Текст книги "Злые игры. Книга 3"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Деньги не главное, – заявил Фред таким тоном, как будто сам он всю жизнь работал за гроши. – А верность семье? Разве она ничего не значит?

– Да, но, дедушка, ты же сам отказался взять его в «Прэгерс», – возразила Шарлотта. – Он ведь просил. Так что это не его вина.

– Ну, тогда он еще занимался этим своим дурацким позированием, – проворчал Фред. – А теперь доказал, что на что-то способен. Он все еще ухаживает за дочкой старого папаши Мортона, да?

– Да. – Шарлотта изо всех сил старалась, чтобы слова ее не прозвучали осуждающе. Джемма ей не нравилась, Шарлотта считала ее эгоистичной, занятой только собой и легкомысленной. – Да, они почти все время вместе. А ты, кстати, откуда знаешь?

– Твой отец говорил, – ответил Фред.

– Папа?! Господи, а когда ты его видел? – спросила пораженная Шарлотта. Взаимная антипатия Александра и Фреда вошла уже в семейные легенды. Нет, что-то здесь явно происходит; и за предыдущей оговоркой Фреда тоже скрывается что-то более серьезное, чем он старается ей представить.

– В его последний приезд, – не уточняя, ответил Фред. – А ты разве не знала об этом?

– Ну, я знала, что он приезжал. Но я думала, что это… честно говоря, я понятия не имею, зачем он ездил, – запнувшись, призналась Шарлотта. – Ты ведь знаешь папу. Если он не хочет о чем-то говорить, то его не заставишь.

– И он совершенно прав. И не твое это дело, зачем он приезжал. – Фред явно чувствовал себя неудобно. – А кто это там к нам поднимается? О господи, опять Джефф. Я же вам сказал не приходить, пока я не буду готов сыграть с вами партию в гольф!

Шарлотта перехватила Джеффа Робертсона на лестнице, когда тот уже уходил.

– Как он? – спросила она.

– О'кей, – немного рассеянно улыбнулся ей врач.

– Ничего опасного?

– Нет. Если он будет правильно себя вести.

– Значит, он сможет вернуться в банк?

Врач поглядел на нее так, словно она была полная дура.

– Разумеется, нет. Или в самой минимальной степени. Поймите, у него был сердечный приступ. Не очень тяжелый, но в его возрасте любой приступ – вещь серьезная. Чудо, что он вообще смог оправиться. И прийти хотя бы в такое состояние, в каком вы его застали.

– Ах вот как, – проговорила Шарлотта. – Понимаю. – Она вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной.

Джефф Робертсон сочувственно посмотрел на нее.

– Вокруг него в банке очень хорошие и преданные ему люди, – неожиданно произнес он. – Мне почти каждый день звонит кто-нибудь из них. Мистер Дрю или мистер Хилл. И молодой Фредди, конечно. Спрашивают меня о его здоровье. Они там все так волнуются.

– Да, – согласилась Шарлотта. – Они там все очень волнуются. Это верно.

Гейб предложил встретиться после работы и пойти что-нибудь выпить.

– В баре «У Гарри» в шесть, – сказал он и тут же прибавил: – Я могу опоздать. И почти наверняка не смогу сидеть долго.

– Хорошо, – ответила Шарлотта.

* * *

Когда он наконец появился, было уже без четверти семь; она к этому времени успела выпить два больших бокала вина, и в голове у нее возникло приятное и легкое ощущение. Она не видела Гейба два года и сейчас вдруг поняла – поняла с какой-то щемящей, мгновенно наполнившей ее радостью, – что ей необходимо начисто отказаться от мысли, будто она способна разлюбить его или хотя бы привыкнуть, не замечать, как он потрясающе действует на нее, даже когда просто входит в помещение, где она в этот момент находится. Выглядел он точно так же, как и два года назад; она не вполне отчетливо представляла себе, как он должен был бы измениться, однако, в общем-то, вопреки всякой логике ожидала, что это произойдет. Но Гейб был прежний: высокий и крупный, возвышающийся над всеми, как скала, с широченными плечами и длинными-предлинными ногами, которые он вечно не мог никуда пристроить; все так же всклокоченные темные волосы, те же задумчивые карие глаза и довольно большой рот; идеальные зубы, сдержанная улыбка, мощное рукопожатие (протягивая ему руку, Шарлотта внутренне вся сжалась, даже несмотря на то что любое, самое незначительное физическое соприкосновение с Гейбом доставляло ей удовольствие); а потом, когда он наконец уселся напротив нее, обхватив ногами ножки стула, она услышала его голос – такой знакомый, идущий откуда-то изнутри, глубокий и низкий. Господи, как же она скучала по этому голосу, как ей его не хватало.

