Текст книги "Злые игры. Книга 3"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Гейб позвонил ей после завтрака:

– Ты как, о'кей?

– Все в порядке, спасибо.

– Ну и хорошо. Сегодня у меня масса дел. Если бы ты освободилась назавтра, было бы славно.

– Я свободна.

– Я тебе позвоню утром. – И он положил трубку.

Шарлотта тоже положила трубку, стараясь не чувствовать себя оскорбленной. Любовные отношения с Гейбом, несомненно, обещали стать серьезным испытанием для ее самоуважения и чувства собственного достоинства.

Обедала она дома. Фред был раздражен, пил за едой много крепкого вина. Бетси все время повторяла ему, чтобы он этого не делал, но ее замечания имели прямо противоположный эффект. В конце концов Бетси надоело, что с ней подчеркнуто ни в чем не хотят соглашаться – даже тогда, когда она сказала, что времени уже два часа, и это было истинной правдой, – и она ушла к себе в комнату отдохнуть; Шарлотта, нахмурившись, посмотрела на деда:

– Нельзя с ней так ужасно обращаться. Она же ведь только старается заботиться о тебе.

– Я знаю, – ответил он, – это-то мне и не нравится.

– Ты просто вредный старик, – добродушно проговорила она.

– Знаю. Шарлотта…

– Да?

– Нет… ничего.

– А все-таки?

– Да это о деле. Насчет банка.

– Прекрасно. Люблю дела. А банковское дело больше всего.

– Сегодня утром ко мне приходил Крис Хилл, – сказал Фред.

– Правда? – Шарлотта почувствовала, как у нее сильнее заколотилось сердце.

– Этот дурак хочет от нас уходить. В «Грессе». Говорит, что они ему сделали такое предложение, от которого он не может отказаться.

– Ну что ж… он всего лишь человек. И у него… сколько?.. Четыре дочери? Дорогое удовольствие.

– Да, да, я это знаю. Но я предложил ему больше, чем могли бы платить ему там.

– И что?

– А то, что они предлагают ему то, чего я дать не могу.

– А именно? – спросила Шарлотта.

– Акции.

– Но у Криса ведь, наверное, есть акции «Прэгерса»?

– Есть, но всего несколько. В «Грессе» ему предлагают много акций. А тем самым и значительную долю в прибылях. Он говорит, что не может отказаться от такого предложения. От того, чтобы войти в компанию, участвовать в управлении ею.

– Ну… акции ты ему предложить действительно не можешь. «Прэгерс» есть «Прэгерс».

– Да… да, это так. – Старческое лицо Фреда вдруг погрустнело и приняло обиженное выражение, морщины на нем стали словно бы еще глубже и резче. – Но сейчас, когда Малыша не стало, мне нужны абсолютно преданные партнеры. Фредди… и ты… вы очень молоды. У вас нет опыта. Вам нужна опора и поддержка. Нужен совет. И Крис Хилл мне совершенно необходим. Сейчас даже больше, чем когда бы то ни было за всю мою жизнь. Он изумительный работник. На нем весь оперативный отдел держится.

– И что ты хочешь этим сказать? – Шарлотта уже догадывалась, каков будет ответ, но боялась услышать его.

– Я пока еще и сам толком не знаю, – сокрушенно ответил он. – Но я не могу позволить себе потерять Криса Хилла. Это я знаю твердо.

– Дедушка…

– Что?

– Дедушка, извини, я не хочу тебя сердить. Но мне кажется, тебе нужно очень внимательно посмотреть на то, что здесь происходит. Я хочу сказать…

Глаза Фреда яростно засверкали.

– Если ты собираешься вмешиваться, то можешь отправляться домой. Я не хочу ничего слушать. И не хочу слушать потому, что ты берешься судить о вещах, в которых ничего не понимаешь.

Шарлотта вздохнула. Случай был явно безнадежный.

– Ну что ж… ладно. – Она помолчала. – Надеюсь, тебе не придется пожалеть об этом.

– Не придется. – Он тоже вздохнул, посмотрел на нее, выражение его лица вдруг смягчилось. – Пожалуй, было бы хорошо, если бы ты была тут, со мной, – проговорил он. – Пора уже.

