в вечер Нового года. Верлен написал о ней очень красивое стихотворение, где сумел противопоставить ликование праздника Нового года и глубокий траур, который надела его душа. Удивительно искусно он показывает, как сумерки накрывают город, пронизывают комнату и его сердце.
Он испытывал угрызения совести оттого, что покинул свое дитя в опасности, и тем самым помог Дьяволу. Но больше этого не будет, он поклялся, никогда больше он не покинет своего Люсьена.
Оба были ужасно рады и, бросив свои педагогические «карьеры», вернулись во Францию в начале 1880 года. Предлог, под которым Верлен уволился из школы в Лимингтоне, именно, плохое здоровье его матери, на поверку оказался ложным.
Несколько дней Верлен провел в Куломе у Летинуа, которые пригласили его в гости в знак благодарности за благодеяния, которые он совершил для их сына. 9 февраля 1880 года он, вероятно, все еще находился там, поскольку в письме к своему кузену Жюлю Понселе по поводу смерти своей тетки Эврар (Жюль был ее зятем) он так говорит о своей матери: «Она, вероятно, написала вам на днях». Он не стал бы делать такое предположение, если бы тогда находился подле нее.
В Куломе он снова увидел французскую деревню, которая так ему полюбилась в Артуа: эта безмятежность, спокойствие, неспешность, бесконечные пространства, успокаивающие взгляд. Ах, как, должно быть, счастливы те мудрецы, которые работают на земле, матери-кормилице, под огромным небом, которое принадлежит самому Господу Богу! И как глупа погоня за счастьем в суете городов и опасных путешествиях!
Ему пришла в голову мысль приобрести деревенский хутор и стать отшельником, «поэтом и крестьянином одновременно». Летинуа-старший не стал его отговаривать от такой замечательной идеи. Как раз недалеко, в Жюнивиле, в десяти километрах оттуда, была выставлена на продажу ферма. Верлен посетил ее, влюбился в нее с первого взгляда и помчался в Аррас просить мать дать денег на это приобретение. Он повернул дело так, что на карту поставлено его счастье, что ему просто необходимы покой и безопасность, и к тому же лучше вложить деньги и вовсе невозможно. Она позволила себя убедить и пообещала ему тридцать тысяч франков (столько стоила ферма), которые она изымет из наследства, доставшегося ей от мужа, которым она имела право распоряжаться. В этот же момент Поль решил произвести покупку на имя г-на и г-жи Летинуа, которым он полностью доверял, с целью уберечь ферму от жадных господ Моте, поскольку у Матильды-де хватит духу арестовать ее с целью возмещения недоимок по алиментам. Г-жа Верлен, хотя и не знала всего, не была обделена здравым смыслом, и возмутилась – ведь это было бы последним сумасшествием: доверить все свое состояние чужим людям! Но Поль и слышать ничего не хотел и, едва получив деньги, вернулся в Арденны. Вот так и приобрели г-н и г-жа Летинуа ферму Птит-Паруас у душеприказчиков Николя Брюно. Площадь земельного участка составляла 23 гектара, 25 аров, 70 сантиаров. Официальная передача собственности состоялась в 1881 году в пользу Жана-Батиста Летинуа и его супруги, в девичестве Моро [431]431
Справка секретаря мэрии Жюнивиля. Прим. авт.
[Закрыть] .
Жюнивиль, небольшой укрепленный городок и административный центр кантона, находился к югу от Ретеля. Район этот был довольно бедный (почвы известковые и аллювийные). Но Верлена интересовала лишь живописность мест: мостки для стирки белья на реках, школьные здания, дороги, достойные самих римлян, маленькое «чистенькое» кладбище, по которому гулял «милый ветерок». «Таков Жюнивиль, – писал он в „Наших Арденнах“. – Вот его река с замечательным названием Ретурна [432]432
Возвращение (фр.).
[Закрыть], хранящая город в тысяче своих извивов, вот тополиная роща, в которой протекает тысяча ручейков, вот чистый воздух и щебетание птиц».
В военном билете поэта отмечена дата 18 марта 1880 года. В этот день он известил жандармерию о том, что сменил местожительство. Но он ревниво скрывал от всех друзей свой новый адрес, предлагая им писать в Аррас.