– Привет, – сказал ей этот голос, по которому она так скучала и который так любила, – а ты поправилась.

Шарлотте даже плохо стало от мгновенно охвативших ее разочарования, злости, стыда. Она молча смотрела на Гейба, не зная, что и сказать: ей не приходило в голову ничего такого, что не было бы просто глупостью или грубостью, что не унизило бы ее же саму еще больше. Она почувствовала, как у нее начинает краснеть шея, как краска заливает ее все выше, переходя на лицо, на лоб; горькие слезы обиды подступили к глазам. Она опустила взгляд, перевела его куда-то вбок и в сторону, но затем все-таки заставила себя посмотреть прямо Гейбу в глаза. Он широко улыбался, озорно и дерзко скользя по ней взглядом; потом потянулся и взял ее бокал.

– Давай-ка я тебе еще принесу. Белого вина?

– Да, пожалуйста, – кивнула Шарлотта.

Пока он ходил, она высморкалась и, насколько смогла, овладела собой; когда Гейб вернулся, она уже холодно улыбалась ему.

– Конечно, – проговорила она, – сорокапятиминутное опоздание не повод для извинения. Ничего, Гейб, пусть тебя не мучают угрызения совести: мне сегодня вечером все равно делать особенно нечего.

Вид у него стал непритворно озадаченный.

– Но я же говорил, что могу опоздать. Как дедушка?

– Не очень хорошо, – ответила Шарлотта.

Она сильно нервничала и только сейчас обратила внимание, что у нее дрожат руки. Взяв бокал, отпила большой глоток и с ужасом заметила, что в бокале почти ничего не остается: она его чуть было не выпила залпом.

– А ты там, у вас в Англии, привыкла, наверное, пить полупинтовыми кружками, – поддел он ее. – И как Англия?

– Превосходно. Дома всегда чудесно.

Она посмотрела на него и широко улыбнулась; он ответил ей едва заметной улыбкой. В глубине его темных глаз таилось какое-то особенное выражение, смысл которого все время ускользал от нее.

– А наше лондонское отделение? Тебе там не очень плохо? Жаль, что дела там идут так неважно.

– Не понимаю, Гейб, – возразила Шарлотта, стараясь поддержать собственное достоинство, – почему ты так говоришь. Почему ты считаешь своим долгом ни в грош не ставить все, что находится за пределами нью-йоркского «Прэгерса». Дела в лондонском отделении идут отлично, мы делаем огромные деньги, и я лично…

– Ну ладно, ладно, – перебил ее Гейб, – брось задаваться. Я вовсе ни к чему не придираюсь. А просто передаю тебе информацию, которая у меня есть. Я искренне полагал, что вы там переживаете очень тяжелые времена.

– Почему? – удивленно уставилась на него Шарлотта.

– Все так говорят. Абсолютно все, во всем банке. Что лондонское отделение еле тянет. Что, вероятно, придется его закрывать. Посылать туда людей на укрепление. Ну и так далее, и тому подобное.

– Это грязная ложь. Не понимаю, откуда она взялась.

– А я, кажется, начинаю понимать, – проговорил Гейб. – С приездом. Рад тебя видеть. Даже несмотря на то, что ты малость округлилась. – Он широко улыбнулся. Она в ответ нахмурилась.

– Да, испортить вечер ты, безусловно, умеешь, – сказала она. – Спасибо.

– О господи, – простонал он. – А ты по-прежнему все такая же обидчивая, да?

– Гейб, в любой другой компании меня никто никогда не считал обидчивой. – Шарлотта старалась, чтобы слова ее прозвучали непринужденно. – Могу тебя заверить, что эту особенность пробуждаешь во мне только ты.

– Ну что ж, мне очень жаль. – Тон Гейба ясно давал понять, что на самом деле никаких сожалений он не испытывает. – Просто соскочило с языка. Я не хотел тебя обидеть.