В эту ночь Шарлотта снова почти не спала. Не из-за Гейба и даже не потому, что теперь ей явно предстояло возвращение в Нью-Йорк, но потому, что она вдруг с ужасом поняла, куда клонят Фредди, и Крис Хилл, и Чак Дрю, и бог знает кто еще вместе с ними, чего они хотят добиться.

– Все прямо по Макиавелли, – сказала она на следующий день Гейбу.

Дело было после обеда, уже ближе к сумеркам; они вместе гуляли по парку. Гейб обещал заехать за ней где-то после завтрака, а появился в конце концов только во второй половине дня. «Надо было кое-что сделать», – заявил он так, будто считал подобное объяснение совершенно достаточным. Но Шарлотта не обратила на это внимания. Вся как туго натянутая струна, она была внутренне слишком напряжена, чтобы придавать сейчас значение чему бы то ни было еще, кроме того, что ее занимало и тревожило.

– Крис Хилл припер деда к стенке. Он явно получит какую-то часть акций. Не знаю, сколько именно – семь, может быть, даже десять процентов. А тогда, не сомневаюсь, выступят все остальные. Воспользуются этим прецедентом как рычагом.

– Ну, Чаку он ничего не даст, – возразил Гейб. – Похоже, он о нем очень невысокого мнения. По-моему, ему было бы безразлично, даже если бы Чак ушел. И я понимаю почему. Чак жутко серый парень.

– Он не всегда был таким серым, – не согласилась Шарлотта и рассказала Гейбу то, что в свое время узнала от Энджи и Малыша: как Чак был когда-то замешан в махинациях.

– О господи! И почему же он до сих пор в банке?

– Судя по всему, дедушка простил его. Это было уже довольно давно.

– Нет, тут что-то другое, – проговорил Гейб. – Должно быть, что-то другое. Твой дедушка никогда в жизни никому ничего не прощал. Во всяком случае, не тем, кто угрожал положению банка.

– Ну… не знаю. У меня такое ощущение, что Энджи права, но… может быть, Чак просто попросится в Лондон, возглавить там отделение. Я уверена, что дедушка на это согласится. Судя по всем разговорам здесь насчет того, что в Лондоне полный провал…

– Мой папа останется лоялен, – сказал Гейб. – На этот счет я не сомневаюсь.

– Согласна. Но если у Криса появится масса акций, а у твоего отца – нет, разве он не почувствует себя несколько обиженным? Я бы на его месте почувствовала.

– Возможно. Знаешь, что я тебе скажу: мне кажется, что во всем этом деле замешан Барт Киган. Он в очень близких отношениях с Фредди и вечно старается всячески его умасливать.

Барт Киган был самым молодым из старших партнеров: смазливый, обходительный, угодливый. Знаменит он был тем, что имел невероятное количество костюмов: мог на протяжении по крайней мере месяца каждый день появляться в новом и ни разу не повториться.

– Терпеть не могу этого Барта, – заявила Шарлотта.

– Правда? – переспросил Гейб. – Странно. Большинство женщин его обожают.

– Я не большинство.

– Это верно. – Впервые за этот день он поцеловал ей руку, улыбнулся, потом поцеловал ее в губы. – У тебя сейчас есть немного свободного времени?

– Есть, – ответила она. – Только не говори мне, что у тебя тоже.

– Немного. Давай зайдем ко мне? Накормлю тебя ужином.

– С удовольствием. Гейб… мы должны постараться что-то сделать. Твой отец поможет, как ты думаешь?

Гейб помолчал, потом отрицательно покачал головой:

– Ни за что. Он терпеть не может никаких игр, никакой политики. Вот почему ему так нравится «Прэгерс». Он всегда говорил, что поскольку это семейный банк, то никаких интриг здесь нет.

– Не было, – мрачно поправила его Шарлотта. – Ну что ж… наверное, придется мне набраться мужества. И самой поговорить с дедушкой.

Однако возможности сделать это ей так и не представилось. Когда уже довольно поздно она вернулась в тот день домой, Фред был в госпитале. У него произошел второй инфаркт. Но, прежде чем это случилось, он успел распорядиться о передаче Крису Хиллу семи с половиной процентов акций «Прэгерса».

– Ты понимаешь, – спросил ее Гейб, когда она рассказала ему об этом, – понимаешь, что теперь они могут от тебя избавиться?