Осень была распрекрасная и полная занятий: устройство на новом месте, работа, прогулки. Летинуа занялись работой на ферме, а он мечтал и наблюдал за Люсьеном, таким послушным, таким прилежным, таким серьезным. Окруженный поистине вергилиевской обстановкой, он проводил дни в блаженстве.
Он жил не в главном строении фермы, а в маленьком домике в пятидесяти метрах от него. Украдкой он следил за Люсьеном, когда тот отправлялся в кафе (их было два, «Красный конь» и «Жираф») или на бал по случаю местного праздника (воскресенье Пятидесятницы). Поведение его было безупречно, он не пил, и хотя не казался замкнутым, с жюнивильцами не общался. Сначала его прибытие вызвало всеобщее любопытство: что это за горожанин, что это он тут у нас делает? Но потом к нему привыкли, пошел слух, что это старый школьный учитель, который приехал отдохнуть в деревню поближе к Люсьену, своему крестнику [433]433
О жизни Верлена в Жюнивиле см. статью Марселя Же «Поль Верлен в полях» в «Ежемесячном журнале» за август 1923 года и статью Жака Ле Пескёра «Воспоминания о жизни Верлена в Арденнах» в журнале «XIX век» от 10 января 1946 года. Прим. авт.
[Закрыть] .
Он бродил по окрестным дорогам с палочкой в руке и вполне могло так случиться, что он встретил однажды Рембо, который совсем неподалеку помирал со скуки в Роше. Делаэ в шутку нарисовал их случайную встречу. Оба нарисованы крестьянами, в колпаках, блузах и деревянных башмаках. Верлен говорит, отрываясь на минуту от работы: «Ба!», а Рембо, проходя мимо по дороге, отвечает: «Черт побери! [434]434
Рисунок воспроизводится в Донос, 1898 [784]784
Также в книге: Птифис, 2000, с. 275.
[Закрыть]. Прим. авт.
[Закрыть] » Но это всего лишь воображение. К тому же Рембо покинул Рош и отправился искать счастья в Александрию, а затем на Кипр, почти сразу же после того, как Верлен приехал в Жюнивиль (март 1880).
Весна была в самом разгаре, когда на ферму приехала г-жа Верлен. Она была счастлива убедиться, что наконец ее сын обрел покой и счастье.
Покой… Не совсем, поскольку на Верлена, проводившего дни в праздности, снова напал демон Поэзии. В марте 1880 года он пишет Леону Валаду, от которого давно не получал вестей, что намеревается «заново дебютировать во Французской Литературе». Слова «заново дебютировать» как нельзя лучше описывали ситуацию, так как его реноме, как и все остальное, пошло ко дну вместе со всей его прошлой жизнью. В том же 1880 году Эмиль Золя позволил себе написать в «Литературных документах»: «Г-н Верлен, местонахождение которого в настоящий момент никому не известно, с блеском дебютировал своими „Сатурновскими стихотворениями“. В них явно читается влияние Бодлера, и, вероятно, автор решил довести свое сходство с ним до логического конца и разрушил свою жизнь» [435]435
Верлен ответит в своей книге «Путешествие француза по Франции»: «Увы! сломать свою жизнь так легко, для этого нет нужды следовать чьему-либо примеру». Прим. авт.
[Закрыть] . Несколько позже Жан Мореас сказал Верлену то же самое: «Ваши парнасские успехи живут сейчас только в памяти Леона Валада» [436]436
«Ла Блат» за 5 июля 1883 года. Прим. авт.
[Закрыть] .
Чтобы достойно ответить и показать, что он теперь переродился, он задался целью признать свои ошибки в новой книге под названием «Мудрость», рассказать там о своем падении – не скрывая даже тюремного заключения, – наконец, поведать миру о том, что он искупил свои грехи, обратившись к вере. Новое название, впервые упомянутое в 1875 году в письме к Делаэ от 3 сентября, звучало иначе, чем первоначально задуманное «В камере». Кроме того, содержание двух книг было разным. «В камере» смешивает чистое и нечистое, искренность и фальшь, в то время как «Мудрость» передает лишь истинные чувства. Это произведение выдержанное, освещенное мистическим светом, то дрожащее от экстаза, то просветленно-спокойное.