– Давай лучше сменим тему, – отрезала Шарлотта.

– Давай.

Оба замолчали. Потом она проговорила:

– Фредди явно что-то замышляет. Бабушке он сказал, что якобы сообщил мне о болезни дедушки.

– Правда? Вот паршивец!

– И еще кое-что. Джефф Робертсон, это наш семейный врач, говорит, что ему каждый день звонят или Крис Хилл, или Чак Дрю, или Фредди – насчет дедушкиного здоровья.

– Какая забота, – произнес Гейб.

– Вот и я так подумала.

– Крис Хилл действительно ведет переговоры с «Грессе». Это точно. Совершенно точно.

– А ты откуда знаешь?

– Моя девушка там работает.

– А-а… – Шарлотте снова стало не по себе, и она быстро допила то, что еще оставалось у нее в бокале.

– Судя по всему, он уже близок к заключению контракта с ними.

– Не понимаю я этого. И зачем ему понадобилось переходить именно сейчас?

– Бог его знает. Но они предложили ему невероятно хорошие условия, а их собственный главный маклер ведет переговоры с «Лиманом».

– Ну что ж, может быть, он и честный, – вздохнула Шарлотта. – Возможно, он порядочный человек.

– Если бы он был порядочным, он бы не уходил.

– Это верно. А что твой отец обо всем этом думает?

– Он ничего не думает. Мой папочка не вмешивается. И раньше никогда ни во что не вмешивался. Понимаешь, ему осталось всего несколько лет до пенсии.

– Не очень-то хорошо говорить так о своем отце.

– Шарлотта, дорогая, мы в нашей семье не привыкли так пресмыкаться перед родителями ради карьеры, как ты.

Шарлотта вскочила. Глаза ее сверкали от ярости. В тот момент она готова была убить его и даже сделала бы это с удовольствием.

– Как ты смеешь! – Голос ее дрожал, но она уже ни на что не обращала внимания. – Как ты смеешь! Я ни перед кем не пресмыкаюсь ради карьеры, и да позволено мне будет сказать, Гейб Хоффман, что-то я не припоминаю, чтобы ты когда-нибудь отказывался от возможности работать в «Прэгерсе», идти тут по стопам своего отца, ради того чтобы самому начать все сначала. И если уж ты так осуждаешь семейственность, то почему бы тебе не пойти работать в «Лиман» или в «Первый бостонский»?! И на то место, которое ты сейчас занимаешь, тебя тоже привели вовсе не твои способности; я бы даже сказала, что твои способности сыграли наименьшую роль в том, что ты оказался в «Прэгерсе» на таком во всех отношениях приятном месте. Я ухожу, Гейб. Не знаю, зачем тебе вообще понадобилось со мной встречаться. На обычное человеческое желание увидеть меня все это как-то не похоже. Пожалуйста, дай мне знать, если услышишь еще что-нибудь насчет деда. А лучше всего сообщи это кому-нибудь другому. Тому, кто никак не связан с нашей семьей. Мне бы не хотелось, чтобы ты даже невольно способствовал семейственности Прэгеров!

Она повернулась и почти бегом бросилась к выходу; так же, почти бегом, выскочила и на Ганновер-сквер. Ей и самой было не очень понятно, что заставило ее среагировать так остро и резко; по-видимому, она просто забыла, каким грубым мог быть Гейб, как он умел задевать ее чувства. Шарлотта надеялась – но надеялась подсознательно, не отдавая себе в том отчета, – что Гейб в какой-то степени разделяет нынешние ее настроения и состояние, что ему тоже хочется с ней увидеться, что его по-настоящему волнуют и ее дела, и дела ее семьи и банка. К ставшей уже привычной боли на этот раз прибавилась уязвленная гордость. Быстрым шагом она направилась в сторону Уолл-стрит и Бродвея. Там можно будет поймать такси, она быстро доберется до дома и сегодня же поговорит с Бетси и Фредом. От этих мыслей ей стало лучше, ее задетое самолюбие несколько успокоилось. Уж Бетси-то с Фредом ее любят.