Глава 52

Макс, весна 1987

Макс дотронулся рукой до лица. В том месте, где его ударили по щеке, горело яркое красное пятно.

– Больно, – проговорил он.

– Вот и хорошо, – ответила Джемма, – я так и хотела.

– Ах ты, сучка, – протянул Макс. – Сучка ты маленькая. – Однако, произнося это, он улыбался.

– Нечего смеяться.

– Джемма, дорогая, если мне хочется смеяться, то я буду.

– И не называй меня «дорогой».

– Почему же? Я ведь тебя люблю.

– Не любишь ты меня. И ты со мной очень плохо обращаешься. – Красивое личико Джеммы раскраснелось, в глазах у нее стояли слезы. Она отбросила со лба гриву темно-каштановых волос и уставилась на Макса, уперев руки в свои узкие бедра.

– Ты выглядишь так, словно собралась меня выпороть, – заметил Макс.

– Очень бы хотела это сделать.

– Да, забавно было бы на это посмотреть, – хмыкнул он.

– Макс, перестань ты дурачиться, – раздраженно проговорила Джемма. – Мне действительно обидно, и я в самом деле сержусь.

– Не понимаю почему. На этой неделе я тебя каждый вечер куда-нибудь водил, на следующий уик-энд мы едем к твоим знакомым в Норфолк, только что я сам, один, организовал празднование твоего дня рождения, я тебя великолепно трахаю; что еще я могу сделать?

– Макс, я хочу, чтобы на этот уик-энд ты поехал вместе со мной, мамой и папой в Париж. Эта поездка – подарок мне ко дню рождения.

– Джемма, извини меня, но я не могу. Я уже много месяцев подряд обещал Томми, что отвезу его в Хартест. Я не могу сейчас его подвести.

– Но почему это нужно делать обязательно теперь? Когда в воскресенье у меня день рождения?

– Потому что именно сейчас Александр в отъезде, а он и Томми плохо сочетаются друг с другом.

– Значит, вы с Томми проведете весь уик-энд вдвоем во всем этом огромном доме?

– Да.

– Ну хорошо, а мне можно с вами поехать?

– Нет, нельзя.

Джемма очень пристально посмотрела на него:

– Знаешь, Макс, иногда мне кажется, что слухи насчет тебя и Томми могут оказаться правдой.

Макс подошел к ней и схватил ее за руку. Он вдруг сильно испугался, он даже и не думал, что способен почувствовать подобный испуг.

– Какие слухи? – спросил он и услышал, как дрожит его голос.

– Ты сам отлично знаешь какие. Что вы с ним любовники. Мне, например, кажется, что это вполне возможно.

Макс изумленно уставился на Джемму. От мгновенно испытанного облегчения его вдруг даже охватила некоторая слабость, и в то же время ему стало необыкновенно смешно. Он расхохотался.

– Ах, это! Ну, дорогая моя, мне казалось, уж кто-кто, а ты-то должна была бы точно знать, верны эти слухи или нет.

– Господи, Макс, я тебя ненавижу.

– Ничего подобного. Ты меня обожаешь.

– Нет.

– Ну ладно, не будем об этом спорить. Пойдем, мы и так уже опаздываем.

– Я никуда не иду.

– Идешь, – со смехом проговорил он, обнимая ее и нежно целуя в волосы, – а потом, когда вернемся, я тебе докажу, что все это чушь. И даже не один раз докажу.

Так он и сделал; но уже после того, как Джемма уснула, Макс еще очень долго лежал с ней рядом, молча глядел в темноту, снова и снова переживал тот потрясший его момент, когда она упомянула о слухах насчет него самого и Томми, и задавал себе вопрос, как долго еще сможет удерживать эту тайну в пределах их семьи.