Найти издателя для рукописи оказалось довольно нелегко. Малларме, которого он попросил помочь, ничего не сумел сделать, Делаэ указали на дверь в издательстве Лемерра, Лепеллетье безуспешно беседовал со Стоком, который сам издавал собственные романы. Религиозная литература в конце того века подорвала уважение к себе и была низкопробной. В конце концов книгу согласился издать за счет автора тиражом пятьсот экземпляров Виктор Пальме, директор издательства «Католическая литература», специалист по агиографии и последователь болландистов [437]437
Болландисты, группа в рамках ордена иезуитов, основанная на рубеже XVI–XVII веков и существующая по сей день, названа по имени основателя Жана Болланда (1596–1665). Базируется в Бельгии. Опубликовала и продолжает публиковать Acta Sanctorum («Деяния святых», лат.),собрание житий и легенд о святых (на настоящий момент 67 томов с указателями и научным аппаратом), а также ряд периодических изданий по агиографии. – Прим. ред. Прим. авт.
[Закрыть] . В июле 1880 года Верлен отправился в Париж, где написал назидательное предисловие, которое начинается словами: «Автор этой книги не всегда думал так, как думает сейчас». Господь Бог вернул его на путь истинный и избавил от блужданий в разврате современной жизни, продолжал он, и с тех пор он «поклоняется Всеблагому и славит Всевышнего, будучи смиренным сыном Церкви Господней».
В августе в Жюнивиль на несколько дней приехал Жермен Нуво. Хозяину дома он привез подарок, который особенно его обрадовал, а именно полотно, изображавшее распятие в церкви Св. Жери в Аррасе, которое так поразило их обоих. Этот дар заслуживал стихотворения, и Верлен, конечно же, его написал.
Рисунок из тетради Дусе относится к этому визиту Нуво. Это его автопортрет с подписью, которая повествует о страшной зубной боли, которая посетила его тогда. Юный провансалец также изобразил и Люсьена, но пастель вышла довольно пресная, да к тому же волосы он ему сделал рыжими вместо черных, а кожу вывел розовой, в то время как Люсьен был покрыт загаром. Верлен из вежливости сказал, что рисунок более выражает духовную, чем телесную суть модели. Летинуа же никак не могли взять в толк, почему это Нуво нарисовал волосы рыжими, и тогда тот дал им следующий ответ:
– Кто же вас заставлял рожать брюнета!
Летинуа остались стоять с открытыми ртами.
Что касается идейной стороны жизни, то никогда еще союз друзей не был так прочен, ведь Нуво работал тогда над книгой, вдохновленной христианством, под названием «Доктрина Любви», и подыскивал для нее издателя. В самом деле, для Верлена он был просто брат родной. Он восхищался книгой Нуво и желал ей успеха, и как только тот уехал, вплотную занялся публикацией собственной. Сохранилась переписка Верлена и сотрудника Виктора Пальме с сентября по октябрь 1880 года; автор показывает себя крайне требовательным к качеству бумаги, выбору гарнитуры, цвету обложки и т. д. [438]438
Ср. ПСС, 1938, с. 930 и далее. Прим. авт.
[Закрыть] Каждой детали следовало уделить максимум внимания, ведь все вместе они должны были обеспечить книге масштабнейший успех.
Между тем в конце 1880 года Люсьена призвали на военную службу. Верлен добился, чтобы Люсьену предоставили волонтариат (один год службы вместо пяти), после того, как подготовил своего «сына» к общеобразовательному экзамену, который тот блестяще сдал. Юного солдата приписали к артиллерийскому батальону, расквартированному в Реймсе [439]439
Джон Суден рассказал Ундервуду (см. Ундервуд, 1956, с. 352), что Верлен был заместителем директора в одном коллеже в Реймсе. Не исключено, что он пытался найти себе в этом городе место в каком-либо образовательном учреждении. Прим. авт.
[Закрыть] . Естественно, Верлен проводил его до самого Реймса и остался там с ним на несколько первых дней. Он был горд военной выправкой [440]440
В письме Казальсу от 19 января 1889 года Верлен говорит об одной фотографии Люсьена в военной форме, которой он очень дорожит. Прим. авт.