Она свернула на Нью-стрит и внезапно осознала, что здесь очень темно, нет ни души и что ее кто-то преследует. Какой-то высокий парень в кожаной куртке и вязаной шапочке слишком уж близко шел за ней по пятам. «О господи, Шарлотта, – подумала она, – опять у тебя начинается эта нью-йоркская паранойя. В Англии такая ситуация означала бы лишь одно: просто кто-то идет следом за тобой в том же направлении – и только».

Тем не менее она ускорила шаг – парень сделал то же самое. Теперь у нее появился страх; он возник где-то в животе и словно сковал ее изнутри, под мышками моментально вспотело. Она еще сильнее заторопилась, споткнулась и чуть не упала; парень продолжал преследовать ее буквально по пятам.

Шарлотта с трудом удержала равновесие и плотнее запахнулась в пальто.

– Эй, – послышалось сзади, – эй, леди, куда так торопимся?

Она не ответила и по-прежнему торопливо шла вперед; парень уже поравнялся с ней, он был высок, от него исходила явная опасность. Он взглянул на Шарлотту сверху вниз, глаза его в свете уличного фонаря как-то нехорошо блестели.

– Я спросил, куда торопимся? – Парень протянул руку и схватил Шарлотту за локоть.

– Оставьте меня! – Она попыталась стряхнуть его руку, вырваться.

– Ах, вы англичаночка! – протянул он, передразнивая ее английский акцент. – И как там добрая старая Англия?

– Отлично, – ответила Шарлотта.

Она все еще продолжала идти вперед. Быть может, если ей удастся отвлечь его разговором, она сумеет добраться до Бродвея, а уж там будет в относительной безопасности.

– Это хорошо.

С ошеломившей ее резкостью и силой он вдруг втолкнул ее в ближайший подъезд. Она попыталась закричать, но парень зажал ей рот рукой. От руки у него чем-то воняло. Шарлотта завертела во все стороны головой, стараясь высвободиться.

– Пожалуйста, отпустите меня, – бормотала она в его руку. – У меня есть деньги. Пожалуйста, отпустите.

Он освободил ей рот, сдвинув руку на шею и таким образом прижав ее к стене. Другую руку запустил к ней в сумочку, вытащил бумажник и сунул его себе в карман.

– Отпустите, – просила Шарлотта. – Пожалуйста. Я никому ничего не скажу.

– Эй, – проговорил парень, – а ты вроде бы из этих, самых что ни на есть сливок общества, да? Мне всегда такие нравились. Я не тороплюсь. Совсем не тороплюсь. – Он по-прежнему давил ей на горло. Лицо его приблизилось; изо рта у него воняло, губы были слюнявые. Шарлотта коротко вскрикнула, но парень снова зажал ей рот, заставив замолчать. Теперь его свободная рука шарила у нее в кофточке, отыскивая грудь. Шарлотту охватила паника.

– Пожалуйста, не надо, – невнятно простонала она, – пожалуйста.

– Почему же, я хочу сделать тебе приятное, – ответил он и чуть отодвинулся от нее, ухмыляясь. Шарлотта, собрав все свои силы, ударила его коленкой в пах. – Ах ты, сука, – выругался он, однако достичь желаемого Шарлотте не удалось: хватка его нисколько не ослабела, наоборот, он с новой силой нажал ей на горло и опять запустил руку под пальто.

Она вся сжалась от ужаса и почувствовала, что словно куда-то проваливается; что не может ни думать, ни сопротивляться, ни даже испытывать страх; всю ее охватило лишь отвращение, отвращение и подступающая тошнота; и в тот самый момент, когда она уже была уверена, что у нее не осталось никакой надежды на спасение, в этот самый момент что-то вдруг оторвало от нее парня и кто-то, кто-то очень большой, сильный, яростно, свирепо сильный, швырнул парня на мостовую и принялся молотить его, приговаривая снова и снова ужасно знакомым голосом: «Ах ты, тварь поганая!» Голос этот принадлежал Гейбу;

Шарлотта продолжала стоять на том же самом месте и только молча смотрела, как Гейб отлупил парня, потом перевернул его на живот, связал ему сзади руки и вытащил у него из кармана ее бумажник.

Потом Гейб повернулся и посмотрел на нее, и на лице у него было написано только одно, одно-единственное чувство безграничной и нежной тревоги за нее.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

Она беспомощно кивнула.

– Он не…

– Нет. Он ничего не сделал. Честное слово.