Он даже не совсем отдавал себе отчет в том, почему так испугался. В худшем случае это всего лишь мерзкий слух, и Александр, несомненно, будет всячески отрицать его. Вокруг аристократических семей неизбежно ходят всевозможные скандальные слухи, – такие семьи словно притягивают к себе подобные сплетни, – все с удовольствием выслушивают их, но никто им всерьез не верит. Конечно, дело обстояло бы иначе, если бы существовали другие претенденты на дом и на титул, но ведь их нет. У него нет ни одного дяди, ни одного двоюродного брата; так что нервничать на этот счет просто абсурдно. Во всеобщих интересах утвердить именно его, Макса, в качестве следующего графа Кейтерхэма. В том числе и в интересах Томми. Если бы Макса вдруг объявили незаконнорожденным, не имеющим никаких прав на Хартест, то для Томми такой поворот событий не означал бы ничего хорошего. Томми стремился жить с комфортом и обеспеченно, только и всего. Ну, может быть, чуть лучше, чем просто с комфортом. И тем не менее Макс был напуган: по-видимому, тем, думал он, что вся эта история имеет очень неприглядный вид. Когда-то он очень любил свою мать, гордился ею; пусть за прошедшее с тех пор время он и отрекся от нее, стал называть ее уличной девкой, а Александра – слабаком и рогоносцем, но Макс был по складу характера снобом, и ему нравилась собственная принадлежность к аристократии, нравился их великолепный дом, пышный титул Александра. И чем дальше, тем все это начинало значить для него гораздо больше, нежели ему представлялось: это обеспечивало ему прочное и надежное положение, уверенность в себе, социальный статус – и все могло теперь оказаться отнятым у него только потому, что он узнал историю собственного появления на свет, узнал о Томми. Тогда, в Ирландии, в тот день, когда Шарлотта рассказала ему о Вирджинии, она фактически сделала его сиротой: он потерял отца, отрекся от матери. Единственным, что у него после этого осталось, был миф, – но это был важный миф, питавший его душевные силы. Дававший ему прошлое, корни, происхождение. Со временем Макс привык к Томми и даже полюбил его, но вовсе не хотел бы оказаться человеком такого типа и положения. И, презирая Александра как личность, он все же понимал, что один только Александр может обеспечить ему достойное место под солнцем.

Макс сознавал, что, когда работал моделью, дурил и бил баклуши, принимал наркотики, добивался своего исключения из Итона, он сильно рисковал, ибо оказывался вовсе не таким наследником, какого хотел бы иметь Александр. Но тогда, в шестнадцать – восемнадцать лет, все это представлялось ему несущественным; теперь же то, что ему предстояло унаследовать, начинало значить для него все больше и больше. Старая семейная шутка насчет того, что следующим графом Кейтерхэмом станет Георгина, потому что она любимая дочка и именно она сильнее всех других членов семьи любит Хартест, теперь временами начинала казаться Максу несколько зловещей. Вопреки всякой логике, всем здравым соображениям, его все сильнее беспокоил маленький Джордж.

* * *

В общем-то, он никогда не думал всерьез, что Александр сможет так поступить: оставить дом в наследство не ему, а кому-то другому; но даже сама мысль о возможности этого выводила его из душевного равновесия. А после того как родился Джордж, Макс стал чаще задумываться о своих отношениях с Джеммой. В этом году ему исполнится двадцать один; и он уже серьезно подумывал о том, чтобы обручиться с Джеммой. Она была как раз такой девушкой, которая виделась ему в роли его будущей жены и графини Кейтерхэм: красивой, хорошо образованной, воспитанной в правильных традициях. Того, что ее отец занимался бизнесом, было вполне достаточно; но он к тому же был и владельцем сельского поместья, человеком культурным, гостеприимным, обходительным. И чем более респектабельным и прочно устроенным в этой жизни будет выглядеть он сам, Макс, тем лучше. Джемма нравилась и Александру, он относился к ней одобрительно. Это тоже было важно. Господи, как же Макса злила эта необходимость добиваться одобрительного отношения со стороны Александра! Это при его-то презрении ко всем и всяческим одобрениям со стороны.

Макс вздохнул и повернулся, обняв Джемму одной рукой. Она, не просыпаясь, слегка нахмурилась и оттолкнула от себя его руку. Корова она и маленькая эгоистка, вот она кто. Разумеется, он ее обожает. Когда она бывает в хорошем настроении, с ней очень даже неплохо. А в постели так просто великолепно. Нет, он не видел причин, почему не стоило бы делать ей предложение. Совершенно не видел.