[Закрыть] , мужеством и смелостью своего «дитяти»:
Автограф авторецензии Верлена на «Мудрость», часть I.
Надо полагать, он помогал ему деньгами и писал письма. Когда наступили холода, он перебрался в Аррас. Без Люсьена Жюнивиль потерял всю свою привлекательность.
«Мудрость» вышла из печати 10 декабря 1880 года. Это была добротно оформленная маленькая книжица в сто шесть страниц под серо-желтой обложкой. Наконец воплотилась его мечта, выпестованная в тюрьме. Читающая публика наконец узнает, что автор «Галантных празднеств» вовсе не умер, но обрел новую молодость. Неожиданность, думал он, не может не вызвать успех. Что касалось рассылки книг по журналам и критикам, то издатель проявил себя человеком щедрым, до того даже, что экземпляры были посланы папе Льву XIII и Ее Императорскому Величеству Евгении! [442]442
Имеется в виду Евгения Мария де Монтихо де Гусман, графиня де Теба (1826–1920) – супруга Наполеона III. После смерти Наполеона III (1873) и их сына Наполеона IV (1879) именовала себя «императрицей в изгнании».
[Закрыть]Виктор Гюго удостоился даже сонета-посвящения. Начинается он холодно:
Но к концу текст «оттаивает», обращаясь к прошлому:
«Мудрость» ожидал полный провал.
В «Призыве», газете радикалов-социалистов, вышла статья Эмиля Блемона, краткий и едкий пересказ содержания книги. Пьер Эльзеар написал нечто подобное в «Событиях». А 14 декабря 1880 года во «Времени» вышла разгромная статья Жюля Клареси, которая камня на камне не оставила от этого «полузабытого рифмоплета», этого «Поля Полено с Парнаса», который снова позволяет себе бог знает какие чудачества [445]445
Верлен вежливо парировал в письме от 8 января 1882 года: «Я совершенно изменился как личность». Прим. авт.
[Закрыть] . Эдмон Лепеллетье в «Пробуждении» назвал книгу «розыгрышем» [446]446
Верлен никогда не простил своему другу этой выходки. Он напоминал ему о ней двенадцать лет спустя, когда тот решил высмеять выдвижение кандидатуры Верлена в члены Французской Академии. Прим. авт.
[Закрыть] . Несколько провинциальных газет ограничились тем, что перепечатали предисловие автора, наконец, в «Калибре» появилась хвалебная статья… написанная самим Верленом [447]447
Факсимиле этой статьи воспроизводится в Рюшон, 1947, лист 170 [785]785
Также и в настоящем издании.
[Закрыть]. Прим. авт.
[Закрыть] .
Скудный вышел урожай…
Автограф авторецензии Верлена на «Мудрость», часть II.
Верлен написал гневный протест Клареси и безуспешно пытался растормошить своих друзей, которые не желали ничего делать. Шарля де Сиври он просил: «Нет ли возможности опубликовать статью про „Мудрость“?» (в письме от 28 января 1881 года). Эрнесту Мило, жившему в Шарлевиле, он дал задание пробиться в «Курьер» (имеется в виду газета «Арденнский курьер») и в «Северо-Запад». Но в арденнской прессе ничего не появилось [448]448
См. письма Верлена Эрнесту Мило в «Ла Грив» за январь 1950 года. Прим. авт.
[Закрыть] .
В графу «Кредит» следует поместить доброе письмо от Стефана Малларме: «Вот замечательная книга, вышедшая из-под вашего пера», но все же он не скрывает своего предпочтения к «нетленной драгоценности» – «Галантным празднествам».
На самом деле у Верлена была еще одна тайная причина, по которой он выпускал «Мудрость», – это был как бы спасательный круг, который он кидал Матильде. Он передал ей рукопись через Шарля де Сиври, со следующим посвящением: «Моей жене эта простая рукопись – 1881 – П. В.». Книга была доказательством, что несчастья очистили и воскресили его. Если он рассчитывал, что «ждет меня награда, прощение за все, Господень правый суд», то есть ожидал от Господа милости, то и от нее он ждал того же. Ведь не из камня же у нее сердце, чтобы не оттаять, прочтя следующие строки:
или:
или, наконец:
Но Матильда вернула рукопись брату, не читая [452]452
Верлен просил Казальса зайти к Сиври и забрать у него рукопись (см. письмо от 27 мая 1889 года). Жорж Верлен продаст ее в 1897 году за пятьсот франков библиофилу Эдуару Шампьону. Прим. авт.