Гейб легко, как бы играючи приподнял парня за волосы и стукнул его головой о мостовую.

– Сука ты глупая, – сказал он почти спокойно, будто продолжая начатый разговор. – Просто глупая сука. Ходить по этим улицам, как по какой-нибудь английской деревне! Пора бы уж и поумнеть.

– Гейб… – Шарлотта не верила своим ушам; как можно обращаться к ней подобным образом, да притом в тот момент, когда она настолько перепугана, когда ее только что чуть было не изнасиловали! – Гейб, как ты смеешь…

– А, заткнись, – ответил он.

Парень лежал почти без сознания и тихонько скулил; Гейб зашвырнул его в подъезд.

– Пойдем. – Он взял Шарлотту под руку. – Провожу тебя домой. Этот тип никуда не денется.

– А не надо вызвать полицию? – спросила Шарлотта.

– Вызовем. Из банка. С тобой действительно все в порядке?

– Да, в порядке. А он не убежит?

– Непохоже, чтобы он был в состоянии бежать. А убежит, так убежит. Не могу же я тебя здесь оставить, и его с нами забрать тоже не могу. Пошли, давай дойдем до банка. Хорошо?

Шарлотта кивнула, не в силах ничего произнести. Она вдруг почувствовала, что ноги ослабели и еле держат ее. Гейб обхватил ее одной рукой за талию, и с его помощью она двинулась вперед, спотыкаясь на каждом шагу.

Они дошли до банка; ночной дежурный впустил их.

– Я ненадолго поднимусь к себе, – сказал ему Гейб.

– Да, конечно, мистер Хоффман. Тут еще много народу работает.

– Гейб, – проговорила Шарлотта, – давай пойдем в мой… в другой мой кабинет. Там нас никто не увидит. Я не хочу никаких разговоров.

– А разве там не заперто?

– У меня есть ключ.

* * *

Они вошли, включили свет. Шарлотта без сил опустилась в одно из низких кожаных кресел, что стояли возле камина. Он давно уже дожидался ее, этот кабинет; это был приготовленный для нее эквивалент «кабинета наследника» – большой и великолепный, прекрасно обставленный, всем своим видом свидетельствовавший, что это кабинет очень важного лица. Фред III показал его Шарлотте в самый первый день ее пребывания в банке, прежде чем выпроводить ее в ту непрезентабельную комнатушку, в которой она потом и работала. «Переедешь, когда заслужишь», – сказал он ей тогда. За все свое пребывание в банке она ни разу даже не позвонила отсюда по телефону; однако время от времени заходила и стояла тут, раздумывая, сможет ли она когда-нибудь по праву занять это место.

Гейб позвонил в полицию.

– Да, – говорил он. – Да. Я подойду и встречу вас там. Угол Бивер-стрит и Бродвея. Через пять минут. Я вернусь, – обратился он к Шарлотте. – Не уходи.

– Не уйду. – Ей почти удалось улыбнуться.

Он вернулся через четверть часа и, войдя, прикрыл за собой дверь. В руках у него была бутылка виски.

– Все в порядке. Они его забрали. Без проблем. Я подумал, может быть, тебе бы стоило выпить. Стаканы у тебя тут есть?

– По-моему, да. Вон там, в шкафу. – Она показала на стоявший возле камина буфет; в нем действительно было несколько стаканов разных размеров.

Он налил самый большой и протянул ей. Шарлотта выпила залпом, виски приятно скользнуло внутрь, согрело ее, сразу же подействовало на нее успокаивающе. Гейб огляделся по сторонам, посмотрел на обшитые деревом стены, на литую каминную решетку с цветочным орнаментом, на большой письменный стол, индийский ковер.

– Хорошенькое у тебя здесь местечко, – проговорил он.

– Перестань, Гейб, не надо, – скучающим голосом ответила она. – Ты же знаешь, что от меня тут ничего не зависело и что я никогда этим кабинетом не пользовалась.

– Но будешь пользоваться, так ведь? – возразил он, и в глазах его появилось какое-то настороженное выражение.

– Да, наверное. Надеюсь. Ой… давай не будем об этом говорить. Я себя ужасно чувствую.

Гейб подлил ей еще виски, потом отошел к камину и встал там, не сводя взгляда с Шарлотты.