Макс сознательно и решительно выбросил из головы одну причину, одну абсурдную, невероятную причину, по которой ему нельзя было жениться на Джемме; обратился мыслями к наступающему дню, к тому, что он может принести, к делам в «Мортонсе» и в конце концов заснул.

В середине следующего дня он сидел, вглядываясь в экран своего компьютера, и тихо ругался. Он только что проиграл сделку: продал пять тысяч акций, которые он еще не купил, а эти долбаные акции вдруг пошли не вниз, а вверх. Черт, черт и еще раз черт! Макс глядел на экран и в отчаянии колотил кулаком по столу. И почему ему не пошел впрок урок, полученный накануне Рождества: в тот день, перед самым праздником, он продал с утра десять тысяч австралийских акций, быстро катившихся вниз, и сделал это в полной уверенности, что после обеда купит их назад, заработав на этом солидную прибыль; но когда, выпив за обедом две бутылки шампанского, он вернулся назад, в Австралию невозможно было пробиться даже за миллион фунтов стерлингов. Все звонили своим бабушкам, мамочкам, тетушкам, чтобы поздравить их с праздником и пожелать им счастливого Рождества, и все линии были безнадежно заняты. До конца рабочего дня на бирже он так и не сумел туда прозвониться. В конце концов плюнул и бросил свои попытки, а когда снова вышел на работу после праздника, курс этих акций подскочил. На то Рождество он принес «Мортонсу» довольно существенные убытки; Джейк Джозеф тогда рассмеялся и заявил, что если человек способен подвести черту под неудавшейся сделкой и сосредоточиться на следующей, то это признак хорошего маклера. «Но тебе надо будет в ближайшие недели возместить все эти потери, сынок. А то наш Папочка останется очень недоволен».

Макс возместил потери за десять дней. Маклером он был действительно очень хорошим.

– Макс! Тебя по первому!

– О'кей. – Он взял трубку, по-прежнему не отрывая глаз от экрана. – Макс Хэдли.

– Привет, Макс Хэдли. Это Шарлотта Уэллес.

– Шарлотта, ты где? Я не смогу сейчас с тобой говорить, у меня сделка в разгаре.

– Я в Нью-Йорке, и перестань важничать.

– До сих пор? Мне казалось, ты вчера должна была вернуться.

– Должна была. Но у дедушки случился еще один приступ. Нет, не очень серьезный, я его уже видела, но все-таки он в больнице. Бабушка очень расстроена. Мне придется тут задержаться. А кроме того, тут происходят скверные вещи. Очень скверные.

– Чем именно скверные? Шарлотта, я тебе сказал, я не могу сейчас разговаривать. Я… вот черт! Подожди минуту, не вешай трубку.

Акции внезапно скакнули вниз. Он понаблюдал за курсом минуту-другую, увидел, что они опустились еще на один пункт, потом снова взял трубку.

– Перезвони мне сегодня вечером, хорошо? Или потом, позднее? Или давай, я тебе позвоню?

– Позвони ты, – ответила она. – Как только сможешь. Я на Восьмидесятой Восточной.

Акции опять упали. Макс еще секунду-другую поколебался, но затем принял решение. Возможно, они будут падать и дальше, но рисковать он не может. Он позвонил брокеру, предложил акции на продажу, заключил сделку, потом откинулся на спинку стула, наслаждаясь таким знакомым уже ощущением сильнейшего возбуждения, удовлетворенности – одновременно и физической, и душевной. Да, Джейк прав: эта игра гораздо лучше, чем секс.

Он снова взялся за телефон.

* * *

Когда он дослушал до конца рассказ Шарлотты, было уже время обеда; Макс сказал Джейку, что пойдет выпить пивка, а сам отправился на прогулку. Сити жил своей обычной жизнью, улицы были забиты машинами, прохожие торопились куда-то с важным видом. Он медленно пошел по Фенчерч-стрит, потом по Ломбард-стрит, мимо Корнхилла в сторону Трэднидл-стрит и Английского банка; он шел и размышлял. Все, кто обитал на Квадратной миле, [47]47
  Сити (то есть «город») – центральная и историческая часть Лондона, имеющая к тому же особый политико-правовой статус, родившийся из разграничения суверенитета и прав городской автономии и расположенной на территории города королевской власти. По площади эта часть Лондона занимает всего одну квадратную милю, откуда и название.