[Закрыть] .
Всего было продано восемь экземпляров. Когда, десять лет спустя, Морис Баррес и Жан Мореас пожелали раздобыть первое издание книги и обратились к издателю, тот ответил им так:
– Мне понадобится минимум неделя, чтобы отыскать это на складе.
Провал «Мудрости» объяснялся, с одной стороны, выбором издателя, предпочтения которого все слишком хорошо знали, с другой – остракизмом, срок которого для Верлена еще не истек; критики и литераторы все еще считали его, по словам Анатоля Франса, сказанным в 1875 году, «недостойным», способным только на подлости.
Крах отнюдь не сломил автора, а, напротив, раззадорил его.
Весной 1881 года он отправился на маневры на полигон под Шалоном повидать и подбодрить Люсьена, и там, пока юный солдат стрелял из пушки, Верлен закончил новую книгу, на этот раз прозаическую, под названием «Путешествие француза по Франции» – прорекламированную уже на задней обложке «Мудрости». Это книжка бездарная и пристрастная, своего рода клерикально-ура-патриотический памфлет. Что делает ее особенно отвратительной (по словам самого Верлена), это смесь ложной наивности, на уровне малого катехизиса, и неподдельной злобы и злопамятности. Великая французская революция 1789 года и Французская Республика («стыд всей Франции») смешиваются там с грязью наравне со всяческими Доде, Гонкурами, Флоберами и Золя. И насколько же эта книга пропитана лицемерием! Эти его советы Люсьену быть трезвым и целомудренным, эти призывы к мученичеству в связи с изгнанием иезуитов в конце июня 1880 года! «Откажись служить, – приказывает он юноше, – твой отец всегда будет рядом с тобой, он будет страдать и умрет вместе с тобой, если до этого дойдет».
Опубликовать «Путешествие» (в письмах обозначаемое как «Потеха») оказалось еще сложнее, чем «Мудрость». Несмотря на то что Делаэ старался «подсластить» горькую пилюлю слишком крайних суждений и чересчур «живого» языка, Виктор Пальме, к которому его направил Верлен, ответил категорическим «нет». Эрнест Мило не сумел ничего добиться от благообразного шарлевильского «Арденнского курьера», где он предлагал опубликовать «Путешествие» как роман с продолжением. «Ревю католик» отверг рукопись следующей лаконичной фразой: «Противоречит стилю нашего издания» [453]453
Книга вышла только в 1907 году у Мессена. Прим. авт.
[Закрыть] .
Верлен вернулся в Жюнивиль и загрустил. Что делать дождливой и уже холодной осенью, кроме того, что пить с одним, болтать с другим и играть в карты с третьим? Его стали замечать в кафе, от которых он раньше бежал, как от чумы; однако он следил за собой. Каждое воскресенье он, безупречно одетый, ходил к мессе. Уважение соседей много для него значило; позднее он вспоминал здоровую силу деревенских сплетен, благодаря которой «о вас все всем известно, и, тем самым, вам приходится исправляться, сплетни всегда держат в напряжении ваше достоинство, которое иначе может и заснуть» [454]454
«Воспоминания вдовца». – Прим. авт.
[Закрыть].
Вскоре он почувствовал себя ненужной вещью, обломком, выброшенным на берег после кораблекрушения, в этой деревне, до которой Литературе и дела не было. Его существование здесь было бесцельно, во всем царила безысходность. Он не мог быть счастливым без того, чтобы все показывали ему свое расположение, а в Жюнивиле он получал лишь чопорную настороженность. Париж о нем забыл и отверг его. Что ж, он начнет новое наступление! Ему пришло в голову, что он побогаче, чем может иным казаться, что его литературный опыт может помочь ему восстановить свое имя. В самом деле, почему бы не начать с того, что он лучше всего знает, с поэзии и поэтов. Он же был знаком с Гюго, с Коппе, Банвилем, Мендесом, Малларме и еще с сотней других! Он был желанным гостем в салонах, он знал весь свет. Его воспоминания – настоящая золотая жила, которую к тому же легко разрабатывать.