– Как я и сказал, ты просто глупая сука, – произнес он вдруг. – Знаешь, ты ведь сама на все это напрашивалась. Напрашивалась до посинения.

В Шарлотте что-то будто взорвалось внутри: ее затопили горечь, и ярость, и еще какое-то необычайно сильное чувство, которого она не умела назвать. Она вскочила и набросилась на Гейба, рыдая и молотя его кулаками.

– Замолчи, замолчи, замолчи! – повторяла она между рыданиями. – Ты грубый, бесчувственный, жестокий… Как ты можешь говорить мне подобное, когда я… когда я…

– Когда на тебя напали, – заорал он в ответ, – и ограбили, а вполне могли бы и изнасиловать, и убить, и все это не из-за чего-то, а только из-за твоей собственной глупости. Вы, женщины, никогда ничему не учитесь. Никогда!

Он схватил ее за запястья и попытался удержать, но Шарлотта вырвалась.

– Я тебя ненавижу! – прокричала она. – Господи, как же я тебя ненавижу!..

Она отвернулась от него и порывисто прикрыла глаза рукой.

– Не надо, – произнес он, и голос его изменился, стал вдруг тихим и почти нежным. – Не надо, не говори так. Мне это не нравится.

– Ах, не нравится? Это почему же? Что, не вполне отвечает твоему раздутому самолюбию?

– Нет, – ответил он еще тише. – Не нравится, потому что я люблю тебя.

Потрясение, которое испытала при этих его словах Шарлотта, было потрясением в самом прямом смысле слова – почти физическим. Это ощущение возникло у нее в голове, эхом отозвалось по всему телу, какой-то спазм сдавил ей сердце. Она медленно повернулась и уставилась на него: лицо у Гейба было бледное, глаза потемнели. Он смотрел на нее необычайно серьезно и сосредоточенно, почти мрачно; сделал движение, словно желая протянуть руки ей навстречу, но тут же опустил их.

– Гейб, – Шарлотта сознавала, что ее слова звучат привычным шаблоном, но ничего не могла с собой поделать, – Гейб, ты это в самом деле сказал или мне послышалось?

– Не знаю, что тебе послышалось, – отозвался он. – Я сказал, что люблю тебя. – Он нахмурился. – К сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Как почему? Потому что ты трудный человек, ты избалована, эгоцентрична, самонадеянна, любишь командовать другими, поддаешься своим настроениям, у тебя скверный характер…

– Это я-то трудная и самонадеянная! – воскликнула Шарлотта. – Гейб Хоффман, вам бы стоило посмотреть на самого себя! Я никогда не встречала более трудного и самонадеянного человека, чем ты… О господи, что я говорю, что я делаю?

Она подошла к двери, заперла ее и встала, прислонившись к ней спиной и глядя прямо на Гейба. Пиджак он снял еще раньше и теперь стоял в мятой рубашке, лицо у него глубже, чем обычно, прорезали морщины, волосы тоже были всклокочены сильнее обычного. Он все еще хмурился, однако взгляд его немного смягчился.

– Не знаю, что и сказать, – проговорил он.

– И я тоже не знаю, – ответила Шарлотта.

Гейб сделал шаг вперед и остановился, глядя на нее сверху вниз, с высоты своего роста. Теперь он был совсем близко, она вполне могла бы дотронуться до него; Шарлотта протянула было руку, но ей все-таки не хватило смелости сделать это, и рука ее бессильно упала.

– О господи, – произнес он и, взяв руку Шарлотты, повернул ее ладонью вверх и поцеловал. Очень неторопливо, нежно. Шарлотта прикрыла глаза, чувствуя, как растекается по всему ее телу жаркое, жгучее желание. Гейб обхватил ладонями ее лицо и поцеловал ее прямо в губы. Рот у него был крупный и мощный, с очень сильными губами; Шарлотта ощутила, как кончик его языка не спеша ищет встречи с ее языком, и ответила на его поцелуй – сначала мягко, нервно, потом все более энергично и настойчиво. Она по-прежнему была ошеломлена и потрясена, практически не в состоянии сдвинуться с места.