[Закрыть]не могли не подпадать под даже чисто физическое влияние этого места, где сочетались, странно контрастируя друг с другом, лихорадочный, дикий темп повседневной деловой жизни и спокойствие тенистых узких улиц, солидность высоких официальных зданий; здесь, как нигде, ощущалось дыхание истории, прожитого времени, и становилось понятно, что оно измеряется не только годами или веками, но и деньгами, наживой, потерями, успехами и неудачами. Макс остановился напротив биржи, с тыльной ее стороны, и зашел в «Трог-Мортонс»; по когда-то великолепной лестнице он поднялся в бар и заказал себе пива. Бар был заполнен маклерами и журналистами, они шумели, обменивались непристойными шутками и анекдотами, деловыми новостями, хвастали удачными сделками; Макс стоял, делая вид, будто читает «Файнэншл таймс», и молился в душе, чтобы его никто не узнал. Его действительно не узнали. Обычно он не пил в обеденное время, но сегодня чувствовал себя растерянным, сбитым с толку, не в своей тарелке. Решив, что ему хочется есть, он перешел в Длинный зал, уселся за один из этих дурацких вытянутых столов, из-за которых весь зал напоминал какой-то подземный город, заказал бифштекс и пирог с почками и попытался разобраться в мыслях и чувствах, которые вызвало у него все рассказанное Шарлоттой. У него было неоднозначное отношение к предложению Фреда III. Год назад ему больше всего на свете хотелось именно этого; но теперь он уже как-то определился, дела у него шли хорошо, появились друзья, и Дик Мортон тоже к нему хорошо относился. Хотел ли он и вправду менять все это? Ему ведь придется опять начинать все сначала, мисс Командирша опять начнет им распоряжаться, ему придется снова столкнуться с подозрениями, косыми взглядами, скрытым сопротивлением – опять все по новой. Стоит ли оно того?

Но тут Макс подумал о той высшей награде, что может ожидать его на предложенном пути, – о возможности стать одним из партнеров в «Прэгерсе», стать полноправным членом семьи, – и решил, что, пожалуй, оно и стоит. В общем-то, в таком варианте пределов продвижению все выше и дальше у него теоретически не будет. Шарлотта подчеркнула, что Фред ему в этом плане ничего не обещает, но от себя добавила, что, насколько она понимает, дед открывает ему «зеленую улицу». Прежде чем сделать свое предложение, он собирал информацию о Максе и выяснил, что отзывы о нем самые положительные. «Так что он тебе предлагает это вовсе не потому, что ты член семьи и он испытывает моральную обязанность тебя пристроить; совсем наоборот. Ему противно думать, что ты работаешь в „Мортонсе“, преуспеваешь там, делаешь деньги для чужих людей. И он говорит, что даст тебе больше, чем платят они. Конечно, работать ты будешь в Лондоне. По крайней мере, поначалу. Я бы хотела, чтобы ты согласился, Макс. Это было бы полезно. Укрепило бы мое положение».

Нет, он, конечно, не бросится сразу же: дескать, спасибо, дедушка, да, дедушка, я согласен, жду не дождусь. Он подумает.

А то, что она рассказала ему насчет Фредди, действительно любопытно. И даже несколько пугающе. Если Шарлотта ничего не перепутала, то она может лишиться своего местечка под солнцем. И места в правлении банка тоже. Это еще одно соображение в пользу того, чтобы он принял сделанное ему предложение; тогда они с Шарлоттой могли бы объединить свои силы. Все это еще, конечно, происходит подспудно и покрыто мраком неизвестности; пока это еще не факт, а так, скорее одни предположения. Но здравое зерно в них есть. Фредди всегда ненавидел Шарлотту, она и раньше рассказывала Максу, что он проявляет к ней какую-то болезненную, ненормальную ревность; а сейчас, когда Малыша не стало, банк оказался к тому же в уязвимом положении. Макс и сам это отлично видел и понимал. А если и Фред коньки отбросит… Господи. Просто кошмар.