Да ведь еще есть и Рембо, которого никто не знает! Он снова повернулся к своему старому другу, с которым в душе никогда не расставался. Было послано очередное письмо Шарлю де Сиври (28 января 1881 года): «Я все еще жду, когда ты мне вернешь его стихи и „Озарения“». Результат был тот же. Тогда он решился попросить Леона Валада перестать на него дуться и послать ему стихи Рембо и особенно «Пьяное судно» (sic!) и «Бодрствующих». Это убедительно доказывает, что у него самого к тому моменту ничего не было и что память ему изменила. Валад – нельзя сказать, чтобы в этом была уверенность, – переслал ему копию «Пьяного корабля» и сонет «Вечерняя молитва». Эмиль Блемон, которому Верлен послал аналогичную просьбу, добыл копию сонета «Гласные» – у него хранился автограф. Но возникла одна сложность. Как опубликовать эти тексты без согласия автора? Куда он мог запропаститься? Последние разыскания, произведенные Делаэ, ничего не дали. В письме от 28 июня 1881 года он пишет: «О Рембе nothing» [455]455
Ничего (англ.).
[Закрыть].
В конце года Верлен снова просит своего друга: пусть он хотя бы найдет его адрес. Делаэ ответил ему 31 декабря 1881 года, что он получил ответ от г-жи Рембо из Роша. Она сообщала ему, что «бедняга Артюр» в настоящий момент находится в Аравии, в каком-то Харате или Хараре [456]456
Карре, 1949, на обороте листа 36. Прим. авт.
[Закрыть] . Так оно практически и было. Рембо работал на Пьера Барде, одного из директоров некоей лионской фирмы, имевшей представительство в Адене; он уже более года был заместителем директора филиала этой фирмы в Хараре, в Абиссинии.
Через некоторое время Рембо вернулся в Аден и ответил на письмо Делаэ, которое ему переслала г-жа Рембо. Теперь Верлен точно знал адрес Рембо. Просил ли он у него разрешения опубликовать его стихи? Очень возможно, что да, так как Альфред Барде, брат Пьера, заявил Жану-Полю Вайану, что Рембо однажды получил письмо от Верлена – в ответе на которое он лаконично просил «оставить его в покое» [457]457
Вайан, без даты, с. 38. Прим. авт.
[Закрыть] . По какому бы иному поводу стал Верлен писать Рембо?
Меж тем, пока Верлен лез из кожи вон, чтобы собрать вместе все стихи Рембо, из армии вернулся Люсьен. Он повзрослел за это время. Ребячества юношеских лет остались в прошлом, он стал более независимым, более здравомыслящим. Морализаторство и отеческий авторитаризм Верлена начали его раздражать.
В смысле благосостояния горизонт также покрылся тучами. Летинуа, обнаружив в себе собственническую жилку, неосторожно купили некоторые земли для «округления» «своей» земли. Когда пришел срок платить, им пришлось залезть в долги, которые они не могли вернуть. Тогда кредиторы объединились и добились ареста фермы. Судя по всему – некоторых документов недостает, – официальной продажи имущества с торгов не было, ферму продали в погашение займа в конторе жюнивильского нотариуса г-на Карретта. В соответствии с условиями продажи, подписанными 19 октября 1882 года, часть вырученной суммы (девятьсот франков) была передана на хранение нотариусу, на срок шесть лет под 4,5 процента годовых. Это важное обстоятельство; впоследствии мы увидим, какую огромную роль сыграют эти деньги в жизни Верлена.
Это была самая настоящая катастрофа. Поговаривали, будто Летинуа прикарманили деньги и сбежали в Бельгию; первое, несомненно, ошибочно, второе вероятно – на экземпляре «Любви», принадлежавшем Эмилю Ле Брену, написаны рукой Верлена следующие слова (после первого стихотворения из цикла «Люсьен Летинуа»): «Жюнивиль, 11 апреля 1888 года (ошибка, должно быть 1882), пока Л. был в отъезде в Бельгии» [458]458
Ср. ПСС, 1938, с. 1017. Прим. авт.
[Закрыть] .