Гейб обнял ее и притянул к себе. Он целовал ее все более страстно, снова и снова шепча ее имя; руки его принялись ласково поглаживать ее по спине, немного задержались на талии, постояли там, потом двинулись ниже, на ягодицы. Она крепче прижалась к нему, проснувшееся в ней желание казалось ей теперь живым существом, которое стремилось на свободу, рвалось навстречу Гейбу; Шарлотта ощутила, что и Гейб отвечает на это ее желание; оторвавшись от него, она чуть отстранилась и улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

– Слава богу, что у меня тут есть ковер, – вздохнула она, опускаясь на этот ковер и протягивая руки навстречу Гейбу.

Он принялся расстегивать ее блузку; она резко села, нетерпеливо стянула с себя блузку, а заодно и лифчик и снова улеглась, не сводя глаз с Гейба. Стоило только кончику его языка коснуться ее груди, как соски ее напряглись, напружинились, стали тверже; его язык дразнил ее грудь, играл с сосками, и Шарлотта чувствовала, как жар, горячий жар, зарождавшийся от этих ласк в ее груди, растекался оттуда по всему телу, проникал в самые его глубины, вызывая везде, куда он доходил, приятную сладкую боль. Гейб оторвался от нее и принялся раздеваться сам; теперь он стоял уже полностью обнаженный. Шарлотта смотрела снизу вверх на его большое и сильное мускулистое тело, на темные волосы, покрывавшие грудь и руки, на плоский твердый живот и торчащий пенис, далеко выдававшийся из окружавшей его бурной растительности, и стонала, стонала от ожидания, от удовольствия и оттого, что до сих пор ей не верилось, что все это действительно происходит с ней.

Он опустился рядом с ней на колени, стянул с нее юбку, а за ней трусики; снова начал целовать ее в грудь, в губы, плечи, шею, целовать лихорадочно, будто торопясь куда-то. Затем поцелуи его перешли ниже, на живот, на бедра; он очень медленно и плавно, мягко опустился на нее, и она ощутила его прикосновение – одновременно и ласковое, и возбуждающее, и приятно-дразнящее. «Я люблю тебя, Шарлотта», – повторил он, и она вдруг, вскрикнув, рванулась ему навстречу, и он мгновенно оказался в ней, вошел в нее, заполнил собой ее всю, вызвав у нее ощущение невероятно сильной и какой-то дикой радости. Она чувствовала, что как будто уносится куда-то, что все ее тело просит высвобождения, стремится и уже почти готово к нему; оно двигалось в такт с телом Гейба, вначале медленно, с приятной сладостной ритмичностью отвечая ему, потом все быстрее и быстрее, энергичнее, то наступая само, то поддаваясь и отступая, то вздымаясь, то опускаясь. Шарлотта обвила Гейба ногами, почувствовав, как он еще глубже вошел в нее, и ощутила при этом такую мощную, яркую вспышку удовольствия, что почти испугалась.

Он вдруг замер, потом задвигался сильнее, энергичнее, все ближе и ближе подводя ее к кульминации, извлекая из нее оргазм; она ощутила последний, самый мощный взлет, поднявший ее на волне торжествующей, всезатопляющей радости; вскрикнув, выгнулась ему навстречу, чувствуя, как он отвечает ей, как ведет ее все дальше и дальше; наконец он застонал, весь содрогнулся и постепенно затих.

– О боже, – проговорил он через некоторое время, – господи, какая ты, оказывается, совсем не англичанка.

– Ничего подобного. – В голосе ее, несмотря на все только что испытанное ею, звучало возмущение. – Я именно англичанка и есть.

– Шарлотта, прекрати ты вечно спорить, – ответил Гейб.

Какое-то время они так и лежали; потом ей стало холодно, она задрожала. Гейб дотянулся до своего пиджака, укрыл им Шарлотту, нежно поцеловал ее и крепко прижал к себе.

– А довольно здорово у нас получилось, – сказал он.

– Да. И несколько неожиданно. Я бы даже сказала, совершенно неожиданно.

– Поверить не могу, чтобы ты не знала.

– Чего не знала?

– Того, что я… ну, был влюблен в тебя. Неравнодушен к тебе. Хотел тебя.

– Гейб, разумеется, я ничего не знала. Я же ведь не ясновидица какая-нибудь. Откуда мне было это знать?

– Я полагал, женщины чувствуют такие вещи, – усмехнулся он.