Но для человека, на которого обрушились такие удары, голос у Шарлотты был что-то очень уж бодрый. Она сказала, что Гейб Хоффман здорово ей помог, а потом понесла какую-то девчоночью чепуху. Ну что ж, может быть, они наконец-то сошлись. Макс всегда считал, что им давно надо было это сделать. Хоффман – это то, что надо. Не то что этот мерзкий Фостер. «И как только Шарлотта могла спутаться с подобным типом», – подумал Макс, гоняя по тарелке корочку пирога. Какая же она все-таки была наивная! Правда, она ему и до сих пор больше напоминала старосту класса, особенно с этими ее резкими начальническими интонациями; с его точки зрения, она была совершенно несексуальна; впрочем, возможно, кому-то именно такие и нравятся. Может быть, школьницы как раз были одним из «пунктиков» Джереми Фостера. Но в общем-то, все это к делу не относится. Шарлотта сказала ему, что вернется примерно через неделю и хочет, чтобы он к тому времени что-нибудь решил. И добавила, что Фредди грозится приехать в Лондон вместе с этим Дрю – или как его там – и ей бы очень хотелось, чтобы Макс был рядом с ней в их лондонском отделении.

Конечно, оставалась еще такая проблема, как Джемма. Ей наверняка не понравится, что он собрался уходить от Мортона. Джемме импонировало, что Макс работал у ее отца, – это увеличивало меру ее власти над ним. Иногда Максу даже казалось, что все их взаимоотношения были для Джеммы просто еще одним украшением, чем-то таким, в чем она могла показаться на людях, выгодно подать себя. Ей нравилось быть его подругой, нравилось, что они составляли удачную пару – одновременно и современную, соответствующую всем самым новейшим течениям всяческой моды, будь то в одежде, знакомствах, манере поведения, стиле жизни, но в чем-то и традиционную, типичную, не шокирующую никого в их окружении. Ей нравилось, что им открыт доступ не только в мир самой высокой моды, не только в те круги, где вращаются Джерри Холл, Ясмин Ле-Бонг, Гелдофы, поп– и рок-звезды, редакторы и журналисты журналов мод, но и в мир самой отборной английской аристократии. Джемма встречала упоминания о себе в газетах; такие журналы, как «Арена», «Вы», цитировали ее высказывания о ней самой и Максе; вместе с ним она фигурировала на страницах светских новостей «Татлера» и «Харперса», посещала приемы, балы, междусобойчики. Все это действовало на нее возбуждающе; ей казалось, что они могут пойти куда угодно, попасть на любые страницы, что всему этому нет никакого предела, и это ее зачаровывало.

Когда Макс выложил ей свои новости, Джемма вначале расстроилась, потом рассвирепела. Сперва ее большие карие глаза наполнились слезами; потом, когда приступ слезливости прошел, она обрушилась на Макса:

– Как ты можешь? После всего, что папа для тебя сделал! Честное слово, я не понимаю тебя, Макс.

– Джемма, дорогая, он же мне не за красивые глаза платит. Да, он дал мне старт в жизни. Огромное ему спасибо за это. Но я ведь и сам кое-чего добился. Я не был для него обузой. Скорее, наоборот. Даже зарабатывал для него деньги. А теперь я хочу… ну или мне кажется, что хочу… попробовать чего-то добиться самостоятельно.

– Самостоятельно?! Ну уж конечно. В банке у своего дедушки. И с сестрой, которая будет водить тебя за ручку. По-моему, в этом есть что-то жалкое. Честное слово.

– О'кей, – легко согласился он, – значит, я жалкий человек. – Ему вдруг страшно захотелось ее. С ним часто так бывало, когда она оказывалась в особенно яростном или неистовом состоянии. – Послушай, дорогая, я еще подумаю об этом, хорошо? А сейчас, пожалуйста, давай поедем ко мне и я доставлю тебе маленькое удовольствие.

– Нет, – сердито отрезала Джемма. – Не поеду. Пока ты мне не пообещаешь… ой, Макс, прекрати! Не надо!

Его рука уже забралась к ней под юбку и поглаживала ее по бедрам – по тонким, шелковистым, великолепным бедрам. Он продвинулся чуть повыше, нащупав края ее чулок; Джемма всегда носила чулки и пояса с массой всяких оборочек. Такой уж она была девушкой. Макс сразу же позабыл о банке, обо всем остальном. Он чувствовал только одно: необходимо как можно быстрее добраться с ней до дома.

– Не спорь, дорогая. Пойдем.