– Ну… иногда да. Если мужчина обаятелен, вежлив, приятно держится. А когда он груб, агрессивен, невоспитан, тогда распознать, что он испытывает к тебе какие-то чувства, несколько сложнее.

– А что, я был груб и невоспитан?

– Да уж, был.

– Пожалуй, и верно.

– Гейб, а почему ты вел себя так невоспитанно и грубо?

– Мать твою, да потому что ты сама была такой самонадеянной, обидчивой и вообще трудной. Ты мне чем-то напоминала пиранью: у меня было ощущение, что, если я подойду к тебе слишком близко, ты меня просто сожрешь заживо. Мне казалось, что ты терпеть меня не можешь. Я думал, что ты… а впрочем, не важно.

Потом она стала одеваться и вдруг застеснялась своего округлого живота, полных грудей.

– Я такая толстая, – сказала она. – Ужасно выгляжу.

– Не говори глупостей. – Он ласково оглаживал рукой ее выпуклости. – Мне ты именно такая и нравишься. Я тебя такой и запомнил еще с того времени, когда тебе было шестнадцать и я в самый первый раз положил на тебя глаз, помнишь, на дне рождения твоего деда, ты тогда была такая пышненькая, цветущая, просто персик. Ты мне тогда показалась настоящей красавицей. Когда я тебе в баре сказал, что ты пополнела, это был комплимент.

– Но прозвучало это совершенно иначе, – колко возразила Шарлотта. – И не советую тебе говорить подобные вещи другим девушкам. Они это тоже за комплимент не примут.

– Нет у меня никаких других девушек.

– Есть. Не ври.

– Ну хорошо, есть. Не буду врать.

Шарлотта замолчала, торопливо закончила одеваться и даже натянула жакетку: от последних слов Гейба ее вдруг охватил озноб. Она принялась рыться в сумочке в поисках платка, пряча глаза.

– Эй, я что-нибудь не так сказал? – спросил он.

– Нет… ничего.

– Сказал, я же вижу. Что именно? Насчет других девушек? Это, да? Господи, какая же ты обидчивая, Шарлотта. Обидчивая и трудная. Не знаю, как я смогу это выдержать, честное слово, не знаю. – Однако, произнося эти слова, он улыбался. – Знаешь, что я тебе скажу, – добавил он вдруг. – Когда я узнал о Джереми Фостере, я готов был его убить. Да и тебя, наверное, тоже. До того момента я даже не знал, что такое ревность.

– Я его не любила, – тихо ответила Шарлотта. – Честное-пречестное слово. – Она смотрела на Гейба очень серьезно. Однако сердце ее пело от радости.

– Черт, где мои часы? – спохватился он. Они вдвоем принялись искать их.

– А зачем ты их снял? – засмеялась Шарлотта.

– Я всегда снимаю часы, – ответил он, – когда занимаюсь чем-нибудь важным. Ты же знаешь.

– Да, – кивнула она, – пожалуй, знаю. Вон они, смотри, под креслом.

Он поднял часы, надел их и улыбнулся.

– Пойдем, – вдруг решительно проговорил он, – посажу тебя в такси. Тебе уже пора домой.

– Я не тороплюсь, Гейб, – удивленно посмотрела на него Шарлотта. – Честное слово.

– Шарлотта, извини меня, малышка, но я тороплюсь. Уже ночь, а у меня еще много работы. На несколько часов.

– Да брось ты, господи. Не верю я этому.

– Шарлотта, дорогая моя, – твердо сказал он, – это так, поверь.

В ту ночь Шарлотта практически не спала. Нападение, которому она подверглась, неожиданное признание Гейба в любви, сумасшедшая вспышка страсти – все это, наложившись одно на другое, ввергло Шарлотту в состояние почти болезненного внутреннего напряжения. На нее накатывали, сменяя одна другую, волны сильнейших эмоций: страх, ярость, облегчение, гнев, удивление, радость; но сильнее всех этих чувств было ощущение невероятного, дикого счастья. Спать было совершенно невозможно.

В конце концов в шесть утра она встала, приняла душ, натянула тренировочный костюм и отправилась погулять по Центральному парку. Гейб наверняка заявил бы ей, что это опасно, подумала она; но в парке в этот час бегающих трусцой явно было гораздо больше, чем бандитов.