– Но… ну ладно, может быть. Поговорим об этом в машине.

Она все еще дулась, но уже улыбалась. Выходя из ресторана, Макс чувствовал себя неудобно: такая у него была эрекция.

– Черт, – спохватился он, когда они отъехали, – только сейчас вспомнил. У меня нет ключа, я отдал его Томми. Придется по дороге заехать и взять. Он сейчас у Энджи.

– Ой, Макс, не надо. Почему бы нам не поехать ко мне?

– Не могу. Я должен быть дома. Завтра мне по делам прямо с раннего утра. Заедем, это недолго.

В этот момент они остановились перед светофором; рука Макса моментально оказалась у Джеммы в трусиках и принялась поглаживать ее. Она была восхитительно влажной.

– Господи, ты просто чудо, – проговорил он.

– Ой… ну ладно, хорошо, – ответила Джемма. Она всегда была очень отзывчива на лесть.

– Макс! – удивилась Энджи, открыв ему дверь. – Как мило! – Она негромко подхихикивала, была сильно пьяна и явно крепко накурилась. – Заходи. Мы тут пьем текилу. И немножечко курим.

– Заходить я не буду. – Макс широко улыбнулся ей. – А как же бридж?

– О, с ним покончено. Заходи, пожалуйста. У меня есть подарок для Джеммы ко дню рождения. Да и просто мне будет приятно, если ты зайдешь. – Выглядела она великолепно: раскрасневшаяся, со взъерошенными волосами, большие зеленые глаза ее блестели, взгляд то скользил по лицу Макса, то переходил на его фигуру. – Макс, пожалуйста! – Она подалась к Максу и поцеловала его; от нее исходил терпкий, возбуждающий, жаркий запах. Макс заколебался.

– Ну…

– Да, дорогой, пожалуйста. Заходи. – Через его плечо она крикнула Джемме, которая сидела в машине: – Джемма, заходи и ты. Выпьем чего-нибудь. У меня для тебя подарок ко дню рождения.

– Спасибо, но мы действительно не можем, – с заметным холодком в голосе откликнулась Джемма. – Нам надо быть дома.

Макс вдруг почувствовал прилив раздражения. Вот злобная сучка! Энджи проявляет заботу и гостеприимство, а Джемме не хватает даже обычной вежливости просто поблагодарить ее.

– Пожалуй, зайдем, – решил он. – Пошли, Джемма. Всего на десять минут.

– По-моему, нам пора уже быть дома.

– Да перестань ты, – раздраженно сказал Макс. – Знаю я, чего тебе хочется, но после травки будет только лучше. У Томми фантастическая травка. Не знаю, где он ее достает: категорически отказывается мне это сказать.

– Заходите, заходите, – довольно громко провозгласила Энджи, – только не шумите и не разбудите няню.

– Энджи, дорогая моя, няни нет, – терпеливо проговорил появившийся в дверях позади нее Томми. – Ты же сама с ней распрощалась. И даже сказала ей, чтобы она не возвращалась.

– Нет!

– Да.

– Ну ладно. Заходите, заходите.

Макс подождал Джемму, потом вошел и поднялся на второй этаж, в гостиную. Энджи сидела на диване и хихикала.

– И что же она сказала, няня, когда я велела ей не возвращаться?

– Рассмеялась, – ответил Томми. – Знаешь, а я бы действительно мог за ней приударить. Фантастические сиськи.

– Вот и Малыш всегда так говорил, – сказала Энджи и расплакалась.

Томми моментально принялся обнимать и поглаживать ее, утешая и успокаивая; Макс налил ей еще текилы, потом уселся на диван с другой стороны и тоже стал ее успокаивать таким же образом; Джемма стояла, глядя на все это, вид у нее был одновременно и надутый, и смущенный.

Энджи перестала плакать так же внезапно, как начала, оттолкнула их обоих, радостно улыбнулась и огляделась вокруг.

– А давайте-ка сыграем в стрип-снап, – предложила она.

– О господи, а что такое стрип-снап? – спросил Томми.

– То же самое, что снап, [48]48
  Простенькая детская карточная игра.


[Закрыть]только вместо сбрасывания карт, то есть вместе со сбрасыванием карт, надо что-то сбрасывать и с себя.